Сон женщины; Письмо о родинке; Отраженная луна; Птицы и звери

Сон женщины

Когда Кухара исполнилось тридцать шесть лет, он неожиданно женился.

Кухара не был убежденным холостяком и, когда дело дошло до женитьбы, заслал, как положено, к родителям невесты сватов, и с этой стороны ничего неожиданного в его женитьбе не было. А вот для его друзей и знакомых это событие в самом деле стало сюрпризом. Тому не последней причиной была необыкновенная красота невесты.

Глядя на нее, некоторые приятели Кухара с сожалением думали, что слишком поспешили связать себя узами брака. Да, парень не промах, с завистью говорили они, и все, как один, переменили к лучшему свое мнение о Кухара. Ходили слухи, что на приданое невесты Кухара вскоре откроет дело. Одни говорили, будто он собирается построить собственную больницу, нет, утверждали другие, он намерен заняться педагогической деятельностью. Так или иначе, благодаря своей женитьбе Кухара странным образом вдруг превратился в важную персону.

Окончив стоматологическое отделение медицинского колледжа, Кухара занял должность ассистента в медицинском институте. Он рассчитывал тем самым утвердить свое имя в медицинских кругах и обрести навыки практической работы, с тем чтобы в дальнейшем, безусловно, получить ученую степень. Но и после успешной защиты диссертации он остался работать в лаборатории, оставил медицинскую практику, а также и мысль открыть новое дело и неожиданно решил посвятить себя исследованиям в области патологии.

Если добавить к этому его затянувшуюся холостяцкую жизнь, то можно понять, почему окружающие считали его человеком со странностями. Постепенно давнишние приятели по медицинскому колледжу начали сторониться его, говоря, что с ним стало трудно общаться, поскольку он слишком уж кичится своей принадлежностью к ученой братии.

И теперь Кухара не переставал удивляться, почему именно женитьба сделала его столь популярной личностью. Даже старые друзья теперь вели себя с ним по-иному. Когда он прогуливался вместе с женой Харуко, прохожие оглядывались на них, и Кухара читал в их глазах некое уважение, словно он вдруг стал важной персоной.

Он не знал еще, какие осязаемые — а может, и не только осязаемые — преимущества даст ему в будущем женитьба, но догадывался: у Харуко, помимо ее красоты, есть, наверно, врожденный дар приносить счастье. И он пришел к выводу, что должен остерегаться каким-либо безнравственным поступком причинить вред ее дарованной свыше добродетели.

Приятели Кухара терялись в догадках, отчего такая красавица, как Харуко, до сих пор оставалась в девушках. На вид ей можно было дать двадцать три — двадцать четыре, на самом деле ей уже исполнилось двадцать семь лет.

— Поныне в этом мире скрываются необыкновенные жемчужины. Пожалуй, есть смысл и нам поискать, — с завистью, к которой примешивалась толика иронии, говорили Кухара приятели, а тот лишь тихо улыбался и пропускал их слова мимо ушей. Его лицо напоминало лицо человека, спокойно дожидавшегося, когда ему улыбнется судьба. И он никому не поведал о причине, из-за которой Харуко столь запоздала с замужеством.

В ту пору он временами вспоминал несколько странный разговор, который произошел со сватом.

— Ей много раз устраивали смотрины, о чем она сама и не подозревала, — рассказывал сват. — Причем не было случая, чтобы отказ исходил со стороны жениха. Вот какая это девушка!

В конце концов, когда родители поняли, сколь неколебимо решение Харуко не выходить замуж и изменить его не в силах никакие хитро подстраиваемые смотрины, они отказались от дальнейших попыток найти дочери жениха и последние три-четыре года избегали даже говорить об этом в ее присутствии.

— Но с вами, господин Кухара, все получилось по-иному, — заключил сват.

Они как бы случайно встретились в театре, и Кухара был представлен дочери как врач, проявивший к ее матери внимание и заботу, когда та лежала в институтской клинике. Короче говоря, как это уже неоднократно случалось в прошлом, смотрины были подстроены. Но на этот раз Харуко повела себя не столь решительно, как несколько лет назад, не ответила отказом на сватовство.

