Соглашение

— Оно… Это существо настаивает, Ваше Святейшество.

Муффий Барофиль Двадцать четвертый сдержал свою досаду с едва заметным вздохом.

Контроль эмоций.

С тех пор как он занял высший пост в Церкви Крейца, верховный понтифик постоянно чувствовал за собой слежку, причем следили не только сборище церковных сановников и бесчисленные слуги — девяносто процентов которых работали на его соперников, — но и вездесущие представители сиракузянской знати. Аргетти Анг, сеньер Сиракузы, который поддерживал его на всем его непрямом пути к престолу понтифика, вел теперь себя во время их еженедельных встреч отстраненно, раздражительно. Их договоренности были основаны не на близости — или даже совпадении — взглядов, а на шантаже и балансе сил, каждый знал интимные слабости другого, и Барофиль задавался вопросом, не нашел ли Аргетти Анг способ нейтрализовать его и не планирует ли он его устранить, как сам он устранял одного за другим всех своих соперников в гонке за высшим титулом.

Трон муффия оборачивался все более и более тягостным одиночеством и непреходящей подозрительностью: каждое блюдо пятикратно опробовалось, каждый разговор защищался глушилками, каждое распоряжение отдавалось нескольким помощникам, каждый прием организовывался в соответствии со строгими правилами безопасности и протокола, каждый жест отрабатывался, каждое слово взвешивалось, каждое выражение лица заранее просчитывалось, каждая эмоция контролировалась, каждый грешок обставлялся неслыханными предосторожностями. Но зато он попал туда, где всегда мечтал быть, и намеревался навязать свою манеру чудовищному механизму церкви Крейца.

Он подошел к эркеру и посмотрел на висячие сады, которые благодаря архитектурным премудростям казались падающими в голубое небо с бледно-розовыми полосами — и восхитился их красотой. Но тут же муффий вернулся к контролю за своим лицом. Ни крупицы информации для затянутого в свой пурпурный облеган прелата, который только что прервал один из редких моментов его покоя. Дворцовый и городской гам едва доносился шепотком в тишину его кабинета — комнаты, в которой он любил уединяться.

— Скажите этому посетителю, чтобы он пришел в другой день, — наконец ответил он. — Мы не в настроении принимать его.

Кардинал оставался бесстрастно стоять с непроницаемым взглядом.

— Чего вы ждете? — добавил Барофиль нейтральным тоном.

— Я полагаю своим долгом, Ваше Святейшество, порекомендовать вам принять его сейчас, — ровным голосом сообщил прелат.

Муффий повернулся и пристально посмотрел на своего визави, пятидесятилетнего мужчину, служившего особо приближенным конфидентом его предшественнику, старому и коварному Барофилю Двадцать третьему; кардиналу этому пришлось проявить невероятную ловкость, чтобы не стать жертвой потрясений, вызванных войной за престол.

— По какой же причине, на ваш взгляд, мы должны безотлагательно выслушать тех, кого вы сами именовали существами?

Кардинал выступил на два шага вперед и поклонился, не обнаруживая никаких помыслов, ни единой зацепки, за которую можно было бы ухватиться. По его угловатому лицу скользнул завитой локон, выпущенный из-под облегана.

— Вы — муффий Церкви, Ваше Святейшество, организации, призванной установить власть Крейца над мирами Конфедерации Нафлина и сменить царства человеческие.

Вступление прелата показалось Барофилю столь же напыщенным, сколь и ненужным. Его раздражение не вызвало ни напряженности в лице, ни (по крайней мере, он надеялся) заметного поблескивания глаз.

— По моим сведениям, эти существа привносят нечто новое: поиск в сознании, — продолжал кардинал. — С ним нет необходимости прибегать к методам принуждения, чтобы искоренить искушение в головах и сердцах верующих. Они испрашивают аудиенции уже больше года, и, по моему скромному мнению, настало время их услышать.

Барофиль со смесью горечи и вожделения подумал о телах двоих детей, которых он накануне лихорадочно стискивал в тайной комнате своих апартаментов, и которые затем на рассвете были казнены его доверенными людьми.

— Что именно вы пытаетесь мне сказать, ваше превосходительство? — потребовал он, снова оборачиваясь к висячим садам.

— Лучше всего, думаю, выспросить непосредственно у посетителя.

