Соль под кожей. Том первый

Глава двадцать пятая: Данте

Глава двадцать пятая: Данте

Прошлое

До ее дома добираться минут сорок — самое меньшее. Другая часть города, еще и вечером, когда машин на дороге больше, чем говна в трубах. Еще и как назло все красные светофоры — мои. Но зато у меня есть время прикинуть возможное развитие ситуации и план действий. Что можно сделать с телом? Я, блин, бизнесмен, а не бандит! У меня на этот случай в телефоне нет номеров профессиональных прятателей улик и тел! Но, наверное, это была самооборона? Или с подружкой что-то не поделили, и она ткнула ее каблуком по темечку? Я бы не удивился — у Алины всегда были проблемы с самоконтролем.

Я доезжаю до ее дома и с облегчением выдыхаю, не обнаружив поблизости ни толпы, ни полицейских машин. На детской площадке играют дети, парочка пожилых женщин на скамейке встречают меня приветливыми улыбками — черт знает почему, но на людей пожилого возраста я всегда умел производить впечатление благовоспитанного мальчика, чего нельзя сказать о своих ровесниках.

Поднимаюсь на этаж к Алине, быстро осматриваю входную дверь — никаких следов взлома, пара царапин на замочной скважине, но они были тут и раньше, оставленные Алиной в те дни, когда она возвращалась настолько загашенная, что не могла с первого раза воткнуть ключ в замок. Значит, в ее квартиру точно никто не ломился.

У меня есть свой ключ — болтается на брелоке с какой-то розовой херней. Алина торжественно вручила месяц назад, когда мы в очередной раз помирились, и она хотела показать, что нам нужно двигаться дальше. Я так и не понял логики этого поступка, но спорить не стал. С тех пор таскаю ключ от ее квартиры на связке собственных ключей, но использовать буду впервые.

Дверь открываю осторожно, проскальзываю внутрь и тут же запираюсь на все замки.

Тяну носом воздух, хотя башкой понимаю, что труп не мог бы начать разлагаться так быстро, чтобы уже начал появляться запах. Да и в квартире зверски холодно. Но запах все-таки есть, и он довольно едкий — ядреная смесь табака и алкоголя. Как будто у Алины пару дней тусила вся городская пьянь. Первая на моем пути — кухня, и в ней настежь распахнуто окно. Вот и причина холода — видимо, Алина решила проветрить? В пепельнице такая гора окурков, что они вываливаются через край. В ведре — пара разбитых стаканов, вокруг пустые бутылки из-под дешевого и дорогого алкоголя. В холодильнике — пара ломтей сыра и курица, покрытая, кажется, колонией плесени.

Типичная картина.

Но опять же — никаких следов драки. Ни намека на кровь.

Я иду дальше и останавливаюсь на пороге спальни, потому что здесь, около кровати, на полу валяется мужское тело, рядом — мелкая стеклянная крошка, еще чуть дальше –опрокинутый торшер и плюшевый медведь с ленточкой «I love you» — мой подарок на ее День рождения. У него за спиной маленький рюкзачок, в который я спрятал коробку с бриллиантовыми серьгами, но Алина так радовалась игрушке, что бриллианты нашла только на следующее утро.

Но и здесь нет следов крови, хотя вот оно — доказательство, валяется ничком со спущенными штанами. В моей голове начинает формироваться смутное представление о произошедшем, но в это время «мертвец» издает тихий стон и подает признаки жизни.

Да блять!

Я быстро похожу к нему, хватаю за грудки и разворачиваю на себя. Кровь у него все-таки есть –из здоровенной рубленой раны на лбу, но максимум, чем ему это грозит — уродливым шрамом, если зашивать будет криворукий интерн.

— Бляяяяя… — тянет тело, издает отрыжку и я едва успеваю увернуться от токсичного облака перегара. — Бляяя, чё за…

Я отпихиваю его и стряхиваю руки — вряд ли этот «покойничек» в состоянии сбежать. Максимум — попытается ползти в сторону выхода, но я даже в этом сомневаюсь.

