Собственность зверя

Пролог

Ноги дрожали так, что я еле спустилась по железным ступенькам, впиваясь в поручни. В лаборатории горели приглушенные лампы — им всегда было плевать на подопытного, что он не спит из-за света… Столы идеально прибраны, запах антисептиков въелся в кожу и заменил воздух.

Здесь, под землей, оскверненной дикими издевательствами над живым существом, сложно поверить, что всего в нескольких метрах над головой находится невероятной красоты ледяной мир вечной мерзлоты. Мир, в котором это прекрасное создание было королем…

Я приблизилась к клетке, и белый медведь поднял морду. Несмотря на то, что измучен, он все равно оставался невероятно опасным. Оборотень, редчайший экземпляр… Последний.

— Привет, — присела я у клетки. — Принесла тебе еды. Поешь, а?

Я уговаривала его уже третий день, но он только смотрел на меня темным взглядом… и молчал.

— Слушай, я последний раз прихожу, наверное, — несла я чушь. Голос охрип, зубы стучали от страха…

Но не этого зверя я боялась. Я была в ужасе от того дерьма, что пришлось лицезреть последнюю неделю. Сказка, которую предвкушала, обернулась кошмаром.

Я приехала на северную исследовательскую базу, которую основал отец, чтобы изучать ее жизнь… а попала на живодерню. Но самое жуткое то, что люди, которых знала столько лет и считала обычными, оказались моральными уродами. В том числе и тот, за кого собиралась замуж…

— Эй, — шмыгнула я носом, — ну возьми…

И я положила кусок ветчины на границу решетки. Мои моральные силы были на исходе. Я не могла жить с тем, в чем пришлось участвовать, и не могла понять, как живут другие. Как они вообще спят ночами, зная, чем занимаются тут же — несколькими этажами ниже?!

Медведь тихо, но величественно зарычал, выражая презрение ко мне и всем, кто его окружал. А я прикрыла глаза…

Когда впервые увидела его в клетке, потеряла дар речи и проревела всю первую ночь, вспоминая взгляд оборотня — гордый и несломленный…

Он убил пятерых за то время, что его тут изучали. Один зазевался, прямо как я сейчас. Но на меня зверь не кидался. Он на меня смотрел. Ни на кого больше — его взгляд всегда был поверх людей. А мне смотрел в глаза. И все это замечали. Поэтому я старалась не появляться в лаборатории лишний раз, но ноги все равно несли меня сюда при первой же возможности.

— Как мне тебя вытащить? — всхлипнула я.

Я таскалась к нему каждую ночь в пересменку. Заметила, что охранники мешкали примерно час между уходом одного и выходом другого. И в этот час я прокрадывалась в лабораторию.

База была в стадии запуска, видеонаблюдение не работало — из-за аномальных температур не выдерживало жизнеобеспечение, и все силы бросали на проблемы поважнее, экономя ресурсы. Никто не думал, что на базе найдутся идиоты вроде меня, которые полезут к медведю в клетку.

Сегодня мы поругались с отцом вдрызг. Я сказала, что ноги моей не будет тут и что не смогу считать отцом человека, в мире которого так просто льется кровь живых существ. Он орал, что я хреновый патриот и не умею расставлять приоритеты. Что северная зона — единственная, на которую не претендуют оборотни в нашем мире, а ископаемых тут гораздо больше, чем на территориях, на которых мы с ними конкурируем. Мол, нужно думать о будущем. Оборотни, которые тут изредка встречаются — одиночки, и удержать за собой этот край они не могут. Но все секреты — в них: они знают этот мир, знают, как тут выжить…

…Но никогда не скажут.

— Эй, — прошептала я, глядя в черные глаза зверя, — как тебя зовут?

Его пытались заставить обернуться. Но ничего не выходило. Зверь мучился, но не поддавался.

— Прости… — И я заплакала, зажмурившись.

Чувство собственной беспомощности и бессилия разъедало изнутри кислотой. Я не знала, как буду жить после этого дальше. Все, чему меня учили, имело совершенно не прикладной характер, потому что прикладывать его к кровавым отпечаткам на снегу я не буду.

Зверь вдруг судорожно вздохнул, и я открыла глаза, напарываясь на его взгляд — завораживающий и темный. И я даже не сразу поняла, что он меняется — так это выглядело жутко. Хотелось бежать, но ноги приросли к полу. Когда звякнули цепи и на горле сомкнулись стальные пальцы, я только дернулась, но бесполезно. Все, что могла — вцепиться в прутья клетки, но это мне никак не поможет.

Передо мной сидел мужчина. На лице его читалось столько злости и ненависти, что не оставалось сомнений — он меня прикончит. Его взгляд будто выжигал воздух, и я открыла рот, пытаясь не задохнуться.

— Открывай клетку, — прорычал он натурально, едва складывая слова. При этом сжал пальцы немного сильнее, и я выпустила прутья и обхватила его запястье. — Клетку!

