Соседи по планете Млекопитающие

Введение в тему

Человек и зверь. Какие разные и, казалось бы, какие антагонистические представления! Не случайно понятие «человечность» стало символом доброты, нравственности, а понятие «зверство» — символом злобы и жестокости. Однако примем эти понятия скорее как образные, ведь и среди животных, как мы увидим в дальнейшем, существуют определенные «кодексы чести», свои (часто отнюдь не «звериные») законы; и среди людей нередко случаются отступления от всяких нравственных норм, а фашистские ублюдки, например, оказываются ниже самых хищных и кровожадных зверей. Поэтому не будем сейчас анализировать понятия «человек», «зверь» с нравственных позиций, а постараемся лишь разобраться в сложных отношениях этих неразлучных соседей по планете.

Предчеловек, еще очень слабый, еще очень несовершенный, мало чем отличался от зверей. И позже, на более высоких ступенях своего развития, он оставался намного слабее животных, отступал перед ними. Но у нашего далекого предка уже было оружие — самое могучее из всех существовавших и существующих на Земле — разум. Он стал решающей силой в борьбе за существование.

А борьба велась постоянная, жестокая — ведь это была борьба за жизнь.

Пройдет много тысячелетий, прежде чем человек по-иному станет смотреть на своих соседей по планете. Он задумается о происхождении людей и животных, и возникнет тотемизм — вера в животных-предков; он захочет понять, как возник окружающий его мир: земля, вода, небо, горы, — и найдет ответ в созданных им же самим мифах о животных-творцах. Страх перед силами природы, боязнь непонятных явлений породит веру в злых духов. Будут меняться социальные условия, и вместе с ними изменятся отношения к соседям по планете. Появятся боги и божества. Но задолго до того, как боги и божества приобрели человеческий облик, они жили в воображении наших далеких предков в облике животных. Люди верили в животных — дьяволов и оборотней, преклонялись перед одними четвероногими, проклинали других, приносили в жертву третьих. Все это продолжалось в течение многих тысячелетий. И на протяжении всего этого времени отношение людей к своим соседям по планете не раз менялось. Потом многое забудется, многое канет в вечность. Повзрослевшее человечество будет смеяться над своими страхами, удивляться своей наивности, возможно, с трудом будет верить, что такие отношения когда-то существовали. Но одна линия в отношении людей к животным останется неизменной на протяжении многих и многих тысячелетий — от первых робких шагов человека по земле до его прорыва в космос. Естественно, будут и разные масштабы, разные формы и даже разные определения этих отношений. Нередко все будет оправдываться жизненной необходимостью, даже научно обосновываться. Но суть этих отношений будет одна: человек против зверя.

Конечно, была и есть охота ради жизни и промысловая охота, спортивная охота и необходимый отстрел — оправданные и закономерные действия человека по отношению к животным. Но было (да и сейчас еще есть) и другое: убийство, уничтожение, истребление.

Конечно, это вовсе не значит, что человек на Земле только тем и занимался, что уничтожал животных, — у него было немало и других дел, забот и занятий. Но так складывалось, что на протяжении многих и многих тысячелетий человек должен был противопоставлять себя зверю.

Человек вынужден был защищаться: хищники не делали различия между будущими царями природы и прочим населением планеты.

Человек вынужден был отвоевывать себе жилища: медведь или саблезубый тигр вовсе не желали добровольно уступать двуногому существу свои удобные пещеры.

Человек должен был одеваться: в «моде» тогда, как и теперь, были меха, только тогда они просто назывались шкурами. Для того чтобы добыть их, нужно было убивать зверей.

А самое главное — человеку нужно было есть.

Конечно, на первых порах он не посягал на жизнь крупных зверей — был еще слишком слаб. Человек собирал и ел коренья, семена, плоды растений. Эту пищу он разнообразил насекомыми, личинками, моллюсками, случайно пойманными ящерицами или найденными в гнезде птенцами. Но пришло время, и двуногое существо замахнулось на самых могучих соседей по планете.

Существует мнение, что центр (или один из центров) возникновения человечества находился в Африке. Оттуда люди постепенно расселялись, открывали для себя новые земли и оседали, жили по нескольку лет, а то и десятки лет подряд на одних и тех же местах. Сейчас на этих местах (ученые называют их стоянками) наряду с предметами быта и оружием археологи находят огромное количество костей крупных животных.

В Северной Осетии, например, на месте стоянки древнего человека, который жил там не менее ста тысяч лет назад, было обнаружено около тридцати тысяч костей медведей, зубров, носорогов. В Красноярском крае при раскопках аналогичной стоянки обнаружили кости 2400 бизонов. Советский ученый академик А. П. Окладников обнаружил в Средней Азии стоянку первобытного человека, где было найдено около 10 000 костей, в основном горных козлов. Убить горного козла даже сейчас, имея современное оружие, не так-то просто. Сделать это деревянными копьями или примитивными ножами кажется совершенно невозможным. Но человек придумывал разные способы добывать себе пищу. Например, один из способов называется загонной охотой: шумом, криками, камнями гнали люди животных в определенном направлении, то есть к какому-нибудь крутому обрыву или пропасти. Животные падали с высоты и разбивались. В других местах животных загоняли в расщелины или овраги и там убивали. Например, при раскопке стоянки первобытных охотников, которую обнаружили на территории теперешней Вологодской области ученые определили, что таким способом были убиты 983 зубра.

Места для стоянок первобытные охотники выбирали именно такие, где можно было устраивать загонную охоту. Эта охота, если она оказывалась удачной, сразу давала людям большое количество мяса, давала шкуры, давала кости, которые нередко использовались как строительный материал. Например, на одной из стоянок в Молдавии было обнаружено жилище площадью сорок квадратных метров, сделанное из костей мамонта. На берегу Ангары археологи нашли четыре жилища, стены которых были сложены из костей мамонта, а каркасами для крыш служили рога оленей.

Сто тысяч лет назад население земного шара оставалось еще малочисленным, а условия жизни, во всяком случае в Европе и Азии, были достаточно суровыми. Большие пространства покрывали ледники, а растительность на свободной ото льдов территории мало чем отличалась от растительности современной тундры. (Даже на территории теперешнего Крыма она была такой же — в период наступления ледников.) А тундра, как известно, беднее растительностью, чем тропики, в двести раз. Много ли плодов или кореньев мог найти здесь человек? Поэтому в те времена, как, впрочем, и много позже, охота продолжала оставаться основным средством существования человека.

Совершенствовались орудия и оружие: появились гарпуны и копья с наконечниками, копьеметалки и пращи. Это, конечно, облегчало охоту, но вот самих объектов охоты становилось меньше. А мяса, наоборот, требовалось больше: род людской увеличивался.

Мамонты были наиболее типичными представителями млекопитающих, получивших в науке название «животных мамонтовой группы». Эти гиганты весили более 5 тонн, а их бивни — примерно 300 килограммов. Под стать мамонту был и его постоянный спутник — шерстистый, или волосатый, носорог, имевший два рога (один — более метра в длину). Пещерный лев — огромная кошка, имевшая признаки и льва и тигра, — была третьим типичным представителем мамонтовой группы. А рядом с ними на огромных пространствах от Испании до Китая, от Монголии до Ледовитого океана паслись стада диких быков и диких лошадей, сайгаков и северных оленей, благородных оленей и маралов. На них, конечно, тоже охотились, но главной добычей оставался все-таки мамонт.

Приблизительно 14–15 тысяч лет назад на земном шаре началось резкое потепление. Ледники отступали, наступало море, которое во время образования ледников сильно мелело (его уровень по отношению к современному понижался на 85-120 сантиметров). Началось грандиозное наводнение. Затем море снова отступило. Долгое время ученые считали, что изменения в природе благоприятно отразились на фауне и флоре. Но сейчас появилась другая теория: сильно оскудела в послеледниковый период растительность, а это, естественно, не могло не повлиять на животный мир. Стали исчезать мамонты и шерстистые носороги, исчез ирландский гигантский олень, рога которого имели 4 метра в размахе. Крупные травоядные уходили на север. Но и там не могли выжить. В Европе же появилась современная растительность, появился современный животный мир. И охотники стали приспосабливаться к новым условиям.

Как свидетельствуют раскопки, мамонтов и медведей охотникам в это время заменили мелкие животные — лисы, песцы, шакалы. Загонный способ охоты уступил место другому. А значит, появилось и новое оружие. И действительно, на поздних стоянках наряду с копьями и дротиками находят более совершенное оружие — например, луки, бумеранги. И еще одна характерная деталь: сами стоянки стали более кратковременными. Ведь одно дело — мамонт или стадо зубров, загнанное в ущелье: мяса хватало надолго и никуда не нужно было двигаться, другое дело — песец или лиса. И охотники из оседлых превратились в бродячих, из коллективных добытчиков — в индивидуальных.

И люди начали расселяться по континенту и даже по континентам. Одни уходили все дальше на север, на северо-восток. Другие шли навстречу восходящему солнцу, туда, где еще не ступала нога человека.

В те времена теперешняя Азия и теперешняя Америка были соединены широким перешейком, и пролива, который сейчас называется Беринговым, не существовало. По перешейку прошли охотники, не подозревая, что стали первыми жителями континента, который через многие тысячелетия будет назван Северной Америкой.

Охотники шли неторопливо: считается, что сменилось не менее пятисот поколений, прежде чем люди вышли к Атлантическому побережью Северной Америки и постепенно начали специализироваться: племена, обосновавшиеся на севере, охотились на оленей карибу, жители Великих равнин стали следовать за стадами бизонов, а те, которые добрались до Тихоокеанского побережья, занялись рыболовством.

После окончания ледникового периода климат изменился. Но в Западном полушарии он изменился меньше, чем в Восточном. Тем не менее и там изменение климата повлияло на фауну и флору, и там исчезли мамонты и длиннорогие бизоны, гигантские ленивцы и саблезубые тигры. Некоторые ученые считают, что их истребил человек: все эти животные исчезли уже после того, как в Новом свете появились люди. Например, по мнению советского ученого М. И. Будыко, мамонтов уничтожил первобытный человек. (Будыко даже сделал математические выкладки.) Однако в таком случае непонятно, кто уничтожал мамонтов в местах, где не было людей. Поэтому, думается, расчеты Будыко верны не для всех территорий: где-то мамонты действительно были уничтожены охотниками, где-то вымерли или исчезли по другим причинам.

Но так или иначе, а человек, конечно, влиял на животный мир и когда занимался загонной охотой, и когда рыл ловчие ямы. А ведь он охотился и иным способом: поджигал леса или сухую траву, чтобы выгнать притаившихся или спрятавшихся животных. Пожары не только губили животных, они уничтожали исконные места их обитания, меняли растительный покров. Начал проявлять себя так называемый антропогенный фактор — активное влияние человека на природу.

Возникновение земледелия не уменьшило, а, скорее, увеличило нажим человека на дикую природу, и на животный мир в частности: начались палы — поджоги лесов (таким способом люди освобождали новые площади для посевов), и, естественно, сокращались места обитания некоторых животных, а значит — количество самих животных.