Иди до ванны и предусмотрительно стучу.

— Кто там? — дрожащим голосом отзывается Алина.

— Это я, открой. Все в порядке.

Я слышу лязг защелки, но дверь остается открытой. Приходится пнуть ее самому.

Алина снова забралась в ванну, и зачем-то пытается натянуть на голову полотенце. Нужно постараться, чтобы подавить ее слабое сопротивление, стащить тряпку с ее лица и увидеть свою девушку «во всей красе». У Алины свежий синяк на щеке из-за чего она распухла до гигантских размеров, разбитая губа. И потекший макияж, настолько гротескный, что нарочно не нарисуешь. Я хватаю ее под подмышки, ставлю на ноги, осматриваю руки и ноги. На ней только короткий домашний халатик, под которым ни намека на белье. Но внутренняя часть бедер чистая. Хотя, судя по лицу…

— Алина, он хотел тебя изнасиловать? — Некогда миндальничать. Только прямые вопросы в лоб.

Она смотрит на меня пустыми стеклянными глазами.

— Алина, ответь.

Медленный кивок.

— И ты защищалась?

Снова кивок, попытка меня оттолкнуть, но в таком состоянии она не одолела бы и собственную тень.

— Меня теперь посадят? — Алина заглядывает мне за спину, но там никого нет.

— Успокойся. Ты его, конечно, хорошо огрела, но башка у этого мудака крепкая.

— Так я его… я не… — Что-то похожее на цвет, медленно заполняет ее рыбьи глаза. — ты не врешь?

Я проглатываю желание оттолкнуть ее от себя, вместо этого бережно усаживая в ванну. Заворачиваю в большое свежее полотенце и прошу посидеть здесь еще немного и ни в коем случае не выходить без моего разрешения. Алина тут же соглашается, и зачем-то начинает бормотать под нос слова молитвы — невпопад, не в тему, как будто выдергивает из памяти то, что слышала в голливудских фильмах. Но я на всякий случай все равно запираю ее снаружи.

Когда заглядываю в спальню, тело продолжает рассеянно мычать и подавать редкие признаки жизни. С ним все будет в порядке, если не сдох до сих пор.

А мне для полноты картины не хватает только нескольких деталей.

В квартире нет никаких следов борьбы, и изнутри замок тоже без намека на повреждения, хотя у меня и так до сих пор нет повода подозревать взлом. Но той части меня, которой не хочется принимать очевидный и единственный вывод, как этот мудак оказался в квартире Алины, хочется найти хотя бы крохотный повод. Маленькую зацепку за то, что она не позвала его сама. Но я нахожу его порядком потрепанные кеды на полке в прихожей, и здесь же на крючке болтается дешевая мужская «парка». Вряд ли насильник вел бы себя так вежливо. Добавляем сюда гору окурков и количество выпитого бухла — каким бы богатым ни был алкогольный стаж Алины, в одно лицо она бы столько не вылакала. А если бы и осилила, то я вряд ли застал бы ее живой.

Твою мать.

Я замечаю свою перекошенную рожу, когда прохожу мимо зеркальной поверхности на одном из шкафов. Видок у меня еще мрачнее чем мысли. Так что прежде чем вернуться в спальню, выдыхаю и даю себе три минуты, чтобы успокоится. По крайней мере, я не убью его до того, как он расскажет, что произошло.

Но все мои установки мгновенно идут к черту, как только я натыкаюсь на его ухмыляющуюся рожу. Странно, только что был почти в отключке, а сейчас выгляди как будто ничего и не было. И даже прижимает к разбитой башке дно пустой бутылки с этикеткой известного коньячного бренда.