Родители были счастливы: будто после нескончаемой ночи забрезжил рассвет.

Харуко передала свату, что хотела бы кое о чем рассказать Кухара.

Речь шла о юноше, который умер из-за безответной любви к ней.

— В общем, чисто ребяческое самоубийство из-за неразделенной любви, — Сват старался представить случившееся в несколько юмористическом свете.

Кухара был поражен: из-за такого происшествия столь безупречная во всех отношениях девушка, как Харуко, понапрасну пожертвовала своей юностью.

Разумеется, он отвечал, что восхищен чистотой ее чувств, что все это еще более укрепляет его в намерении связать себя с ней узами брака. Впрочем, те же слова говорили и другие молодые люди, сватавшиеся за Харуко до него.

— Если вы изволите так все понимать… — Сват склонился в поклоне. — Дело ведь прошлое, и вины девушки в случившемся никакой нет, а она уже чуть было не собралась в женский монастырь…

Тем не менее Кухара хотел услышать из уст самой Харуко рассказ об этом юноше. И не для того, чтобы принять решение: его сердце уже сделало выбор, да и вообще он полагал, что мужчине его возраста не приличествует расспрашивать будущую супругу о прошлом. Просто он предвкушал и некоторое удовольствие в том, что заставит рассказать о себе столь замечательную девушку.

Родители Харуко даже разрешили ей свободно встречаться с Кухара до женитьбы. Мало того, они радовались, когда их двадцатисемилетняя дочь выражала согласие повидаться со своим женихом, и вообще проявляли максимум терпимости, опасаясь, как бы Харуко не осталась старой девой, если, не дай бог, расстроится сватовство Кухара.

Что до Кухара, то он с самого начала был покорен тонким благородством ее натуры и не решался настаивать на том, чтобы Харуко поведала ему эту печальную историю.

— В общих чертах сват рассказал мне о причине, по которой вы так долго откладывали замужество… — заговорил он однажды.

Харуко кивнула и сразу посерьезнела, будто давно была готова к этому разговору. Ее щеки порозовели.

Выражение ее лица вдруг показалось Кухара таким милым, что он смешался и закончил фразу совсем не так, как хотел:

— Что же в таком случае заставило вас перемениться и дать согласие на встречи со мной?

Вопрос прозвучал бестактно.

— Я и сама не знаю. Наверно, потому, что вы врач.

— Потому что врач?!

Кухара несколько озадачил по-детски наивный ответ Харуко. «Может, она просто меня дурачит», — подумал он и ответил:

— И верно, с врачом вам будет хорошо. С точки зрения медика, могу сказать, что ваша боязнь замужества коренится в своего рода болезненном душевном состоянии. Но успокойтесь, ваш недуг протекает в чрезвычайно легкой форме и вполне излечим…

Харуко, по-видимому, не уловила в его словах юмора и задумалась о чем-то своем.

Кухара встревожился: а вдруг она страдает мономанией или даже слабоумием?

Ясно, что многочисленные отказы от замужества, причиной которых послужило самоубийство юноши, не могли не оставить в сердце Харуко глубокую, незаживающую рану, предположил Кухара.

Надо найти повод, чтобы она откровенно рассказала все об этом юноше, и тогда он сможет с большей искренностью ее утешить, и болезненный узел развяжется сам собой.

Кухара несколько раз повторил, что абсолютно не испытывает сомнений по поводу прошлого Харуко, но хотел бы начать супружескую жизнь так, чтобы оно никоим образом не тяготело над ними.

— Поделитесь со мной вашим бременем, которое не дает вам покоя, тогда оно станет вдвое легче, и мы вместе уничтожим причину вашей болезни, — сказал он.

