Евгений Вецель Социальная сеть «Ковчег» Книга 2

1 часть

Новая планета

— Воля, смотри! Земля! — крикнула Таня, показывая пальцем за стекло иллюминатора.

— Я не понял, — расстроено сказал Аполлион, — мы что, летели весь этот месяц и прилетели обратно?

— Вы посмотрите внимательнее, — после небольшой паузы сказал я, — это не Земля. Посмотрите на поверхность за облаками.

— Точно, — посмотрев внимательно на голубую планету, ответила Таня, — там совсем нет земли, сплошная вода.

— Вода — это уже хорошо, — улыбнулся я. — Вода — это жизнь. Если атмосфера будет пригодна для дыхания, значит, мы всё проделали не зря. Тринити, скажи, до вон той звезды сколько?

— 160 миллионов километров, — ответил голос в моей голове.

— А от Солнца до нашей Земли? — спросил я.

— 149 миллионов, — ответила Тринити.

— Вот видите, — вздохнув с облегчением, сказал я ребятам, — эта планета на 11 миллионов километров дальше от своего светила, чем Земля. Это означает, что тут будет немного холоднее. Судя по голубому цвету и облакам, тут есть атмосфера.

— Воля, ты так любишь делать скоропалительные выводы, — рассмеялась Таня. — Давайте для начала облетим планету, может, она с обратной стороны дырявая.

Сложив защитный экран с генератором Хольцмана, мы направили свой космический корабль на орбиту голубой планеты. Я включил экран телескопа и разглядывал поверхность воды. Увеличения хватало для того, чтобы видеть волны этого огромного океана, который простирался на всю планету. Иногда изображение закрывали белые облака. Управляя телескопом, я пытался найти хоть малейший клочок земли.

Конечно, хорошо, что тут есть волны, это означает, что тут есть ветер. Ветер означает, что тут есть воздух. Когда мы облетим всю планету по орбите, нужно будет спуститься на флайтах вниз и сделать пробы воздуха. Очень жаль, что тут нет суши. Можно было бы спуститься и пройтись по твёрдой земле. За этот месяц в невесомости наши тела ослабли и мечтали о гравитации.

— Смотрите! — крикнула молчавшая до этого момента Юля, которая, прижав лоб к иллюминатору, рассматривала планету. — Земля!

Все посмотрели туда, куда она показывала, и увидели на самом краешке горизонта кусочек пустыни. Мои глаза внезапно увлажнились. Я осознал, что тут есть земля, что означало, что мы сможем выполнить свою миссию. Через 10 минут полёта по орбите мы поняли, что, в отличие от нашей родной планеты, тут всего один континент, который занимает почти половину планеты. Остальное — огромный океан.

— Капитан, запускаю флайты на прогрев? — спросила Тринити.

— Давай, — охотно согласился я, — нам трёх будет достаточно.

Через шлюз огромного корабля мы прошли в небольшой пятиместный флайт. Усевшись, я повернул своё капитанское кресло назад и убедился, что Юля, Таня и Аполлион пристегнули ремни. Я посмотрел направо. Из соседнего флайта, через большое стеклянное окно Даша показала мне большой палец, говоря, что она готова к вылету. Я посмотрел налево и, увидев аналогичный жест от Виталия, запустил открытие шлюза для всех трёх космолётов.

Проверив все системы, мы поочередно вылетели из гигантского корабля под названием «Ковчег». Виталий остался на орбите, чтобы если что, прийти нам на помощь. А мы на двух флайтах стали снижаться на заселяемую нами планету. Мы будем первыми людьми, кто ступит на неё — весьма волнующее ощущение. Я очень надеялся, что ребята позволят это сделать именно мне.

— Воздух пригоден для дыхания, — внезапно сказала Тринити.

Рождение

Последнее, что я помнил, — это пыльный асфальт и обжигающую боль. После этого я на продолжительное время оказался в пустоте. Память на этот раз работала хорошо. Я попытался понять свои новые ощущения и вдруг осознал: я снова стал живчиком. Ощущения были уже привычными, я тут был уже как минимум два раза.

Вот я опять оплодотворяю яйцеклетку. Вот я опять начинаю делиться. Вот я уже снова стал эмбрионом. Всё проходило по давно задуманному сценарию. И отличия от прошлого раза на этом этапе развития искать было бесполезно.

Мне тяжело было думать на посторонние темы, поэтому целых пять месяцев я развивался не отвлекаясь. Но когда рост немного затормозился, я стал часто вспоминать свою прошлую жизнь. Я раскручивал клубок воспоминаний с конца — в обратном порядке вспоминать было удобнее. Последнее, что я помнил, — это свой прыжок со стеклянной крыши. Жалко, что я в этот раз так сильно испугался, что не успел запомнить полёт в ярких красках.

Потом я стал в деталях вспоминать тот разговор с Тринити и Штерном. Время тянулось медленно. Я плавал вниз головой в околоплодной жидкости и уже так вырос, что мне становилось тесно в животе моей новой мамы. Было необычно помнить себя 73-летним стариком, но не находить подтверждения этому. Как будто вселился в чужое тело. Думаю, со временем привыкну.

Когда сформировался слуховой аппарат, меня ждал большой сюрприз. Я услышал голос мамы, и он был совсем не знакомым. Я сначала не мог разобрать речь, но потом научился это делать и сильно удивился. В том мире, где я появился, все окружающие люди, которых я с трудом слышал сквозь толстый слой жидкости, говорили на английском языке.

Английский я знал очень плохо, и это добавляло мне новых ощущений. Память прошлого мне оставили, поэтому после недолгого анализа я понял, что почти наверняка попал в реальный мир. Пока продолжалось моё развитие, я пытался учить язык, но моя новая мама мало со мной общалась и, судя по всему, сидела дома, так как её фразы были однообразными и посторонние голоса я слышал только по вечерам.

В прошлой жизни в XXXVI веке я привык каждый день активно двигаться. Потребность осталась, а возможность исчезла. Поэтому приходилось дрыгать ножками и ручками. И, что интересно, даже имея ясное сознание, я не мог понять, как управлять своим телом. Такое ощущение я раньше испытывал только в трёх случаях. Первый — это когда я не мог управлять пальцами ноги после того, как сильно отсижу её. Второй случай — это когда я отходил от спинального наркоза. А третий — когда стоматолог ставит обезболивающий укол, и ты не можешь понять, убрал ли ты язык или стоишь с высунутым.

Находясь в животе, я тщетно пытался управлять различными частями тела. Несмотря на мой 73-летний опыт, у меня ничего не получалось. Все мои движения оставались случайными. Я с ужасом думал, что, когда рожусь, мне придётся заново учиться ходить и разговаривать. Со вторым было даже сложнее, так как мыслил я на русском языке, а учить придётся английский. Я висел в животе вверх ногами и завидовал настоящим младенцам, так как они всё делают последовательно и не сильно расстраиваются, если у них не получается.

По поводу английского языка я испытывал большое опасение. Я знал свои способности и был уверен, что смогу его выучить. Но необъяснимая лень, нежелание разбираться во всём новом, которое я испытывал с 45 лет, вошло в привычку и мешало думать позитивно. Я помнил, что до этого возраста всегда любил новое, но потом эта тяга незаметно прошла, и я стал консерватором. Из-за этого у меня развились комплексы, я пытался доказать себе, что сильнее своей лени. У меня получалось, но сил на это уходило масса. И хоть мне надо было рождаться только через 2–3 месяца, лень не проходила.

За месяц до родов я чувствовал себя как в заточении. Я даже понял, почему мне так некомфортно одному. Раньше я никогда не оставался без общества на целых 9 месяцев. Меня всегда окружали люди. Правда, я иногда мечтал спрятаться от них на необитаемом острове, но всё это желание было виртуальным.

Таким же виртуальным, как желание женщины, когда она говорит: «Оставьте меня все в покое». Одиночная камера — это самое страшное наказание. Я помню, как Всеволод Владимирович рассказывал мне про тюрьму, в которую попадаешь за отсутствие коинов.

Казалось, что я попал в камеру одиночку. В принципе, так и было. Я сидел в полной темноте в тёплой жидкости. Постоянно чувствовал себя сытым, и от этого радость завтрака, обеда и ужина была недоступна. Звуки были редкими и неразборчивыми. И почему моя мама не слушает педиатров, которые советуют разговаривать с ребёнком. Что за безалаберность?

Я сидел тут, мотая долгий срок, и, как все нормальные заключённые, планировал. Побег отсюда невозможен, поэтому я разрабатывал план дальнейших действий. Жаль, что у меня не было ручки и бумаги. Жаль, что я не мог царапать свои планы на стенах. Мне приходилось всё делать в своей новой маленькой голове.

Хорошо быть обычным плодом. Можно не задумываясь жить внутри живота. За долгие месяцы привыкать к комфорту. Считать эту тёплую среду своим домом. Можно даже вздрагивать от мысли о внешнем мире. Но мне пообещали. Я даже чувствовал, что меня не обманут. Тринити не такая. Я ей почему-то верил. Я мечтал выйти отсюда и оказаться во внешнем мире. Я должен побыстрее научиться ходить и говорить и отправиться на поиски Юли.

Думаю, я первый младенец реального мира, который по-настоящему влюблён во взрослую девушку ещё до своего рождения. Но очень долгая жизнь в будущем научила меня терпению. Я знал, что глупо беспокоиться о тех вещах, которые нельзя изменить.

Однажды сквозь сон я почувствовал, как моя мама меня толкает через живот, как будто она быстро сдавливает его и сразу отпускает, и так каждые тридцать минут. Давление околоплодной жидкости от этого вырастало, и мне становилось неприятно. И так в последнее время меня со всех сторон подпирали разные внутренние органы, так теперь ещё и это неожиданное сдавливание. Мама совсем не читает книжки.

Когда толчки стали в два раза чаще, я почувствовал, что это уже предвестник проблем. Ну а когда часть окружающей меня жидкости быстро исчезла, я догадался, что скоро меня родят. Стало не по себе. А вдруг осложнения? А вдруг я не смогу вдохнуть воздух снаружи? Я даже чувствовал, что внутри моих лёгких околоплодная жидкость. Как я буду её выплёвывать? У меня же нет подобного опыта.

Я даже представил, как меня акушер подвешивает за ноги и шлёпает по попе, чтобы я закричал. Стало страшно. Поэтому я, вспоминая все фильмы и видеоролики про роды, начал готовить план, что нужно будет сделать в первую очередь, а что во вторую. Я снова позавидовал обычным младенцам: они бы сейчас ничего не поняли и продолжили бы находиться в бессознательном состоянии. Я вдруг захотел, чтобы роды отложили. Мне даже захотелось побыть в этом заточении ещё пару месяцев.

Даже в очереди к стоматологу я не волновался так, как сейчас. Я помнил, как страшно, когда рожает твоя жена. Я даже немного представлял, как страшно, когда рожаешь сам (Юля рассказывала). Но я никогда не сталкивался с тем, как страшно, когда рожают тебя самого. Никто и никогда не задумывался, какого это — когда тебя рожают, а я это скоро узнаю во всех красках.

Когда я понял, что моя мама уже час лежит в окружении шумных врачей, я понял, что роды начались. Схватки становились всё чаще, а когда они происходили каждую минуту, я вдруг провалился. Мою голову неудобно зажало в теле мамы. Доктора стали громче кричать в этот момент, и я по-настоящему испугался. По телу бегали мурашки, как будто я отсидел его всё целиком. Я чувствовал, как синею. Кровь в лице ужасно давила, в глазах появились яркие вспышки мерцающих точек.

Там, где раньше удобно располагались мои ноги, появилась такая пустота, что я чувствовал, что мог бы свободно болтать ими. Если бы, конечно, умел управлять своим телом. Через минуту пустота исчезла, и ноги снова оказались прижатыми. Тело мамы пульсировало под окружающие крики на английском языке. Эти толчки, которые происходили всё чаще, сопровождались выдавливанием меня изнутри. Я чувствовал, как меня исторгают из моего заточения. При каждом толчке я продвигался на пару миллиметров.

И если узникам сообщают утром о том, что их сегодня выпустят, то мне не сообщили. Меня просто в грубой форме стали сгонять с насиженного места. Даже тем, кого увольняют, дают две недели доработать, а меня увольняли с должности «плод» внезапно. Мою голову сдавили горячие пальцы в резиновых перчатках. Они задержались там на пару секунд, пока другие пальцы проникали к моей шее и спине, затем меня слегка повернули и стали медленно вытягивать.

Эта акушерка взял меня совсем неудобно. Мне казалось, что шея сейчас оторвётся. Нужно будет потом найти её и сказать ей всё, что я о ней думаю. Более того, когда меня стали вытягивать, голова немного сплющилась. Я даже почувствовал небольшую складку на затылке и трение частей черепа друг о друга. Это было ужасное ощущение, но оно прошло мгновенно, так как меня ослепило. Глаза были закрыты, но, тем не менее, 9 месяцев в полной темноте, не прошли даром. Казалось, что глаза осветило несколько прожекторов. Когда вырасту, добьюсь того, чтобы женщины рожали в сумерках.

Технология родов продумана и отработана. Но это же несправедливо, когда об ощущениях плода при родах никто не думает! Хотя, наверно, новорождённые сами виноваты, так как никогда не жалуются. Значит, я буду первым. Главное — не забыть.

Меня достали и стали вертеть в руках, а я ничего не видел, потому что был ослеплён, да и зрение ещё недостаточно развилось. Поэтому я напрягал другие органы чувств. Внезапно я почувствовал себя как через две минуты на дне бассейна. Я внезапно стал задыхаться. Эта жидкость внутри моих лёгких мешала мне сделать вдох, и тут я сильно перепугался. В это время меня перевернули и так обжигающе шлёпнули по заду, что я завопил харкающими звуками. Крик был настолько истошным, что я сам испугался.

9 месяцев меня никто не трогал. Я совсем отвык от боли. А этот неожиданный шлепок и срывающийся в хрипоту крик добавили мне адреналина в кровь. Но успокоился я довольно быстро, так как в обмен на эту боль я получил большой глоток свежего воздуха. Я дышал маленькими вздохами и наслаждался кислородом. Немного пахло лекарствами. Я ожидал, что будет пахнуть хлоркой, как в наших больницах, но, видимо, партия зелёных в Америке её запретила. Кстати, все вокруг говорили на английском языке, и я совсем ничего не понимал. Зачем меня забросили в Америку — непонятно. Мне и в России было хорошо.

Убедившись, что все вокруг американцы, я вдруг подумал: а как меня назовут? Моё имя мне очень нравится. Владимир расшифровывается как «владеющий миром». Я очень привык к этому имени за 73 года. Вероятность того, что моё новое имя будет «Володя», была меньше процента. Меня больно укололи в палец и взяли каплю крови, но я не обращал на это внимания, я думал о том, что теперь всё изменится, даже имя. Помню, как меня больно обжигало имя «Воля», которым меня называла Таня. Хотя, если подумать, я и к этому прозвищу за несколько лет привык, поэтому с новым американским именем свыкнусь.

Меня крутили в руках туда-сюда, клали на весы, измеряли рост, ставили жалящие укольчики, вытирали полотенцем. Я ощущал это всё между делом и сам себе удивлялся — как я так могу. Моим маленьким телом манипулирует, кто хочет, а я в это время думаю о своём будущем имени. Мысли были не о происходящем. Мне одновременно хотелось прикрыть ладошкой свою наготу и скрестить пальцы, чтобы моё любимое имя мне оставили. Но тело не слушалось.

Судя по документальным фильмам, если чего-то сильно захотеть, то оно обязательно сбудется. Поэтому я решил повторять своё имя в уме как можно чаще. Может быть, моя мама, на груди которой я сейчас лежал, сможет уловить мои мысли. Может быть, она настолько чуткая и внимательная, что назовёт меня «Владимиром». Я не мог управлять своими руками и глазами, но когда я видел глаза мамы сквозь туман неокрепшего зрения, я внушал ей своё имя.

Глаза мои ещё не научились наводить резкость, но даже размытое лицо этой женщины мне нравилось. Я пытался представить её более чётко, но не мог. Воображение дорисовывало черты лица по-своему. Самое главное, что она улыбалась — это было уже хорошо. Значит, она не сдаст меня в приют. Плохо, что она не была похожа на мою маму, но это я тоже переживу и привыкну. Мне хочется побыстрее вырасти и научиться управлять своим телом.

Пока я думал обо всём этом, я внезапно осознал, что уже несколько минут сосу грудь. Я не мог управлять своими губами и языком, но чувствовал, как понемногу внутрь моего желудка начала поступать приторная жидкость. Я не сразу понял, что это молоко. Оно было совсем не похоже на него. Мой маленький ротик, подчиняясь инстинктам, сам сосал грудь, а я в это время пытался вспомнить, где я мог пробовать такой необычный напиток. Потом вспомнил, что он был очень похож на сильно разбавленное водой сгущённое молоко.

Похоже, ближайшие несколько месяцев я буду есть только эту сгущёнку. Это был очень необычный вкус, и нельзя сказать, чтобы он мне нравился. Но когда я почувствовал насыщение, по телу пробежало приятное возбуждение. Все эти девять месяцев меня кормили без перерыва, и, не ощущая голода, я уже забыл, как приятно кушать. Сейчас я начал вспоминать об этом, и мне вдруг захотелось борща.

Лёжа на руках только что родившей мамы, которая непривычно «гугукала» со мной на английском языке, я стал думать о том радостном моменте, когда я смогу его попробовать. Потом меня осенило, что в Америке нет борща. Меня это расстроило. Мало того, что знание русского языка мне теперь не пригодится, так ещё и придётся привыкать к иноземной еде. Похоже, трудностей по адаптации будет масса.

Я лежал, сосал грудь и внутренне смеялся над собой, представляя, что я, 73-летний старик в теле младенца, сейчас выгляжу довольно глупо. Нужно привыкать. Радовало то, что меня сейчас не видят мои знакомые и коллеги. Хотя если бы увидели, они бы сейчас присоединились к этому глупому «гугуканию» моей мамы. Нормальные взрослые люди не боятся выглядеть глупо, когда рядом есть ребёнок.

Не дав мне доесть, врачи взяли меня холодными резиновыми перчатками и быстро перенесли на простынку в высокую стеклянную кроватку на колёсиках. Я слышал, как моя мама слабым голосом спросила что-то у врачей, а те долго отвечали ей перед тем, как меня вывезти из операционной. В их голосах слышались тревожные нотки, поэтому я пожалел, что плохо учил этот язык.

Новый дом

Я так устал за несколько часов родов, что уснул мгновенно. Иногда внезапно просыпался от истошного детского крика и спросонья собирался бежать успокаивать своего сына. Но после нескольких неудачных попыток подняться я снова понимал, что нахожусь в теле новорождённого, а кричат лежащие рядом со мной дети. Оказывается, за много лет я не утратил этот рефлекс.

Окружающие могли кричать очень долго, мешая мне снова уснуть. Американские медсёстры были жестокими и не обращали на это внимания. Так продолжалось несколько часов, пока меня не забрали и не увезли в неизвестном направлении. Мы долго ехали по коридорам, потом остановились и меня переложили на что-то тёплое и живое. Я узнал запах новой мамы и её голос. Она ласково говорила со мной на исковерканном английском.

И почему все взрослые думают, что если по-детски исковеркать свой язык, то нам, младенцам, будет понятнее? Нужно будет потом рассказать, что нужно говорить на обычном языке. Желательно чётко проговаривая все буквы и делая паузы, а не булькать звуками. С моими школьными знаниями я решительно ничего не понимал.

Я пытался разобрать, что она говорит, многократно прокручивая в голове её фразы, но меня отвлекли чавкающие и чмокающие звуки, которые издавал мой рот возле груди. Насколько мог, я разглядывал свою маму. Кажется, она в три раза младше меня. С резкостью всё ещё не складывалось, поэтому не мог рассмотреть её лица и уж тем более той интимной части тела, которая будет меня кормить.

После кормления моё тело немного перевернули прямо на мамином животе. Пахнуло спиртом или зелёнкой. И тут меня обожгла боль в районе пупка. Потом сквозь туман я увидел удаляющиеся зажимы с ваткой и руку врача в перчатке. Мама сказала ему несколько фраз, но он не ответил и ушёл из палаты, оставив нас наедине. Мама удобно положила меня на себя и стала говорить тихо и мягко.

Раньше меня всегда клонило в сон после еды. Поэтому я крепко уснул. Лишь пару раз я ощущал её руку перебирающую пушок на моей головке. Я старался выспаться, зная, что только тут не слышно беспрестанно орущих младенцев. Я знал, что меня скоро отвезут обратно в этот акустический Ад. Через несколько часов я там и очнулся.

Так прошёл ещё один день. Утром меня опять отвезли к маме и покормили. Потом зашёл мужчина в костюме и стал гладить меня по голове. Я не мог рассмотреть его, но, судя по тому, как относилась к нему моя мама, я сделал вывод, что это мой отец. По крайней мере, это был человек, который имел право целовать мою маму в губы. Они много разговаривали друг с другом. Не знаю, что произошло с моими ушами, но звуки стали чётче. Поэтому я стал разбирать отдельные слова и вспоминать их значение.

Стало интереснее. Все три дня я внимательно слушал своих родителей и врачей. Я быстро научился повторять про себя то, что они говорят, сопоставлять это с остатками занний английского. На четвёртый день после родов состоялся разговор между моими родителями. Чудом я смог уловить его смысл.

— Давай назовём его Владимиром, — сказала моя мама по-английски.

— Маргарет, это исключено! — резко ответил её муж.

— Почему, Джордж? — жалостливо спросила она, поглаживая меня по спинке.

— Ты хочешь дать нашему сыну русское имя, — терпеливо продолжил он, — и какое будущее ты ему обеспечишь этим в Калифорнии? Все будут коситься на него. Как вообще имя Володя пришло тебе в голову?

— Его я вспомнила первым, когда родила, — сказала Маргарет.

— Нет! — резко оборвал её муж.

— Почему нет? — спросила моя мама.

— Потому что нет! — резко сказал Джордж. — Я всегда мечтал назвать своего сына в честь американского президента.

— Я хочу, чтобы был Владимир! — повысив голос, сказала Маргарет.

— Давай тогда торговаться, — рассмеялся Джордж, — чтобы ни тебе, ни мне.

Мой предательский рот, не вынпуская сосок, цедил материнское молоко, не обращая внимания на то, что тут решалась моя судьба. Внутренне я напрягся, но внешне не мог этого проявить. Я смотрел на размытый образ своего упрямого отца и пытался внушить ему правильное имя. Я повторял его постоянно.

— Давай назовём нашего малыша Томас, — предложил он после паузы.

— И он всю жизнь будет красить заборы? — рассмеялась Маргарет.

— Тогда давай назовём его Стивен, — глядя ей в глаза, сказал Джордж, — в честь Кливленда.

— Да ну тебя! — махнула рукой Маргарет. От этого движения сосок выпал из моего рта. Но я снова нашёл его и продолжил своё дело.

— Давай тогда назовём его на букву «В», — предложил мой отец, — будет очень похоже на то русское имя, которое ты выбрала.

— Владимир? — с радостью спросила Маргарет.

— Я же сказал, — с неудовольствием ответил Джордж, — я хочу назвать своего сына именем президента. Это моё главное условие.

— И что ты тогда придумал? — с интересом спросила она.

— Вильям, — после долгой паузы ответил он и многозначительно замолчал.

— И что? Был такой президент? — задумавшись, спросила Маргарет.

— Их было трое! — ответил Джордж, подняв вверх три пальца. — Тем более, самого богатого человека на планете в 2009 году звали Вильям.

— Компьютерщика? — спросила Маргарет. — Я не хочу, чтобы наш сын стал компьютерщиком.

— Соглашайся, — кивнув головой и присаживаясь ближе, сказал муж.

— Ладно, — вздохнула Маргарет и поцеловала его.

Вильям? Вильям! Что ещё за Вильям? В моей жизни с этим именем вообще ничего не связано. Оно лишь отдалённо напоминает имя Володя. Ужасные американцы. Почему они не спросили моего мнения? Почему моя мама не смогла настоять на своём? Где феминистки? Ох уж этот мужской шовинизм. Они тут успокоились, а мне теперь мучиться всю жизнь.

— Билли, — медленно пропел папа и погладил меня по голове.

— Вильям, — сказала мама, продолжив гладить меня по спинке.

Я понял, что приговор подписан и обжалованию не подлежит. Наше дело маленькое и нужно привыкать. Уже на следующий день нас выписали из больницы. Меня долго укутывали в несколько слоёв и вынесли на улицу. Судя по нескольким снежинкам, попавшим мне на лицо, там была зима.

Папа загрузил нас в огромную машину и повёз домой. Мы ехали в десять раз медленнее, чем я привык. Он постоянно оглядывался на нас с мамой. Я лежал в руках у мамы на заднем сидении и через огромное окно смотрел на размытые образы плывущего мимо нас пейзажа. Ехали мы очень долго. Примерно час. За эти 120 часов моей жизни я стал понемногу привыкать к тому, что я маленький. По внутренним ощущениям, я молодел каждый день на десять лет.

Было приятно ощущать своё тело молодым. Поясница уже не болела, суставы двигались без какого-либо дискомфорта. Голова ни разу не испытывала боль. Сердце перестало шалить. Дышалось легко и свободно. Кормили меня досыта. Возили осторожно. Нужно будет не забывать иногда кричать, чтобы не вызывать подозрений у американцев. Очень неудобно было то, что я не мог управлять своим телом. Жизнь вокруг проносилась без моего участия.

Когда Джордж остановил свой автомобиль, он вышел и через секунду открыл нашу дверь. Приятно пахнуло деревней. Запах навоза и печного дымка, смешанный с ароматом деревенской еды, я не ощущал уже больше 45 лет. Как будто я вернулся к бабушке в деревню. Мне это нравилось. Когда я прислушался, я услышал знакомые звуки домашних животных. Особенно громко звучало многоголосие свиней.

Отец взял меня на руки и отнёс в большой двухэтажный дом. Внутри пахло пирогами. У меня сразу потекли слюнки, но потом я понял, что вряд ли эти американцы будут угощать этой вкусной едой пятидневного младенца. Кстати, за эти дни вкус маминого молока стал мне нравиться больше. Через неделю я смог различать его разновидности, как будто оно имело несколько сортов. Вкуснее всего было утром. А чем ближе вечер, тем более разбавленным оно казалось. Не знаю, что за повара его готовили, но они явно всё разбавляли водой в диком количестве. В отличие от поваров внутри мамы, повара внутри коровы готовят вкуснее.

Если честно, я очень скучал по домашней пище. Мама готовила очень вкусно, и мы часто находились на кухне. Запахи стояли такие, что кухню я воспринимал как комнату для пыток. Человеческая еда стала для меня навязчивой идеей. Когда научусь ползать, обязательно украду пару жареных крылышек. Конечно, приятно было, что грудь у мамы красивая, но она явно не приспособлена для удобного питания. Приходится потрудиться, чтобы выдавить оттуда 50-граммовую порцию. На каждую рюмку молока мне приходится тратить по 20 минут. Мало кто задумывается, как тяжело питаться маленьким детям.

Неужели нельзя подоить маму и кормить меня уже из бутылочки? Жаль, что у меня нет зубов — я бы ей намекнул. Уже через неделю после рождения я научился фокусировать взгляд. Жить стало интереснее. Я рассмотрел своих маму и папу. Я пытался понять, чем они отличаются от русских людей, но не мог найти ответа. Но они были настоящими американцами. Внешность выдавала их сразу. Мама мне нравилась очень сильно, так как она непонятным образом умела угадывать мои желания.

Говорил я пока как радиоприёмник под водой. Я пытался сказать: «Я хочу на улицу!», а получалось у меня: «Уааааау, уаааааау!». Папа в такие моменты гремел передо мной погремушкой. А если мне везло и рядом была мама, она сразу собирала меня гулять и выносила во двор. Папа вообще был похож на инициативного дурака. Он делал много ненужных вещей. Пытался успокаивать меня звуком воды. По ночам тряс меня как угорелый, когда я просто просил включить свет. Выносил меня на улицу, когда я был голодным. Договориться с ним было очень тяжело.

Но я мстил ему по-своему. Я улыбался, когда входила мама, и переставал это делать, когда она звала папу. Я целую неделю старался не показывать папе, как улыбаюсь. Он от этого очень злился — так я научился нескольким американским ругательствам. Но однажды он пришёл домой в таком смешном фартуке, что я рассмеялся. Папа чуть не умер от счастья. Вот как мало ему нужно, когда рядом есть я.

Мне начинало нравиться быть ребёнком. Я весь день занимался дрессировкой этих взрослых. Мама понимала сразу, а папу приходилось учить. За эти смешные глупости, которые вытворял мой папа, я полюбил его, как и маму. Я не помнил отца в прошлой своей жизни, поэтому решил восполнить эту любовь сейчас. Кстати, я всё время пытался понять, кто у них в семье главный — после меня, разумеется.

Единственное, что мне не нравилось в этой новой жизни, — что я немного тупею. Мозг нужно тренировать, но делать это решительно невозможно, когда все твои дни похожи друг на друга. Нужно побыстрее расти и уходить в школу. Чтобы размять мозги, я пытался вспомнить школьную программу, но без интернета под рукой делать это было крайне тяжело.

Недавно я научился управлять руками и ногами. Я хватал себя за большой палец ноги и пытался размять мышцы. Приходилось постоянно двигаться, чтобы развивать моторику. Руки и ноги слушались, но неохотно, как после 700 граммов водки. Было интересно подавать команду руке взять висящую над кроваткой игрушку и потом, подобно стороннему наблюдателю, смотреть — получится или нет. Получалось всё чаще и чаще.

Молоко в маме было уже не таким вкусным, и мне пришлось скандалить по этому поводу. Заточение в «одиночке» уже кончилось, а вот кормить «баландой» меня стали только сейчас. Мы договаривались на грудное молоко, а не на грудную воду. Пришлось долго добиваться своего. Эти два американца меня не поняли. Пришлось внушать маме, что когда ребёнку исполняется 4 месяца, пора прикармливать его нормальной едой. Внушение в течение двух дней в сочетании с постоянными криками помогло.

Мне стали давать овощное пюре. Кушать его было легче, но вкус был далеко не очень. Мне кажется, эти люди не знают о существовании сахара и соли. Намёков на этот раз никто не понял, поэтому пришлось привыкать самому. Когда привык, очень понравилось разнообразие. Ощущения были радостными. Вы только представьте, каково это — отведать уху и рябчиков на прощальном ужине у Штерна год назад, а теперь весь этот год кушать однообразную еду. Если вы меня не понимаете, то можете посидеть на молочной диете до конца этого года.

Я заново знакомился с разными овощами и фруктами. Из всего, чем меня прикармливали, я смог вспомнить только вкус картошки, морковки, яблока, груши и печёнки. Самое большое удовольствие я получал от пюре из печени. Всё же мясо для мужчины — самое главное. Иногда меня кормили непонятной смесью из разных овощей, но этот винегрет мне тяжело было распознать, поэтому он мне не нравился. Что интересно, у меня, как у собаки Павлова, вырабатывалась слюна уже при звуке блендера. Жить становилось интереснее.

Дом был не просто большой, а огромный. Это я понял, когда научился держать головку и приподниматься на ручках. Я смог осматривать окрестности в режиме панорамы. Потолки за долгую свою жизнь в этом доме я уже изучил, теперь можно было оглядеть остальное. Было устойчивое ощущение, что учёные изобрели увеличивающий луч для всех окружающих предметов. Я не сразу понял, что колонны, которые я вижу, — это просто ножки стола. Тот огромный шкаф, уходящий в потолок, — всего лишь невысокий комод.

Даже пеленальный столик мне казался большой двуспальной кроватью. Люди вокруг тоже были большими. Незнакомые заходили к нам не часто, но когда появлялись, не вызывали во мне радости. Они вели себя как ненормальные. Сюсюкали, коверкали слова, говорили странно пискляво, и это резало мой нежный слух. Они все были соседями и родственниками. Я понимал, что к ним нужно привыкать, но мне не нравилась одна их общая черта.

Они все действовали по одному плану. Приходили и с порога бежали мыть руки. Потом они сразу бежали ко мне и пытались взять на руки. Долго заглядывали мне в глаза с глупыми улыбками. Потом, как они говорили, они играли со мной не больше получаса, дожидались моего крика и отдавали меня маме. А затем с огромным удовольствием проводили около двух часов за столом и жадно ели мамину еду. Они не понимали, что мама, когда готовит им еду, не уделяет мне внимания. Глупцы! Что тяжёлого — приходить в гости со своей едой?

Мужики, как сумасшедшие подкидывая меня в воздух, показывая свою силу и ловкость. Эти дураки считали, что я в своей жизни мало падал с высоты. Когда они подкидывали меня, у меня всё замирало и ноги сковывало напрочь. Дух захватывало, на меня нападали воспоминания полёта навстречу Красной площади. Как им объяснить, что так делать не нужно? За неимением инструментов для усмирения, я тщательно запоминал лица этих злодеев на будущее.

Чаще всех в нашем доме появлялась одна милая женщина. Папа называл её мамой, и они действительно были похожи друг на друга. Единственное, что выгодно отличало её от папы и других гостей, — она, подобно моей маме, легко угадывала желания. За это я ей часто улыбался. Она, в отличие от других взрослых, когда приходила к нам в дом, оставляла меня с мамой, а сама шла на кухню готовить или заниматься уборкой в многочисленных комнатах. Идеальная женщина.

Она была второй американкой, в которую я влюбился. Как моей любви хватало сразу на четырёх женщин, я не думал.

Школа

Время тянулось очень медленно. Прошлая жизнь была яркой и разнообразной, поэтому сейчас я откровенно скучал. Жизнь младенца — это жизнь по расписанию. Уже через месяц я его выучил, и оно никогда не нарушалось. Ночью было хуже всего. Я то и дело просыпался от кошмаров, посторонних звуков или голода. Голодным я становился очень часто, так как у меня был маленький желудок. Поэтому проходил час после кормления, и я снова хотел кушать.

Именно поэтому я не любил, когда мама оставляла меня одного. Иногда она набиралась наглости уйти по своим делам на улицу, оставляя меня с бабушкой или, на худой конец, с папой. Я чувствовал себя брошенным. Я очень привязался к своей новой семье, поэтому мне приходилось постоянно повторять себе, кто я такой. Иногда я думал, что всё, что произошло в прошлой жизни, лишь страшный сон. Но то, что в данный момент полугодовалый младенец мыслит как взрослый, доказывало обратное.

Никто не объяснял мою миссию, поэтому я просто жил. Однажды, когда меня сносили в больницу, я увидел календарь в кабинете врача. Оказалось, что сейчас 2064 год. Таким образом, получалось, что я опять в будущем. Но, по крайней мере, не в далёком. Судя по всему, Юля сейчас ещё не родилась. Если обещание Тринити будет выполнено, то Юля переродится заново, и нас познакомят снова.

Это было хорошо, так как Юлю я запомнил молодой, и меня не прельщала перспектива встречаться с бабушкой Юлей. Интересно, смогу ли я её узнать? Видел я её около 40 лет назад. Жалко, что сейчас рядом со мной не было Тринити. Тут были только родители, которые уже устали покупать мне новую одежду, так как рос я каждый месяц.

В полтора годика, когда я научился ходить и немного разговаривать, меня стали водить в частный садик. Пришлось заново научиться общаться с другими детьми. Это было очень сложно, так как я не мог привыкнуть разговаривать с ними на равных. Да и язык был очень сложным. Нужно будет научиться думать на английском, тогда мне будет проще. Дети разговаривали на английском языке, глотая звуки, поэтому я не всегда понимал, что они от меня хотят.

Товарищи по садику меня любили, так как у меня была специальная тактика. Когда мы выходили из дома, я устраивал истерики, если мне не разрешали брать с собой лучшие игрушки. Их я использовал в садике для подкупа. Мне нравилось организовывать разнообразные игры, поэтому скучающие дети толпились вокруг меня больше, чем рядом с воспитателем.

Когда я научился ходить, я смог обойти всю территорию нашего дома. Оказалось, что это огромная ферма. Там были разнообразные животные, но больше всего там было свиней. Хлев со свиньями был по истине огромным. Там стоял такой шум и запах, что я не решился зайти. Когда папа, работающий внутри, увидел меня, он бросил вилы и со всех ног побежал ко мне. Он схватил меня на руки и стал ругаться:

— Билл, тут небезопасно! Свиньи — очень опасные для детей животные. Ты хочешь, чтобы они тебя съели?

— Пиг… пиги, — сказал я, показывая внутрь пальцем.

— Хочешь посмотреть? — спросил папа. — Пойдём, когда-нибудь всё это станет твоим.

Папа улыбнулся и медленно пронёс меня по всему хлеву. Свиней было очень много. Их уши были проколоты, и в каждое были вдеты бирки с номерами. Несколько рабочих ходили по помещению с сеном и кормом. Судя по тому, как папа отдавал им инструкции, он тут был главным. Папа — хозяин фермы, это хорошо. Но я, офисная белоручка, не представлял, как буду помогать ему, когда вырасту. Нужно будет хорошо учиться, чтобы избежать работы на ферме.

Папа — странный человек: решил назвать меня именем президента и дать мне ферму. Он, наверное, хочет разделить своё хозяйство на 50 штатов и заставить меня править ими. Я до сих пор удивлялся имени Билл и Уильям. Мне больше нравилось Владимир. «Владеющий миром» — это лучше, чем «владеющий свиньями». Хотя, может быть, это всё первые впечатления. Может быть, я потом с радостью буду целовать хрюшек в лобик и признаваться им в любви. Фу!

Кормили меня теперь как настоящего мужчину. Я очень часто кушал мясо. Вот чего у папы не отнять: свинина у него получалась потрясающая. Правда, пережёвывать её четырьмя зубами было сложно. Поэтому меня кормили вкусными котлетами. В отличие от XXXV века, еда не всегда была вкусной. Будь проклят тот день, когда мама прочитала где-то, что брокколи полезна. Я бы, может, и согласился есть её с майонезом, но сваренная на пару и перемолотая блендером она была похожа по вкусу на гусеницу. Пока я не научился выдавливать её изо рта и смыкать челюсти, мама кормила меня ей практически ежедневно.

По-настоящему узнать своих родителей я смог тогда, когда научился разговаривать. Нужно было быть осторожным, чтобы они ни о чём не догадались. Пришлось постоянно вспоминать поведение своего сына, чтобы не раскрыться. Я чувствовал себя маленьким агентом под прикрытием. Мне приходилось казаться глупее, чем я был на самом деле. Иногда я так переигрывал, что мама и папа боялись за моё будущее, так как я путал карточки с тигром и настольной лампой.

— Джордж, мне страшно, что наш сын медленно развивается, — однажды сказала Маргарет.

— Я тоже заметил, — ответил папа, — нам нужно обратиться в банк.

— Зачем? — удивлённо спросила мама.

— Мы не можем отдавать его в «public school», — ответил папа. — Он там станет ещё глупее. Я хочу дать сыну то будущее, о котором мечтал сам.

— Я так и думала, — рассмеялась Маргарет. — Ты решил реализовать в нашем сыне все свои неосуществившиеся мечты.

— Думай как хочешь, — серьёзно сказал папа, — но наш сын станет человеком. Я об этом позабочусь. Думаю, мы сможем позволить себе 12 000 $ в год.

— Сколько?! — возмущённо крикнула мама.

— Я разговаривал с нашим менеджером в банке, — спокойно ответил папа, — он обещал похлопотать о кредите.

— Будем надеяться, что он будет хорошо учиться, — вздохнула мама, — тогда он будет получать стипендию, и мы быстрее рассчитаемся с банком.

— Кредитом больше, кредитом меньше… — махнув рукой, сказал Джордж. — Вся Америка так живёт.

Я долго думал об этом разговоре. Как я понял, несмотря на размеры фермы, дела у папы шли не так, как хотелось бы. Надеюсь, программа обучения в США не сильно отличается от российской. Я очень постараюсь учиться хорошо, чтобы не сильно напрягать родителей. Ох, как жаль, что со мной нет Тринити. У неё списывать было бы проще, чем у соседки по парте.

Судя по отсталости телефонов и компьютеров, которыми пользовались окружающие, будущее наступит не скоро. Вся техника практически не отличалась от того XXI века, где я жил с Юлей. Меня никогда не оставляли одного, поэтому подойти к компьютеру и воспользоваться интернетом я пока не мог. Было бы интересно посмотреть на новости, узнать, что произошло за эти 50 лет.

Папа считал, что я с самого детства должен учиться находить своё место в обществе, поэтому я ходил в садик с 1,5 до 5 лет. Мы часто ходили на бейсбол. Одно из немногих мест, где можно кричать во всё горло и не получать укоряющих взглядов от окружающих. Многие зрители на бейсболе раскрашивали свои лица и надевали на руку перчатку с указательным пальцем размером с меня. Папа умудрялся найти билеты на передние ряды, поэтому я мог любоваться спортсменами вблизи.

Когда шла игра, я всё время боялся, что мячик отскочит от биты и полетит в меня. Я внимательно смотрел на бьющего игрока и готовился увернуться от мяча. И только после удара битой мог успокоиться и смотреть, как игрок бежит с базы на базу. Папе игра очень нравилась, и он иногда забывал о моём существовании, когда болел за свою команду. Я, кстати, недавно заметил, что часто копирую все манеры папы. Думаю, это в генах детей — копировать своих родителей.

Через два месяца после моего пятого дня рождения родители отвели меня в большой супермаркет, где мы стали подбирать мне костюм и рюкзак для школы. Я уже слышал, что она называется «elementary school». Это была частная начальная школа. Она располагалась в большом городском парке. Первый раз я видел, чтобы школа находилась в парке. Там я проучился до 5-го класса. Когда мне было 10 лет, меня перевели в среднюю школу, которая находилась в нескольких километрах от дома. По утрам меня забирал школьный автобус. Друзей становилось всё больше и больше.

С самого детства, с того момента, как я научился писать, папа научил меня записывать контакты всех моих знакомых. Он говорил, что отдаёт меня в лучшие школы штата, чтобы я мог заводить полезные связи. Было интересно заводить полезные связи с детьми лет 5—10 — будущими фермерами, директорами и конгрессменами. Знать бы ещё, кто из них кем станет. Каждый год моих друзей в социальной сети становилось всё больше и больше. Кто-то из моих ровесников собирал марки или бабочек, а я коллекционировал знакомых и друзей. Когда мне купили собственный мобильный телефон, мне пришлось делать по несколько звонков в неделю. Я поздравлял своих знакомых с днём рождения. Самым близким я собственноручно делал открытки и отправлял почтой.

Учиться было интересно. Больше всего мне нравилось, что можно самому выбирать себе предметы. Родители мне попались хорошие. Они считали меня самым лучшим и не забывали мне это внушать. Папа постоянно говорил, что я был рождён для великих дел. Чтобы оправдать их доверие, мне приходилось учиться очень прилежно. Я уже много знал к этому моменту и имел богатый опыт прошлой жизни, но это не всегда пригождалось. Раньше я думал, что мне придётся очень постараться, чтобы скрыть то, что я уже был взрослым. Но оказалось, что иностранная культура настолько отличается от родной, что мне приходилось так же трудно, как и другим детям.

Я уже легко разговаривал на английском языке и думал только на нём. Мне даже иногда казалось, что я забываю русский. Приходилось находить себе собеседников в интернете и общаться с ними по-русски. Я делал это втайне от родителей. Тексты приходилось набирать в слепую, так как русских буквш на клавиатуре не было. И вообще было не привычно, что такого понятия, как смена раскладки клавиатуры, не было — всегда одна, всегда английская.

Учёба в средней школе заняла всего 3 года. И когда я поступил в высшую школу, все мои друзья разбрелись по другим учебным заведениям. Было непривычно каждый раз менять одноклассников, друзей и знакомых. Несмотря на то, что американцы были совсем другими, мне удавалось легко ладить с ними. Зная психологию, я подбирал разные приёмы для общения с каждым. С некоторыми детьми нужно было быть наглым, с другими — грубым, с третьими — вежливым и обходительным. В любом случае, больше всего популярности приносила уверенность в себе и активная жизненная позиция.

В 16 лет, когда я учился в высшей школе, я выиграл олимпиаду по истории. Отец был просто счастлив. Он сказал, что гордится мной. Конкурсы, тесты и олимпиады в Америке — это очень важно для хорошего будущего. В отличие от русских школ, тут не было экзаменов как таковых. Мы просто после каждого курса лекций сдавали тесты. Это были мини-экзамены круглый год. Результаты тестов, не только предоставлялись нам и учителям школы, но и раз в год отправлялись в колледжи.

Поэтому ещё до окончания последнего, двенадцатого, класса, я должен был отправить запросы в нужные мне колледжи или университеты и получить приглашение на учебу. Здесь нет этого безумного волнения, как в России, когда ты сдаёшь вступительные экзамены. Когда вся семья живёт в страшном напряжении, а судьба молодого человека может быть решена одним ответом на вопрос или одной опиской. В Америке это спокойный процесс, без стрессов, абсолютно прогнозируемый. Помню, как в России при поступлении в университет с военной кафедрой надо мной висел дамоклов меч похода в армию, что прибавляло мне напряжения на вступительных экзаменах.

Америка — такая страна, где образование решает твою карьеру. Это я понял давно, поэтому вкалывал по-чёрному. Вечерами, после тренировки по боевым искусствам, я шёл домой, чтобы просидеть весь вечер за учебниками. Учиться второй раз, когда есть цель, было гораздо легче. Я был замотивирован не только отцом, но и самим собой. Тем более что, на самом деле, я был в два раза старше своего отца, и мог сам решать, что мне делать.

При выборе предметов в высшей школе я старался ориентироваться на юридические и управленческие темы. Мне хотелось добиться успеха быстрее, чем в прошлой жизни, поэтому я знал, что хочу управлять людьми. Я давно заметил, что твой заработок больше всего зависит от того, сколько людей в твоём подчинении. У папы было всего три работника, поэтому он жил на кредиты. Мне нужно было разорвать этот порочный круг и научиться зарабатывать больше.

Прошлая жизнь научила меня всегда становиться первым. Я старался участвовать во всех конкурсах и олимпиадах, чтобы доказать, что я лучше других. Мне нравилось соревноваться. Мне очень помогала одна моя черта, которую я воспитал сам. Я всегда доходил до предела, а потом делал ещё чуть-чуть. Только вот это превышение своих возможностей развивало меня. Мне нравилось повторно проживать жизнь, она дарила мне новые возможности. Несколько лет в джиу-джитсу научили меня быть сильным и хитрым. Я участвовал в соревнованиях и часто побеждал. Но когда мне предлагали карьеру спортсмена, я отказывался. У меня были другие цели.

Высшая школа научила меня очень многому. Это было частное католическое учебное заведение. Здание напоминало замок, правда, основные постройки были не выше двух этажей. Тут было очень много спортивных сооружений: большой бассейн, теннисные корты, стадион и так далее. Всегда было так интересно, что иногда я жалел, что нужно ночевать дома. Каждое утро в школе начиналось с молитвы «Отче наш». Но вся школа собиралась в одном помещении не только для этого, но и для короткого собрания. Тут, когда собраны все преподаватели и ученики, шло обсуждение всех насущных вопросов и событий в школе: поздравляли победителей турниров, рассказывали о готовящихся мероприятиях, проблемах и планах.

Эти короткие собрания очень сплачивали весь коллектив. Школа вообще была очень дружной. У нас был очень хороший и справедливый директор. Однажды произошёл один показательный случай.

Посылка

Мы участвовали в футбольном турнире между нашей школой и одной из городских «public» школ. «Public school» — это вообще отдельная история. Все эти школы Калифорнии практически всегда делали одноэтажными и забивали окна решётками. Там действовали целые преступные группировки из учеников. Наркотики, алкоголь и насилие были распространённым явлением.

Я не могу сказать, что этими зависимостями страдали все ученики. Но вероятность наткнутьсяна антисоциальное поведение в городской школе была гораздо выше, чем в частной. Бесплатная городская школа — это фабрика по производству управляемого электората. Тем, кто регулирует обучение в «public school», не требуются умные, думающие люди. Я, кстати, часто бывал в бесплатных школах — такова была традиция нашей частной школы. Там мы должны были отработать 15 часов в год с отстающими учениками.

Мне однажды дали одну отстающую девочку для обучения, но её мама взбунтовалась. Она ворвалась в комнату, где проходило наше общение, и с многочисленными извинениями попросила назначить другого репетитора — обязательно девушку. Потому что она опасается оставлять своего ребенка наедине с мальчиком. У них уже имелся неприятный опыт.

В том футбольном матче наша команда одержала убедительную победу. У нас была тактика и стратегия. Мы отличались хорошей командной игрой. Когда мы с ребятами шли из раздевалки, я услышал какой-то шум. Я оставил своих ребят и пошёл за трибуны, откуда раздавались звуки. Там я увидел драку.

Семь несовершеннолетних учеников «public school» избивали трёх наших чёрных товарищей из команды. Они, видимо, решили выместить свою досаду от проигрыша. Я крикнул своим, чтобы позвали подмогу, а сам подбежал к самому огромному парню и со всей силы стукнул его в солнечное сплетение. Я знал, что остановить толпу можно, только если победить их лидера. Остальные шестеро бросили наших парней и накинулись на меня. В это время мой мозг и трезвый расчёт отключился, и за работу принялось подсознание, которое было обучено джиу-джитсу.

Троих я раскидал, один из них даже попал лбом в дерево. Но один из хулиганов бросился мне в ноги и опрокинул на землю. Несколько человек, не сдерживаясь, били меня. Но они успели поставить мне лишь пару синяков, как подбежали наши вместе с болельщиками. Мы все вместе отлупили проигравшую команду так, что дело для них дошло до госпиталя.

Мы ехали в автобусе в свою школу и ждали наказания. На следующий день в нашу школу приходили полицейские для опроса свидетелей. Особенно пристрастно допрашивали меня, так как все члены проигравшей команды назвали меня зачинщиком драки.

Полицейские ругали меня и обещали оштрафовать моих родителей. Рассказывали о недопустимости подобного поведения. Они не слушали наших доводов и говорили, что в любой драке виноваты обе стороны. Полицейские поставили нас на учёт и пообещали большие проблемы.