И он тряхнул меня так, что в глазах потемнело. Я вскинула руки к замку и забегала пальцами по кнопкам. То, что я подсмотрела код однажды, неожиданно отсрочило смерть… Замок щелкнул, но зверь не отпустил — так и поднялся со мной. Только вдруг опустил взгляд, а я уставилась на него…

— Пожалуйста… Я не хотела, чтобы так…

Мысли путались, язык заплетался. А он продолжал смотреть на что-то под ногами, и только тут до меня дошло — кусок ветчины, что я ему принесла.

Когда он поднял на меня глаза, сердце пропустило удар. А он медленно потянул меня к себе за шею… Я встала босыми ногами на носочки и снова схватилась за его запястье, не в силах даже моргнуть.

Пролог_2

У него оказалась необычная внешность — никогда не видела таких людей. Черные брови, такие же волосы и очень светлая кожа. Но самое невероятное — глаза. Черные радужки сливались со зрачками, а сама форма глаз была очень непривычной — вытянутой к виску, как у совсем забытого людского племени, жившего в этих краях в давние времена. Дьявольские инженеры прошлого соединили когда-то в этом существе два исчезнувших вида… И теперь и он остался последним.

Когда он протянул ко мне другую руку, я не выдержала и зажмурилась. Сердце заскакало в груди и загрохотало в висках так, что, казалось, разбудит всех на базе. Только по ушам вдруг мягко спружинило его тихим «ш-ш-ш». Я ошалело осознала, что он ведет носом по шее, а кончики моих пальцев барабанят дрожью в его голую грудь. Когда кожу вдруг ошпарило укусом, я взвизгнула и забилась в его руках, распахнув глаза.

1

— Лали! — Его крик резанул по ушам, и только тут я услышала звон. Кровь возвращалась к голове нехотя, а желудок скручивало от дурноты. — Квинс, врача сюда!

— Не надо мне врача, — прохрипела, натягивая ворот комбеза на шею. — Он ничего мне не сделал.

— Ты в своем уме?! — И отец попытался дотронуться до меня, но я отскочила от него, как ошпаренная.

— Не трогай меня! — вскричала.

— Лали!

— Хватит с меня! Я хочу вернуться домой!

— Что с тобой сделал медведь?

— Ничего он не сделал — отлетела просто от него и ударилась боком, — красноречиво зажала рукой правое подреберье. — С ушибом я и сама справлюсь, а видеть все это не могу.

— У тебя, может, сотрясение, — упрямо не пропускал меня он.

— Нет у меня сотрясения. Я — врач. Пропусти!

— Сэр, оборотень сбежал, — вдруг раздалось в коридоре, и в лабораторию вбежал начальник службы безопасности. Я не знала их по имени, а тех, кого знала, старалась забыть. Этот, как и все остальные, принимал происходящее как должное. От новости у меня едва не подкосились ноги.

— Как?! — взревел отец.

— Он стал биться в люк, и если бы выбил — нам бы всем тут пришлось туго, — спокойно докладывал мужчина. — Я принял решение открыть двери.

— Ты уволен! — рявкнул отец.

Я только презрительно усмехнулась. Внутри все закручивалось в комок, и он стремительно тяжелел, утягивая к земле. Я развернулась и направилась к себе в комнату под вой сирен и аварийное освещение. К счастью, никто больше не настаивал на моем осмотре. Я доползла до двери и, захлопнув ее за собой, провернула ключ. По ногам текла липкая струя, пачкая кожу и ткань, но остервенело сдирать с себя последствия не тянуло. Я думала — разрыдаюсь, но внутри все только покрывалось коркой льда.

Зверь не виноват. Что с ним сделали и чем кололи — хороший вопрос. Он был явно не в себе и избавлялся от боли как мог. Повезло, что не убил…

Повезло…

И вот тут по щекам все же покатились слезы. Нет, я не считала, что обязана расплачиваться за всех. Но мой мир все равно был разбит вдребезги. Я вспоминала гордость за отца, прорвавшегося на далекий север и получившего финансирование на разработки. Мне так хотелось стоять рядом с ним на этом пути, а теперь — бежать без оглядки и никогда больше не видеть этот край, эту базу… и взгляд этого зверя.

Стоило прикрыть глаза под струями едва теплой воды, и я снова видела, как он смотрит на меня. Его взгляд продирал до внутренностей. Он будто остался внутри и продолжал там выжигать все. И тем страшнее казались трезвые расчетливые рассуждения, всплывавшие в голове. Что нужно будет сходить к женскому врачу… А еще, скорее всего, понадобится психотерапия… И много-много решений по поводу будущего, в котором больше не будет ни отца, ни его планов на мою жизнь.

— Лали! — раздался стук в двери, когда я выползла из душа. — Лали, открой!