— Да. — Харуко согласно кивнула. — Я и сама намеревалась вам рассказать все без утайки. А уж вы решайте…

— Нет-нет, решение мое окончательное. Я только хочу, чтобы вы облегчили душу…

— Понимаю, но… — Харуко было снова о чем-то задумалась, потом остро взглянула на Кухара, внезапно залилась краской и, потупившись, сказала:- Не сочтите это за мой каприз, но я просила бы прежде вас рассказать о своем прошлом.

— Меня?! Прежде?.. — опешил Кухара.

Харуко кивнула. Ее руки слегка подрагивали.

— Что, собственно, я должен рассказать?

— Разве совсем-таки нечего?.. — удивилась Харуко. — Конечно, я понимаю: именно я должна поведать вам о своем прошлом, чтобы заслужить ваше прощение. И все же обидно, если вы промолчите, а говорить придется мне одной.

— Но мне в самом деле нечего вам сказать, — возразил Кухара и тут же понял, что Харуко не верит ему.

Мало того, как ни странно, ему и самому подобное утверждение показалось не слишком убедительным.

— Уверяю вас, нечего, — повторил он и ощутил еще большее замешательство.

— Если вы, господин Кухара, не хотите говорить, то и я не смогу рассказать ничего о себе. Вы действительно поставили меня в затруднительное положение. Такое чувство, словно вы хотите заставить меня страдать в одиночестве. — Кухара почудилось, будто некая дверца в душе Харуко неожиданно захлопнулась.

Они так и расстались в тот день, ничего не поведав друг другу.

Харуко, пожалуй, была права: трудно представить, что неженатый, лишенный заметных недостатков мужчина дожил до тридцати шести лет, не заведя романа с одной-двумя женщинами. Харуко руководил в этом случае исключительно здравый смысл, а воображение скорее всего уводило ее и несколько дальше. Ведь существовал же юноша, который из-за нее покончил жизнь самоубийством! Наверно, и в душе Кухара, который столько лет избегал женитьбы, остался некий незаживающий след? Раз они вступают в брак, для чего же им таиться друг от друга?! Так рассуждала Харуко.

И может быть, она и замуж-то решила выйти единственно ради того, чтобы, соединив две похожие судьбы, утешить и простить друг друга.

В любом случае он совершил ошибку, ожидая, что Харуко во всем ему признается, а он не расскажет ей ничего. Поэтому и просьба девушки застала его врасплох.

Кухара навряд ли можно было причислить к чистым, непорочным юношам, но коль скоро дело шло о женитьбе, он мог с уверенностью сказать, что в жизни его не было ни одной женщины, расставание с которой принесло бы ему грусть или сожаление.

И вовсе не потому, что у Кухара было врожденное отвращение к женщинам или он их опасался. Скорее, ему еще не довелось повстречаться в своей жизни с той, которая пришлась бы ему по сердцу.

А поскольку в положенный срок он не женился, не исключено, что со временем в его характере появились некие черты, заставлявшие самих женщин его сторониться. Может быть, именно поэтому он все больше замыкался в себе и решил посвятить себя исключительно научной работе.

Наверно, по этой же причине для приятелей, знавших особенности характера Кухара, женитьба его и оказалась полной неожиданностью.

Сам Кухара не так уж страдал от своего одиночества, но если прежде ему с женщинами не везло, то теперь, повстречав Харуко, он наконец вытянул поистине счастливый билет. Тем не менее просьба Харуко застигла его врасплох, и тогда он решил заново оглянуться на свое прошлое.

Он с гордостью и удовлетворением подумал о том, что ему, собственно, не в чем признаваться Харуко. Почему же в таком случае он не сумел откровенно сказать ей об этом? Значит, ему не хватает искренности, укорял он себя.

Может быть, он вел неправильный образ жизни? В таком случае, пожалуй, естественно, что Харуко ему не поверила, решил он и улыбнулся этой своей мысли.

Ну что же! Раз Харуко поставила условием, чтобы он признался первым в своих прошлых прегрешениях, Кухара решил придумать для нее по возможности правдоподобную любовную историю.