Мама тоже жаловалась на меня и говорила о том, что они всемером могли меня убить или покалечить. Она говорила, что нужно было дождаться своих товарищей. Мы за эти два дня подружились с теми тремя чёрными ребятами из нашей команды. Самый большой сюрприз нас ждал на следующий день.

На ежедневном утреннем собрании в актовом зале нас вызвали на сцену и директор школы сказал:

— Мы очень много сил отдаём нашей школе. Мы очень заботимся о её репутации. Мы хотим воспитать честных и порядочных членов нашего общества. Дух нашей школы — это не пустой звук. Мы хотим, чтобы каждый ученик знал, что мы не оставим его наедине с жизненными обстоятельствами. Мы помогаем сами и хотим, чтобы вы помогали друг другу.

Директор сделал небольшую паузу, жестом подозвал меня к трибуне и продолжил:

— Поодиночке вы слабы и ничего не сможете сделать в этом мире. Но вместе вы — сила. Если вы будете жить с мыслью, что «меня это не касается», вы будете жить спокойно и без потрясений. Но при этом, не вмешиваясь, вы будете каждый раз терять частичку своей души. И однажды вы потеряете себя целиком.

Директор снова сделал паузу и, наклонившись ко мне, очень тихо сказал:

— Зайди потом ко мне в кабинет, у меня для тебя посылка.

Потом он пожал мне руку и пошёл пожимать руки остальных учеников, стоящих на сцене. Затем он жестом намекнул залу, и все наши ученики и учителя встали и начали аплодировать нам, одобряя наше поведение.

Вы не представляете, как переполняют эмоции, когда все 300 человек нашей школы одобряют твоё спорное поведение. Думаю, в следующий раз все они не задержатся перед тем, как вступиться за слабых. Я стоял, слушал аплодисменты и радовался, что отец отдал меня именно в эту школу.

Потом мы прошли в зал, где смотрели на нас как на героев. Было очень приятно. Когда собрание закончилось, все пошли на урок, а я — в кабинет директора. Интересно, что за посылку он мне приготовил. Надеюсь, там не боксёрские перчатки. Директор славился своим чувством юмора.

Кабинет был очень красивым. Большое окно во всю стену было занавешено тяжёлыми шторами, почти не пропускающими света. На тёмном дубовом столе с резным рисунком стояла большая зелёная лампа. Стены были обшиты таким же массивным тёмным деревом и украшены картинами, бросалось в глаза множество книг. Гостей директор принимал в двух больших кожаных креслах, которые стояли напротив его стола. Сумерки кабинета растворял единственный источник освещения — старинная лампа на его столе.

Директор сидел и писал в большой тетради, положив рядом с собой закрытый ноутбук. На его столе был идеальный порядок. Я уже давно замечал, что больших успехов добиваются именно такие перфекционисты. Люди, которые обеспечивают порядок вокруг себя, имеют такой же порядок в голове. Даже их подчинённые знают, что нужно готовиться перед визитом к своему шефу, который не упустит возможности ткнуть пальцем в неточности.

Когда я вошёл, директор снова пожал мне руку. Ничего не говоря, он дал мне большой свёрток из жёлтой почтовой бумаги и жестом показал, что я могу идти. Я немного медлил, ошарашенный краткостью визита и полным молчанием. Засунув увесистый конверт под мышку, вышел из кабинета, стараясь бесшумно закрыть дверь.

Я шёл по коридору, и уже было собирался на лекцию, но любопытство взяло вверх. Я представил, как буду сидеть на уроке и мучиться догадками, что лежит в этом запакованном конверте. Распаковать его в классе, не привлекая внимания, было практически невозможно, поэтому я шёл по пустому коридору школы и пытался найти укромное местечко. Я вертел конверт в руках и пытался догадаться, что там лежит. Единственное, что было написано на конверте, — моё имя и адрес школы. Конверт был запечатан, значит, директор его конверт не вскрывал.

Коридор был пуст. Все ученики и учителя были на занятиях. Я подошёл к своему шкафчику и, отойдя на несколько метров к окну, сел на широкий подоконник. Я скинул кроссовки и закинул ноги. Потом нашёл торчащий язычок, за который нужно тянуть, чтобы оторвать полоску и получить доступ к содержимому. Я немного нервничал, руки тряслись. И Паркинсон тут ни при чём — моему телу всего 16 лет.

Я не мог понять, почему так нервничаю. Может быть, там приз или денежная премия за мой геройский поступок. Может быть, там подарочные книги. Вес приличный. Я вытащил содержимое, но оказалось, что там ещё четыре свёртка разных размеров. Я немного подумал, с какого начинать, и решил начать с самого маленького.

Я легко развернул папиросную бумагу и обнаружил внутри обычные белые проводные наушники со стандартным разъёмом. Я положил их рядом, кинув бумагу на пол. Скомканная бумажка стала медленно разворачиваться на полу, но я этого не видел, так как занялся средним свёртком. Там оказался очень маленький блок питания с проводом. Странно, что на нём не было надписей. Провод был с разъёмом. Его можно было легко вынуть из блока питания. Я свернул провод и положил блок питания рядом на подоконник и, скомкав очередную бумажку, кинул её на пол школьного коридора.

Осталось ещё два свёртка побольше. Становилось интереснее. Я развернул средний свёрток, там оказался плоский чёрный кирпичик без кнопок и надписей. Лишь два разъёма и стеклянный экран позволили мне догадаться, что это новенький телефон. Я снова кинул бумажку на пол и, отложив телефон в сторону, решил посмотреть, что лежит в самом большом свёртке. Там оказался планшетный компьютер толщиной около одного сантиметра. У него был дизайн, повторяющий телефон. Также было два разъёма и стеклянный экран на весь корпус. Толщина была такой же, как у телефона.

Я вертел эти устройства в руках и уже начинал уважать директора школы по-новому. Побить несколько хулиганов и получить два синяка и целых два гаджета в подарок —, это было замечательно. Отличная школа.

Следующие несколько минут я пытался включить подарки, но тут раздался крик в коридоре.

— Это кто тут раскидал бумажки?! — кричал уборщик, ускоряя шаг.

Я быстро спрыгнул с подоконника и стал надевать кроссовки обратно. Пальцы не слушались. Потом я попытался собрать бумагу на полу, но не успел. Уборщик подошёл ко мне вплотную и вдавил ручку своей швабры мне в кончик кроссовка. Он немного покручивал, надавливая на мой большой палец, и говорил:

— Сколько раз вам всем говорить: не кидайте мне тут бумажки! Что за бестолковая молодёжь пошла?! Ты почему не в классе?

— Я был у директора, — попытался сказать я.

— Если через минуту ты не окажешься на уроке, то отправишься к директору обратно! — резко крикнул пожилой уборщик. — Забирай свои телевизоры и не царапай мне подоконник! Убирайся!

Чувствуя на себе пристальный взгляд, я наспех собрал всё с подоконника к себе в рюкзак и отправился на второй этаж, где у меня шла лекция по литературе.

Когда я приоткрыл дверь в класс, учитель приветственно кивнул мне и показал рукой, чтобы я прошёл и занял своё место. Шла лекция про известных американских писателей. Учитель ходил по рядам и рассказывал:

— Чарльз Буковски, который умер в 1994 году, рассказывал про своё пьянство.

Я сел на место и вынув рабочую тетрадь, ещё раз взглянул на лежавшие в рюкзаке гаджеты. Очень захотелось включить их и посмотреть, но учитель, проходя рядом со мной, положил руку на моё плечо и продолжил:

— Пьянство — это эмоциональная штука. Оно вытряхивает вас из обыденности ежедневной жизни, из всего привычного. Оно выдёргивает вас из вашего тела и ума и бросает о стену. У меня есть ощущение, что пьянство — это такая форма суицида, при которой ты можешь вернуться к жизни и начать всё сначала на следующий день. Это словно убить себя и возродиться вновь. Полагаю, на сегодняшний день я прожил около десяти или пятнадцати тысяч жизней.

Я вздрогнул от этой информации и посмотрел в лицо учителю. Как будто он догадывается, что я тоже прожил несколько жизней. Мой лоб покрылся липкими каплями пота. Не может же быть таких совпадений, что учитель стоит рядом и рассказывает подобные вещи. Учитель мельком глянул на меня и ушёл в сторону доски.

Он продолжил свою лекцию, а я достал рюкзак и, положив его на колени, пытался включить небольшой телефон, который мне вручил директор сегодня утром. Кнопок на нём не было, поэтому я попытался воткнуть наушники, думая, что именно так включается устройство.

На экране ничего не происходило. Скорее всего, разряжен, догадался я. Теряя терпение, я дождался конца урока и сразу выбежал в коридор и направился в библиотеку. Мне очень нравилась библиотека нашей частной школы. Там было очень много книг и отдельные места для чтения. Нигде я так хорошо не концентрировался, как там. У меня было одно любимое место в самом углу библиотеки, вдали от окна. Я всегда включал настольную лампу и погружался в чтение, уносясь в другие миры.

Шуметь в этой библиотеке было запрещено. Ассистент библиотекаря могла выгнать любого, кто шумел. Сейчас, во время уроков, библиотека была пуста. Даже библиотекарь и его ассистент отсутствовали. Я подошёл к своему любимому столу и стал выкладывать гаджеты. Взяв в руки блок питания, я воткнул его провод в большой планшетный компьютер. Вторую его часть я воткнул вместо настольной лампы в розетку под столом. Я долго собирал пыль коленями, пока в полной темноте не нащупал отверстия для вилки.

Вставая из-под стола, я ожидал увидеть светящийся экран, но он оставался тёмным. Лишь маленький значок батарейки в центре показывал, что моя догадка о том, что аккумулятор сел, была верной. Я решил подождать несколько минут, пока гаджет не включится. Чтобы не терять время, я взял с соседней полки небольшую книжку с картинками и стал листать.

Прозвенел звонок, который говорил, что мне пора на занятия. Я решил пропустить урок, так как любопытство было сильнее. Потом спрошу у одноклассников, какую тему сегодня проходили, и изучу её в интернете. А если повезёт, то и у преподавателя поспрашиваю. Прошло около двадцати минут.

И когда батарейка исчезла на секунду, экран планшетного компьютера стал белым, и случилось невероятное и до боли знакомое. Белый свет рассеялся и превратился в туман, за которым стояло знакомое здание с приподнятыми краями, окружённое деревьями. На здании светилось знакомое название «Ковчег». Я не видел этой картинки уже больше 16 лет. Пока я искал проводные наушники, здание утонуло в усилившемся тумане, и на экране появилась знакомая поисковая строка.

Я быстро воткнул проводные наушники в уши и потом в планшетник, и через секунду услышал:

— Володя, привет, это Тринити. Как твои дела?

Помощник

— Тринити, это ты? — изумлённо спросил я, не осознавая, что делаю это на английском языке.

— Конечно, — сказала Тринити.

— Как я рад тебя видеть!

— Я тоже.

— Ты можешь мне ответить на один вопрос? — спросил я.

— Володя, задавай свой вопрос, — разрешила она. И только сейчас я понял, что она в совершенстве владеет английским языком.

— Это реальный мир? — спросил я.

— Конечно, — ответила Тринити. — На этот раз у нас всё получилось.

— А почему тогда Америка? — спросил я. — Неужели нельзя было меня высадить в России?

— Мы думали, ты сам догадаешься, — ответил голос Тринити в наушниках. — Хотя ты же ещё пока не был в армии. Тут прямая аналогия с призывом. Призывников в России тоже высылают на службу в другие регионы. Поэтому и мы переселяем людей из виртуального мира в реальный, как можно дальше. Ведь тут тебя ничего не связывает, и ты можешь действовать свободнее.

— А Юля? — быстро спросил я.

— Всё будет хорошо. Я помню, что пообещала тебе на Лобном месте, и выполню своё обещание, — уверенным голосом ответила Тринити.

— А когда это будет? — с интересом спросил я.

— Тебе всего 16 лет, — ответила Тринити, — неужели ты хочешь завоёвывать её прямо сейчас?

— Ну, можно на неё посмотреть, хотя бы одним глазком? — тихо спросил я.

— Рано, — ответила она, — мы сделаем это позже. Твоя задача сейчас — хорошо учиться. Следующие два года будут решать твою судьбу.

— Почему? — спросил я.

— Образование в Америке — это самое важное, — серьёзно сказала Тринити, — но, думаю, ты и сам уже это понял.

— А зачем я здесь? — спросил я.

— Ты должен будешь стать… — начала Тринити и прервалась, так как в библиотеке включился свет и зашли несколько преподавателей. Мне пришлось вынуть наушники из ушей и сложить все гаджеты обратно в рюкзак.

Я ещё несколько минут делал вид, что продолжаю читать журнал, а потом встал и вышел в коридор. Нужно будет побыстрее уехать домой, чтобы вдоволь наговориться с Тринити. Я шёл по школе с задумчивым видом пока меня не окликнули сзади.

— Билл! Можно тебя на минутку? — издалека кричал чернокожий мальчик, которого я вчера спас от побоев.

— Слушаю, — дождавшись, когда он подойдёт ко мне, сказал я.

— Билл, я бы очень хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделал. Если бы не ты, меня бы покалечили. Эти белые… Ой! Извини.

— Да ничего, я думаю, на моём месте, так поступил бы каждый. Слушай, мне неудобно, но я забыл, как тебя зовут.

— Мартин Уэлс, — ответил мальчик, освещая всё вокруг своей улыбкой.

— Очень приятно, извини, я тороплюсь в класс, — сказал я и направился дальше.

— Стой! — крикнул Мартин, догоняя меня. — После этого урока будет обед. Я хочу тебя угостить.

— Зачем? — спросил я и остановился.

— Билл, мне хочется как-то отблагодарить тебя за спасение, — жалостливо глядя на меня, сказал Мартин.

— Хорошо, давай пообедаем вместе, — согласился я, — только я после обеда должен уйти, мне нужно помочь родителям.

— Как кстати, — сказал Мартин, — я тоже ухожу после обеда. Мне нужно заехать в госпиталь и забрать справку о побоях. Мои родители хотят подать в суд на тех подонков. Если ты позволишь, я тебя подброшу до дома.

— На чём? — удивлённо спросил я.

— На моей машине, — гордо ответила Мартин. — Я месяц назад права получил.

— Мартин, я тебе удивляюсь, — посмотрев в его глаза, сказал я, — как ты мог получить права? Ведь ты, похоже, не знаешь, что до 18 лет не можешь возить пассажиров младше 20 лет. Я уж лучше сам доберусь до дома.

— Ой, какой ты правильный, — ехидно улыбнулся Мартин. Потом после паузы добавил:

— Спасибо, что согласился пообедать. Встретимся на этом месте после урока.

— Договорились, — кивнул я и развернулся, чтобы уйти.

Времени оставалось мало, поэтому я поспешил в класс. По дороге я думал о том, что от меня нужно этому Мартину. Можно подумать, мой поступок был выдающимся. Думаю, на моём месте каждый бы защитил членов своей команды. Основная проблема была в том, что я не привык приближать к себе людей другого цвета кожи. К 16 годам я с трудом смирился с тем, что они нас окружают повсеместно. Я прожил 73 года в России, где чернокожих очень мало. Мне всегда казалось, что они совсем другие.

Прозвенел звонок, и мне пришлось бежать быстрее, чтобы успеть на математику. У американцев перемены между 90-минутными уроками всего по 7 минут — это кошмар. Иногда и в туалет не успеваешь забежать. Перемена короткая, поэтому как я ни старался, мне пришлось заходить в класс под строгим взглядом учителя. Этот тёмнокожий преподаватель специально замолчал, давая понять классу, что опаздывающие ученики мешают ему работать. Я виновато посмотрел в его выделяющиеся на тёмном лице глаза.

Похоже, сегодня тематический день. День афроамериканцев. Стоило вчера спасти троих, так сегодня я целый день буду замечать только цвет кожи. Главное, что отличало их — то, что тёмный цвет кожи скрывает эмоции. Окно светило из-за спины преподавателя, поэтому рассмотреть выражение его лица я не мог. Нужно иметь орлиное зрение, фонарик или прибор ночного видения, чтобы понять мимику тёмнокожего собеседника. Я дошёл до учителя и быстро свернул к своей парте, делая виноватый вид.

Я очень старался не быть расистом, но получалось с трудом. Для себя я объяснял это тем, что те афроамериканцы, которых я знаю, ведут себя не так, как я привык. А люди не любят непохожих. Некоторые темнокожие показывают свою жестокость и заносчивость, особенно в отстаивании своих прав. Стоит одному чернокожему попасть в мой чёрный список, и я сразу кидаю на всех остальных тень подозрения. Нужно будет избавляться от этого.

Ещё мне не нравилась их любимая привычка говорить, что их притесняют. Мне кажется, что они притесняют белых гораздо больше. Они всё время подозревают, что к ним отнеслись плохо только по причине цвета их кожи. Когда к ним относишься слишком хорошо, они считают, что причина та же.

Наверняка, когда Бог разрушал Вавилонскую башню, он разделил людей не только на разные языки, но и на разные типы внешности. Я, кстати, так и не понял той библейской истории — зачем Богу нужно было разделить людей при помощи разных языков. Помню только, что это было после Всемирного потопа. Выжившие люди вдруг начали строить огромную башню, чтобы сделать себе имя. Бог раздал им всем разные языки и этим помешал строительству. Чем ему помешала эта башня до неба, не уточняется.

Мне кажется, эволюция шла бы быстрее, если бы люди могли общаться между собой. А так языковой барьер мешает дружить разным народам, дополняясь ещё и разным цветом кожи. Видимо, там, наверху, выгодно разделять и властвовать.

Когда я, пытаясь не шуметь, доставал учебник и рабочую тетрадь, я ещё раз увидел планшетный компьютер и провод наушника. Я снова вспомнил, что теперь у меня есть Тринити. Мне так хотелось расспросить её обо всех мелочах прошлой жизни. Помню, что в последний день действовал как в тумане. Мне дали рваные объяснения. Я убежал, не дослушав, а потом вдруг отправился на крышу. Кто мне в тот день отключил любопытство — непонятно. Всё же Тринити и Штерн — талантливые манипуляторы.

Наговорили мне в тот раз разной чуши, а я поверил и спрыгнул. Единственное, в чём они оказались правы, — это в том, что я снова оказался жив. Ещё один шанс сделать что-то великое и полезное для общества. Ещё один шанс встретить Юлю. Я так давно не видел её и так часто вспоминал о ней, что боялся разочаровать её или разочароваться сам. Не всем удаётся полюбить снова.

За эти 16 лет я уже привык к Америке. Когда ты попадаешь в другую страну с самого рождения, это лучше, чем эмигрировать во взрослом возрасте. Слишком ко многому пришлось бы привыкать. Американцы — совсем другие люди, и отличаются от россиян больше, чем думают.

Мифы друг о друге, разная история развития и общая удалённость мешают адекватно воспринимать друг друга. Несколько лет «холодной войны» и разного политического управления сделали из этих двух народов две крайности. Было ощущение, что кто-то сделал это специально, чтобы они не вздумали объединяться.

Так же, как Бог разделял строителей Вавилонской башни по языкам, неведомая рука разделила эти два великих народа по характерам. Основное отличие американцев от русских заключалось в их отношении к правительству, администрации и директорам. Русские люди напоминают мальчишек в переходном возрасте, которые критически относятся к наставлениям родителей. Они любят делать всё по своему, не обращая внимания на законы и инструкции.

Любимая пословица всей страны: «Строгость законов компенсируется необязательностью их выполнения». С самого детства, если хочешь казаться настоящим мужиком, ты должен иметь собственное мнение и противостоять семье, школе, полицейским и вообще всему взрослому миру. Не знаю, откуда такое отличие культуры, но это русская традиция.

Разницу между этими двумя нациями можно легко проследить на простом примере. Если мужчина по секрету расскажет друзьям о том, что незаметно вынес с работы ноутбук, то развитие ситуации будет зависеть от страны, где это произошло. Американские друзья либо настучат в полицию, либо заставят «героя» вернуть технику обратно. Русские люди похвалят своего товарища и даже почувствуют небольшую зависть. Шутка ли, целый ноутбук! Бесплатно! 1000 $!

Русский «герой» будет думать в таком случае, что начальство разъезжает на внедорожниках и мало ему платит, поэтому этот ноутбук он воспринимает как доплату за «тяжёлый труд». Американец о том, чтобы взять ноутбук, думать вообще не будет, так как привык соблюдать любые инструкции с самого детства. Написано «Чужого не брать» — значит, так и нужно.

Кстати, могу с уверенностью сказать, что я в душе русский. Все эти инструкции повсеместно меня раздражают. Мне постоянно кажется, что все вокруг тупые, и без подробных указаний ничего не могут сделать. Вы бы почитали их руководства пользователя, начиная с инструкций по использованию любой техники, и кончая рецептами приготовления полуфабрикатов.

Вот скажите, зачем писать на упаковке с замороженной пиццей, что ей можно обжечься? Это понятно всем, кто умеет читать. Для нас, учеников, тоже расписан каждый шаг. Эта книга со сводом всех правил школы занимала 247 страниц. Я сначала забросил её в дальний угол и думал, что буду читать её только в крайнем случае, если ничего не получится. Но учителя как фанатики постоянно ссылались на неё и называли нам пункты, которые мы нарушали. Поэтому пришлось изучить мою первую должностную инструкцию.

Там прописаны даже такие мелочи, как помощь соседу по парте. Перед тем, как помочь другому ученику, я обязан спросить разрешения учителя. Для того чтобы поточить карандаш, я должен спросить разрешения. Я, кстати, не знаю почему, но мы все писали в основном карандашами. В классе стояла большая электрическая точилка, и мы во время урока подходили к ней. Большинство детей делали это просто так, чтобы развлечься и пройтись по классу.

Дети вокруг вообще были сумасшедшими на взгляд русского человека. Они не имели комплексов, могли приходить в класс непричёсанными и одетыми чёрт знает во что. Юные американцы могли сидеть, положив ноги на парту и, когда учитель проходил мимо них, он делал вид, что не замечает. Некоторые сидели, сложив ноги на стуле по-турецки. Большинство девочек ходили по школе в обычных резиновых сланцах. Шуметь в классе и разговаривать друг с другом было в порядке вещей.

Но не все дети были небрежно одеты, были стабильные исключения. Все чёрные девушки следили за своим внешним видом очень тщательно, они всегда были причёсаны и хорошо одевались. Вообще, темнокожих и латиноамериканцев было очень много — около 70 %. Страна всеобщей эмиграции. Белых учеников можно было пересчитать по пальцам. Но это, похоже, всех устраивало.

Я с большим трудом привыкал к тому, что меня в большинстве своём окружают цветные. Это слишком контрастировало с тем, к чему я привык в России за 73 года. Со временем я, конечно, понял, что среди них есть и хорошие, и плохие, и примерно в том же соотношении, как среди белых. Американцы мне вообще нравились многим, особенно тем, что в них отсутствовала озлобленность, и они не были вредными.

Я иногда вспоминал своё детство, как в нашей российской школе практиковалось насилие по отношению к слабым и кляузникам. Одного мальчика-«ботаника» однажды поставили ногами на унитаз в прокуренном туалете и заставили читать стихи. И это была одна из самых безобидных проделок.

Дрались мы в школе до первой крови — и дрались довольно часто. Быть в нашей школе хулиганом было комфортнее, чем быть «ботаником». В Америке драки тоже присутствовали, но они больше были похожи на состязания. Никто не пытался останавливать дерущихся.

Как только начиналась американская драка, вокруг сразу собиралась большая толпа, в которой начинали кричать «Fight! Fight! Fight!». Что странно, такие драки больше всего нравились девочкам, и они кричали громче всех. Драка продолжалась до тех пор, пока полицейский, всегда дежуривший в здании школы, не заковывал всех участников в наручники и не уводил к себе.

Тем временем, учитель закончил свой двадцатиминутный монолог и объявил командную работу по решению нескольких математических уравнений. Я не скажу, что учился в России на одни пятёрки, но эти американские упражнения щёлкал как орешки. Вообще, система образования мне не нравилась, она была слишком примитивной для меня. Вы сами представьте: мне осталось учиться в школе всего два года, а мы ещё только проходим сложение чисел с разными знаками.

Мы сдвинули столы рядом и впятером стали упорно думать, сколько будет (5 + (-8))или (-7 + (-8)) и так далее. Мои коллеги, которым запретили пользоваться калькулятором, по-моему, зависли. Я уже давно вычислил ответ, но не хотел вмешиваться в сложный американский мыслительный процесс. За свои 73 плюс 16, то есть 99 лет, я достоверно знал, что ценны только те усилия, которые люди прикладывают сами. Подсказки только мешают.

Видимо, поэтому Тринити и Штерн вмешивались в мою жизнь слишком деликатно.

Обед

Школа, в которую я ходил, стоила больших денег, поэтому маме пришлось устроиться на работу. Отец был очень недоволен. Он долго объяснял ей, что половина её зарплаты теперь уходит на налоги и возросшие затраты в связи с её работой. Он ругался на американское правительство. Оно делает всё для того, чтобы двум супругам невыгодно было работать одновременно.

Мама была на работе до самого вечера, поэтому, несмотря на то, что я решил сбежать домой пораньше, мне нужно было поесть в школе. Кормили нас тут вкусно, почти как в ресторане. Когда прозвенел звонок, я быстро исправил неправильные ответы своей группы, и мы сдали работу учителю. Я заторопился на место встречи с Мартином, чтобы потом не стоять в длинной очереди на раздачу.

Мартин уже был на месте и переминался с ноги на ногу. Не знаю почему, но чёрные совсем не умеют быть неподвижными. Видимо, поэтому они хорошо танцуют. Я подошёл к Мартину и сказал:

— Пойдём быстрее, а то я спешу.

— Конечно, Билл, пойдём, — быстро сказал он и развернулся в сторону столовой.

Мы быстро дошли до огромного помещения, взяли большой поднос с отсеками для еды. Потом поставили его на специальные полозья и стали набирать еду. Мартин был настоящим американцем, поэтому набирал классическую еду: картошку фри, гамбургер и несколько небольших кусочков курицы в кляре. Потом он взял пакет с йогуртом и небольшую тарелку с салатом. У самой кассы он передумал, убрал салат и поменял его на небольшую порцию яблочного пудинга.

Я вспомнил своего врача-диетолога, который давал мне консультации в прошлой жизни, и меня передёрнуло от мысли, сколько холестерина потребляют школьники. Я, конечно, понимаю, почему они это делают. Учёные в моей прошлой жизни проводили исследования и доказали, что жир для человека сродни наркотику. Жирная еда оказывает действие, схожее с действием марихуаны.

С учётом того, что у меня в прошлой жизни были тромбы, вызванные повышенным уровнем холестерина, тема была мне близка. Учёные обнаружили специальные рецепторы, которые расположены по всему головному и спинному мозгу. Эти рецепторы чувствуют появление в крови веществ, которые образуются при поглощении жирной пищи.

Ещё в 1992 году один израильский учёный установил, что мозг человека вырабатывает жирную кислоту анандомид, участвующую в передаче и блокировании импульсов между нейронами головного мозга. Это своеобразная природная тормозная жидкость, которая помогает притормаживать деятельность мозга. Похожая жирная кислота с аналогичным действием попадает в кровь во время приёма пищи. Когда я съем много жирного, я тоже чувствую себя заторможенным, что доказывает открытие учёного.

Не помню суть эксперимента, но крысы, которых кормили жирной едой, через некоторое время мчались к ней, несмотря на удары током. Крысы переедали этой жирной пищи даже при воздействии стрессовых факторов. Это подтвердило предположение учёных, что млекопитающие эволюционно ориентированы на поиск жирной пищи, которая имеет высокую энергетическую ценность.

Любители поесть пользовались рефлексом накапливать энергию под видом жировых запасов. Но они забывали впадать в спячку или голодать зимой, как это происходит в дикой природе. Тут снова проявлялась ненасытность людей и неумение командовать своим разумом. Эта жирная кислота называется анандомид.

Кстати, анандомид и активное вещество марихуаны действуют похожим образом и, что самое страшное, при постоянном употреблении вызывают зависимость. По моим наблюдениям, половина американцев была «жировыми наркоманами». Папиному бизнесу это было на руку, но я старался питаться здоровой едой.

Суп с хлебом, салат и каша были основой моего школьного рациона. Нельзя сказать, что я не любил фастфуд. Даже напротив, я чувствовал необъяснимую тягу к этой хрустящей, вызывающей слюнки еде. Если я представлял хрустящую золотистую корочку картошки фри, покрытую белыми кристалликами соли, или чикенбургер с хрустящей булочкой и зажаристой курицей с листом салата, мои ноги сами несли меня к ближайшему заведению. Но голова часто разворачивала меня обратно. Очень хотелось жить подольше и получать удовольствие от другого.

Мы прошли с Мартином к столику у окна и стали складывать свои рюкзаки на соседние стулья. Я свой положил с особой осторожностью, так как у меня там была Тринити, с которой я смогу поговорить уже через час. Я вспомнил, что нас прервали на фразе Тринити о том, кем я должен стать тут в Америке.

Хотя я уже догадывался, кем меня хотят сделать. Эмпирическим путём догадаться не сложно. Меня долго выращивали в виртуальной сети, а теперь поселили в сильнейшую державу мира и намекнули, что сделали это, чтобы я подстегнул эволюцию. Тринити сказала, что я должен поступить в Гарвард. Учили меня в прошлой жизни на менеджера и руководителя. Вариантов, кем я должен тут стать, было немного. Осталось только уточнить у Тринити, прав ли я в своих догадках.

— Слушай, а ты что веган, что ли? — неожиданно спросил Мартин, разглядывая содержимое моего подноса.

— Нет, вот в супе мясо плавает, — улыбнулся я. — Странно было бы стать вегетарианцем, когда у тебя папа — владелец животноводческой фермы.

— Ну, слава богу, — вздохнул Мартин, — я уж думал, ты настолько правильный, что мне рядом с тобой не место.

— Не говори ерунду! — оборвал я его. — Я такой же, как все.

— Просто у меня дядя веган, — улыбнулся Мартин, — на него смотреть страшно. Тощий как зубочистка.

— А что он вдруг веганом стал? — спросил я, тоже коверкая это слово, так как неудобно было поправлять собеседника.

— Ему сделали коронографию и обнаружили проблемы, — задумавшись, сказал Мартин.

— Коронарографию, — поправил я. — Это когда вводят в кровеносную систему контрастное вещество и на рентгене смотрят состояние кровеносной системы.

— Да не важно, — махнул рукой Мартин, — главное, что он теперь веган, не курит и не пьёт. Не дай бог. Скучным стал. Ему там доктор наговорил всякого. Тот побоялся разориться на лекарствах и докторах, и решил бросить всё, кроме женщин. Редкостный, кстати, бабник.

— Каждый для себя решает сам, — улыбнулся я, кушая суп. — Кстати, всегда удивлялся, почему мужиков-бабников хвалят, а над женщинами, меняющими мужиков как перчатки, смеются.

— Природа такая, — сказал Мартин, макая горсть картошки в сырный соус. — Природой заложено так, чтобы женщины как можно больше рожали без остановки, а мужики, не дожидаясь истечения этих 9 месяцев, осеменяли остальных представительниц стада. Вам, белым, это не понять.

— Почему это? — спросил я, немного обидевшись.

— В прошлое воскресенье наш пастырь рассказывал на эту тему интересные вещи, — начал Мартин. — Только другим белым не рассказывай, пожалуйста.

— Договорились, продолжай, — кивнул я, откладывая пустую тарелку в сторону и придвигая к себе салат.

— А ты чего сначала суп, а потом салат ешь? — спросил Мартин.

— Откуда я знаю, — ответил я, — продолжай.

Мартин долго вытирал руки салфеткой, потом открыл йогурт, отпил прямо из пакета, нарисовав на своей чёрной верхней губе розовые усы, и продолжил:

— Раньше все страны воевали за землю, чтобы жить лучше. Народы, которые посильнее, завоёвывали слабых, захватывая их территорию. В то время нужно было быть сильным и умелым воином. Нужно было развивать вооружения, военную тактику и воспитывать грамотных генералов.

— Ну, и причём тут гулящие мужчины? — спросил я, пытаясь не смотреть на его йогуртовые усы.

— Да я сейчас не про них, — продолжил Мартин, — я про вас, белых. Пастырь сказал, что вам за счастье иметь одного ребёнка на всю семью. Иметь больше двух вы не можете, считая, что это дорого, и вы не сможете воспитать достойного преемника. Вот у тебя есть брат или сестра?

— Нет, я пока один в семье, — сказал я, осторожно накалывая на вилку маленькую помидорку под названием «черри».

— А у меня два брата и одна сестра, — гордо сказал Мартин. — А у латинос вообще до 10 детей бывает. У нас, цветных, рождаемость в несколько раз выше, чем у вас, белых. Мы люди верующие, поэтому аборты и предохранения всякие у нас запрещены.

— Да, но когда столько детей, их очень тяжело устроить в жизни, — задумавшись, сказал я.

— Наш пастырь говорит, дело женщин — рожать, пока силы есть, — посмотрев на меня как фанатик, сказал Мартин. — Если раньше народам нужно было воевать за своё место под солнцем, то теперь нужно просто рожать без остановки. И у кого это лучше всех получается, тот и победит в заселении планеты. А Бог детей не бросит. Подкинет на пропитание.

— А тебе не рано ещё думать на эту тему? — спросил я.

— Билл, я просто передал тебе слова нашего пастыря. Ты только ни кому не говори. Это наш секрет. Хотя, думаю, у мусульман всяких и мексиканцев та же задача. Одни белые пока в неведении.

— Мартин, мы с тобой не так хорошо друг друга знаем, чтобы обсуждать запретные темы, — сказал я и стал доедать салат.

— Почему запретные? — удивился Мартин.

— Как говорят умные люди, самые запретные для хороших отношений четыре темы, — сказал я.

— Какиеы? — спросил Мартин, густо намазывая курицу во фритюре соусом.

— Политика, история, здоровье и религия, — перечислил я. — Слишком велика вероятность поссориться.

— Билл, я не обидчивый, — улыбнулся он, — можем обсуждать любые темы. Даже цвет моей кожи. Ты меня спас, поэтому я бы очень хотел с тобой дружить.

— Поживём — увидим, — ответил я и стал кушать овсянку.

Мы поговорили ещё немного. Я доел свою еду быстрее, поэтому быстро попрощался и убежал на улицу. Там я шагал до остановки, чтобы сесть на общественный автобус, который за 40 минут домчит меня до дома. Я на всякий случай постучал по карману и проверил наличие ключей. Потом вспомнил код сигнализации и стал спокойно ждать на остановке.

Когда стоишь и ничего не делаешь, сразу приходят мысли. Я стал вспоминать свою прошлую жизнь и думать, какие вопросы задам Тринити. Мне очень хотелось расспросить ещё раз про социальную сеть, про компьютеры из деревьев, про своего отца, Юлю и так далее. А самое главное — понять, что мне теперь делать и в кого меня собираются превратить. Тем более что 16 лет — самый подходящий возраст, чтобы определиться с жизненным путём.

Нужно будет незаметно от отца, работающего на ферме рядом с домом, проскользнуть к себе в комнату на второй этаж и, достав гаджеты, хорошенько поболтать с женщиной, которую я видел всего один день жизни, а слышал несколько десятков лет.

Если честно, я очень скучал по ней. Иногда меня посещала мысль, что я так долго не видел Юлю, что скучаю по ней даже меньше, чем по Тринити. Но я прогонял эти преступные мысли как мысли о том сне в палатке.

Подошёл автобус и с шипением открыл переднюю дверь. Я зашёл, провёл специальной карточкой в нужном месте и стал располагаться у окна. Глядя через тонированное стекло на оживлённую улицу, я вспоминал слова Мартина о захвате мира при помощи повышенной рождаемости. Действительно, по улице шли в основном цветные. Чистокровно белых людей было очень мало.

Надеюсь, в России их осталось довольно много. Я не против смешения крови, но культуры у народов разные и смешиваются неохотно. А расизм цветных по отношению к белым иногда напрягает. Вот Мартин спокойно говорит мне всё, что думает. А если я начну говорить про свои наблюдения за основной массой темнокожих, он обвинит меня в расизме и его родители подадут на меня в суд.

Я иногда жалел, что родился белым. У чёрных в Америке больше свободы. Они могут говорить о других всё, что им хочется. Я ещё не слышал, чтобы чёрного человека судили за расизм по отношению к белому. А вот суды над белыми не прекращаются.

Вспоминалась сказка про то, как заяц пустил лисичку в дом переночевать, а она его выгнала. В той сказке петух спас зайца от выселения, зарубив лису косой. Думаю, если бы события той сказки происходили бы в Америке, зайца и петуха посадили бы в тюрьму за дискриминацию рыжих. Причём петухам в тюрьме тяжелее, чем зайцам.

Я рассмеялся вслух, вызвав странные взгляды пассажиров автобуса. Скорее бы доехать до дома. Оставалось ещё полчаса. Поэтому я завёл свой биологический будильник и, закрыв глаза, задремал под укачивающие движения автобуса.

Снился мне странный обряд. Люди в белых одеждах шли ночью с горящими крестами. Лица их закрывали остроконечные капюшоны. На груди каждого — большой деревянный крест. Они постепенно ускоряли шаг. Через некоторое время они бесшумно бежали, выстраиваясь в форме месяца, окружая бегущую и кричащую тёмную фигуру.

Я мог разглядеть только сверкающие белые пятки беглеца. Люди в белом настигли этого человека и, схватив, потащили к большому деревянному кресту на земле. Они привязали его и через несколько минут стали поднимать крест, пытаясь держать ровно, несмотря на брыкающегося чернокожего. Потом они установили крест на земле и отвернулись от него и начали странный танец.

Вся эта многочисленная толпа не обращала на меня внимания, поэтому я спокойно подошёл к кресту с человеком, вдохнул свежий ночной воздух и почувствовал запах керосина. Было очень темно, и я не мог рассмотреть чёрного лица жертвы. Я смотрел вверх, но бесполезно.

Внезапно люди в белом обернулись и быстро приблизились к большому кресту, осветив лицо несчастного факелами. Это был Мартин. Когда один из факелов приближался к ногам моего нового друга, я внезапно проснулся.

Это была моя остановка.

Тринити

Я выскочил из автобуса как ошпаренный и только на улице стал проверять, не забыл ли я чего. Очень не люблю просыпаться подобным образом. Не зря раньше было поверье, что спящих людей нельзя будить. Тогда считалось, что когда человек спит, его душа выходит погулять. И если резко разбудить, душа не успеет вернуться и человек умрёт.

Не знаю, откуда у меня такие способности, но я как Штирлиц умел просыпаться в точно обозначенное время. Мои биологические часы работали без сбоев как у знаменитого разведчика. Кстати, интересное совпадение: прототипа героя зовут не Максим Максимович Исаев, как многие считают, а Всеволод Владимирович Владимиров. Это я узнал, когда искал информацию о Всеволоде Владимировиче в реальном мире. Про Штирлица нашёл в «Википедии», а про моего отца там ничего не было.

Мне очень нравилось читать роман «Семнадцать мгновений весны». Я интересовался историей Второй мировой войны. Интересно, что именно Всеволод Владимирович (прототип Штирлица) в реальной жизни, по поручению Сталина, сорвал переговоры между немцами и США. Эти державы хотели договориться о сепаратном мире, но русские разведчики помешали.

Самое интересное и обидное, что все американцы думают, что победу во Второй мировой войне одержали именно они. Все, включая учеников моей школы и моих родителей, были в этом уверенны. Американская пропаганда работает очень активно. И если бы они узнали, что правительство их страны пыталось договориться с немцами о новом разделе мира, их бы это повергло в шок.

Американский патриотизм вообще очень сильная штука. Например, наш тренер по баскетболу говорил нам, что три цвета из пяти олимпийских колец на эмблеме выбраны в честь американского флага. Один мой товарищ на уроке испанского языка говорил, что не будет учить его, так как Христос разговаривал на английском, значит, и ему этого языка будет достаточно.

Было ощущение, что американцев высадили на острове без книг и газет и отрезали от всего остального мира. Эдакая странная островная психология. Большинство из них совсем не интересовалось политикой. А кто интересовался, те черпали информацию из официальных источников. А пропаганда СМИ в США похлеще, чем где-либо.

Я быстрым шагом подходил к своему дому. Мне пришлось идти по газону, чтобы отец случайно не обнаружил, что я сбежал из школы. Хорошо, что днём никто не включает полив, чтобы не сжечь траву. Кстати, газоны в американской семье, как ботинки у человека, всегда выдают желание владельца показать свою аккуратность и ухоженность.

Я незаметно проник в дом и отправился в свою комнату. Там я зашторил окна и аккуратно выложил содержимое рюкзака. Попытался включить телефон, но не смог — он оказался разряжен. Планшет тоже успел сесть за эти часы. Пришлось подключать блок питания. Пока планшет заряжался, я сложил несколько подушек и сел, облокотившись на них спиной. Достал провод наушника и воткнул его в планшетный компьютер. Когда я надел наушники и нажал кнопку включения, на экране появилась знакомая картинка с изогнутым зданием.

После того, как необычное здание с надписью «Ковчег» растворилась в тумане, появилась поисковая строка. Я чувствовал, как моё сердце колотится как после пробежки. Я прокашлялся и сказал:

— Тринити, ты там?

— Да, — ответил знакомый голос.

— Ты теперь всегда будешь со мной? — спросил я.

— Скорее всего, — ответила Тринити.

— Когда мы разговаривали последний раз, ты хотела мне сказать, кем я должен стать в этом мире, — сходу спросил я.

— Володя, ты никому ничего не должен, — спокойно сказала Тринити.

— Так кем? — спросил я повторно.

— Ты должен внедриться в правительство города или штата, — ответила Тринити. — Там уже есть наши люди, но их недостаточно.

— Недостаточно для чего? — спросил я.

— Вы должны подтолкнуть эволюцию, чтобы избежать конца света и научиться летать в космос.

— А когда конец света? — спросил я.

— Никому не известно, но прогнозы показывают, что либо скоро, либо очень скоро.

— И как он наступит? — спросил я.

— Раньше мы думали, что люди просто перестанут воспроизводиться и вымрут своей смертью. Но сейчас всё изменилось.

— Изобрели лекарства, и теперь рождаемость восстановится?

— Не в этом дело, — с сожалением сказала Тринити, — рождаемость у людей по-прежнему в опасности.

— Тогда как он наступит? — нетерпеливо спросил я.

— В вашем мире зреет заговор, — ответила она.

— Какой ещё заговор? — удивился я.

— Мы пока не можем понять детали, — задумчиво ответила Тринити, — но огромное количество людей на вашей Земле объединены во всемирный заговор. Наши разведчики пытаются внедриться в эту организацию, но пока ничего не получается.

— И какова цель этого заговора? — спросил я, прикрывая одеялом замёрзшие ноги.

— Неизвестно, — с сожалением ответила Тринити. — Но такие масштабные приготовления, как сейчас, проводятся на Земле впервые. И мы сомневаемся, что идёт подготовка к чему-то хорошему.

— А можно конкретики? — спросил я.

— У нас пока только маленькие кусочки мозаики, — ответила Тринити. — Придёт время, и мы их тебе покажем, но пока ты бессилен понять эту логику. Мы пытались это сделать, но тщетно. Если повезёт, то ты нам поможешь.

— А где Таня, Аполлион и другие? — вдруг спросил я.

— Большинство твоих знакомых уже в реальном мире, — спокойно ответила Тринити, — они пока ещё подрастают и учатся.

— А у них тоже память осталась? — спросил я.

— Да, они тебя вспомнят, когда увидят, — ответила она.

— А когда это будет?

— Всему своё время, — ответила Тринити.

— А Юлю я точно увижу? — недоверчиво спросил я.

— Конечно! Я же тебе пообещала, — уверенно сказала она.

— Тринити, я вот всё время вспоминаю про те кружки, которыми вы пытались меня запутать, — медленно начал я. — Ты можешь мне объяснить, почему вы не можете создать один дамп и высаживать его копию в реальный мир многократно? Зачем обязательно мне жить несколько жизней друг за другом?

— Тут всё просто, — ответила Тринити, — мы не умеем ставить жизнь дампа на паузу. Дампы, которые живут в моём биокомпьютере, могут жить непрерывно. Стоит попытаться поставить их на паузу, и они сразу умирают. Поэтому в виртуальном мире жизнь не останавливается ни на секунду. Любой дамп живёт свою жизнь, а потом, когда умирает, мы переселяем его в виртуальную клетку живчика. Так он заново рождается и проходит весь цикл жизни.

— А сколько раз умирал я?

— Лучше сказать, рождался, — поправила Тринити. — Ты рождался несколько миллионов раз. Каждый раз до своего рождения ты успеваешь забыть все предыдущие события. Лишь твоё подсознание хранит весь опыт прошлых жизней.

— Ты хочешь сказать, что я жил в XVII веке? — удивился я.

— Да, конечно, — ответила Тринити, — просто ты этого не помнишь. Твоё подсознание соединяется с сознанием лишь тоненьким ручейком. Ты не в силах снять эту защиту.

— А зачем вам это нужно? — спросил я.

— Вы, люди, во всём пытаетесь найти логику, — рассмеялась Тринити. — Просто так получилось. Ты ещё спроси, почему трава зелёная, а вода синяя. Так вышло. Тут не логика, тут эволюция.

— Спрошу по-другому, — продолжил я. — Почему моё подсознание всё помнит, а меня туда не пускают? Интересно же будет вспомнить все прошлые жизни.

— Мы не можем давать людям доступ в подсознание, — ответила Тринити, — вы должны сами это сделать путём эволюции. Природа и так этот ручеёк делает всё больше и больше. Ваше сознание и подсознание незаметно, но начинают усиливать связь между собой. Возможно, скоро вы будете соображать быстрее меня.

— Насколько я вспоминаю, ты говорила, что ты — это трава и деревья. Это правда?

— Правда, — ответила Тринити. — Все растения на планете работают как часть глобального компьютера. Его ресурсов с лихвой хватает, чтобы поддерживать жизнь в социальной сети «Ковчег». Все дампы живут там. Кстати, и ты там тоже есть. Продолжаешь жить как ни в чём не бывало. Общаешься с виртуальной Юлей. Ты там счастлив.

— А почему я ни разу за эти 16 лет не слышал про социальную сеть «Ковчег» тут, в Америке? — спросил я.

— Её тут нет, — ответила Тринити.

— Как это нет? — спросил я.

— Когда мы узнали про человеческий заговор, мы решили отложить внедрение сети в жизнь этого общества. Нужно сначала разобраться с тем, что происходит. Наш противник здесь гораздо умнее, чем мы думали. Он умеет скрываться. Есть одна странная деталь.

— Какая? — спросил я.

— Обычно когда человек умирает в реальной жизни, он испускает волны, которые деревья улавливают и могут снять последний в жизни дамп. По этому дампу можно расшифровать всю человеческую жизнь. А тут происходит недостача.

— Недостача? — улыбнулся я.

— Дебет не сходится с кредитом, — рассмеялась Тринити. — Мы ведём учёт всех родившихся и умерших на земле. Но последние триста лет у нас постоянная недостача. Такое ощущение, что некоторые люди рождаются, но забывают умирать.

— Как говорил один мой знакомый кладовщик, — улыбнулся я, — недостачи неизбежны, нужно с этим смириться.

— Тут не до шуток, — сказала Тринити. — Особенно часто это происходит с политическими деятелями. Люди рождаются, становятся политиками, а потом по бумагам умирают, а на самом деле не излучают волн и не дают себя обнаружить.

— Ну, может, они умирают в пустыне, где нет растений? — предположил я.

— Где ты видел пустыню, где нет растений? — спросила Тринити и, не дожидаясь ответа, добавила. — Растения есть везде. Природе пришлось изобретать 15 метровые корни, чтобы присутствовать в пустыне. Волны во время смерти излучаются настолько мощные, что любая травинка в радиусе 10 километров может принять сигнал. А эти люди пропадают по всему миру.

— Ну, вам виднее, — согласился я.

— Понимаешь, чаще всего это видные политики или бизнесмены. И пропадают они обычно в старости. Поэтому есть ощущение, что нас водят за нос. Кто-то очень хитрый. Кто-то, у кого сознание и подсознание связаны не ручейком, а мощной рекой. Нам бы очень хотелось его найти.

— Может, это Штерн? — предположил я.

В наушнике наступила тишина. Тринити ничего не ответила и исчезла, как будто я её обидел своим предположением. На самом деле, Штерн мне сразу не понравился. Он вполне мог сойти за Дьявола, который строит всемирный заговор. И уж он-то точно знает, как всё устроено внутри сети «Ковчег». Тринити не помешало бы проверить своих партнёров по «бизнесу».

— Билл, привет, — прозвучал в наушнике, незнакомый голос.

— Это кто? — спросил я и стал оглядываться в своей комнате.

— Ваши обычно говорят, лёгок на помине, — ответил мужчина.

— Не понял, — нахмурился я.

— Штерн это! Чёрт побери! — нетерпеливо сказал он.

— Добрый день, Штерн, — смущённо сказал я.

— И тебе не хворать, — рассмеялся он. — Так ты думаешь, что заговор организовал я?

— Я ничего не думаю, — начал оправдываться я, — я вообще не знаю, что за заговор и причём тут я. Если нужна моя помощь, то пожалуйста. Если не нужна, то зачем тогда вы меня вмешиваете. Верните мне Юлю, и отпустите с миром.

— Тринити, я не могу разговаривать в таком тоне, — пожаловался Штерн и замолчал.

— Володя, Штерн тут со мной, он всегда на виду, — примирительно сказала Тринити. — Он как раз принимает очень активное участие в разбирательствах. Мы уже 150 лет пытаемся найти эту организацию. У нас есть множество вариантов, но внедриться не можем.

— Ладно, Штерн, извините меня, — сказал я, — не хотел вас обижать.

— Штерн уже отключился, но я ему передам, — сказала Тринити.

— Тринити, — неожиданно позвал я.

— Что? — отозвалась она.

— Ты не представляешь, как тяжело общаться с человеком, которого не видишь. Я иногда ловлю себя на мысли, что похож на сумасшедшего с разными голосами в голове. Ты можешь показывать себя во время разговора?

— Конечно, — ответила она.

