Солнце уходит

Солице уже не грѣетъ и не сіяетъ, оно ласкаетъ землю и въ каждомъ прикосновеніи его чувствуется грусть и нѣга.

Выдался чудный, ясный осенній день. Земля еще живетъ: послѣдними усиліями высылаетъ она къ солнцу зеленые всходы; дубы держатъ листву и высятся темные и тѣнистые; кое-гдѣ пестрѣютъ запоздалые цвѣты; но не стало у природы могучей силы молодости, не стало полноты жизни и счастья, которыми дышетъ, которыми до края переполнена весна.

Солнце измѣняетъ. Оно уходитъ въ другія страны, другимъ готовитъ оно свои жгучія ласки, а та, которую еще такъ недавно живило оно, та остается печальной, съ смертельнымъ холодомъ въ сердцѣ, съ безсильными порывами любви и горя.

Уже не разъ наступали холода, но опять и опять выпадали теплые, ясные дни: солнце медлитъ и природа разыгрываетъ сцены всѣхъ перипетій любви и измѣны. О, эта любовь!

Она не уходитъ разомъ, не передается свободно, безъ мукъ и сожалѣній: исчезая, она оглядывается на пережитое, ярко вспыхиваетъ въ немъ, какъ искра въ пеплѣ.

Когда холодъ перемежается съ тепломъ, когда лучи не грѣютъ, а только скользятъ и ласкаютъ, тогда — прости, любовь!.. прости, солнце!..

Золотятся клены крупными лапчатыми листьями, краснѣется рябина, печально осыпаются свернувшіеся листья осинъ. Лѣсъ словно замеръ, затихъ онъ и не дышетъ, и не радуется свѣтлому дню, и не тянется къ небу; сосредоточился онъ весь въ самомъ себѣ, въ своей тихой грусти и медленно роняетъ листъ за листомъ, какъ слезы объ отжившемъ счастьѣ.

Чутко насторожился воздухъ: падаетъ ли мертвый сучекъ, ползетъ ли букашка, присаживается ли въ вѣтвяхъ и снова вспархиваетъ птица, — ни звука, ни шороха не пропадаетъ въ немъ. Не стало у земли молодой беззаботности, не стало былой увѣренности въ себѣ: встревоженная, ревнивая, напрягла она слухъ, затаила дыханіе…

Когда все, все въ себѣ и кругомъ говоритъ объ утратѣ счастья, когда сознаніе этой утраты проникаетъ въ душу и, казалось бы, не оставляетъ сомнѣній, — какъ жаждетъ тогда душа этихъ сомнѣній! Какъ страстно хочетъ обмана! Какъ упорно ищетъ возврата того, что сама признала невозвратнымъ!

Яснымъ, безмятежнымъ склоняется солнце къ западу и освѣщаетъ пестрыя макушки задумчиваго лѣса. Прощальнымъ поцѣлуемъ скользятъ его лучи, проникая сквозь порѣдѣвшую листву, ласкаясь и нѣжась. И вспыхиваютъ огнемъ верхушки рябинъ и клёновъ, трепещетъ листва осинокъ, изъ конца въ конецъ озареннаго лѣса пробѣгаетъ легкое счастливое содроганіе.

— «До завтра!»

Но завтра… завтра встанетъ оно еще болѣе холоднымъ и чуждымъ, завтра скроется оно еще раньше, завтра ласка его будетъ еще небрежнѣе и короче.

Солнце сѣло. Быстро темнѣетъ небо, быстро окутывается земля въ непроницаемый мракъ. Это тотъ мракъ, гдѣ такъ любитъ таиться печаль, гдѣ горе развертывается шире и порывистѣй, гдѣ слезы льются обильнѣе и разъѣдаютъ душу…

Осеннія ночи!

Когда изъ жизни еще полной силы и жажды счастья уходитъ лучшая радость — любовь; когда возврата ей нѣтъ, а жить безъ нея нечѣмъ, неужели еще непонятны тогда длинныя, темныя, тоскливыя осеннія ночи?..