Собиратель осколков

Ещё издалека я заметил, что моя скамейка занята. Каким-то боком занесённые сюда папаша с дочкой-первоклассницей оккупировали её. Жаль. Именно на этой скамеечке, слева от неработающего фонтана, мы договорились встретиться с одной интересной особой. Как раз сегодня особа имела возможность уделить пару-тройку часов лично мне. Рандеву женатых любовников как шпионские встречи и парк на краю города — идеальное место для этого. Днём он отдан мамам-бабушкам с их чадами. Вечером их сменят желающие «раздавить» бутылочку и шумные малолетки с пивом-чипсами. Тогда свободной скамейки не отыскать. А днём вон их сколько. Даже известная лавочка педиков, туда дальше в лес, за кусты и та сейчас пустует. Как в сказке: «Направо пойдёшь…». Нет, мы уж лучше налево. В духе традиций, так сказать. И моё «налево» как ни странно по прямой в сторону моей заветной скамейки. Кстати, она как раз освободилась. Папаша с дочуркой наконец-то оставили её и двигались мне навстречу. Мы поравнялись. Пост сдал, пост принял. Взгляд неожиданно зацепил надутое лицо девочки. «Чего-нибудь не докупили?» Знакомо. У самого дочка такая же. Куклы, мячики, шарики, опять куклы…. В этом возрасте игрушки — всё, цель жизни. Купи, купи, купи-и-и…. Хотя чего я наговариваю, у взрослых тоже свои игрушки, только они гораздо дороже.

Я хотел уже приземлиться на мою скамейку, как обнаружил, что она опять занята! Не может быть?! Я точно видел, что к ней никто не подходил! И, тем не менее, на краю её сидел баскетбольного роста мужчина, не по-летнему в чёрном длиннополом плаще. Рядом с ним большая квадратная сумка, с длинным ремнём, чтобы носить через плечо. Я помедлил, раздумывая, не перейти ли на другую скамейку? Затем решил, что сбегать не солидно. И, потом, она — моя. С ней связаны самые приятные моменты лета. Чего это я завожусь? Подумаешь, кто-то тоже решил на ней посидеть. Устал человек (вон сумка, какая, потаскай), немолод (я разглядел седые виски у соседа, его пожухлую кожу), не ночевать же он здесь намылился. Отдохнёт немного и дальше пойдёт. Впрочем, и я со своей дамой рассиживаться тут не собирался. Прогуляемся для близиру по парку и на квартиру к приятелю. Тому через час на смену. Его ключи уже у меня.

Я присел. Мужчина и не подумал для вида тронуть сумку, мол, не против вынужденного соседства. Похоже, ему было не до меня. Испарина проступила на его лице, бледненьком, несмотря на конец лета. «Откуда ты, милый: бледный, с сумкой и в плаще?» Пофантазировать, что он — сотрудник сверхсекретного объекта, что глубоко под землёй. Получил отгул, вылез погреться на солнышке. Ну, или что-нибудь в этом роде.

Рвотный спазм колыхнул соседа. Он вскочил со скамейки и всей своей долговязой фигурой скорчился над урной. «С похмела?» — первое, что приходит на ум, глядя на подобную картину. Нет, сегодня явно не везло. Утром чуть не назвал жену чужим именем, на службе начальник вдруг закозлился, хотя заранее с ним было договорено, отпустить меня на пару часиков с работы. Скамейка, опять же, оказалась занятой…. Всё одно к одному. Сейчас появится моя подружка, а я в компании блюющего типа. Супер! Но от мужика перегаром не несло. И на том спасибо. Всё же, как я не кипятился, российское сердоболие, сидящее в нас на генном уровне, одолело неприязнь. «Вам плохо? Помочь?» — обратился я к бедолаге.

Страдалец обернулся на голос, сделал рукой предостерегающий жест. Его ещё раз дёрнуло, затем спазмы прекратились. Сосед вернулся на скамейку, вытирая лицо платком. Сам весь в черном, а платок кипельно белый. Похмельем от него не веяло. И ещё этот плащ не по погоде. «Нездоровиться?»

— Вам плохо? — переспросил я.

Мужчина с интересом глянул на меня. При этом морщинки у его глаз резко обозначились, серьёзно прибавляя их обладателю возраста.

— Какие вы смешные, люди, — неожиданно произнёс он, — Друг к другу обращаетесь на «Вы», а к Богу на «ты». «И оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим…». На «ты», Богу, как равному. И вправду, смешные вы.

— А Вы?… А ты…, - поправился я, — Ты кто? Не человек что ли?

— Я? — Он чуть помедлил, как бы подбирая слова, — Я — просто Собиратель осколков.

— Каких осколков?

Сосед улыбнулся. Наверное, вид мой сейчас откровенно глупый.