— Чуваааак… — на наркоманский манер тянет он, и даже пытается помахать, словно трепетная девушка — в след уходящему поезду. — Я щас… я уже… сваливаю… Только…

Он убирает бутылку, тщетно пытаясь вытрясти из нее еще хоть каплю. Морщится, прикладывает ладонь к башке и морщится, а потом с пьяным недоумением смотрит на окровавленные пальцы.

— Опа… — еще одно пьяное бульканье, от которого меня уже не по-детски бомбит. — Мне бы… того… в больничку…

Я напоминаю себе, что обещал не сходить с ума, но уже хватаю его за грудки и волоку на кухню. На хуй все, отрезвляющий душ еще никого не отправил на тот свет. Пусть скажет спасибо, что я до сих пор не поломал ему ноги.

Пьяное тело очень нелепо сопротивляется попыткам окунуть его башку под кран, так что когда ледяная вода поливает его рожу, начинает сначала хрипло, а потом ощутимо орать.

— Издашь еще один звук… — Я хватаю со столешницы пустую бутылку, разбиваю ее о край и сую под нос мудаку одну из опасно острых граней, — … и я сделаю из тебя такого красавчика, что единственной телкой, которую ты сможешь изнасиловать, будет твоя собственная рука.

Он мычит, но и только. Покорно принимает отрезвляющий душ, а потом, когда пинаю его от себя, падает на жопу и забивается в угол между креслом и кухонным диваном. Его заметно трясет, взгляд в мою сторону уже абсолютно трезв.

— Чувак, я клянусь! — Он поднимает обе руки, на одной из которых замечаю дешевый китайский фитнес-браслет. — Она сама захотела!

— Вы, ублюдки, все это говорите.

И это чистая правда. Сколько я на своем веку слышал историй об изнасилованиях — все начинаются с одной и той же сказочки: «Она сама позвала, сама ноги раздвинула, и сама мне в трусы залезла». Но правда и в том, что Алина из чувства обиды за наше очередное расставание, мне назло могла сделать что угодно. А учитывая сколько случайных связей у нее было за полтора года нашего расставания… Даже только тех, слухи о которых дошли до меня из надежных источников, и о которых Алина призналась сама. И это — единственная причина, по которой я до сих пор не угрохал этого утырка.

— Как ты оказался в этой квартире? — Я сажусь напротив и когда наставляю на урода разбитую бутылку, он сучит ногами, стараясь сжаться в микроскопический комок, чтобы протиснуться в любую безопасную щель. — Соврешь — и я с огромным удовольствием выковыряю тебе глаз. Для начала.

— Мужик, ну ты чего?!

Я прикладываю палец к губам, ясно давая понять, что лучше бы не раздражать меня еще больше и говорить тише. Он испуганно кивает сбивчиво пересказывает их с Алиной незамысловатую историю знакомства.

Алина сняла его в «Маке», как она там оказалась — он не знал. Но, по его словам, приехала туда она уже порядком загашенная. Ну а он, не будь дурак, повелся на ее крутую тачку и на деньги, которыми Алина, по его словам, буквально мусорила налево и направо. Она отвезла его в ночной клуб, они там окончательно набухались и после этого он, как настоящий «джентльмен», предложил вызвать ей такси. В ответ Алина предложила поехать к ней. Кто бы отказался?

— Чувак, я не помню, чем у нас кончилось, — продолжает испугано пищать парень. — Мы так загасились, что я реально ничего не помню. Клянусь!

В это я готов поверить, учитывая обилие пустой тары, сомневаюсь, что у него вообще были силы залезть на женщину, не говоря уже об эрекции.

— А голову ты тоже сам себе разбил? — вопрос, что говорится, на миллион.

— Я проснулся на полу, не врубился, где и что. Увидел кровать, хотел просто нормально выспаться.

— И для этого собирался снять штаны? — киваю на его расстёгнутый ремень и ширинку.

— Ну… типа, да, мужик.