Внесло свою лепту в наступление на дикую фауну и скотоводство. Стада одомашненных животных занимали все новые и новые площади, изменяли ландшафт и растительный покров, вытесняли с пастбищ диких. И хоть земледелие и животноводство в значительной степени заменило охоту, охота отнюдь не прекратилась: для одних народов она стала дополнительным источником существования, для других оставалась по-прежнему главным.

На протяжении тысячелетий человек охотился на животных, расширял и совершенствовал хозяйство, так или иначе влиял на дикую фауну планеты. Затем, как писал известный английский зоолог прошлого века А. Манжен, некоторые животные превратились еще и в «забаву человека». А забавы эти были очень жестокими.

Жители Древнего Рима любили зрелища, причем зрелища кровавые. Огромные цирки сотрясались от восторженных криков зрителей, когда на арене гладиаторы — плененные чужеземные воины — наносили смертельные удары друг другу. Но римлянам мало было этих зрелищ. Они стали устраивать сражения людей и диких животных, потом бои между животными.

Предполагают, что первыми животными, появившимися на аренах римских цирков, были слоны, которых карфагеняне использовали в сражениях против римлян. Поскольку слоны одним своим видом приводили в ужас римские легионы, правители Рима решили показать, что эти звери не так уж страшны. И вот на арену было выведено 100 слонов, захваченных у карфагенян, и убито на глазах публики. Это произошло в 251 году до н. э. Однако есть сведения, что и до публичного избиения слонов на арене цирка устраивались сражения людей с животными. Эти сражения римляне всячески разнообразили. Заставляли людей сражаться с львами, крокодилами, тиграми, слонами, быками, леопардами, бегемотами, носорогами, медведями. Устраивались бои зверей — слонов со львами или быков с леопардами. Во II–I веках до н. э. практиковалась массовая травля зверей. Цезарь, например, организует травлю четырехсот зверей, император Август Октавиан (умерший в 14 г. н. э.) — более трех тысяч, а римский полководец и политический деятель Помпей (I в. до н. э.), увеселяя сограждан, погубил на арене цирка в течение нескольких дней 600 львов, 400 пантер, 200 слонов и несколько сот носорогов. В 80-м году нашей эры были устроены «игры», на которых за один только день убили пять тысяч зверей.

Торжественным убиением зверей отмечались победы над противниками, дни рождения правителей и их жен. Так, в 107 году император Траян, празднуя победу над врагами, устроил «игры», которые продолжались 123 дня и стоили жизни 11 тысячам животных. Император Адриан, живший во II веке н. э., празднуя свои дни рождения, погубил несколько тысяч животных. Император Проп (III век), отмечая победу над германцами, уничтожил на арене более 700 львов, медведей, леопардов, а несколько тысяч кабанов, ланей и оленей раздал на потеху публике.

Это, конечно, далеко не полный список «подвигов» римских правителей. А ведь «игры», то есть уничтожение животных, практиковались не только в Риме — не менее популярны подобные зрелища были и в других городах этого государствам проводились они в течение семи-восьми столетий.

В своих кровавых развлечениях римляне были не одиноки. Бои животных существовали и в странах Востока.

Конечно, не только такие «игры» обедняли животный мир, но и они внесли свою лепту в оскудение фауны материка. В V–IV веках до н. э. львы еще водились в Европе, но в III веке н. э. уже были здесь полностью истреблены и для римских цирков привозились из Африки или Азии.

То же можно сказать и о некоторых других хищниках. И когда через столетия европейские короли пытались подражать древним римлянам, им пришлось довольствоваться травлей медведей и сражениями с волками или кабанами.

Но если европейская знать не преуспела в массовом уничтожении животных на аренах цирков, то преуспела в другом — в истребительной охоте.

Мы уже говорили, что нельзя, не нужно отрицать промысловую или спортивную охоту, но речь здесь не о ней.

Об охоте писали много, и не стоит, пожалуй, вдаваться в подробности. Скажем лишь, что они были часты, многолюдны, в них, кроме охотников, участвовали сотни слуг, многочисленные егери, своры собак. Псовая охота в Европе была привилегией высших классов (простолюдин не мог, конечно, содержать псарню и псарей). Ловкая серна или быстроногая лань, грозный кабан или могучий зубр — разве могли они уйти от облавы, спрятаться, когда лес прочесывался, как густым гребнем? Загнанное, затравленное сворой собак, дрожащее от страха измученное животное в конце концов падало, пораженное светлейшим охотником. А таких охотников было много. И каждый убил не по одному животному. Конечно, не все они были такими удачливыми, как принц Август Саксен-Кобургский, убивший за свою жизнь почти 3,5 тысячи серн, или швейцарский охотник Г. Колани, убивший почти три тысячи этих животных. Но и другие убивали немало. А сколько их было, этих охотников, и сосчитать невозможно. Да никто и не считал охотников. Так же, как никто не считал в прошлом потери в животном мире.

Относительно точные цифры потерь мы имеем лишь за последние два-три столетия. В этот период уничтожено свыше ста видов и подвидов зверей, а из них 40 видов и подвидов стали редкими или уничтожены полностью лишь за последние 50 лет. В Африке осталось лишь 10 процентов млекопитающих от того количества, которое было до прихода первых европейцев; в Америке «первобытную природу… не покоряли, ее в буквальном смысле забивали на смерть», — пишет один из известных деятелей охраны природы в США Д. Трефтен. Короче говоря, каждое десятое млекопитающее сейчас либо на грани полного исчезновения, либо стало редким.

«Скорбный лист» — список истребленных животных или животных, находящихся на пределе, велик. Факты уничтожения животных — вопиющие. И если бы мы здесь захотели только перечислить уничтоженных человеком или находящихся на грани уничтожения животных и хотя бы коротко рассказать о том, как происходило уничтожение, нам понадобилось бы очень много места. Поэтому ограничимся лишь несколькими примерами.

Трагедия копытных

Открытие купрея — «быка Савеля», как его называли первоначально, или «нового быка», как его называли потом, было достаточно крупной зоологической сенсацией.

Его открыли в 1937 году, и уже тогда число этих животных, по мнению специалистов, не превышало 800. Редчайшие быки водились лишь в Камбодже, на территории теперешнего государства Кампучия, и жили лишь в двух местах, находящихся на расстоянии 250 километров друг от друга.

Купреи размножаются медленно. Во всяком случае, естественный прирост не восполнял потерь: на быков охотились все, кто мог, — и местные жители, и приезжавшие на берега реки Меконг европейцы и американцы. И вот результат: в 1964 году число купреев сократилось до 200. В 1970 году, по данным французского зоолога П. Пфеффера, их было не более 40. Сохранился ли «новый бык» на земле сейчас — неизвестно. Так же, как неизвестно, будет ли существовать на Земле удивительное по красоте животное — иранская лань.

В середине нашего века были найдены изображения охоты на эту лань, относящиеся к III–VII векам.

Но самой лани люди не знали. Она считалась вымершей или истребленной. Увидели ее впервые лишь в 1875 году. В поле зрения ученых попал один экземпляр этого животного. Затем было добыто несколько ланей. Последнюю лань застрелили в 1917 году в Ираке.

Но вот в 1955 году поступили сведения, что очень небольшое количество этих прекрасных животных еще существует на Земле. Сейчас известно, что лишь в двух точках на земном шаре (обе они находятся в Иране) сохранилось несколько десятков иранских ланей. (Предположительно 3-40 экземпляров!)

Тамароу — карликовый буйвол — живет в единственном месте на Земле — на Филиппинах. Филиппинское правительство издало строгий закон в защиту тамароу. Но куда там! И фермеры, и племена, живущие в лесах, и спортивные охотники продолжают истреблять карликового буйвола. Сейчас этих редких животных осталось не более сотни. (Но пока издавалась эта книга, может быть, их уже и вовсе не осталось, они исчезли навсегда.)

Аддакс — животное уникальное. Это крупная антилопа, живет в таких суровых условиях, какие только могут существовать на свете: в безводных пустынях. Вода аддаксу не нужна — минимальное количество влаги, которое животное получает из растений, вполне удовлетворяет его. Аддакс ни прямо, ни косвенно не вступает в соперничество с домашними животными, тем не менее человек как будто бы поставил своей целью во что бы то ни стало уничтожить эту антилопу. В Тунисе и Алжире она была уничтожена в конце прошлого века, в Египте истреблена в 1900 году. В начале нашего века итальянские солдаты, находившиеся тогда в Ливии, уничтожали аддакса, расстреливая в упор из пулеметов.

Небольшое количество аддаксов ушло в, казалось бы, недоступные уголки земли — в пустыни. Но и там находят их люди: арабы, проживающие на западе Судана, отправляются за аддаксами на верблюдах, взяв с собою большое количество воды, и много дней разыскивают антилопу. Найдя следы аддаксов, они начинают погоню, загоняют животных до изнеможения (особенно самок и телят) и добивают их кольями.

С появлением вездеходов и доступностью автоматического оружия уничтожение аддаксов стало еще интенсивнее.

Сейчас на сравнительно небольшой территории на границе Мавритании и Мали сохранилось еще небольшое количество аддаксов. Но их продолжают истреблять. И вряд ли долго еще продержится на Земле эта антилопа.

В тех же местах, где сейчас обитает аддакс, живет песчаная газель. А на Аравийском полуострове ее сестра — аравийская газель. В пустыне газель уничтожают кочевники. На Аравийском полуострове — охотники на автомашинах. Сколько осталось газелей, сейчас неизвестно. Как живут эти газели, тоже неизвестно. Успеют ли зоологи изучить их, пока охотники не перебьют всех газелей, и это тоже неизвестно.

Однако самая кровавая, самая мрачная страница в отношении людей и животных была написана в Америке. Это история истребления бизонов.

Первые европейцы, увидавшие бизонов, были испанцы, покорившие в 1519–1521 годах коренных жителей Мексики — ацтеков. В столице ацтеков завоеватели среди множества чудес в зверинце короля Монтесумы обнаружили огромного быка «с верблюжьим горбом, львиной гривой и длинной бородой». Однако лишь через пятнадцать лет испанец де Вака, пробираясь из Техаса в Мексику, встретил на воле огромные стада «горбатых быков».

Европейцы, переселившиеся в Америку, едва обосновавшись и осмотревшись, начали истреблять бизонов. Истребляли ради шкуры и мяса, ради рогов и просто ради забавы. Могучие и грозные на вид, эти звери на самом деле были очень добродушными. При опасности они не защищались, не переходили в наступление, а убегали. Но люди не давали бизонам спастись бегством — окружали и расстреливали их в упор.

К концу XVIII века от многочисленных стад некогда живших здесь бизонов уцелело лишь 400 животных. А в последний день века — 31 декабря 1799 года — полсотни охотников отправились на поиски уцелевших животных. Зима 1799 — 1800 годов в Северной Америке была на редкость суровой и многоснежной. Замерзающие и обессилевшие от голода животные забились в узкую лощину и стояли по грудь в снегу, не в силах двинуться с места. Охотники даже не стали тратить заряды — попросту перерезали беспомощным животным горло.