Я медленно втянула воздух и прошла к двери. Щелчок замка больно прошелся по подушечкам пальцев, и вдруг вспомнилось недавнее ощущение кожи зверя под ними…

— Ты как? Твой отец рассказал, что на тебя медведь напал…

Я медленно моргнула, наводя резкость на лице Пола. Каким же он стал чужим за какие-то часы. Жизнь разделило на «до» и «после». Еще утром я смотрела на спящего мужчину, за которого собиралась замуж, и думала, что не чувствую к нему больше ничего. Я восхищалась Полом не меньше, чем отцом. Но теперь все поменялось. Теперь я видела беспринципную тварь и, наконец, признала свое поражение по всем фронтам. Молодой ученый и сын выдающегося исследователя казался мне достаточно логичной парой — меня устраивала упаковка. Но нутро оказалось дерьмовым.

— Он на меня не нападал, — холодно выдохнула я. — Просто пробежал мимо, а я упала…

— Дай осмотрю тебя, — принялся привычно командовать Пол.

— Нет.

— Ляг, я сказал, — сдвинул брови он.

А я смотрела на него, продолжая погружаться в собственное озарение. Как же в этом мире все становится на свои места — слетает вся мишура, оставляя только суть.

— Нет.

— Ты чего добиваешься?

— Чтобы ты забыл, что мы были вместе.

— Тебя головой приложило? — удивился он.

Я только презрительно усмехнулась.

— Уходи.

— Что?

— Что слышал. Между нами — все.

— Лали… тебе повернуло голову на всем произошедшем, но это не повод…

— Уйди, Пол.

Он еще на некоторое время задержался на мне взглядом, потом развернулся и вышел. А я снова щелкнула замком и поползла в постель.

Я обязательно все это забуду… И начну заново.

Обязательно…

Только у жизни были свои планы…

***

— Мисс Спенсер, присядьте, — вошла в кабинет мой доктор. Я же стояла у окна, не в силах пошевелиться. Ее тон не понравился. А я все не могла допустить мысли, что…

— Я беременна?

Она задержалась на мне взглядом.

— Да. Из вашего рассказа выходит, что срок около четырех недель.

Ноги подкосились, и я кое-как добралась до кресла, чтобы не растечься по полу. Перед глазами будто все померкло, остался только темный взгляд, что не давал покоя.

Месяц прошел, но каждую ночь я возвращалась к нему. Смотрела в глаза, жалась к теплу, плакала на его плече от тупой боли и тоски не пойми о чем… Зато теперь стало понятно. Моя задержка — не ответ организма на стрессы и перелеты.

— Давайте принимать решение, — вернула меня в реальность доктор, и я медленно подняла на нее взгляд. — Вижу, что легким оно не будет. Беременность нежеланная?

Я медленно моргнула, не в силах протолкнуть ком в горле. Ее тон не понравился.

— Я только хотела бы знать, что все конфиденциально. — Голос охрип.

— Это главный принцип работы клиники, — уверила она меня.

— Я вам позже позвоню, — поднялась как во сне и вышла в коридор.

Как нашла двери в туалет — сама не знаю. Почему я не допустила такой исход и не пошла в другую клинику?! Если отец узнает…

2

— Лали, какого черта ты тут делаешь?! — посмотрел на меня отец.

А я молча смотрела на него. Не видела его почти этот месяц. А показалось — год прошел. И так захотелось все забыть, выслушать его, поверить объяснениям… Но перед глазами снова встал взгляд оборотня в клетке.

— Тот белый медведь… он умер, да? — Голос прозвучал глухо и безжизненно.

Отец прикрыл глаза, качая головой.

— Я не знаю.

Черты его лица заострились, взгляд налился злостью и неодобрением, и меня отрезвило:

— Я не хочу больше иметь с тобой дел. Завтра я уезжаю в Аджун.

— Лали…

— Я хочу хоть как-то смириться с тем, что ты сделал! — вскричала. — Хочу помочь им, чем смогу!

— Лали, они звери! — привычно завелся он. — Ты не видела того, что видел я! Это здесь они носят костюмы и оперируют своими правами, за пределами стены им дела нет до твоих прав! Север — дикий край! Кровь людей там не льется рекой лишь потому, что застывает на лету! Я никогда не прощу этим животным смертей своих людей — ученых, врачей!.. Мы предложили им мир, но они перегрызли горло всем, кто пытался миром войти на их территорию!

— Может, не надо было идти на их территорию?!

— Как бы тебе ни хотелось, между нами всегда будет война! Либо они, либо мы! Другого не дано. И они это знают!

— Хватит! — я сделала шаг назад и направилась к воротам.

— Лали! — отец не отставал.

— Я не хочу, чтобы это все было моим миром!

— Ты жила за стеной в тепле, как за пазухой! Стоило высунуть нос за пределы, и тебя сломало!

— Да, сломало! — закричала я. — И не я в этом виновата! Ты должен был рассказать! Спросить! Объяснить мне все!