Он погрузился в разнообразные чувственные фантазии, вызывая в памяти образы всех знакомых ему женщин — от подруг юности до медицинских сестер и больных, лежавших на обследовании в клинике, — и все для того, чтобы придумать для Харуко любовную историю.

То было глупое и бессмысленное развлечение. Когда он ставил рядом с этими женщинами свою невесту Харуко, их образы казались ему бесцветными, безжизненными.

В конце концов Кухара так ничего и не удалось придумать, чтобы вызвать Харуко на откровенность.

А ее рассказ — она все же поведала его Кухара — о юноше, который покончил жизнь самоубийством, оказался донельзя обыденным, даже банальным.

Этот юноша был двоюродным братом Харуко — старше ее на два года. Жили они по соседству и вместе росли. Потом его отца отправили из Токио в провинцию, и они стали переписываться. Во время летних и зимних каникул юноша и Харуко ездили вместе к морю купаться и на лыжные прогулки в горы. Они были счастливы тем, что находились вместе. Когда юноша перешел в старший класс средней школы, его письма все заметнее обретали характер чувствительных любовных посланий. Затем он поступил в колледж, переехал в Токио и поселился в доме родителей Харуко. Они встречались с Харуко каждый день. Вскоре он признался ей в любви и предложил руку и сердце. Харуко сразу же отказала ему, сославшись на двоюродное родство. В ту зиму он один отправился на лыжах в горы и во время метели свалился в пропасть. Его удалось спасти, но он повредил грудную клетку и был помещен в больницу. Вскоре юноша покончил жизнь самоубийством, оставив Харуко длинное предсмертное письмо. Выдержки из этого письма были в свое время даже опубликованы в газете. Если бы он умер в больнице, это не вызвало бы осложнений, но он бросился со скалы в море, и больничное начальство, желая в какой-то мере снять с себя ответственность, ознакомило корреспондента газеты с его предсмертным письмом. Так утвердилась версия, будто юноша покончил с собой из-за неразделенной любви.

— Сколько же, Харуко, вам тогда было лет? — затрудняясь найти подходящие слова, спросил Кухара, выслушав ее рассказ.

История была настолько обыкновенной, что он сперва даже не поверил. О похожих случаях ему приходилось не раз читать в газетах.

Но всякая любовная история может показаться более или менее банальной, когда о ней рассказывают другие.

Скорее всего, именно распаленному воображению Кухара представлялось, что только необыкновенные, трагические обстоятельства должны были послужить причиной упорного отказа Харуко от замужества.

Чтобы разбить девичье сердце, бывает достаточно и нескольких строк.

В отличие от мгновенно вспыхивающей, всепожирающей любви, отношения между Харуко и двоюродным братом складывались в ее душе из чудесных воспоминаний — и это длилось многие годы.

— Харуко, вы любили этого человека? — спросил Кухара.

Харуко утвердительно кивнула.

— Теперь мне кажется, что любила… Но мы тогда были сущие дети.

— Несчастье, случившееся с вашим двоюродным братом, наверно, сказалось и на отношениях между его и вашими родителями?

— Дядюшка и тетушка не такие люди, чтобы в чем-то винить меня.

— Поэтому в вас тем сильнее заговорило чувство долга?

— Долга?.. Может быть, и так…

Но это было далеко не все, в чем могла признаться Харуко.

Харуко исполнилось девятнадцать, когда ее двоюродный брат наложил на себя руки, а через два года к ней пришли свататься. Харуко дала согласие, но когда все уже было решено, родители жениха узнали о самоубийстве, и свадьба расстроилась.

Для Харуко это было ударом — еще более сильным, чем смерть двоюродного брата: она, наверно, искренне полюбила своего жениха Катакири.

Именно тогда Харуко решила, что ей не суждено выйти замуж.

Скорее всего Катакири, а не двоюродный брат был ее первой любовью, и именно любовь к Катакири потом слилась в ее воспоминаниях с образом погибшего брата.

Харуко стала опасаться, что следующее сватовство тоже окончится ничем. Правда, одно время она не теряла надежды на брак с Катакири: вскоре после официального отказа, последовавшего от его семейства, они тайно встретились — один-единственный раз! — и Катакири обещал, что добьется согласия родителей.