Впрочем, несколько бизонов все-таки «прорвались» в XIX век. Но не надолго: к 1832 году от Нью-Йорка до Миссисипи не осталось ни одного бизона. Так окончили свое существование пенсильванские, или лесные, бизоны.

На Западе жили степные бизоны. На них тоже охотились, но к этому времени, когда лесные бизоны были уже уничтожены, степных оставалось еще очень много. Полковник Р. Додж свидетельствовал, что видел стада, которые имели в ширину, по крайней мере, сорок километров, а в длину не менее восьмидесяти. По очень приблизительным подсчетам, в таком стаде могло быть примерно 4 миллиона бизонов. Всего же, как считают ученые, на Западе проживало, по крайней мере, 60 миллионов этих зверей.

Об огромных стадах бизонов рассказывали многие путешественники. «Когда подъезжаешь к такому стаду, — писал один из них, — кажется, что вся земля от горизонта до горизонта покрыта исполинским шевелящимся коричневым одеялом». Другие путешественники подчеркивали миролюбивый нрав этих зверей: огромные и могучие (взрослые бизоны весили до 1200 килограммов), они уступали дорогу более слабым животным, а человек, случайно оказавшийся среди стада, мог выбраться из него совершенно невредимым.

Степной бизон уцелел дольше пенсильванского только лишь потому, что шла война Севера и Юга. Но едва война закончилась, тысячи охотников — всякий, кто мало-мальски держался в седле и умел стрелять, — отправились охотиться на бизонов. Обилие животных, легкость и сравнительная безопасность охоты на них привлекали людей. «Люди превратились в убийц в силу собственного невежества, не испытывая никаких угрызений совести. Они убивали, будучи одержимы какой-то дьявольской силой, заставлявшей их убивать все и вся», — писал известный американский исследователь Р. Парсон.

Эта сила заставляла охотников-живодеров не только убивать бизонов, но и изобретать самые варварские и мучительные способы истребления животных. Например, на пути бизоньих стад, вокруг озер и по берегам рек, разжигали костры, не позволяя измученным и томимым жаждой животным приблизиться к воде. Бизоны шли к другим водоемам, но всюду их встречало одно и то же — стена огня. Многие животные гибли, не выдерживая этой пытки. Оставшихся в конце концов подпускали к водоему и убивали, едва они приближались к воде.

Однако убивать бизонов заставляла не только какая-то «дьявольская», но и другая сила — политическая.

У индейцев племени киова существовала легенда о том, что Великий Дух, создав землю и все живое, сказал индейцам: «Вот бизоны. Они будут давать вам пищу и одежду. Но в тот день, когда вы увидите, что бизоны исчезли с лица земли, знайте — конец киова близок и солнце закатится».

И действительно, индейцы питались мясом бизонов, шили одежду и обувь из шкур этих животных, шкуры служили людям постелью, крышей, стенами жилищ; натянутые на каркасы шкуры превращались в легкие и быстроходные лодки; из сухожилий индейцы делали тетивы для луков, из шерсти плели веревки и лассо, из костей изготовляли инструменты, начиная от молотка и кончая иголкой, из рогов мастерили посуду.

Конечно, индейцы тоже охотились на бизонов. Ко временам открытия Колумбом Америки не меньше ста тысяч человек, как считают сейчас ученые, жили на «землях бизонов». Однако количество бизонов не уменьшалось: индейцы убивали лишь столько животных, сколько было необходимо для жизни племени.

Бизоны кормили и одевали индейцев, и это помогало гордым и свободолюбивым людям оставаться независимыми. И тогда завоеватели пошли в поход на бизонов. Специальные отряды солдат и «добровольцев», которых военные власти бесплатно снабжали боеприпасами, начали планомерное наступление. Отряды шли по бизоньим тропам — по дорогам, которые прокладывали в прериях и по долинам эти животные. И трупы бизонов начали устилать некогда мирные дороги. Истребители бизонов не могли унести с собой даже крошечной части своих трофеев. Но не ради трофеев убивали солдаты бизонов, а для того, чтобы обречь индейцев на голодную смерть. Правда, кое-кто из американцев уже в те времена пытался протестовать против варварского уничтожения бизонов. Но в ответ на протесты и на предложения принять законы, запрещающие истреблять бизонов, командующий войсками, действовавшими против индейцев, генерал Шеридан заявил, что бизонов истреблять надо, а охотники за бизонами заслуживают всяческого поощрения: им следовало бы выдавать медали с изображением умирающих от голода индейцев!

И действительно — то, что за тридцать лет не могла сделать армия (покорить гордых команчей, шайенов, сиу, киова и другие индейские племена), сделали охотники за бизонами. Зловещее пророчество легенды сбылось — индейцы, лишившись своих кормильцев, погибали от холода и голода.

В 1862 году началось строительство железной дороги, которая должна была соединить Чикаго и Сан-Франциско. Предприниматели быстро сообразили, что рабочих можно кормить мясом бизонов, И специально нанятые охотники начали поставлять это мясо. Но скоро охотникам стало скучно: в конце концов, не так уж много надо мяса рабочим. И тогда началась охота ради охоты. Часто, убив сотни бизонов, охотники даже не притрагивались к ним или, в крайнем случае, вырезали у некоторых языки. Равнины Америки от озера Эри до Техаса забелели костями бессмысленно убитых животных. А когда Тихоокеанская железная дорога была открыта, ее хозяева предложили пассажирам прекрасное развлечение — стрельбу по бизонам из поездов. Доверчивые животные паслись очень часто около линии железной дороги. Поезд подходил к пасущемуся стаду, машинист замедлял ход, и из окон, с крыш, с тормозных площадок гремели выстрелы. Потом поезд шел дальше, а сотни животных оставались лежать у полотна: пассажиры не нуждались в мясе или шкуре, им важно было поразвлечься — выстрелить и убить. Организовывались даже специальные «туристские» поезда для желающих пострелять в бизонов.

Однако скоро охотники поняли, что индейцы недаром так ценили шкуры бизонов. И тогда новая волна стрелков ринулась на уцелевших еще животных. И за пять лет — с 1870 по 1875 год — было убито около 13 миллионов бизонов. Облегчалось убийство еще и тем, что во время кочевок бизоны двигаются одним маршрутом в течение многих десятилетий.

Прошло всего несколько лет с начала этой страшной бойни, и бизоны почти исчезли. В 1883 году были уничтожены последние 59 бизонов, ушедшие в Техас. Спаслось только четыре. Но и их убили в 1889-м. В том же году были уничтожены и последние бизоны на севере США: охотники разыскали случайно уцелевшее крупное стадо и в течение трех месяцев уничтожили его.

Многомиллионное поголовье бизонов практически перестало существовать.

История близкого родственника бизона — зубра несколько иная, но не менее трагическая.

Первое упоминание о зубрах и даже описание их встречается у древнегреческого историка Геродота (V век до н. э.). Мощь, величина, свирепый вид привлекали к нему внимание писателей и поэтов. О зубрах писали Аристотель и Юлий Цезарь, Сенека, Тацит и многие другие. Зубры участвовали в «боях зверей», которые устраивались в римских цирках. Ну, и конечно, охотились на них люди очень активно. Тем не менее еще в средние века эти животные были широко распространены по всей Европе.

Летописцы часто описывали охоту на зубров. Из летописей мы знаем о знаменитых «потехах» польских и литовских королей. О том, например, что когда в 1430 году литовский князь Витоват созвал в Луцк на Волыни соседних князей, то семь недель пировали эти князья и еженедельно подавали им по сто зажаренных зубров. Может быть, летописец немного и преувеличивал, но, видимо, добыть несколько сот зубров за короткий срок на Волыни в те времена не составляло труда.

Множество зубров было и на территории Московского государства. Знаменитый немецкий путешественник Герберштейн, посетивший в XVI веке Московию, изобразил зубра, сделав это изображение символом животного мира этих краев.

Но прошло немногим более полутораста лет, и зубры почти исчезли. Сначала не стало их в Западной Европе. В 1729 году последний зубр был убит на территории Венгрии. В 1755 году — в Прибалтике. В 1762 году пал последний зубр в Румынии. В 1798-м — в Германии (в Саксонии).

К концу XVII века исчезли некогда многочисленные стада зубров в степях Украины. Последнее упоминание о зубре в этих местах имеется в письме Мазепы: в 1696 году он извещает царский двор о посылке одного зубра. На Дону эти животные к концу XVII века тоже были полностью истреблены. На приказ Петра I поймать и прислать в Петербург несколько зубров воронежский генерал-губернатор Колычев ответил, что последний раз зубра видели на Дону в 1709 году.

Зубры покидали привольные степи и леса, уходили подальше от людей, туда, где их не могли бы достать охотники. Но охотники доставали их повсюду. В конце концов лишь небольшое стадо зубров сохранилось в густых болотистых лесах Беловежской пущи.

Первый учет зубров в Беловежской пуще был произведен в 1809 году. Выяснилось, что там живет примерно 350 зубров. Однако, несмотря на частые лесные пожары, на неблагоприятные условия и браконьерство, несмотря на пышные царские охоты (например, во время только одной охоты Александра 11 в 1850 году было убито 28 зубров), к началу первой мировой войны в Беловежской пуще насчитывалось 727 зубров.

Во время войны Беловежская пуща оказалась в зоне военных действий. Немецкие ученые понимали, какую ценность представляют зубры, и решили во что бы то ни стало спасти этих зверей. С огромным трудом они добились от командования приказа не уничтожать зубров. Но едва немецкие войска вошли в Пущу, как начали «в первую очередь истреблять, конечно, зубра, не убегающего и не боящегося человека», — писал немецкий офицер Халковски. Другой офицер немецкой армии — дивизионный адъютант Губер писал, что зубров убивать было совсем не трудно: «Зубры, которые, очевидно, при постоянном уходе за ними, привыкли к людям, шли неоднократно рядом с походной колонной».

В результате к концу 1918 года в Пуще осталось несколько десятков животных. Но и те вскоре были уничтожены браконьерами. 9 февраля 1921 года (по другим данным — 1919) была убита последняя зубрица. Она пришла к человеку, которого не боялась и которого считала своим другом. Но человек — это был лесник Варфоломей Шпакович — предал зверя и выстрелил в него почти в упор.

Тридцать шесть зубров жили в Гатчинском парке под Петроградом. Но их убили казаки в 1917 году. Несколько зубров, живших в парке под Минском, были кем-то уничтожены в 1918 году. Зубры, жившие в Крыму, уничтожены врангелевцами в 1920 году.

Разновидность зубров жила на Кавказе. Там было сравнительно большое стадо — около пятисот голов. К 1920 году уцелело лишь пятьдесят. Но их тоже не удалось спасти: браконьеры систематически уничтожали оставшихся великанов, и последние три зубра были убиты в 1927 году.

Кавказский зубр исчез с лица Земли.