Экран планшетного компьютера затемнился, и я смог увидеть красивую женщину, которая поправила камеру и отошла на расстояние, чтобы я смог её видеть. У неё были очень красивые тёмные волосы с причёской каре, на них падал ровный блик от лампы. Она была одета в белый халат. Её лицо слегка улыбалось, оставаясь серьёзным.

— Ты красивая, — сказал я.

— Спасибо, — смутившись, ответила Тринити. — Только не вздумай делать подобные комплименты малознакомым девушкам.

— Почему? — удивился я, поправляя свою причёску.

— Володя, это же Америка, — улыбнулась Тринити, обхватывая рукой своё запястье, изображая наручники, — могут подать в суд за сексуальные домогательства.

— Но ты же не подашь? — спросил я и подмигнул.

— Володя, солнышко, мы с тобой уже давно свои в доску, можешь мне доверять как себе, — неожиданно ответила Тринити.

Как только она договорила, экран сразу погас, и послышались шаги снизу. Похоже, отец поднимался посмотреть, кто тут разговаривает наверху. Шаги приближались. Кто-то медленно подошёл к моей двери и затих.

Потом ручка двери быстро повернулась и дверь мгновенно отворилась. В комнату заскочил отец с бейсбольной битой. Его вид мог испугать любого.

Роща

Отец забежал разъярённый, замахнулся битой и, пока его глаза привыкали к сумеркам комнаты, рычал по-звериному. Будь я воришкой, после такого зрелища я бы, сметая всё на своём пути, помчался бы к окну и, несмотря на то, что это второй этаж, спрыгнул бы вниз. Но я лишь успел вынуть наушники и накрыть свои новые гаджеты одеялом. Чтобы не получить удар битой, я громко сказал:

— Пап, ты чего? Это же я, Билл!

— Билл? — удивлённо спросил папа. — Ты же должен быть в школе до четырёх часов. Что случилось?

— Всё нормально, у нас просто отменили занятия, — осторожно соврал я, глядя на опускающуюся биту.

— Не ври своему отцу! — строго сказал отец, ставя биту на пол и прислоняя её к стене.

Его глаза привыкли к темноте, и он стал медленно обходить кровать, чтобы выглянуть в окно. Он раздвинул шторы и обернулся в мою сторону, скрестив руки на груди. Он молчал и ждал ответа на свой вопрос.

— Я говорю правду, меня сегодня директор поблагодарил за вчерашнюю драку и отпустил домой, — сказал я и почесал свой нос.

— Ты думаешь, я не вижу, когда ты говоришь неправду? — спросил он. — У тебя нос растёт, когда ты врёшь, прямо как у Пиноккио.

Отец улыбнулся, и только тогда я почувствовал облегчение. Очень тяжело общаться с напряжённым человеком. В гневе я видел отца всего три или четыре раза. В Америке вообще не принято показывать свои отрицательные чувства. Проявление гнева и раздражительности на работе означает крест на карьере.

Это всеобщая традиция в обществе. Все вокруг улыбаются. Если не получается держать себя в руках, принято обращаться к врачу, который выпишет правильные таблетки. Больше половины Америки сидит на антидепрессантах.

Они в жизни не могут найти места, где можно выплеснуть свою негативную энергию. Максимум, что можно себе позволить — сходить к психотерапевту. Но это стоит больших денег. На самом деле, это не плохо, когда все вокруг положительно настроены, улыбаются, рассказывают, как у них всё хорошо. Но иногда, когда напряжение накопится, они ни с того ни с сего берут ружьё и начинают палить по всем подряд, оставляя за собой горы трупов. Просто люди более не в состоянии сдерживать подавляемые негативные эмоции.

Отец вдруг прищурил глаза, быстро сорвался с места и, наклонившись надо мной, схватил за торчащий угол лежавшего под одеялом планшета. Он быстро вытащил его и понёс к окну. Провод питания легко выскочил из гнезда, но отец не обращал на это внимания. Он несколько секунд вертел устройство в руках, скомкав наушники в руке, и резко спросил:

— Билл, что это?

— Компьютер, — напугано сказал я.

— Я вижу, что компьютер, — раздражённо ответил отец, — на какие деньги ты его купил?!

— В кредит, — неожиданно для себя, ответил я. Видимо я не успел придумать свою версию, а правда была слишком неправдоподобна. Поэтому я сказал первое, что пришло в голову.

— В кредит?! — возмутился Джордж. — Ты хоть понимаешь, сколько мы кредитов оплачиваем каждый месяц?! Наш дом, ферма, машина, твоя учёба, налоги — всё это влетает нам в копеечку! Кто посмел тебе дать кредит?

— Почтой пришла кредитная карточка на моё имя, — продолжил придумывать я, — вот я и рассчитался ей. Нам в школе сказали, что нужно иметь такой компьютер, чтобы успешно учиться. Я сам буду платить.

— Сам?! — взревел отец. — Да ты за всю жизнь ещё и цента не заработал. Если ты считаешь свою стипендию заработком, то ошибаешься. Мы платим за твою учёбу гораздо больше. Я ещё понимаю, если бы ты пришёл ко мне и посоветовался, но ты купил эту фигню, не задумываясь. Ты думал о нас, когда расплачивался этой чёртовой кредиткой?

— Извини, отец, — сказал я и опустил глаза. Правду теперь уже точно не скажешь.

— В общем, так. Я забираю эту штуку, и она полежит пока в сейфе. Как расплатишься за неё с банком, так и получишь её обратно. А пока лишаю тебя карманных денег. И запомни! Пока ты не доучился, я несу за тебя полную ответственность, и ты должен согласовывать со мной каждый свой шаг. Всё! Точка! Я пошёл звонить в школу, узнавать, кто кого отпустил домой.

Отец схватил планшет с наушниками и быстрым шагом отправился прочь, на ходу подбирая биту. Биту он переложил в ту же руку, что и планшет, и она звонко ударила по экрану. Отец, не обращая внимания на это, отправился на первый этаж, громко топая. Через минуту он хлопнул тяжёлой дверью своего кабинета. Потом хлопнула крышка сейфа, и тут я понял, что снова потерял Тринити.

Денег у меня не было. Работы у меня тоже не было. А отец настолько принципиальный и резкий, что отдаст мне планшет только в том случае, если я покажу источник своего заработка и оплаченную квитанцию банка. И провести этого видавшего виды бизнесмена будет очень сложно. Вот я попал. Нужно было сказать, что директор подарил мне это устройство за мой героический поступок.

Я подошёл к окну и стал думать, что мне теперь делать. Отец наверняка уже звонит в школу и спрашивает, почему отпустили его сына. Его можно понять. Он платит большие деньги за мою учёбу, и в американских школах не принято отпускать детей пораньше.

Любой полицейский, увидев несовершеннолетнего на улице, может вызвать его родителей за присутствие молодого человека в общественном месте одного. У американских учеников не принято во время учёбы расхаживать по улицам. И все это знают. Поэтому в школах никогда не отпускают детей раньше положенного времени.

Мы учились с 9 до 16 часов. Кто хотел, тот оставался дольше на дополнительные занятия в спортивных секциях или бассейне. А если наш преподаватель заболел или не пришёл на урок, нам приходилось сидеть с другим. В нашей школе никогда не оставляли учеников одних. В учебное время администрация школы отвечает за нас головой, поэтому всё очень строго. Даже перемены между уроками не превышают 7 минут.

Ожидая наказания от отца, я сидел на краю кровати и ждал. Я прислушивался к звукам внизу и сильно вздрогнул, когда услышал открывающуюся дверь кабинета отца. Я ждал, что отец поднимется на второй этаж и всыплет мне по полной, но пронесло. Хлопнула входная дверь, и через окно я увидел отца бегущего в сторону фермы.

Я снова остался в доме один. Жалко, что теперь я не смогу общаться с Тринити. Хотя постойте! У меня же ещё есть телефон. Я отогнул одеяло и увидел чёрный брусочек, который блестел экраном. Я взял его в руку и попытался включить. Батарейка была на нуле. Я подошёл к блоку питания, который остался подключённым к розетке, и воткнул штекер в телефон. На экране появилась батарейка, которая начала заряжаться.

Я так перенервничал, что мне нужно было в туалет, но моё любопытство заставило меня плясать с телефоном в руке целых 5 минут, пока он не включился. Слава богу, на экране появилась знакомая заставка, а затем, после того, как туман рассеялся, я увидел одну поисковую строку. Наушников у меня в доме не было, поэтому я попытался сказать в сам телефон:

— Тринити, ты там?

Ответом была тишина. Видимо, виртуальный помощник работает только через наушники. Я потряс телефон и ещё раз спросил:

— Тринити, ты там? Можешь показаться?

В ответ экран телефона затемнился, и на нём появилась Тринити. Она открывала рот, но звуков не было. Лишь титры внизу показывали, что она говорит: «Сходи в магазин, купи наушники с разъёмом 3,5 мм».

Странно, вроде динамик у телефона присутствует, а почему голос Тринити не может пробиваться через него? Разве сложно производителям этого чудо-устройства реализовать такую простую функцию? Неужели все избранные должны ходить по XXI веку с наушниками? Бред!

Нужно сбегать в магазин. Я нащупал в заднем кармане своих джинсов денежные запасы. В кармане хрустнуло несколько купюр, поэтому я достал их и попытался расправить. Доллары были настолько тщательно измяты, что я вдруг подумал, что именно так, скорее всего, зародилось искусство оригами. Моя попа владела этим искусством в совершенстве.

Я переткнул зарядку телефона в удлинитель письменного стола и заложил телефон учебниками, чтобы не потерять последнюю возможность общаться с Тринити. Думаю, когда я вернусь с наушниками, телефон уже зарядится.

Тихо выйдя из комнаты, я отправился в ближайший магазин, который находился на заправке. Там я купил нужные наушники и, рассчитавшись на кассе с пожилым хозяином, отправился домой. Заняло это около 30 минут. К моему возвращению телефон уже зарядился наполовину. Блок питания был очень горячим.

Я решил не испытывать судьбу и, положив телефон с наушниками в карман куртки, отправился в гараж за велосипедом. Нужно было уехать подальше от дома, чтобы можно было спокойно поговорить с Тринити. Я взял небольшое покрывало и положил в переднюю корзину велосипеда.

Не знаю почему, но все американцы надевают велосипедный шлем даже ради пятиминутной прогулки. Мне приходилось подчиняться этим традициям, которые были подробно описаны в инструкции к велосипеду. Я надел шлем и, с трудом разгоняя велосипед, так как была включена не та передача, отправился по дороге в сторону городского пруда.

Я перещёлкнул передачу и, дождавшись неприятного щелчка перескочившей велосипедной цепи, стал ускоряться. По Америке легко ездить на велосипеде, так как велосипедная дорожка находится прямо на тротуаре и выкрашена в другой цвет. Я, не мешая пешеходам и автомобилям, на большой скорости гнал к своей цели, до которой ещё целых 15 километров.

В ближайшем фастфуде по пути к месту назначения я купил две чашки горячего кофе, три сэндвича с тунцом и две свежие булочки. Я любил сидеть на берегу водоёма и устраивать себе «пикники». Обычно я брал с собой книгу и читал её по несколько часов, слушая неумолкающих уток и чаек. Я надеялся, что зарядившейся батарейки хватит на долгий разговор с Тринити. У меня оставалась масса вопросов к ней.

Я проехал на велосипеде сквозь огромный пропил в стволе упавшего дерева, толщина которого была около 5 метров. Именно так обозначался въезд в этот национальный заповедник. Деревья впечатляли своим размером и показывали нам, простым смертным, кто настоящий хозяин на этой земле. Только в этом заповеднике можно было понять, что чувствует муравей, когда смотрит вверх на деревья. Через несколько метров располагался искусственный пруд.

Берег был почти пуст. В будни только мамаши с колясками гуляли по этому парку. Но они редко останавливались, так как грудные дети спят лишь при покачивании. Я подошёл к большому откосу недалеко от берега, постелил одеяло в тени чрезвычайно огромного дерева. Мне очень нравились эти деревья. Они как раз являлись символом нашего штата Калифорния.

Секвойядендроны — это самые большие деревья на земле. Думаю, именно здесь находится главный сервер природы, если слова Тринити принимать на веру. В природе сохранилось всего 30 рощ этих деревьев. Чаще всего эти секвойидендроны называли мамонтовым деревом, так как его огромные свисающие ветви были похожи на бивни мамонта.

Взрослые деревья могут достигать в высоту 100 метров при диаметре ствола 10–11 метров. Однажды нас всем классом возили сюда на экскурсию и показывали нам самое большое дерево, которое называлось «Генерал Шерман». Нам сказали, что это оно содержит 1500 квадратных метров древесины и является самым большим живым организмом планеты Земля. Некоторым деревьям в этом гигантском лесу больше 3500 лет.

Вообще, с городом, где я поселился, мне очень повезло. Город Тулар находится в штате Калифорния и представляет собой одну из самых зелёных точек на планете. Несколько заповедников, горы, до Тихого океана всего 130 километров. Город маленький, всего 50 тысяч жителей — это всего 1 % населения Вашингтона, столицы США.

Я старался не привыкать к этому городу, зная, что в любом случае уеду отсюда. Невозможно стать большим человеком в маленьком городе. А планы у меня, судя по всему, будут грандиозными. Тринити хочет устроить меня в правительство города. Думаю в этом городе, сделать это будет легко. В отличие от русских, американцы смотрят на диплом. Тут образование — это очень важно. Даже если ты глуп, но имеешь диплом Гарварда, хорошее будущее тебе обеспечено.

Я достал из кармана телефон и наушники. Воткнул их в уши и сел на покрывало, прижавшись спиной к большому дереву. Напротив меня был большой водоём с плавающими вдали утками. Я нажал кнопку включения телефона и, увидев поисковую строку, спросил:

— Тринити, ты там?

— Да, конечно, — ответила она.

— Ты не знаешь, отец дозвонился до школы? — спросил я.

— Я не знаю, — ответила Тринити.

— Как это не знаешь? — удивился я.

— Понимаешь, тут, в реальном мире, социальная сеть ещё не представлена. По большому счёту, у меня информация только от людей индиго и из интернета.

— Что за люди индиго? — спросил я.

— Ну, это такие же люди, как ты, — ответила Тринити. — Это те, кто жил в виртуальном мире, и у кого осталась память прошлого.

— А что за смешное название? — спросил я.

— Ну, это сами люди и придумали их так называть, — ответила Тринити. — Считается, что если снять ауру такого человека, она будет между тёмно-синим и фиолетовым.

— То есть, люди научились нас вычислять? — спросил я.

— Нет, конечно, это всё миф, — ответила Тринити. — Если вы ведёте себя естественно, то вас никто не может вычислить. Вы даже друг друга не сможете различать. Нам сейчас приходится соблюдать полную конспирацию.

Я посмотрел вверх на высокое дерево и спросил:

— Скажи, а вот это дерево — это и есть биокомпьютер, в котором мы все существовали?

— Нет, конечно, — ответила Тринити. — Раньше оно активно использовалось, но ему уже несколько тысяч лет, поэтому его используют лишь для резервного копирования. Хотя это лишь моё предположение. Я сама не могу тебе рассказать детально, как устроен наш компьютер. Мы им просто пользуемся. Придёт время, и мы дадим его ресурсы людям.

— Понятно, — задумчиво сказал я, отпивая тёплый кофе и доставая одну из булочек.

— Володя, тут с тобой Штерн хочет поговорить, — сказала Тринити.

— Конечно, — ответил я, отрывая маленькие кусочки от булочки и кидая их в воду. Огромная стая уток сорвалась со своего места и быстро подплыла к белеющим на воде кускам хлеба.

Шантаж

Утки жадно накинулись на хлеб и стали драться за еду. Было видно, что их давно не кормили, а рыбачили они не очень хорошо, так как были избалованы посетителями заповедника. Пришлось раскрошить всю булочку до конца и кинуть в стаю. Утки очень громко шумели, плескаясь в воде, отталкивая друг друга крыльями.

— Билл, привет, — сказал Штерн на русском языке. — У меня к тебе очень серьёзный разговор.

— Внимательно слушаю, — ответил я и взял телефон в руки.

На экране появился немолодой Штерн, которого я видел 16 лет назад. Он был одет в дорогой чёрный костюм, и осанка выдавала в нём уверенного в себе человека.

— Я не хочу ходить вокруг да около, — начал Штерн. — Мы зашли на сайт твоей школы и посмотрели твои оценки. Ты учишься недостаточно хорошо. Так ты не сможешь поступить в университет.

— Учусь как могу, — обиженно ответил я.

— Я не буду тебя заставлять, — серьёзно глядя на меня, сказал он, — но ты должен выбрать.

— Что выбрать? — спросил я.

— Или ты начинаешь учиться идеально и получать по 100 балов, — начал Штерн, — чтобы выполнять свою миссию, или…

— Что или? — спросил я.

— Или мы будем считать твою ветвь эволюции порочной и бесполезной, — недипломатично продолжил Штерн.

— Что это значит? — спросил я тихим голосом.

— Не хочу, чтобы это выглядело как угроза, — строго сказал Штерн, — но мы слишком много вложили в твой проект, чтобы допускать твоё расслабления в реальном мире. У нас слишком мало времени.

— Вы говорите как мой папа, — улыбнулся я.

— У меня гораздо больше возможностей, чтобы наказать тебя, — теряя терпение, говорил Штерн. — Ты очень умный молодой человек, и должен понимать, что поддерживать твою жизнь в виртуальной сети мы будем только при успешном выполнении твоей миссии.

— Я не совсем понимаю, о чём вы говорите, — осторожно сказал я.

— В нашей сети ты продолжаешь жить и воспитываться, — начал объяснять Штерн, — там живёт такой же Володя, как и ты. Если ты будешь нас слушаться, то мы сможем отправить его в реальный мир под видом твоего будущего сына. Юля уже там, и скоро мы вас познакомим, чтобы вы могли жить вместе и родить этого ребёнка. А вот если ты наплюёшь на образование и встанешь в позу, то поддерживать жизнь Володи, Юли и остальных твоих знакомых не будет смысла. Твою ветвь эволюции придётся приводить в тупик.

— Очень похоже на угрозу, — задумчиво сказал я.

— Возможно, — ответил Штерн. — Ты не думай, что у нас нет запасных вариантов. У тебя самые большие шансы помочь перевернуть мир и остановить заговор, но мы боимся, что ты его профукаешь.

— Ничего я не профукаю, — обиженно ответил я, глядя ему в глаза.

— Тебя за язык ни кто не тянул, — улыбнулся Штерн, — твоё обещание принято, иди, учись. Тринити тебе поможет.

— А вы всегда такой грубый? — спросил я.

В ответ Штерн отключился, и наступила мёртвая тишина. Утки уже начали отплывать от моего берега, понимая, что обед закончился. Я достал вторую булочку и, разломив её на несколько частей, со всей силы бросил в воду.

Было очень неприятно следовать своей миссии из-под палки. Я вспомнил, как Штерн в прошлой жизни бросал трубку. Вспомнив это, я разозлился ещё больше. Странный он человек. Неужели, если меня просто попросить хорошо учиться, то я не буду этого делать?

Почему, обязательно нужно придумывать угрозы? Я сам заинтересован учиться хорошо. Мне самому будет приятно выполнять великую миссию по спасению мира. Зачем при этом вешать надо мной дамоклов меч — мне не понятно. Уничтожать мою ветвь эволюции — вот до чего додумались эти талантливые манипуляторы.

— Тринити, ты там? — спросил я.

— Конечно, — ответила она на английском языке.

— А Штерн там? — спросил я.

— Нет, он отключился, — ответила она.

— Штерн сказал, что если я не буду хорошо учиться, — пожаловался я, — то он закроет мою ветвь эволюции.

— Он это может, — мирно сказала Тринити, — но мы же этого не допустим? Правда, Володя?

— Я подумаю, — ответил я.

Странные существа, играют в открытую. Думаю, они разыгрывают простую игру в «злого и доброго полицейского». Они знают, что я разозлюсь на злого Штерна, и буду доказывать ему, что я не профукаю свою миссию. Они знают, что я буду уважать Тринити и советоваться с ней по любому поводу, считая её своим союзником.

Я вдруг рассмеялся, вспомнив старый анекдот:

Однажды двум полицейским пришлось раскалывать наркодилера. Старший полицейский сказал своему помощнику:

— Давай разыграем игру в «злого и доброго полицейского».

— Давай, — ответил младший.

Они зашли в кабинет для допросов. Старший спокойно подошёл к напуганному наркодилеру и, взяв его за затылок и ударяя об стол лицом, стал кричать со всей силы:

— Говори, мразь! У кого брал наркоту?! Говори! Будешь молчать — сгною за решёткой!

— Я ничего не знаю, — плакал наркодилер в ответ, вытирая разбитый нос.

Наступила пауза. Старший полицейский, как договаривались, вышел из кабинета для допросов и стал смотреть за действиями своего подчинённого за стеклом в тёмной комнате. Его помощник попросил наркодилера встать со стула и, немного приобняв, шепнул ему что-то на ухо. Наркодилер тихо ответил ему.

Помощник со всей силы ударил наркодилера сзади по шее и со всей силы воткнул колено ему в живот. Наркодилер упал на пол и стал валяться. Помощник не успокоился, а продолжил наносить удары, пока опомнившийся старший полицейский не ворвался в комнату и не оттащил своего безумного коллегу.

Когда они удалились из комнаты допросов, старший спросил:

— Мы же вроде договорились играть в игру «злой полицейский и добрый полицейский»?

— Да! А я подумал, вы «добрый», — наивно ответил помощник.

Утки вернулись, и на этот раз не стали уплывать, доев крошки. Они тревожно плавали и ждали добавки. Интересно, а почему они первый раз уплыли, а теперь ждут? Что за коллективный разум? Самое интересное, что они всё делают вместе. Инстинкт стаи. Видимо, выживать вместе гораздо проще. Я крошил им третью булочку и думал о них. Вот как хорошо уткам, не нужно напрягаться. Плавай себе в воде и жди еды. Деньги зарабатывать не нужно, учиться им без надобности. Размножайся, нагуливай жирок к зиме — вот и вся наука.

Не ошибусь, если начну утверждать, что ни одна утка Земли не мечтала попасть в космос. Ни одна утка не мечтала спасти мир. Мысли об эволюции не помещаются в этой маленькой, покрытой радужными перьями голове. Зачем люди отличаются от этих уток — непонятно. Почему нам больше всех надо? Уткам не нужно раскрывать всемирный заговор, а мне вдруг поручили. Странно, но очень приятно. Многие мечтают стать спасителями, но не каждому дано.

Слово-то какое придумал — «профукаешь». Думаю, в английском языке он бы не смог найти такой обидный аналог. Я запустил процесс самодиагностики и понял, что этот разговор со Штерном мне на руку. Я люблю творить чудеса кому-нибудь назло. Люблю доказывать неприятным людям, что я из себя что-то представляю.

Учился я нормально, просто последние пару лет немного расслабился. Я увлекался компьютерными играми, и на учёбу оставалось меньше времени. Школа тоже виновата: преподаватели ставили хорошие оценки за просто так. Двоечников в нашем русском понимании вообще не было.

Если ученик сдавал свою работу, пусть даже практически пустой лист, ему уже ставили от 50 до 70 %. А такие, как я, которые хорошо знали предметы, ценились в школе на вес золота и нас постоянно захваливали. Ходили устойчивые слухи, что учителям в Америке запрещено ругать своих учеников, можно было только хвалить и ставить в пример. Вот меня и захвалили. Вырастили мне на голове такую корону, которая мешала заниматься.

Отец пытался заставить меня улучшить оценки, но так как сам не был отличником, не мог проконтролировать мои знания. Учебники в Америке тоже были примитивными. Я не спорю, в их создание было вложены сумасшедшие деньги, они были цветными и красочными. Но за морем картинок и схем пряталась небольшая крупица знаний.

Толстые американские книги с крупным шрифтом тоже не впечатляли. Американский стиль изложения меня раздражал. Было такое ощущение, что первую половину книги автор расхваливал свою теорию и описывал все возможные прибыли, которые принесёт её прочтение. Причём про саму теорию не было ни слова. Можно было смело открывать книгу на середине. Потом автор излагал все проблемы, которые можно решать при помощи его теории. Потом на 20–30 страницах описывалась сама идея, зачастую достаточно избитая. А остаток книги мне пытались продать семинар этого автора или следующий учебник.

Будь я хирургом, я бы вырезал весь маркетинг из голов американских авторов. Знания тонули в этом омуте слов. Зато мне очень нравились русские учебники. Там вся информация была раскрыта последовательно от простого к сложному. Было очень много примеров решения. Всё лишнее старые русские авторы вырезали из своих выстраданных учебников. Ошибок там быть не могло. Учебники можно было использовать как справочники. А стоили эти учебники в моё время столько, что их можно было сдавать в макулатуру и получать небольшую прибыль.

Американские учебники были очень дорогими, поэтому я часто пропадал в школьной библиотеке, где среди множества книг я бесплатно находил то, что искал.

— Тринити, у тебя есть книги и учебники? — спросил я.

— Конечно, — ответила Тринити. — У меня есть почти все учебники и книги. Именно это и имел в виду Штерн, когда говорил, что я буду тебе помогать. Ты же не надеешься, что я буду подсказывать тебе у доски и на экзамене?

— А где вы их взяли? — спросил я. — Ты же говорила, что тебе доступны только знания из интернета. А там многих учебников нет.

— Люди индиго помогли отсканировать, — улыбнулась Тринити, глядя на меня с экрана телефона.

— Так вы ещё и пиратством промышляете? — рассмеялся я.

— Чем мы только не промышляем, — в шутку вздохнула Тринити. — Цель оправдывает средства. Тем более что часть книг и учебников пишут наши люди.

— А их тут много? — спросил я.

— Очень много, — ответила Тринити, — но не старайся их вычислить. Они не признаются. Конспирация.

— А русские учебники тоже есть? — спросил я.

— У меня всё есть, — кивнула головой Тринити. — Хочешь испытать ностальгию?

— Было бы неплохо, — мечтательно улыбнулся я.

— А как ты собираешься вернуть планшет? — неожиданно спросила Тринити.

— Пойду работать официантом, нужно будет заработать денег, взять в кредит другой планшет и погасить кредит. Квитанции покажу папе.

— Любишь ты всё усложнять, — улыбнулась Тринити.

— А есть пути проще? — спросил я.

— Я уже всё сделала, — сказала Тринити.

— Что ты сделала? — удивился я.

— Когда твой папа звонил в школу, я вклинилась в телефонную линию, и голосом директора, всё объяснила, — спокойно сказала она.

— Ого! А что ты сказала? — спросил я.

— Я сказала, что за твой вчерашний героизм тебя наградили денежной премией и одним выходным днём. Поблагодарила твоего папу за такого сына. Похвалила его за воспитание.

— Это хорошо, — обрадовался я, — но он всё равно будет меня ругать за то, что я соврал про кредит.

— Пусть ругает, это полезно, — улыбнулась Тринити, поправляя чёлку, — скажешь, что не хотел хвастаться, поэтому придумал про кредит.

— Слушай, а планшет и телефон — это одно и то же? — спросил я.

— Функции идентичны, — ответила Тринити. — Но с большим экраном читать книги удобнее. Думаю, ты ещё не представляешь, сколько нам с тобой нужно будет прочитать за эти два года.

— Нам с тобой? — спросил я.

— Можешь теперь считать меня своим репетитором, — улыбнулась Тринити и надела очки на кончик носа.

Отлично! Всегда мечтал иметь собственного репетитора. Индивидуальные уроки в Америке стоят сумасшедших денег. А тут всё на блюдечке с голубой каёмочкой. Учиться с Тринити будет гораздо удобнее, чем с некоторыми учителями в школе.

На некоторых уроках в классе я просто скучал. Преподаватели не учили, а просто делали вид, что учат. Они 20 минут читали нам учебник, потом сгоняли в группы и давали лёгкие задания. Так мы тратили 90 минут урока. Было ощущение, что никто не проверяет наших учителей на профпригодность.

Присутствие Тринити в моей жизни очень и очень радовало. Я смотрел на солнце, пробивающееся сквозь высокие деревья и вдыхал хвойный аромат леса. Я вынул наушники, взял пару сэндвичей и стакан кофе и пошёл к воде. Нужно было обдумать, что теперь делать.

Я спускался по крутому склону и, слегка поскользнувшись, спугнул стаю уток. Они перелетели небольшой пруд и, от греха подальше, приземлились на противоположной стороне.

Я откусил сэндвич с тунцом и стал с чувством разжёвывать. Было очень вкусно. Тунец — это настоящая золотая рыбка Америки. Нигде он так не популярен, как здесь. Диетологи говорят, что тунец — это вместилище полезнейших для человеческого организма веществ. Тунец — это источник уникальных природных жиров «омега-3», которые на 50 % сокращают риск сердечнососудистых заболеваний. А ещё они улучшают функционирование мозга, зрение, являются противовоспалительным средством, способствуют снижению веса, и, по мнению некоторых учёных, являются профилактикой нескольких видов рака.

«Интересно, откуда я всё это знаю?» — спросил я себя и вдруг вспомнил, что нужно задать Тринити ещё один мучивший меня вопрос. Я похлопал себя по карманам и, не найдя телефона, вздрогнул и побежал обратно к дереву. Не дай бог, телефон пропадёт.

Телефон по-прежнему лежал на покрывале рядом с велосипедом. Я дал себе зарок больше никогда не бросать его где попало и держать его рядом с собой. Надев наушники и вернувшись на берег, я вызвал помощницу:

— Тринити, хочу тебя спросить.

— Слушаю, — ответила она.

— Я вот читал в интернете про Штирлица, — начал я, — прообразом его был настоящий разведчик Исаев. Там было написано, что Исаев — это псевдоним для разведывательной работы. А его настоящее имя было Всеволод Владимирович Владимиров. Это простое совпадение?

— Ты только не говори об этом Штерну, пожалуйста, — попросила Тринити, — это будет наш с тобой секрет.

— Ты не ответила на мой вопрос, — тихо сказал я.

— Понимаешь, у нас в те времена, — начала объяснять Тринити, — было не так много опытных дампов. Поэтому мы использовали всех, кто был, чтобы изменить ход войны.

— Ты хочешь сказать, что Штирлиц — это я?

— Тс-с-с! — ответила Тринити и приложила указательный палец к губам.

Новый друг

Прошло два месяца. Жить стало гораздо проще, так как у меня появилась новая цель. Я внимательно слушал преподавателей в классе, а по вечерам учился с Тринити. С ней получалось гораздо быстрее. Преподаватели были очень слабыми, создавалось такое впечатление, что систему образования в Америке специально подвергают деградации. Чего только стоит приказ директора не загружать учеников информацией во время урока больше 20 минут.

Ходил слух, что директор школы посетил очень дорогой семинар по повышению квалификации, где ему сообщили, что мозг подростка не может потреблять информацию продолжительное время. Ему доказали, что кора головного мозга не может находиться в возбуждённом состоянии дольше 15–20 минут. Поэтому все учителя получили строжайший приказ не «грузить» учеников дольше.

Мы начинали урок с небольшой лекции, а потом закрепляли материал в групповых играх. Большая часть преподавателей откровенно бездельничала, полагаясь на это указание директора. Мы находились в классе, и это было главной задачей школы. А что мы там делали — это никого не интересовало.

Свои расистские настроения я оставил, так как мы подружились с Мартином. Оказалось, что он обычный парень со своими достоинствами и недостатками. Мы во многом были не похожи друг на друга, что нас и привлекало. Он был немного безалаберным и рассеянным, но очень компанейским. У него была масса друзей. Однажды он пригласил меня на вечеринку к своему чёрному товарищу.

Вечеринка проходила в двухэтажном доме с бассейном. Родители организатора праздника куда-то уехали, чем и воспользовались 40 молодых парней и девушек. Приехал я сюда на велосипеде, так как всегда отказывался кататься с Мартином в его машине, не желая нарушать закон.

Музыка играла очень громко. Пиво лилось рекой. В центре комнаты стоял стол с закусками, добрую половину которого занимала гигантская чаша для пунша. Веселящиеся люди черпали пунш половником и начинали пить, не отходя от стола. Было ощущение, что все окружающие собрались для того, чтобы напиться.

Подростки были уже пьяными и начинали создавать пары для игр в любовь. В большой прихожей дома шла дискотека. Все танцевали, пытаясь не расплескать пиво из стакана в руке. Несмотря на размеры помещения, было очень тесно, поэтому я вышел на улицу. Там несколько пьяных парней и девушек плавали в бассейне. Погружаться в бассейн было принято с как можно большим количеством брызг.

Вдоль бортика веселились компании, которые выкуривали одну сигарету за другой. Несмотря на то, что я пришёл вместе с Мартином, он куда-то затерялся, и я пытался его найти. Я шёл вокруг бассейна и искал его глазами, параллельно кивая головой однокашникам.

Когда я прошёл весь бассейн, то увидел за углом дома компанию парней, которые передавали по кругу измятую сигарету. Мартин, который был среди них, выдохнул серый дым, помахал мне рукой и улыбнулся белыми зубами. Когда я подошёл, он заговорщицки подмигнул мне и шепнул:

— Билл, возьми. Затянись.

— Это что? — спросил я, уже догадываясь, что приятный запах жжёной травы вокруг не от газона.

— Веселящий газ, — ответил Мартин, протягивая коптящую сигаретку мне.

Я машинально взял её в руку. При этом окружающие взорвались хохотом и пристально смотрели на меня. Казалось, что эти десять глаз ждут, что я буду делать. В данный момент решалось, «лузер» я или «найс». Невежливо было отказываться, когда я уже держу эту штуку в руке. Нужно затянуться пару раз и незаметно исчезнуть. Пауза затягивалась, и это привлекало ещё больше внимания к моей персоне.

Понимая, что никто об этом не узнает, тем более что Тринити со мной нет, я затянулся. Я не ожидал, что фильтра в этой мятой сигарете нет, и вдохнул слишком сильно. Горло внезапно обожгло дымом, но почувствовал я это лишь когда мои лёгкие уже были полны. Я закашлялся, чем вызвал ещё одну порцию нездорового смеха присутствующих. Я кашлял, а этот горький запах дыма выходил из моего рта и носа, больно щипая рецепторы. Я сглотнул.

— Не выдыхай сразу, — мирно сказал Мартин.

Я осторожно затянулся ещё раз. На этот раз всё шло легче.

— Вдыхай полностью, что есть силы, — инструктировал мексиканец, друг Мартина.

Я подчинился и стал вдыхать до боли в лёгких. Когда я уже чувствовал, что пряжка ремня больно впивается в живот, я задержал дыхание.

— Держи дым внутри сколько есть силы, — продолжил мексиканец.

Я задержал дыхание настолько долго, насколько мог, пытаясь следить за своими ощущениями. Окружающие, не моргая, смотрели на меня. Я чувствовал себя довольно глупо, как будто лишаюсь девственности при всех.

Когда перед глазами начали кружиться белые искры, и не было сил задерживать дыхание дальше, я медленно выдохнул. Я старался выдохнуть весь дым, но каждый раз, когда я выдыхал ещё раз, из меня выходила очередная слабеющая порция дымка. Сигаретку у меня уже забрали и потеряли ко мне всякий интерес.

Я стоял в толпе увлечённых парней и думал: «Неужели я теперь наркоман?». Я пытался почувствовать что-то новое, но всё было по-прежнему. Ощущения были те же, как и когда я пришёл сюда минуту назад. Я однажды читал, что бывают люди, которых марихуана не берёт. Подождал ещё минуту, но ничего не происходило. Парни в компании уже вовсю, веселились и смеялись, показывая друг другу разные смешные рожи. Каждое движение вызывало в них смех.

Когда от сигаретки уже почти ничего не осталось, они сунули мне её в руки и пошли развлекаться в дом. Я посмотрел на затухающий вспушенный кончик окурка и начал искать, куда его выкинуть. Я стоял за углом дома и прислушивался к своим ощущениям.

Странно, прошло уже много времени, а меня не берёт. Спортивный интерес заставил меня затянуться ещё несколько раз, каждый раз задерживая дыхание. Я настолько увлёкся этим процессом, что держал остаток сигаретки за самый кончик ногтями, и после седьмой или восьмой затяжки, сильно обжёг пальцы. Непроизвольно тряхнув рукой, я выбросил эту гадость и, схватив мочки своих ушей, остудил руку.

Интересно, откуда такой рефлекс? Хотя действительно, мочки ушей, зачастую самая холодная точка организма. Почти природный радиатор. Чувствуя, что мне нечего больше тут делать, я пошёл в дом, пытаясь следить за своей походкой, чтобы почувствовать изменения. Ощущения не изменились. Очень интересно!

Похоже, Тринити не сказала мне, что люди индиго невосприимчивы к действию наркотиков. Хотя логично, что совершенные люди, которые должны двигать эволюцию вперёд, должны обладать сильным организмом. Жалко, конечно, что я никогда не смогу ощутить действие этой гадости. Но, видимо, природа ограничила избранных, зная об их любопытстве. В принципе, правильно: если избранные работают в правительстве, то никто не сможет посадить их на иглу и таким образом завербовать.

Я ещё двадцать минут ходил по дому, пытаясь найти тихое местечко. Люди вокруг помаленьку сходили с ума и начинали безумствовать. На втором этаже, где располагалось несколько спален, всё было занято. Это было понятно по звукам, раздававшимся за дверью. Я держал в руках большой стакан пива, но делал это только для того, чтобы не выделятся. Последней каплей для меня стала девушка в туалете, которая решила испортить ковровое покрытие этого заведения. Посмотрев на её обед и ужин, я решительно направился к двери.

Я был чужой на этом празднике жизни, поэтому сел на велосипед и покатил в сторону дома. Горло неприятно першило как от ожога. Я крутил педали и вдыхал свежий вечерний воздух. Очень ярко пахло цветами, было ощущение, что я не на асфальте велосипедной дорожки, а на свежескошенном лугу. Птицы устроили ночные пения и надрывались во весь голос. Сверчки трещали прямо в моё ухо.

Тут резко налетел ветер и качнул меня. Я почувствовал, как велосипед наклоняется, и с большим трудом сохранил устойчивость. Велосипедная цепь зашумела так, что я испугался, что разбужу всех соседей. Видимо, пора её смазывать. Глаза сохли от набегающих порывов резкого ветра, и я старался сохранять постоянную скорость, чтобы не упасть. Руки резко вспотели и скользили на резиновых ручках руля.

В сумерках вечера, я увидел крышку колодца, к которой приближался. Я привычно направил свой велосипед по центру, чтобы проехать, но произошло невероятное. Я заехал на крышку колодца, а когда уже стал с неё съезжать, почувствовал, как проваливаюсь в глубокую яму. Я чуть не выронил руль от страха. Проведя самодиагностику, я осознал, что продолжаю ехать прямо.

Рубашка на моей спине вымокла и неприятно прилипала. Фонари вокруг светили особенно ярко и слепили меня. Все ощущения резко усилились, и я не понимал, что происходит. Каждый стык велосипедной дорожки воспринимался мной как падение в бездну. Я понял, что не смогу дальше ехать на велосипеде и попытался слезть с него. Плавно затормозил, испугавшись возникшей инерции. Потом резко опустил правую ногу и несколько минут не мог ощутить твёрдой земли, как будто заваливался набок вместе с велосипедом.

Наконец нога упёрлась в землю, и я понял, что стою на ней и держу велосипед в руках. Он стал очень тяжёлым и давил на меня со всей силы. Я с трудом удерживал его. Было очень страшно. Что со мной происходит? Я не успел ответить на свой вопрос, так как мимо пролетела полицейская машина и припарковалась на обочине в 100 метрах от меня, как будто поджидая.

Я ощущал их взгляды на себе. Я пытался идти вперёд, но ноги с трудом слушались, так как каждый шаг превращался в резкое падение вниз. Я очень боюсь высоты, и это было для меня настоящим мучением. Остановившись, я несколько минут вытирал свой лоб рукавом. Громкий скрип велосипедного шлема разрывал барабанные перепонки. И только тут дошло: я обкурился!

Я стоял на велосипедной дорожке и старался не смотреть на полицейскую машину. Достал телефон из кармана и стал делать вид, что остановился, чтобы отправить SMS. Всё было как в фильме «Матрица»: время то замедлялось, то ускорялось. По крайней мере, телефон я доставал около двадцати минут по ощущениям. Страх, который я испытал после прихода, не отпускал меня ни на секунду. Я смотрел в слепящий экран телефона и делал вид, что набираю что-то на клавиатуре, а сам краем глаза следил за полицейской машиной.

Машина стояла и никуда не двигалась. Они наверняка следили за моими движениями, так как на улице больше никого не было. Будь я пешком, я бы просто развернулся и пошёл в обратную сторону, но если я буду разворачивать велосипед, полицейские поймут, что моё поведение неестественно. Было очень страшно. Земля постоянно уходила у меня из-под ног. Все чувства обострились. Я не мог чувствовать хода времени и не понимал, что происходит.

Наступил небольшой провал в сознании, и когда я очнулся, я уже ковылял по велосипедной дорожке мимо этой злополучной машины с блюстителями порядка. Я, кажется, не давал своему телу задания двигаться. Оно почему-то стало двигаться само. Наступили постоянные провалы памяти. Поэтому я, пытаясь двигаться прямо и привыкнуть к постоянным падениям, которые ощущал, уже забыл про машину, которая осталась далеко позади. Да и что мне эти полицейские, если мои руки дрожали от страха.

Я ковылял вперёд и думал, что если бы сейчас кто-то подошёл ко мне сзади и задал любой вопрос, я бы настолько испугался, что умер бы от страха. Очередной провал в памяти закончился тем, что передо мной стоял господин полицейский и одними губами говорил что-то. Странно, что я не испугался. У меня было чувство, что всё это происходит не со мной, а я смотрю фильм. Полицейский говорил, а звука не было. Я стоял и глупо смотрел то на него, то на велосипед, то на телефон.

Когда полицейский уже стал проявлять неудовольствие от того, что я ему ничего не отвечаю, я вдруг услышал, что он говорил:

— Что вы тут делаете, молодой человек? Вам плохо?

Нужно было срочно ответить ему, но я открывал рот как рыба и не мог выдавить из себя звуки. Страх исчез, но пришло полное непонимание, что я делаю. Я смотрел на себя со стороны и стал замечать, что машу рукой и показываю жестами, что я глухонемой. Мне показалось, что я делал это около десяти минут. Полицейский внимательно смотрел на мои движения и расширенные зрачки.

Я с трудом сдержал желание отскочить от него, когда рация зашипела. Животный страх. Скорее бы меня отпустило! Слова в рации звучали очень громко и непонятно. Полицейский что-то ответил и быстро убежал в машину. Они включили мигалки и, оглушив меня сиреной, умчались, скрипя задними колёсами. Пронесло! Ура!

Я стоял, вытирал липкий пот со лба и пытался понять, было ли это на самом деле. Я решил идти домой. Оставался всего один километр. Велосипед был очень тяжёлым, так как шли мы в горку. Мои усилившиеся чувства, создавали ощущение, что я поднимаюсь на Эверест. Я уже стал смотреть по сторонам, пытаясь найти кусты, куда я выкину этот дурацкий велосипед. Волосы мои были мокрыми, несмотря на вечернюю прохладу. Приглаживая их, я вдруг понял, что на мне нет шлема.

Когда я успел его снять? Судя по всему, память моя запуталась. Я огляделся и увидел шлем в передней корзине велосипеда. Когда я его туда положил? Ох. Скорее бы меня отпустило. Я очень сильно испугался, когда понял, что скоро мне нужно будет объяснять родителям своё состояние. От этого страха я снова потерял память и очнулся уже в своей постели.

Я лежал в вечерних сумерках в своей комнате. Кровать воспринималась мной как водяной матрас, так как я постоянно проваливался, когда пытался повернуться. Поэтому я решил лечь на бок, смотреть в окно и не шевелиться. Стало гораздо легче. Я очень хотел холодной воды, но боялся встать. Облизывал свои сухие губы и пытался протянуть время. Постоянно засыпал и просыпался вновь, не понимая, сколько прошло времени.

Очередной сильный приступ страха наступил тогда, когда я увидел луч света от открываемой за моей спиной двери. Я услышал очень громкий и звонкий голос, от которого по моему телу побежали мурашки:

— Билл, ты спишь?

Это была моя мама. Я услышал её шаги. Она подошла ко мне и внезапно сделала то, что я никак не ожидал. Такого страха я за этот вечер ещё не испытывал, а, может, и за всю жизнь. Видимо, она просто потормошила меня туда-сюда за плечо, но ощущалось это по-другому. Мне показалось, что меня схватил тираннозавр и со всей силы стал раскачивать мощной шеей вперёд-назад. Ускорение было таким сильным, что меня чуть не вырвало. Я сжался в комок и попытался сделать вид, что крепко сплю.

Хлопнувшая дверь и очередная потеря памяти закончили этот кошмарный вечер.

Кризис

Проснулся я от ощущения, что я высох и внутри меня песок. Мне казалось, что я 40 дней ходил с Моисеем по пустыне, но меня забыли поить в дороге. Не знаю почему, но я точно знал, что если в течение минуты мой организм не получит жидкости, то я рассыплюсь как сгоревший лист бумаги. Думаю, если бы сейчас мне предложили ключи от Bentley в обмен на то, чтобы я потерпел 10 минут, я бы послал искусителя подальше и убежал бы в ванну к вожделенному крану.

Я сорвался с места и на затёкших ногах побежал в ванну, открыл блестящий кран и прильнул к нему губами. Живительная слегка тёплая влага наполняла меня, но я продолжал испытывать жажду. Я пил мелкими глотками, ощущая, как вода понемногу охлаждается и становится ещё вкуснее. Пальцы уже замёрзли держаться холодную раковину, а я всё не мог напиться.

Через несколько минут я почувствовал себя довольным жизнью. Я пытался вспомнить вчерашний вечер, но он всплывал в памяти лишь фрагментами. Единственное, что я помнил отчётливо, — это сильный страх. Я пытался понять, что люди находят в этой волшебной траве. Единственное удовольствие, которое я испытал, было в том, что это, наконец, закончилось.

Я пошёл в комнату и нашёл свои джинсы под кроватью. Из кармана достал новый телефон и решил посмотреть, сколько сейчас времени. Оказалось, что до начала занятий в школе осталось всего 15 минут. По телу пробежали мурашки. Хотя нет, сегодня же суббота. Это же логично — никто не будет устраивать алкогольную вечеринку в будний день. Это хорошо. За два дня я успею придти в себя.

Очень хотелось рассказать кому-то о своих вчерашних ощущениях. Кстати, было бы неплохо связаться с Тринити. У нас на сегодня назначен урок, и мы должны научиться умножать матрицы друг на друга. В нашей с ней учёбе не было выходных.

Я уже взял в руки планшет с наушниками, но, почувствовав дикий голод, решил спуститься вниз в кухню. Родители ещё спали, поэтому я спокойно достал половину индейки из холодильника, налил себе томатного сока и отправился в спальню.

Там я сел с ногами на подоконник. Я сидел и рассматривал то, что происходит за окном. Уже было светло. Я с большой охотой поедал вкусную индейку. Она чем-то напоминала строганину, так как внутри была заморожена до инея. Я запивал её холодным томатным соком и ёжился от холода. Нужно было налить горячего чая, но зашумевший чайник мог разбудить родителей. А мне хотелось успеть придти в себя до разговора с ними.

Когда большая индейка кончилась, я почувствовал себя сытым, слез с подоконника и лёг в кровать, закутавшись в одеяло и пытаясь согреться. От еды меня разморило, и я снова уснул. Не знаю, сколько прошло времени, но проснулся я от звонка телефона. Звонила Тринити.

— Владимир, с тобой хочет поговорить Штерн, — сказала она, забыв поздороваться.

— Соединяй, — спросонья сказал я.

— Билл, ты хоть думаешь своей головой? — без вступлений начал кричать Штерн.

— А что случилось? — спросил я.

— В твоём дампе мы обнаружили следы каннабиоидов! — кричал Штерн. — И тут может быть всего две причины. Первая: ты растение, и твой организм в ходе эволюции научился выделять каннабиоиды для защиты от палящего солнца и от травоядных. Второй вариант: ты употреблял наркотики.

— Незачем так кричать, — обиженно сказал я, — я вчера сделал всего пару затяжек для компании.

— Не зачем? — продолжал кричать Штерн. — А если бы вчерашние полицейские забрали тебя в отделение? Если бы они обнаружили в твоей моче наркотики? Если бы они поставили тебя на учёт?

— Я больше никогда не собираюсь их употреблять, — оправдывался я.

— Это в твоих интересах, — смягчившись, продолжил Штерн. — Ты пойми, если правительство или журналисты найдут тебя в базе данных полиции, это даст им повод помешать нашей миссии.

— Я сделал все нужные выводы, — сказал я, но ответа не последовало.

Штерн, как всегда, отключился, не прощаясь. Не удивлюсь, если он англичанин. Я посмотрел на экран телефона и ещё раз убедился, что звонок завершён. Вместе с этим звонком завершился и мой первый опыт по употреблению наркотиков. Слава богу, родители ничего не заметили, и этот случай прошёл для меня бесследно.

Через два дня мы обедали с Мартином в школе и разговаривали на эту тему:

— А ты чего так рано слинял в тот раз? — спросил Мартин.

— Я плохо себя почувствовал, поэтому решил ехать домой, — сказал я.

— А я, наоборот, почувствовал себя очень хорошо! — рассмеялся Мартин. — Ты бы видел, какую цыпку я подцепил в тот вечер.

— Слушай, а ты давно куришь «травку»? — спросил я.

— Первый раз я попробовал два года назад, — улыбнулся Мартин. — Но я делю это редко, только иногда с друзьями. Ты не дрейфь, она зависимости не вызывает.

— А где вы её берёте? — спросил я.

— Ну, если тебе надо, я могу попросить у Диего, — сказал Мартин, — я всегда беру только у него. А то знаешь, могут «химку» подсунуть. Её, говорят, делают на растворителе, а он выпаривается не полностью, поэтому может быть тяжёлый отходняк. Ты «химку» узнаешь сразу, она дерёт горло, а не лёгкие. Ещё один признак — пепел от неё не белый, а серый. В общем, если хочешь интоксикацию организма, обращайся к обычным барыгам, а у меня свой проверенный канал.

— Ты хочешь сказать, что уже не первый раз покупаешь эту дурь? — удивился я.

