Социальная дистанция

Вы не представляете, как сложно ухаживать за кожей, когда она отслаивается от любого неосторожного движения. Когда пальцы не слушаются, и никак не открутить элементарную крышку тюбика с кремом. Иногда я прихожу в отчаяние.

Но я должна продолжать, ради сына. Собраться – во всех смыслах. Взять себя в руки, иногда буквально. Обожаю маникюр, душу бы отдала за возможность не то что посетить мастера – никто не решится подойти ко мне близко, – но хотя бы просто открыть флакон и накрасить ногти! Но этого никогда уже не будет. Чертовы ногти то и дело отваливаются, остаются везде, как маленький символ моей разваливающейся на части жизни. Зубы тоже. При виде грязно-жёлтых кусочков меня, валяющихся на полу, хочется плакать, но и этого я больше не могу. Словно разучилась.

Однако я обязана жить, ради Славика. Долгими, тягучими ночами я не сплю – думаю, как он будет в этом новом мире. Я не смогу вечно быть рядом и направлять его. Сколько мне осталось? Год, два, пять? Может, и вовсе пара месяцев. А он такой импульсивный… Да и каким быть ребёнку в восемь лет? Он не понимает, что происходит. С другой стороны, у детей психика более гибкая, может, он приспособится к переменам лучше моего.

Но сейчас Славика расстраивает, что незаразившиеся люди боятся нас. Он такой дружелюбный, к тому же любопытный – но они в страхе отскакивают, а то и убегают. Он считает это игрой, бежит за ними, смеётся… Раньше, пока я была бессознательной, не замечала изменений, а теперь уже вижу и понимаю: что Славик прихрамывает на сломанную ногу, что его милая прежде улыбка похожа на оскал, а изо рта то и дело подтекает тёмная жижа.

Противно говорить это, тем более о собственном сыне, но я понимаю, почему люди боятся нас и избегают. Когда у меня получается сфокусировать взгляд на отражении в зеркале, там тоже приятного мало. Я, которая после любой вечеринки находила силы смыть макияж и вбухала столько денег в косметические процедуры, теперь выгляжу отвратительно.

Прощайте, гладкие волосы и всегда уложенная причёска. Эти пучки тусклой пакли, что ещё остались у меня на голове, и волосами-то не назовёшь. Жирные, слипшиеся от грязи. И, словно этого мало, они продолжают расти, из-за чего стрижка – остаток прежней жизни – с каждым днём всё больше теряет форму.

Недавно попросила Вику расчесать меня, но когда увидела, что волосы остаются в её руках целыми прядями, сбежала в ужасе и неделю пряталась ото всех в дальнем углу амбара. Не хочу, чтобы меня видели такой. Но против голода не пойдёшь, в итоге пришла за едой. У кормушки был новый волонтёр, красавчик, я по привычке кокетливо улыбнулась, а он вздрогнул и отвёл глаза. Никак не могу привыкнуть, что теперь всё по-другому.

Зато как он смотрел на Вику… Улыбались друг другу… Я хоть и делала вид, что сосредоточена на еде, но всё подмечала. Нет, конечно, я Вику люблю, она моя лучшая подруга, но, сказать честно, она ведь средненькая. Раньше она бы со мной не сравнилась! Чёртов мир наизнанку! Ни тебе трендовых вещей, ни грамотно подобранных луков – сейчас, чтобы считаться красивой, достаточно всего лишь быть здоровой.