Бессмысленность истребления бизонов, убийство зубров, конечно, не единственные случаи жестокости человека по отношению к своим соседям по планете.

На огромных пространствах Африки паслись зебры — мирные, красивые животные — «солнечные лошадки», как прозвали их римляне. Аборигены хоть и охотились на зебр, но понятие «истребление животных» было им неизвестно. Что это такое, африканцы узнали лишь с приходом белых.

Зебры не мешали людям. В Африке хватало места и земледельцам, и скотоводам, и диким животным. Но белые колонисты быстро поняли: зебры — легкая добыча. И эта добыча может быть использована: мясом зебр буры (так назывались голландские переселенцы-колонисты) стали кормить превращенных, по сути дела, в рабов африканцев. Из шкур зебр делали бурдюки для воды, мешки для пшеницы. А из кожи, снятой с ног «солнечных лошадок» — домашние туфли.

Вскоре буры решили вообще уничтожить зебр: считалось, что они занимают пастбища, пригодные для овец. Колонисты могли легко убедиться, что зебры не конкуренты овцам — овцы не едят ту траву, которую поедают зебры. Тем не менее началась бойня. Тысячи «солнечных лошадок» падали под пулями. Пуль не хватало. И буры вырезали из убитых животных свинец, чтобы им снова заряжать ружья. Истребление шло такими темпами, что уже в 1902 году бельгийский зоолог А. Лемерр в «Ученых записках Брюссельского университета» писал: «Полное истребление зебр огнестрельным оружием — вопрос нескольких ближайших лет». Однако колонистам казалось, что зебры истребляются слишком медленно. И они нашли другой, более быстрый и выгодный (не надо тратить порох и свинец) способ уничтожения: зебр подгоняли к пропасти, и животные, падая с многометровой высоты, разбивались о камни. А. Лемерр оказался прав, но, к счастью, прав лишь частично: полностью была истреблена только квагга. Небольшое количество зебр некоторых других видов удалось спасти.

Европейские ученые тогда плохо представляли себе, кого уничтожают колонисты. Зебры были изучены очень слабо. Хотя существует свидетельство, что еще во II веке до н. э. зебр привозили в Рим, позже в Европе этих животных совершенно забыли. Забыли настолько прочно, что когда в XV веке португальские мореплаватели рассказывали о полосатых лошадках, живущих в Африке, им не верили. Затем, когда зебра «заставила поверить» европейцев в свое существование, ученые определили несколько видов зебр. А в 1882 году неожиданно открыли еще одну зебру. Причем открыли «у себя дома».

Эфиопский император подарил французскому президенту Жюлю Греви полосатую лошадку. Президенту зебра была не нужна, и он отдал ее в зоопарк. В зоопарке не знали, как с ней обращаться, и зебра вскоре погибла. И тут только ученые спохватились: погибшая зебра-то оказалась им совершенно не знакома. Изучили шкуру и кости погибшего животного и назвали этот вид зеброй Греви.

После этого ученые решили, что изучены уже все виды зебр. Известно было, как выглядят самцы и как выглядят самки. Самки, считали ученые, отличаются от самцов и величиной, и гривой, и «фигурой», а главное — полосы у самки только на голове, шее и плечах. Рисунок «самки зебры» был помещен еще в 1758 году в книге английского натуралиста Д. Эдвардса. Через два десятилетия знаменитый французский натуралист Ж. Бюффон подтвердил это в своей книге «История четвероногих животных». И тем самым на долгие годы узаконил заблуждение.

В конце концов зоологи поняли, что «самка» — это особый вид зебры, который называют квагга, и очень заинтересовались ею. Но познакомиться как следует не успели: именно кваггу, пожалуй, самую многочисленную из зебр, самую красивую и самую добрую, колонисты истребляли особенно активно. И едва открытая зоологами, она была полностью уничтожена. Как вид эта зебра была ликвидирована в 1850 году. Несколько случайно уцелевших квагг обнаружили в 1878 году и тоже уничтожили. Последняя квагга была убита в 1880 году. А через три года — эта печальная дата вошла в историю зоологии — 12 августа 1883 года в Амстердамском зоопарке умерла последняя на земле квагга.

Величие и закат хищников

Судьба хищников сложилась не менее печально, чем судьба копытных. Среди хищников больше всего, пожалуй, не повезло кошачьим. А среди кошачьих больше всего пострадали львы.

Когда-то львы жили чуть ли не по всей Африке, жили в Азии и в Европе. Меньше тысячи лет назад они водились еще на Кавказе, на территории теперешней Украины и в низовьях Дона. Видимо, там, где-то в районе теперешнего Ростова-на-Дону, встретил «лютого зверя» киевский князь Владимир Мономах. Об этом он писал в «Поучении своим детям»: «Лютый зверь вскочил ко мне на бедра, и конь со мной повержен». Этот эпизод запечатлен и на сделанной во времена Мономаха фреске, находящейся на южной башне Софийского собора в Киеве. Там изображена желтая кошка огромных размеров, бросающаяся на всадника. А всадник вонзает в нападающего зверя копье. Огромная кошка, как предполагают сейчас, — лев, который, кстати, упоминается и в «Слове о полку Игореве». Правда, известный советский ученый, профессор В. Гептнер считает, что на Мономаха напал не лев, а тигр. Однако большинство ученых склонны видеть в нападающем звере льва. Но так или иначе — это факт доказанный — львы в Европе водились. Правда, водились давно. А вот варварийских львов, гордых и могучих красавцев, которые обитали в Северной Африке, уничтожили сравнительно недавно: последний варварийский лев был убит в Алжире в 1893 году.

На юге Африки жили львы, называвшиеся капскими. Последний капский лев был убит в 1922 году. Но в Центральной и Восточной Африке еще сохранилось некоторое количество львов. Охота на них запрещена, в национальных парках их охраняют.

В Азии львы уцелели только в Индии, да и там лишь в единственном месте — в заповедном лесу Гири, где, по одним данным, сохранилось примерно 100 львов, по другим — около 200 или 300.

Причин исчезновения львов несколько. И все они связаны с людьми. Первая причина — истребление зебр и антилоп: у хищников становилось меньше пищи, значит, становилось меньше и самих хищников. Сокращение числа диких животных привело к тому, что львы стали нападать на домашний скот. И тут появилась вторая причина: львов начали уничтожать местные жители. Третья причина: уничтожение львов приезжими охотниками. Впрочем, люди, вооруженные самым совершенным оружием, ничего общего с настоящими охотниками не имели. Они приезжали в Африку с единственной целью — развлечься и привезти трофеи — львиные шкуры. Иногда они убивали столько животных, что даже не имели возможности снять со всех шкуру — ведь были такие «охотники», которые за два-три месяца убивали по сотне львов. Они лишь фотографировались рядом с поверженным царем зверей или отрезали у него хвост, чтобы привезти домой в доказательство совершенных подвигов.

В Европе и Америке рассказы «отважных охотников» производили впечатление, а трофеи приводили в восторг: шутка ли, сразиться с могучим и коварным хищником! И немногие знали, что не так уж опасно охотиться на львов, не так уж трудно убить зверя, не привыкшего прятаться или отступать перед опасностью. Таков уж лев — царь зверей.

Царем зверей льва называли издавна, хотя, если разобраться, не очень понятно, за что ему присвоено такое «звание». Зверь он не самый крупный: медведь кодьяк может весить 700–750 килограммов, белый медведь — целую тонну. А львы, даже самые крупные, весят не больше 230 килограммов.

Тогда, может быть, лев самый сильный зверь? Тоже не так: когда в Древнем Риме устраивали бои зверей и льву случалось встречаться на арене с тигром, тигры всегда побеждали. Да и вообще тигры крупнее львов. Львы будто понимают, что они не наипервейшие силачи: никогда не нападают на слонов, уступают дорогу бегемотам и носорогам, даже крупных быков сторонятся.

Так почему же лев зовется царем зверей? Наверно, потому, что имеет как кажется людям, гордую и величественную осанку, потому что не прячется в засаде, а о своем выходе на охоту предупреждает громоподобным, прямо-таки монаршим рыком. У льва (по нашим понятиям) царственные манеры и безграничное великодушие: когда сыт, он не обращает внимания на пасущихся поблизости «подданных» — зебр или антилоп, а встречая незнакомца — будь то зверь или человек, — лев лениво и небрежно позевывает. Конечно, все эти внешние проявления «царственности» имеют сугубо прозаическое объяснение. Например, сытый лев не нападает на своих «подданных» потому, что не делает запасов «на черный день». Да таких дней у львов и не бывает — еда почти всегда рядом. Кстати, подобно льву (не трогают никого, когда сыты) ведут себя многие другие хищники.

Что же касается громоподобного рыка, то тут дело обстоит так: львы часто устраивают засады, но сидящие в засаде голоса не подают — рычат лишь те, кто гонит зверей на притаившихся ловцов.

Позевывает лев тоже с определенной целью: показывает клыки, демонстрирует на всякий случай свое оружие.

И все-таки эти прозаические объяснения не лишают льва его ореола — больно уж хорош и величествен этот зверь! К тому же в семействе кошачьих (и даже почти во всем отряде хищников) он занимает особое место: только у львов имеется так называемый половой диморфизм, то есть самка внешне, сильно отличается от самца. Действительно: волчица мало чем отличается от волка, медведица от медведя, тигрица от тигра — разве что иногда размерами могут отличаться. У львов же густая грива имеется только у самцов.

И еще одно отличие львов от остальных кошачьих: все представители этого семейства предпочитают жить в одиночку (за исключением брачных периодов и времени выращивания детей), а вот львы живут сообществами. Не стаями, не стадами, даже не семьями. Это особое сообщество, называемое прайдом. В прайде несколько самцов (два-четыре), несколько самок (обычно больше, чем самцов) и детеныши разного возраста, которые остаются в этом прайде до трех лет. В прайде есть вожак. Он не деспот, членов своего клана не угнетает, но постоянно следит за порядком. Драк не допускает, изгоняет со своего участка членов другого клана, утихомиривает не в меру расшалившихся малышей. А главное — руководит охотой.

Обычно загонщиками во время охоты бывают самки. Подходят к стаду зебр и антилоп так, чтобы ветер дул с их стороны; загонщики гонят перепуганных животных туда, где залегли самцы. А всей операцией руководит вожак прайда. И руководит так, что похоже, будто у него имеется какая-то «дистанционная связь» со всеми остальными охотниками, под его руководством и загонщики и ловцы действуют удивительно согласованно.

Среди членов прайда складываются довольно своеобразные отношения. Например, самки являются главными поставщиками мяса. Однако самцы без зазрения совести могут отнять у них еду, если ее мало, и съесть всю без остатка. С нашей, человеческой, точки зрения, так поступать нехорошо, но с биологической — это правильно: лев охраняет свой прайд, защищает территорию, дает возможность спокойно растить потомство. Известный американский зоолог Д. Шаллер, изучавший жизнь львов, рассказывает, что, если прайд теряет хотя бы одного льва, шансы на выживание у львят сильно сокращаются. А ведь и без того обычно выживает лишь половина львят, хотя в прайде к детенышам относятся очень заботливо. Самка кормит детенышей, не разбирая, свои это или чужие. А самцы позволяют львятам приставать даже во время сна (неслыханная дерзость!). «Когда львенок проходит возле взрослой львицы и даже льва, жесткий язык непременно пройдется по его мордочке или спине», — пишет Б. Гржимек.

