Соль под кожей. Том первый

Глава двадцать вторая: Лори

Глава двадцать вторая: Лори

Настоящее

Я откидываюсь на спинку стула, пользуясь тем, что поблизости нет напыщенных идиоток, перед которыми нужно держать лицо и спину, и какое-то время расслабленно смакую вкусный чай без химически ароматизаторов. Марина занята тем же, только иногда отдает тихие указания девочке, которая пару раз вторгается в наше молчаливое чаепитие.

— Он действительно так сказал? — наконец, спрашиваю я.

— Кто?

— Попугай твоего сумасшедшего дяди.

— Ну, с его слов — да, и еще насрал ему на голову, когда дядя Игорь пытался поймать его рыбацким сачком.

— Господи. — Я закатываю глаза и позволяю себе посмеяться всласть. Позже, успокоившись, делаю то, что уже очень давно не практиковала: — Извини. У меня проблемы с доверием и хроническая подозрительность.

— Ничего удивительного, — грустно усмехается Марина. — Проехали. Я рада, что пригодилась старой подруге.

— Мне двадцать шесть лет, эй! — пытаюсь шутить. — Требую толерантный эпитет!

— Прости, конечно, да. Древней подруге, — Марина говорит это с таким сочувствующим лицом, что мы снова одновременно прыскаем от смеха.

Как давно я не чувствовала себя так расслабленно в компании других людей? Настолько давно, что даже не пытаюсь вспоминать.

— Спасибо, что выручила, — наконец, говорю я.

— Ты бы и сама справилась, а я просто не знала кому еще рассказать про тетку и сумасшедшего попугая.

— Спасибо, — настойчиво повторяю я.

— Почему ты не позвонила? — резко переключается Марина. — Думала, что я буду лезть в твою жизнь и начну на каждом шагу трубить о твоем прошлом?

— Обжегшись на молоке — дуешь на все, что угодно, — перефразирую известную поговорку. — У меня сейчас совсем другая жизнь, многое в ней может показаться странным для людей из моего прошлого.

— Если ты насчет Завольского, то это действительно странно.

— Все очень сложно, — использую затертую до дыр фразу. Терпеть ее не могу, но сейчас даже не могу вот так сходу найти ей замену.

— Тебе это может показаться странным, но для меня эти шесть лет тоже не прошли в анабиозе, — с легким укором говорит Марина, явно намекая, что и ее жизнь не стояла на месте. — Не обязательно посвящать меня в свои планы, Лера. Мы ведь можем просто… я не знаю… общаться?

Я отмалчиваюсь, потому что даже сегодняшний инцидент не убедил меня в ее полной искренности. И дело даже не в Марине и не в том, что «удачное стечение обстоятельств» дважды сталкивает нас лбами в городе-миллионнике, где я реже встречаюсь даже с собственным отражением. Просто все эти годы Данте натаскивал меня опираться только на себя, потому что ты единственный человек, который гарантировано не предаст и не сольется при первой же трудности. Я настолько привыкла не пускать никого в свои планы, что до сих пор не могу представить, чем в итоге может обернуться встреча с Мариной. Возможно, ничем, и она будет держать рот на замке, а, возможно, сегодня случилась та фатальная мелочь, которая уничтожит мой с таким трудом выстроенный план.

— Мне правда очень тебя не хватало, — продолжает Марина, пока я храню гробовую тишину. — Особенно, когда в жизни все так неожиданно завертелось. Меня никто не поддержал, представляешь?

Ее горький смешок, который должен был замаскировать настоящую грусть, только еще сильнее ее подчеркивает.

— У тебя же была семья.

— Боже, Лера, ну хоть ты-то не неси чушь. — Марина разливает остатки чая, и услужливый официант тут же забирает пустую посуду. — Ты же знала мою маму. Она скорее отрезала бы себе руку, чем признала, что кто-то в нашей семье может хорошо зарабатывать и не валиться при этом с ног.

— По-моему, ей очень нравилась роль жертвы, — позволяю себе нелицеприятную ремарку. И тут же спотыкаюсь, вдруг подумав, что ее матери уже может не быть в живых и мое замечание будет солью на Маринины раны. — Надеюсь, с ней все в порядке? И с твоими сестрами?

— Да, конечно. Живут припеваючи в хорошем доме за двести километров отсюда. — Марина снова выдерживает болезненную паузу. — Но вряд ли обо мне часто вспоминают за столом.

Меня подмывает спросить, в чем, собственно, дело. Какой бы упоротой правильной дурой не была ее мамаша, даже она вряд ли взъелась бы на дочь только за то, что она нашла способ кормить людей за очень большие деньги. Но я никогда первой не задам этот вопрос, потому что цена за это может быт слишком высока — встречный вопрос, на который я сама вряд ли захочу ответить честно.