Я подбираюсь к нему еще ближе и не без брезгливости молча обшариваю карманы. Но при себе у него ничего нет, кроме пустой пачки от презервативов. Заглядываю в мусорное ведро, но там ничего нет. Значит, кто-то тут пиздит, и они задорно потрахались еще до того, как Алина притащила его к себе.

— Что было в клубе?

— Мы просто потанцевали. — Его испуганные воспаленные глазки прищуриваются.

— Если ты думаешь, что я выбью тебе зубы за то, что ты ебал эту телку — то нет. Если ты думаешь, что напиздишь мне и уйдешь отсюда целым — тоже нет. У тебя только один вариант сохранить свою жопу в безопасности — быть честным, как на исповеди.

Он начинает морщится еще сильнее и неожиданно хнычет, как сопливая девчонка. Приходится врезать ему по роже, чтобы привести в чувство. Вот уж чем меня никак не разжалобить, так это сопливым спектаклем в исполнении взрослого мужика.

— Заревешь еще раз — я тебя за яйца повешу в самой неудобной позе.

— Мужик, ты чего… — трусливо скулит он.

— Это мне показалось или ты правда плачешь, маленькая девочка? — Делаю вид, что мне нужно дополнительное свидетельство, что это были не слуховые галлюцинации.

Он тут же подтирает нос и как будто окончательно трезвеет.

— Так что было в клубе после того, как вы «просто потанцевали»? — повторяю вопрос.

— Она сняла ВИП и мы там трахались, — сознается он, все-таки вжимая голову в плечи. — Мужик, чем хочешь клянусь, я ее не насиловал! Она пьяная была, но, бля, они в этих блядюжниках всегда угашенные! Ну я же не знал, что у нее есть какой-то хрен! Она не сказала!

— Как будто тебя бы это остановило.

— Ну… я правда не знал!

Иду в коридор и обшариваю карманы его куртки. Нахожу там документы на имя Алексея Игоревича Дроздова, двадцати трех лет отроду. Наверное, Леша уже давно ведет не_здоровый образ жизни, потому что выглядит как потасканная тридцатилетняя половая тряпка. Нахожу дешевую пластиковую зажигалку, пакетик с «травой» и еще одну пачку презервативов — запечатанную на этот раз. Парень явно привык таким промышлять — находить в клубе бухую девку, разводить ее на бабло и секс, а потом отваливаться, как насосавшийся крови клещ. Если повезет — на прощанье захватить бабла. Ценные вещи они, как правило, не берут, потому что слишком много где к тому времени успевают засветить свои рожи. Хотя, есть еще кое-что.

— Телефон твой где?

Он почти безропотно достает его из заднего кармана джинсов. Так же послушно разблокирует. Я пролистываю галерею на всякий случай на несколько дней вперед, но там нет ни одного фото Алины — ни общего, ни ее голой на случай, если бы чуваку вдруг захотелось ее шантажировать. Значит, тут классический недоделанный пикапер, что значительно упрощает дело.

— Это, — я показываю его ID-карту, — пока побудет у меня. Дня два-три, чтобы ты проветрил башку и подумал над своим поведением. Если до того времени все будет тихо и спокойно получишь назад свое говно.

— Я ничего не…!

— Рот закрой.

Он делает это так четко, что звука клацнувших челюстей под потолком идет раскатистое эхо. Морщусь, беру его за шиворот и вытаскиваю за порог. Бросаю вслед остатки его шмотья. Придурок впопыхах чуть не кубарем скатывается с лестницы.

Я так долго туплю, глядя в стену, что даже не сразу соображаю, откуда этот странный гулкий звук. Реагирую только на просьбы Алины выпустить ее, потому что она не хочет в туалет по-большому.

— Прости за интимные подробности, — неохотно улыбается она, и проходит мимо.

Косметику уже успела смыть, и даже кое-как привела в порядок волосы, хотя особой свежести ее лицу это не прибавило. Я возвращаюсь на кухню, нахожу почти пустую пачку кофе и с трудом наскребаю на две чашки.