Муффий выдержал долгую паузу, после чего вернулся к своему столу и уселся за него, положив подбородок на сцепленные руки. Его мимоходом отразило одно из зеркал в розовой опталиевой раме. В тысячный раз он заметил, что зеленый с золотом облеган, символизирующий его положение, не сочетается с цветом лица. Низа щеки коснулся джулианский кориндон во внушительном понтификальном перстне.

— Мне предоставляли ту же информацию об этих существах, что и вам, ваше превосходительство, — вернулся он к разговору.

— Я нисколько не сомневаюсь, Ваше Святейшество. Вы, разумеется, понимаете, что нельзя больше терять ни минуты.

— Следует ли муффию Святой Церкви опускаться до общения с существами, не признающими Крейца?

— Они готовы отдаться нашему делу.

— Из простой убежденности? Безо всякого вознаграждения?

— Насколько я знаю, да.

— Благородство души, редчайшее в этой вселенной.

Прелат незаметным взмахом руки откинул локон. Его глаза казались исполнены «тьмы, осаждающей цитадели света» из Книги Крейца. Хитрец, подумал верховный понтифик, человек, которого вскоре придется отстранить, возможно — сослать, или даже убрать.

— Примите этого посетителя, Ваше Святейшество, и вы получите возможность узнать его истинные намерения.

— Я согласен, при условии, что эта встреча навсегда останется в тайне, ваше превосходительство.

— Об этом не стоит даже упоминать.

— Об этом всегда лучше упомянуть. Вы должны понимать, ваше превосходительство, что понесете ответственность за любую возможную утечку.

Ментальный контроль собеседника вызывал уважение муффия. Семьи старинной сиракузской знати, к которой принадлежал кардинал, были мастерами в искусстве таить малейший трепет эмоций.

— Всякая неосмотрительность исключена, Ваше Святейшество, я могу за это поручиться. Дворец изолирован от летающих «жучков» и других прослушек разговора. Слуги — люди преданные.

Барофиль кивнул:

— В таком случае пригласите его.

Прелат подошел к одной из семи задних дверей, ведущих в кабинет. Она открылась прежде, чем он успел до нее добраться, и впустила фигуру, одетую в одно из тех свободных, грубо сделанных черных облачений, которые известны как бурнусы. Муффий попытался разглядеть лицо в тени просторного капюшона, покрывавшего голову новоприбывшего. Он смог различить лишь краешек лба, грубость и сероватый цвет которого его покоробили. Походка создания тоже казалась странной — неуклюжей и немного похожей на поступь тех машин-помощников, которых люди некогда создали, а потом стерли с лица планет Конфедерации, приняв Закон Этики ГМ 7034 года.

Визитер замер перед столом. Верховный понтифик взглянул на упершиеся в него желтые, до нестерпимости яркие глаза. Были ли то действительно глаза, эти вспышки свечения, больше похожие на лазерные лучи или диспориумные лампы? Он вдруг почувствовал себя раздетым, обшариваемым, выслеживаемым в интимнейших уголках собственного сознания.

— Было бы предпочтительнее, Ваше Святейшество, если бы мы остались наедине, — объявил вошедший сильным голосом с металлическими тонами.

— Кто тогда гарантирует безопасность Его Святейшества, сударь? — вмешался кардинал.

— Меня обыскивали больше двадцати раз, прежде чем я дошел до этого кабинета. Самые совершенные из ваших детекторов не обнаружили никакого оружия. Что до физического нападения на верховного понтифика, то ему достаточно единого стона, чтобы сейчас же появилась его личная охрана.

Резкая сухость ответов посетителя обеспокоила Барофиля, привыкшего к двойному или тройному подтексту в ораторских оборотах церковных сановников и придворных. Казалось, стоявшее перед ним создание — человека-дегенерата? гибридного существа? результата генетических манипуляций? — нисколько не впечатлял авторитет муффия Крейцианской церкви — хотя он считался второй по влиятельности фигурой в Конфедерации Нафлина, уступая лишь сеньеру Беллы Сиракузы, королевы искусств, планеты-светоча изведанной и неведомой вселенных.

Понтифик повернулся к прелату:

— Будьте любезны оставить нас наедине с нашим посетителем, ваше превосходительство.

Кардинал, коротко нагнувшись в спине, кивнул, несмотря на свое недовольство, которое выдала легкая морщинка в уголке губ. Значит, и у сиракузян из древнейших семейств таки есть огрехи в контроле — внутренне позлорадствовал Барофиль.