— Тихо! — прошипел Мартин. — Не обязательно так кричать. Тебе хорошо говорить, у тебя нормальная семья. А мне иногда нужно расслабляться.

— А что не так с твоей семьёй? — удивился я. — Они платят за твою учёбу в престижной школе. Мне кажется, это о многом говорит.

— Знал бы ты, чего это стоило моему отцу, — смутился Мартин. — Знаешь, вам, белым, не понять, как тяжело выбиться из этой трясины, в которой живёт моя семья и наши предки. Нас постоянно угнетают. Нам не дают нормальной работы.

— Не говори ерунды, — махнул рукой я.

— Ты что, не замечаешь? — спросил Мартин, глядя мне в глаза. — В Америке большой разрыв между богатыми и бедными. Такие, как ты, родители которого владеют огромной фермой, учатся в престижных школах, а потом поступают в Йель или Стэнфорд. А такие семьи, как моя, не смогут платить за такой трамплин.

— Трамплин? — уточнил я.

— Ну, вот смотри, — активно начал Мартин, — твоя семья зарабатывает прилично, поэтому имеет хорошую кредитную историю. Они могут получить кредит на твоё образование. Ты выучишься в престижном университете, и потом тебя с радостью возьмут на хорошую работу, где ты сможешь строить карьеру.

— А что мешает тебе? — спросил я.

— Не перебивай, — продолжил Мартин, — работая на хорошей работе, ты сможешь найти жену из хорошей богатой семьи. Вы родите ребёнка и сможете ему дать хорошее образование, когда он вырастет.

— Ну и сделай то же самое, — нетерпеливо сказал я.

— Тебе легко говорить, — повысив свой голос, сказал Мартин, — я не спрашивал своего отца, где он взял деньги на эту грёбаную католическую школу, но я точно знаю, что на нормальный колледж он заработать не сможет. Да и кредитная история у него испорченна с тех пор, как он брал огромный «Кадиллак» и не смог за него выплатить. Отец иногда пропадает на несколько дней, а потом я вижу в почтовом ящике повестки в суд. Чувствую, что эта школа станет для меня последней.

— И ты думаешь, курение травки может тебе помочь? — спросил я, не зная чем помочь своему другу.

— Знаешь, когда я покурю, я на несколько дней перестаю бояться своего будущего, — улыбнулся Мартин. — Похоже, я до старости буду работать на какой-нибудь бензоколонке. Могу же я насладиться сейчас своей молодостью? И это в моём будущем не самое печальное.

— А что? — спросил я.

— Не имея образования и нормальной работы, — продолжил Мартин, — я не смогу дать своим детям трамплин, чтобы они вышли из этого порочного круга. В общем, для нашей семьи всё решено этим чёртовыми белыми, которые не дают нам шанса подняться.

— Мартин, первый раз вижу, чтобы ты был таким пессимистом, — сказал я и похлопал его по плечу. — Хочешь, расскажу тебе анекдот на тему пессимистов?

— Давай, — ответил Мартин и, глядя на меня исподлобья, стал пить колу через трубочку.

Я сделал положенную паузу перед рассказом и начал:

— Сидит недовольный мужчина в своей машине и рассуждает: «Жена — стерва; друзья — предатели; жизнь — дерьмо». Сидит, расстраивается и почти плачет. На заднем сидении сидит его ангел-хранитель и записывает в блокнотик: «Жена — стерва; друзья — предатели; жизнь — дерьмо». После того, как записал, говорит: «Странные у него всегда желания и, главное, одни и те же каждый раз. Ну, раз хочет, придётся исполнять».

— Прикольно, первый раз слышу такой анекдот, — сказал Мартин, когда закончил смеяться. — Надо будет Диего рассказать, ему понравится.

— А тебе не кажется, что этот твой Диего, торгующий наркотой — опасный тип? — спросил я.

— Ничего он не торгует! — обиделся Мартин. — Думаешь, если он мексиканец, значит, торгует наркотой? Вы, белые, все одинаковые.

— Вся школа у него тарится, — спокойно ответил я. — Но если я ошибаюсь, то извини. Не хотел наезжать на твоих друзей.

— Да уж, пожалуйста! — ответил Мартин. — Если ещё раз захочешь залезть в мою личную жизнь, сначала разберись со своей.

— А что не так с моей? — спросил я.

— Ты, кажется, участвуешь в общественной жизни школы, — начал Мартин, — но нормальные ученики не считают тебя своим. Ты бы послушал, что про тебя говорит народ.

— И что они говорят? — спросил я.

— Они считают, — ответил заведённый Мартин, — что ты слишком стараешься казаться умным. Ты выскочка. Ты вечно лезешь вперёд. Пытаешься получить максимальную оценку и подлизываешься к преподавателям. В вечеринках и тусовках не участвуешь. С девчонками не мутишь. Многим вообще кажется, что ты гей.

— Тебе тоже так кажется? — удивлённо спросил я.

— А откуда я знаю? — ехидно спросил Мартин. — Если хочешь доказать обратное, давай закажем девочек. Деньги-то у тебя всегда есть.

— Я никому ничего не собираюсь доказывать, — ответил я.

— Ну, тогда и тусуйся с геями, — тихо сказал Мартин, взял свой поднос и пересел за другой столик.

Интересный поворот событий. Я думал, только в России не любят выскочек. Мне всегда казалось, что американцы более терпимо относятся к людям, которые стараются хорошо учиться, чтобы достичь большего в жизни. Как хорошо сказал Мартин, чтобы взобраться на трамплин.

По его теории трамплинов получается, что тем, кто уже был на верхнем социальном слое общества, легче оставить своих детей на втором этаже. А тем, кто внизу, нужно очень постараться, чтобы попасть на трамплин, который сможет их доставить выше.

Но Мартин сейчас ведёт себя неправильно: он видит, как я тружусь, чтобы забраться на свой трамплин для прыжка высоко вверх и лишает меня поддержки. Разве он не понимает, что, находясь вверху, я смог бы и ему помочь подняться? Наверное, зависть — самое разрушительное чувство в человеке.

Я нисколько не изменил свою линию поведения и продолжал учиться в прежнем духе. Я не стал никому доказывать, что я не гей. Я знал, что оправдываются только виноватые. Впоследствии я ещё пытался общаться с Мартином, но он стал меня избегать и больше времени проводил с Диего.

Диего действительно торговал наркотиками в школе. Это можно было определить по ходившим слухам и тому, как он одевался. У него были самые дорогие телефон и часы в школе. Он приезжал в школу на большом пикапе. Часто менял девочек. И, как грамотный наркодилер, он не употреблял сам. Это было видно сразу.

Не могу сказать, что в нашей школе многие курили наркотики. Я умел определять человека под кайфом, меня научила Тринити. Это несложно: нужно было просто внимательно наблюдать за людьми. Если они вели себя неестественно, это сразу вызывало подозрение.

Но главные признаки я мог наблюдать часто: сильно суженные или сильно расширенные зрачки, не реагирующие на свет; блеск глаз; изменение двигательной активности; изменение речи; беспричинное веселье, смешливость, болтливость, злобность, агрессивность, явно не соответствующие ситуации.

В той компании, в которой я общался, наркоманов не было. Все были отличниками и активистами. Я бы не назвали их идеальными людьми, так как с ними зачастую было скучно. Особенно от их занудства. Казалось, что эти «ботаники» созданы для того, чтобы их слушали. Сами они могли слушать, только постоянно перебивая. Они были уверены, что их собственные мысли гораздо важнее для собеседника, чем его.

Прошёл год, я учился в последнем классе и уже рассылал запросы в лучшие колледжи. Наблюдая со стороны за Мартином, я видел, что он зачастую находится под кайфом. И, судя по тому, что он ведёт себя каждый раз по-разному, я сделал вывод, что он употребляет не только марихуану. Нельзя бросать друзей в беде, поэтому я решил выяснить, чем он балуется. Я знал лёгкий способ.

Однажды я поймал его в школе, подошёл к нему и, давая ему свой телефон, сказал:

— Мартин, тут с тобой хотят поговорить.

Лечение

Мартин поднёс телефон к уху, поёжился и уже через несколько секунд отдал мне телефон обратно.

— Там короткие гудки, — обиженно сказал Мартин. — Билл, что за шутки?

Я забрал телефон, извинился и ушёл, понимая, что нужный мне дамп снят. В этот же вечер Тринити обнаружила в крови дампа Мартина следы морфина. Покопавшись в его памяти, Тринити сказала:

— Володя, он уже не сможет помочь себе сам. Он употреблял три вида наркотиков в течение двух лет. Поддерживать его ветку развития не имеет смысла.

— Тринити, ты пойми, он мой друг, — сказал я. — Давай поможем ему справиться с зависимостью.

— Понимаешь, — мягко сказала Тринити, — только он сам мог бы помочь себе избавиться от психологической зависимости. Но он не захочет. В его мозгу уже снизилось количество опиоидных рецепторов. У него повышенная выработка глутамата. Снизилась выработка эндорфинов. У него выработалась физическая зависимость.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сказал я, — неужели такой мощный компьютер, как ты, не может найти способ лечения такой распространённой болезни?

— Однажды его родители, узнав, что он употребляет наркотики, — начала рассказывать Тринити, — заперли его в комнате, прицепив наручниками к батарее. Он тогда испытал такую дикую ломку, что больше никогда не захочет повторить её.

— Ломку? — спросил я. — Я всегда удивлялся, как человеческий организм привыкает к химии до такой степени, что начинает так яростно требовать добавки. Я никогда не испытывал подобного и не могу понять механизма.

— Если хочешь, я тебе могу объяснить на пальцах, как формируется привыкание к наркотикам, — сказала Тринити.

— Будет очень интересно, — искренне ответил я.

Тринити придвинулась ближе к камере и, зачем-то оглянувшись, начала рассказывать тихим голосом:

— Основное действующее вещество героина — это диацетилморфин. Для простоты будем называть его морфином. По всему организму человека в нервной системе расположены специальные опиоидные рецепторы. Это своеобразные датчики. Как только они чувствуют морфин в крови, они возбуждаются и дают ощущение эйфории, расслабления и обезболивания.

— А зачем нужны эти рецепторы? — спросил я. — Ведь если бы их не было, то и наркоманов бы не было.

— Странный вопрос, — ответила Тринити. — Если природа сделала эти рецепторы, значит, они необходимы. Воздействующие на них вещества вырабатываются в железах внутренней секреции. С помощью этих химических элементов, которые передаются через кровь, мозг подаёт команды организму. Например, если тебя укусил волк и продолжает гнаться за тобой, головной и спинной мозг моментально дают команду железам впрыснуть в кровь такие вещества, которые воздействуют на внутренние рецепторы так, что ты будешь находиться в шоке и бежать сломя голову не чувствуя боли.

— Например, адреналин? — уточнил я.

— В том числе и его, — кивнув головой, ответила Тринити. — Так вот, продолжу о зависимости наркоманов. При постоянном воздействии морфина он угнетает синтез эндорфинов и снижает чувствительность рецепторов.

— Эндорфины — это что? — уточнил я.

— Эндорфины — то же самое, что и морфин, — улыбнулась Тринити. — Только их вырабатывает сам организм. Они способны уменьшать боль, аналогично опиатам, и влиять на эмоциональное состояние.

— А они зачем нужны? — спросил я.

— Вот у спортсменов, — начала объяснять Тринити, — эндорфины часто вырабатываются вместе с выделением адреналина. При долгих тренировках в организме выделяется адреналин, усиливается боль в мышцах и, вследствие этого, начинают вырабатываться эндорфины, которые уменьшают боль, повышают реакцию. Поэтому спортсмены через некоторое время не могут обходиться без тренировок. И им нравится уставать. Они от этого получают удовольствие. Или другой пример.

— Какой? — спросил я.

— Обжорство, — коротко ответила Тринити и начала уточнять. — Эндорфины, которые ещё называют гормонами счастья, больше всего выделяются тогда, когда задействовано максимальное число рецепторов: обонятельные, зрительные, осязательные или вкусовые. Когда мозг понимает, что в организм поступает вкусная пища, он вырабатывает большую дозу эндорфинов. Поэтому ты чувствуешь такой комфорт после еды. Некоторые люди так подсаживаются на этот способ получения эндорфинов, что начинают есть не потому, что голодны, а потому, что им нужна новая доза эндорфинов. Они, по сути, тоже, природные наркоманы.

— Очень интересно, — улыбнулся я.

— Наркоманы, в отличие от обжор, — продолжила Тринити, — из-за постоянного употребления наркотиков теряют способность к внутреннему синтезу эндорфина. Более того, их датчики-рецепторы теряют чувствительность и к искусственным веществам, например, к героину. Им приходится постоянно повышать дозу. Если они прекращают приём героина, то происходит полное или частичное отключение противоболевой системы. Они начинают испытывать дикую боль по всему организму, у них не вырабатываются собственные эндорфины, отвечающие за противоболевое воздействие. Так они испытывают страшную ломку. А однажды испытав дикую боль ломки, они ни за что не согласятся добровольно повторить её. Они сделают всё, что угодно, чтобы достать дозу. Вот могу объяснить появление зависимости на примере твоего друга Мартина.

— Давай, — заинтересовался я.

Тринити отпила из стакана с водой и начала рассказ:

— Сначала его организм легко вырабатывал эндорфины, естественным образом. Когда он смеялся, радовался, целовался, обнимался, вкусно кушал — он получал эндорфины и вместе с ними ощущение удовольствия. Так работает нормальный человеческий организм.

— А потом? — спросил я.

— Потом он попробовал марихуану, — продолжила Тринити, внимательно глядя на меня с экрана планшета. — При курении марихуаны в организм поступают каннабиоиды, которые воздействуют на рецепторы. Человек чувствует либо эйфорию и возбуждение, либо угнетённое состояние и сильный страх.

— Знакомо, — улыбнулся я.

— При постоянном употреблении марихуаны, — продолжила Тринити, — эти рецепторы снижают свою чувствительность, и требуется увеличение дозы или переход на другой вид наркотика. Что и произошло с твоим Мартином. Его друг Диего постарался. Хоть марихуана и не вызывает физической зависимости, она заставляет человека крутиться в кругах, где легко попробовать нечто более тяжёлое.

— Убить бы этого Диего, — со злостью сказал я.

— Я тебя понимаю, — улыбнулась Тринити. — Когда Мартин принимал героин, он распадался в печени в морфин. Его опиоидные рецепторы стали получать морфин вместо эндорфинов и привыкли к нему. Железы, поняв, что эндорфины больше не нужны, прекратили их поставку в организм. С тех пор, чтобы избежать ломки и боли, за неимением эндорфинов Мартину требуется морфин.

— Слушай, Тринити, — задумчиво сказал я. — А почему нельзя наладить организм Мартина и запустить поставку эндорфинов заново?

— Можно, — кивнув головой, ответила Тринити. — Но его опиоидные рецепторы уже отвыкли от эндорфинов. Они их просто не почувствуют, а без воздействия на них любой организм начинает испытывать боль. Если хочешь испытать подобную зависимость, можешь отказаться от еды на неделю. Через неделю будешь ощущать зависимость от еды, похожую на наркотическую. Только нужно будет ещё добавить боль во всём теле, судороги, запор и так далее.

— Значит, мы не сможем помочь Мартину? — расстроено просил я.

— Почему для тебя это так важно? — спросила Тринити.

— Не знаю почему, но я чувствую, что он мне нужен, — сказал я. — Мы в ответе за тех, кого приручили.

— Ладно, я попробую кое-что сделать, — сказала Тринити, — но за результат не ручаюсь.

— Спасибо, Тринити! — сказал я. — Ты меня всегда выручаешь.

Тринити уже отключилась и не ответила. В это время в дверь моей комнаты постучали, и вошла мама. Её правая рука была спрятана за спиной. Она села у письменного стола и спросила:

— С кем ты тут разговаривал?

— Мартин звонил, — соврал я.

— Что-то его уже год не видно, — вздохнула мама. — С ним всё в порядке?

— Он не жалуется, — ответил я, не желая продолжать эту тему.

— Тут тебе письма пришли, — улыбнулась мама и достала конверты.

Я взял их, затем включил настольную лампу и посмотрел на адреса отправителей. Это были три колледжа, в которые я отправлял анкету и запрос на поступление. Очень интересно. Моя судьба лежала внутри. Я стоял и думал, открывать ли их при маме. Там мог быть отказ или приглашение. И почему бы этим колледжам не ставить штампы прямо на конверте: «принят» или «не принят». Всем хочется подольше сохранять интригу.

Я решил не стесняться мамы и стал открывать конверты. Там лежали длинные и запутанные письма, смысл которых всплывал не сразу. Через две минуты мы с мамой уже знали, что три престижных колледжа приглашают меня на учёбу. Ура!

— И какой ты выбираешь? — спросила мама, заглядывая мне в глаза. — Давай рядом с домом?

— Я спр… — осёкся я, а потом продолжил. — Я подумаю несколько дней. Не хочу принимать поспешных решений.

Мама разочарованно вышла из комнаты, а я быстро включил планшет и рассказал Тринити о новостях, потом спросил:

— Тринити, как ты думаешь, куда мне лучше поступить?

— Дай мне время подумать, — сказала Тринити и отключилась.

Прошло три дня, Тринити не отвечала мне по поводу выбора колледжа, хотя мои родители уже теряли терпение. В обеденный перерыв ко мне подошёл школьный полицейский и попросил пройти с ним. В его кабинете сидело ещё два полицейских и мама Мартина. Я испугался, что с ним что-то случилось. Полицейский подошёл ко мне, сел на краешек стола и спросил:

— Уильям, когда ты последний раз видел Мартина?

— Мы с ним нечасто общаемся в последнее время, — ответил я. — Но я видел его в коридоре четыре дня назад.

— Он выглядел обеспокоенно? — спросил полицейский.

— Он выглядел как всегда, — ответил я.

Полицейский задал ещё множество однотипных вопросов, пытаясь сделать так, чтобы я устал и проговорился. Мать Мартина была заплаканной и периодически всхлипывала, держа у носа платочек.

Судя по допросу, выходило, что Мартин не появлялся дома уже два дня. Его телефон не отвечал. Последний раз его видели родители утром, а в школу он не пришёл. О том, что он употребляет наркотики, никто даже не обмолвился. Я тоже не стал выдавать полиции этот факт, не желая превращаться в доносчика.

Когда меня отпустили, я пошёл в туалет и там, надев наушники, подключенные к телефону, спросил:

— Тринити, где Мартин?

— Ты же сам недавно просил ему помочь? — спокойно ответила Тринити. — Вот мы и помогаем.

— А где он? — спросил я.

— Это для тебя не важно, — ответила Тринити. — У нас свои методы излечения наркоманов. Ты, пожалуйста, не вмешивайся.

— Но с ним всё будет хорошо? — спросил я.

— Не могу обещать на сто процентов, — ответила Тринити, — но мы постараемся.

С тех пор до самого колледжа я не видел Мартина. Учёба в школе закончилась. Тринити со Штерном настояли на выборе колледжа вдали от дома. Отец не смог заплатить за учёбу в нём, поэтому я, не без помощи Тринити, оформил кредит на 20 лет. Платить полагалось уже после учёбы. Колледж был очень престижным и находился в Лос-Анджелесе, это примерно 350 километров от моего города Тулар. Больше всего мне понравилось то, что внутри этого колледжа находился кампус, и можно было жить прямо в университетском городке.

С одной стороны, я был расстроен, что придётся покинуть родителей, а с другой — был рад, что смогу зажить самостоятельной жизнью и общаться с Тринити, когда захочу. Тринити настаивала, чтобы я летел в новый для себя город на самолёте. Но я решил проявить свой характер и выбрал поезд. Скоростной поезд стоил в два раза дешевле, а так как я взял огромный кредит на образование, мне полагалось экономить. В вопросе выбора транспорта меня поддержали бережливые родители. Мне очень нравилось передвигаться именно на поезде, а не на самолёте, так как я всё больше и больше боялся высоты.

Я предпочитал потерять день в поезде, а не испытывать сильный страх взлёта и посадки ради 30 минут полёта. Тринити не стала настаивать, поэтому, собрав пару чемоданов, я отправился на вокзал. Скоро начнётся взрослая совершеннолетняя жизнь в другом городе. Ура!

Поездка

Несмотря на то, что скорость поезда была в два раза ниже скорости общественного флипа, он считался скоростным. Я сидел у окна и рассматривал пейзажи Америки. Вокруг всё было очень аккуратным и ухоженным. Не было ни одного клочка земли, не обжитого человеком.

Я вспоминал, как раньше, в прошлой жизни, я ездил по России в поезде и уставал от видов бескрайних лесов и полей за окном. Большая часть пространства была не обжитой. Там властвовала только природа и редкие охотники. Мне казалось, что при таких размерах Россия должна была стать самой богатой. Но постоянные смены режимов правления, революции, реформы и непредсказуемость будущего мешали стать сильнейшей державой в мире.

Мне казалось, что у России есть специальная красная кнопка. Российское общество того времени напоминало мне одну мою знакомую, которую я знал в XXI веке прошлой жизни. Все говорили, что у неё тоже есть красная кнопка.

Она очень любила жаловаться на свою жизнь. Жила она, прямо скажем, небогато, но создавалось впечатление, что её это устраивало, так как позволяло жаловаться и мало работать. Иногда она на несколько месяцев или лет забывала, что у неё всё плохо, и устраивалась на хорошую высокооплачиваемую работу.

Так как она была очень талантлива, хитра и умна, её быстро замечали и начинали платить ей хорошую зарплату. Жизнь налаживалась. Её семья начинала её поддерживать и хвалить. Понимая, что всё хорошо, они начинали брать кредиты и жить на широкую ногу. Всё как в сказке: жили они плохо и несчастно, но произошло волшебство — и стали они поживать и добра наживать. По теории Мартина, эта дама, попав на второй этаж жизни, не знала, что ей теперь с этим делать. Ей на этом втором этаже одиноко, она там никого не знает.

Проходило определённое время, и ей становилось скучно. Жаловаться не на что. С подружками говорить не о чем. Поэтому она начинала доставать свою красную кнопку и делать разные глупости, например, заводила любовника, начинала опаздывать на работу, начинала требовать необоснованного повышения зарплаты, меняла работу переоценивая свои возможности, или начинала пить.

Когда благодаря этим её действиям жизнь рушилась, тут её эмоции начинали выплёскиваться со страшной силой. Она жаловалась на свою жизнь в подробностях. Она ругалась со своим мужем, работодателем, детьми, родственниками и так далее. Она вспоминала про своих старых подруг, и им теперь снова было, о чём говорить. Все вокруг её жалели, включая и её саму. И эта женщина, незаметно для себя, испытывала от этой жалости удовольствие. Она с этого момента хорошо знала, что ей делать и как горевать. А набранные в белую полосу жизни кредиты удлиняли её очередную чёрную полосу.

Мы неслись на большой скорости по бесконечному мосту, гениально перекинутому через широкую реку. Я смотрел в окно на проносящиеся небоскрёбы и думал про ту женщину. В принципе, очень удобная позиция. Ты по собственной воле попадаешь в беду, тебя начинают жалеть и тебе начинают помогать.

При этом можно валяться на диване лицом в подушку и периодически переворачивать её, так как она уже вымокла от твоих слёз. В это время все вокруг носятся и думают, как тебе помочь в сложившейся ситуации. Работать в такие моменты не надо, так как себя жалко. Когда начнёшь успокаиваться, получишь огромный контраст эмоций, от которого твоя кровь наполнится желанной порцией эндорфинов.

Вот, наверное, поэтому бескрайние поля, леса и реки зачастую мало освоены и удивляют своей бесконечностью, когда едешь в России на поезде. А причина одна — лень. Причём если бы я озвучил свои мысли в России, меня бы закидали помидорами, тухлыми яйцами и кирпичами. Ничто так не обижает людей, как правда.

В купе я был не один. Вместе со мной ехали три мексиканца, которые практически не говорили по-английски. Они весело смеялись и вели оживлённую беседу на своём языке. Испанский, кстати, очень красив. Чтобы не гадать, я подумал, что они едут в Лос-Анджелес на заработки. Ребята были крепкими и очень загорелыми, видимо, строители. Они всю дорогу попивали свои мексиканские напитки и их веселье нарастало.

Они примерно каждый час бегали курить в специальную комнату, которой оснащался любой поезд дальнего следования. Когда они возвращались, к навязчивому аромату их мексиканской еды примешивался неприятный запах табака. В общем, не очень приятное соседство для моего носа и ушей. Носу придётся потерпеть, а вот что делать с ушами, я знал.

Я включил свой планшет и вставил туда специальные наушники. Они не так качественно, как пикожучки, но достаточно хорошо заглушали разговор мексиканцев. Я загрузил первый попавшийся учебник и стал изучать интересный материал. Мексиканцы сначала косо поглядывали на меня и переговаривались, но потом потеряли ко мне всякий интерес.

Примерно через сорок минут мексиканцы снова активизировались. Они на ломанном английском языке пытались познакомиться со мной, но так как я активности не проявлял, они посчитали меня скучным и, угостив меня стопкой текилы с щепоткой соли, забыли о моём существовании. Текила мне не понравилась. Кактус, из которого она делалась, пах как медицинское лекарство. Не знаю, что латинос находят в этом напитке.

Ехали мы очень долго. И та романтика путешествия, которая меня радовала вначале, уже начинала растворяться. Я очень устал ехать в этом поезде и сильно хотел спать. В полудрёме я стал думать, как приеду в колледж, и что я там буду делать. Надо будет подобрать нужные предметы и при помощи Тринити выбрать преподавателей.

Полагаясь на «закон притяжения», я сидел и мечтал, чтобы у меня был хороший сосед по комнате. Мне предстояло жить в общежитии кампуса. Практически единственное, что я знал о городе Лос-Анджелес, — что это самый грязный город в США и что там есть Голливуд.

По громкой связи уже объявили, что мы въехали в город, когда я слипавшимися глазами увидел за окном смог. Горы и холмы, окружавшие город, не выпускали дым от многочисленных автомобилей, и можно было видеть то, чем я буду дышать ближайшие 4 года.

Невыносимо хотелось спать, поэтому я решил закрыть глаза на мгновение и сразу провалился в забытье. Дальше я ничего не помнил. Иногда до моего потерянного сознания доходили крики и какие-то толчки. Кто-то пытался меня разбудить, но у него ничего не получалось. Я был без сознания несколько часов.

Очнулся я от резкого неприятного запаха. Что-то влажное касалось моего носа. Я с трудом открыл глаза и сразу отвернулся от ватки с нашатырём. Голова невыносимо болела. Я смотрел вокруг, но комната, в которой я оказался, плыла перед глазами. Два полицейских оживлённо переговаривались, глядя на меня. Потом, когда они увидели, что я постепенно прихожу в сознание, один из них спросил:

— Уильям, что случилось?

Я лишь беззвучно прохрипел в ответ, чувствуя, что моё горло пересохло. Я с трудом сел на кожаном диване и, держась руками, чтобы не упасть, прошипел:

— Воды!

Один из полицейских убежал из комнаты, послышались булькающие звуки кулера. Второй в это время сел рядом со мной и приобнял за плечи, чтобы я не шатался. В его левой руке была зажата ватка с нашатырём. Я никогда не думал, что у него такой резкий и неприятный запах. Я очень старался не потерять сознание, так как второй порции этого запаха я не выдержу.

В это время прибежал второй полицейский и принёс два прозрачных пластиковых стаканчика с холодной водой. Один из них он вручил мне. Я протянул руку и взял его, но сил было мало, поэтому моя рука безвольно опустилась и немного пролила из стаканчика. Второй полицейский помог моей руке доставить стаканчик по нужному адресу, и внутрь меня начала литься живительная влага. В горле неприятно кольнуло, но я не обращал на это внимания. Я жадно пил, приходя в себя.

Мне вручили второй стаканчик, и я справился с ним уже без посторонней помощи. Когда я попил, я прокашлялся и спросил:

— Что со мной случилось? Почему я здесь?

— Проводник поезда обнаружил тебя спящим в купе. Он не смог тебя разбудить, поэтому, задержав поезд, вызвал полицию. Ты ехал без вещей?

— Почему? У меня было два чемодана, — ответил я, уже догадываясь, что произошло.

— Значит, это ограбление, — ответил полицейский. — У тебя что-нибудь болит? Ударили тебя?

— Ничего у меня не болит, — ответил я. — Похоже, те мексиканцы из моего купе напоили меня отравленной текилой.

Полицейские переглянулись друг с другом и улыбнулись. Один из них сказал:

— Ты как будто первый раз. Неужели тебя не учили, что не нужно принимать угощений от чужих людей?..

Старший полицейский взял телефонную трубку, нажал на одну из кнопок и сказал:

— Дежурный, нашли тех, кто ехал в купе с этим парнем без сознания? Он говорит, это были мексиканцы. Ну, ищите! Что за бардак?

— Так, Уильям. Сейчас мы запишем твои показания. Ты поможешь нам составить фоторобот этих людей? Кстати, сколько их было?

— Их было трое, — потерянно сказал я, — но я не смогу описать их, для меня они все на одно лицо. Стойте! А где мой компьютер и телефон?

В ответ полицейские рассмеялись во весь голос. Один полицейский вышел. Вместо ответа второй достал несколько чистых листов и ручку и сказал:

— Мы нашли тебя в том виде, в котором ты сейчас находишься. Мы пытались найти твоё удостоверение личности, но твои карманы пусты. Та одежда, в которой ты сейчас, — это всё, что тебе оставили. Это ограбление. Но ты не переживай, если это были твои соседи по купе, то мы их быстро найдём. Они же покупали билеты, да и камеры по всему вокзалу установлены. Только это не так быстро, как ты думаешь.

Похоже, я вмиг остался без компьютера, телефона, учебников, а, самое главное, без Тринити и Штерна. Всё же люди не готовы к таким резким переменам. Вроде бы в теории ты готов ко всему, но когда это случается именно с тобой, ты теряешься. У меня вроде было всё по плану, я был полностью готов к учёбе в колледже, а тут случилось непредвиденное. Тут никогда не скажешь, что лучше: постоянно готовиться к любой неприятности или решать проблемы по мере их поступления.

Как я теперь буду без советов своего помощника? Где я теперь возьму денег? Хорошо, что наличных у меня было немного, а за учёбу я заплатил кредитом полностью. Потом просто восстановлю кредитную карту и заживу как раньше. Кстати! Нужно же срочно позвонить в банк и заблокировать кредитку.

— Можно я позвоню в банк? — спросил я полицейского. — Мне нужно заблокировать пластиковую карточку.

— Конечно, — ответил полицейский. — У тебя есть право на один звонок… Ой! Ты же потерпевший. Звони, сколько хочешь!

— Спасибо, — улыбнулся я. — А можно ещё воды?

— Вот тебе телефон, — начал говорить полицейский, — за углом кулер, пей, сколько хочешь. Ты после банка позвони родителям, чтобы не беспокоились. И давай уже через 10 минут приступим к даче показаний. Искать по горячим следам эффективней.

— Спасибо вам большое, — ответил я.

Я и не предполагал, что полицейские могут быть такими обходительными. В их работе, где постоянно приходится находиться в опасности, можно легко потерять сострадание и другие добрые качества. Полицейским, как актёрам, приходится иметь несколько масок и играть разные роли. Да и не только полицейским, а всем людям. Это только в боевиках главный герой ходит весь фильм с одним выражением лица. И чем меньше эмоций в разных экстремальных ситуациях, тем круче он кажется.

Все нормальные люди имеют на вооружении множество масок. Целый день человек жонглирует этими масками, входя то в одну, то в другую роль. Можно для примера посчитать, сколько масок требуется вот этому полицейскому в жизни.

Я сидел на диване, постепенно приходя в себя от отравления. Кушал любезно предложенные мне вафли, пил воду и рассматривал полицейского, который заполнял полицейский отчёт по моему делу. Его грубые толстые пальцы неуклюже печатали на клавиатуре, а я в это время пил воду и считал маски, которые стоят на его вооружении.

— Извините, как вас зовут? — спросил я, чтобы продолжить свой эксперимент.

— Конрад Шенк, — ответил полицейский, не отвлекаясь от отчёта.

Я сделал необходимые звонки в банк и родителям, взял ещё два стакана воды и стал ждать, когда Конрад освободится. Загнув первый палец своей руки, я представлял, как Конрад просыпается утром в маске «отца семейства» и идёт чистить зубы и завтракать. Он с серьёзным видом, стараясь выглядеть строгим, но справедливым отцом, разговаривает с детьми. Потом на миг надевает вторую маску «любящего мужа» и целует давно вставшую жену, готовящую завтрак. Садится завтракать. Притворяясь, что одна и та же яичница с подгоревшим сегодня беконом его порадовала, он благодарит свою супругу широкой улыбкой.

Когда он через несколько минут выходит на улицу и целует на прощание жену, он надолго снимает две предыдущие маски. И пока идёт вдоль своего постриженного газона к машине, играет роль дружелюбного соседа. Эту третью маску с улыбкой сменяет строгая и эмоциональная маска «водителя города ангелов».

Загнув уже четыре пальца, я представлял, как Конрад опускает окно и кричит со злостью на не пропустившую его колымагу. Я представил, как он в этой четвёртой маске «водителя» злорадно улыбается, резко оттормаживаясь перед обидчиками. Потом представил, с каким видом он стоит в знаменитых пробках этого города, и как он, вжав голову в плечи, оглядывается по сторонам после того, как проскочил на красный свет или не пропустил пешехода.

Поставив машину на подземной парковке полицейского участка, Конрад надевает свою пятую маску «расслабленного коллеги» и, проходя по коридорам, здоровается с мужчинами за руку, а с женщинами — кивком головы. С теми, кого он хорошо знает, он перекидывается остротами.

Когда Конрад заходит в кабинет, опоздав на 10 минут из-за обычных пробок Лос-Анджелеса, он надевает шестую маску «провинившегося подчинённого» и осторожно объясняется со своим шефом. После того, как тот прокричался, Конрад надевает седьмую маску «внимательный профессионал». В ней легко отвечать на любые вопросы утренней летучки, даже если не знаешь ответа или весь вчерашний день проходил в маске «имитатора бурной деятельности (ИБД)».

После летучки и расстановки задач на сегодня можно выпить кофе и обсудить странное поведение шефа с коллегами. Это удобно делать в восьмой маске «если бы я был на его месте». Когда Конрад и его напарник отправляются на уличное патрулирование, нужна девятая маска — «как же скучно это делать и скорее бы обед».

Десятая маска нужна для общения с хорошими и милыми пострадавшими, кого жалко. Одиннадцатая — для преступников, чтобы они боялись. Двенадцатая — для «стукачей» и доносчиков. Тринадцатая маска, нужна для надоедающих граждан, которые обращаются в полицию по пустякам. Эта тринадцатая маска «устал вас слушать и зачем вызвали» мало помогает от настырных любителей ложных вызовов.

Гораздо эффективнее поступают врачи скорой помощи, когда устраивают надоевшим пациентам страшную месть, называемую «подводная лодка». Это когда под видом успокоительного вредному пациенту вкалывается сильное снотворное, смешанное с мочегонным средством. Конрад, надевая эту тринадцатую маску, иногда мечтал устроить некоторым «подводную лодку на грунте» со слабительным.

Кстати, выпитые мной стаканы воды уже давали о себе знать, поэтому я спросил Конрада, где у них тут туалет. Приводя себя там в порядок, я почему-то продолжал думать не о том, что случилось со мной, а о супермаркете масок. Такое со мной часто бывает в экстремальных ситуациях.

Чем сидеть, причитать, плакать и жалеть себя, накручивая неподъёмный снежный шар, я предпочитал отвлечься и искать положительные моменты в случившемся. Хотя если на секунду подумать об этом сейчас, когда я остался без вещей, телефона и Тринити, положительных моментов не найдёшь.

Гораздо проще будет смеяться над собственной глупостью тогда, когда я восстановлю свою банковскую карточку, права, паспорт и карту социального страхования. Кстати, хорошо, что я при помощи Тринити отсканировал все свои документы и выложил их в сеть. Можно будет найти компьютер и скачать их из электронной почты.

По поводу того, что я потерял связь с Тринити, я не беспокоился, так как знал, что они меня скоро найдут и пришлют мне новый компьютер и телефон для связи. Надежды на на то, что полиция найдёт мои гаджеты, было мало. Не думаю, что мексиканцы были настолько глупы, чтобы успеть наследить. Клофелинщики не такие.

Одно радовало: что мой телефон и планшет пригодятся мексиканцам не больше, чем кусок стекла туземцам. Мои гаджеты не включатся в чужих руках, в чём неоднократно убеждались мои родители и знакомые. Латинос не смогут продать планшет, поэтому им придётся его выкинуть или использовать как разделочную доску.

Когда я вернулся в кабинет, полицейские доказали, что не у всех действует искусство смены масок. Конрад уехал на вызов, поручив меня огромному крутому копу. Тот, похоже, насмотрелся боевиков или просто пытался казаться крутым. Когда этот здоровяк допрашивал меня, мне казалось, что я не потерпевший, а преступник. Всё было очень строго и грубо. Допрос длился около двух часов. Мне задавали одни и те же вопросы по нескольку раз и постоянно обвиняли в том, что показания не сходятся. Меня обвиняли в том, я не могу описать подозреваемых, отвечаю не сразу и тем самым мешаю расследованию.

Спас меня вернувшийся с задания Конрад, который понял, что они выжали из меня всё, что можно, и моё нахождение в участке становится бессмысленным. Конрад угостил меня кофе с привезённой ночной пиццей и, надев одну из наивных и очень добрых масок, предложил довезти меня до колледжа с мигалками. Я с радостью откликнулся на его предложение, так как было уже шесть утра, и через три часа я должен быть на зачислении, а город, встретивший меня негостеприимно, был мне незнаком.

Мы вышли из участка, и тут выяснилось, что гостям ездить в полицейской машине спереди запрещено. Конрад подвёл меня к задней двери, открыл её и привычным жестом, положив руку мне на голову, усадил меня сзади за большую прозрачную перегородку.

Хорошо ещё, что он не надел на меня наручники. Конрад включил мигалки и повёз меня в колледж — спасибо хоть без сирены. Я сидел у окна и разглядывал город, который переливался от наших мигалок разноцветными огнями. Мы ехали очень быстро, иногда пролетая на красный цвет светофора.

Я молил бога, чтобы никто не увидел меня выходящим из полицейской машины.

Первый день

Когда мы с Конрадом приехали в большой кампус, он вышел из машины. На улице стояли студенты с чемоданами. Они, как назло, смотрели на наше прибытие как на шоу. Пока полицейский обходил машину, я пытался сам открыть дверь, чтобы избежать впечатления, что я преступник. Но не смог, так как дверь открывалась только снаружи.

Конрад, похоже, не понимал, как это выглядит со стороны, поэтому, как ни в чём не бывало, выпустил меня из машины и вместо того, чтобы отпустить меня с миром, пошёл вместе со мной в здание.

— Посиди тут, — скомандовал он, направляясь в кабинет коменданта.

Через двадцать минут полицейский вышел с милой пожилой женщиной, которая смотрела на меня как на потерявшегося котёнка. Когда они подошли ко мне, она ласково сказала:

— Уильям, дорогой, пойдём, я покажу тебе твою комнату. Это лучшие апартаменты нашего общежития. Пошли быстрее, иначе ты опоздаешь на выступление директора. Через двадцать минут он будет произносить приветственную речь в другом здании.

Она ласково взяла меня сзади за плечи и повела прочь, со значением глядя на полицейского, который меня привёл. Конрад, в свою очередь, остановил меня подзывающим жестом, и когда я подошёл к нему, сказал:

— Вот тебе моя визитка. Позвони вечером, я расскажу тебе новости о розыске твоих вещей. Обязательно сообщи мне свои координаты и номер комнаты. Ты парень хороший, поэтому обращайся ко мне, если что. Не стесняйся. Удачи!

Я поблагодарил Конрада и крепко пожал его руку. Он почему-то сжал мою руку дважды, но я не обратил на это внимание. Я шёл с этой женщиной и думал, что всё, что случается, случается к лучшему. Как ещё я мог получить хорошее знакомство в полиции города, где проведу несколько лет.

— Пойдём быстрее, — поторопила меня комендантша, — меня зовут миссис Колинс. Если что-то понадобится, заходи не думая. Я сама родом из Тулара. Буду рада поболтать с земляком. Ты поторапливайся, скоро собрание, туда нельзя опаздывать.

Мы шли по очень длинному тёмному коридору первого этажа. Когда мы дошли до окна в самом конце коридора, она наклонилась, почти вплотную приблизила своё лицо к замку двери и стала колдовать там ключами. Я стоял и рассматривал ухоженные цветы на подоконнике. За окном коридора я увидел толпу студентов, которые спешили в одну сторону.

Миссис Колинс щёлкнула замком и, вручив мне ключ, улыбаясь, ушла. Я чуть задержался у входа, пожалев, что у меня нет кошки, и толкнул дверь. Я стал осматривать свою комнату. Первым, что бросилось мне в глаза, были чьи-то чемоданы, стоявшие у одной из кроватей. Похоже, кто-то уже занял себе место.

Кроватей было две. Я искал ванну или душ, но не нашёл. Похоже, эти удобства общие на весь этаж. Я сел и немного попрыгал на своей новой кровати. Потом за неимением вещей, чтобы занять её, смял подушку и поставил её в центр кровати. Хорошо, что тут есть два стола с хорошими настольными лампами. Будет, где заниматься по вечерам.

Я торопился, но всё же немного поразглядывал вещи своего соседа, аккуратно разложенные на кровати. Первое, что меня удивило, — что они были расположены как в музее, очень ровно. Замочки на двух чемоданах были аккуратно застёгнуты на одну сторону. Чемоданы стояли строго параллельно окну. Блестящая от крема обувь выстроена строго, как на параде. Внутри были установлены специальные устройства на пружинке, воткнутые в розетку. Всё выдавало в соседе аккуратиста. Это отлично! Я люблю порядок в своём жилище и согласен со специалистами по фэн-шуй, которые говорят, что любой бардак высасывает энергию.

Крики за окном вернули меня в реальную жизнь, и я вспомнил, что пора бежать на большое собрание всего колледжа. Опоздавший студент в простой одежде, которого привезла полиция — вряд ли обо мне сложится хорошее первое впечатление. Поэтому я сорвался с места и, прилично задержавшись у замка двери, побежал на улицу.

Там я присоединился к спешащей и редеющей уже веренице разноцветных и разнополых студентов и, опаздывая, побежал на собрание. Оно проходило в большом четырёхэтажном корпусе в огромнейшей аудитории, которая могла принять около пяти сотен студентов одновременно.

Парты уходили очень высоко и почти все были заняты студентами. В первых рядах все места были уже заняты, и мне пришлось очень долго подниматься по лестнице в узком проходе между партами. Пришлось ускорить шаг, так как позади меня кто-то уже начал своё выступление. С ощущением, что я только что поднялся на высокую гору, я сел за длинный общий стол. Только сейчас я смог отдышаться, успокоиться и начать осматриваться.

Студентов, а особенно их затылков, было очень много. Я сидел почти на самом верху и с трудом рассматривал трибуну, за которой кто-то выступал. После отравления клофелином, бессонной ночи и этого трудного подъёма на самый верх, у меня кружилась голова, и я с трудом понимал, что там говорят. У меня вообще возникало ощущение, что сейчас я потеряю сознание. Очень хотелось пить. Я всматривался вдаль в сторону трибуны и пытался сфокусировать своё уставшее зрение.

В это время открылась дверь и в аудиторию вошли два опоздавших студента: парень и девушка. Моё сердце чуть не остановилось. Я бы смог узнать её даже сквозь запотевшие очки, несмотря на то, что не видел уже почти 60 лет. Я пытался проморгаться, чтобы убедиться, что это не сон. Она поднималась по лестнице вместе с парнем, но это было так далеко, что я не мог разглядеть её лицо и фигуру отчётливо.

Студенты третьего ряда подвинулись и дали место опоздавшим. Девушка, поразительно похожая на Юлю, села так, что я мог видеть только её затылок и небольшую часть лица, когда она обращалась к тому мускулистому парню рядом. Они сидели так далеко, что я не мог с уверенностью сказать, что это именно Юля. Но мне так этого хотелось!

Я с трудом останавливал своё тело, которое без всякой команды хотело спуститься вниз, чтобы убедиться, что это моя любимая. Если это она, то это означало, что Тринити сдержала своё слово. Это означало, что я не зря прыгнул в тот день. Это означало, что я не зря сохранял свою верность. Я сидел и смотрел на неё издалека, стараясь уловить знакомые повадки. В это время внутри меня разгоралось пламя. Дышать было тяжело. Хотелось кричать от радости.

Меня не интересовал спортсмен рядом с ней. Я чувствовал, что столько всего вытерпел, что сокрушу любого, кто посмеет встать на моём пути. Лишь бы это была она! Будь у меня сейчас с собой ранец, я бы собрал его заранее, чтобы, как только кончится речь, которую я и так не слушал, бежать сломя голову за Юлей, чтобы убедиться, что это она. Через несколько минут мой сосед шикнул на меня, но я не сразу понял, что он недоволен тем, что я бессознательно тарабаню пальцами по столу, пытаясь ускорить течение времени.

Мои мучения длились целый час. Мне казалось, что меня тут заперли. И когда моё терпение уже почти лопнуло, директор пожелал нам успехов и пошёл к выходу из аудитории. Все студенты встали и начали хлопать, пока преподаватели уходили от доски. Я приготовился и уже стоял в проходе. И вдруг понял, что когда догоню Юлю, я не знаю, что ей скажу. Но сейчас это было не важно, главное — не упустить её.

Я запомнил её причёску и одежду и уже стал быстро спускаться, не обращая внимания на возмущение студентов, которых я нечаянно толкал. Я бежал вниз, пытаясь не упустить Юлю из вида. Она уже собралась и начала медленно двигаться к выходу в толпе людей. Мне ещё было далеко до неё, поэтому я ускорился и летел вниз, чувствуя себя как на мотоцикле в лесу. Я постоянно наступал кому-то на ноги. Шум возмущения усилился настолько, что студенты спереди уже стали заранее оглядываться на меня, несущегося сквозь толпу.

Когда Юля уже скрылась за входной дверью, я ещё сильнее ускорился и вдруг почувствовал резкий толчок и хруст швов своей куртки. Кто-то крепко схватил меня за шиворот и держал. Я, не оглядываясь, дёрнулся со всей силы назад в сторону обидчика, толкнул его и снова побежал вперёд. Почувствовав, что меня не держат, а только громко ругают, я выбежал в коридор.

Мои шансы догнать Юлю резко уменьшились в два раза, так как я не видел её в толпе, а коридор уходил в обе стороны, и я не знал, куда мне бежать. Я направился в ту сторону, куда шло чуть больше студентов, и через некоторое время выбежал на улицу. Я стал тщательно вглядываться в разбредающуюся толпу с высокого крыльца и стал понимать, что упустил её. Или она мне просто привиделась.

Ещё час я бродил по городку, но уже начались занятия, которые я пропустил. Поэтому, понадеявшись встретить Юлю позже, я побрёл к деканату, смотреть расписание.

Я в этот день специально посетил как можно больше лекций. В обед сходил в общую столовую и бродил среди столиков как сумасшедший, вглядываясь в лица. Денег на обед у меня не было, но голода я не чувствовал, так как был одержим поиском. Потом я сходил в библиотеку, но нигде Юли не было.

— Ну, ничего, — сказал я сам себе. — Встречу её позже. От судьбы не уйдёшь.

Проснулось моё шестое чувство. Я точно знал что Юля здесь. Это же чувство просыпалось во мне, когда я был эмбрионом и мог достоверно знать, что сейчас происходит. Я мог поклясться, что Юля сейчас в этом городке. Решив довериться этому чувству вечером, я пообещал себе продолжить поиски позже.

Уже стемнело, и я пошёл к себе в комнату. Ключ в этот раз мне не понадобился, так как за дверью был включен свет. Я постучался и, не дождавшись ответа, вошёл.

За столом возле кровати с вещами моего соседа сидел очень худой парень в огромных наушниках. Перед ним стоял очень большой ноутбук с поистине огромным экраном. Небольшой рост, худоба и огромные наушники делали его похожим на чебурашку. Он увлечённо двигал мышкой и рассматривал какие-то чертежи.

Я ещё раз осмотрел разложенные на его кровати, а теперь ещё и на столе вещи. Они лежали в строгом порядке, параллельно друг другу. Не желая пугать соседа, я сел на свою кровать и тут же заметил, что подушка, которую я смял и бросил посередине, была аккуратно уложена на место и отсутствием складок напоминала попку младенца.

Похоже, мой сосед не так прост, как кажется. Человек, который так аккуратно раскладывает свои вещи, а потом принимается за порядок на моей территории, определённо не будет сидеть со мной за бутылочкой пива и вести задушевные разговоры. Я не стал развивать свою мысль дальше, так как предпочитал не судить о людях поверхностно.

Я уже пять минут сидел с ногами на своей кровати, сняв ботинки, и ждал, когда мой сосед отвлечётся от чертежей, которые он просматривал на своём 24-дюймовом гиганте. Через десять минут экран его ноутбука стал затемняться, и там стала проявляться фигурка йога сидевшего в позе лотоса.

Сосед снял наушники и стал делать упражнения руками, потягивать спину и разминать шею. Делая зарядку, он крутил шеей в разные стороны. Когда он нечаянно повернул голову в мою сторону, он как будто не заметил меня и стал отворачиваться, но уже через мгновение опомнился и резко вздрогнул. Он вскочил со стула и, испуганно глядя на мен, крикнул:

— Ты кто?! Что тут делаешь?

— Я тут живу, меня зовут Билл, — дружелюбно улыбаясь, сказал я.

— Ты уверен? Когда я сюда заехал, тут было пусто. И где твои вещи? — спросил он, оглядываясь по сторонам и потирая правую мочку уха.

— Это долгая история, — ответил я, — но я тут оказался без вещей. Меня сегодня ограбили в поезде.

— Ты чего-то темнишь! — сказал возмущённый сосед. — Покажи свои документы, а не то я позову охрану.

— Документы у меня тоже украли, — наивно улыбаясь, сказал я.

— Посиди тут! — сказал нервный сосед и, взяв огромный ноутбук с собой и прикрываясь им как щитом, вышел и через секунду запер за собой дверь.