— Он у тебя всегда сбегает, — говорит Алина, бесшумно появляясь рядом и отодвигая меня плечом от плиты. — Где-то должен быть шоколад. Хороший. Оля привезла из Бельгии.

— Ты трахалась с ним? — спрашиваю прямо.

— Он хотел меня изнасиловать, Шутов. Как ты себе представляешь, что я сначала трахалась с мужиком, а потом…

— Я представляю, что ты напилась как сука, и отдалась первому встречному.

Она нарочно проливает весь кофе мимо чашки на пол, чуть ли не мне на ногу.

Я перебираюсь на диван, откидываюсь на спинку и расправляю плечи, чтобы немного послабить ноющую боль в груди. Мой доктор за такое наплевательское отношение меня точно не погладил бы по голове, но даже окурки в пепельнице в эту минуту не кажутся мне таким уж дермовым решением.

— Мне по хуй, Алин. — Я вытягиваю ноги.

— Придумал, как сделать мне больно, какой молодец. — Она прищелкивает языком, отчаянно пытаясь наскрести кофе на еще одну порцию. Комкает пачку и бросает в меня шариком, как будто это именно та вещь, которая должна все исправить. — Будем считать, что мы обменялись гадостями, Шутов.

— Ты не поняла, солнце. — В груди жжет чуть сильнее, и я с трудом поднимаюсь, чтобы распахнуть окно и вдохнуть ледяной воздух. — Это ты все время в какие-то игры играешь. Мне неинтересно. Ебалась ты с ним или с десятком таких же придурков — какая разница? Это твоя жизнь, Алина, ты решаешь, куда ее слить.

Интересно, если бы я принял приглашение Валерии и остался у нее на чай — мы оказались бы в одной постели? В голове снова десяток похабных картинок, но на этот раз они где-то глубоко царапают до крови ту часть меня, которая, как я думал, уже давно отмерла за ненадобностью. Кажется, это совесть. Мягкая и беззащитная, как ежиный живот.

— Если ты не был таким мудаком, Шутов, ничего этого бы не случилось!

— Не помню, чтобы подкладывал тебя под другого мужика.

— Зато я прекрасно помню, как увидела под тобой две голых бабских ноги!

Я прикрываю глаза, и дышу так глубоко, насколько позволяет боль раскаленная боль. Как будто кто-то одновременно сжимает и выпиливает мои ребра.

У Алины были ключи от моей квартиры, мы тогда крепко поссорились и я, по «старой традиции», снял в первом же кабаке симпатичную телку. Даже имя ее не спросил — настолько все равно было, кого отжарить. И как раз в тот вечер Алина пришла мириться и сообщить новость о том, что мы станем родителями.

Все, что я помню потом — как нашел ее у подножия лестницы, и белоснежную бороду доктора, который сообщил новость о том, что моя девушка потеряла ребенка. Только потом я узнал, что вместе с ребенком Алине удалили и матку, потому что из-за полученных травм врачам пришлось выбирать — либо наблюдать, как она истечет кровью, либо удалить все к хуям, но спасти Алине жизнь.

И о чем я только думал, когда предложил ей снова сойтись?

Типа, она простит и забудет? А я сам бы простил? Да хер там плавал.

— Алина… — Хочу сказать, что тот поступок — единственный в моей жизни, за который я себя ненавижу, но слова упрямо не складываются в нужную форму. — Мне жаль, что у нас с тобой ничего не получилось. Прости.

Поворачиваюсь и иду до двери на непослушных как вата ногах. Куда мне за руль в таком состоянии? Чего вообще как баба расклеился?

— И это все?! — Алина догоняет меня уже за порогом, выбегает вперед.