Харуко не собиралась скрывать от Кухара историю с Катакири, и если бы тот намекнул, что хотел бы узнать еще кое-что о ее прошлом, она, наверно, призналась бы ему.

Но, судя по выражению лица Кухара, его любопытство было удовлетворено рассказом о двоюродном брате, а остальное его не интересовало, поэтому о Катакири она предпочла не рассказывать.

Да ей было бы и труднее и горше говорить о Катакири: в ту пору, когда Кухара посватался к Харуко, тот давно уже был женат, и Харуко знала об этом и чувствовала себя уязвленной.

Кухара и Харуко поженились. На вторую ночь их свадебного путешествия, когда они остановились в гостинице, Харуко приснился погибший двоюродный брат.

Был ли то его деревенский дом или дом ее родителей — Харуко толком не поняла. Она вошла в комнату, где за столом спиной к ней сидел двоюродный брат. Он неожиданно обернулся. Харуко замерла. И в тот же миг обратила внимание, что она почти раздетая… Она проснулась от собственного крика.

Ее лицо пылало от невыразимого стыда.

Сотрясаясь от охватившего ее озноба, Харуко ухватилась за рукав спального кимоно Кухара.

Мысль о том, что она видела во сне умершего двоюродного брата, привела ее в ужас.

— Прости меня… — прошептала она и, дрожа всем телом, прильнула к мужу.

В ту ночь Харуко думала о том, что, выйдя замуж, она все же предала умершего брата. И еще ей показалось, что сон был крайне неприличным.

Но образы двоюродного брата и Катакири со временем стали, если можно так выразиться, более зыбкими, чем сон, а затем и вовсе исчезли из ее памяти, а поздняя, нерастраченная любовь Харуко расцвела пышным цветом, и она щедро одаривала ею Кухара.

— На тех, кто, как мы с тобой, терпеливо ждет и наконец находит настоящего спутника жизни, нисходит счастье с небес, — говорил он, и в эти минуты Харуко уже не вспоминала о прошлом.

Харуко щедро делилась с Кухара свойственной ей добродетелью, и все говорило за то, что их семье суждено испытать огромное счастье.

Однажды Кухара без всякого умысла спросил:

— Ты не замечала, что некоторые места в предсмертном письме твоего двоюродного брата выглядят несколько странно?

— Может быть, раз вы об этом говорите, — голос Харуко звучал непринужденно.

— Так оно и есть! Дело в том, что в больнице, где он содержался, работает приятель моего друга, и я обратился к нему с просьбой выяснить обстоятельства смерти твоего двоюродного брата. Оказывается, он находился в состоянии крайнего нервного истощения с симптомами психического расстройства. Мне известен и диагноз этого заболевания. Судя по всему, его самоубийство не было связано с неразделенной любовью к тебе. Просто он потерял надежду на выздоровление — у него ведь были повреждены легкие, — да к этому еще добавилась психическая болезнь, и он не выдержал. Такой уж нестойкий оказался у него характер. И никакой твоей вины в его самоубийстве не было.

— Когда вам все это удалось выяснить?

— Давно.

— Противный, почему же вы так долго молчали? — Харуко ясными глазами поглядела на Кухара и вдруг подумала: знай я об этом раньше, может быть, и не расстроилась бы наша свадьба с Катакири.

Эта мысль так поразила Харуко, что она постаралась скрыть свое замешательство за печальной улыбкой.

— И все же не будем забывать: благодаря этому сумасшедшему мы поженились, — самодовольно сказал Кухара.

— В самом деле!

— Ты, Харуко, воистину настрадалась, и я за это еще больше уважаю тебя…

С той поры Харуко пыталась вновь приукрасить воспоминания об умершем двоюродном брате. Она теперь как бы заново видела море в летнюю пору и снежные горы зимой.

Но то, что можно было назвать ниспосланным ей свыше даром приносить счастье, кажется, пошло на убыль.