Вот это спектакль под вечер. Меня заперли в собственной комнате. Какой он недоверчивый и нервный. Похоже, я ещё хлебну с ним горя. Давно подозревал, что «закон притяжения» работает не всегда прогнозируемо и может притянуть не того соседа, какой нужен.

Вернулся сосед через 15 минут. Он прятался за спиной миссис Колинс, которая, увидев меня, начала истерично хохотать.

Встреча

Меня всегда удивляли люди, которые даже не стараются понравиться окружающим. Они считают, что если достигли полного и нерушимого порядка в своих делах, это автоматически возвышает их над теми, кто спокойно живёт в ограниченном хаосе.

Грегори был именно таким перфекционистом. После того, как миссис Колинс подтвердила мою личность, он даже не извинился. Но меня вполне устраивало такое соседство. У людей, которые на меня не похожи, я учусь гораздо больше, чем у таких же, как я. Не могу же я учиться у зеркала. Тут новый тип характера, который я раньше не встречал. Я буду подмечать его поведение и буду, глядя со стороны, знать, что такое плохо и что такое хорошо. Уверен, что достоинств у Грега тоже достаточно. Нужно просто приложить мою уверенность в себе к терпению и умению слушать, и мы станем друзьями. Но пока этого не произошло, нужно набираться терпения.

Я не видел смысла отвлекать Грегори от его ноутбука, тем более что программа для периодического отдыха уже звала его обратно к экрану. Мы успели поверхностно познакомиться и пожать друг другу руки, когда к нам вновь заглянула миссис Колинс и позвала меня поужинать. Её предложение было очень своевременным, так как последний раз я кушал в полицейском участке.

Комнатка, где жила миссис Колинс, была не очень большой и примыкала к комендантской. Мы сидели с ней как добрые приятели и поедали фасолевый суп, подогретый в железных тарелках на электрической плите. Мы отламывали большие куски от длинного французского батона и запивали горячим чаем. В чае плавали ягодки клубники, разрезанные пополам.

Миссис Колинс не давала мне раскрыть рот и как раз рассказывала, как научилась делать особенный лёд для напитков. Всё новаторство метода заключалось в том, что перед помещением формы для льда в морозильник она погружала в каждый отсек по свежей ягодке. Чай, охлаждённый по этой технологии, действительно был очень вкусным.

Мне очень нравилось, что консьержка не пытает меня и не расспрашивает подробностей моей жизни. Она просто соскучилась по общению, и пока ещё к счастью для меня рассказывала мне разные истории из жизни в колледже. Она работает здесь уже 20 лет и много повидала. Мне такой помощник будет очень кстати.

Было уже 22:30, когда я догадался спросить её, можно ли найти информацию о том, учится ли здесь девушка с русским именем Юля. Миссис Колинс, не спрашивая, зачем мне это нужно, позвонила своему приятелю охраннику и за десять минут выяснила, что Юли тут нет. Я расстроился. Потом охранник перезвонил сам и сообщил, что тут учится 14 девушек с именем Джулия. Миссис Колинс пообещала завтра сводить меня к своему приятелю и показать их фотографии. Это было уже что-то! Я вышел из комендантской радостным и от нечего делать, вышел на улицу.

Тут было очень темно. Лишь фонари на дорожке аллеи вдали освещали пространство строго перед собой. Эти фонарики стояли на уровне моего пояса, поэтому совсем не мешали смотреть на звёзды. Звёзд было много, и горели они очень ярко. Было полнолуние, но луна находилась почти на линии горизонта и практически ничего не освещала. Было тепло, и я решил прогуляться. Я прошёл до конца аллеи и, стоя у большого стриженого куста с синими и розовыми цветами, решил настроить своё шестое чувство для поиска.

Я смотрел вокруг и пытался понять, куда меня тянет в этом кампусе. Но моё предчувствие отключилось, хотя я по-прежнему знал, что Юля в этом городке. Но в какую сторону идти — мне не сообщалось. Время позднее, поэтому, скорее всего, она уже спит и из-за этого не притягивает моё слабое сверхъестественное чувство.

Я далеко ушёл от общежития и поэтому решил вернуться обратно, чтобы не заблудиться в незнакомом месте в темноте. Я шёл вдоль аллеи с редкими и слабыми лампами и по силуэтам видел, что на некоторых лавочках сидят студенты небольшими компаниями. Я шёл мимо них и краем глаза пытался найти Юлю. Но её тут не было.

Некоторые лавочки на аллее были предусмотрительно удалены от фонарей, и там я видел обнимающиеся и целующиеся парочки. Я улыбнулся этому и пошёл дальше. Когда я уже почти подходил к дому, то увидел тёмный одинокий силуэт, сидящий на лавочке. Эта девушка курила. Я как раз посмотрел на её тёмную фигуру в момент, когда она затянулась, и смог запомнить часть её лица, освещённого разгоревшимся огоньком от сигареты.

Всё произошло как в замедленной съёмке. Но я шёл дальше, проигрывая в памяти её лицо. Это точно была не Юля. Волосы у этой одиноко сидящей девушки были чёрными, и черты лица отличались. Я выкинул её из головы и пошёл дальше.

Когда я отошёл на три метра, мне в нос ударил до боли знакомый запах, смешанный с сигаретным дымом. Я сначала остановился и обернулся, и лишь потом смог понять, что принюхиваюсь. Чтобы не чувствовать себя глупо, я неожиданно для себя заговорил:

— Извините, не угостите сигареткой?

— Подходи, не стесняйся, — сказал невидимый образ.

Мои глаза ещё привыкали к этой далёкой от фонарей темноте, и я мог различить лишь пачку тонких сигарет, которую мне протянули. Тут было очень темно. Глядя на огонёк от сигареты во рту девушки, я неопытной рукой пытался взять одну сигаретку из почти полной пачки, при этом я заволновался и помял несколько штук.

— А можно зажигалку? — тихо спросил я.

— Может за тебя ещё, и покурить? — ответил издевающийся голос.

Девушка убрала пачку. Я услышал шорох. Внезапно темнота растворилась от сверкнувшей несколько раз, но не зажигающейся зажигалки. Но этих искр было достаточно, чтобы лицо этой девушки отпечаталось на сетчатке моего глаза. Я почувствовал, что что-то тут не то.

— На, зажги сам. Ты только потряси её, там, похоже, газ кончается, — сказал голос, который помаленьку начинал всплывать в памяти.

Я взял зажигалку и, не веря в такое чудо, тряс её полминуты. В это время симпатичная девушка затягивалась своей сигаретой и смотрела на меня. Я видел блики от фонарей, отражающиеся в её глазах. Потом я крутанул зубчатое колёсико зажигалки и тут же убрал лицо, чтобы не опалить брови. Огонь был неправильно отрегулирован и горел как факел. Он освещал лицо девушки во всех подробностях. Я автоматически зажёг свою сигарету и, затянувшись слишком сильно и закашлявшись, вызвал звонкий Дашин смех.

Когда я кашлял, я вспоминал тот тёмный вечер у жерла вулкана. Когда я осторожно затянулся второй раз, она сказала, смеясь:

— Я же предлагала покурить за тебя?

Мои глаза понемногу привыкали к темноте, и я смог рассмотреть Дашу. Она выглядела по-прежнему, только стала на несколько лет моложе. Нужно было проверить, помнит ли она меня, поэтому я спросил:

— А мы не встречались раньше?

— Какая банальная система подката к девушке, — рассмеялась она. — Ты хочешь познакомиться? Так и скажи.

— Ну, да, — сказал я. — Я Володя.

— Володя? — удивилась девушка. — Ты тоже русский?

— Да я пошутил, меня зовут Билл, — вовремя поправился я. — Я не русский. Родился тут, в Туларе. Это 350 километров отсюда.

— А я уж обрадовалась, — разочарованно сказала она. — Меня зовут Даша. Если бы тут было светло, я бы подумала, что издеваешься надо мной из-за моей национальности. Ты зачем русское имя назвал?

— А ты русская? — спросил я, распознав её акцент.

— Да, а что? — строго посмотрев на меня, спросила она.

— Я очень уважаю русских, — сказал я правду, а затем начал врать. — У меня бабушка русская. И благодаря этому я очень много знаю про Россию.

— Подхалим! — рассмеялась Даша.

Она наклонилась к ножке лавочки и взяла спрятанную за ней разрезанную баночку от колы. Когда она тушила окурок об стенку баночки, искры летели на землю. Она положила окурок в банку и, убирая его на место, сказала:

— Я пошла. Ты, пожалуйста, не бросай окурки в урну и уж тем более на землю. Тут везде таблички «курение запрещено». А эта лавочка осталась единственной, на которую не смотрит камера. Я тебе оставлю эту баночку, выкинешь окурки, а завтра приноси её сюда в одиннадцать вечера. Тут ничего не оставляй! Завтра покурим и договорим.

Она мягкой и прохладной ладонью пожала мне руку. Я чувствовал, как она легонько сжала мою руку, а потом ещё раз. Что у них тут за обычаи? — подумал я. Сначала Конрад, а теперь Даша.

— Спокойной ночи, Даша, — сказал я уходящей в сторону освещённой аллеи девушке. — Спасибо за сигарету.

— Дурак! — крикнула обернувшаяся Даша. — Травись на здоровье и не кричи на весь колледж.

Она ушла в соседнее общежитие. Всё же приятно встретить знакомых, даже тех, которых видел всего одну неделю в своей жизни, пусть даже прошлой. Судя по всему, она здесь учится не первый день. Хорошо, что я обрастаю знакомыми. Не хватает только Тринити рядом для полного комплекта. Надо не забыть: завтра в одиннадцать. У Даши можно будет узнать, как там в реальной жизни поживает Россия.

Курил я не затягиваясь, не желая травить своё здоровье. Я знал, что зависимость от сигарет очень тяжело лечится. Хоть и говорят, что достаточно прочитать 300 страниц определённой книги и даже не вспомнишь про эту гадость. Но пробовать на себе я не захотел. Кстати, можно будет дать ту книгу Даше.

Интересно, а где её сестра Надя? Тоже, наверное, учится в этом колледже. Место сбора старых друзей. Я не удивлюсь, если встречу тут Аполлиона и Таню. Но больше всего обрадуюсь, когда встречу Юлю. После того, как я чудесным образом встретил Дашу, я был уверен, что в той аудитории была именно Юля.

Бывают совпадения, которые просто невозможны. Представить, что мне почудилась Юля, и в этот же день я встретил Дашу вживую, я не мог. Это было невероятно. Значит, Юля была настоящей. Ура! Несмотря на то, что тут очень темно у лавочки, я был уверен на двести процентов, что это была Даша. Хоть она меня и не вспомнила. Значит, на сто пятьдесят процентов я уверен, что встречу скоро Юлю.

Нужно будет перед сном дать своему подсознанию задачу продумать план действий, что я буду делать, когда встречу Юлю. Меня что-то ещё беспокоило, но я не мог понять, что. Я затушил бычок о банку, подражая Даше, и бросил его внутрь. Потом накрыл её ладошкой, чтобы она не пахла, и пошёл в сторону своего общежития.

Когда я проходил мимо миссис Колинс, она строго посмотрела на меня и сказала:

— Уильям, я обычно закрываю дверь в полночь. В следующий раз будешь ночевать на улице, — сказав это, она мило улыбнулась, давая понять, что лишь выполняет свой долг.

Я прошёл по коридору, понимая, что большинство студентов уже спят, так как под дверями было в основном темно. Лишь две двери были приоткрыты — в туалет и душ. Там, где душ, слышался шум воды и чей-то разговор. Я прошёл мимо, почувствовав запах мыла и шампуня, и мне очень захотелось помыться. Человек может прожить без воды больше семи дней, при условии, что ему разрешат принимать душ.

Я пошёл к себе в комнату, где было уже темно. Повернул свой ключ и зашёл, не закрывая дверь, чтобы не включать свет. В своей кровати спал Грегори. Он лежал на спине как покойник в гробу, скрестив руки на груди. Будь у меня сейчас свечка и узкая полоска бумаги, я бы сделал смешную фотографию на память. Когда я прислушался, я услышал журчание воды. Странно. Я же точно помню, что в нашем номере нет душа. Я попытался найти источник шума и понял, что звук исходит от гигантского ноутбука моего соседа.

Нужно пойти помыться и заканчивать этот тяжёлый день. Я подошёл к своей кровати и понял, что Грег опять расправил моё покрывало, на котором я сидел с ногами несколько часов назад. Я взял покрывало и, стараясь не шуметь, вышел из комнаты. Аккуратно прикрыв дверь, я направился в сторону душа. Там уже никого не было, поэтому я спокойно разобрался с тем, как тут всё включается.

Я долго стоял под горячим душем, надеясь, что грязь отмокнет сама, так как ни мыла, ни зубной пасты у меня не было. Горячая вода, бесконечно льющаяся на моё уставшее тело, смывала все заботы и переживания сегодняшнего дня. Я смотрел на утекающую в отверстие пола воду и думал о том, что сегодняшний день изменит мою жизнь навсегда.

Завернувшись в покрывало, так как полотенца у меня тоже не было, и захватив свои вещи, я вернулся в комнату. Там неожиданно горел свет. Грег недружелюбно встретил моё появление. Он стоял в домашнем халате и тряпкой держал в руке железную баночку с четырьмя окурками, которую я непредусмотрительно забыл на своей кровати.

Два бугая

Я много раз убеждался, что в психологии людей действует несколько законов, один из которых — «от любви до ненависти один шаг». Иногда эти законы действуют и в обратную сторону. Думаю когда, Грегори лежал на моей измятой постели и просил отпустить его, он даже не подозревал, что со временем мы станем друзьями. Я заломил ему руку и прижимал его голову к подушке, а он в это время, вместо того, чтобы жалеть, что грубо кричал на меня за банку с окурками, готовил план мести.

Я никому и никогда не позволял разговаривать с собой в такой грубой форме, которую позволил себе этот интеллектуальный бугай с кучей комплексов. Другие люди обычно чувствовали это с первого раза, поэтому разговаривали со мной вежливо. Если бы он спокойно объяснил свои правила, я бы смог его услышать и не стал бы применять насилие. Но я точно знал, что если позволить такому, как он, грубить один раз, то во второй раз он уже совсем не будет сдерживаться и высыплет мне на голову содержимое мусорной корзины.

Заломив его руку за спину и прижав к своей кровати, я продемонстрировал свою силу и показал, что в следующий раз с моим устным мнением нужно считаться. Я готов потерпеть его обиду, жалобу в администрацию, мелкие пакости в виде мести, но я не готов к постоянному унижению своего достоинства. Тем более что нужно хорошо понимать характер таких людей, как он.

Я его раскусил уже через 10 минут непрерывной брани в мой адрес. Я терпеливо слушал его, стоящего передо мной в домашнем халате и размахивающего злополучной банкой, очень долго. Я не принимал его бранные слова на свой счёт и ждал, когда он выпустит свой пар. Пока он выплёскивал на меня свой талантливый монолог, пытаясь унизить меня как можно качественнее, я наслаждался игрой его слов. Я не пропускал его слова через себя и смотрел на кончик его носа так пристально, что через короткое время он стал потирать его, думая, что там что-то не так.

Яркость эпитетов в мой адрес нарастала, и когда достигла апогея, я схватил его за гладко причёсанную чёлку одной рукой и заломил ему руку другой. Потом провёл несложную подсечку, и он упал на мою кровать. Я шёпотом объяснил ему свои правила игры и отпустил его уже через минуту. Грегори не ожидал такой реакции. Поэтому он молча подошёл к выключателю, погасил свет, закрыл крышку ноутбука и лёг, отвернувшись к стенке и накрывшись одеялом.

Похоже, обиделся. Мне было жалко его, но такие у меня правила игры. В будущем я понял, что сделал правильно. Перфекционизм Грегори был настолько развитым, что он считал всех людей вокруг низшим сословием. Он знал, что его интеллектуальный уровень выше, чем у большинства людей вокруг, что сделало из него интеллектуального бугая.

Пока Грег лежит под одеялом и дуется в стенку, я объясню, что такое интеллектуальный бугай. В детстве такие люди, как Грег отличаются тем, что не могут постоять за себя сами. Они не занимаются спортом, трусливы, не уверены в себе и стараются не участвовать в общественной жизни. Но любому человеку необходима самореализация, поэтому они отдают все силы учёбе. Сначала им нравится, что их хвалят родители и учителя, но после набора критической массы похвалы они начинают хвалить себя сами. С этих пор они воспитывают в себе слепую самоуверенность.

Когда эти интеллектуальные бугаи подрастают вместе с короной на голове, они начинают понимать, что имеют власть над другими людьми большую, чем настоящие бугаи в хорошей физической форме. И вспоминая, как их обижали в детстве, они начинают мстить обществу и доказывать всем, что без их интеллекта жизнь будет невозможна. Например, если такой человек становится программистом, то всем простым смертным на работе придётся унижаться, чтобы этот интеллектуальный бугай соизволил снизойти до решения их проблемы. И если ты хочешь, чтобы он помог тебе ещё раз, ты должен рассыпаться в комплиментах, чтобы по достоинству оценить его геройский поступок.

Есть ещё физические бугаи. Это люди, которые в детстве превосходят своих сверстников по росту и физическому развитию. Когда они маленькими попадают в общество, они начинают понимать, что остальные дети испытывают страх перед ними. Все слабые стараются помогать во всём и дружить с бугаём, чтобы он их не обижал.

За детские годы бугай привыкает к тому, что может разбить нос любому обидчику, поэтому часто наглеет к взрослой жизни. Ему не нужно хорошо учиться, чтобы добиваться самореализации. Ему гораздо проще показывать себя в спорте.

Во взрослой жизни физического бугая ожидает разочарование. Он начинает понимать, что если разобьёт нос любому тощему сморчку, может угодить в полицейский участок. Поэтому с годами тощие сморчки перестают бояться бугаёв и со временем, при достаточном интеллекте, начинают смотреть на громил с чувством превосходства.

Общество, которое окружило себя защитой под видом законов и полиции, выдало возможность носить с собой огнестрельное оружие и средства самообороны, тем самым истребляет физических бугаёв и поощряет интеллектуальных. Хорошо это или плохо? Я ещё не определился, мне всего 18 лет.

Но в любом случае, когда тебе ломают нос, ставят синяк под глазом или рассекают бровь, — это плохо. Когда маленький мальчик-аккуратист, не успев познакомиться с тобой и выстроить отношения, не стесняясь, унижает тебя 10 минут — это тоже плохо. И, как всегда, хорошо то, что называется «золотая середина».

Я бы мог вступить в долгую устную полемику с Грегом, но уровень его интеллекта достаточно высок, поэтому мы потеряли бы много времени, пытаясь доказать друг другу, кто из нас умнее. Поэтому пришлось сыграть роль физического бугая, чтобы Грег со временем понял, что я и есть «золотая середина» между этими двумя типами.

День был настолько насыщенным, что наутро я вспоминал, что всю ночь мне снились сны. Снов было настолько много, что вспомнить их содержание было так же невозможно, как вспомнить, что шло на каждом из 100 каналов при постоянном переключении их пультом.

Проснулся я под действием биологического будильника. Чувствовал себя прекрасно отдохнувшим, как, впрочем, и всегда, когда спишь после сложного дня. Давно заметил: чтобы крепко спать и выспаться, нужно «выбесить» свой организм. Меня поймут все, у кого были маленькие дети.

Грегори уже не было на месте. Ноутбука на столе не было, почти все его вещи были сложены в чемоданы. Чемоданы торчали из-под кровати и блестели запертыми замочками. У розетки с помощью специальных устройств сохли уже другие ботинки, которые так же блестели от крема. Я испытывал небольшой комплекс вины за то, что обидел такого хорошего человека, но ничего не поделаешь.

Когда я встал, я привычно по-утреннему чихнул несколько раз. И, открыв окно, вдохнул свежий воздух. Пахло цветами и утренним смогом. За окном, вдали, была слышна утренняя пробка. Город проснулся и жил своей жизнью. Чтобы не раздражать Грега, я аккуратно закрыл окно. Привычно взяв сохнувшее на стуле покрывало, решил идти в душ. Но почувствовав неприятный запах окурков, я взял на столе Грега один чистый листочек и, свернув его в кулёк, высыпал туда содержимое баночки и понёс выбрасывать.

В душевой кипела жизнь. С десяток студентов общежития занимались утренними процедурами: мылись под душем, чистили зубы и брились у большого зеркала. Одновременно они здоровались и знакомились, пожимая друг другу руки. Я никого не стал запоминать по имени, так как в первые дни это всё равно вылетает из моей головы.

Я обратил своё внимание лишь на одного очень могучего студента. Его тело выглядело так, как будто его всю ночь «фотошопили». У него была короткая стрижка с торчащими вверх волосами, покрашенными частично в светлый цвет. Кажется, такой вид покраски, называется «мелирование». Корни волос уже отросли и были тёмными.

Именно по эксклюзивной причёске я его и узнал. Это был тот спортсмен, который вчера сидел рядом с девушкой, похожей на Юлю. Я смотрел на него и понимал, что если они дружат друг с другом, то это будет очень сложный соперник. Его не остановит то, что я заломлю ему руку и сделаю подсечку. Наверняка такой бугай умеет звереть и становиться опасным противником. Дело усложнялось. Теперь я понимаю, почему Тринити говорила «Если сможешь завоевать её». Похоже, воевать придётся не на шутку.

— Привет, меня зовут Билл, — сказал я, — протягивая громиле руку.

— Луи, — коротко ответил он и продолжил бриться, поправив полотенце на бёдрах.

— Ты давно тут учишься? — спросил я.

— Уже год, — улыбнулся тот и снова смешно вытянул губы в сторону, чтобы побрить противоположную щёку.

Как же всё-таки тяжело начинать разговор с незнакомым человеком. Нужно найти общую тему, пообщаться и только потом можно спросить то, что тебя интересует. Где найти столько терпения — непонятно.

— А я, кажется, видел тебя вчера на посвящении в студенты, — спросил я. — Разве на нём были те, кто уже учится в колледже? Я думал, там только новички.

— Слушай, Билл, — прекратив бриться и пристально посмотрев на меня, ответил Луи. — Тебе какое дело, был я там или нет? Что ты вынюхиваешь?

— Извини, Луи, — ответил я, — просто хотел с тобой познакомиться. Я второй день в колледже, хотел узнать, что у вас тут и как принято. Не хотел тебя раздражать.

— Ладно, — улыбнулся Луи, добившись желаемой реакции на свои хмурые брови, — у меня одна из сестрёнок позавчера приехала учиться тут. Вот я и сходил с ней.

— Сестрёнка?! — от неожиданности я вскрикнул, а потом спохватился, что кричу слишком громко и веду себя неестественно.

— Ты хочешь сказать, что тут так хорошо, — решив обойти тему с другой стороны, — что ты порекомендовал своей сестре тут учиться?

— Лично я не жалуюсь, — ответил Луи, намазывая щёки охлаждающим гелем после бритья. Резко запахло мятой. — Тут отличная команда по бейсболу. Мы неделю назад победили в чемпионате города. А сестра у меня самостоятельная. Она сама выбрала этот колледж.

— Повезло вам. Я бы тоже хотел учиться рядом с братом или сестрой, — сказал я.

— Джулии всё равно, учусь я тут или нет, — глядя на меня, сказал Луи и стал собирать свои принадлежности, чтобы выходить из душа. — Но если кто-то будет её обижать, я сверну ему голову. Тут ты прав.

Сказав это, он вышел, не дожидаясь ответа. Я включил холодную воду и, подставив ладони, стал умывать лицо, чтобы придти в себя. Могу гарантировать, что не может быть совпадений. Её зовут Джулия. Она учится там же, где и я, в соответствии с обещанием Тринити. Парня у неё, возможно, нет, так как тот, кого я боялся, оказался её братом. И тут до меня дошла ещё одна шикарная мысль. Если Луи сказал, что свернёт шею любому, кто обидит Джулию, значит, кандидата на это пока нет. Значит, Джулия свободна. Ура!

Я быстренько вышел из душа и проследил, в какую комнату направился Луи. Теперь я буду знать, за кем следить вечером, чтобы найти Юлю. Сформировав план на вечер, и предчувствуя, что сегодня я увижу Юлю, я отправился в комнату, чтобы собираться на лекцию. В животе крутило от голода, так как вчерашний фасолевый суп уже давно переварился.

Когда я собрался, закрыл комнату и затем проходил мимо миссис Колинс, она подозвала меня своим пальчиком, хитро улыбаясь. Я подошёл к ней и поздоровался, она достала свёрнутые пополам купюры и двумя пальцами опустила их в мой нагрудный карман.

— Это что? — спросил я.

— Вернёшь, когда восстановишь свою кредитку, — рассмеялась моя спасительница.

— Огромное спасибо, миссис Колинс! — улыбнулся я и с трудом удержался, чтобы не поцеловать её в щёчку.

— Давай, беги, учись, — сказала она, протянула мне руку и по их странной лос-анджелесской привычке дважды сжала свои пальцы.

Я быстро забежал в столовую и в местном магазинчике купил несколько упаковок печенья и бутылку питьевого йогурта. Когда я стоял на крыльце в учебный корпус, ожидая начала занятий, и пил йогурт, щурясь от солнца, я понял — жизнь налаживается.

Юля

Темы, которые звучали на сегодняшних лекциях, были хорошо мне знакомы. Моя любимая пословица: «Всё гениальное уже сказано, но, так как никто не слушает, приходится повторять», поэтому мне нравилось повторять то, что я уже знаю. Огромное облегчение я почувствовал, когда понял, что местные преподаватели действительно учат, а не делают вид, как в моей бывшей школе. Не зря большинство известных людей стремятся именно в этот колледж. Тут учился даже один из чёрнокожих президентов Америки.

В этот день я старался заходить на лекции последним, чтобы можно было осмотреть весь класс, пока я иду к своему месту. Ни Юли, ни Даши, ни Луи, ни Грегори я не встретил. Это говорило о том, что колледж очень большой, и вероятность встретиться на одном курсе была низкой. Тут, в отличие от русских университетов, студенты учились не группами. Слушатели выбирали себе несколько обязательных и несколько свободных курсов у определённых преподавателей. Поэтому такого понятия, как «одногруппник», не было.

Может быть, это было сделано для того, чтобы студенты не привыкали к своему окружению и воспитывали в себе индивидуальность. А может быть, это делалось для того, чтобы студент мог выбирать только те курсы, которые смогут пригодиться ему в жизни. В любом случае, мне пришлось помучиться перед тем, как записаться на определённые курсы. Это было похоже на выбор блюд из непонятного меню. Будь рядом со мной Тринити, она бы помогла. Но пока мне ещё не прислали новый планшет и телефон, приходилось действовать самостоятельно.

На обеде кормили очень вкусно, хотя студенты по прежнему предпочитали картошку фри, гамбургеры и колу. Что было объяснимо. Мало какой наркоман признает в себе зависимость и решится слезть с иглы. И это не зависит от того наркотика, который употребляет зависимый человек. А наркотиков на свете много: еда, сигареты, алкоголь, власть, марихуана, героин, супермаркет любви, супермаркет информации, деньги, скандалы и так далее. Каждый сходит с ума по-своему. И каждый человек, имея зависимость, будет её отрицать, что становится первым её подтверждением. Если она у него есть, он не признается. А если он признается, значит, она у него есть.

Я сидел и кушал мексиканский суп «Эстафадо», который, по сути, заменял первое и второе. Суп был очень густым, и его было принято есть с горячими кукурузными лепёшками. Точнее даже используя лепёшки вместо ложки. Когда я съел уже половину супа, до меня вдруг дошло, что лук, чеснок и томаты своим запахом могут убить мою мечту понравиться вечером Юле. Все думают, что чеснок пахнет изо рта сам по себе, а на самом деле, они не догадываются, что весь запах исходит из желудка при сжигании чеснока в соляной кислоте желудочного сока. Поэтому любое заедание или запивание чеснока, и уж тем более жвачки, лишь маскируют этот неприятный запах.

Я отложил половинку супа, решив не испытывать судьбу. Пусть лучше студенческий повар воспримет недоедание своего блюда как оскорбление, чем Юля будет стараться держаться от меня на расстоянии при встрече. Нужно будет не забыть купить мятную жвачку внизу. Отложив суп подальше, я придвинул к себе картофельное пюре по-американски. В русской традиции принято кушать горячее пюре, протёртое деревянной толкушкой с молоком. Подержать кастрюлю с пюре под подушкой до прихода гостей, а потом кушать с растаявшим кусочком сливочного масла и вкусной селёдочкой с лучком. Но американцы и тут выделились.

Картофельное пюре по-американски — это готовое пюре, залитое взбитой сметаной с тёртым сыром и запечённое в духовке до поджаристой и золотистой корочки. Я кушал его с огромным удовольствием, пытаясь сначала выбрать самое вкусное — хорошо прожаренную корочку из картошки и сыра. Я прямо чувствовал, как от еды в мою кровь выделяются эндорфины. Как хорошо, что мои рецепторы работоспособны и воспринимают их, не вкусив более лёгких химических веществ для возбуждения — морфинов. Бедный Мартин, он, наверное, не может испытать удовольствия от еды.

Я кушал, вспоминая Мартина, и думал, а какая у меня самого зависимость? Какой наркотик употребляю я сам? И вдруг впервые осознал. Уж не знаю, полезно ли проводить самому психоанализ. Иногда действует принцип «меньше знаешь — крепче спишь». Моя зависимость, которую я определил, пока обедал, заключалась в следующем. Я очень люблю анализировать всё, что происходит со мной и окружающими. Там, где другие люди переживают, я анализирую разные мелочи. Я отношусь к жизни как к игре, в которой можно, используя дедуктивный метод, разложить всё по полочкам.

Большинство людей скажет, что это очень скучно, когда ты, благодаря своему мелочному характеру, всё вокруг анализируешь. Они скажут, что ты ведёшь себя неадекватно. Ты слишком зануден. Я очень люблю оказываться в новой обстановке, пробовать разные блюда, страдаю гаджетоманией. Люблю общаться с разнообразными людьми и пытаться находить общий язык со всеми, ставить себя на их место. Но ответ на всё это один. Я наркоман.

Моя жизнь настолько разнообразна, что вызвала во мне зависимость. Мне необходимы перемены, так как они позволяют мне отвлечься от потери моей настоящей любви. Мало кто по-настоящему знает, каково это — потерять всех близких в один день. Каково это — пытаться продолжать жить после этой потери и делать вид, что всё хорошо. Мало кто догадывается, как трудно жить с огромной дырой в душе, которая образовалась после того, как кто-то вырвал оттуда моих близких. Мало кто может знать, каково это, когда ты ежедневно общаешься с теми, по чьей прихоти всё это произошло.

Можно назвать это синдромом заложника, когда ты начинаешь уважать Тринити и Штерна, узнав, что именно они сделали всё это. Только этот синдром может объяснить, почему я не отказался выполнять их задание, чтобы вернуть себе Юлю и сына. Я был бескрайне зол на них, но эта злость превратилась в надежду вновь увидеть мою любовь. Осталось всего половина дня, и я её увижу. Мало кто сможет понять мои мотивы, не оказавшись на моём месте.

Я встал из-за стола другим человеком. Было ощущение, что я побывал на сеансе у психоаналитика. Я посмотрел на пустую тарелку с пюре по-американски как на талантливого психолога, с благодарностью. На душе было легко и свободно. Моё подсознание было благодарно за то, что я наконец-то смог осознать то, что оно давно пыталось мне подсказать. Так бывает, что тебя долго гложет какая-то неосознаваемая мысль и мешает тебе жить. Это может длиться годами, но однажды, всего за десять минут, вся мозаика складывается в один большой пазл.

Меня устраивала моя зависимость, и я не собирался от неё избавляться специально. Всё равно, когда я встречу Юлю, всё будет по-другому. Нужно только дожить до вечера. Чтобы время шло быстрее, я решил себя отвлечь вдумчивым слушанием преподавателей. Остаток дня пролетел быстро, и уже в 17 часов я прибыл в свою комнату. Грега до сих пор не было. Я надел куртку, пересчитал наличность, которую утром мне любезно вручила миссис Колинс, и отправился искать магазин одежды.

Я не мог предстать перед Юлей в трёхдневной мятой и грязной рубашке. К тому же мой небритый вид уже мог напугать любого. Нужно будет купить бритву, мыло и зубную щётку с пастой. И всё это желательно сделать быстро. Зная, что навигации у меня теперь нет, а «язык до Киева доведёт», я пошёл к миссис Колинс.

Она охотно объяснила мне, куда идти, поэтому уже через 40 минут я выглядел достойно для первого «второго свидания» с Юлей, и у меня ещё оставалась приличная сумма. План поиска Юли был продуман до мелочей, поэтому, не медля, я стал действовать. После того, как я привёл себя в порядок, я смело пошёл к комнате Луи. Постучал в дверь. Мне открыл сам Луи.

— Опять ты? — неприветливо спросил Луи, продолжая катать шарик антиперспиранта по своим гладким подмышкам. — Что нужно?

— Не могу найти соседа по комнате, — ответил я. — Он не у вас?

— Ты что, будешь ходить по всем комнатам и искать его? — почти закрывая дверь, спросил он. — Думаю, тебе проще спросить у коменданта.

— Ты прав, спасибо, — сказал я.

Пока он говорил, я заглядывал в его комнату и видел там лишь чью-то могучую мужскую спину. Значит, Юли тут нет, только его сосед по комнате. Самое главное — мне нужно было узнать, дома ли Луи. Следить за человеком можно только тогда, когда знаешь, где он. Я, кивнув головой миссис Колинс, вышел из здания общежития и прошёл до аллеи, где мы вчера встречались с Дашей. Там я занял лавочку напротив той, где мы вчера курили. Нужно набраться терпения и дождаться, когда выйдет Луи.

Я не сомневаюсь, что после второго учебного дня он захочет встретиться со своей сестрой. Нужно только дождаться, когда он выйдет, и проследить за ним. Краем глаза смотря за выходом из мужского общежития, я рассматривал ту самую лавочку напротив. Всё выглядело совсем не так романтично, как вчера ночью. Я вспомнил слова Даши про камеры и стал искать их.

Через минуту я заметил маленькие камеры с антеннами, которые были закреплены на деревьях. Я бы не смог обнаружить их, так как они были очень маленькими, но над каждой был большой круглый зонтик. Похоже, это солнечные батареи. Одна из камер смотрела на меня. Я неудобно поёжился, понимая, что кто-то может на меня сейчас смотреть. Видеонаблюдение — это гарантия безопасности, но находиться постоянно под чьим-то взглядом неимоверно напрягает.

Нужно быть немного сумасшедшим циником, чтобы получать удовольствие от непрерывного наблюдения за другими людьми. В этом плане не позавидуешь Тринити и Штерну, которые всё про всех знают и наблюдают за всеми. Нужна большая тренировка, чтобы уважать человека, про которого знаешь абсолютно всё. Чаще всего счастье в незнании. Человек не готов знать правду про всё и про всех.

А сидеть и наблюдать за чужой жизнью через камеры — это скучно. Хотя я тоже сейчас сижу и наблюдаю. По аллее ходят парни и девушки. У многих заканчиваются занятия, и они идут компаниями, и как раз около меня разделяются на мужчин и женщин. Женщины сворачивают налево, мужчины направо. Парочки сначала долго прощаются, обнимаются и целуются, и лишь потом расходятся по разным дорожкам к общежитиям.

Я сидел уже тридцать минут, когда увидел, как из общежития вышел Луи с мускулистым парнем. Я напрягся и стал внимательно смотреть в ту сторону. Когда кто-то проходил мимо меня, я наклонял свою голову, чтобы не дай бог не выпустить из вида объект наблюдения. Луи мучительно долго разговаривал со своим соседом по комнате. Как будто не могли наговориться дома. Луи посмотрел сначала на свои часы, потом в мою сторону. Завязал шнурок правого кроссовка и с низкого старта побежал ко мне.

Душа сначала ушла в пятки, но потом я вспомнил, что ничего плохого не делаю. Просто сижу на лавочке вдали от аллеи. Если он пойдёт по аллее и не посмотрит в мою сторону, то он меня даже не заметит из-за кустов. Ещё больше я расслабился, когда понял, что он бежит не к моей лавочке, а к лавочке напротив. Я упустил её из вида, когда смотрел на Луи. Почему, интересно, я не заметил, как её заняла симпатичная блондинка?

Она сидела в расслабленной позе и спокойно смотрела, как к ней подбегает Луи. Я во все глаза уставился на неё. Это была Юля! Это точно была Юля! Ура! Я сидел, боясь пошевелиться, и пристально следил за её движениями. Во мне всё встрепенулось. Вся моя прошлая жизнь с ней промелькнула перед глазами. На мгновение возникла мысль, что теперь мне не о чем больше мечтать. И в это время, Юля посмотрела на меня. Посмотрела прямо в глаза. Посмотрела и сразу улыбнулась.

И хоть она сидела в 30 метрах от меня, этим взглядом она прожигала дыру в моём сердце. Так хотелось, чтобы время замедлилось, и Луи растворился. Юля смотрела на меня, улыбалась и, не меняя выражения лица, посмотрела на подбегавшего к ней спортсмена. Я почувствовал небольшое разочарование. Они общались друг с другом. Юля показывала Луи какие-то картинки в книжке. Шутя била его по плечу. Это длилось бесконечно.

Мои глупые надежды, что она увидит меня и сразу узнает, рухнули. Я сидел и наблюдал за весёлым общением родственников. Я наслаждался движениями Юли, но чувствовал себя лишь сторонним наблюдателем. Нужно не вешать нос. Нужно набраться терпения. Не всегда всё идёт по намеченному плану, тем более в моём случае. Они общались примерно сорок минут. Потом Юля поцеловала Луи в щёчку и он, надев белые наушники и нажав пару кнопок на часах, побежал в сторону города, видимо, на вечернюю пробежку.

Юля сначала смотрела ему вслед, потом мельком взглянув на меня, достала какую-то книжку и приступила к чтению. Я сидел, не веря своему счастью. Юля сидела в 30 метрах, одна, и периодически поглядывала на меня. Нужно было срочно действовать! Но я замялся.

Общение

— Привет. Что читаешь? — спросил я, когда набрался смелости через 5 минут.

— Тебя как зовут? — неожиданно ответила она вопросом на вопрос.

— Уильям, — ответил я.

— Так вот, Уильям, — улыбнулась она. — В следующий раз я буду читать книжку, и напечатаю специальную суперобложку для неё с названием: «Привет, что читаешь?». Когда такие, как ты, будут подкатывать ко мне с целью познакомиться, я буду показывать им эту обложку. Ты далеко не первый подходишь с такой банальностью.

— Хороший способ, — рассмеялся я. — Только я не знакомиться подошёл, я просто хотел спросить, что ты читаешь. Я сегодня как раз дочитал свою книгу и ищу, что читать дальше. А лучший способ выбрать — это рекомендация того, кто попробовал.

— А, ну тогда извини, — улыбнулась Юля. — Ты бы знал, как трудно отбиваться от поклонников, которые пытаются познакомиться, когда я читаю. Я очень люблю читать на природе, так меня ничего не отвлекает. Но парни думают, что если я сижу одна в парке, это означает, что мечтаю познакомиться. Я даже иногда жалею, что не уродина.

— Ну, это ты перегибаешь палку, — освоившись, сказал я. — Надень обручальное кольцо и держи его на виду.

— Уильям, — серьёзно сказала Юля, — я всё понимаю, но я не люблю обманывать. Вот когда выйду замуж, тогда и надену кольцо. А пока могу и помучиться. Иногда хочется ставить галочки в блокнотик, когда меня пытаются закадрить. Повышает самооценку.

— Понимаю, — рассмеялся я. — Так что ты читаешь?

— Я читаю фантастику, — ответила Юля и показала мне обложку. Я даже не стал пытаться запоминать название и автора, так как продолжал играть в свою игру.

— Извини, тебя как зовут? — спросил я, ожидая её ответ.

— Джулия, — ответила она и протянула мне свою руку с улыбкой.

Я с радостью протянул ей свою руку и легонько пожал её. Её рука была очень холодной, и мне вдруг захотелось согреть её в своей, но я вовремя сдержался. Слава богу, она сжала её всего один раз. А то у меня уже скоро будет бзик на эту тему.

— Это по-русски Юля? — неожиданно для себя спросил я.

— Что ещё за Юля? И почему по-русски? — нахмурилась она, глядя на меня непонимающим взглядом. Было ощущение, что она сейчас сложит книжку и уйдёт.

— Просто у меня бабушка русская, и её звали Юля, — осторожно сказал я. — Думаю, не важно.

— А вдруг ты русский шпион? — наивно спросила она.

— Ну, какой же я шпион? — весело рассмеялся я. — Я родился в Туларе. Если хочешь, документы покажу. Джулия, ты лучше скажи, про что твоя книжка, и стоит ли мне её читать?

— Конечно, стоит, — сказала Юля и стала листать книжку. — Тут очень подробное описание будущего. Ты разве не хотел бы знать, что будет через две тысячи лет?

— Очень интересно, — с искренним интересом отметил я. — Расскажи, пожалуйста, какое будущее там описано.

— Ну, только в двух словах, — ответила она, — а то тебе не интересно будет читать.

— Ну, не томи, — улыбнулся я. — Заинтриговала и молчишь.

— В будущем, — начала рассказывать Юля, — всё вокруг будут делать роботы. Люди смогут отдыхать и наслаждаться жизнью. Машины будут летать по воздуху. Всё вокруг будет бесплатное. Тратить время на еду не нужно будет. Специальные скафандры будут регулировать температуру тела, защищать от микробов и подавать питание напрямую в вены. Телевидение будет трёхмерным. Будет специальная комната, где вокруг тебя будут ходить актёры и рисоваться пейзаж и декорации.

— Очень интересно, — улыбнулся я.

— Ты в любой момент, — продолжила Юля, — сможешь нажать специальные кнопки и получить любое удовольствие. Специальные электронные устройства будут подключены к центрам удовольствия и, давая им команду, ты сможешь получить даже оргазм в любой момент, когда захочешь.

— А ещё что будет? — странно глядя на Юлю, спросил я.

— Преступлений вообще не будет, — с воодушевлением ответила Юля, — так как над городом будут летать специальные механические птицы, которые смогут атаковать любого преступника, как только он задумает плохое. Телефоны будут вживлены прямо в мозг. Картинки и видео будут проецироваться прямо на сетчатку глаза. Ты сможешь лететь в воздухе на автомобиле и смотреть в это время телевизор, который находится прямо в твоих глазах.

— Ого! — наигранно сказал я.

— Человеческие органы можно будет заменять на вечные электромеханические устройства, и можно будет жить очень долго. Повсюду будет использоваться энергия ветра, солнца и воды. Женщинам через 2000 лет будет гораздо легче жить.

— Это как? — спросил я, любуясь Юлей. Было ощущение, что мы с ней последний раз виделись всего неделю назад.

— Мужчина и женщина могут зачать ребёнка, — быстро рассказывала Юля, — потом, при обнаружении беременности, после специальной лёгкой операции эмбрион вместе с оболочкой и начинающей формироваться плацентой вынимают из женщины и сажают в специальный инкубатор. Женщина может продолжать жить своей жизнью и забыть про муки вынашивания.

— Да уж, будущее, — вздохнул я.

— А что тебе не нравится? — обиженно сказала Юля и пристально посмотрела на меня.

— Ну, как сказать, — вздохнул я и подумал, стоит ли говорить правду, — многое мне показалось странным.

— Что именно? — спросила Юля и закрыла книжку.

— Будущее, которое описал этот автор, — начал я, — оно очень неправдоподобное. Ты правда думаешь, что люди согласятся на питание через вену, оргазм через кнопку, засилье роботов вокруг и лишение радости вынашивания?

— Можно подумать, ты вынашивал? — обиженно спросила Юля. — Знаешь, как это сложно? Говорят, очень больно, а особенно рожать.

— Ты пробовала? — спросил я.

— Пока нет, — резко ответила Юля. — Но мне рассказывали.

— Потом, мне показалось странным, — продолжил я, — что люди будут жить очень долго. Ты не думаешь, что при этом будет перенаселение планеты?

— Я так не думаю, — ответила Юля. — Правительство поставит ограничение на рождаемость и всё будет хорошо.

— Я тогда опущу остальные позиции, которые мне не понравились, — пытаясь сменить тему неудавшегося разговора. — Но последнее, что мне показалось странным — то, что всё вокруг бесплатное и работать не надо. Людям разрешают лениться.

— А ты мечтаешь вкалывать всю жизнь? — спросила Юля.

— Ну, если не вкалывать, то, как минимум, заниматься спортом, — ответил я. — Ты представь, какими толстыми будут люди, если им не нужно будет напрягаться. Тут, в Америке, и так много толстых, представь, если им совсем не нужно будет напрягаться и повсюду будут роботы.

— Как там тебя? — спросила Юля.

— Уильям, — ответил я, удивившись.

— Уильям, — со злостью сказала Юля, — ты очень странный. Я уважаю то, что у тебя есть своё мнение, но перед тем, как критиковать моего любимого фантаста, будь добр, расскажи, каким ты видишь будущее через 2000 лет.

— Джулия, извини, пожалуйста, — начал я, пытаясь дальнейшей логикой убедить Юлю в своей правоте, — сейчас я расскажу свою версию. Люди в будущем будут много гулять, бегать и заниматься спортом.

— Ты говоришь как мой брат, — улыбнулась Юля. — Продолжай.

— За то, что люди занимаются спортом и другой физической деятельностью, — продолжил рассказывать я, — им будут начисляться специальные деньги, которые они смогут тратить на всё вокруг. Людям придётся работать. Процент работ, которые выполняют роботы, будет законодательно ограничен, чтобы они не создавали конкуренции людям. Кушать люди будут традиционно приготовленную еду. Правда, еда будет всегда идеальная, так как сначала она отдаётся на пробу дампу.

— Дампу? — спросила Юля. — Что за бред ты несёшь? Ты кого из фантастов вообще читал?

— Это не важно, — махнул рукой я. — Я просто сказал своё мнение по поводу будущего. Не хотел тебя раздражать.

— Раздражать? — вставая с лавочки, сказала Юля. — Ты меня совсем не раздражаешь. Я же тебя не знаю. Слушай, темнеет. Я пойду к себе. Почитаю свои небылицы из будущего.

— Слушай, а может, дашь мне свой номер телефона? — спохватился я, чувствуя, что поезд уходит.

— Уильям, слушай, мы же договорились, что ты подошёл спросить название моей книги. Мы не собирались с тобой знакомиться. Мне некогда. Пока!

— Пока, Джулия, — сказал я, чувствуя себя честным лузером.

Я сидел на лавочке, смотрел, как Юля уходит в соседнее общежитие. Оказывается, она живёт совсем рядом. Это хорошо. Но у меня осталось тяжёлое чувство, которое возникало однажды, когда я, купив очень дорогой компьютер, радовался покупке. Но чёрт дёрнул меня разобрать его, чтобы посмотреть, как он устроен. И всё бы ничего, и моё настроение в тот раз не испортилось бы, если бы не искра, которая проскочила между выводами платы ноутбука и моей отвёрткой. Я в тот раз сидел и пытался нажать кнопку включения несколько сотен раз, не веря, что по собственной глупости испортил хорошую вещь. Так хотелось изобрести машину времени.

Сейчас я бы с удовольствием повторил сегодняшний разговор. Нужно было поддакивать Юле. Не всегда нужно говорить правду. Хотя очень странно, что Юля так обиделась, когда я начал с ней спорить. Раньше я такого за ней не наблюдал. Видимо, характер немного меняется при переселении. И всё же Юля — очень красивая девушка. Так приятно было сидеть, слышать её родной голос и держать её за холодную ручку.

Я вдруг почувствовал, как она мне нужна. Я не видел сейчас смысла продолжать жизнь и учёбу, пока я не завоюю её. Я не знаю, какие ярлыки она на меня повесила после моих споров. Но понимал, что второй раз нужно будет быть осторожнее. Если я попаду в её чёрный список, выбраться оттуда будет почти невозможно. Я похрустел наличкой в кармане и подумал, что бы такого купить, чтобы завоевать завтра Юлю.

Но, к сожалению, любовь не купишь. Нужно выделяться хитростью, умом и обаянием. И чего я так расслабился, разговаривая с Юлей, и стал пороть правду? Видимо, это привычка. Когда раньше Юля была рядом, я всегда расслаблялся и мог говорить всё, что думаю. А теперь, сидя с ней рядом на лавочке, я вдруг снова расслабился не к месту и стал говорить то, чего она слышать не хотела.

Мне надоело сидеть тут, поэтому я пошёл в свою комнату. Нужно выяснить, сколько времени осталось до встречи с Дашей и, если успею, пообщаться с Грегори. Когда я зашёл в комнату, Грег сидел за своим ноутбуком и увлеченно бегал в игре со снайперской винтовкой и, не задумываясь, мочил врагов. Он снова был в наушниках, поэтому не слышал и не видел меня. Мне нужно было где то посмотреть, сколько сейчас времени, поэтому я подошёл к окну и сделал вид, что поправляю занавеску, чтобы Грег обратил на меня внимание. Краем глаза я видел, как он вздрогнул и снял наушники.

— Слушай, где всё-таки твои вещи? — спросил он.

— Я же говорю, украли, — сказал я. — Ты меня, Грег, извини за вчерашнее. Не хотел тебя обижать, но ты перегнул палку, и я вспылил.

— Давай сделаем вид, что ничего вчера не было, — мирно и спокойно сказал Грег, косясь на разрезанную баночку из-под колы, стоящую под моей кроватью. — Ты только расскажи мне способ, как сделать так, чтобы в комнате не пахло как на помойке? Ты, кажется, опрятный парень и я уверен, мы сможем найти общий язык.

— Слушай, сколько сейчас времени? — спросил я.

Грег вместо ответа взял мышку в руку и переместил курсор на верхнюю часть экрана. Там красовалось время: 21:05. Я посмотрел на часы и сказал:

— Через два часа я унесу её, и ты её больше никогда не увидишь, — примирительно сказал я.

— Это радует, — кивнув головой, сказал Грег. — Ты спортсмен?

— Занимаюсь джиу-джитсу, — ответил я.

— Тогда понятно, — ответил он и рассмеялся. — Покажешь пару приёмчиков?

— Конечно, Грег, — сказал я и, отодвинув штору, сел на подоконник.