— Я не мог!

— Почему? — сыграла я в дуру.

— А тебе этот не объяснил? — кивнул он зло в сторону дома, из которого я только что вышла.

— Он лишь был любезен пустить совершенно незнакомого человека в свой город. Странно для зверя, правда?

— И что взамен? — не отставал отец.

— Мое время, знания… У них не хватает врачей, а моих достижений более чем достаточно, чтобы получить шанс на работу.

— Не надо губить свою жизнь из-за всего этого, — перебил отец. — Возвращайся к Полу, он себе места не находит.

— Посмотрим, — и я зашагала к машине.

Пусть мой мир рушился, все уже не казалось таким безнадежным. Руки еще дрожали на руле, когда я выворачивала на дорогу, но жалеть себя больше не хотелось. Думать о том, чтобы наказать отца за то, что сделал, было больно. Но не мне решать. Пусть решает Рэм. Я не готова принимать в этом участие. Наверное, отец был в этом уверен, раз показал мне все до самого нутра. И был прав — я ему не угроза.

***

А дома ждал сюрприз. Стоило сунуться в гостиную, меня окатило маминой надеждой, которая звенела в каждой букве ее возгласа:

— Лали, милая! Смотри, кто приехал! — поднялась она с дивана.

А я замерла, уставившись на Пола. Он медленно встал, глядя на меня с осуждением. Зря мама надеялась на перемирие.

— Миссис Спенсер, можно поговорить с вашей дочерью? — обратился он к матери, не спуская с меня недовольного взгляда.

— Конечно, — всплеснула она руками. — Поговорите, и жду вас к обеду.

Я направилась к лестнице, не дожидаясь Пола. Он догнал меня у входа в спальню.

— Ты не вернулась в нашу квартиру… — замер на входе. — Не отвечаешь на звонки. Что происходит?

Я прошла к кровати, опустила сумку на покрывало и обессилено уселась рядом. У него заняло месяц, чтобы понять, что что-то происходит, и прийти ко мне разговаривать.

— Я не могу со всем этим справиться одна.

— Я хочу помочь, — медленно направился он ко мне.

А я смотрела на него и испытывала только одно желание — чтобы ушел. И что я в нем нашла? Или как же меня надломило, что прежние привязанности потеряли всякий смысл?

— Отец сказал, что ненавидит оборотней… — проследила, как он опустился на корточки передо мной. — А у тебя какое оправдание?

— Почему я должен оправдываться? — сузил глаза на моем лице.

Он пришел не проситься назад. Он пришел добивать. Как обычно. Раньше мне казалось, что он меня мотивировал, а теперь я понимала, что он просто не способен поддержать, не способен видеть что-то большее, чем собственные желания и амбиции. Я просто подходила ему по статусу — породистая невеста с идеальной родословной. И он не позволял мне ее запятнать — изводил подготовкой к экзаменам, рисковал моим здоровьем, когда слегла с пиелонефритом, забрав из больницы раньше для сдави экзаменов, чем разрешили доктора. И все ради репутации и безупречности. Такому тирану, как он, естественно, было плевать на кого-то, кто даже к его расе не относится.

— Не должен, — выдохнула безжизненно.

— Вот и молодец, что понимаешь это. А теперь соберись, пожалуйста. У нас свадьба на следующей неделе. Я не трогал тебя, давал время успокоиться…

А я смотрела в его глаза и качала головой, не веря, что была идиоткой настолько.

— Свадьбы не будет, Пол. С нами — все.

Он предсказуемо озадачился, насколько мог вообще допустить такой ход. Была же послушная девочка, а тут вдруг «нет»?

— Что?

Не ожидала ничего другого.

— Я завтра уезжаю в Аджун. На собеседование на должность врача в клинике…

— Ты совсем рехнулась? — перебил он, вскакивая. — Зря я послушал Грегори! Надо было тебя лечить сразу после приезда!

— Только попробуй меня полечить, — глянула на него исподлобья.

— Ты не в себе, — надавил он, нависая надо мной.

— Это больше не тебе решать. Уходи.

Он стиснул зубы, угрожающе хмурясь:

— Я этого тебе не прощу. Слышишь? Будешь ползать на коленях…

Я только презрительно усмехнулась:

— Уходи.

Он поджал губы и вышел из комнаты. А я не двигалась в ожидании.

Прошло минут пять, и в комнату вошла мама.

— Лали… почему Пол ушел?

— Потому что мы расстались.