Львята появляются на свет необычной, пятнистой расцветки. Полтора месяца мамаша выкармливает их где-нибудь в зарослях или в густой траве, вдали от посторонних глаз, потом возвращается в прайд. И львят безоговорочно принимают. А ведь попасть в прайд не просто: Д. Адамсон в книге «Рожденная свободной» пишет, как не могла попасть в прайд ее львица Эльса. Надо, чтобы в прайде было «вакантное место», надо, чтоб претендентка или претендент пришлись по душе членам прайда. Но что это значит и как регулируется численность прайда (в нем могут быть и шесть и тридцать членов), пока не известно.

Львы охотятся не только стаями, но и в одиночку. Охотятся из засады или скрадом (хотя считают, что на это львы не способны), подкарауливают животных у водопоя.

Охотничий участок львиного прайда — примерно километров 40–60 в диаметре. Одни исследователи считают, что львы очень привязаны к нему и почти никогда не выходят за его пределы. Другие утверждают, что львы следуют за кочующими стадами зебр или антилоп. Сейчас, когда львы живут на очень ограниченных пространствах — в заповедниках и национальных парках, трудно установить закономерность: ведь эти условия все-таки необычные. Возможно, ведут себя львы и так и этак. Но несомненно, что в жизни львов бывают трудные периоды. И тогда они охотятся на птиц и грызунов, доходят даже до того, что ловят насекомых. Забыв о своем царском величии, поедают падаль, нападают на домашних животных. (Правда, в большинстве своем это проделывают слабые, старые и одинокие львы.)

Говоря о львах, нельзя не упомянуть львов-людоедов. Да, такие бывают. Хотя их немного. И опять-таки это либо старые львы, либо львы, когда-то раненные человеком. Львы-людоеды — явление редкое. Но слухи о них распространяются молниеносно, обрастают легендарными подробностями и вызывают панику на сотни километров вокруг. В принципе же человеку лев не опасен. По крайней мере в наше время.

Так кто же он на самом деле? Жестокий и опасный хищник или благородный и мужественный повелитель животного царства? Ни то, ни другое. «Одни осуждают льва за его жестокость и привычку поедать падаль, другие восторгаются его красотой и мощью, — пишет Джордж Шаллер, — я не разделяю мнения ни тех, ни других. Я люблю львов такими, какие они есть».

Тигр, как и лев, когда-то был широко распространен — всего сто лет назад А. Врем писал, что тигр обитает на огромных территориях — от Закавказья до Тихого океана, от Явы и Суматры до Байкала. Еще полвека назад, по самым скромным подсчетам, на этих пространствах обитало более ста тысяч тигров. А через несколько десятилетий тигр стал настолько малочислен, что на него была запрещена охота: с 1947 года в СССР, с 1971-го — в Индии, Непале, Бангладеш.

До этого тигра уничтожали в любое время года, в любом месте. Уничтожали по разным причинам: из-за шкур, которые всегда высоко ценились, из-за того, что китайская медицина проповедовала изготовление магических снадобий из различных частей тигра (даже усы шли в дело). Немало тигров пало от рук тщеславных охотников — например, один индийский магараджа хвастал, что убил тысячу триста тигров. Другой охотник — чиновник английской администрации в Индии — очень гордился, что за несколько лет убил более двухсот зверей. Уничтожали тигров, организуя массовые облавы, расставляя сети, их убивали самострелами, душили в петлях. Не удивительно, что в Индии, где еще в XIX веке ежегодно добывали полторы-две тысячи тигров в год, к концу века насчитывалось 40 тысяч этих зверей, а сейчас осталось не более полутора тысяч, и численность их продолжает падать. Вообще же тигров на Земле сейчас около 14 тысяч. Кроме Индии, где сохранилось больше всего тигров, они еще имеются в Непале, КНДР, на Суматре, на севере Ирана и Афганистана и в некоторых других местах. Но всюду, очевидно, они очень малочисленны. На Яве, например, обитает всего несколько зверей. Впрочем, возможно, что сейчас их уже и не осталось, так же как, вполне вероятно, не осталось тигров и на Бали, где до недавнего времени жил самый редкий тигр — балийский.

Трагически сложилась судьба и самого крупного тигра — амурского. Его объявили вредным и опасным хищником и всюду всячески преследовали. В прошлом веке в Средней Азии, Казахстане, на Дальнем Востоке собирались специальные отряды, уничтожавшие тигров. Нередко против тигров бросали целые воинские части. За убийство этих зверей платили солидные премии. И не только в прошлом веке, но и в нашем: так, в 1929 году в Семиречье (сейчас этой области нет — часть ее вошла в состав Казахской ССР, часть — в Киргизскую ССР) за каждого убитого тигра выдавалась награда в 100 рублей.

В результате тигр на территории нашей страны сохранился лишь в единственном месте — в Приморье. Это уникальный амурский тигр. Но осталось там, даже по самым оптимальным прогнозам, около 200 зверей. (А ведь еще в последнее десятилетие прошлого века там ежегодно добывали по 150 тигров.)

Сейчас люди делают все, чтобы амурский тигр выжил. И возможно, его удастся спасти. Может быть, удастся спасти и индийского тигра, — во всяком случае, индийские зоологи прилагают для этого много усилий. К сожалению, существуют браконьеры. Чем меньше остается зверей, тем выше становятся цены на шкуру. Ради денег люди идут на преступления. Имеющий деньги преступление поощряет.

Чтобы как-то бороться с истреблением тигров, правительства США и Англии запретили ввоз в эти страны тигровых шкур. Но, как свидетельствует американский ученый Д. Эрнфелд, до сих пор можно увидеть в Соединенных Штатах шкуры убитых недавно тигров.

Кто-то очень метко назвал тигров полосатым совершенством. Да, кажется, в тигре все совершенно: колоссальная сила сочетается с грацией и изяществом, осторожность с отчаянной храбростью, хитрость с эдаким звериным благородством. (Недаром же знаменитый охотник и натуралист Джим Корбетт назвал тигра «джентльменом джунглей».) К тому же тигр — «интеллектуал»: он обладает какой-то удивительной интуицией, он способен ориентироваться в сложной обстановке и мгновенно оценивать ситуацию.

Огромный, весящий почти три центнера (а есть и гораздо крупнее), трехметровый зверь может совершать прыжки метров на десять, может подолгу неподвижно лежать в засаде, поджидая добычу, почти совершенно бесшумно ползти в траве или пробираться сквозь непролазную чащу. Это хищник ловкий и могучий, удачливый и прожорливый. Но он еще и гурман: тигр презрительно относится к лежалому и мороженому мясу. Он предпочитает по многу дней голодать, если охота окажется неудачной, но редко может унизиться до поедания падали или ловли грызунов. К охоте тигр относится очень серьезно. Например, лев перед охотой не наводит туалета, ему совершенно безразлично, почувствуют звери его запах или нет. Тигр же к охоте готовится тщательно: зимой подолгу катается на снегу, стараясь уничтожить специфический запах, летом моется в реке. Свой охотничий участок тигр охраняет не только от сородичей, но и от других хищников. Особенно не терпит он волков. Допускается на участок только тигрица и появляющиеся весной тигрята.

Отец в воспитании потомства участия не принимает, но относится к малышам снисходительно. К двум месяцам тигрята уже начинают переходить на мясную пищу, хотя и продолжают сосать молоко. Этот мясо-молочный рацион длится месяцев шесть, но и перестав сосать материнское молоко, тигрята еще долго — года полтора — будут ходить рядом с матерью, обучаясь у нее охотничьим премудростям.

Пока тигрята маленькие, к их матери лучше не приближаться, а потом… Вот мы и подошли к вопросу, насколько опасен тигр для человека и какой вред приносит он, нападая на домашних животных.

Невозможно отрицать, что в прошлом тигры были опасны для людей. Убедительных примеров тому достаточно. Но нельзя не учитывать целый ряд обстоятельств, в силу которых тигры делались людоедами. Как установили индийские зоологи, людоедами тигры становятся либо в результате уничтожения лесов, что лишает хищников их охотничьих угодий и заставляет искать пропитание любым способом, либо людоедами делаются покалеченные тигры.

Немалую роль в распространении легенд о преследовании тигром людей сыграла и их манера следить за человеком — тигры могут долго ходить за людьми по пятам из чистого любопытства. Конечно, обнаружив за собой слежку хищника, человек приходил в ужас. Однако еще никто никогда не мог заявить, что тигр хотя бы делал попытку напасть. Мало того — когда люди избавились от угнездившегося в душах страха перед этими хищниками, то стали обращать внимание на множество эпизодов, подчеркивающих не агрессивность, а миролюбие тигров. То в одном месте произошла встреча с этими животными и тигр уклонился от нее; то в другом месте появились следы тигра рядом со следами человека, а сам тигр не показывался; то тигры выходят на автомагистрали, с любопытством наблюдая за машинами; то, сталкиваясь нос с носом с людьми, уступают им дорогу. Опытные охотники рассказывают, что тигры вообще, почувствовав запах человека, стараются уйти подальше и спрятаться. Советский зоолог, крупный знаток тигров, С. Кучеренко делает еще более определенные выводы: «Человек для амурского тигра неприкосновенен». (Правда, если рядом с человеком собака, тигр теряет всякую осторожность и бросается на пса: кошачья натура, видимо, сказывается.)

Похожие выводы делает и в отношении индийского тигра Д. Корбетт. Он справедливо замечает, что тысячи людей не могли бы работать в джунглях, где тигров в свое время было предостаточно, если бы они часто нападали на человека.

Теперь о нападении на домашний скот. В прошлом, видимо, такое происходило нередко. Но нападали в основном старые и больные хищники, которым становилось трудно охотиться на диких животных. Сейчас тигров вообще стало так мало, что, как сообщает С. Кучеренко, отбившаяся от стада корова часто по многу дней пасется в тайге на охотничьем участке тигра и остается в целости и сохранности.

Конечно, нелепо было бы отрицать хищный нрав тигра, преуменьшать опасность встречи с некоторыми из них. Но так же нелепо наделять тигра несвойственными ему дьявольскими чертами и еще более нелепо из-за этого уничтожать его. Сейчас эти звери взяты под охрану, они должны быть сохранены на Земле, ибо тигр «как памятник природы имеет огромную научную ценность, которая с каждым годом увеличивается», — пишет советский ученый А. А. Слудский.