На ней все тот же тонкий халат, только теперь он весь покрыт мокрыми пятнами и распахнут «настежь. Я смотрю на знакомую родинку над левым соском и пытаюсь выскрести из себя хотя бы какие-то чувства. Две недели назад мы планировали, как проведем зимние каникулы — куда поедем, сколько раз в день будем заниматься сексом, какие фильмы посмотрим, сколько раз голышом искупаемся в снятом на целый день бассейне. А сейчас я смотр на нее и не понимаю, почему во мне ничего не ёкает.

Пока она ждет ответа, запахиваю и туг перевязываю ее халат и пытаюсь развернуть обратно к двери, но Алина, если во что-то уперлась, никогда не сходит с намеченного пути.

— Я ни с кем не трахалась, Шутов! Напилась, да, но из-за тебя! Ты хотя бы видел, сколько раз я тебе звонила? Сколько сообщений написала?! Знаешь, сколько ты прислал в ответ? Ноль! Ноль, Шутов!

— Я предупреждал, что меня лучше на какое-то время оставить в покое.

Я так заебался от этой жизни, что даже собственный голос звучит механически, словно в тайне от меня самого, мое тело заменили искусственным клоном. Последняя, зафиксированная в памяти эмоция была в тот момент, когда я достал из кармана того уёбка пустую пачку от презервативов.

— О да! — Алина размахивает руками, но даже это бесячье проявление эмоций меня абсолютно не трогает. — Тебе же всегда хуже всех! Ты всегда сразу убегаешь, потому что тебе больнее, тебе страшно, ты просто бедный маленький мальчик, которому нужно посидеть в безопасной норке и зализать раны. Хотя нет, раны тебе зализывают другие телки!

— Алина, здесь холодно. Вернись в квартиру. Разговаривать нам с тобой уже не о чем.

Я все-таки отодвигаю ее с пути и пробираюсь до лифта, хотя Алина всеми силами пытается меня остановить — сначала просто хватает за руки, потом цепляется за плечи и виснет, изображая камень на моей шее. Я разжимаю хватку под аккомпанемент ее визга. Странно, что до сих пор никто из соседей не высунул нос проверить, кого ту режут в еще приличное время суток.

Когда снова от нее избавляюсь, Алина падает на колени, хотя я скорее это просто чувствую, потому что запрещаю себе поворачиваться назад. И так слишком долго оглядывался, пытаясь достать из прошлого хотя бы что-то, что могло бы спасти наши чувства. А оказалось, что все это время я спасал только чувство собственное чувство вины. Эгоистично думал, что если сделаю Алину счастливой, то заткну голос совести и кровавые младенцы перестанут навещать меня в ночных кошмарах. Хуй там.

— Не уходи… — еле слышно, глотая слезы, шепчет мне вслед Алина. — Умоляю, Дим… Не оставляй меня одну.

— Все кончено. — Я и рад бы выдавить из себя хоть каплю чувств, но внутри все давным-давно высохло и превратилось в мертвую пустошь, где нечего жрать даже неприхотливым стервятникам.

— Дима, пожалуйста…! Я не знаю, как без тебя жить! Я не умею!

— Ты прекрасно жила без меня полтора года, Алина. Прости, что снова пытался. Это была очень хуевая идея.

— Я все исправлю, клянусь!

Боль в ее голосе заставляет меня пару раз нервно нажать на кнопку лифта, хотя от этого кабинка вряд ли станет ехать быстрее.

— Я завяжу, обещаю! Завтра поедем в центр реабилитации, хочешь? Я буду все делать, Дима! Только, пожалуйста… не бросай меня… снова…

Ее голос становится все тише, а конец фразы тонет в шорохе дверей лифта, которые смыкаются за моей спиной.

Я отгоняю машину до ближайшего супермаркета, и оставляю ее сам, пока ноги несут мое полудохлое тело в неизвестном направлении. Перед глазами мелькают люди и Санта-Клаусы всех мастей, пару раз на моем пути возникают симпатичные мордашки, но я просто обхожу их по широкой дуге, как чумной. Пару раз на автомате достаю телефон, чтобы сбросить звонок от Алины, но на экране всегда пусто — ни входящих, ни сообщений. Проверяю, не заблокирован ли ее номер, а когда оказывается, что нет — блокирую.

