Сон в руку

– Да брешешь ты, Клавдея! Голова собачья на ноге выросла – не может быть такого! – Ольга Михайловна замахала на соседку руками. Поджала губы, обиделась вроде как на такую несусветицу, – Ты, соседушка, иди-тко домой. Устала поди, вот и несёшь околесицу.

Женщина тяжело приподнялась со старенькой, кряхтящей табуреточки, приобняла Клавдию Петровну за худенькие плечики и до сеней выпроводила аккуратненько. Старушка не противилась:

– Олюшка, я к тебе тогда заутра зайду побалакать ещё?

– Нет, Клавдия Петровна, я утром в центр собираюсь. Говорила ж тебе: Аля моя завтра приезжает, – Ольга Михайловна поглубже запахнула ватную телогреечку, – Иди домой, холодает к вечеру.

Ольга Михайловна закрыла за соседкой крепкую деревянную дверь.

Сколько можно ерунду городить? Ещё бы столько времени лишнего найти, чтоб всё это выслушать.

Да и странная эта Клавдея, что говорить? Даром, что дружат давно, а что-то в ней не так. Сидит, бывало, у окошка в платочке ситцевом – до самого лба его опустит, уголочки подвернёт по-старушечьи. Волосы густущие, седые, как лунь, и толстая коса из-под платка по плечу до пояса.

Халатик на ней цветастый фланелевый с округлым маленьким воротничком.

Улыбается, кивает прохожим – святая простота.

А как заговоришь с ней – слово не даст тебе сказать. Затараторит – не остановишь. Да громко так, всё с чувством, с огоньком в черных, как угольки, глазах… Откуда только силы берутся?!

И это еще ладно. Все разговоры сводит Клавдия Петровна к одному – к мистическому.

Байки старушечьи заведёт-зашепчет. Такого страху иногда напустит, что уж какая б ни была Ольга Михайловна серьезная образованная женщина – и то, бывает, испугается так, что всю ночь свет в комнате не гасит.

Вот и сегодня так получилось.

– Ну, к чему она про голову собачью-то? – ворчала Ольга Михайловна, – Как хорошо да спокойно было в кои-то веки! Чай пили с баранками – мягкими, как пух. Каждая о своём молчала. Нет, на тебе: откель ты, Олюшка, свечи привезла? Вот, привязалась, старая!

Раскручивается тревожный разговор в памяти Ольги Михайловны…

– Откуда-откуда? Из города привезла. В храм ходила, купила свечей да масла для лампадки. Что ж ты, Клавдей, свечей церковных не видела никогда?

– В церкву, говоришь, ходила? – прищурилась старая соседка, – И что там, в церкви-то?

– Будто ты сама не знаешь? Давай чай пить: вера – дело личное, – отрезала Ольга Михайловна и пододвинула Клавдии Петровке блюдце с баранками.

– Ишь, как заговорила: личное дело! Зря тебя мать-покойница в город учиться отдала. Зря. Слов гордых нахваталась, а чутьё нутряное потеряла совсем! Тьфу на тебя, Олька!

– А ты на меня, Клавдея, не плюйся. Чего раскочегарилась?! Какое такое «нутряное чутьё»?

– Такое, что правду от ложного всегда отличать помогало. Тебе уже не поможет – это как пить дать. Даже вот под носом твоим очкастым что случится, не заметишь. А заметишь – не поверишь. А поверишь – не поймешь, – уперла руки в боки Клавдия Петровна, брови седые к переносице сдвинула. Злой нахохлившийся воробышек. Даже тарелочку с баранками обратно отодвинула.