Сто с лишним лет назад Альфред Брем, говоря о сильно размножившихся в Африке обезьянах бабуинах, наносящих серьезный вред полям, сделал вывод, что между массовым размножением обезьян и уничтожением в тех местах леопардов имеется прямая связь. Тогда это утверждение казалось странным и далеко не всеми было понято. Уже в наше время Д. Хантер — сначала знаменитый охотник и истребитель хищных животных, затем не менее знаменитый защитник их — писал: «В дни моей молодости мы придерживались того взгляда, что леопард хорош только в виде шкуры, вытянутой для просушки, но теперь мы обнаружили, что леопард играл немалую роль в поддержании равновесия в природе. Леопарды, оказывается, убивали каждый год тысячи бабуинов, а теперь, когда леопарда почти полностью уничтожили, бабуины стали… довольно серьезной проблемой».

Бабуин, конечно, не единственная пища леопардов — многие животные, в том числе и крупные копытные, становятся его добычей.

В Европе давно «знали» этого хищника. Но слово «знали» можно написать только в кавычках: долгое время считали, что леопард — помесь льва с пантерой. (Хотя пантера — это и есть леопард, только черной окраски.) Относительно его нрава еще в средние века крупнейший ученый того времени К. Геснер писал: «Лев очень похож на храброго, откровенного и честного мужчину, леопард же на хитрую, злую и коварную женщину». Кроме того, леопард «с особой подлостью терзает животных и проливает их кровь… Он чрезвычайно охотно пьет вино и напивается допьяна… Леопард до такой степени ненавидит людей, что разрывает даже нарисованное красками изображение человека». Единственно, кого боится леопард, говорит Геснер вслед за Плинием, это гиену. Даже мертвую: «Если вешают рядом шкуры гиены и леопарда, то из шкуры леопарда от страха выпадают волосы».

Леопард стал редким сравнительно недавно: в начале нынешнего века из Азии и Африки поступало в Европу и Америку по 10–11 тысяч шкур леопардов в год. В середине нашего века мех леопарда стал очень модным, и добыча этих зверей увеличилась в 10 раз. Только в Китае ежегодно заготавливали до 20 тысяч шкур. Из Африки нелегальным путем ежегодно вывозилось до 50 тысяч шкур. А сколько уничтожалось вообще? А сколько зверей убивалось для того, чтобы продать кости и различные органы китайским медикам и фармацевтам, изготовляющим из них лекарства?

Леопард меньше льва и тигра. Однако хищник более активный. В отличие от льва и тигра, зверь этот хорошо лазает по деревьям, прыгает с них на свою жертву и добычу утаскивает на деревья, пряча ее там от шакалов и гиен. Леопард чаще, чем тигр или лев, нападал на домашних животных, если охота на диких была неудачна. Леопарды-людоеды — исключение, но если уж они становились людоедами, то очень опасными: например, в начале нашего века два леопарда в штате Кумаоне в Индии убили пятьсот двадцать пять человек. Жители стран, где водятся леопарды, боятся их больше, чем других хищников. Опасаются их и охотники, так как леопард нападает неожиданно, прыгая с дерева.

Однако все это в прошлом. «Новых достоверных сведений о неспровоцированных нападениях леопарда на людей на Кавказе нет… Достоверных сведений о нападении леопардов на людей в Средней Азии нет. Нет их и для Дальнего Востока… Так обстоит дело с вопросом о „людоедстве“ леопардов в нашей стране», — писал профессор Г. П. Дементьев.

Очевидно, вопрос о «людоедстве» леопардов в других странах тоже снят с повестки дня. Не случайно во многих странах этот зверь взят под охрану, а кое-где проводится работа по его реакклиматизации.

У леопарда есть и второе имя — пантера, точнее, черная пантера. Это не какое-то особое животное, а обыкновенный леопард, только черного цвета. (В одном выводке могут быть и пятнистые и черные детеныши.) Называют леопарда и барсом.

Ирбиса тоже называют барсом. Но барсом снежным. Это очень красивый зверь с дымчато-серой, покрытой черными пятнами шкурой. Мех у него пушистый, плотный и теплый. Свое название — снежный барс — он получил за то, что живет высоко в горах, поднимаясь летом до самой снеговой кромки гор. Зимой спускается пониже, следуя за дикими копытными животными, рядом с которым живет постоянно и на которых охотится. Но в то же время это исключительно горный зверь.

Ирбис не очень любит мясо домашних животных. Хотя иногда, когда сильно голоден, нападает и на домашних. Но это бывает в крайних случаях. Как правило, когда на горные пастбища приходят пастухи со своими стадами или отарами и вытесняют диких животных, с ними уходит и ирбис. Снежный барс избегает человека и никогда на него не нападает. Исключительные случаи столкновения снежного барса с человеком были зафиксированы лишь тогда, когда человек покушался на детенышей барса: тут уж мать не останавливалась ни перед чем. Ирбисы вообще хорошие родители. Мамаша не только выкармливает, обучает, защищает потомство — логово свое она утепляет собственной шерстью, нещадно вырывая ее со своего брюха. Будто понимает: в горах холодно, а барсята голенькие и беспомощные.

Ирбисы живут парами и потомство воспитывают вместе. Барсята растут быстро, скоро начинают бегать за родителями. Вместе с ними принимают солнечные ванны, до которых ирбисы большие охотники. Всей семьей катаются с горок.

Из-за теплого красивого меха ирбисов почти полностью истребили. Сейчас это крайне редкий зверь. В природе его встретить очень трудно. В зоопарках мира ирбисов тоже очень мало. Жизнь этих зверей еще плохо изучена.

А вот еще один представитель кошачьих… Хотя его можно принять и за собаку. Однако и в кошачьем звании отказать трудно. В общем, какой-то гибрид. Ноги длинные, туловище укороченное. Это как у собак. Следы кошачьи, но когти на ногах как у собак — не втяжные. Сидят эти звери, как собаки, а лазают по деревьям, как кошки. Окраска шерсти пятнистая — кошачья, сама же шерсть, как у гладкошерстных собак. Зверь резковат i по-собачьи и чистоплотен, как кошка. Мурлычет, как кошка, однако болеет собачьими болезнями. В общем, парадоксальное животное. Имя ему — гепард. И знаменит он, кроме всего прочего, тем, что испокон веков преданно и честно служил человеку. И в далеком и в сравнительно недалеком прошлом гепард был отличным помощником человека на охоте.

Когда люди стали использовать гепарда на охоте, сказать трудно. Но, видимо, очень давно: известно, что три с половиной тысячелетия назад он уже служил людям. На территории теперешней Сирии и Ирана, Ирака и Иордании, Афганистана и Туркестана, в Индии, в Китае много сотен лет назад гепард был обычным и непременным участником охотничьих забав. Особенно популярна охота с гепардами была в Индии, где она процветала много веков. И еще в середине XVII столетия там устраивались грандиозные охоты, в которых принимали участие до тысячи гепардов.

В Европе этот зверь тоже был известен издавна: во всяком случае, уже в V веке византийский император Анастасий охотился с гепардом, привезенным из Индии. Во Франции широко охотиться с гепардами начали в XI веке. Примерно тогда же или чуть позже такая охота стала модной и в Италии. Гепард был так популярен в Европе, что часто изображался на фресках, гобеленах, картинах. Он неоднократно упоминается в литературных произведениях того времени.

Широко распространена была охота с гепардами и на Руси (здесь этот зверь назывался пардусом). Видимо, он был у нас так популярен, что заслужил честь быть изображенным на Софийском соборе в Киеве.

О нем часто упоминают в летописях.

С гепардами охотились монголы. Процветала такая охота и в Закавказье, и в Средней Азии, и в Казахстане.

Гепарды не только легко приручались — они верно служили своим хозяевам и очень привязывались к ним: спокойно ходили на поводках и, даже разыгравшись, никогда не наносили человеку пустяковой царапины. Но почему-то так случилось, что гепарда стали считать опасным хищником. И начали истреблять при каждом удобном случае. С приходом в Индию англичан на гепардов стали организовывать «спортивные» охоты — загоняли зверей на быстрых лошадях и убивали кольями.

Правда, в 1932 году в Индии был принят закон, запрещающий убивать гепардов. Но спохватились слишком поздно: последнего гепарда здесь убили за два года до принятия закона. Вскоре гепарды исчезли и в других странах. А там, где еще сохранились, стали очень редкими и встречаются только в заповедниках и национальных парках.

Может возникнуть вопрос: почему именно гепарда человек использовал на охоте? Ведь помогать человеку на охоте — дело собак, а не кошек. Но, во-первых, вспомним: когда-то в Древнем Египте кошки отлично выполняли обязанности охотничьих собак. Во-вторых, мы уже говорили, что гепард — кошка необычная: кроме кошачьих черт, у него есть и собачьи, в том числе и способность привязываться к человеку как собака. Наконец, у гепарда есть еще одна особенность. Считают, что это одно из самых быстроногих животных: советский ученый А. Слудский пишет, что гепард может развивать скорость до 115 километров в час. Правда, такую скорость гепард может удержать лишь несколько минут — он не стайер, а спринтер. Но обычно долго бежать гепарду не надо — он неслышно подползает к пасущемуся стаду на подходящее расстояние, безошибочно выбирает самое слабое животное (больше шансов на успех) и лишь тогда делает рывок. Промахи очень редки. Но если они случаются, гепард не преследует свою жертву, а не торопясь отправляется по своему многокилометровому охотничьему участку — ведь где-нибудь да попадется ему небольшая газель или еще какое-нибудь небольшое животное. Сам гепард зверь довольно крупный: почти полтора метра в длину, сантиметров 85–90 в высоту. Но все-таки он недостаточно силен, чтобы нападать на зебр или гну.

Пообедав, гепард тут же ложится отдыхать. Если гепарды живут парами, то охотятся вместе и вместе отдыхают. Если же где-нибудь в зарослях или в подходящем углублении в земле у самки в это время уже появились крошечные пушистые котята, которых она, счастливо мурлыкая, все время вылизывает, — самцу не до отдыха: захватив кусок мяса побольше, он несет его подруге. А то и всему семейству: гепардики, еще продолжая сосать молоко, уже начинают пробовать мясо. Случается, что отец не находит свое семейство там, где оставил. Но это не испугает гепарда: значит, самка перебралась куда-нибудь неподалеку, на другую «квартиру» — туда, где безопаснее и чище.

Месяцев в пять юные гепарды начнут выходить на охоту вместе с родителями. Вначале будут только присматриваться, ну а потом уж сами станут добывать себе пропитание. Окончательно повзрослеют они лишь к трем годам. Если, конечно, уцелеют. А уцелеть у них не очень уж много шансов.

В 1960 году на всем земном шаре жило примерно 50 тысяч гепардов — цифра солидная, и о судьбе этих животных вроде бы беспокоиться не следовало. Но прошло пятнадцать лет, и численность гепардов уменьшилась вдвое. Сейчас она продолжает снижаться и, по мнению американского ученого Н. Майерса, в ближайшее десятилетие число этих хищников снова уменьшится вдвое, то есть их останется немногим более десяти тысяч. Нетрудно сообразить, что если гепарды будут исчезать даже с такой быстротой, то через два-три десятилетия они станут ископаемыми зверями. А ведь количество гепардов будет сокращаться с каждым годом все быстрее. Основных причин исчезновения гепардов две: распашка саванн, то есть исчезновение исконных мест обитания этих зверей, и уничтожение гепардов скотоводами. И хоть гепарды наносят скотоводству меньший вред, чем львы, леопарды или гиены, их уничтожают гораздо активнее и гораздо чаще, так как эти хищники охотятся днем.