В себя прихожу на какой-то скамейке, на которой сижу уже так долго, что зад отмерз до немоты. В одной руке — стаканчик с чайным пакетиком, в другой — сигарета. Она истлела так сильно что меня привел в чувство обжегший пальцы огонек.

— Черт. — Отбрасываю ее щелчком, бросаю взгляд на часы — уже почти два часа ночи. — Блять.

Набираю Валерию, но она отвечает не сразу — где-то после шестого гудка, и когда отвечает, то разговаривает со мной сонным ворчливым голосом.

— Звонишь мне в третьем часу ночи, чтобы сказать, что хочешь в подарок часы?

Я невольно улыбаюсь. Кто угодно в этом мире после такого звонка мог бы сказать все на свете, но такое могла выдать только Валерия.

— Прости, что не предупредил насчет смены планов.

— Да я никуда и не собиралась, — зевает она и я слышу на заднем фоне уютный шелест одеяла.

Воображаю, как она, морща нос, заворачивается в одеяло до самого носа, и кончик книги, торчащий у нее из-под подушки. Чашку с кофе на прикроватной тумбочке, истлевшую до самого основания палочку благовоний с запахом белого шалфея.

— То платье очень тебе шло, — вспоминаю ее в тонком шелке, который почему-то делал ее максимально обнаженной, не открывая при этом ничего непристойного.

— Это была ночнушка, Данте, — она вздыхает.

— Ты сейчас в ней?

— Что тебе нужно, а? — Она так смешно раздражается, что кажется — вот-вот чихнет от распирающей вредности. — Ты там пьяный что ли?

— Ага, в хламину надрался чаем за три копейки.

— Ты где? — моментально настораживается она. — У тебя все в порядке?

— Так ты в той пижаме, Ван дер Виндт? — Не хочу отвечать на вопросы, которые вернут меня в ту реальность, где не пахнет ее дурацкими ритуалами с аромапалочками и чайными церемониями. — Что читала перед сном? Нет, дай угадаю. Сопливую книженцию о том, что все мужики — козлы?

— Ты меряешь меня стереотипами, Шутов, а я — не все.

«Я знаю, Лори».

— Ты где? Я приеду. Не смей садиться за руль, Шутов.

— Я в порядке. Честное слово — не выпил ни капли.

— Поклянись, — требует она.

— Перекрестился только что, — смотрю на свои сжимающие стаканчик пальцы.

— Я знаю, что ты врешь, — вздыхает она, но, судя по звукам, снова забирается под одеяло.

— Почему?

— Ты всегда ездишь так, чтобы церковь объезжать десятой дорогой. Боишься, что все вскроется, когда из тебя бесы полезут.

Я ржу. Громко и от души на весь пустынный парк. Разбуженное воронье покрывает меня отборным карканьем, с ветки на голову падает шапка снега, так что я только сейчас понимаю, что он шел весь вечер, и я успел превратиться в снеговика. Встаю, отряхиваюсь, разминаю окоченевшие ноги. Прикидываю, в какую сторону идти, чтобы вернуться в цивилизацию и отыскать свою тачку.

— Поехали со мной в Венецию, Лори? — предлагаю я.

— Ты точно не пил? — Она зевает, абсолютно равнодушная к моему предложению. — Какая Венеция? У меня столько работы, что даже думать об этом страшно.

— Я повышаю тебя до своей личной помощницы, Ван дер Виндт. Вменяю в твои служебные обязанности следовать за мной везде.