— Наше тяжелое бремя оставляет нам мало времени, сударь, — сказал он после того, как прелат покинул кабинет, аккуратно притворив за собой главные двери. — Поэтому прошу вас проявить прямоту и краткость. Чего именно вы хотите?

— Поговорить с вами о ваших мыслях, Ваше Святейшество.

— Наши мысли — это наше личное дело, сударь.

— Вы действительно так полагаете? Прямо сейчас они обращены к двум юным телам, с которыми вы обнимались прошлой ночью. Они направлены против человека, которого вы только что выпроводили и которого вы расцениваете, причем вполне справедливо, как опасного для вас и вашего понтификата. Они также и обо мне: вы задаетесь вопросом, к какому миру я принадлежу. Порой вы думаете, что я — плод извращенной эволюции, порой склоняетесь к гипотезе биологической катастрофы. Ни разу вы не подумали о том, что я могу быть порождением дьявола, поскольку вы не верите в дьявола и даже серьезно сомневаетесь в существовании какого бы то ни было Бога.

В течение нескольких секунд Барофиль на сказанное вообще не реагировал. Стоило ему заметить, что его лицо напряглось, как он использовал всю свою силу воли, чтобы собрать разрозненные мысли и попытаться восстановить контроль над своими эмоциями.

— Бесполезно, Ваше Святейшество. Контроль над эмоциями бессилен против ментального обследования.

Муффию показалось, что он уловил в неприятном тембре своего собеседника иронию.

— Кто вы и чего собственно хотите? — удалось ему выговорить спокойно.

И пока он это произносил, его охватывал ужас от того, что разум отныне перестал служить ему неприкосновенным убежищем, что ему больше негде спрятать самые сокровенные, самые неблаговидные стороны своей натуры.

— Мое имя Паминкс. Я не хотел ставить вас в неудобное положение, Ваше Святейшество, но лишь дать вам возможность увидеть новые перспективы и действовать соответственно.

— Если вы имеете в виду чтение мыслей, сударь, то я бы отметил, что этот трюк уже не однажды выполнялся известными фокусниками.

Визитер погрузился в секундное молчание, в котором муффию почудилась неприязненность.

— Я не фокусник, Ваше Святейшество. Как и мне подобные. Мы способны в любой момент проникнуть в мозг человеческого существа и ощутить мысли, которые в нем проносятся. Все его мысли.

— Вы не ответили мне: кто такие вы и вам подобные? Как вы к нам попали?

— Мы прибыли с далекой планеты, не входящей в Конфедерацию Нафлина. Наша эволюция подарила нам способности, далеко превосходящие возможности человека.

— Вы хотите сказать, что вы не люди?

— Оставим этот вопрос биологам и другим специалистам по классификации видов. Я постарался добраться до вас, потому что хочу предложить вам сделку.

Барофиль отогнал всплывающие, словно дохлая рыба, тошнотворные мысли, и затопил их в мутных глубинах своего сознания.

— Сделку, говорите…

Паминкс сделал шаг вперед. Муффий отодвинулся вместе со своим гравикреслом, чтобы избежать напора посетителя, и увидел между свободных краев капюшона бурнуса его лицо в отсветах желтых глаз. Можно ли было назвать лицом настолько гротескный облик? Оно выглядело как грубый слепок с физиономии человека, ставшего жертвой ядерного заражения.

— Наш внешний вид не слишком приемлем для обычных людей, — признал Паминкс. — Но мы не хотим оскорблять взоры, поэтому и выбрали эти свободные одежды, хотя они непривлекательны в глазах сиракузян.

Барофиль съежился на своем сидении. Ощущение того, что его так легко видят насквозь — для человека, который всю свою жизнь строил на умалчиваниях и интригах, — вызвало панику, которую ему все труднее было обуздывать.

— Расскажите мне лучше об этой сделке.

Понтифик буквально выплюнул эти слова с несдерживаемой яростью. Ему предстала беглая, но леденящая душу картина собственного падения, предстоящего ему суда по обвинению в похоти, его неспешной агонии на медленном огненном кресте.

— Примите нас на службу, Ваше Святейшество, и мы защитим ваши мысли от любого злонамеренного вторжения.

— Защитите?