— Осколков памяти, — вздохнул он. — Память всегда состоит из осколков.

— Как это?

Сосед полез в сумку, выудил оттуда осколок зеркала, протянул мне. Я взглянул в осколок. Как ожгло. Из зеркального кусочка на меня глядели грустные глаза ребёнка. Одно дело видеть горе взрослого, другое — малыша.

Над ухом произнесли:

— Это глаза девочки, что до тебя сидела здесь с папой. С «воскресным» папой. — Добавил сосед, — Отец немного погулял с ней, немного побаловал и ему опять уходить в другую семью. А ей оставаться.

— И зачем это… тебе?

Сосед пожал плечами:

— Мне лично это не нужно. Это моя работа — собирать осколки.

— А для чего собирать их? — не понимал я.

— Память — самое страшное наказание. Память и Совесть. Вы, люди грешите, а мы за вами собираем осколки-воспоминания.

— Зачем?

— Ты веришь, что в аду души жарят на сковородках? — Усмехнулся сосед.

Теперь уже я недоумённо пожал плечами:

— Принято так считать.

— А сам-то как думаешь? Бестелесную душу и на сковородке!? Мучения там, — сосед неопределённо указал рукой куда-то в небо, — Это вновь и вновь сожалеть о своих ошибках, о вольной или невольной подлости, о малодушии, переживать самому, нанесённые тобой обиды. Там, — сосед вновь указал на небо, — совесть не заглушить пьянством, и оправдываться не перед кем. Твои осколки и перебирать их тебе. И так постоянно, изо дня в день, из года в год, без выходных, до кровавых слёз, до блевоты.

— Как только что у тебя?

— Издержки профессии, — Сосед вновь промокнул лицо платком, — С утра нахватался негатива. Чужие эмоции, а переживаешь словно свои. Никак не могу привыкнуть. Чёртова работа, чёртова судьба. Кстати, тебя такая же ждёт.

— Меня? Собирателем быть?

— А кому же ещё? Ты ведь писатель.

— И что из того, — скромничаю.

Оно конечно приятно, когда безвестного бумагомараку называют писателем.

— Не обязательно получить признание, чтобы стать Собирателем осколков, — прочитал мои мысли сосед, — Ты ведь видишь меня. Другим этого не дано. Свой крест Собирателя несут те, кто способен пропускать через себя чужие чувства. Потому к нам больше всего приходят из писателей. Только не обольщайся. Ходить в Собирателях не благо. Чужие грехи покоя не дают и своих никто не отменял. Душа на разрыв, сам видел.

«О чём он? Какие Собиратели? Какие грехи?» Я вгляделся в собеседника. Улыбка стёрлась с его лица. Глаза…. глаза усталого человека. Не походил он ни на завзятого шутника, ни на или сумасшедшего. Я опустил взгляд на осколок зеркала в моей руке. С него ещё глядели на меня грустные глаза девочки. Как такое можно? Вместо ответа сосед тронул меня за плечо и указал на бабочку, что зависла в воздухе в паре шагов от нас. Она не махала крыльями, а, замерев, тем не менее, не падала! «Время остановилось? Или это мои последние мгновения?…».

— Тебе ещё долго жить, — оборвал мои страшные догадки Собиратель, — Тебе ещё совершать и совершать ошибки. И расплачиваться за них. А мне пора.

Он начал терять очертания, расплываться и вдруг исчез. Бабочка перед моим лицом замахала крыльями, забрала вверх и улетела. Осколок зеркала в моих руках напомнил о себе острыми краями. Детские глаза, исполненные тоской, продолжали глядеть с него. Изображение стало тускнеть, растворяясь в глади стекла. Также обиды наших детей тонут в рационализме взрослых. «Не забыть записать эту мысль», — подмигнул я уже своему изображению в осколке.

Как ни хорохорься, а настроение уже не то. Нет, не из-за откровения Собирателя, от судьбы не уйдешь. Глаза девочки не отпускали. И застывший в них вопрос: «Почему, папа?». Воскресный папа! Ловлю себя на мысли, что сам в шаге от этого. Уж больно сладка подружка, что занимала все мои помыслы последнее время. Чтобы потом мне вложили в руки осколок зеркала-памяти с глазами моей дочери?

Не глядя, достаю мобильник, набираю знакомый номер.

— Я уже скоро, — слышу в трубке игривый голосок.

Сбивчиво лепечу:

— Прости, срочные дела образовались. Сегодня никак не могу. Извини, прости, — и отключаю телефон.

Быстрей отсюда, чтобы не объясняться глаза в глаза. Сейчас просто не время. Потом, как-нибудь потом. Спешу через другой выход из парка. Пусть дальше, но чтоб наверняка не встретиться. Бегу? Спасаюсь? Наверное — да.