Мама замерла посреди комнаты. Наверное, положила ладонь на сердце, как и всегда. Но я не смотрела. Она что-то начала говорить, но я не слушала. Внутри все замерло в ожидании завтрашнего дня, когда начнется совсем другая жизнь…

3

Когда нервы окрепли, я попыталась дать своему врачу свободу, но он вдруг оказался против. После недолгих препирательств было решено встречаться пару раз в неделю — один на ужин и один на завтрак. Очевидно, Аджун пообещал Джастису какой-то заоблачный гонорар…

Прошло три месяца с переезда. Я пообвыклась в окружающей тишине, тем более она каким-то образом проникла и внутрь. И мне, наконец, стало спокойно. Пару раз я возвращалась в Смиртон на консультации по диссертации, увидеться с матерью и просто надышаться городом, потому что когда появится живот, поездки закончатся.

— Доброе, — послышалось позади. Ну вот как он проскользнул внутрь так, что я не заметила? — Ммм… яичница с кровяной колбасой?

— Доброе, док, — оглянулась я, мазнув взглядом по помятому виду Джастиса. — Или нет? — Он выглядел непривычно уставшим и будто потухшим. — Что с тобой? — насторожилась я.

— Ничего. А что такое? Хвост забыл втянуть?

И он покрутился на месте в поиске несуществующего хвоста.

— Ну да, — закатила я глаза и пошла в гостиную ставить чайник. — Хочешь — можешь поспать на диване…

— Теперь хочу яичницы, — буркнул он позади, и я обернулась.

С ним совершенно точно что-то было не так. Смотрел на меня, как тут не принято говорить, «волком».

— Я тебя достала, да?

— С ума сошла, — разозлился он неожиданно. — Нет.

— Ты Вику видел?

— Я ее часто вижу. — А тут вдруг успокоился, будто я свернула вообще не туда. Но мы же выяснили, что он к ней неровно дышит.

— И что? Нормально все между вами?

— Иногда хочу придушить ее. — И снова стало «горячо», глаза недобро заискрили. Но я не понимала, о чем он.

— Джастис, что случилось?

— Ну почему ты такая умная у меня, а? — обошел он меня на свист чайника и подхватил его с печки. — Чаю?

— Ладно, не мое дело. Рожу как-нибудь без тебя, если что…

— Я тебе рожу, — прорычал устало позади. — Пошли завтракать…

Я уселась за стол, а он начал меня обслуживать, будто это он ждал меня к завтраку.

— Встречаюсь тут кое с кем, — вдруг тихо сообщил, накладывая мне из сковородки.

Наши взгляды встретились на короткий миг, и я отвела свой, пожимая плечами:

— Ну и что?

— Ничего, — глухо прозвучал его голос.

Имел право. И встречаться, и быть недовольным, да и вообще — любым. Он мне ничего не должен. Но… мне вдруг стало зябко. Будто лизнуло забытым холодом, а по спине прошла волна озноба.

Мы позавтракали молча.

— Какие планы? — нарушил он тишину, когда я взялась за чашку.

— Работать, — пожала плечами. — Слушай… а я точно не могу помочь в больнице? Не хотелось бы сидеть тут у Рэма на шее. Честно говоря, я надеялась, что приглашение о работе не будет липовым…

Джастис посмотрел на меня так странно…

— Что? — не выдержала я.

— Поговорю с Викой, — отвел он взгляд. — Она боится тебя нагружать, ты ведь ждешь ребенка…

— Я чувствую себя так, будто и не беременна вообще. Неужели нельзя работать?

— Можно, — улыбнулся он устало.

— Было бы здорово. Не хочу терять квалификацию…

— Ничего ты не потеряешь. Тебе нужен был отпуск.

— Три месяца более чем достаточно. И ты меня излишне жалеешь.

Он снова удостоил долгого взгляда.

— Слушай, иди уже к своей… с кем ты там встречаешься? — усмехнулась я, чувствуя себя все более неуютно.

— Ты предлагала поспать на диване, — подпер он нагло щеку.

— Может, не стоит? Я бы расстроилась, если бы ты… ну, в смысле… — Кровь хлынула к щекам, и я едва не выронила чашку, нервно брякнув ей по блюдцу. — Если бы была на ее месте, а ты бы спал у другой…

— Хочешь меня выгнать?

— Определенно, — посмотрела смело в его глаза. — И ужины с завтраками тоже стоит прекратить…

— А если я не хочу прекращать, — оскалился он.

И снова этот его долгий изматывающий взгляд.

— Не хочу у тебя отнимать время. Ты и так его достаточно потратил на меня. И я очень тебе благодарна… — На этом он закатил глаза, напряженно вздыхая, чем совершенно сбил меня с толку.

— Ешь давай нормально! — усмехнулся, наливая себе новую чашку до краев. — Булочку тоже. А то никакой работы тебе, немочь.

— А ты любишь девушек покрепче? — подчинилась с готовностью. Лишь бы не ворчал. И не уходил.

— Мы не любим за внешность, — серьезно ответил он.

— Ну ты же не всех, с кем спишь, любишь?

— Раньше — нет. Теперь, наверное, постарел, — буравил он меня взглядом, усмехаясь.

— Ну а как ты выбрал эту, с которой встречаешься?