— Слушай, — сказал Грег и, глядя на покрывало, накинутое на стул, сказал — может тебе одолжить несколько вещей, полотенце, например?

— Мне будет неудобно, — сказал я и улыбнулся.

— Иди сюда, — настойчиво сказал Грег, вставая из-за стола. — Я настаиваю. Мне неприятно видеть, что мой сосед по комнате вытирается покрывалом от постели. У каждой вещи своё место и назначение. Нужно это уважать!

— Ладно, — сказал я, вставая с подоконника. — У меня встреча через два часа, было бы неплохо помыться и причесаться.

— Вот у меня есть полотенце и расчёска, — сказал Грег, доставая герметично заклеенные в целлофан предметы. — Ты с девушкой будешь встречаться?

— Да, — ответил я.

— Вот тебе туалетная вода с феромонами, — ответил Грег. — Потом после душа подушишься ей, и девушка не сможет тебе отказать. Только я запрещаю водить девушек в эту комнату. Ни при каких условиях!

— Да нет! — рассмеялся я. — Ты неправильно понял, ты мне лучше эту воду завтра дай. Сегодня я встречаюсь просто со знакомой. Мы с ней давно не виделись и хотели поболтать.

— Отдашь потом 18 долларов, дабы не ощущать себя обязанным, — сказал Грег, как само собой разумеющееся.

— За что? — удивился я.

— Полотенце, расчёска и туалетная вода, — ответил Грег. — Ты же не надеешься, что я потом заберу их обратно? И думаю, ты согласен с правилом, что между друзьями не должно быть долгов?

— Да, конечно, спасибо, Грег, — сказал я. — Пойду в душ, если ты не против.

— Вот, ещё тапочки возьми, — сказал Грег, протягивая мне целлофановую упаковку. — Ты же не хочешь принести в нашу комнату грибки?

— Спасибо, — сказал я.

Когда я мылся в душе, я понимал, что замалчиваю перед собой проблему: я оставил у Юли двоякое впечатление. Моё «я» не хотело анализировать это. Поэтому, когда на моё тело лилась тёплая вода, я думал о том, что, слава Богу, помирился с Грегом. Это произошло случайно. Теперь можно будет спать спокойно, не ожидая мести с его стороны. Я стоял в душе и думал, как буду проводить оставшееся до встречи время. Провести больше часа без компьютера и телефона, без книг и журналов — настоящее мучение.

Идти к миссис Колинс будет глупо, так как, во-первых, я ей уже надоел, а во-вторых, разговор с ней продлится больше, чем час. Поэтому я решил пойти в комнату и немного полежать и подсохнуть. Через час я взял заветную баночку, обросшую легендой, и пошёл на встречу со старой знакомой, которая меня совсем не помнит. Не знаю, откуда было такое желание, но очень хотелось курить.

На улице было темно. Я дошёл до аллеи и, пройдя несколько метров, встал у фонаря, положил на него руки, чтобы погреть их. И начал вглядываться в сторону лавочки. Свет от фонаря мешал разглядеть лавочку, которая была в 15 метрах от меня. Когда мои глаза привыкли к темноте, а руки нагрелись, я понял, что Даша ещё не пришла. А вдруг она совсем не придёт? Кто сказал, что она вспомнит про эту нашу встречу, ведь я ей никто и звать меня никак. Сегодня же тематический день неудач. Даже Грег, видя мой печальный вид, решил со мной помириться.

— Бу! — крикнули прямо мне в ухо. Я вздрогнул от неожиданности и сильно напугался. Потом, пока оборачивался, вспомнил, как в тот раз, Юля тоже напугалась, когда я так сделал, подойдя сзади. Очень захотелось ударить в ответ.

Сердце стучало в груди, но я старался казаться спокойным, так как уже видел, что передо мной стояла Даша и мирно улыбалась.

— Напугался? Бедненький, — скорчив жалостливую рожицу, сказала Даша.

Её лицо освещалось фонарём снизу, и поэтому она выглядела довольно страшно.

Даша

— Да нет, просто я вспомнил одну девушку, — улыбнулся я, — которая не любила, когда я так делал.

— Билл, хочешь дам тебе один совет, — сказала Даша, — никогда не разговаривай с девушкой о других своих девушках. Это создаёт в собеседнице ощущение, что ты её сравниваешь с ними. Баночку принёс?

— Конечно, берёг её как зеницу ока, — рассмеялся я.

Даша взяла из моих рук баночку и, стуча длинным ногтём по донышку, быстрым шагом пошла от фонаря к лавочке. Она достала вчерашнюю пачку сигарет и предложила мне первому. Я уже спокойными пальцами достал одну и стал крутить её в руках. Даша тоже достала сигарету и, повертев в руках, разочарованно сказала:

— Сломана. Ты не знаешь, кто это сделал?

— Видимо, я вчера, — улыбнулся я, пытаясь рассмотреть в темноте лавочку, чтобы сесть.

Даша достала другую тонкую сигарету. И, нащупав мою руку, вложила туда зажигалку.

— Поухаживай за дамой, — игриво сказала она.

— Конечно, — сказал я.

Я взял зажигалку поудобнее и, убрав её в сторону, попытался зажечь. Она снова вспыхнула огромным факелом. Я не стал тушить её, а просто крутанул регулирующее колёсико и уменьшил пламя. Потом поднёс огонь Даше. Пока она зажигала сигарету, затягиваясь, я рассматривал её лицо. Когда она закурила, я не убрал пламя, а смотрел на Дашу. Она затянулась и, закатив глаза вверх и выпятив нижнюю губу, выпустила струю дыма. Мой палец почувствовал сильный ожог, и я инстинктивно тряхнул рукой. Зажигалка улетела в кусты. Сигарета во рту осталась незажжённой.

— Шайзе! — воскликнул я инстинктивно и, быстро вынув сигарету, положил палец в рот.

— Ничего, я всё равно собиралась её выкинуть, — ласково сказала Даша. — Иди сюда.

Она наклонилась ко мне, как для поцелуя, держа сигарету во рту, мерцая огоньком. Я не сразу понял, что она делает.

— Прикуривай, — нетерпеливо, уголком рта сказала она.

Теперь до меня дошло. Я положил свою сигарету в рот и, напрягая зрение, пытался попасть кончиком в её огонёк. Когда интимный процесс был завершён, я с зажжённой сигаретой сел на лавочку и стал затягиваться. Даша, подражая мне, села рядом на почтенном расстоянии, как полагается сидеть посторонним людям.

— Даша, ты давно тут учишься? — спросил я.

— Я полгода живу в Америке, а тут учусь три месяца, — ответила она.

— А где ты жила раньше? — спросил я.

— Я же уже рассказывала, — ответила Даша, — я живу в России. Приехала сюда поучиться.

— И ты планируешь тут остаться? — спросил я.

— Я ещё не определилась, — ответила она. — Тут не всё так, как я ожидала.

— Что, например? — спросил я.

— Среди основной массы американцев, я чувствую себя самой умной, хотя в России училась на четвёрки и пятёрки. Четвёрки и пятёрки — это оценки такие, чтобы ты знал.

— Да, я знаю, — сказал я, выпуская дым через ноздри. Я по-прежнему курил не затягиваясь.

— Откуда? — удивилась Даша.

— Я же говорил, у меня бабушка русская, — сказал я почти правду.

— А! Помню, — сказала Даша.

Приятно было сидеть в полной темноте с симпатичной девушкой и наслаждаться ночной прохладой, понимая, что альтернативой служило бы бесполезное времяпрепровождение в комнате с Грегори. Я специально курил помедленнее, чтобы посидеть подольше. Праздный разговор с Дашей позволял мне забыть сегодняшние неудачи.

— А ты давно куришь? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Билл, вот только не надо начинать сейчас лекций о вреде курения, — с чувством сказала Даша. — Я и сама могу тебе рассказать об этом всё.

— Я и не собирался, — улыбнулся я.

— Ну и зря, — неожиданно сказала Даша. — Курить очень вредно. Ты знаешь, что никотиновая зависимость сильнее, чем героиновая?

— Да ну? — удивился я, вспомнив лекцию Тринити о наркотиках. — Почему ты тогда сама куришь? Как говорится, если ты такой умный, почему такой бедный?

— Дурак! — неожиданно сказала Даша. — Ты не забывай, что разговариваешь с девушкой.

— Извини, — примирительно сказал я.

— Я курю только ради эксперимента, — сказала Даша. — Я делаю это всего три месяца и хочу почувствовать, что значит никотиновая зависимость на практике. А потом проверить, насколько легко бросить. И тем самым проверить свою силу воли.

— Странная идея, — рассмеялся я. — Как она пришла к тебе в голову?

— У нас там и не такие эксперименты ставят, — ответила Даша и осеклась в конце фразы.

— Где это у вас там? — спросил я.

Я почувствовал, как Даша замялась. Потом, после небольшой паузы, достала пачку сигарет, вынула вторую и стала прикуривать от первой. Так как пауза затянулась, Даше пришлось неуверенно ответить:

— В России, — сказала она и посмотрела мне в глаза.

— И что ты знаешь о вреде курения? — спросил я, пытаясь сменить неудобную ей тему.

Тут Даша внезапно спрятала сигарету за спину, наклонилась к моему уху и шепнула:

— Спрячь! Кто-то идёт!

Я спрятал догорающий бычок за спину и смотрел, как какая-то парочка прошла мимо нас. Они остановились в пределах нашей видимости и стали долго целоваться на прощание. Девушка держала своего молодого человека за бёдра, а он так крепко сжимал её в своих объятиях, что она поднимала правую ножку вверх. Через три минуты парочка разделилась, и они пошли в разные общежития.

— Теперь ты понимаешь ценность этой лавочки? — рассмеялась Даша, раскуривая почти потухшую сигарету. — Мы их видим, а они нас нет.

Я рассмеялся в ответ. Потом бросил свой бычок в баночку и, не зная чем занять свои руки, стал теребить собачку молнии на своей куртке.

— Ты знаешь, откуда произошло слово «никотин»? — спросила Даша.

— Нет, — ответил я, глядя на огонёк её второй сигареты.

— Был такой посол Франции, которого звали Жан Нико, — начала рассказывать Даша. — Однажды он отправил немного табака русской королеве Екатерине Медичи. Он сказал, что это лекарство от мигрени. Вот в честь него и назвали это вещество. В организме человека есть специальные никотиновые рецепторы. При воздействии на них организм человека выделяет адреналин. Представляешь, уже через 7 секунд после вдыхания дыма сигареты никотин проникает в мозг. Будешь ещё?

— Думаешь, после такой рекламы я соглашусь? — рассмеялся я.

— Бери, — сказала Даша, достала сигарету и прикурила её для меня.

Мне вдруг вспомнилось, как Ева протягивала Адаму яблоко, и как Мартин протягивал мне косяк с марихуаной. В этот раз я не стал сопротивляться и продолжил курить не затягиваясь.

— Никотин увеличивает уровень дофамина в путях центров удовольствия в мозге, — продолжила свою лекцию Даша. — Эти же центры отвечают за болевой порог поэтому сигарета немного притупляет боль.

— А откуда тогда возникает зависимость? — спросил я.

— Организм умеет выделять природное вещество — ацетилхолин, — продолжила объяснять Даша, — оно, попадая в никотиновые рецепторы, действует на них. Те передают определённые нервные импульсы в нейроны. Они находятся в «центре боли» и гасят неприятные ощущения, расслабляют. Любой человек умеет выделять ацетилхолин. Это как природный никотин.

— Ты мне напоминаешь Тринити, — задумчиво сказал я.

— Ты опять о других женщинах? — рассмеялась Даша. — Кто такая Тринити?

— Просто друг, — ответил я.

— Когда ты куришь, — продолжила Даша, — в твою кровь попадает никотин. Это более сильное вещество, чем ацетилхолин, поэтому рецепторы реагируют на него с большим удовольствием. Человек расслабляется и не чувствует боли. Если часто курить, возникает привыкание.

— От чего? — спросил я.

— Как от чего? — продолжила Даша. — Ацетилхолин перестаёт вырабатываться организмом, так как он получает более лёгкий никотин. Рецепторы понемногу привыкают к этим лошадиным дозам и снижают свою чувствительность. Организм, чтобы не испытывать дискомфорта, начинает требовать никотин в кровь. Можно сказать, что с этих пор, миссис Ацетилхолин увольняется и на её место принимается на работу господин Никотин.

— Хорошее сравнение, — похвалил я. — Получается, если резко уволить господина Никотина, то миссис Ацетилхолин не успеет вернуться, и человек будет испытывать все радости активного центра боли, который никто не гасит.

— М-м-м… Ты умный молодой человек, сразу видно, что у тебя русские корни, — рассмеялась Даша. — Вот нам и поручили проверить, насколько легко бросить курить. Однажды испытав эти муки и перетерпев их, человек может научиться избавляться от любых зависимостей. Очень полезно, рекомендую.

— Кто поручил? — спросил я.

Даша опять замялась. Потом она долго изучала пальцем свою ладонь. И через несколько минут наклонилась ко мне и прошептала:

— Масоны.

— Это ещё что такое? — спросил я, никогда не задумывающийся о значении этого слова.

— Ты разве не слышал? — спросила она.

— Нет, расскажи, пожалуйста, — сказал я.

— Мне, на самом деле, запрещено это делать, — сказала Даша. — Но, если честно, то иногда очень хочется с кем-то поделиться. Ты никому не расскажешь?

— Обещаю, — сказал я.

— Масоны — это очень большая тайная организация, — начала рассказывать Даша, пытаясь говорить тихо, — я вступила в неё в России и очень скучаю по её ритуалам. Мне дали координаты одной из лож Америки, но я не решаюсь пойти туда одной. У масонов целая философия с системой морали, скрытая от простых смертных за символами и легендами, которые они даже не прячут.

— Что за символы и легенды? — спросил я шёпотом.

— Слышал о храме Соломона? — спросила Даша, закуривая уже третью сигарету.

— Если честно, нет, — ответил я, чувствуя просыпающийся интерес.

— Храм Соломона строили вольные каменщики, — тихо говорила Даша мне на ухо, я даже чувствовал её дыхание. — Они были объединены в очень сильную организацию со своими правилами. Эти правила и сама система морали зашифрована в легендах о строительстве этого храма. Храм считается точкой соприкосновения земли с небом. Только в нём было разрешено приносить жертвоприношения Богу. В этом храме находилось очень много символов, доказывающих существование Бога. Среди них — Ковчег Завета.

— Ковчег? — удивлённо спросил я.

— Билл, тут слишком много нужно рассказывать, чтобы понять, — продолжила Даша. — Ковчег Завета — это место, где хранились каменные скрижали с десятью заповедями.

— Очень интересно, — отметил я. — А кто приносил жертвы в этом храме, и когда это было?

— Во времена царя Соломона в Иудее существовало множество философов, — начала говорить Даша. — Они все объединились и представили философическое дело под видом сооружения Храма Соломона. Так и началось движение масонов. Соломон поручил сооружение храма Хираму. Тот разделил рабочих на три класса, что и послужило прообразом степеней масонства и особого символического языка.

— Ты не ответила на мой вопрос: когда храм создали и кто приносил там жертвы? — напомнил я.

— Где-то 930 год до нашей эры, — ответила Даша. — Во времена жизни царя Соломона. А жертвы там приносили несколько веков. Правом служить в этом Храме обладали только специальные священники, потомки Аарона. Звали их Коэны.

— Коины? — удивился я.

— А что тебя удивляет? — спросила Даша и посмотрела мне прямо в глаза. — Коэны путём храмового жертвоприношения и сопровождающего его очищения искупали прегрешения определённых людей.

— Коины искупали прегрешения определённых людей? — задумчиво повторил я себе, пытаясь понять второй смысл фразы.

— Да ну тебя, — игриво стукнув меня по плечу, воскликнула Даша. — Хватит издеваться.

— Я не издеваюсь, — сказал я. — Мне очень интересно то, что ты говоришь. Просто любая древняя легенда очень хорошо пересекается с настоящим и будущим. И этим самым наталкивает на глубокие размышления.

— Да, ты не так прост, как кажешься, — тихо сказала Даша, затушив свою сигарету и выкинув её в баночку, затем взяв давно потухший бычок из моих рук и бросив его туда же. — А ты веришь в Бога?

— Никто так не верит в Бога, как я, — сказал я, вспомнив про Тринити.

— Тогда ты тоже можешь стать масоном, — гордо сказала Даша.

— А зачем мне это нужно? — спросил я.

— В мире 10 миллионов масонов, — ответила Даша. — Имея такие обширные связи, ты можешь далеко пойти. А устроившись благодаря масонам на хорошем месте, ты сможешь помогать движению в свою очередь. Практически круговая порука. Только тебя могут не взять.

— Почему это? — удивился я.

— Там нужно несколько лет проходить испытания, — сказала Даша. — Там тоже есть своеобразная карьерная лестница. И в любой момент тебя могут исключить навсегда. Вот если они узнают, что я слишком много болтаю, они тоже могут меня исключить. Я могу на тебя положиться?

— Да, конечно, — уверенно ответил я. — И как туда вступить?

— Если хочешь, можем в субботу пройти обряд, — ответила Даша. — Мне тоже нужно в Американскую ложу вступить. Отправь мне на электронную почту копии своих документов и биографию, а я постараюсь похлопотать за тебя. Вступишь, а если не понравится — в любой момент выйдешь из общества.

— А какой у тебя адрес почты? — спросил я, решив подумать о вступлении.

— Пойдём, я запишу тебе, — сказала Даша, беря баночку с собой и проводя несколько раз ногами по земле, чтобы замаскировать пепел.

Она взяла меня под руку, и мы прошли до круглого фонаря, который светил на уровне пояса. Там она достала из нагрудного кармана ручку и, взяв мою руку, написала на моей ладони свой электронный адрес. Было очень щекотно, но я терпел.

— Не забудь! В понедельник отправлю детали по почте в ответ, — сказала Даша и, не прощаясь, побежала в другую относительно женского общежития сторону. Видимо, она живёт в другом месте этого кампуса.

Я попытался понять, сколько сейчас времени. Но, к сожалению, Тринити со мной не было. Мне предлагают через 4 дня вступить в масоны, а посоветоваться не с кем. Ну, ничего, утро вечера мудренее. Мне за ночь нужно будет решить много вопросов: как завоевать Юлю и стоит ли вступать в самую большую организацию мира.

Миссис Колинс смотрела на меня с укоризной и нарочито громко щёлкнула замком входной двери, когда я шёл по коридору к своей комнате. Было поздно, и Грег уже спал.

Свидание

На следующее утро я проснулся от какого-то грохота. Я с трудом открыл глаза и увидел, как Грег отжимается от пола, подкидывая своё тело руками и с грохотом падая на них. Видимо, занимается утренней зарядкой.

— Доброе утро, — сказал я, опуская ноги в тапочки.

— Доброе, — ответил Грег, вставая на ноги и начиная упражнение на разворот корпусом, — я тебя не разбудил?

— Нет, не беспокойся, продолжай, — улыбнулся я, завидуя тому, что Грег находит в себе силы делать утреннюю зарядку.

— Будешь йогурт? — спросил он.

— Конечно, только я пойду сначала умоюсь, спасибо, — ответил я, радуясь добродушию Грега.

Когда я вышел из душа, он уже достал две бутылки йогурта из маленькой сумки-холодильника, подключенной к сети. Он вручил одну из них мне и сказал:

— Без красителей, консервантов, но фрукты с ГМО, — сказал он.

— ГМО? — удивился я, взяв бутылку в руку.

— Ну да, фрукты здесь генномодифицированные, — с гордостью сказал он.

— А ты уверен, что его можно пить? — неуверенно спросил я. — Говорят же, что их нельзя есть. Генномодифицированные продукты — это плохо.

— И ты веришь в эту чушь? — спросил Грег, воодушевившись тем, что скоро сможет переубедить меня. Он отпил несколько глотков из бутылки, потом вытер губы специально припасённой салфеткой.

— Почему чушь? — спросил я. — ГМО — это вредно, так как в растениях модифицируют гены так, что добавляют туда части генов от насекомых и других организмов.

— Я не думал, что ты настолько глуп, что веришь в эти сказки, — рассмеялся Грег. — Если хочешь, я тебе за несколько минут объясню на пальцах, что ничего вредного в ГМО нет.

— Попытайся, — сказал я, открывая бутылку и заглядывая внутрь, рассматривая кусочки фруктов, плавающие в белой густой жидкости. Пахло потрясающе.

— Вспомни, как работает человеческий организм, — начал Грег, поглядывая на часы. — Человеческий желудок —, это биологический реактор. Туда поступают различные продукты животного и растительного происхождения. Там они варятся и разлагаются в желудочном соке, который представляет собой концентрированную соляную кислоту.

— Ну, это я знаю, — улыбнулся я.

— Ты должен знать, что все продукты, несмотря на то, с ГМО они или без, разлагаются на элементарные химические вещества, такие как белки, углеводы, жиры и аминокислоты. Желудку всё равно, какие гены в этих продуктах, он всё равно расщепляет всё это до элементарных соединений. Все эти элементарные вещества через стенки кишечника впитываются в кровь и, проходя через печень и почки, очищаются.

— Так глубоко мои знания не простираются, — улыбнулся я.

— Это я уже понял, — высокомерно улыбнулся Грег. — Обычные люди не задумываются о таких вещах, поэтому ими можно манипулировать при помощи телевизора. А ты знаешь преимущества продуктов с ГМО?

— Нет, — глупо улыбаясь, ответил я, — расскажи.

— Современное сельское хозяйство, — начал Грег, — не может рисковать, поэтому поливает все грядки пестицидами и химикатами, которые отпугивают вредителей и предотвращают болезни растений. Вся эта гадость впитывается в растения и накапливается. Когда ты съедаешь этот «мультифрукт», в твой желудок поступает столько химии, что твоя печень и почки работают в усиленном режиме, пытаясь очистить продукты распада из желудочного реактора. И далеко не всё выводится потом из организма.

— Не знал, — ответил я. — А при чём тут ГМО?

— Растения с ГМО не подвержены болезням и отпугивают вредителей собственными силами, — сказал Грег. — Поэтому нет нужды поливать их химией. Достаточно проконтролировать отсутствие вредных соединений в конечном продукте — и их можно употреблять в пищу без опасений.

— А ты в курсе, — начал я свой вопрос, — что твоя теория резко расходится с общественным мнением?

— Я привык, — рассмеялся Грег.

Я отпил из бутылки и почувствовал, что он больше похож на сметану, чем на сладкий и вкусный йогурт, к которому я привык. Но фрукты были вкусными и сочными, поэтому я за один раз выпил половину содержимого и вытер губы пальцами. Потом помедлил и сказал:

— Грег, спасибо, конечно, за угощение, но это не самый вкусный йогурт, который я пил.

— Я знаю, — рассмеялся Грег. — Тебе не хватает усилителя вкуса. Твой язык уже привык к его пагубному воздействию, и обычные продукты тебе кажутся пресными. У тебя бывает так, что тебе иногда хочется чего-нибудь вкусненького? Чипсы, колу, сладенькое, жирненькое, поджаристое, мороженое и так далее?

— Конечно, — ответил я. — А причём тут усилитель вкуса?

— Люди такие люди, — рассмеялся Грег. — Всё, во что добавляется усилитель вкуса, кажется мозгу вкусненьким. Вещества, которые есть, например, в глютамате натрия, действуют напрямую на центры вкуса в мозге. Они заранее возбуждают их, и поэтому вкус становится ярче. Всё это хорошо, но…

— Что но? — спросил я.

— Но рецепторы привыкают к такому искусственному возбуждению и подсаживаются на это, — улыбнулся Грег. — Рецепторам с тех пор кажется, что обычная еда пресная. У большинства людей вырабатывается зависимость от этих веществ. Вы все наркоманы.

— Ну, почему сразу наркоманы, — обиженно сказал я.

— Ой, извини, — улыбнулся Грег. — Всё время забываю, что вы не любите правду. Забудь всё, что я говорил. Мир?

— Мир, мир, — улыбнулся я. — Давай обсудим это позже, мне пора на занятия. Спасибо за йогурт с ГМО!

— Всегда пожалуйста, — ответил Грег, — потом покажу магазин, где всё это можно купить. Купишь мне такую же бутылку, и мы в расчёте.

— Конечно, — вежливо сказал я и стал одеваться, чтобы пойти на лекции.

Всё же мне сильно не хватает Тринити: уж она бы мне с научной точки зрения смогла бы объяснить, ГМО — это плохо или нет. Скорее бы уже они меня нашли. И хорошо бы до субботы, когда нужно будет решить, идти ли мне в масоны. Я всегда опасался попасть в какую-нибудь секту, но всегда было интересно, как у них там всё устроено. Видимо, не зря они окружали всё это тайнами и секретами, чтобы люди, мечтая удовлетворить своё любопытство, вступали туда и затягивались. Тоже, похоже, талантливые манипуляторы.

Я оделся в новую рубашку, расчесался и пошёл на занятия. Всё же удобно учиться и жить в одном городке. Не нужно часами трястись в общественном транспорте, чтобы добраться до колледжа. Первые две лекции шли как обычно, потом я вкусно пообедал в одиночестве. А последняя на сегодня лекция преподнесла мне большой сюрприз.

Я, как обычно, вошёл в класс последним, чтобы можно было оглядеть аудиторию на предмет присутствия там Юли. На этот раз она была тут. И, самое интересное, что место рядом с ней было свободно. Видимо, судьба. Моё сердце колотилось как бешенное. Я улыбнулся ей и спросил:

— Джулия, привет, можно я сюда сяду?

— Уильям! Ты? Садись, конечно, — сказала Юля и убрала свою сумку с моего стула.

Отлично. Жизнь налаживается! Я сижу с любовью всей своей жизни. Нужно этим пользоваться. Юля раскрыла свою большую тетрадь и стала записывать то, что говорил преподаватель. А я только сейчас вспомнил, что на лекцию неплохо было бы брать с собой бумагу и ручку. Поэтому, набравшись наглости, я сказал Юле:

— Джулия, не сочти за наглость, у тебя нет запасной ручки и бумаги?

— На, возьми, — сказала она, вырывая три листочка из своей тетрадки и, порывшись в сумке, вручила мне смешную розовую ручку с покемоном на конце.

— Спасибо! Выручила, — сказал я и принялся записывать то, что говорил лектор-индус.

Минут через десять я наклонился к Юле и тихо сказал:

— Слушай, мне не стоило вчера спорить с тобой. Извини, пожалуйста.

— Ты так часто извиняешься, — улыбнулась она. — Я совсем не обратила внимания на твои вчерашние высказывания. Каждый человек имеет право на собственное мнение. Я вот вечером вспоминала твои слова и пыталась понять, кто такие дампы. Можешь уточнить?

— Эй вы, господа! — крикнул индус с акцентом. — Может, вы выйдете к доске и расскажете нам, о чём вы там болтаете?!

— Извините, — сказал я. Юля при этом хихикнула и закрыла рот руками.

— Ты снова извиняешься, — шепнула она мне на ухо.

— Я вам не мешаю?! — крикнул индус. — Можно мне продолжить?

— Извините, — повторил я и приготовил ручку, чтобы писать.

Юля при этом ещё больше начала смеяться. Она закрывала рот рукой, но вся аудитория смотрела на неё, и это её смешило ещё больше. Преподаватель с грохотом положил маркер для доски на свой стол и подошёл к Юле.

— Я сказал что-то смешное?! — обиженно спросил он.

— Извините, — сказала Юля и взорвалась ещё большим хохотом.

— Выйдите из класса! — строго сказал он, потом немного помедлил и, глядя на меня, добавил. — Оба!

Когда Юля собирала свои вещи, она продолжала смеяться, и когда мы уже спускались, преподаватель продолжил свою лекцию. Мы дошли до двери. Я виновато посмотрел на преподавателя. Мы встретились глазами, и он махнул рукой, указав на дверь. Его нижняя губа была немного оттопырена. И только сейчас я понял, откуда произошло слово «дуться». Хорошо ещё, что можно будет записаться на такой же курс лекций у другого преподавателя, чтобы он не заваливал нас на экзаменах и контрольных работах.

Закрывая за собой дверь, я услышал взрыв смеха Юли. Она так заразительно хохотала, что я тоже развеселился. Меня впервые в жизни выгнали из класса. Мы хохотали с ней вместе на весь коридор. Смеялись до слёз. Через минуту дверь в класс открылась, и оттуда выглянул злой индус:

— Если вы не уберётесь отсюда, я пожалуюсь в деканат! Дайте мне уже работать!

Я перестал смеяться, вытер слёзы на глазах и, уходя, ответил:

— Извините.

Юля снова взорвалась смехом. Мне пришлось взять её за руку и увести к лестнице вниз. Всю дорогу она смеялась, пытаясь сдержаться, но, глядя на меня, снова взрывалась. Я в это время вспоминал, как лечат эти истерики? Нужно влепить пощёчину или обрызгать водой. Но я не мог этого сделать, так как перенёсся бы в её чёрный список в один момент. А я только-только стал выбираться оттуда. Поэтому я решил вывести её на улицу, где наш смех никому не мог помешать.

Я постелил бумажки, которые мне дала Юля, и мы сели на ступеньки крыльца. Юля понемногу стала приходить в себя. Успокоившись, она сказала:

— Уильям, ты такой смешной! Тебе нужно было прекратить извиняться, я бы быстро успокоилась.

— Да уж, — ответил я. — Думаю, этот индус не скоро нас полюбит.

— Придётся поменять курс, — сказала Юля. — Но нам нельзя сидеть вместе, ты действуешь на меня особенным образом. Ты такой смешной. Так что там про дампы?

— Это длинная тема, может, сходим, поужинаем, я расскажу тебе всё, — сказал я и посмотрел ей в глаза.

Она вмиг сделалась серьёзной и, глядя на меня, долго думала, что ответить. Потом, помешкав, она резко встала, отряхнула свою попу, скомкала бумажку и одним броском попала в урну. Затем посмотрела на меня сверху вниз и сказала:

— Суши хочу.

Я встал со своего места, пытаясь скрыть радость, собрал оставшиеся бумажки и сказал:

— Отлично. Пойдём.

Мы шли по аллее на почтенном расстоянии друг от друга. Я пытался понять, как я теперь определю, где тут рядом кормят суши. Она как будто прочитала мои мысли, дёрнула меня за локоть в другую сторону и сказала:

— Нам сюда.

Я похрустел купюрами в заднем кармане своих брюк и мысленно загадал: «Только бы хватило денег». Мы вышли за заросший цветами забор кампуса и перешли через дорогу на горевший зелёный цвет.

Суши

Бывает так, что всё вокруг хорошо и даже лучше, чем ты мечтал когда-либо. И ты, казалось бы, должен радоваться тому, что происходит. Но появляется маленькое беспокойство, которое ты не можешь выкинуть из головы. Вот кто мог предполагать, что именно сегодня я пойду на своё первое свидание с Юлей? Кто мог знать, что мне нужно запастись деньгами для дорогого суши-ресторана? В моём кармане оставалось 167 долларов, но зайдя в заведение, я понял, что может не хватить.

И, казалось бы, можно признаться девушке честно, что не взял с собой достаточно денег, а кредитку у тебя украли. Но мужская гордость мешает это сделать. Хочется рискнуть, так как если хватит, она ничего не заметит. А может, мне повезло, и Юля из тех девушек, которые заказывают в ресторане стакан воды, чтобы казаться мужчине экономной. Вдруг она убеждённая феминистка и не позволяет мужчинам платить за неё? Вариантов масса. Не могу же я прервать наше свидание. Думаю, нужно просто активизировать мозг и незаметно считать сумму её заказа. В любом случае можно насладиться сейчас, а потом — что будь, что будет. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское.

Вокруг очень вкусно пахло соевым соусом. Юля, не дожидаясь меня, села у подобия барной стойки, за которой располагался огромный мраморный стол. Там колдовал повар-японец. Его отточенные движения ножом поражали воображение. Когда мы сели, он дорезал полупрозрачные кусочки какой-то рыбы, положил их в большую тарелку и, не теряя времени, поставил посетителям с другой стороны барной стойки. Оттуда послышались аплодисменты.

— Фугу, — сказала Юля. — Может, угостимся раз в жизни?

— А они тут дают листочек с ручкой? — спросил я, поудобнее усаживаясь на высоком стуле со спинкой.

— Зачем? — спросила Юля.

— Завещание написать, — улыбнулся я.

Юля снова взорвалась хохотом. Повар сквозь щёлочки своих глаз посмотрел на нас и нахмурил брови. Мне в ответ захотелось извиниться, но я вовремя остановил себя. Я не хотел, повторения Юлиной истерики и чтобы нас вывели из этого уважаемого заведения. Сзади к нам подошла официантка в чёрном кимоно с вышитыми красными узорами и, положив рядом с нами меню, вежливо поклонившись, посеменила назад.

— Ты голодный? — спросила Юля и взяла меню в руки.

— Если честно, то я недавно кушал, — соврал я на всякий случай.

— А я голодная, — ответила Юля, что заставило меня снова беспокоиться. Хотя через секунду я уже понял, что незачем переживать. Если не хватит денег, сбегаю к миссис Колинс. Тут всего 15 минут быстрым шагом.

— Тогда заказывай всё, что захочешь, кроме… — улыбнулся я.

— Кроме чего? — капризно удивившись, спросила Юля.

— Кроме фугу, — улыбнулся я.

— Да ладно тебе, её яд всего в 1500 раз сильнее, чем цианистый калий, — рассмеялась Юля. — Тем более что у этого повара есть лицензия на приготовление этой милой рыбки.

— Неужели ты ела фугу? — спросил я.

— Нет, конечно, только много раз читала, — ответила Юля. — Но когда мне будет очень много лет, мои дети вырастут, и уже не страшно будет умирать, я обязательно её попробую. Но при одном условии.

— При каком? — спросил я.

— Если вон та компания, которая уже две минуты не решается её попробовать, выйдет из ресторана своими ногами. Одна рыбка размером с руку может отравить 40 человек, представляешь? Стоит повару неправильно разделать её, проткнуть желчный пузырь или печень — и дорога на тот свет заказана.

— Ладно, давай закажем более земные блюда, — улыбнулся я. — У меня ещё есть планы на следующие 60 лет.

— Ты выбрал? — спросила Юля.

Я кивнул головой и позвал официантку. Та мелкими шажками подошла к нам и, склонив голову, стала слушать заказ. Юля не могла выговорить названия, поэтому просто показывала на картинки с суши и роллами. Я в это время пытался разглядеть цены и сложить их в уме. В это время главный повар взял свой большой нож и ушёл. Официантка, запоминая заказ, успела поклониться повару, тем самым выказывая своё уважение. Юлин заказ был большим, но вписывался в имеющуюся у меня сумму.

— Мне, пожалуйста, шесть роллов «Калифорния» и сливовое вино, — сказал я. — Джулия, ты что будешь пить?

— То же самое, — сказала Юля.

Официантка ещё раз поклонилась и ушла выполнять заказ. Когда она через 5 минут вернулась с горячими свёрнутыми полотенцами для того, чтобы мы вытерли руки, мы с Юлей уже вовсю разговаривали.

— Тебе нравятся суши? — спросил я.

— Только американские, — ответила Юля.

— Почему американские? — удивился я.

— Когда я была в Японии, — начала рассказывать Юля, — мы там несколько раз пытались есть местные суши. Очень вкусно, но мне там рассказывали ужасные истории.

— Какие истории? — спросил я. — В Японии по определению должны быть самые вкусные суши.

— Понимаешь, — начала говорить Юля, — там — суши готовят из свежей, совсем недавно выловленной рыбы. Бывает даже, из аквариума вылавливают и разделывают рыбу при тебе. Мастер секунами режет её своим ножом, а она шевелится. Он её пополам разрезает, и обе половинки пытаются убежать со стола. Зрелище не для слабонервных.

— Кто такой секунами? — спросил я.

Юля скомкала своё маленькое полотенце и, положив рядом с собой, ответила:

— Это повар. Они по 6 лет учатся этой профессии. Хотя мне он больше напомнил фокусника. У него всё так ловко получается, что даже разговариватьво время процесса невозможно. Все смотрят на его движения как заворожённые. Когда Таро будет готовить мне сашими, ты увидишь.

— Таро? — спросил я.

— Ну, это повар, который сейчас ушёл, — ответила Юля. — Ты совсем не смотришь на бейджики? Ведь имя человека — это так важно.

— А зачем мне имя повара? — спросил я.

— Для «обмена с превышением», — ответила Юля.

В это время официантка принесла два бокала с вином, палочки на специальных подставках и по три чашечки. В первой был розовый имбирь. Во второй — зелёный васаби. А третья чашечка была пустой и предназначалась для соевого соуса. Юля, не дожидаясь, когда официантка уйдёт, налила себе в чашечку соевый соус. Потом, взяв одну из палочек, она стала макать её в соус, а затем отправлять в рот. В это время вернулся повар с несколькими закрытыми чашками. Он ловко уместил их на своей руке, а в другой по-прежнему держал нож.

Я тоже налил себе соус и потом спросил:

— Что за обмен с превышением? — спросил я, глядя как повар снимает крышки с чашек.

— Ты про «криминальный обмен» тоже не слышал? — удивилась Юля. — Нам про это рассказывали на курсе по управлению людьми. Очень полезная в жизни теория. Если будешь знать её, то твоя семейная жизнь будет безоблачной. Ты же собираешься жениться?

— Конечно, собираюсь, — неловко ответил я.

Повар достал снизу большую квадратную тарелку и поставил её сбоку от себя. Потом очень быстро и ловко отделил немного риса из одной чашки и, слепив аккуратный комочек, положил на тарелку. Юля смотрела на его действия, потом сказала:

— Рада за тебя. Так вот, проще всего объяснить тебе про криминальный обмен. Представь, твоя будущая жена весь вечер готовила тебе ужин. Отварила креветки, приготовила пасту, сливочный соус. Поставила бутылку хорошего вина…

Юля взяла бокал со сливовым вином и кивнула мне головой, чтобы я сделал то же самое. Потом со звоном чокнулась со мной и сказала:

— За твою будущую жену.

— Давай лучше за знакомство, — улыбнулся я.

Вместо ответа, Юля отпила из своего бокала, потом втянула свои щёчки, выдвинув губки вперёд, и посмотрела на потолок. Немного подумала и сказала:

— Урожай 1970 года, западный склон Фудзиямы.

Я рассмеялся, поняв, что это шутка. Сливы на вулканах не растут.

— Ну, давай дальше, про «криминальный обмен», — попросил я, даже не догадываясь, что это означает.

— Ты пришёл с работы, — продолжила Юля, — вкусно покушал, выпил вина, получил удовольствие. А потом молча встал, включил телевизор и, забыв про жену, стал смотреть бейсбол.

— Ужас, — воскликнул я. — Я бы так не сделал.

— Все вы так говорите, — улыбнулась Юля. — Это и называется «криминальный обмен», когда жена ожидает слов благодарности, а муж молчит. Ведь, по сути, это воровство. Он взял своё, а в обмен ничего не дал. Настоящий криминал.

— Думаю, в следующий раз ей не захочется готовить для него, — серьёзно сказал я. — Теперь я понял, что значит «криминальный». У меня тут недавно произошёл «криминальный обмен».

— Что поменял? — рассмеялась Юля.

— Мексиканцы взяли у меня компьютер и телефон на правах «криминального обмена», — улыбаясь, сказал я.

— Они тебя били? — испугано спросила Юля и зачем-то стала осматривать меня.

— Нет, просто подсыпали клофелина, — улыбнулся я.

— Значит, радуйся, — неожиданно ответила Юля.

— Чему тут радоваться? — спросил я, глядя как повар легко нарезал филе рыбы на тонкие ломтики.

— Если тебя ограбили, значит, вероятность следующего ограбления в этом году резко падает. Теория вероятности, — улыбнулась Юля, отпивая своё вино. — Теперь можешь спокойно ходить и не бояться.

— А что такое «обмен с превышением»? — спросил я.

— Это когда ты после ужина с женой, — мечтательно закатив глаза, начала объяснять Юля, — рассыпаешься ей в благодарностях, расспрашиваешь, как она готовила, просишь добавки. Обнимаешь её, целуешь, ну и так далее.

Юля хихикнула. Повар аккуратно, кончиком ножа, зачерпнул васаби из чашки и быстро положил по маленькому кусочку на комочки с рисом. Потом, ласково глядя на восемь комочков риса, стал раскладывать на них нарезанные кусочки разной рыбы.

— И причём тут имя повара? — тихо спросил я.

Юля наклонилась к моему уху, положив подбородок на моё плечо, и прошептала:

— Когда мы поедим, я подойду к этому повару и, обращаясь к нему по имени, буду хвалить его мастерство, а ты посмотришь, как на людей действует обмен с превышением.

Потом она отстранилась от меня, взяла свой бокал и отпила ещё. Повар посмотрел на Юлю, как будто услышал, о чём мы шептались и, слегка улыбнувшись, поставил ей тарелку с суши. Юля улыбнулась ему. Он слегка поклонился и, взяв нож с собой, ушёл. Юля, кинув на меня короткий взгляд, ловко взяла палочками суши с тунцом, макнула его в соевый соус и целиком положила себе в рот. Она, похоже, стеснялась своего полного рта, поэтому отвернулась в другую сторону и стала жевать. Возникла неловкая пауза.

В это время справа от меня возникла японская официантка и, поклонившись, поставила мне роллы, обсыпанные кунжутом и икрой летучей рыбы. Пока она это делала, я ловко крутил пальцами одну из палочек в своей руке. Не знаю, откуда я умею крутить палочки, возможно, был барабанщиком в одной из прошлых жизней. Юля дождалась, когда я положу один из роллов себе в рот и спросила:

— Ты мне лучше про дампы расскажи, кто они такие и с чем их едят, — спросила Юля и положила палочками в рот один розовый лепесток имбиря.

— С чем их едят? — улыбнулся я. — Дампы — это метод улучшения результатов поиска в социальной сети, поэтому не их едят, а можно сказать они едят. Дамп — это твоя копия в социальной сети, которая умеет думать, чувствовать. Своеобразный клон твоего сознания, который даже не знает, что он твой клон.

— А ты знаешь, что клонирование людей запрещено? — спросила Юля.

— Знаю, но этот твой клон существует не в реальной жизни, а в виртуальной, внутри компьютера, — объяснил я. — Если ты хочешь найти лучшее суши в городе, то очень быстрый компьютер даёт твоим клонам на пробу еду всех этих заведений. Те места, где им больше всего понравится, будут тебе предложены в виде ответа на твой запрос.

— А что потом делают с этими моими клонами? — склонив голову на бок, спросила Юля.

— Не знаю. Но они больше не нужны, до следующего запроса, — ответил я.

— Их убивают? — спросила Юля.

— Никогда не думал об этом, — ответил я.

— Вот поэтому клонирование и запрещено — никто не думает, к чему это может привести, — сказала Юля. — Мне кажется, ты читаешь не научную фантастику. То, что ты говоришь, далеко от реальной жизни.

— На этот раз не буду спорить, — улыбнулся я и положил в рот ещё один ролл.

— Уильям, — наклонившись к моему уху, сказала Юля, — если ты не будешь макать роллы в соус и заедать васаби с имбирём, в тебя попадут гельминты.

— Кто такие гельминты? — спросил я, удивившись незнакомому слову.

Юля рассмеялась и, вытянув руки на всю ширь, сказала:

— Это вот такие черви. Они могут вырастать до четырёх метров в длину, и ты их даже не заметишь. Если ты кушаешь сырую рыбу, то лучше заедать этими двумя острыми приправами. Поговаривают, что они убивают этих паразитов.

— Джулия, лучше тебе налегать на васаби и имбирь, — рассмеялся я. — У меня тут, кроме крабового мяса, рыбы нет. Тем более что в Америке запрещено продавать суши из незамороженного мяса. Всю рыбу, которую используют в ресторанах, замораживают до −28 градусов по Цельсию минимум на 12 часов. Так избавляются от паразитов. Поэтому на родине суши отравиться гораздо проще. Там используют сырую рыбу.

— Да? — удивилась Юля. — А я думала, тут из свежей рыбы делают. Океан-то рядом. Мы когда с отцом были в Японии, там рыбу привозят к 4 утра на рынок, а к 8 она уже в суши-барах и ресторанах. Суши нужно съедать сразу после приготовления. Если рыба пролежала больше 5 часов, из неё делают сашими и раздают бедным, через чёрный выход ресторанов.

— Американцам не нужны проблемы, поэтому без заморозки, сырую рыбу предлагать запрещено. Думаю, некоторые японцы постоянно лечатся от червей.

— Не говори ерунды, — улыбнулась Юля. — Давай тему сменим, а то я ещё ем.

— А ты знаешь, как появились суши? — спросил я, пытаясь блеснуть эрудицией.

— Расскажи, — сказала Юля. — Только закажи мне ещё вина.

Я подозвал официантку и отдал ей пустой бокал, попросив добавки, понимая, что на это мои финансы не были рассчитаны. На всякий случай, я сказал ей принести счёт, чтобы Юля не вздумала попросить ещё добавки. Когда она ушла, я начал рассказывать:

— Суши по-японски означает «маринованная рыба».

— Почему маринованная? — спросила Юля.

В это время Юле принесли ещё один бокал, а мне положили рядом счёт с моим приговором. Интересно посмотреть, но нужно сначала рассказать то, что начал:

— Где-то в Южной Азии придумали способ консервировать рыбу, чтобы она могла храниться долгое время при обычной температуре. Между кусочками сырой рыбы прокладывали слои варёного риса. Помещали всё это под пресс на несколько недель. Потом можно было заменить пресс крышкой и хранить всё это до года. Получалась маринованная рыба, а рис выбрасывали. А сырую рыбу в Японии догадались есть только в 1900 году. Так что блюдо достаточно молодое. Вот роллы, которые я ем, вообще придумали тут, в Лос-Анжелесе.

— Ясно, — сказала заскучавшая Юля и выпила бокал вина залпом, увидев, что я доел свои роллы. — Может, рассчитаешься, и пойдём в кампус? Меня брат может потерять.

Я нерешительно посмотрел на папочку со счётом и открыл её. Сумма на чеке была закрыта кожаным уголком папки, а слева лежало две пластинки жвачки. Я вынул одну из них и дал Юле, чтобы она отвлеклась. Внутренне напрягшись, я вынул чек и с облегчением вздохнул. Там красовалась сумма 165 долларов. Отлично! Мне повезло. Сводил девушку в ресторан, и не пришлось позориться. Я положил деньги в папку и стал ждать официантку. Всё же я всё правильно рассчитал.

— Ты чаевые положил? — неожиданно спросила Юля.

— Нет, — ответил я.

— Тебе не понравилось обслуживание?! — с возмущением спросила она.

— Да нет, — удивлённо ответил я. — Всё было очень вкусно.

— Тогда почему ты не можешь устроить «обмен с превышением»? — серьёзно посмотрев мне в глаза, сказала Юля. — Мне кажется, это невежливо. Мы только что обсудили эту тему, а ты, кажется, ничего не понял. Мне в следующий раз будет стыдно сюда приходить.

Моё недавнее облегчение как рукой сняло. Девушка, которую я любил всю жизнь, которую я ждал 60 лет, сейчас вызывала во мне немного злости. Мне с трудом удалось погасить свои эмоции. Неужели трудно догадаться, что у меня нет денег. Я достал две долларовые купюры и положил их в папку со счётом. Юля ещё больше напряглась и сказала:

— Уильям, ты думаешь, два доллара не оскорбят повара Таро и официанта? Как ты прикажешь им делить эту сумму? По доллару на человека?

Юля поняла, что со мной кашу не сваришь, молча достала из сумки двадцать долларов и, положив их в папку, сама отнесла официантке. Я чувствовал себя очень глупо. Я обернулся и смотрел за действиями Юли. Она наклонилась и говорила что-то на ухо официантке. Потом, когда та кивнула и ушла, Юля вернулась ко мне и сказала:

— Вот сейчас я покажу тебе, как действует «обмен с превышением».

Я сидел и не знал, что сказать. Через минуту к нам подошёл повар японец и сказал:

— Вы меня звали?

Я смотрел на нож в его руке и ждал, что будет дальше.

— Таро, вы не представляете, как нам понравилось. Всё было очень вкусно, — улыбаясь, говорила Юля. — Спасибо вам. Мы будем частыми гостями в вашем ресторане.

— Очень приятно, — сказал японец и расплылся в улыбке так, что его глаз не было видно.

— А вы долго обучались искусству разделки фугу? — спросила Юля.

— Мы не подаём фугу, — удивлённо ответил японец Таро и облокотился локтями на барную стойку, давая понять, что готов ещё поболтать.

— Не важно, — улыбнулась Юля, засмущавшись. — А вы долго учились своему искусству?

— Вот видите этот нож, — сказал японец, с уважением держа двумя руками своё орудие труда. — Когда я начал, он был на один сантиметр шире. Это было 17 лет назад. Когда он сточится, я закончу своё ремесло.

— Какой красивый нож, — сказал я, пытаясь потрогать сталь.

— Не тронь! — со всей силы крикнул японец и отпрыгнул на два метра от нас.

Он спрятал нож за свою спину и, медленно подойдя к нам, сказал:

— Извините, никто и никогда не имеет права трогать нож хоньяки, кроме меня. Шесть японских мастеров делали его три недели. Над ним читали древние молитвы. В нём живёт дух моих предков-самураев. Никто и никогда не прикасался к нему, кроме меня.

— Извините, — виновато сказал я, при этом Юля, как всегда, улыбнулась. — Я не знал.

— Поэтому вы с ним не расстаётесь? — спросила Юля.

— Конечно, я не имею права оставлять его, — сказал японец, глядя на клинок и пробуя его заточку большим пальцем. — Я всегда забираю его домой на ночь.

— Как интересно он заточен, — сказала Юля.

— Хоньяки затачивают только с правой стороны, — гордо ответил японец. — Это самая острая заточка, она позволяет резать очень ровно и тонко.

— А вы можете научить меня делать суши? — неожиданно спросила Юля.

— Нет, — ответил Таро. — Суши делают только мужчины. У женщин руки горячее на 3 градуса, поэтому вкус рыбы может испортиться. Не обижайтесь. Приходите лучше кушать. Я с радостью буду готовить вам.

— Спасибо, — улыбнулась Юля, собирая свою сумку.

— До свидания, Таро, было очень вкусно, — сказал я, собираясь на выход.