— Чтобы помогать тебе преодолеть языковый барьер, когда будешь клеить в местных клубах знойных корсиканок? Спасибо, не надо. У меня тут как раз занимательная переписка с итальянским…

— Значит, я тебя увольняю, — перебиваю ее, одновременно ускоряя шаг. — Ты теперь официально безработная на ближайших две недели. Собирай чемоданы, Лори.

— Шутов, ты рехнулся, какие чемоданы?

— У тебя есть как минимум один — я видел своими глазами.

— Я никуда не поеду. Прекращай.

— Ну, строго говоря, ехать тебе нужно только до аэропорта, а потом — только небо, только самолет.

— Нет, — безапелляционно, как-то по-мужски отчеканивает она. — У меня очень плохое чувство юмора в два часа ночи, Дмитрий Викторович.

— А я никогда не шучу в два часа ночи, Валерия Дмитриевна. Черт, зачем было брать мое имя для отчества? Я начинаю чувствовать себя жертвой греха инцеста, Ван дер Виндт.

— Что первое под руку подвернулось.

Уверен, она только что пожала плечами и еще сильнее подтянула одеяло к подбородку.

Не думать, почему мне становится тепло от этих мыслей.

Не анализировать, откуда в моей голове взялась дичь о совместной поездке.

— Спокойной ночи, Лори. Утром созвонимся.

— Да хрен тебе — заблочу прямо сейчас, — ворчит она.

— Не поможет — я знаю номер твоей рабочей почты. На крайний случай задолбу тебя сообщениями в банковских переводах.

— Точно заблочу — мне как раз не хватает на новое кольцо. Учти, у меня стоит ограничение на прием переводов — минимальная сумма от пяти тысяч.

— Вот мы и перешли к конструктиву. Созвонимся утром, Лори.

— Ты точно не пил? И ничего такого… не принимал?

— Никакого доверия к начальству, — вздыхаю и провожу ладонью по своей ухмыляющейся роже — значит, не показалось, что у меня эта идиотская улыбка к губам как будто приклеилась. — Придется лишить директора по персоналу новогодней премии.

— Она стерва, так что давай — дерзай. Спокойной ночи, Шутов… где бы там ни был.

Оказывается, я не так далеко ушел. Тачка стоит в двух кварталах выше. Забираюсь внутрь и пока прогреваю салон, успеваю найти парочку подходящих видовых отелей в Венеции. Бронирую два отдельных номера на одном этаже. Несмотря на время, подтверждение брони приходит в течение получаса.

В машине не сидится.

Выхожу на поиски круглосуточного магазина, и обнаруживаю его за углом. Пока дремающая кассирша пробивает мне бутылку минералки, оборачиваюсь на зудящий звук «неотложки». Минуту назад в ту же сторону пронеслась полицейская тачка.

— Вот же люди… — бубнит себе под нос кассирша, перебирая кассу в поисках мелких денег, потому что терминал у них старый и глючный, а у меня кроме тысячной купюры в кармане больше ни копейки. — Даже помереть нормально не могут — обязательно весь дом на уши поднять.

— А что случилось? — Я снова поворачиваю голову на звук — город спит, эхо до сих пор слышно на пустынных улицах. Или, может, это не эхо?

— Да какая-то дура из окна сиганула. У меня кума живет там на втором— говорит, звук был ужас противный, а потом дети перепугались, она же прям у нее под окном шлепнулась. Будет теперь дворникам работа — мозги с асфальта соскребать. Тьфу.

Алина живет в двух кварталах отсюда.

Я прислушиваюсь, надеясь, что сирена «неотложки» — это просто звуковые галлюцинации.

— Это где? — не беру не сдачу, ни воду.

Воздух застревает в глотке.

Легкие сплющиваются от отсутствия кислорода.

«Дима, пожалуйста…! Я не знаю, как без тебя жить! Я не умею!»

— Да тут вон выше. — Кассирша показывает как будто точное направление к дому Алины. — Переулок Эльворти двенадцать. Эй, молодой человек?! Вы куда? А сдача?!