— По запаху, голосу, смеху… И глаза мне ее нравятся, — улыбался все шире, глядя в мои.

— А в кого на превращается?

— В занудную ворчунью временами… но все больше — в милую пушистую зайку… — При этом смотрел на меня так, будто этой зайкой была я.

— Она тоже пума?

— Я как-то не привык завязывать отношения с оборотнями, — вдруг усмехнулся он и опустил глаза в чашку. — Отвык. И человеческие девушки нравятся мне больше…

— Круг сузился. — Людей здесь было немного.

— Не заговаривай мне зубы — ешь!

— Вот разнесет меня на этих булочках!

— Буду тебя катать, — усмехнулся.

— Не очень изящная строчка в твоем резюме, не находишь? — улыбнулась. Но то, что он остался, вернуло утру краски и уют. Оставалось только забыть потом об этом в целях спокойствия, но сейчас я позволял себе эту терапию на полную. И дальше бы послушно ела булочки, если бы не телефонный звонок.

Джастис приложил мобильный к уху и вдруг тревожно глянул на меня.

— Что? — насторожилась я.

— Я понял. Дай пять минут, — сообщил он кому-то и отбил звонок. — Твой отец у ворот.

— Отец? — выдохнула я. — Что случилось?

— Хочет тебя увидеть…

Отец звонил мне несколько раз вчера, но я не отвечала. Стоило начать вспоминать события трехмесячной давности, возвращались тревожные сны, в которых мир заметало снегом. Не думаю, что ему есть, что мне сказать нового.

4

Мне хотелось остаться там…

Кожу не жгло холодом, было тепло… А еще я слышала его дыхание, чувствовала кожей жар выдыхаемого им воздуха. Я была дома. Измученная, сломленная и потерянная, и только там в его руках меня собирало по кускам в целое. Я не хотела обратно…

Но дыхание сменилось противным писком прибора, тепло — холодом, а запах его кожи сдался под напором антисептиков…

— Лали, — послышалось хриплое, а по волосам скользнули нежные пальцы.

Я не нашла в себе сил отозваться — дышать не хотелось. Я не могла узнать, не находила в себе сил спросить, что с ребенком. Меня будто выгребли изнутри до основания.

— Дай ей время. — А это Вика.

Да уж, зря ты его ко мне приставила. Теперь мы оба сломлены чувством вины друг перед другом. Джастис сжимал мои пальцы между своими и тем самым окончательно развеивая чувство чужого, но такого необходимого касания.

Кто он? Почему мне кажется, что он рядом? Зачем мне это?.. Я не понимала. Невозможно тянуться к тому, кого не знаешь, кого, может, нет в живых. Видимо, схожу с ума.

— Не пойму, в чем проблема, — устало выдохнул он. — Они оба здоровы, но будто несовместимы…

— Значит, проблема в другом. — Вика говорила тихо, не хотела, чтобы я слышала. — То, что она пережила…

— Ты пережила то же самое, — перебил он ее раздраженно.

— Над Рэмом никто не издевался, — возразила Вика чуть громче.

— Я помню, — усмехнулся он зло. — Рэм загнал тебя на крышу осознанно. А этот — в бреду. Здесь что-то другое. Мы ничего не знаем о тех, кто живет дальше Климптона… Может, они не могут создавать пару с человеческими женщинами?

— Вы можете. Почему они не могут? — Послышался шорох, и голос Вики стал дальше — похоже, Джастис отталкивал ее намеренно. — Лали просто родила недоношенного ребенка. Но мы его выходим. Все будет хорошо… И Лали тоже поправится.

Ее слова о том, что с ребенком все будет хорошо, запустили жизненный ток — я вздохнула глубже, найдя в себе, наконец, силы открыть глаза.

— Привет, — склонился надо мной Джастис. — Как ты?

— Что с ребенком? — мотнула головой. Показалось, все тело начинили свинцом — даже держать глаза открытыми было тяжело.

— Малыш в порядке. Сейчас на аппарате… Но ему ничего не грозит.

— Мне надо его увидеть…

Было чувство, что вместе с ним у меня сердце вынули. Тоска невыносимо сжимала грудь. Я ведь ему нужна…

— Лали, пока нельзя двигаться. — Джастис достал стетоскоп и принялся меня обследовать. Вика стояла рядом. — Ничего не болит?

Я отрицательно мотнула головой и перевела взгляд на Вику. Она мне осторожно улыбнулась, но я не нашла в себе сил ответить. В душе зашевелилась зависть — у нее все хорошо. И дети, и мужчина, который не вызывает вопросов и готов ради нее любому горло перегрызть, что бы там ни говорил Джастис. А у меня — сплошные вопросы. К себе, мужчине, который потратил на меня семь месяцев жизни, не получая ничего взамен, к самой жизни, которая протащила меня через это все… Я не испытывала никакого оптимизма и не понимала почему. Вика же сказала, что все будет хорошо. Что ребенок восстановится, я поправлюсь… Я перевела взгляд на Джастиса, и чувство, что все не так, усилилось. Все неправильно, так не должно быть! А как должно — непонятно.