— Ты ведь можешь спросить, — как будто сканирует мои мысли Марина.

— Не хочу. Достаточно того, что я в курсе, чем занимается Марина Рогожкина.

— Это фамилия моего мужа, — объясняет она. — Вячеслав Рогожкин, земля, агробизнес… Но ты вряд ли слышала.

Я пожимаю плечами, потому что это имя мне действительно ни о чем не говорит.

— Он был очень хорошим. — Марина вспоминает мужа с таким меланхоличным выражением лица, что предугадать финал их истории становится все легче. — Он был моим третьим клиентом.

Марина смотрит в упор, как будто пытается выискать на моем лице следы отвращения или гадливости. Напрасно. Все мы в этой жизни делаем вещи, которыми не гордимся, но кто-то подсаживается на наркоту и в тридцать лет сдыхает в канаве в луже собственной блевоты, кто-то выманивает последние деньги у доверчивых пенсионеров, а кто-то продает собственное время.

— Слава был чудесным человеком. Ни разу ничем мне не попрекнул. Настоял, чтобы я закончила учебу, закрыл все долги моей семьи, перевез их в хороший дом. А моя мать на нашей свадьбу пожелала ему найти себе хорошую женщину вместо «этой проститутки».

И я снова не удивлена. Что еще ожидать от женщины, которая попрекала голодную босую девчонку куском хлеба?

— За пять лет она только дважды мне позвонила — когда из-за банковской ошибки заблокировали банковскую карту, и без меня вопрос было не решить.

Даже не собираюсь обижать ее банальностями типа «мне жаль» или «все к лучшему». Все это Марина миллион раз уже и так слышала, и повторяла себе сама.

— У Славы обнаружили рак. Он все время жаловался на боли в животе, но так много работал, что наотрез отказывался пойти к врачу. А когда боль стала слишком сильной… было уже поздно. Я стала вдовой через десять месяцев после брака. Отдала половину наследства его дочери, хотя в завещании муж ее не упомянул. Но я подумала, что так будет правильно — мы с ней никогда не ладили, но я всегда желала ей только добра.

Мне хочется остановить Марину, сказать, что я стала бесчувственной скотиной и ее душещипательная история вряд ли тронет меня так глубоко, как бы ей хотелось, но вдруг понимаю, что должна ей. В прошлом она никогда не отмахивалась от меня, с какой бы дичь я не приходила — всегда терпеливо выслушивала нытье о наших с Сергеем сложных отношениях, поддерживала, когда я в очередной раз решала его бросить, и поддерживала потом, когда мы опять мирились.

— В общем, я решила начать какую-то новую жизнь и у меня появилось это, — она коротким взмахом руки обводит зал ресторана. — И вот это.

Протягивает свой телефон, на экране которого фото милой белокурой девчушки. Я ничего не знаю о детях и могу только предполагать, что на вид ей около двух, но это запросто может быть больше или меньше даже на целый год. У девочки яркие синие глаза, улыбка от уха до уха, полная мелких, но довольно крепких зубов, волосы завязаны в два смешных хвоста над ушами.

— Твоя дочь?

— Да, Стася. Станислава.

— На белку похожа. — Единственное, что я могу сказать по этому поводу.

— Она не от Славы, — добавляет еще немного деталей Марина, и мне кажется, она снова внимательно следит за моей реакцией. — Мужа не стало четыре года назад. Стасе через месяц два года. И я не замужем, если вдруг ты хотела поинтересоваться.

— По-моему, в наше время уже никого не удивить внебрачными детьми. Женщины давно выбирают тихую спокойную жизнь без придатка в виде мужа, а детей рожают для себя, когда посчитают нужным.

— Ты стала такой мудрой.

Марина делает едва заметную паузу перед последним словом. Так сразу и не поймешь — была это похвала или укор. Хорошо, что мне все равно на любой из вариантов.

— Слава был особенным человеком, и я всю жизнь буду вспоминать его самыми добрыми словами, но я никогда его не любила. После его смерти собрала вещи и вернулась в столицу. А тут попробовала делать то, что умею. И все получилось.

Мне хорошо знакомо выражение ее лица в этот момент. Так безмятежно выглядеть может только человек, который буквально посвятил себя работе без остатка. В этом мы с ней как никто можем понять друг друга, даже если я не припомню ни одного разговора, в котором Марина упоминала бы мечту стать ресторатором. Она всегда хотела большую семью, много детей и надежный тыл, а мне всегда было не понять, как человек из многодетной семьи, где все буквально донашивают друг за другом, может желать своим детям той же участи. Прошли годы — и я вообще перестала понимать ценность семьи и важность рождения детей. Но это еще одна тема, которую не следует поднимать в присутствии мамочки с маленьким ребенком.