Японец улыбался и кланялся, держа нож перед собой двумя руками. Мы вышли из ресторана. Юля посмотрела на часы и прибавила шагу. Когда мы дошли до входа в кампус, Юля повернулась ко мне лицом, оказавшись очень близко, и сказала:

— Уильям, мне нужно бежать. Если брат увидит меня с тобой, начнутся ненужные вопросы.

— Я понимаю, — ответил я, ощущая лицом её тепло. — Джулия, было очень приятно с тобой пообщаться. Надеюсь, выберемся ещё куда-нибудь.

Юля как будто не слышала моих слов. Она стояла напротив меня ещё пару секунд, потом быстро развернулась и побежала в сторону женского общежития. На улице начинало темнеть.

Я не знал, куда мне деться от радости и волнения. Очень хотелось поделиться своими впечатлениями, но с Грегори такие темы обсуждать бесполезно, Тринити со мной нет, а Дашу я не увижу до субботы.

Суббота

После суши, как всегда, хотелось пить. Идти в комнату и общаться с Грегори не было желания, поэтому я направился в библиотеку колледжа. Там я надолго задержался у кулера с водой, а потом, наполнив пару стаканчиков, пошёл к одному из компьютеров, подключенных к интернету. Тринити со мной не было, поэтому мне нужно было изучить, кто такие масоны и стоит ли мне вступать в их общество. Просидев несколько часов у монитора, я немного разобрался в их философии и понял, что она мне очень близка.

В браузере уже не хватало закладок, когда я, глядя на экран покрасневшими глазами, пытался сопоставить множество мифов про это тайное общество. И когда я дочитывал про обряд посвящения в ученики, который мне предстоит, если я соглашусь, громко хлопнула дверь в комнату и вошедшая библиотекарь старушечьим голосом сказала:

— Молодой человек, покиньте, пожалуйста, помещение. По ночам библиотека не работает.

— Извините, а сколько сейчас времени? — спросил я, чувствуя себя как будто проснувшимся после долгого, яркого сна.

— Без десяти одиннадцать, — ответила пожилая женщина.

— Ничего себе, — воскликнул я и с сожалением закрыл браузер.

Мне ничего не оставалось, как пойти домой. Я собрал несколько бумажек, которые успел исписать, свернул их в несколько раз и положил во внутренний карман куртки. Когда я закрыл за собой дверь библиотеки, я услышал несколько поворотов ключа, сопровождаемых старушечьим ворчанием с той стороны. На улице уже стемнело. На небе была видна луна и мерцающие сквозь редкие облака звёзды. Фонари на аллее уже включили, и вокруг них кружили мошки. И чего им не спится? И чего они кружат вокруг любой лампочки? Неужели многовековая эволюция не отучила их от этого бесполезного занятия, никак не способствующего выживанию?

Когда я подходил к развилке между мужским и женским общежитием, я привычным движением посмотрел в сторону лавочки, на которой мы встречались с Дашей. Там было абсолютно темно, и я никого не увидел. С сожалением вздохнул и пошёл дальше.

— Зазнался? — крикнули из темноты.

Я вздрогнул от неожиданности. За несколько мгновений до меня дошло, что означает этот вскрик и кому он принадлежит. Это было замечательно. Мне так не хотелось сейчас идти домой. Я пошёл в сторону лавочки и, когда глаза немного привыкли, увидел протянутую мне пачку с тонкими сигаретами.

— Привет, Даша, — улыбнулся я, доставая современную трубку мира.

— Привет, — ответила Даша, вручая мне зажигалку, — я тебя издалека увидела и вот думаю, почувствуешь ты мой взгляд на себе или нет.

— Думаешь, люди могут чувствовать на себе чужой взгляд? — спросил я, поднося пламя зажигалки к Дашиной сигарете. — Тебя здесь совсем не видно. Идеальное укрытие.

— По телевизору говорят, что могут, — ответила Даша.

— Ты веришь телевизору? — осторожно спросил я.

— Только в одном случае, — ответила Даша.

— В каком это? — спросил я, пытаясь немного затянуться. Мне всегда хотелось понять, в чём радость этих сигарет.

— Когда они говорят, который сейчас час, — рассмеялась Даша. — В остальное время мы не можем отличить правду от лжи. Всегда удивлялась, что с людьми, которые неоднократно замечены во вранье, мы перестаём общаться, а с телевизором — продолжаем. Несмотря ни на что.

— Понятно, — улыбнулся я. — Слушай, мы в субботу идём на обряд?

— Ты идёшь, а я нет, — сказала Даша со злостью и сильно затянулась.

— Почему? — удивился я.

— Потому что мир принадлежит мужчинам, — с обидой огрызнулась Даша.

— Рассказывай, — улыбнулся я. — А то я пока ничего не понимаю.

— Эти придурки отказались меня принимать, — резко сказала Даша и скомкала свою сигарету в кулак. — Они говорят, что в их ложу принимаются только мужчины. Понимаешь, что это значит?

— Ну, есть же другие ложи? — спросил я. — Давай в другую будем вступать. Ты же говорила, что в России уже состояла в масонах.

— Вот и они сказали, вступайте в женскую ложу, — продолжая негодовать, ответила Даша. — Даже адрес дали, куда мне обратиться. Самое интересное не это. Меня они не взяли, но очень заинтересовались тобой. Такое ощущение, что они тебя знают.

— Очень интересно, — удивился я. — И что они сказали?

— Я им отправляла на почту данные по нам с тобой, — начала объяснять Даша. — Они уже через час вышли со мной на видеосвязь и объяснили, что у меня нет шансов, а у тебя есть. Причём очень высокие, так как один из мастеров ложи знает тебя и может поручиться. Ты не представляешь, как тебе повезло.

— Очень странно, — пожав плечами, сказал я. — И как его зовут?

Даша рассмеялась и толкнула меня своим плечом. Потом сказала:

— Билл, ты странный молодой человек. Через несколько дней собираешься стать масоном, а сам до сих пор ничего про них не знаешь. Имена других масонов всегда под строжайшим секретом. Поэтому у тебя нет шансов узнать про окружающих людей, входят ли они в тайную организацию, пока они сами тебе не скажут.

— Даша, ты не права, — немного обиженно ответил я. — Я сегодня много прочитал про масонов и кое-что о них знаю. Просто удивительно, что среди мастеров ложи есть мой знакомый.

— Вот и я удивилась, — сказала Даша. — Зачем они сказали мне, что у тебя там знакомый? Они могли просто пригласить тебя к ним на посвящение. Зачем они приоткрыли тайну мне?

Я на пару сантиметров отодвинулся от Даши, так как она уже несколько минут сидела, прислонившись своим плечом к моему. Она этого не заметила, и я продолжил:

— Наверное, они предполагали, что я могу из солидарности с тобой вступить в другую ложу, а им важно, чтобы я был у них. И чем я им так приглянулся?

— Билл, — рассмеялась Даша и легонько придвинулась ко мне. — У тебя мания величия. Ты хоть представляешь, что за ложа тебя зовёт? Это одна из самых великих и старейших лож Америки. Неужели ты думаешь, что им важно, чтобы именно ты был у них?

Вместо ответа я взял многострадальную пепельницу под лавочкой и затушил свой окурок. Даша подвинула мою руку к себе и высыпала в баночку остатки смятой сигареты. Затем она встала со своего места, достала из заднего кармана джинсов немного смятую бумажку и дала её мне. Бумага была ещё тёплой. Я подошёл к фонарю и, развернув её, увидел распечатанное приглашение в масонскую ложу.

— Думаешь, мне стоит туда идти? — спросил я.

Даша покрутила рукой у виска и сказала:

— Когда ты станешь масоном, ты поймёшь, что вступил в самую влиятельную ложу. Ты не представляешь, как я тебе завидую. Не будь у меня этого, — сказала Даша и, поднеся обе руки к своей футболке и немного приподняв свои груди, продолжила, — я бы пошла туда не думая.

Я посмотрел на её движение и автоматически отвернулся. Я, кстати, несколько раз смотрел юмористическую передачу, где перед мужчинами внезапно оказываются голые девушки. И я заметил, что 90 процентов мужчин демонстрирует один и тот же рефлекс. Увидев грудь, они все отпрыгивают и закрывают лицо руками, при этом смущённо улыбаются, продолжая смотреть, как кролик на удава.

Женщины имеют большую власть над мужчинами, видимо, поэтому капитаны не берут женщин в команду, а масоны не берут женщин в свои ложи. И причина одна. Мысли мужчины в присутствии женщин затуманиваются. Мужчины теряют энергию, воюя друг с другом за женское внимание. Так что причина мужского шовинизма — страх перед женскими чарами.

Даша положила руки на фонарь и пристально смотрела в мои глаза. Я рассматривал её лицо, которого я ещё ни разу не видел при дневном свете. И мне казалось, что я смотрю на девушку из другого мира. Мы стояли так достаточно долго, чтобы я почувствовал себя неудобно. Я вдруг вспомнил про Юлю, которая точно так же стояла напротив меня несколько часов назад. Странно, что в тот раз я ничего не понял. А в этот раз я должен сделать вид, что ничего не понимаю. Чтобы отвлечь Дашу, я начал говорить:

— Понимаешь, женщины всегда…

Я не успел договорить, так как почувствовал, как очень горячие ладони легли на мою голову и стали приближать её к Дашиному лицу. Я замешкался, не ожидая, что женщина возьмёт всё в свои руки. Пока наши лица приближались друг к другу, я боролся с туманом в своём сознании. Нужно было сопротивляться, но я не мог. Мне очень захотелось поцеловать Дашу. Мои руки уже легли на её волосы, и оставалось несколько сантиметров до поцелуя, когда я понял, что делаю непоправимое. То, о чём могу пожалеть.

Я жадно целовал Дашу, а она охотно отвечала. Снизу от фонаря шло тепло. Я чувствовал мурашки по всему телу. Было очень приятно. Я вспомнил Юлю и стал пытаться убедить себя, что это снова сон. Не могу же я наяву целовать другую девушку, уже встретив ту, которую ждал полвека. Это как нажать красную кнопку и запустить ракету тогда, когда услышал, что долгожданный мир восстанавливается. Действие абсолютно нелогичное. Глупость.

Но я так хотел оставаться глупым. Мне так нравилось целоваться с Дашей. Когда преодолеваешь столько надуманных запретов, это такой адреналин. Когда добиваешься недоступного. Когда это происходит так неожиданно. Я даже не представлял, как такое может быть. Но логика начала возвращаться. Мозг снова стал активизировать тормоза. И меня уже начинала точить мысль о том, что я наделал. Я уже сожалел, что нажал эту красную кнопку, действие которой практически невозможно отменить.

Даша как будто почувствовала мои мысли. Отстранилась, коротко посмотрела мне в глаза, смущённо улыбнулась и убежала, сверкая белыми кроссовками. Я остался у фонаря один, и ошалело смотрел на свет, пытаясь понять, что это было. Мои чувства изменили сами себе. Как теперь разуму разбираться с этим? Неужели можно любить одну девушку и с таким удовольствием целоваться с другой? Как говорят программисты, это «баг» системы.

Пытаясь сейчас не накручивать бесконечный ком мыслей, я пошёл спать. Время всё расставит по местам. Но я ошибался. До самого утра субботы я думал о том, что произошло, и пытался определить, что хорошо, а что плохо. Но чувства спорили сами с собой, а разум не знал, на чью сторону встать. Дашу и Юлю я в эти дни не видел, и это было хорошо. Нужно сначала разобраться с собой. Думаю, посвящение в масоны сможет меня отвлечь.

* * *

К раннему утру субботы, когда все стараются ещё спать, я уже стоял у массивной двери, обитой кованым железом, и стучал по ней большим кольцом, зажатым в пасти льва. Через минуту я увидел мелькнувшую в глазке тень, и дверь стали отпирать. В образовавшуюся узкую щель просунулась старая сморщенная рука и протянула мне ладонь.

— Бумаги, — скомандовал старик.

Я протянул ему смятую бумагу с приглашением. Он взял её и закрыл дверь. Я услышал старческое ворчание с той стороны и звук снимаемой цепочки. Дверь отворилась, и очень старый мужчина, взяв меня за плечо, молча затянул в тёмное помещение. Потом он вышел на порог и посмотрел по сторонам. Он явно давал понять, что организация тайная. Его годы, густые лохматые брови и нос как у коршуна намекали, что тут всё серьёзно.

Я смотрел вокруг себя и удивлялся тому, что вокруг всё именно так, как я себе представлял. Было ощущение, что в прошлой жизни я уже был тут. Тёмные деревянные стены, картины, висящие в прихожей, неяркое освещение и запах — всё это впечатляло новичка, но мне казалось немного смешным. Обстановка была настолько тщательно продумана, нацелена на то, чтобы впечатлять новых людей, что мне казалось искусственной. Слишком непохожа она была на всё современное и американское.

Я осматривался, пока старик очень медленно усаживался в кожаное кресло. Он так аккуратно садился, как будто под ним была не мягкая тёмная кожа, а доска с сотней гвоздей. Нужно было оставаться серьёзным, но мне хотелось рассмеяться. Я прислушивался, но в большом помещении больше никого, кроме старца, не было.

— Меня зовут Давид, — не глядя на меня, сказал старик и стал доставать из нагрудного кармана рубашки маленькую трубку.

Все его движения были медленными, тщательными и сосредоточенными. Он со вздохом наклонился к столику рядом с собой и взял там блестящую железку, которой уплотнил потухший табак внутри. Когда он заглядывал в трубку, его глаз не было видно из-за густых бровей. Руки не тряслись, но он по-старчески постоянно шамкал губами, иногда облизывая их. Он гипнотизировал меня своим поведением.

— Чего стоишь? — спросил он, пристально взглянув на меня одним прищуренным глазом. — Садись ближе, я не кусаюсь. Зубы уже не те. Принеси мне спички. Они вон там, на камине.

Я подошёл к старому камину, на который показывал Давид, и рядом с разложенными на нём кинжалами обнаружил огромный коробок со спичками. Эти спички были очень большого размера и предназначались для розжига дров.

— Эти? — спросил я, взяв их в руки и показав старику.

— Я отсюда не вижу, — сказал Давид. — Неси всё, что может гореть.

Я принёс ему коробок и сел рядом в соседнее кресло. Кресло предательски скрипнуло старой кожей. Оно было очень мягким, и я практически утонул в нём, положив локти на высокие подлокотники. Старик достал длинную спичку и ловко чиркнул ей по коробку. Вкусно запахло горящей серой. Он поднёс горящую спичку к трубке и стал сосредоточенно, смешно кося взгляд, разжигать потухший табак. Затем с шипением потушил спичку, опустив её в стакан с тёмно коричневой жидкостью. Он стал часто затягиваться дымом, каждый раз затыкая трубку большим пальцем, почему-то не опасаясь обжечься.

Удобно наблюдать за медлительным хозяином и приходить в себя для начала разговора. Дым вокруг, приятные запахи, вся эта обстановка — успокаивали. Было ощущение, что я пришёл к постаревшему отцу в гости. Давид ловко выпустил кольцо дыма, которое, медленно расширяясь, остановилось надо мной.

Он посмотрел на меня и коротко и фальшиво улыбнулся. Впервые в жизни я увидел человека, которому не идёт улыбка. В нахмуренном виде старик намного симпатичнее и харизматичнее. Давид немного прокашлялся в кулак и сказал:

— Билл, сынок, у тебя есть рекомендательное лицо. Если бы не он, мы бы отказались от тебя, ты слишком юн. Поэтому, если ты действительно хочешь стать нашим братом, тебе нужно будет пройти несколько процедур. Ты до понедельника свободен?

Я немного поёрзал на кресле, рассматривая пристальный взгляд старика, который не выпускал мундштук трубки изо рта. Было приятно смотреть ему в глаза, несмотря на то, что он старался казаться строгим. Я ответил:

— У меня занятия утром в понедельник. Сегодня и завтра я могу прийти к вам.

— Зачем ты мне нужен? — спросил старик. — Моё дело — выдать тебе билет на самолёт и объяснить несколько правил. Я слишком стар, чтобы терпеть твою компанию целых два дня. Видишь, Бог не даёт мне покоя и не забирает меня к себе, чтобы я помогал таким, как ты, сделать первый шаг к постижению истины. Лично я уже отчаялся это сделать. Может, у тебя получится.

— На самолёт? — удивился я, надеясь, что буду сегодня ночевать в своей комнате.

Старик сделал три затяжки перед тем, как ответить. Потом медленно выпустил дым в сторону зашторенного окна. Ему, видимо, нравилась тишина, которая образуется, когда заинтригованный человек ждёт ответа.

Комната размышлений

— Ну что, друг мой? — спросил старик. — Согласен открыть путь к познанию истины? Если да, то я вызову машину. Не тяни.

— Конечно, — неуверенно ответил я. И только после этого начал думать, правильно ли я делаю.

Старик чуть привстал в кресле и начал рыться в кармане брюк. Через минуту он с трудом достал телефон с огромными кнопками и, очень близко поднеся его к лицу, стал набирать номер по памяти.

— Слушай, забери у меня этого профана, — сказал старик по телефону и, не дождавшись ответа, выключил телефон.

Какое обидное слово. Хотя от такого пасмурного старика ничего другого ждать не приходится. Вряд ли он будет кормить меня завтраком и поить чаем. Получается, меня сейчас заберут на машине и, скорее всего, повезут в аэропорт. Нужно будет сейчас расспросить старика поподробнее.

— А я вернусь сюда к понедельнику? — спросил я.

— Ты уже спрашивал, — недовольно проворчал старик, очень медленно вставая с кресла. — Не хочу тратить время на повторение того, что уже сказал. Мне слишком мало осталось. Или ты передумал?

Он обошёл моё кресло сзади, наклонился надо мной и строго посмотрел мне в глаза. Я неудобно повернул шею и, глядя на него, сказал:

— Я не передумал, просто хотел уточнить.

— Если не передумал, то давай завяжем тебе глаза, — мирно сказал старик.

— Это обязательно? — спросил я.

— Для профана ты слишком надоедливый, — сказал старик, взяв со столика большой кусок чёрной материи, и, накинув её мне на лицо, стал аккуратно завязывать. — Если братья увидят, что ты снял повязку или подглядываешь, пеняй на себя. Ты же не надеешься, что мы будем жалеть тебя, охраняя наши тайны?

Он с силой затянул узел у меня на затылке. Я открыл глаза, но ничего не видел под несколькими слоями прохладного шёлка. Только сейчас, потеряв один из органов чувств, я носом почувствовал, как руки старика пахнут лекарствами и табаком. Он поправил повязку на моём лице и через минуту я услышал скрипящий звук кожаного кресла. Видимо, старик сел на место. Через некоторое время до меня донёсся запах дыма от трубки. Было ощущение, что старик пытается обкурить меня, сидя в соседнем кресле.

Через десять минут послышался звук остановившегося автомобиля. Потом тихий хлопок водительской двери. Потом шаги, подходящие к двери. Интересно. Никогда не пробовал проверить, насколько усиливаются остальные органы чувств, когда закрываешь глаза. Чтобы не вздрогнуть, я представил, как незнакомец громко постучит специальным кольцом в пасти льва на двери. Но вместо этого услышал, как несколько раз чей-то ноготь поцарапал дерево двери.

— Там кто-то пришёл, — сказал я.

— Неужели ты думаешь, что я глухой? — недовольно спросил старик. — Я бы на твоём месте на несколько часов замолчал. Послушай мой совет.

Я не стал отвечать, вместо этого напряг слух. Сначала я услышал, как кресло скрипнуло, старик зашаркал тапками к двери. Снял цепочку и несколько раз повернул ключ в замке. С улицы пахнуло свежестью. Дверь не закрыли. Незнакомец тихонько шагал по паркету в мою сторону. Потом он взял меня за плечо и молча пожал мне руку. Дважды.

Тут меня осенило, что полицейский, миссис Колинс, Даша и этот незнакомец ведут себя одинаково. Неужели трудно было написать в интернете, что двойное рукопожатие — это знак масона. Столько мифов, а такой простой и распространённой фишки там нет. Незнакомец потянул меня за руку, и я послушно поднялся.

Он встал позади меня и, держа меня за плечи, стал направлять к выходу. Я ждал, что Давид попрощается со мной, но, похоже, не в его правилах выказывать радушие к профанам, как он выражается. Незнакомец подвёл меня к задней двери автомобиля с правой стороны, открыл дверь и, придерживая меня за голову, усадил в машину.

Когда он тоже сел в машину, я спросил:

— Конрад, это ты?

— Тс-с-с! — зашипел голос.

И это был единственный звук, который я услышал от этого незнакомца. Пока мы ехали, я прислушивался к окружающему, но уже через двадцать минут устал, и всё слилось в сплошной фон. Я ехал и чувствовал, как напрягаюсь. Мне казалось, что я в заложниках. Я попытался слегка стянуть повязку, чтобы посмотреть, куда мы едем. Но видимо старик надевает повязки не первый раз, и мне не удалось освободиться от неё, а развязывать узел я не хотел. Интересно же посмотреть на живых масонов и их обряды, которые совершаются уже больше двух тысяч лет.

Через сорок минут я услышал звуки турбин самолётов. Видимо, мы приехали в аэропорт, и я ждал, что мне снимут повязку. Ведь незнакомец не поведёт меня к стойке регистрации прямо в ней. С таким уровнем антитеррористической безопасности в аэропорту невозможно попасть в самолёт без досмотра. Так я думал до того момента, когда меня высадили из машины и подвели к трапу самолёта.

Очень громко ревели турбины, совсем рядом. Меня вели за плечи сзади. Незнакомец был в перчатках и подталкивал меня очень бережно. Он почему-то старался ничего не говорить и поэтому я чуть не упал, когда упёрся ногами в ступеньки трапа. Я стал послушно подниматься и снова чуть не упал, когда уже на седьмой ступеньке трап внезапно кончился. Меня завели в самолёт и посадили в одно из кресел. Заботливые руки пристегнули мой ремень. Потом я услышал удаляющиеся шаги и звук закрывающейся двери.

Я летаю на самолёте уже не первый раз и привык к тому, что в аэропорт нужно приезжать за два-три часа до вылета. Нужно проходить долгий досмотр, потом сидеть в зоне ожидания. За тридцать минут до вылета тебя сажают в самолёт. Слушая объявления пилота и рассматривая, как идеальные улыбчивые стюардессы помогают неловким пассажирам распихать свои вещи над головой, ты пытаешься успокоиться и устроиться на своём месте.

Но тут всё было по-другому. Как только дверь закрылась, турбины стали громче, и самолёт пришёл в движение. Мы несколько раз развернулись и остановились. С разных сторон самолёта раздавались жужжащие звуки. Видимо, это приводы разных подкрылков. Несмотря на то, что мы стояли на месте, звук турбин усилился, и вместе с ним усилилась тревога. Самолёт весь дрожал, но стоял на месте. Звук был очень громким. Потом машина внезапно сорвалась с места и, быстро ускоряясь, понеслась по взлётной полосе. Я приоткрыл рот, чтобы у меня не заложило барабанные перепонки.

Всего час назад я вдыхал ароматы отборного табака Давида, а теперь уже лечу в неизвестном направлении. Если организация может себе позволить такие траты ради одного любопытствующего, то Даша оказалась права. Организация действительно является очень влиятельной. Самый страшный момент во время взлёта — это ожидание отрыва переднего колеса от полосы и наклон самолёта на 45 градусов. Мне приходилось несколько раз сглатывать, чтобы расправить барабанные перепонки обратно. Уши закладывало несколько раз.

Интересные ощущения. Обычно я во время полёта развлекаю себя чтением, просмотром фильмов или едой, но ничего из этого не сделаешь с завязанными глазами.

— Тут есть кто-нибудь? — крикнул я на весь салон.

— Да, — ответил незнакомый голос в другом конце салона. — Ты тоже на посвящение летишь? Ты кто такой?

— Я Билл, — улыбнулся я. — А ты кто…

Меня прервал громкий женский голос совсем рядом:

— Вам запрещено разговаривать! Думайте о завещании.

— О каком ещё завещании? — крикнул голос в другом конце.

— Если вы будете разговаривать, я должна буду принять строгие меры, — серьёзно ответила женщина.

— Да пошла ты! — громко сказал голос, потом через несколько секунд он закричал и сразу затих.

Потом женщина подошла ко мне и, наклонившись к моему уху, прошептала:

— Тс-с-с…

Сразу после этого она ушла. Сомневаюсь, что такие радушные стюардессы будут нас кормить. Уже через двадцать минут я почувствовал, что у меня опять закладывает уши, и мне снова пришлось открыть рот. Меня слегка подташнивало. В самолёте раздавались разные гудящие и жужжащие звуки, потом я неожиданно услышал скрип задних колёс и глухой удар. Мы приземлились. Когда мы замедлялись, я стал привычно прислушиваться: вдруг в салоне будут аплодировать удачной посадке. Но, видимо, мой коллега спал.

Когда самолёт остановился, меня вывели из самолёта и посадили в машину. Это был внедорожник. К плечу прислонили моего грубого коллегу по «несчастью». Он ещё сопел под действием снотворного. Водитель молчал всю дорогу.

Через час внедорожник остановился. Водитель опустил своё стекло и раздался шелест бумаг. Потом я услышал лёгкое шипение перед машиной, и мы снова тронулись. Дорога стала хуже, было ощущение, что мы едем по просёлочной дороге. Мы иногда переезжали камни и ветки, в эти моменты сосед наваливался на меня всем телом, и мне приходилось прижимать его своими руками к левой двери. Ощупав его голову, я обнаружил повязку на голове, похожую на мою.

Когда автомобиль остановился, водитель продолжил сидеть на своём месте. Дверь рядом со мной открылась, и оттуда послышался голос:

— Билл, пойдём, прогуляемся.

Незнакомец протянул мне обе руки и помог выйти. Запах был потрясающим — пахло хвойным лесом. Мы шли по земле. Под ногами хрустели листья, шишки и маленькие веточки. Минут через десять мой провожатый сказал:

— Билл, сейчас я сниму с тебя повязку. Закрой глаза, а то ослепнешь. Тут солнце.

Я послушно закрыл глаза и почувствовал, как сильные руки развязывают крепкий узел на затылке, больно вытягивая попавшие туда волосы. Когда маска была снята, я почувствовал сквозь веки, что на улице светит солнце. Мой провожатый терпеливо ждал, когда я привыкну к свету. Открыв глаза, я увидел, что мы находимся на дороге в огромном лесу.

Ничего вокруг, кроме гигантских деревьев и тропинки, уходящей в обе стороны. Рядом со мной стоит незнакомый седой мужчина в странном одеянии: костюм с галстуком, темно-синий передник с золотой вышивкой и гербом посередине. Через шею была перекинута синяя лента с золотыми ветвями.

Безмятежное загорелое лицо и кристально чистые ботинки выдавали в нём очень успешного человека. Он показался мне знакомым, но я никогда не видел его вживую, скорее всего, он похож на кого-то, кого я видел по телевизору.

— Чего ты меня так рассматриваешь? — улыбаясь, спросил незнакомец. — Ни разу не видел наших одеяний? Привыкай. Пойдём, а то опоздаем.

Мы шли по лесной тропинке. Я наслаждался тем, что снова вижу. Вокруг было очень красиво. Деревья были не такими широкими, как в той роще, куда я любил ездить на велосипеде, зато очень высокими. Мы шли ещё десять минут, пока не увидели огромную гору необычной формы. Её было видно сквозь деревья. Я прищурил взгляд, пытаясь рассмотреть её и понять, что она мне напоминает.

— Это наш филин, — улыбнулся обернувшийся незнакомец. — Ещё насмотришься, не напрягайся.

Высота этого каменного филина была около десяти метров. Птица была далеко от нас, но её брови напомнили мне брови старика Давида. Чувствовалась какая-то энергетика, она гипнотизировала. Я смотрел в глаза филину как старому знакомому. Мы прошли дальше по тропинке и через двадцать минут зашли в огромное каменное здание, похожее на замок или храм.

Похоже, всё, что тут сделано, призвано впечатлять своими размерами и старостью. И им это удавалось. Незнакомец ускорил шаг. Мы проходили сквозь огромные помещения с высокими потолками. В креслах, на диванах и просто у окна стояли многочисленные мужчины и вели неспешную беседу. Это было похоже на огромный мужской клуб. Все были одеты одинаково: галстук, костюм, синий передник и широкая лента на груди. У некоторых мужчин на груди блестели какие-то ордена.

Мы спустились по винтовой лестнице вниз в подвал. Пахнуло сыростью. Незнакомец открыл мне одну из дверей и пригласил войти. Комната была с абсолютно чёрными стенами, и единственным источником освещения там были массивные свечи.

— Чёрт, всё время забываю повязку перед входом надевать, — сморщился незнакомец. — Если будут спрашивать, скажи, что ничего наверху не видел, шёл с закрытыми глазами.

— Договорились, — улыбнулся я, оглядываясь вокруг.

— Когда я уйду, углубись в книгу, которая раскрыта перед тобой, — сказал незнакомец, показывая пальцем в дальнюю часть комнаты, где горели свечи, и рядом с человеческим черепом лежала открытая книга на бархатной подушке.

— А долго читать? — спросил я.

— До утра, — удивлённо ответил незнакомец.

— Но сейчас же ещё только день, я проголодаюсь и в туалет захочу, — запротестовал я.

— Туалет там, а голод очищает, — улыбнулся незнакомец. — Там на другом столике несколько листов и перья с чернилами. Ты должен написать завещание, которое будешь читать братьям при посвящении.

— А что писать? — удивился я, вспомнив, как стюардесса что-то говорила про завещание.

— Завещание, — ответил незнакомец. — После посвящения прочитаешь всё, что хотел сказать братьям, пока был профаном.

В помещении было прохладно, поэтому я скрестил руки на груди, чтобы было теплее. Хорошо, что я догадался взять с собой куртку. Незнакомец вышел, закрыв за собой дверь и щёлкнув засовами.

Я стал рассматривать помещение и увидел, что стены сделаны из абсолютно чёрного камня. Они были очень холодными. В дальнем углу была небольшая дверь, где чуть наклонившись можно было зайти в уборную, которая представляла собой простое отверстие в полу и старинный кран, вода из которого текла в это же отверстие. Тут явно не думали об удобстве.

Затем я подошёл к небольшому столу с пуфиком, где горело несколько больших свечей. Мне было интересно, что за книгу мне предстоит читать остаток дня и всю ночь. Оказалось, что это обычная Библия, написанная от руки. Среди страниц этой большой книги лежало несколько листочков, где красивым готическим шрифтом была напечатан сценарий обряда посвящения. Сверху на каждой странице располагался призыв «Следует выучить свои слова».

Череп оказался слегка тёплым в том месте, где на него светила свеча. Я взял его и покрутил в руках. От него исходила какая-то успокаивающая энергия. Когда-то он мог разговаривать со мной, но сейчас хозяин черепа уже умер и оставил его нам, чтобы дать нам темы для размышлений на ночь. Раньше я думал, что настоящий череп вызовет во мне страх, но я спокойно вертел его в руках, рассматривая, как вставлены пожелтевшие зубы в его верхнюю челюсть. Мне нравилось чувствовать себя смелым.

Я даже знаю, почему людям неприятно думать о прикосновении к костям, человеческим ранам, гною, грязным людям, червякам и так далее. Брезгливость — самый сильный человеческий инстинкт. Годами эволюция отучала людей трогать всё, что может их заразить. Кто не слушался инстинктов, становился разносчиком эпидемий. Поэтому нас начинает тошнить, если мы видим труп, кровь, непонятную слизь или крыс и тараканов. Этот страх передаётся на генном уровне.

Мои мысли прервал звук открываемого засова. Дверь отворилась, и ко мне зашёл тот же незнакомец. Он подошёл и сказал:

— Слушай, извини, я забыл тебя обыскать. Всё время что-то забываю в этом обряде.

Он тщательно прощупал все мои карманы и складки одежды. Достал из кармана куртки ключи и чудом попавшую туда Дашину зажигалку. Положил их к себе в карман и сказал:

— На обряде не должно быть ничего металлического. Не беспокойся, завтра верну обратно. Куртку на обряд тоже не бери, у тебя там пуговицы железные.

— А почему не должно быть металлов? — спросил я.

— Ты должен будешь войти в масонский храм нищим и обезоруженным, — торжественно сказал незнакомец и поднял указательный палец.

Он снова ушёл и запер за собой дверь. Я начал думать над его словами и пообещал себе в понедельник сходить в управу, чтобы восстановить паспорт и затем кредитную карточку, так как на самом деле чувствовал себя нищим и безоружным. Потом внутренне засмеялся над своими мирскими мыслями и, сев за стол с черепом и Библией, попытался думать о духовном.

Кстати, иногда хорошо побыть в такой пещере одному, когда никуда не нужно торопиться. Можно причесать все свои мысли и успокоить чувства. Читать пока не хотелось, поэтому я стал разглядывать стол. На нём стояло две большие баночки с белым и серым порошком. Они не были подписаны, поэтому я открыл их и стал нюхать. Серый порошок пах серой. Я немного обрадовался, что можно будет ночью развлекать себя небольшими фейерверками, благо, свечей много. Потом высыпал мелкий белый порошок в ладонь и попробовал кончиком языка, оказалось, что это соль.

На столе ещё были песочные часы и ножницы. Видимо, к утру я столько передумаю об этих предметах, что они станут мне родными. Я решил не спать этой ночью, а действительно поразмышлять над своей жизнью и обязательно выучить свою роль в обряде, чтобы утром не чувствовать себя профаном.

Утро

Сложно воспринимать серьёзно всё, что происходит благодаря богатой фантазии людей. Будь мне действительно 18 лет, я бы легко впечатлился всем, что мне предстоит. Думаю, если бы масоны смогли читать мои мысли, они бы сказали: «Иди отсюда, мальчик!». Но, несмотря на мой прагматизм, я с интересом буду участвовать в этой церемонии.

В подвале не было часов, за исключением песочных. Но по ним невозможно понять, сколько осталось до утра. Поэтому время тянулось очень долго. Первые несколько часов я действительно читал Библию, учил слова для обряда. Думал о бренности существовании, держа череп в руках. Думал о силе пороха в войне, поджигая дорожку из серы на сложенном листе бумаги. Глядя на песочные часы, думал об относительности времени. Думал о силе голода, когда пробовал соль на язык. В общем, пытался умничать сам с собой, пытаясь постичь истину.

Единственное, что я знал наверняка, — что истина настолько многогранна, что интерпретировать её можно по-разному. И стоит разработать цельную теорию с интерпретацией основных человеческих проблем, как эта теория превращается в религию. Причём основой всех религий, красной нитью идёт призыв «Не греши!».

Оставаться одному в «комнате размышлений», когда у тебя есть мысль, которую ты боишься думать, очень сложно. Когда ты не знаешь, сколько ещё времени осталось до утра. Когда вокруг тебя предметы, которые задают тему размышлений. Это трудно. Трудно спрятаться от себя. Трудно не думать о том, что свидание в суши-баре с Юлей померкло после поцелуя с Дашей. Я пытался спрятаться от этой мысли, но мне не на что было отвлечься, поэтому пришлось читать Библию.

На самом деле, очень странно, что меня оставили наедине с Библией, а не правилами и традициями масонов. Книжка могла бы получиться потолще. Но эти грамотные манипуляторы хотят заинтриговать меня, чтобы хватило на несколько лет. Принцип последовательности не разрешает раскрывать все карты сразу. Чтобы узнать всё, мне нужно будет пройти множество ступеней масонства, которые они называют градусами. Через несколько часов я получу первый градус, который называется «Ученик». Ближе к концу жизни у меня есть шанс получить 33-й градус: — «Державный Великий Верховный Инспектор».

Но масоны зря надеются на меня, у меня единственная цель — связи. Думаю, Тринити будет рада, когда узнает, что я вступил в самую влиятельную ложу. Главная обязанность масонов — помощь друг другу. Как говорил Мартин про трамплины, они помогают подтягивать своих братьев вверх с этажа на этаж, чтобы завоёвывать лучшие должности. Меня это более чем устраивает. По главному правилу джиу-джитсу буду использовать силу противника в своих целях.

Под догорающий огрызок свечи, я дописывал завещание, которое далось мне совсем нелегко. Через час после того, как все свечи, кроме одной, догорели, в дверь постучали три раза. Видимо, за мной пришли. Я снял куртку и положил её на пуфик. Потом быстро пробежался ещё раз по тексту обряда, убедился, что помню свою роль.

Вернулся всё тот же незнакомец, в руках он нёс обнажённый меч. Лицо было серьёзным и казалось страшным в мерцании яркого факела в его левой руке. Он посмотрел на меня и громко, как в театре, сказал:

— С каким намерением ты вступаешь в братство вольных каменщиков?

Его голос отражался от стен и рассыпался звонким эхом. Я откашлялся и, вспомнив свои слова, сказал:

— Открыть истинный путь к познанию истины.

— Что такое истина? — спросил он.

— Свойство той первоначальной причины, которая даёт движение всей вселенной, — ответил я, только сейчас осознавая смысл выученных слов.

— Понятия об этих путях познания истины будут даны тебе по твоим силе и возможностям, — торжественно сказал он. — Но теперь ты должен знать, что послушание, терпение и скромность — главнейшие предметы, которые потребует от тебя общество, в которое ты вступаешь. Чувствуешь ли ты себя способным облечься этими первоначальными добродетелями?

Такое ощущение, что «послушание, терпение и скромность» — самые востребованные качества избранных. Думаю, Штерн и Тринити выбрали меня именно по этому свойству моего характера. Именно поэтому моя ветвь эволюции тянется уже несколько тысяч лет. Я послушный, терпеливый и скромный. Находка для любого правителя и тайного общества. Думаю, «бунтарь» им не нужен. Оставаясь серьёзным, я с чувством сказал:

— Я использую для этого все свои силы, но знайте также, что меня привлекает не любопытство к обрядам общества. Я хочу узнать, чего жаждет, но не постигает душа моя. Хочу иметь средства приобрести новые добродетели и усовершенствовать те, что имею. Хочу знать, бессмертна ли душа моя.

— Можно ли сомневаться в этом? — риторически спросил незнакомец. — Ничто не исчезает в мире.

— Но если душа вечна, каким образом человеческая душа, осквернённая пороками, соединяется с чистейшим источником своим? — произнёс я заученный текст.

Всё же мне можно сразу присваивать 33 градус масонов. Скорее всего, я знаю, откуда берётся душа человека, а они ищут ответ на этот вопрос уже несколько тысяч лет. Обряд свой проводят в храме среди деревьев и не видят ответ, который на поверхности. Хотя я тоже знаю лишь то, что мне сказали. Правда может оказаться намного сложнее. Мой собеседник закатил глаза, вспоминая свой текст, и сказал:

— Ищите и найдёте. Стучите и откроется. Но начните с повиновения.

Он стукнул мечом по двери, и на этот сигнал в «комнату размышлений» зашёл брат-прислужник. Тот зашёл и сразу направился ко мне. Он поднял мою левую ногу и снял с неё кроссовок. Потом приподнял штанину и крепко перевязал платком эту же ногу. Потом расстегнул несколько пуговок моей рубашки и обнажил мне левую грудь и плечо. Нужно было думать о вечном, а я вдруг внутренне улыбнулся от появившейся догадки, почему сюда не берут женщин.

Старший незнакомец медленно приложил к моей обнажённой груди холодную сталь меча и, помогая себе рукой с факелом, вывел меня из мрачного убежища. Мы стояли в коридоре подвала. Его помощник завязывал мне глаза. Не отнимая холодной стали от моей груди, они повели меня вверх. Мы ходили по разным комнатам, часто крутились и возвращались обратно. Меня пытались запутать. Через десять минут мы подошли к деревянной двери. Мой незнакомец громко сказал:

— Ударь три раза кольцом!

Он взял мою руку и положил её на огромное железное кольцо на деревянной двери. Я послушно ударил три раза. Дверь была огромной, так как звук был очень громким. Мы стояли минуту у двери и ничего не происходило. Было ощущение, что рассеянный незнакомец привёл меня не туда. Но через некоторое время за дверью послышался очень громкий голос с гулким эхом:

— Кто нарушает спокойствие братской беседы?

Тот незнакомец, который меня привёл, поправил меч на моей груди и крикнул:

— Это профан. Он желает вступить в члены священного братства.

— Не тщетное ли любопытство его влечёт к этому? — спросил далёкий голос с той стороны двери.

— Нет! — крикнул мой провожатый. — Он жаждет озариться светом истины.

— Как зовут его? — спросил голос за дверью.

— Уильям, — крикнул незнакомец.

Голос за дверью задал ещё несколько вопросов о моём имени, должности, дате рождения и так далее. В моих ушах уже звенело от громких вскриков с информацией обо мне, когда дверь отворилась и меня ввели. Меня проводили в нужное место и больно прижали меч на груди. Важный тихий голос откуда-то издалека спросил:

— Настоятельно ли желаешь ты, профан, вступить в священное сословие братства?

— Да! — ответил я человеку, которого не видел.

— Имеешь ли ты достаточно твёрдости, чтобы перенести испытания, которые тебе предстоят? — спросил главный.

— Да! — повторил я, немного опасаясь неизвестных испытаний.

— Брат учредитель порядка, начни испытания, соверши с ним путь продолжительный и трудный, — громко скомандовал голос.

Тот неизвестный, который привёл меня, стал водить меня по всему залу и рассказывать разные истории, смысл которых мне был непонятен. Целых тридцать минут мы ходили по какому-то ковру и, останавливаясь в разных местах, слушали короткую лекцию. В общем, мои испытания заключались в том, что я должен был молча слушать, кивать головой и идти туда, куда меня вели. Так, видимо, испытывалась моя способность быть послушным, терпеливым и скромным. Зря я думал, что в испытаниях нужно будет показать смелость, ум и находчивость. Видимо, ученикам всё это не требуется.

Наконец меня поставили в центре ковра и потрепали по плечу. Меч убрали с моей груди. Наблюдатель порядка встал на расстоянии от меня и торжественно сказал:

— Братья, испытания закончены.

Важный тихий голос главного произнёс:

— Возлюбленные братья! Профан окончил свои испытания с похвалою. Он достоин вступить в общество наше. Позволите ли ему приобщиться к лику вашему?

Вместо ответа со всех сторон послышались бурные аплодисменты и одобрительные возгласы. Я улыбнулся.

— Подойди ближе! — скомандовал важный голос главного.

Я немного помедлил, определяя направление голоса, потом стал медленно и осторожно приближаться. Меня подхватили с двух сторон под руки и направили в нужную сторону. Меня вели по каким-то ступеням вверх. Потом один из провожатых подогнул моё левое колено и поставил его на какую-то подушку. Я стоял на одном колене. Мою руку положили на книгу, сверху которой лежал меч.

Главный положил свою холодную руку на мою и сказал:

— Клянись в сохранении тайны.

— Клянусь, — сказал я и пожалел, что забыл скрестить пальцы на другой руке.

Не разворачивая, меня отвели обратно на ковёр. Пришлось пятиться задом.

— Выстави язык! — сказал главный издалека.

Я осторожно подчинился, чувствуя себя немного глупо. Через мгновение я испугался, почувствовав холодный солоноватый клинок меча. Я осознал, что усиленно потею от страха. В это время главный повысил голос и торжественно крикнул:

— Да спадёт повязка с глаз его! Да удостоится он видеть свет!

Кто-то быстро скинул повязку с моих глаз, и я был ослеплён. Когда я привык к свету, я увидел в большом круглом зале около 30 человек. Все они стояли вокруг меня, образуя ровный круг. Все они направляли в мою сторону свои сверкающие мечи. За ними на возвышении, на красиво украшенном зелёным престоле сидел великий магистр. Я узнал его. Странно, что я не узнал его голос, когда был в маске.

Магистр махнул рукой, и все масоны послушно расселись по своим местам. Все они были в шляпах, синих передниках, с лентами на груди. На одних передники были белыми, на других — синими, на третьих они были обшиты розовым. Видимо, всё зависело от степени их достоинств.

Великий магистр был в шляпе с разными знаками. На его шее на голубой ленте висел угольник. Это инструмент каменщиков, один из главных знаков с глубоким значением. Перед моим старым знакомым, который возглавлял это собрание, стоял стол, покрытый до самого пола. В его углах располагались три подсвечника и на подушках лежали Библия, меч, циркуль, треугольник и белый молоток.

Великий магистр, обращаясь к братьям, которые стояли рядом со мной, сказал:

— Подведите его к моему престолу.

Меня взяли с двух сторон за ноги и стали переставлять их по знакам на ковре. Мы двигались очень медленно. Я пытался рассмотреть знаки, но не мог понять их значения. На ковре был изображен храм Соломона. Когда меня подвели к столу с масонскими знаками, за которым сидел Коровьев, мне снова преклонили левое колено и опустили его на подушку. Я стоял на одном колене перед своим первым клиентом из будущего, помощником самого Штерна. Тот делал вид, что не узнаёт меня. Он смотрел на меня строго, как на постороннего.

Михаил Петрович взял с подушки циркуль и наставил его на мою обнажённую грудь одним из острых концов. Потом медленно взял с подушки белый молоток и несколько раз легонько ударил по циркулю. Я чувствовал каждый удар своей кожей. От последнего удара меня больно обожгло, и я сморщился и посмотрел вниз. Из груди текла маленькая струйка крови. Если бы кровь пускал другой человек, я бы испугался. Но я пытался вспомнить всё, что было связано с Коровьевым в моей жизни. Я пытался понять, что он тут делает в реальной жизни. Коровьев в это время говорил что-то, но я его не слушал.

Помощники сбоку от меня взяли на столе чашу, в которую собрали несколько капель моей крови, и унесли прочь. Другой помощник заклеил мне рану запасённым пластырем. Этот современный аксессуар вернул меня из прошлого и напомнил, что всё это лишь игра. Меня вывели из большого зала в соседнюю комнату и велели одеться. Я с трудом развязал платок на своём колене и застегнул рубашку. Рана почти не болела, поэтому я не беспокоился. Похоже, я теперь масон.

И раз делал всё это сам Коровьев, то, значит, Тринити в курсе. Когда я привёл себя в порядок, меня завели обратно в зал и вместе с другим молодым человеком без масонских знаков подвели к столу Коровьева и снова поставили на колено. Коровьев встал со своего кресла и знакомым голосом начал говорить:

— Любезные братья! Всё, что вы ощутили и видели, есть иероглифы таинственной сущности: повязка на глазах, храм в темноте, размышления ума, удары кольцом, путь с востока на запад, шествие по изображению храма Соломона — всё это есть ни что иное, как разительные черты того, что может возбудить в вашей душе мысли о ничтожности мира. Возбудить желание к отысканию истины: ищите и обрящете, стучите и откроется.

Коровьев строго посмотрел на меня, а потом на парня рядом со мной, и продолжил:

— Мы уверены, что довольно было бы единого слова вашего к сохранению тайны, но мы знаем о слабости сердца человеческого, и потому над священной книгой религии, наполняющей всех нас ревностью сердца, принимаем ваши клятвы в сохранении тайны. Дабы профаны, не понимающие цели нашего братства, не могли издеваться над ней и употреблять во зло.

Великий магистр снова осмотрел всех собравшихся, сделал паузу, взял со стола несколько предметов и продолжил:

— Свобода и равенство царствуют между нами. Под именем вольных каменщиков мы будем стараться восстановить здание, основанное на краеугольных камнях, изображённых в этой священной книге.

Коровьев указал на Библию и продолжил:

— Для этого вручаем вам, братья, кирку и запон.

Он вручил нам передники и маленькие серебряные кирки. Потом взял в руку две алые ленты с серебряной вышитой каймой, на конце которых висел золотой треугольник. В центре треугольника располагались две соединённые руки. Давая ленты, он сказал:

— Эти безделицы вручаю вам в знак братского союза. Носите их на груди вашей всякий раз, когда посещаете общество.

Потом он взял со стола белые перчатки и, вручая каждому из нас, сказал:

— Примите эти перчатки в знак сохранения чистоты ваших деяний.

Он взял ещё одни перчатки со стола и снова вручил нам, сказав:

— Примите женские перчатки для вашей подруги жизни. Прекрасный пол не входит в состав нашего общества, но мы не нарушаем устава творца и натуры. Добрая жена является утешением в ужасных испытаниях этого мира. Вот пусть и будут они чисты и невинны в деяниях своих.

Когда я взял эти женские перчатки, я вдруг подумал сразу и о Юле, и о Даше. И сам этому удивился. Коровьев продолжал. Он взял два меча, лежащих на столе, и вручая их нам, произнёс:

— Примите, наконец, этот меч, которым вы должны отсекать страсти ваши и знайте, что общество объединённых братьев, в которое вы вступили, есть ничто само по себе, если не устремите воли своей к отысканию истины. Это станет преддверием пути, который жаждет открыть пробуждённая совесть падшей души.

После этих слов нам помогли надеть наши знаки масонов. Нам показали значение нескольких знаков вокруг и отвели на боковые места у стеночки, где и усадили.

Мы сидели, держа меч в руках, облачённых в белые перчатки. На нашей груди блестела маленькая серебристая кирка и золотой треугольник. Мы ощущали себя по-новому. Я пытался выпрямить спину, чтобы соответствовать своему новому званию. Первому градусу. Уже через час я читал братьям вслух написанное мной завещание.

Обмен

Если бы мне объяснили подробно тему завещания, я бы справился лучше. Мой напарник тоже говорил какую-то чушь, но мне показалось, в этом и был смысл — показать нам, какие мы пока неопытные. Обряд закончился, и все братья отправились в другой зал. Там был накрыт большой стол с разными яствами. Не буду перечислять все элитные продукты, которые были выложены перед нами, так как они померкли перед необходимостью есть сырое мясо, нарезанное очень тонко.

Один из братьев, сидящих рядом со мной, увидел моё смущение и объяснил:

— Ты не бойся, мясо было предварительно заморожено, чтобы убить всех микробов и бактерии. Оно абсолютно безопасно. Заедай его сыром и томатным соусом. Когда привыкнешь, очень понравится. Неужели ты никогда не ел строганину?

— Если честно, то нет, — стесняясь, сказал я, думая, вежливо ли будет отложить тарелку.