— Наши таланты работают в обоих направлениях. Некоторые из нас могут проникать в мозг; другие, мыслезащитники, могут возводить ментальные барьеры, не позволяющие никому пробраться внутрь.

Муффий принялся с новым интересом рассматривать посетителя:

— Действительно?

— Если бы мы пришли к договоренности, Ваше Святейшество, к вашей персоне были бы немедленно приставлены шестеро защитников — днем и ночью. Мы также пришлем ментальных инквизиторов, которые позволят вам узнавать мысли ваших противников и срывать их ухищрения.

Речи Паминкса мгновенно открыли в сознании муффия головокружительные перспективы. Понтифик взял себя в руки и припомнил основные заповеди, которые помогли ему проложить путь к верховному престолу.

— Расскажите же мне, сударь, о вашем интересе или интересах в этой затее.

— Наш единственный интерес заключается в том, чтобы поставить наши способности на службу вам, Ваше Святейшество. Вынести их из наших лабораторий и применить на практике.

— Мы станем вашими подопытными кроликами, если я правильно понимаю.

— Точнее, нашими партнерами. Мы предоставляем наши таланты к вашим услугам, и, позволяя нам развивать их, вы получаете возможность завершить дело покорения миров, предпринятое вашими предшественниками. Вы стали бы тем муффием, который позволит Церкви Крейца завоевать вселенную.

— Почему вы не обратились к сеньеру Аргетти Ангу или к другой правящей семье?

— Мы считаем, что религия, или вера, — сильнейший цемент для объединения человечества.

— Я не могу довольствоваться общими словами, сударь; я хотел бы, чтобы вы обсудили со мной свои реальные интересы.

Барофиль пытался прочитать намерения в желтых глазах своего собеседника, но те оставались совершенно непробиваемыми. Знать мысли своих врагов, сохраняя при этом в неприкосновенности свой собственный разум, — увлекательная возможность.

— Да, Ваше Святейшество, ментальная инквизиция в сочетании с защитой вашего разума даст вам всегда опережать на шаг тех, кто хочет вас уничтожить. Например, человека, который ввел меня в ваш кабинет и который втайне работает на конкурирующую фракцию. Многие князья Церкви считают себя жертвами ваших интриг и хотят избавиться от вашего правления.

— Чтобы это понять, необязательно читать мысли, — вздохнул муффий.

— С нашей помощью вы сможете устранить своих противников и править безбоязненно, безраздельно, — продолжал Паминкс.

— Ваши интересы в этой сделке, сударь, — повторил Барофиль.

Ни единый вздох не всколыхнул капюшона бурнуса, как будто посетитель не дышал.

— Ваше Святейшество, не прилагайте своих собственных критериев к нашему народу. Нас не интересуют такие бесполезные понятия, как деньги и власть. Мы лишь хотим применить свой потенциал в конкретной области. Вы и ваша Церковь предоставляете наилучшие возможности для нашего развития.

— Что насчет планетарных властей, сударь?

— Когда мы разместим свои структуры в вашем окружении, то будем заинтересованы в сеньере Анге и придворных. Они будут лишь винтиками на службе у вас, слугами вашего дела. Ведь именно в этих стенах, как вы знаете не хуже меня, находится настоящая власть.

— Однако вы не придерживаетесь заповедей нашей Церкви.

— На свой лад мы их поддерживаем, поскольку планируем ускорить воцарение Крейца и его последователей.

Муффий встал и снова подошел к окну. Над висячими садами в слегка потемневшее небо поднялся первый из пяти спутников Сиракузы.

— Мне верится, сударь, что мы сможем поладить. Но прежде всего… — Его взгляд на мгновение увлекся эволюциями светошара под кориолисовым ветром, предвещающим наступление сумерек. — Как я могу быть уверен в эффективности тех, кого вы называете защитниками?

— Пользуясь их услугами, Ваше Святейшество. Вскоре вы обнаружите, что ни одна мысль больше не покидает вашего мозга.

— Когда вы намерены их ко мне отправить?

— Если пожелаете, я сразу же отберу лучших и приведу их к вам до наступления второй ночи.

— Да будет так, сударь.

Коротко поклонясь, Паминкс направился к выходу. А Барофилю Двадцать четвертому вспомнились старые сказки о людях, продавших свои души дьяволу — или ему подобным.

© Librairie L’Atalante, 2012