— С тобой все хорошо, — удовлетворенно заключил Джастис. — Молодец…

— Я хочу увидеть малыша, — прошептала, посмотрев ему в глаза.

— Хорошо, — сдался он.

И я знала, что сдастся. Слишком жалел меня, прогибался и, сам того не подозревая, оставлял мне пустоту, на которую невозможно опереться.

— Он плакал? — глухо спросила, когда он усадил меня в каталку.

— Очень, — улыбнулся. — Сильный.

— Мальчик? — поинтересовалась опасливо.

— Ну конечно, — усмехнулся он. — Ты думала или надеялась, что я ошибся?

— Ну мало ли…

Когда коридор закончился, я вцепилась пальцами в подлокотники, изо всех сил стараясь усидеть и не добавить Джастису забот. Но когда увидела ребенка в кувезе, подключенного к датчикам и аппарату дыхания, чуть не рванулась к нему.

— Дышит сам, не переживай, состояние хорошее, просто еще слаб… — Джастис присел рядом.

— А это нормально? — тяжело выдохнула я, не моргая.

Какой же этот комочек был маленький!

— Нормально. Все будет нормально с вами, не переживай. Ты справилась…

— Это ты справился… — Я тяжело вздохнула и перевела на него взгляд. — Спасибо.

— Пожалуйста, — устало кивнул он и приложил пальцы к артерии на моей шее. — А теперь в койку, пульс поднимается.

— Я с тобой не расплачусь…

— Тебя только это интересует? — усмехнулся. — Хорошо… Мы что-нибудь придумаем…

***

Потянулись дни, еще больше похожие один на другой, чем раньше. Когда стало можно, я сама уже ходила к ребенку и часами смотрела, как он дышит. Изучила каждую ямочку на его личике, каждую венку на прикрытых веках… Как же хотелось обнять, прижать к себе… Я говорила с ним, рассказывала, как он окрепнет, и мы выйдем из этой ненавистной больницы — рисовала картинку нам обоим, в которую хотелось верить.

Но чуда снова не случалось. Не случалось даже заурядного ожидаемого прогноза. Ребенок оставался слабым, но стабильным. Развивался, но не был готов жить самостоятельно. У него будто не было ради чего отсюда выходить, и в мои картинки он не верил.

Прошла неделя, потом следующая. Мир все никак не хотел играть красками, заметенный сугробами за окном и внутри меня. Я перестала быть здесь пациентом, но оставалась жить в гостевой комнате. Хотя жизнью это вряд ли можно назвать. Стоило труда смириться с тем, что я снова жду, когда моя жизнь начнется… Вроде бы рукой подать, но она упиралась в прозрачный бокс.

— Эй…

Я обернулась, устало вздыхая. Джастис прошел ко мне и подал чашку кофе:

— Держи.

— Спасибо…

Он оперся на стол, сложив руки на груди, и прикрыл глаза. Мы почти перестали общаться. Первые дни он еще пытался отвлечь меня, таскал на улицу, заботился, но мне хотелось лишь одного — чтобы оставили в покое и тишине. Мне все больше нравилось смотреть на снегопад — как снежинки тихо падают на землю, бьются в стекло и носятся в завихрениях у окна. Почему-то тишина казалась важной, будто я хотела что-то услышать…

5

Часть 2

Я пришел в себя посреди бескрайнего снежного поля. В памяти — черная дыра, в теле — дикая тяжесть и отголоски неясной пульсирующей боли. Я лежал медведем под слоем снега и тупо взирал на мутный горизонт. Утро.

Вспоминать было физически больно. Голова взрывалась на каждое шевеление мысли. Последнее, что помнил — адское жжение между лопатками. Я тогда только отошел от перевалочной станции, налегке — хотел просто прогуляться… И все — пропасть. Смутное ощущение подсказывало, что со мной кто-то что-то сделал, но что — непонятно.

Кое-как поднявшись, я побрел в сторону Климптона. Желудок крутило от голода, но охотиться не было сил. Проще добраться до города. Ну как проще… Хорошо, что в Климптоне нет запретов на прогулки в животной ипостаси, только я старался не светить своей уникальной шкурой.

Доплелся до окраины ночью и с трудом обернулся у первого же открытого бара. Ввалиться здесь голышом куда-либо не было странным — Климптон больше город оборотней, чем людей. Хотя и последних это не смущало. Карты тут не в ходу именно потому, что в зубах их не потаскаешь. Вышибала у входа окинул меня суровым взглядом:

— Шмотку?

— Да, — прохрипел, еле стоя на ногах.

— Арден! — рявкнул он в злачное нутро и кивнул мне следовать за подошедшим парнем. — На счет только пиши.