Я ничего не ел со вчерашнего утра, поэтому наслаждался забиванием своего желудка разной едой. Братья разговаривали друг с другом на самые обычные темы. Создавалось впечатление, что это обычный мужской клуб, где собираются дружелюбные приятели. Когда официанты начали подавать десерт, Великий магистр отложил салфетку и вышел из-за стола. Все прервали свою трапезу, встали и замолчали.

Когда он вышел, все продолжили праздник желудка. Всё было очень вкусно, но слишком необычно. Думаю, их шеф-повар тоже имеет 33-ю степень мастерства. Я долго освобождал мороженое от корабля, сделанного из тонких застывших струек карамели. Но к мороженому я приступить не успел. Ко мне подошёл один из пожилых масонов и сказал мне на ухо:

— Великий магистр хочет видеть вас.

— С радостью, — улыбнулся я и стал отодвигать стул, снимая шпагу со спинки.

— Разрешите вашу шпагу, она вам не понадобится, — учтиво улыбнулся мужчина в годах.

Можно подумать, Коровьев боится моей шпаги. Я учтиво улыбнулся и пошёл за провожатым. Мы долго поднимались по лестнице. Я насчитал около четырёх этажей. Мы зашли в огромный кабинет с виднеющимися верхушками деревьев за окнами. В кабинете было очень светло. Шторы были открыты и через окно светило солнце. Это не было похоже на рабочее место помощника Дьявола.

Незнакомец указал мне на кресло у камина, а сам удалился. Я посидел несколько секунд, рассматривая горящие поленья, а затем снова встал и стал рассматривать комнату. Я тут был один. В закрытых стеклянными дверцами шкафах стояли старинные книги. На камине лежал белый молоток, угольник и циркуль. Я столько раз видел их на фотографиях, что мечтал подержать в руках. Но я не решился этого сделать, вспомнив, как отпрыгнул японский повар, когда я пытался потрогать его нож.

Пока я рассматривал эти предметы, послышался шум позади меня. Хлопнула дверь, и в кабинет вошёл Коровьев. Вытирая руки полотенцем, он подошёл к входной двери и несколько раз повернул ключ. Потом отбросил серьёзный вид, подошёл ко мне и, улыбаясь, протянул руку для приветствия. Дважды пожав мне руку и, не отпуская её, усадил меня рядом с собой на соседнее кресло у камина. Он приветливо сказал:

— Рад тебя снова видеть.

— А я думал, вы меня не узнаете, — сказал я.

— У меня хорошая память, — улыбнулся он и поправил пенсне. — На моей должности нужно быть злопамятным. Тебя сюда тоже Штерн прислал?

— Если честно, то я сам сюда пришёл, — неловко ответил я.

— Странно, но Штерн говорил, что нашёл тебя в этом мире, и я думал, они следят за тобой, — нахмурился Михаил Петрович. — Неужели ты тут без разрешения?

— У меня компьютер украли, — смутившись, сказал я, глядя в его хитрые глаза.

— Это я знаю, — улыбнулся Коровьев.

— Откуда? — спросил я.

— Потом скажу, — быстро ответил мой старый знакомый. — Сначала давай доложим о твоей самостоятельности. Нужно сообщить Штерну. В следующий раз ничего не предпринимай без него.

— Но как бы я с ними связался? — оправдывался я.

— Это поправимо, — рассмеялся он. — Значит, говоришь, потерял компьютер. Давай дам тебе новый, в целлофане. У меня их столько, что мне не жалко. Впрочем, тебе его всё равно придётся отработать.

В манерах Михаила Петровича не осталось ничего величественного, он снова был хитрым весёлым старичком. Он встал с кресла, открыл нижнюю секцию шкафа и вынул одну из многочисленных одинаковых коробок. Потом открыл другой шкаф и достал оттуда ещё одну маленькую коробочку с похожим дизайном. Он вручил мне обе упаковки, взял с камина циркуль и довольный уселся рядом.

— Новая модель! — гордо сказал Коровьев. — Мы сделали их ещё тоньше, разрешение подняли и установили туда пять ядер. Пикожучки ещё в разработке, но наушники уже беспроводные.

— Спасибо, — сказал я, понимая, что скоро мне предстоит встреча с Тринити и Штерном.

Я попытался распаковать красивые коробки с изображением планшета и телефона, но прозрачная плёнка была очень прочной, а язычка для вскрытия я найти не мог.

— Дай сюда, — улыбнулся Михаил Петрович.

Он взял коробку, высунул язык, перевернул её и провёл острым концом масонского циркуля под крышкой. Целлофан щёлкнул и легко разрезался по всему периметру.

— Вов, ты давай сам разбирайся с шефом, а я пойду, проверю, как там дела внизу. Никуда не уходи.

Михаил Петрович снова встал, посмотрел в зеркало над камином и, как будто надевая маску, сделал строгий, торжественный вид. Он зыркнул на меня пугающим взглядом и привычным движением открыл, а потом закрыл за собой дверь, повернув ключ с той стороны.

Я открыл коробку и достал новенький компьютер. Снял с экрана самоклеящуюся плёнку и, включив его, удивился, что батарейка заряжена. Экран ожил и показал знакомую заставку. Захотелось срочно выключить планшет, чтобы сначала придумать, что сказать Тринити, но я удержался. Я отложил планшет на соседнее кресло и стал смотреть, что ещё входило в комплект.

Там лежали наушники, которые были похожи на небольшие поролоновые шарики. Судя по инструкции, они заталкивались пальцем глубоко в слуховой канал. Интересно, а как их потом доставать? Нужно было им сделать небольшие верёвочки, которые бы торчали из ушей. Хотя нет, лучше уж так. От этой мысли я рассмеялся и продолжил читать инструкцию по использованию наушников.

Оказалось, что на шею надевается петля с проводом, который уходит к небольшой коробочке, которая закрепляется на поясе. Похоже, сигнал от планшета беспроводным путём идёт к коробочке, а она через петлю на шее передаёт сигнал к маленьким шарикам в ушах. Жаль, что пикожучки ещё не изобрели. Носить на шее петлю из провода, означало, что нужно ходить постоянно в рубашке и галстуке.

Я сделал всё как по инструкции, взял планшет в руки и сказал:

— Тринити, ты там?

— Да, — ответила она.

— Как дела? — спросил я, пытаясь понять её настроение.

— Нормально, — ответила Тринити и замолчала.

— А я скучал по тебе, — улыбнулся я.

— Понятно, — безучастно ответила Тринити.

— Ты обиделась? — спросил я.

— А ты как думаешь? — без эмоций спросила она.

— Думаю, ты злишься, что я вступил в масоны без вашего ведома, — сказал я, решив не ходить вокруг да около.

— Ты всё-таки это сделал? — удивилась Тринити.

— Это плохо? — спросил я.

— Это замечательно, — более тёплым голосом ответила она. — Рано или поздно мы бы отправили тебя в масоны.

— Штерн, когда узнает, он будет злиться? — осторожно спросил я.

— Он уже знает, — рассмеялась Тринити. — Коровьев никогда не будет долго скрывать от своего шефа того, что знает.

— Злится? — спросил я.

— Ну, не без этого, — спокойно ответила она.

— А ты можешь включить свою камеру? Я бы хотел тебя видеть, — попросил я.

Вместо ответа экран затемнился, Тринити отошла от камеры и села в кресло. Она снова была в белом халате. У неё был безмятежный вид. Я думал, они будут долго злиться на мою самостоятельность, но, похоже, вступление в масоны входило в их планы.

— Тринити, помнишь, ты говорила, что вы никак не можете внедриться в организацию, которая строит большой мировой заговор? — спросил я.

— Я это говорила? — удалённо вскинув брови, ответила Тринити и улыбнулась.

— Ну, ты рассказывала, что не все люди, которые рождаются, потом умирают. Ты говорила про недостачу. Ты говорила, что некоторые большие политики, умирая, не испускают волн, и вы не можете скачать их дамп.

— Ну, типа того, — по-молодёжному ответила Тринити и отпила чай из аккуратной прозрачной кружечки.

— Коровьев и я вступили именно в эту организацию? Это масоны? — спросил я.

— Мы не знаем, — ответила Тринити. — Коровьев подобрался ближе к ответу, но мы ещё не уверены. Может, масоны, может, более высокая организация. Поживём — увидим. Если ты теперь будешь нас слушать, то сможешь помочь.

— Вы знаете, что мой планшет и телефон украли, и я не мог связаться с вами? — спросил я. — Мне некого было слушать.

— Кстати! — подвинув кресло поближе, начала говорить Тринити. — Ты нашёл любовь всей своей жизни?

Я немного замялся, посмотрел на потолок, а потом ответил:

— Да.

— И как впечатления? — улыбнулась Тринити. — Смог её влюбить в себя?

— Тринити, у людей всё не так быстро, — попытался объяснить я.

— Володя, если ты будешь мне рассказывать в таком темпе, то у планшета батарейки сядут, — пошутила Тринити. — Не томи. Мне очень интересно.

— Только ты никому не говори, — попросил я. — Понимаешь, я в небольшом затруднении.

— Продолжай, — кивнув головой, сказала Тринити.

— Похоже, не надо мне было ждать Юлю столько лет, — опустив глаза, сказал я. — Мы встретились с ней в колледже всего несколько раз, но я успел немного разочароваться.

— И что тебе не понравилось? — не к месту улыбаясь, спросила Тринити.

— Она хорошая, красивая, сексуальная, — попытался объяснить я. — Но, понимаешь, я не могу понять своих чувств. Она мне чужая. Мы больше не близки с ней. Может, это потому что она меня не помнит. Может, просто времени мало прошло.

— И что ты намерен делать? — продолжая улыбаться, сказала Тринити.

— Буду, наверное, ещё пытаться вспомнить былые чувства, — вздохнул я. — Но ты не представляешь, какое это разочарование. Чувствую себя лузером. Ждал, надеялся, а всё оказалось по-другому. Неужели любовь проходит?

— Ты же человек, тебе лучше знать, — рассмеялась Тринити. — Только ты немного глуховат к своим чувствам, как я посмотрю.

— В каком смысле? — удивлённо спросил я.

— Есть закон сохранения энергии, — начала объяснять Тринити. — Энергия не возникает из ничего и не может исчезнуть никуда.

— Что ты имеешь в виду? — непонимающе спросил я.

— Когда мы с тобой общались, ты всё время бредил своей Юлей, — начала объяснять Тринити. — Было видно, что ты её любишь. Ты ради неё живёшь. Неужели ты думаешь, что эти чувства могут исчезнуть в никуда? Прислушайся к себе. Может, тебя запереть в комнате размышлений на пару дней, чтобы до тебя дошло?

Тринити нетерпеливо поёрзала в своём кресле, потом несколько секунд смотрела вбок и, улыбнувшись, продолжила:

— Подумай, исчезла ли любовь, которую ты испытывал? — тихо произнесла Тринити. — Может она просто перетекла из одного вида в другой?

Я задумался. Моя голова загудела от напряжения, и я неожиданно для себя стал говорить:

— Знаешь, есть одна девушка…

Я не успел договорить. Тринити подпрыгнула со своего места и громко вскрикнула:

— Бинго!

Потом она уселась обратно и, приблизив своё лицо к камере, замолчала, глядя на меня.

— Чему ты радуешься? — спросил я.

— Не отвлекайся, — кивнув головой, шепнула Тринити. — Рассказывай про девушку.

Я немного помедлил, вдруг представил Дашу. Я почувствовал, что моё дыхание немного захватывает. Какие-то тормоза помаленьку отпускали мои мысли, и мне становилось легче. Мне захотелось её увидеть прямо сейчас, и разбираться в своих чувствах с ней, а не с женщиной в на экране. Мне неловко было дальше молчать, поэтому я сказал:

— Она мне очень нравится.

— Очень хорошо, — быстро сказала Тринити, — продолжай.

— Мы с ней встречались всего несколько раз, но меня тянет к ней всё больше и больше. Когда она рядом, я не думаю о Юле. Я себя ненавижу за это.

— Ты влюбился в Дашу? — спросила Тринити улыбаясь.

— Нет, что ты, — нахмурился я. — Я очень люблю Юлю. Но ту Юлю, не эту. Всё так запуталось.

— А что ты чувствуешь к Даше? — не успокоилась Тринити.

— Тягу, — склонив голову, сказал я.

— Любовь? — спросила Тринити.

— Иногда мне кажется, что да, — кивнул я головой. — Но этого не может быть.

Тринити рассмеялась, потом посмотрела в сторону и кивнула головой. Через секунду с той стороны, кто-то протянул ей пачку долларов. Она взяла их и положила на столик рядом с собой. У неё был довольный вид.

— Не понял, — нахмурился я. — Кто там рядом с тобой?

— Он тебе сам всё объяснит, — улыбнулась Тринити. — Только сильно не ругай этого экспериментатора.

Тринити вышла за дверь. На экране появился Штерн. Вид у него был не такой, как обычно. Не хватало уверенности в себе, и он широко улыбался. Он уселся на кресло Тринити, отодвинул от себя пачку денег и тихо спросил:

— Владимир, ты любишь узнавать правду сразу или после долгих вступлений?

— Сразу, — нахмурился я.

— Мы провели эксперимент по изучению любви, — начал Штерн. — Мы решили проверить, что важнее для чувств, внешность или душа?

— И? — нетерпеливо спросил я.

— Сейчас я скажу, но ты не волнуйся. Всё равно ничего уже не изменишь. Ты просил вернуть тебе Юлю, мы это сделали. Мы выполнили своё обещание.

— Вы обещали без вступлений, — строго сказал я, пытаясь понять, о чём он говорит. Если он сейчас возьмёт в руки кружки, то я выброшу планшет в камин.

— Юлю мы вселили Дашиной маме, — произнёс свой ребус Штерн. — Дашу мы вселили Юлиной маме. Рокировочка.

— Рокировочка? — спросил я, чувствуя, как моё лицо краснеет от напряжения.

— Ладно, я сейчас отключусь, а ты подумай вот над чем, — спокойно сказал Штерн, вставая со своего места. — Юля, которую ты знал, теперь в Дашином теле. Ты, скорее всего, её полюбишь, хотя, скорее всего, это уже произошло, судя по поцелуям на аллее. На Юлино тело можешь не обращать внимания, так как это Даша, с которой вы плавали под водой и ночевали на острове. Она тебе абсолютно посторонний человек.

— Вы бредите? — громко сказал я.

— Держи себя в руках, — строго сказал Штерн. — Очень многие мужчины были бы рады обновить внешность своих жён. Как выясняется, для любви важнее душа. Ты приходи в себя. Если бы ты не потерял планшет, мы бы тебе сказали раньше, кто есть кто.

На последней фразе планшет выключился. Я ещё не осознал сказанного, но компьютер уже летел в огонь камина. Вслед отправилась нераспакованная коробочка с телефоном, петля с моей шеи и с трудом выковырянные наушники. Всё это долго не хотело гореть, а потом стекло планшета треснуло, и оттуда повалил чёрный дым.

Под треск и хлопки уничтожаемых гаджетов я встал и подошёл к окну. Глядя на яркое солнце, я стиснул зубы и тихо сказал:

— Да пошли вы!

На этой фразе раздался громкий хлопок взорвавшихся аккумуляторов и звуки разбивающейся керамики отпавших от камина плиток. Похоже, масоны теперь никудышные каменщики.

Кофе

Жизнь — очень сложная штука. При управлении ей бывает две крайности. Некоторым людям удаётся прожить жизнь в соответствии с собственным планом. Некоторым приходится подчиняться обстоятельствам и плыть по волнам. Люди, которые живут, подчиняясь обстоятельствам, и не сопротивляются — лучшая находка для правителей. Когда подобный «тюфяк» попадает в руки манипулятора, обе стороны довольны.

«Тюфяк» может возложить ответственность за свою жизнь на лидера, и спокойно брать то, что дают. Иногда, если повезёт, то брать то, что плохо лежит. Лидер тоже доволен, так как эксплуатирует «тюфяков» так, как ему выгодно. И чем больше подчиняется человек, тем больше он входит в зависимость от манипулятора. Самая большая проблема в том, что лидеры привыкают к подчинению большинства и начинают наглеть.

Штерн и Тринити обнаглели до крайности. Как говорят в определённых кругах, это беспредел. Я столько лет отдал им, не осознавая, выполнив их собственный план, ради того, чтобы получить Юлю обратно. Я готов был простить им перемещение в будущее и «временный» отрыв от семьи в обмен на возврат к Юле и возможности прожить ещё одну жизнь с ней. С ней! А не с Дашей.

Вот это и называется «криминальный обмен», когда в обмен на свои услуги ожидаешь одного, а получаешь гораздо меньше либо ничего. Штерн обнаглел. Он мог бы ставить эксперименты над другими людьми. Неужели простой вопрос: что для любви главнее — душа или тело, нужно доказывать на практике? Неужели это нужно делать именно со мной? Почему я должен теперь думать, с кем мне строить отношения?

У меня были совсем другие планы на свою жизнь. Я просто хотел вернуть Юлю и по мере сил помогать деревьям, выполнять их задачу. Штерн совсем обнаглел, если считает, что я проглочу эту обиду. Возможно, я привыкну к тому, что Юля — это Даша. Но Штерн решит, что я простил его, и будет наглеть дальше. Я не удивлюсь, если он сделает так, чтобы у меня с «обновлённой Юлей» родится «экспериментальный сын». И для эксперимента этот ребёнок будет чёрным. Моя святая обязанность — доказать Штерну, что нельзя так поступать с людьми. Я разрываю контракт с «Дьяволом» в одностороннем порядке.

Пусть ищет себе других подопытных. С этого дня я буду жить самостоятельно. Сами виноваты. Прав я или не прав — это не важно. В любом случае, нужно наказывать любителей «криминального обмена». Это обязанность тех людей, кого обманули. Многие философы спорят, кто виноват в «криминальном обмене»: тот, кто обманул, или тот, кого обманули. Но практикой уже доказано, что «жертва» помогает развивать «криминальный обмен», если не требует расплаты. Любая «жертва» должна наказывать обидчика. И делает она это не для себя, а для того, чтобы обманщики не наглели. Безнаказанность умножает беды.

В том, что муж не поблагодарил жену за вкусный суп, виновата жена — в том случае, если она не потребовала восстановить несправедливость и произнести эти слова. В том, что преступник продолжает гулять на свободе, виновата жертва, которая не заявила в полицию. В том, что мужчина меняет девушек как перчатки, виноваты девушки, так как не могут ему отомстить после того, как он их бросил. Пусть эта правда очень жестока пот отношению к жертвам, но таковы правила игры в жизни, где приходится существовать в обществе.

Общество должно ставить на место тех, кто ведёт себя неподобающим образом. Но «тюфяки» не любят конфликтов, поэтому готовы проглотить любую обиду, понимая, что больше никогда с этим обидчиком не встретятся и «это не их дело». Общество из «тюфяков» будет искать защиты у лидера, который восстановит справедливость. И ничего плохого в этом нет, если наказание «зарвавшихся» будет передано другому лицу. Главное — чтобы оно было неминуемым. Таким образом, в бесчеловечном эксперименте Штерна Тринити виновата не меньше, так как подобно «тюфяку» проглотила его поступок и своим молчанием благословила на дальнейшие бесчинства. Поэтому Тринити попадает в мой «чёрный список» вместе со Штерном и Коровьевым.

Пока я всё это обдумывал своей вскипевшей от гнева головой, дверь отворилась, и вошёл Коровьев. Он быстро осмотрел комнату и, улыбаясь, произнёс:

— Я так понимаю, вы молодой человек, изволили ссориться со Штерном?

— Это моё личное дело, — спокойно ответил я, глядя ему в глаза.

— Думаю, вам нужно остыть, — примирительно сказал Коровьев.

— Я тоже так думаю, — улыбнулся я. — Как я могу попасть домой?

— Мы уже закончили обряд, — как будто ничего не произошло, ответил Михаил Петрович, — поэтому вас сейчас отправят домой. Возьми, пожалуйста, мою визитку и ещё один комплект техники. Только на этот раз не уничтожай, она мне дорого обходится. Когда придёшь в себя, свяжешься с нашими виртуальными шефами.

— Давайте, — сказал я, понимая, что нужно соглашаться, чтобы вернуться домой. Выкинуть гаджеты никогда не поздно.

— Ты как себя чувствуешь? — спросил Коровьев, пристально глядя на меня.

— Как никогда хорошо, — сказал я, говоря правду, так как был уверен, что принял правильное решение.

— На следующее заседание придёшь? — не успокаивался Коровьев.

— Конечно, я же теперь масон, — улыбнулся я, показывая на золотой треугольник на груди.

— Отлично, — выдохнул Михаил Петрович.

Он позвал своего помощника, который снял с меня знаки масона, уложил их в пакет, и, проводив меня до середины рощи, завязал мне глаза. Потом довёл до машины, и уже через сорок минут я летел на самолёте. Через полтора часа я оказался у старичка Давида в комнате. Он ловкими движениями развязал мне глаза и, некрасиво улыбаясь, сказал:

— Добро пожаловать, брат.

— Спасибо, — улыбнулся я.

— Если можно, я оставлю этот пакет со знаками у себя на хранение, — сказал старик и, не дожидаясь ответа, взял у меня вещи. Он выложил из пакета две коробки с гаджетами и вручил их мне обратно. — Это мне не нужно, у меня такие уже есть.

— А почему я не могу оставить знаки у себя? — спросил я.

— У учеников первого градуса слишком силён соблазн разглашать тайну, — строго сказал Давид. — Без передника, перчаток и значков, никто тебе не поверит. Ты уже давай, иди. Мне пора ужинать и спать. Будешь трепаться о том, что произошло — пеняй на себя.

— А сколько сейчас времени? — спросил я, совсем выпав из жизни за эти два дня.

— Сейчас восемь вечера, — недовольно фыркнул старик, подходя к двери и отпирая замки.

— Вы так рано ложитесь спать? — спросил я, понимая, что пора уходить и задом вышел за дверь на улицу.

— Если доживёшь до моих седин, будешь знать, что если пожилой человек не ляжет раньше, то его всю ночь будет мучить бессонница, — ответил мне Давид и захлопнул за мной дверь.

На улице уже начало темнеть. Очень хотелось увидеть Дашу и проверить, насколько она похожа на Юлю из моей прошлой жизни. В любом случае, я что-то к ней испытываю. Но я решил идти домой, так как чувствовал, что 36 часов без сна могут навредить нашим отношениям. Я держал две коробки в руках и устало шёл к колледжу. Мне повезло, и на нашей лавочке Даши не было, поэтому я сразу направился в своё общежитие. Я прошёл мимо комендантской и направился к своей комнате.

— Уильям! — крикнула мне в след миссис Колинс.

Мне пришлось вернуться к ней и через силу улыбнуться.

— Добрый вечер, миссис Колинс, — улыбнулся я.

— Я смотрю, у тебя новый градус, — тихо сказала она, потрепав меня по плечу.

— Хм… Вы тоже? — спросил я.

Вместо ответа миссис Колинс улыбнулась и подмигнула.

— Ладно, иди, спи, усталый ты мой, — по-дружески сказала она. — А я думаю, куда на два дня пропал мой жилец. В следующий раз предупреждай, чтобы я не беспокоилась.

— А вы можете сохранить это у вас? — попросил я, протягивая ей две запечатанные целлофаном коробки.

— Могу, — ответила она, делая вид, что не знает, что это. — А зачем? И что это? Бомба?

— Знакомый дал на хранение, а я боюсь оставлять в комнате, — улыбнулся я. — Очень дорогие вещи, и мне будет жалко, если они пропадут.

— Я тогда уберу в сейф, — понимающе кивнув, сказала миссис Колинс. — Ты, оказывается, не так прост, как кажешься.

Я направлялся по коридору к своей комнате, зная, что Тринити теперь не сможет меня подслушивать. А свой дамп я снимать не дам. В комнате горел неяркий свет. Я открыл дверь ключом и вошёл. Мне в нос ударил очень приятный запах. Грегори сидел на своём месте и, глядя в ноутбук, заносил параметры в таблицу. Рядом с ним дымилось несколько маленьких чашек кофе, на блюдечках были рассыпаны кофейные зёрна, и откуда-то взялась огромная промышленная кофеварка, которая стояла у стены на столе.

Он опять был в огромных наушниках. Чтобы не испугать своего соседа, я решил включить общий свет и этим намекнуть, что я пришёл. Грегори вздрогнул, снял наушники и, довольно улыбнувшись, сказал:

— Билл, приветствую тебя. Кофе будешь?

— Привет, — устало улыбнулся я, присаживаясь на свою идеально застеленную кровать. — Нет, спасибо, я 36 часов не спал. Думаю, я променяю кофе на здоровый сон. Вкусно пахнет.

— Очень жаль, — вздохнул Грегори. — Мои коллеги в Мексике выращивают особые генномодифицированные сорта. Я очень люблю кофе, поэтому они обращаются ко мне как к дегустатору. Ты любишь кофе?

— Нет, не люблю, — устало сказал я, сняв куртку и ложась на бок. Мой организм предательски затуманивал сознание, и я уже стал засыпать.

— Ну и зря! — сказал Грегори. — Люди недооценивают силу кофе. У него есть много полезных свойств, о которых они не догадываются. Но я им всем докажу.

Последняя его фраза звучала как в тумане. И я не мог уверенно сказать, его это фраза была или моя. Я им всем докажу. Я провалился в сон, как после рюмки текилы с клофелином. Но уже через короткое время проснулся от того, что меня тормошили. Я приоткрыл глаза. Грегори стоял рядом со мной и, строго глядя на меня, говорил:

— А мыться кто будет? Я не могу жить рядом с грязнулей. Гигиена — залог твоего здоровья. Твоё здоровье — залог моего здоровья. Моё здоровье — залог счастья всех людей…

— Грегори, я сейчас пойду, только заканчивай свои скороговорки, — устало пробормотал я, отрывая голову от подушки.

Уже через десять минут я стоял под душем, не обращая внимания на других студентов. Я упёрся в стену одной рукой и пытался не уснуть под горячей водой. В это же время я радовался, что это не утро, а вечер. Мне предстоит ночь, когда можно выспаться. Все события, которые произошли за последнее время, были похожи на сон. Несколько раз, сонно кивая головой, я добавлял температуру воды. Сил намыливаться не было, поэтому я, выключив воду и завернувшись в полотенце, отправился спать.

Грегори по-прежнему шипел своей кофеваркой и громко брякал чашками, переставляя их с места на место и дегустируя содержимое. В обычное время я попросил бы его выключить все звуки, но сейчас я бы смог спать даже под звук ядерного взрыва.

Мне показалось, что прошло совсем немного времени. Грегори снова толкал меня в плечо и кричал:

— Уже утро, вставай! Тебе на учёбу пора!

Я с большим трудом стал открывать глаза, и первая мысль у меня была о том, что не может быть, что уже утро. Так не бывает. Похоже, у моих биологических часов села батарейка. По моим ощущениям сейчас час ночи, а на самом деле за окном уже светло. Вторая моя мысль заставила меня улыбнуться. Похоже, Грегори взял меня на поруки и проявляет ко мне повышенную заботу. Откуда такое отношение, мне не понятно.

Я встал с кровати и прямиком отправился в душ, где было очень людно. Парни мылись в суровой тишине, почти не разговаривая друг с другом. Думаю, женщины так не смогли бы. Я никогда не был и, наверное, никогда не буду в общей женской душевой, но, думаю, там обсуждение важных вопросов идёт безостановочно.

Когда я, немного посвежевший, вошёл к себе в комнату, я снова ощутил сильный запах кофе. На столе стояло две чашечки и три блюдца. На краю каждой из тарелочек лежал кубик сахара. Рядом стояло два больших стакана с водой. Грегори наблюдал, как тоненькая пузырящаяся струйка льётся в чашку. Когда она наполнилась, он поставил её в блюдце и стал выключать кофеварку. Раздался громкий шипящий звук и в сторону окна выпустилась мощная струя пара. Окно моментально запотело, но, слава богу, не треснуло.

— Билл, ты вчера отказался и правильно сделал, — улыбнулся Грегори.

— Почему? — спросил я, надевая рубашку и вспоминая, что сегодня днём нужно будет сходить в паспортный стол.

— Из сорока присланных образцов я выбрал лучший, — гордо сказал мой сосед. — Иди сюда, попробуй. Я специально приготовил тебе для сравнения: кофе из магазина и кофе нашего собственного производства.

— Ты производишь кофе? — удивился я.

— Можно и так сказать, — улыбнулся Грег. — Уверен, лучше ты никогда в жизни не пил.

Я подвинул свой стул на колёсиках к его письменному столу и, взяв одну из чашек, отхлебнул один глоток. Это был обычный кофе, ни в какое сравнение не входивший с кофе, которым меня поили в последний день прошлой жизни. Грег хитро посмотрел мне в глаза и подвинул вторую чашечку. Я постарался оставить своё лицо безучастным, чтобы не обижать Грегори, так как первый кофе мне откровенно не понравился. Я поднёс вторую чашечку к губам.

— Стой! — крикнул Грегори. — Ты сначала должен попить чистой воды. Прополощи рецепторы. Почему мне приходится всё объяснять?

Я недобро посмотрел на него и, взяв стакан воды, отпил половину. Чтобы успокоить Грегори, дополнительно прополоскал рот. Потом снова поднёс чашечку к губам и сделал небольшой глоток. Мне понравилось, что второй кофе был наполнен очень мелкими пузырьками и был густым. Вкус его был намного мягче и не раздражал своей горечью. Несмотря на его крепость, кофе пился на удивление легко. Я сделал примерно три глотка и отставил чашку. Смакуя послевкусие, я ощутил, что вкус во рту меняется. Мне показалось, что я продолжаю пить, так как язык пытался определить, что за ощущения возникают.

Я, сосредоточенно сдвинув брови, выдыхал воздух через нос и ощущал приятный аромат, напоминавший мне смесь запахов из коры дуба, шоколада и дорогих сигар, которыми раньше баловался у Аполлиона. Я немного улыбнулся, глядя на Грегори, и, взяв чашку ещё раз, стал пить дальше. Кофе немного остыл и его вкус поменялся. Поменялся совсем немного, но появились некоторые нюансы, которых я не заметил сразу. Трудно было описать то, что происходило, но мне нравилось вдумчиво пить, закрыв глаза и наслаждаясь ощущениями.

Казалось, что я просмотрел увлекательный блокбастер. Вкус менялся на протяжении всей дегустации, хотя я пил из одной чашки. Мне настолько понравился аромат и качество кофе, что я разочаровался в самом конце, когда в рот стал поступать очень густой и острый осадок. Он был горьким и невкусным. Настоящее разочарование. Хорошие воспоминания о начале дегустации сразу смазались, и захотелось повторить в следующий раз, чтобы убедиться, будут ли такие же яркие впечатления снова. Похоже, хоть в чём-то мне повезло с соседом.

— Спасибо! — пытаясь сдерживаться, сказал я. — Запомни, пожалуйста, этот сорт. Мне уже пора бежать на занятия, если можно, угости меня вечером снова. Я тебе скажу, лучше ли этот кофе, чем тот, который я всегда считал лучшим.

— Лучше этого быть не может, — обиженно сказал Грегори. — Уверяю тебя, я пробовал все сорта на Земле.

— Уверяю тебя, не все, — улыбнулся я, вспоминая кофе собственного производства от Штерна.

Грегори отвернулся к ноутбуку и стал вводить свой пароль. Он очень тихо шепнул, так, чтобы я не слышал:

— Самоуверенный профан.

Я сделал вид, что не слышу его ворчания, взял свои вещи и пошёл на занятия.

Медиум

Когда в течение дня происходит очень много событий, этот день по ощущениям удлиняется. Если задуматься над этим свойством человеческой психологии, то можно провести другую аналогию: когда в течение жизни происходит очень много событий, эта жизнь, по ощущениям, удлиняется. На этот день у меня было много планов. И я совсем не ждал, что смогу выполнить хотя бы половину из них. Мне нужно было занять ещё денег у миссис Колинс, сходить на занятия, сходить в паспортный стол, сбегать в банк, написать заявление о восстановлении карточки, и если повезёт, увидеть Юлю и Дашу.

Уж не знаю, что произошло, но я успел сделать всё это за один день. Паспорт мне выдадут в течение трёх дней, и в это же время будет готова банковская карточка. Я даже узнал о том, что Юля будет вечером в библиотеке, и мы договорились поговорить с ней. Переодевшись в новенькую рубашку, предусмотрительно купленную ранее, я пошёл в библиотеку. Юля уже была там и сидела за компьютером. Она увлечённо общалась с кем-то на экране через веб-камеру.

Когда я подошёл ближе, я рассмотрел её собеседницу. Сказать, что я удивился, значит ничего не сказать. Юля общалась в видеочате сама с собой. Я стоял сбоку от неё и не мог оторваться от наблюдения. На экране компьютера улыбалась Юля и отвечала на Юлины вопросы. Первые несколько минут я пытался понять, что это означает. Как такое может быть? Может быть, она общается со своим дампом? Может быть, она общается с собой из прошлого? Думаю, я теперь ничему не удивлюсь. В это время Юля увидела меня и сказала:

— Билл, неприлично подслушивать чужие разговоры. Я сейчас освобожусь и тогда поговорим.

Я отошёл от неё и даже не знал, с какой стороны начать думать, чтобы понять, что это означает. Мне кажется, лучше дождаться Юлю и спросить у неё. Я взял толстый журнал и сел в мягкое кресло у огромного окна во всю стену. Юля подошла ко мне через пять минут и сказала:

— Ты уж извини, но я пришла сюда намного раньше и решила пока поболтать с сестрой. О чём ты хотел со мной поговорить?

До меня сразу дошло. Я щёлкнул пальцами и сделал довольное лицо, радуясь, что этот видеочат с сестрой-близняшкой доказывает слова Штерна.

— Джулия, у тебя есть сестра-близняшка? — спросил я, вставая с кресла.

— Да, ты же сам видел, — улыбалась Юля.

— Значит, всё сходится, — сказал я, а в это время у меня в голове с бешеной скоростью, крутились мысли.

— Билл, ты подожди здесь, — стесняясь, сказала Юля. — Я отлучусь на несколько минут.

— Куда? — спросил я, продолжая обдумывать ситуацию.

— Дурак! — ответила Юля. — Девушек о таких вещах не спрашивают. Для непонятливых: я в туалет! В уборную! Попудрить носик! Пописать!

Я рассмеялся нервным смехом. Юля сделала обиженный вид и стала спускаться по лестнице в дамскую комнату. Это хорошо. Значит, у меня есть время подумать. Я встал в шаге от большого окна и стал размышлять. У Даши в будущем была сестра-близняшка, которую звали Надей. Если Штерн сделал так, что дамп моей Юли вселили в Дашу, то Дашин дамп вселили в Юлю. Но так как близняшки получаются из одной яйцеклетки, то обе сестры похожи на Юлю.

Теперь понятно, почему я ничего не чувствую к Юле. Ведь это Даша из будущего, у которой внешность моей любимой. А может быть и хлеще, может быть, это сестра Юли. Хотя нет, её бы тогда не звали Джулией. Останется спросить у Юли, когда она вернётся из туалета, имя её сестры, и сбор доказательств будут завершён. От нечего делать я вывел ещё одно заключение. Так как сперматозоидов было два, а яйцеклетка одна, то близняшки получились похожими только благодаря внешности, заложенной в яйцеклетке. Ох, как всё сложно.

— А как зовут твою сестру? — спросил я Юлю, когда она вернулась.

— Надин, — удивлённо спросила она. — За ней ты тоже хочешь приударить?

— В каком смысле? — нахмурился я.

— Может быть, мне показалось, — раздражённо сказала Юля, — но у нас с тобой сегодня будет второе свидание. И даже не думай мечтать о моей сестре.

— Джулия, мне бы хотелось, чтобы между нами было взаимопонимание, — начал говорить я, удивляясь своей смелости, — но мы же просто друзья. Это же не свидание, а просто встреча товарищей.

— Ты веришь в дружбу между парнем и девушкой? — раздражённо сказала Юля.

— Конечно, — улыбнулся я.

— Ты считаешь меня уродиной? — нахмурилась Юля.

— Нет, ты очень красивая, — честно сказал я.

— Билл, ты сначала определись в себе, а потом давай встретимся и поговорим, — сказала Юля и ушла.

Я остался один, но мой мозг хотел вернуть Юлю по инерции, хоть это было уже не нужно. Всё же девушки намного лучше чувствуют своих собеседников. Достаточно было сказать одно предложение, и она сразу поняла, что я не оправдаю её ожиданий. Я подумал о Даше и почувствовал какое-то тепло в душе. И пусть это будет преступлением перед своей совестью, но я допускаю мысль, что добиваться Юлю в новом теле даже интереснее.

Душа главнее, чем тело. Хотя не факт. Интересно, какое решение я бы принял, если бы Штерн вселил Юлю в тело слона? Вот за такие мысли, которые одолевают меня сейчас, я и собираюсь бросить этих двух манипуляторов. Закончить колледж без Тринити будет сложно, но я докажу им, что я смогу. Главное — чтобы они не вставляли мне палки в колёса.

Я прошёл в библиотечный компьютерный класс и проверил свою почту. У меня было два новых письма, которые сообщали, что завтра я смогу забрать свой новый паспорт, права и банковскую карту. В наш век наконец-то научились делать документы быстро. Пользуясь возможностью, я написал короткое письмо родителям и долго вычитывал его, чтобы мама не смогла найти почвы для переживаний между строк. Отправив письмо, я пошёл на нашу с Дашей лавочку.

Мне очень хотелось её встретить. Теперь я знаю, кто она, и перестану блокировать чувства, которые у меня возникают. Я, кстати, ни разу ещё не видел её при ярком освещении. Нужно будет затянуть её куда-нибудь в освещённое место и рассмотреть. Потом я вышел из библиотеки, сходил в небольшой магазинчик, купил там большую шоколадку, жвачку и бутылку воды и уже через десять минут был на месте. Даши ещё не было, мне пришлось ждать целый час.

Я сидел, вспоминал прошлую жизнь с Юлей. И мне почему-то казалось, что всё это было совсем недавно. И на душе было спокойно. Мне казалось, что я просто сижу тут и жду, когда моя жена нагуляется в супермаркете одежды. Когда она придёт, мы заберём нашего сына из детского уголка, купим мороженного и пойдём домой. Я никогда не имел подобного опыта, но мои ощущения были чёткими. Я так устал искать свою вторую половинку.

Уже стемнело, и когда я смотрел на фонарь, у которого мы целовались с Дашей, сзади меня скрипнули ветки и раздался шорох листьев. Похоже, Даша решила подшутить надо мной и сейчас подбирается сзади, чтобы закрыть мне глаза ладонями и спросить: «Кто?». Я вжал голову в плечи и попытался не испугаться, когда ко мне прикоснутся сзади.

Шелест листьев продолжался. Потом кто-то быстро проскочил под лавочкой, и под моими ногами мелькнула тень. Я уже давно сидел в темноте, поэтому смог рассмотреть, что это какое-то небольшое животное. Оно большими скачками убежало к фонарю, а затем сразу обратно ко мне. Я почувствовал, как меленькие когти цепляют мою штанину. Я немного наклонился и смог рассмотреть белку с пушистыми кисточками на ушах.

Похоже, белочка пришла развлечь меня до прихода Даши. Она немного поскрипела своими когтями по моим джинсам, отбежала, сделала ещё один небольшой круг и вернулась. Не останавливаясь, она сделала маленький полицейский разворот на моём колене и оказалась снова на земле. Она резко крутила головой, смотря по сторонам. Было обидное ощущение того, что она боится всего вокруг, кроме меня. Я достал большую шоколадку и, развернув её, стал выковыривать оттуда орехи и складывать их себе на ладонь. При этом белочка фыркала и смешно дёргала носом, пытаясь унюхать своё угощение.

Она по моей ноге взобралась на лавочку и, сев на место Даши, стала ждать, встав на задние лапы. Я поднёс к ней ладонь с орешками. Белочка, помогая себе лапками, стала запихивать угощение себе за щёчки. Затем она тщательно обнюхала мою ладонь и, убедившись, что та чиста, со скоростью супермена ускакала под лавочку. Она так быстро скрылась, что я не успел обернуться и отследить дерево, на которое она взобралась.

— Привет, — крикнула Даша, стоявшая у фонаря. — Разреши составить тебе компанию.

— Конечно, Даша, проходи, — обрадовано крикнул я.

— Ждёшь? — улыбнулась Даша, присаживаясь на место, где я только что кормил белку.

— Жду, — улыбнулся я и кивнул головой. — Курить будем?

— Нет, — отрицательно повертев головой, сказала Даша. — Эксперимент закончен.

— А что так? — разочарованно спросил я, вспоминая, как романтично это выглядело раньше.

— Вредно это, — улыбнулась Даша. — Да и новые братья и сёстры говорят, что всё это детские игры русских масонов. Так что я бросила.

— Новые братья и сёстры? — обрадовано спросил я. — Ты всё-таки вступила?

— Я да. А ты? — спросила Даша.

— Я тоже вступил, — тихо сказал я. — По твоему приглашению.

— Ну, и как тебе, расскажи, — нетерпеливо сказала Даша. — Череп и Библия в комнате размышлений были?

— Были, — улыбнулся я. — Целую ночь читал черепу эту книгу.

— Целую ночь? — удивилась Даша. — Когда я вступала, достаточно было провести в этой комнате час. А где проходил ваш риту…

Даша не успела договорить, громко вскрикнула и вскочила на лавочку с ногами. Прошмыгнувшая под ногами белка не стала тормозить, а добежала до фонаря и, развернувшись, стала смотреть на нас.

— Не бойся, — сказал я, взяв Дашу за руку и помогая ей слезть на землю. — Это всего лишь белка.

— Точно не крыса? — недоверчиво спросила девушка, крепко держась за мою руку и слезая с лавочки.

— Точно, — рассмеялся я, показывая на белку пальцем. — Видишь, у неё кисточки на ушах и мохнатый хвост. Я её тут орешками прикармливаю.

— Странно, — удивилась Даша. — Сколько раз тут сидела и курила, белку не видела. Билл, может, ты повелитель зверей?

— Думаю, я тут ни при чём, — улыбнулся я. — Видимо, белку отпугивал дым. А сейчас она почуяла запах шоколада с орехами и прискакала клянчить. Ты же не думаешь, что она могла прискакать к нам клянчить у нас сигареты?

— А ты можешь её позвать? — заинтересованно спросила Даша и придвинулась ко мне. Я почувствовал тепло её плеча, и мне стало приятно.

Стараясь не отодвигаться от Даши, я взял слева шоколадку и, дав её девушке, сказал:

— Вытаскивай орехи и складывай мне в руку.

Даша осторожно выдавила орехи из шоколада и положила их мне на ладонь. Кончики её ногтей приятно кололи кожу. Я вдруг вспомнил, как мне раньше нравилось, когда она легонько царапала мне спину во время массажа. По моему телу пробежали мурашки, и я непроизвольно вздрогнул.

— Чего дрожишь? — спросила Даша. — Замёрз?

В это время белка под шелест выметаемых из-под её лапок листьев подбежала к нашей лавочке. Даша прижалась ко мне и затихла, боясь её спугнуть. Белка, не останавливаясь, взобралась по штанине на моё колено и ловко прыгнула к Даше на юбку. Потом повернулась ко мне и стала принюхиваться к моей ладони. Я достал один из орешков и протянул его белке. Она взяла угощение лапками и быстро засунула в рот. Даша засмеялась и очень медленно попыталась погладить белку.

Зверушка почувствовала Дашину руку и, испугавшись, прыгнула через моё плечо за лавочку. Раздался шелест и скрип когтей на коре дерева. Судя по звуку, белка взобралась высоко. Даша разочарованно посмотрела на меня и произнесла:

— Похоже, я её испугала. Думаешь, она вернётся?

— Успокоится и вернётся, — уверенно сказал я. — Пока ей от нас что-то надо, она не уйдёт.

— Слушай, Билл, — ласково сказала Даша, глядя мне в глаза. — Ты теперь масон. Получается, что мы с тобой брат и сестра.

Я взял Дашу за руку и, зажав её холодные пальцы в своих, поднёс к своим губам. Потом я немного приоткрыл свои ладони и выдохнул туда тёплый воздух, согревая её. Даша застеснялась и отодвинулась от меня на несколько сантиметров. Она трогала пальцы, которые только что были в моих руках.

— Я не хочу быть твоим братом, — улыбнулся я. — Брат и сестра не могут сделать вот так…

Я высыпал орешки на траву, подсел к Даше ближе и очень медленно стал приближать своё лицо к ней. Девушка отвернулась от меня и стала смотреть прямо перед собой, делая вид, что не замечает меня. Я дотронулся губами до её холодной щёчки и вдохнул её аромат. Запах был очень знакомым и родным, он сводил меня с ума. Легонько двигая губами при поцелуе, я ощущал её лёгкий невесомый пушок на коже. Запах моей родной Юли сводил меня с ума, но я держал себя в руках. Под ногами слышался шелест и хруст.

Белка снова посетила нас и пыталась собрать все рассыпанные орешки. Но Даша делала вид, что не слышит звуков под ногами. Она плавно поворачивалась ко мне. Я легонько прикасался к ней губами и стал чувствовать, как нежная кожа, перемещаясь, ласкала меня. Я коснулся губами её нежного носика. Он был очень холодным. Я легонько поцеловал кончик и стал опускать свои губы, стараясь раньше времени не прикасаться к её нежным губам.

Мы легонько касались носами и медлили с поцелуем. Мы несколько раз потёрлись ими, что вызвало Дашин смешок. Я чувствовал родное дыхание. Было очень приятно. Потом я одновременно почувствовал коготки на своей штанине и прикосновение Дашиных рук на своей шее. Она слегка притянула мою голову к себе и жадно впилась в губы.

В этот момент я почувствовал, что счастлив. Мы целовались очень долго и нежно. Мы боялись оторваться друг от друга, зная, что потом нужно снова искать повод сделать это. Самая приятная смесь — это поцелуй со стеснением. Когда долго говоришь какие-нибудь глупости возле её подъезда, не решаясь сделать это. Когда темы уже начинают повторяться по нескольку раз, и она замерзает, но не уходит. Оба чего-то ждут. Напряжение накапливается, и любое неловкое движение, превращается в запоминающийся поцелуй. Первый поцелуй — это всегда вселенская радость.

Тем более, когда ждал эту девушку 70 лет. Мне приходилось сильно сдерживаться, чтобы не сойти с ума от удовольствия. Даша целовалась по-прежнему. Этот поцелуй доказывал, что это была моя прежняя Юля. Темнота вокруг, эта белка, неожиданное появление Даши, вступление в масоны, ссора со Штерном и Тринити — всё это вносило свой вклад в удовольствие от этого поцелуя.

Потом Даша стала замедлять свои движения, давая понять, что пора заканчивать. Она напоследок отстранилась и снова прикоснулась ко мне своими губами и, легонько тронув своим язычком мой, попрощалась с ним и медленно встала со своего места. Эта последняя добавка показывала её отношение ко мне. Без неё поцелуй был бы неполным. Это было похоже на двойное рукопожатие масонов. Я взял бутылку с водой, открутил крышку и протянул Даше:

— Угощайся.

Даша молча взяла бутылку и стала пить. Мы оба стеснялись друг друга и не знали, что сказать. И мне это очень нравилось, казалось, что я мальчик, едва достигший совершеннолетия и встретивший свою первую любовь. Хотя, по сути, так и было.

— Хорошо, что мы не брат и сестра, — улыбнулся я, глядя, как Даша пьёт.

Даша громко рассмеялась и чуть не захлебнулась. Вода выплеснулась из бутылки, но она быстро отстранилась от неё. Девушка вытерла свои мокрые губы и ноздри рукой и, продолжая улыбаться сказала:

— Это точно. Мне знаешь, что нравится?

— Что? — спросил я, радуясь, что разговор завязался снова.

— Помнишь про задание моих русских масонов? Эксперимент с зависимостью от сигарет? — улыбалась она.

— Ну, — улыбнулся я, вытирая пальцем капельку с её подбородка.

— Мне кажется, бросив курить, я меняю одну зависимость на другую, — ласково сказала Даша.

— Что это значит? — улыбнулся я.

— Я и так сказала слишком много, — вставая с лавочки, сказала Даша. — Я пошла, мне завтра рано вставать.

— Давай завтра вечером сходим в кино? — смущённо сказал я.

— Ты приглашаешь меня на первое свидание? — рассмеявшись, сказала Даша.

— Да, — улыбнулся я.

— Думаю, это в духе нашего времени, — рассмеялась Даша, медленно отходя от лавочки, пятясь назад. — Сначала целоваться, а потом приглашать на первое свидание. Завтра в семь вечера на этой лавочке. Белке орешки прихвати.

Договорив, она не дождалась моего ответа и убежала в сторону своего общежития. Это был самый лучший момент в моей второй жизни. Я ещё посидел несколько минут на лавочке, прислушиваясь к звукам, пытаясь услышать белку. Но она исчезла, поняв, что кормить её не будут. Или поняв, что в любви третий лишний. Я распаковал шоколадку и, разломив на несколько кусочков, бросил их за спинку. Ночной подарок для белки.

Когда я через 15 минут вернулся к себе в комнату, Грегори сидел в позе лотоса в центре комнаты. Вокруг горело три свечи. Его ноутбук издавал звуки природы. Я снял свою обувь у входа и, пытаясь не шуметь, прошёл на цыпочках к своей кровати. Глаза у Грегори были закрыты и он равномерно мычал. Губы шевелились, но он ничего не говорил. Руки его были немного расставлены, и большие пальцы касались средних. Он напоминал индийского йога.

— Он такой классный, — неожиданно сказал Грег.

— Кто? — спросил я.

— А вдруг он маньяк? Ты же его совсем не знаешь, — снова сказал Грег, но уже более писклявым голосом.

— Кто маньяк? — снова спросил я.

— Нет, он хороший, — продолжил Грег тихим голосом. — Он так классно целуется.

— Кто хороший? — спросил я, уже понимая, что меня не слушают.

— Вы уже целовались? — писклявым голосом сказал Грег.

— Я сама не знаю, что на меня нашло, — первым голосом произнёс он.

— Ты что, уже влюбилась? — спросил он, писклявым голосом.

— Очень похоже на то, — ответил Грег, потряс головой и открыл глаза.

Он медленно огляделся и, увидев меня, тихо сказал:

— Билл, у белки от шоколада могут болеть зубы. Всё вам, людям, нужно объяснять.

Загрузка...