Таковы некоторые хищные кошки. Такова печальная судьба многих из них.

Слоновая кость и купание в крови носорога

Лет сто назад в Одессе из цирка сбежал слон. Возвращаться в цирк он не хотел ни за что. И тогда его окружили солдаты и расстреляли. По этому поводу говорили всякое. Одни утверждали, что слон взбесился, другие уверяли, что в цирке к нему плохо относились, мучили и слон удрал с отчаяния. Говорили еще (и это похоже на правду), что слон был вполне мирный и вполне в здравом уме. А владельцы цирка устроили все это представление для рекламы. Слона они не жалели: он был старый и уже не годился для работы.

Так или иначе, но об этом происшествии еще долго писали не только в Одессе, но и далеко за ее пределами. Большинство людей жалели слона. Но не знали эти сердобольные люди, что в то же время в Африке ежедневно убивают примерно полтораста таких же добрых и сильных великанов. Пятьдесят тысяч слонов в год — такова официальная цифра убитых слонов во второй половине XIX века. Фактически же слонов убивали едва ли не в два раза больше. Убивали главным образом из-за клыков — так называемой слоновой кости.

Слоновую кость умели ценить уже древние греки и римляне: в «Илиаде» рассказывается, что кони троянцев были украшены изделиями из слоновой кости, ею же были украшены дворцы Одиссея и Менелая. Некоторые статуи (они даже назывались хризоэлефантными) делались из золота и слоновой кости.

Богатые римляне кичились тем, что использовали слоновую кость для различных поделок. «Делать ножки стола из серебра, — издевался над спесивыми богачами римский поэт-сатирик Ювенал, живший в I веке, — считается теперь вульгарным. Их надо делать из слоновой кости. Того требует зазнайство нынешних богатеев».

Уже по одному этому можно судить, что охота на слонов велась очень давно. Причем велась активно. И тем не менее в книге «Дневник путешествия по Кене» некий Майнерцхаузен писал, что в 1903 году видел огромные стада слонов. Правда, это было и тогда уже явлением довольно редким: уже гремели выстрелы, тысячи ловчих ям чернели на африканской земле и десятки тысяч могучих животных ежегодно умирали мучительной смертью на кольях в этих ямах. А потребность в слоновой кости продолжала расти, и огромные стада слонов редели, исчезали, потому что прирост не покрывал выбитых людьми животных.

Спрос на слоновую кость не падает и теперь. Например, в середине нашего века только в Англии ежегодно продавалось около трех тысяч килограммов слоновой кости. А ведь слоновую кость покупают не только англичане.

И тем не менее почему-то появилось мнение, что сейчас слонам не угрожает опасность исчезновения с лица Земли: они взяты под охрану, и теперь в национальных парках Африки живет около миллиона слонов. Но вот Дэвид Шендрик, главный егерь национального парка Цаво, находящегося в Кении, подсчитал, что только в 1974 году и только в одной части этого парка браконьеры убили около 1000 слонов. В Цаво живет 14 тысяч слонов, и, если браконьерство будет продолжаться в таких же масштабах, слоны в этом парке могут исчезнуть очень скоро.

В Кении, как заявил один из членов парламента, развито официальное браконьерство: чиновники за взятки разрешают убивать слонов и тайно вывозить из страны слоновую кость. Так, по официальным данным, в Гонконг в 1975 году было вывезено 107 тонн слоновой кости, а фактически 461. (Для этого надо было уничтожить не менее 40 тысяч слонов.) В 1976 году — уже 710 тонн слоновой кости, для добычи которой надо было убить около 70 тысяч слонов. В Японию, по официальным данным, ввезено 7 тонн, а на самом деле — 147. В 1976 году лишь в одном парке в Кении уничтожено 16 тысяч слонов.

В Уганде дела обстоят еще хуже: в 1975 году в национальном парке Кабальта было 14 тысяч слонов. В 1976 году их осталось 2,5 тысячи.

И до сих пор, несмотря на специальную конвенцию, подписанную в 1973 году 53 странами, ежегодно уничтожается 60–70 тысяч слонов. Это по официальным данным. Фактически же — гораздо больше: ученые считают, что после подписания конвенции незаконная добыча слоновой кости увеличилась вдвое.

Есть и другие проблемы. Например, перенаселение слонов. Нередко в национальных парках на сравнительно небольших площадях скапливается слишком много этих животных, и они начинают гибнуть от голода. Правда, тут ученые столкнулись с удивительным и ранее не известным явлением — саморегуляцией слонов. Обычно слоны могут рожать детенышей, достигнув 11–15 лет, а при перенаселении лишь в 18–20. Обычно самки приносят потомство каждые 3–4 года, а при перенаселении лишь через 6–9 лет. Увеличивается гибель молодняка и самок в результате сердечно-сосудистых заболеваний. Но саморегуляция происходит довольно медленно. Правда, перенаселение слонов — явление не такое уж частое. К тому же зоологи следят за этим и вовремя принимают необходимые меры. Гораздо страшнее браконьерство.

А браконьерство развивается очень быстро. По данным английского зоолога Яна Дугласа Гамильтона, только в 1976 году в общей сложности было истреблено 400 тысяч африканских слонов. И не удивительно: ведь цены за последние 10 лет на слоновую кость увеличились в 10 раз. Кроме того, туристы охотно покупают корзины для бумаг, сделанные из ног слонов. Из одного слона получается четыре корзины для мусора!

А из ног носорогов делают пепельницы, которые тоже пользуются большим спросом. Правда, носорогов убивают не ради того, чтобы делать пепельницы — это «побочный продукт». Носороги, пожалуй, самые крупные на земле жертвы предрассудков.

Сейчас осталось 13–16 тысяч носорогов в Африке и около тысячи в Азии.

А ведь еще в 1876 году в Индии за уничтожение носорогов давали награду. Совсем недавно, в 20-х годах нашего столетия, француз Каннон охотился в Африке на слонов и попутно «постреливал» носорогов. И вот так, между прочим, он убил 350 животных.

Англичанин Хантер охотился на носорогов специально по заданию правительства Кении. И за два года (1947–1948) убил восемьсот носорогов. Всего же на его счету 1600 этих животных.

Однако все это, видимо, пустяки по сравнению с тем, сколько носорогов было уничтожено людьми, продававшими носорожьи рога.

Издавна в странах Востока существовало (а кое-где существует и сейчас) поверье, будто носорожий рог обладает чудодейственной силой. Во-первых, кубок, сделанный из этого рога, якобы спасает своего владельца от яда: отравленная жидкость в этом кубке обязательно вспенится (по другой версии, кубок треснет). Во-вторых, порошки, изготовленные из рога, якобы излечивают от многих болезней и возвращают молодость. Надо ли говорить, сколько людей боялось быть отравленными, сколько жаждало лечиться или стать снова молодыми! И до сих пор в Бирме, Японии, Сингапуре, Гонконге рог носорога ценится выше золота: за одну унцию (31 с небольшим грамм) платят сотни долларов. Поэтому, несмотря на запреты, браконьеры продолжают свое черное дело.

Азиатская медицина считает, что кожа и кости, внутренности и жир носорога — все годится для изготовления снадобий, излечивающих от недугов. Но после рога особенно ценится кровь этого животного: она, кроме того, что излечивает от болезней, делает человека сильным и смелым. Считается, что очень помогает выпитая кровь, но особенно — купание в крови носорога.

В Азии носорогов почти не осталось. Однако азиатские фармацевты по-прежнему нуждаются в «сырье» и получают его (через браконьеров, конечно) из Африки, хотя в национальных парках, где живут еще оставшиеся носороги, их тщательно охраняют.

Носорогов хорошо знали еще древние римляне. Знаменитый римский историк и популяризатор науки Плиний писал, что первых носорогов привезли в Рим в 61 году до н. э. Уже в те времена было известно о торговле рогами носорогов, но римлян интересовали не рога, а сами носороги. «На обширной арене, о Цезарь, носорог выигрывает в честь тебя такие бои, что этого нельзя было и предвидеть. Как свирепствует чудовище, распаляясь в страшной ярости! Как силен его or, на котором он подбрасывает быка словно мяч!» — писал римский поэт Марциал.

После падения Рима в Европе о носорогах забыли. Причем настолько прочно, что когда в XIII веке Марко Поло, вернувшись из своего знаменитого путешествия, рассказывал про носорогов, ему не верили. Лишь в XVI веке европейцы снова познакомились с носорогом.

В 1513 году португальский король получил из Индии носорога. Зверь этот произвел сенсацию. Знаменитый немецкий художник Альбрехт Дюрер нарисовал носорога, и на долгие времена его картина стала наглядным пособием. По этой картине европейцы могли представить себе, как выглядит носорог. Теперь носороги запечатлены на многочисленных картинах, фотографиях, сняты на кинопленку. Но самих носорогов становится все меньше и меньше. И может так случиться, что современные картины и фотографии станут наглядными пособиями для людей будущего. По ним люди представят себе, как выглядели носороги, жившие когда-то (то есть еще в XX веке) на нашей планете!

Носороги — не единственные жертвы «медицинских предрассудков»: немало зверей было погублено ради изготовления различных эликсиров и снадобий. Истребление животных ради этого продолжается и сейчас. Причем нередко жертвами предрассудков становятся редчайшие животные. Такие, например, как сомалийский дикий осел, численность которого едва превышает 200 голов. Но так как, по повериям, жир его излечивает от туберкулеза, на сомалийского осла продолжают охотиться.

О тиграх мы уже говорили.

Бурая гиена, обитающая в Марокко и насчитывающая не более 500 особей, считается священной. Тем не менее гиен уничтожают, так как колдуны используют волосы ее гривы для своих обрядов, а мозгом гиены они лечат больных.

Не известно, сколько осталось в Южной Америке гигантских броненосцев, но, безусловно, немного. Однако это не смущает тех, кто верит в магическую силу броненосца и старается убить его, чтобы сделать из когтей амулеты.

И список этот можно было бы продолжить.

Родственники просят пощады

Орангутан в переводе с малайского значит «лесной человек». Эти великолепные человекообразные обезьяны живут лишь на двух островах земного шара — на Суматре и Калимантане. Там наблюдал их замечательный натуралист и зоогеограф Альфред Уоллес. И в своей книге «В стране орангутана и райской птицы» он, сам того не подозревая, перечислил причины, по которым этим обезьянам грозит полное вымирание в течение ближайшего столетия. «Весьма примечательно, — писал Уоллес, — что столь крупные, своеобразные и высоко развитые животные, как орангутан, имеют столь ограниченную область распространения — всего два острова… В настоящее время мне представляется вероятным, что необходимым условием комфортабельного существования этих животных являются значительные массивы сплошных, а равным образом высокорослых девственных лесов». Таким образом, Уоллес подчеркнул и географическую ограниченность орангутанов (два острова), и специфику экологических требований (массивы высоких девственных лесов). А таких лесов на Суматре и Калимантане остается все меньше и меньше, — значит, все меньше и меньше мест обитания остается для орангов.