Парень кивнул, и вскоре я уже шарился в узком тесном шкафу секонд-хэнда. Так уж повелось, что шмотка для вернувшихся из льдов есть в каждом общественном месте — тут это маленький бизнес. Добираешься до дома и отправляешь вещи обратно.

Руки подрагивали, жутко мутило. Когда нашел более-менее подходящее, выполз, сел за барную стойку и заказал еды.

— Что, охота не удалась? — усмехнулся бармен.

— Видимо, удалась.

Только не у меня. Голова болела все сильнее, и еда лишь немного сняла общую слабость, а в целом я остался едва ли не дохлым. Раздумывал возвращаться ли в квартиру недолго. Предпочел отель.

— Номер, — устало выдохнул на ресепшене и приложил отпечаток пальца к сканеру.

— Добрый день, мистер Нолдридж, — улыбнулась мне девушка и протянула ключ.

***

На следующее утро я понял, что дурнота — не единственная и далеко не самая серьезная моя проблема. По телу волнами, пульсируя все сильнее, разливалась боль. Спазмы сбивали дыхание, кожа покрывалась холодным потом, и смутное понимание, что именно происходит, ни черта не радовало.

У меня была ломка. Никогда не употреблял, но имел смутное представление, в основном, благодаря единственному другу, работавшему в больничке. Ему я и позвонил, еле набрав номер дрожащими пальцами.

Юджин примчался через полчаса. Я еле расслышал стук двери и быстрые шаги — так звенело в голове.

— Киан, мать твою! — разнесло тишину номера его возгласом.

— Тише, — зашипел, стискивая голову. — Не ори.

— Ляг…

Я кое-как навел резкость на друге, полулежа на диване. Со смены — глаза красные, светлые волосы торчком и весь пропах кофе и медикаментами.

— Пульс шкалит, — отнял он пальцы от моей артерии и загремел чемоданом. — Я уже Нейла подключил тебя искать.

В Климптоне без связей и знакомств тяжко. Без них искать не будут и в гостиницу к тебе спасать от ломки не прибегут.

— Сколько прошло? — выдохнул между приливами дурноты. Желудок держался за то, что удалось в него запихнуть, но с каждым вдохом угрожал сдаться.

— Две недели от тебя не слышал ничего. Думал, ушел снова фотографировать. — Юджин пошарился в чемодане, потом перетянул от души руку и всадил иглу. — Но сейчас же бури на пустоши.

Бури… Время бурь я планировал провести дома, передохнуть между вылазками. Точно помню, как забивал холодильник едой, чтобы никуда не выходить и не отрываться от обработки материала.

— Киан, следов инъекций нет. Либо кололи в звериной ипостаси. — Мутным взором я смотрел, как он регулирует колесико капельницы на штативе. — Сейчас полегчает. Но ломка налицо.

Устроив руку на подушке, он осмотрел меня с ног до головы.

— Хрень, — выругался. — Кто ж тебя так?..

— Я не помню ничего, — прохрипел на вдохе, пытаясь сдержать новую волну дурноты.

— Твари. Тебе в больницу надо.

— Я не знаю, кому попался. Но не хочу снова.

— Думаешь, кто-то из прошлого?.. — И он протянул мне воду с каким-то порошком. — Давай, пей все.

— Ведро принеси на всякий, — мрачно глянул на стакан.

После первого глотка с едой все же пришлось расстаться. Я кое-как выпрямился и завалился обратно на подушки.

Спустя час усилиями Юджина мне все же полегчало. Боль почти прошла, осталась только слабость.

— Пожрать организуешь?

— Ага, — и он выбросил пустую банку из-под энергетика. — Мне тоже не помешает.

За окном медленно светало. Когда в номере стихло, а Юджин тихо засопел, скрючившись в кресле, я уставился на снег, бившийся в стекло.

Что-то было не так. Я помнил боль и мучения, темное забытье и чей-то голос. Меня не оставляло ощущение, что надо куда-то бежать. Не валяться тут, а нестись к кому-то, кто нуждается в помощи. Эти чувственные обрывки воспоминаний танцевали на кончике сознания, дразня и нервируя, будто кто щекотал пером.

Но вспомнить так и не вышло. А потом стало неважно.

После детоксикации полегчало — я мог существовать почти нормально. Но боль осталась. Она возвращалась волнами, била по рукам, сбивала дыхание и опускала на колени, застилая взгляд кровавой пеленой.

Юджин все же уложил меня в больницу через неделю после моего возвращения. Арендованное шмотье пришлось сменить на пижаму. Ему даже удалось снизить боль до приемлемой и поддающейся обезболиванию. Но на этом успехи закончились.

Я вышел из больницы с рецептом на сильнодействующие таблетки. И, наконец, направился домой…

…Квартира встретила настороженной тишиной. А потом робким:

— Боже, мистер Адам…

Из кухни выглянула миссис Вон — моя уборщица.