— Извини, я стала очень болтливой.

— Я тоже так когда-то говорила, — напоминаю о нашем общем прошлом, и мы снова делаем паузу в память о тех временах.

Какой бы тяжелой раньше ни была жизнь Марины, она никогда не выворачивала душу. Если и рассказывала, то только какие-то бытовые мелочи, сложность которых и выеденного яйца не стоила. Так что ее сегодняшняя порнография души лично для меня выглядит странно сразу по двум причинам: во-первых, мы не общались шесть лет, это большой срок даже для закадычных подруг, а мы такими не были несмотря ни на что, и во-вторых, потому что так обычно делают те, кому уже просто невыносимо держать все в себе.

— Я так ждала твоего звонка, Лера. Клянусь, я ни от одного мужчины так не ждала весточку, как от тебя. Думала, что это знак — мы снова встретились, мне будет с кем поговорить. Ты не стала бы осуждать. Я знаю. Кто угодно, но только не ты.

— У меня было много дел, — говорю я, чувствую гадкий привкус вынужденной лжи. Если бы не ее душещипательное признание, сказать ей правду было бы гораздо легче. — И еще свадьба эта.

Я напрягаюсь, потому что замечаю ее попытку как-то это прокомментировать, но в итоге она снова ностальгирует, шутя, что если бы в прошлом мы сказали друг другу кем станем сейчас, то наверняка не обошлось бы без членовредительства.

— Приходи на свадьбу, — говорит мой рот абсолютно без участия головы.

И тут же, как в любом идиотском ситкоме, хочется залепить себе рот ладонью и сделать вид, что это были просто невнятные звуковые вибрации. Я весь вечер убеждаю себя в том, что прошлому не место в моей жизни и как это может быть опасно — и «гениально» зову это «прошлое» на самое большое событие моей жизни. Именно туда, где Марине не составит труда растоптать в пыль и меня, и мои планы.

— Я надеялась, что ты это скажешь, — с облегчением выдыхает Марина, потом протягивает руку через весь стол и накрывает мою ладонь. — Лера, я клянусь, что никогда и никому, ни единого слова. Даже если меня будут пытать бочкой печенья и банкой варенья.

Я надеюсь, что натянутой моя улыбка выглядит только в голове.

Черт. Проклятье!

Нужно быстро придумать правдоподобную отговорку, почему я поспешила с приглашением. Нет мест? Господи, да на такой свадьбе это точно не проблема! В голову как назло ничего не лезет. И вместо того, чтобы искать причину, почему «нет», мой мозг находит десятки оправданий, почему «да». Марина уже несколько раз могла подпортить мне жизнь, но до сих пор этого не сделала. И сегодня благодаря ей у моих «подружаек» отпала добрая половина вопросов о мои загадочном прошлом, и заодно отвалился повод шутить на эту тему. Никто из «троицы» не видел Марину в лицо, даже если предположить, что ее так же просто узнать сейчас в этой роскошной красавице. Ну и в конце концов, присутствие с моей стороны владелицы единственной мишленовской награды в стране — это посолиднее, чем три тупых девицы.

— Можешь брать с собой дочь, — продолжает говорить мой рот. — Для детей будет отдельная зона, няни и развлекательная программа. И десяток терминаторов охраны.

— Очень на это надеюсь — у Стаси шило в одном месте. Она уже трех нянь ушатала, и на четвертую я просто молюсь. Готова платить ей сколько угодно, лишь бы эта святая женщина не бросила меня на растерзание этой жужелице!

— Если что-то на моей свадьбе будет не идеально, я знаю на кого свернуть, — пытаюсь шутить я.

— И… возможно, я буду не одна. Это ничего? — осторожно уточняет Марина.

— Без проблем.

Мне хочется спросить про отца ее девочки, но я держу любопытство под контролем. Марина так много рассказала о покойном муже, но ни разу не заикнулась об отце своей дочери — для этого должна быть причина. И то, как неуверенно она говорит о том, что может прийти со спутником намекает, что Марина и сама этого не знает. Вряд ли так говорят о человеке, с которым живут под одной крышей. Возможно, отец Стаси женат? Возможно, у них свободные отношения? Да все, что угодно.

Я спохватываюсь, что вечер стремительно заканчивается, снова выразительно смотрю на часы и Марина понимающе встает первой. Я скидываю ей место и время начала официальной церемонии, скажу, что попрошу забронировать три места для Марины Рогожкиной, и тут же скидываю эту информацию Любе. Хорошо, что благодаря ее предусмотрительности у меня в запасе есть еще один стол, но лучше бы им не пришлось воспользоваться.

Но ощущение того, что сегодня я совершила непоправимую ошибку, последствия которой шарахнут по мне в самый неожиданный момент, все равно не покидает меня еще очень-очень долго.