С начала XIX века по различным причинам — под предлогом спасения местных жителей от опасностей, необходимости анатомических исследований, для музейных экспонатов, просто ради спортивного интереса начался массовый отстрел обезьян. А в конце века — массовый отлов этих животных. Впрочем, отлавливали орангов издавна. Еще с древних времен повелось: каждый уважающий себя раджа на индонезийских островах для престижа держал при своем дворе несколько десятков «лесных людей» (на цепях, конечно). Взрослого оранга пленить трудно, а заставить жить в неволе невозможно. Поэтому охотники выслеживали самку с детенышами и, убив мать, забирали обезьянок. А так как орангутан в неволе быстро погибает, то у охотников постоянно была работа.

Однако это не очень сильно влияло на количество орангутанов, и, очевидно, даже во времена Уоллеса их было еще немало. Но вот прошло сто лет (книга Уоллеса вышла в 1869 году), и количество орангутанов катастрофически сократилось: в 1966 году в лесах Суматры и Калимантана насчитывалось всего 4–5 тысяч обезьян.

И в том же 1966 году известная исследовательница человекообразных обезьян Барбара Харрисон опубликовала любопытные данные. Оказывается, несмотря на запрещение ловить орангутанов, несмотря на категорическое запрещение правительства Индонезии убивать самок, охота на этих обезьян продолжается. В 1966 году в зоопарках мира имелось примерно 250 орангутанов. Через пять лет — в 1971 году — их уже было 459 (пятеро родились в неволе, остальные доставлены из джунглей). Надо полагать, что эти 454 обезьяны появились в клетках после публикации Харрисон своих данных: обезьяны, жившие в зоопарках в 1966 году, к 1971 году все погибли — в неволе обезьяны живут максимум 3,5–4 года. (А на воле до 30 лет!)

Таким образом, в зоопарки поставляют в среднем по 90 обезьян в год. Но это номинально. Фактически из отловленных обезьян выживает лишь половина. (А по данным Д. Эрнфелда — 1 из 6.) Значит, чтобы доставить в зоопарк девяносто обезьян, надо было поймать по меньшей мере 180, а может быть, и все 500. (За 5 лет — с 1966 по 1971 год это составляло минимум 800, максимум 2500.)

Но это еще не все: как правило, в зоопарки привозят молодых обезьян, отобрать у живой матери детеныша, который при рождении, кстати, весит всего 1,5 килограмма (самка примерно 78 килограммов), практически невозможно: мать будет защищать детеныша до последнего дыхания. Поэтому самку убивают, чтобы завладеть детенышем. Но кто может поручиться, что охота всегда происходит «удачно» — самка убита и детеныш схвачен? Ведь живут оранги на вершинах деревьев, и часто охотник только ранит животное. Оно уходит в джунгли, там умирает, а вместе с ним погибает и детеныш. Охотники же отправляются на новые поиски. И опять может быть неудача. Может быть ранен или убит детеныш, он может разбиться, я падая с дерева вместе с убитой матерью. И начинается погоня за ноной жертвой. Сколько их? Кто подсчитает? А при этом надо еще помнить: оранги растут медленно, окончательно взрослеют лишь к 10 годам (до 4-х лет они вообще не покидают родительниц). Поэтому за всю свою жизнь орангутан, как считает Харрисон, может родить всего 4–5 детенышей.

Однако охотники гоняются не только за малышами — если им встретится взрослая обезьяна — постараются поймать и ее (особенно неразборчивы ловцы обезьян стали в последнее время, когда орангов осталось мало, — тут уж не до выбора!).

Взрослых орангов обычно подкарауливают и ловят на земле — на земле они неуклюжи и беспомощны. Но так как эти обезьяны не очень часто спускаются на землю, охотники выработали свою методику ловли орангов.

Увидав обезьяну на дереве, часть ловцов всячески препятствует тому, чтобы она перебралась на соседнее дерево, в то время как другая часть ловцов обрубает на дереве, где сидит обезьяна, все сучья и ветки, как бы изолируя его от остальных. И обезьяна уже не может никуда перебраться. Затем начинается ожидание. Оно может длиться довольно долго, но рано или поздно измученная голодом и жаждой обезьяна вынуждена будет спуститься на землю.

Барбара Харрисон и Бернгард Гржимек сделали все, чтоб привлечь внимание к судьбе орангов. Они добились многого. Благодаря им правительства Малайзии и Индонезии запретили ловлю орангов и вывоз их за пределы страны. Не без их влияния (и, естественно, влияния мирового общественного мнения) директора крупных зоопарков мира подписали конвенцию, по которой обязуются не приобретать орангутанов, вывезенных контрабандным путем. К сожалению, существует еще немало частных зоопарков и зверинцев, владельцы которых безо всякого угрызения совести скупают контрабандных животных, и в частности — орангов: ведь они — прекрасная приманка для посетителей, а судьба редких животных владельцев этих зоопарков не волнует.

Но не только для зоопарков отлавливают орангов — еще до сих пор у богатых индонезийцев считается престижным держать в своих домах на цепях этих «лесных людей».

Индонезийская служба охраны природы уже много лет занимается конфискацией содержащихся в неволе у частных лиц орангов, пытается вести борьбу с браконьерами. И хотя результаты этой борьбы пока весьма скромные, они все-таки вселяют надежду, что оранги на Земле сохранятся.

Опасение вызывает судьба не только орангутанов, но и других человекообразных обезьян. И в частности — горилл. О судьбе горных горилл, численность которых составляет сейчас две-три сотни, мы поговорим отдельно. Но и судьба равнинных горилл тревожит ученых. И хотя этих обезьян сейчас, по приблизительным подсчетам, тысяч 10–15 (по сравнению с некоторыми другими редкими животными это не так уж и мало), беспокоиться за них есть все основания. Дело в том, что этих обезьян активно уничтожают потому, что считают горилл опасными вредителями (гориллы действительно иногда нападают на банановые плантации). Сплошная вырубка влажно-тропических лесов, где обитают гориллы, также значительно сокращает их численность.

Орангутан и горилла — далеко не единственные обезьяны, нуждающиеся в защите и спасении: из почти 200 видов приматов, живущих сейчас на Земле, 54 находятся под угрозой полного исчезновения. Среди них такие, например, обезьянки, как миниатюрные львиные тамарины, которых осталось в джунглях Бразилии не более 600 особей, некоторые виды лемуров тоже стали чрезвычайно редкими и представляют огромный интерес для науки (например, широконосый кроткий лемур и мангустовый лемур).

Среди редчайших представителей приматов, нуждающихся в охране, едва ли не самая редкая сейчас обезьяна (точнее, как и лемуры — полуобезьяна) ай-ай, или руконожка. (Иногда ее называют в специальной литературе айе-айе.)

Открыл ее в 1780 году на Мадагаскаре путешественник П. Соннера. Может быть, потому, что этот зверек ведет исключительно ночной образ жизни, а может быть, потому, что уже тогда он стал достаточно редким, местные жители, которым Соннера показал его, были очень удивлены. Свое удивление они выражали громкими криками «ай-ай», и Соннера так и назвал это животное. Однако ай-ай удивила не только мадагаскарцев, но и европейских ученых, не знавших, куда отнести этого зверька. Более трех четвертей века спорили они, пока не было доказано, что ай-ай — примат. А до этого она числилась в грызунах.

Сейчас, как полагают, руконожек на земном шаре осталось не более полусотни экземпляров.

Редкими стали и крошечные обезьянки мармозетки, и некоторые виды мартышек.

Однако и те виды, которые сегодня еще благополучны, которым как будто бы еще не грозит исчезновение с лица Земли, могут в любой момент стать редкими животными.

С каждым годом увеличивается потребность медицины в экспериментальных животных. Лабораторные мыши, хомячки, морские свинки, кролики, кошки и собаки уже далеко не всегда удовлетворяют потребности науки. Нужны аналоги человека — приматы. Медики всего мира заняты важнейшим и благороднейшим делом — спасают жизнь и здоровье людей. Но при этом часто не думают о лабораторных двойниках человека, небрежно обращаются с обезьянами. Об этом много говорилось на специальных научных конференциях, которые были проведены в США в 1970 и 1976 годах. А недавно на одной из конференций, посвященных охране животных, приводился случай, когда американские медики без особой на то нужды погубили в короткий срок большое количество обезьян, в основном высших. А ведь ежегодно в США поступает более 200 тысяч обезьян, отловленных в природе (без учета гибели при отлове и перевозке). «Использование диких приматов в медицинских исследованиях в настоящее время угрожает существованию различных обезьян, в том числе человекообразных, в частности шимпанзе, общая численность которых достигает 250 тысяч», — пишет Д. Эрнфелд. (Советский ученый Э. Фридман считает, что общее число шимпанзе гораздо меньше, примерно 50 тысяч.) Тем не менее ежегодно отлавливается примерно 6 тысяч этих обезьян. (Вывоз на экспорт одной обезьяны сопровождается гибелью 4–6.)

Надо, правда, отметить, что в ряде стран низших обезьян еще очень много. И в некоторых случаях они наносят значительный вред сельскому хозяйству. В Индии этот вред исчисляется многими миллионами рупий. Армия обезьян нередко даже атакует индийскую столицу, и правительство вынуждено объявлять награду за уничтожение обезьян. (Хотя из-за религиозного почитания этого животного в Индии такое мероприятие успеха не имеет.) Тем не менее общее количество и низших обезьян на Земле неуклонно уменьшается. Огромную роль тут играет хищнический отлов. За восемь лет (с 1960 по 1968 год) только из Индии и только макак было вывезено более 2 миллионов. Из Уганды в 60-х годах, по данным Э. Фридмана, ежегодно вывозилось по 4 тысячи зеленых мартышек. Только в 1961 году и только через аэропорт Аддис-Абеба прошло 26 тысяч довольно редких обезьян колобусов. Из Перу ежегодно вывозится 40 тысяч обезьян. Это учтенные, живые. Но, по данным Международного союза охраны природы, в пути гибнет в 4–5 раз больше. К этому следует добавить, что в некоторых странах мясо обезьян, как пишет Д. Даррелл, — один из основных продуктов питания. Некоторых обезьян в больших количествах истребляют ради их меха.

Список истребленных животных очень большой: по данным Международного союза охраны природы (МСОП), за 350 лет уничтожено, стерто с лица Земли, перестало существовать 63 вида и 55 подвидов млекопитающих. Ученые объясняют уменьшение количества животных вообще и исчезновение многих видов, в частности, рядом причин: сведением лесов и распашкой степей, уничтожением естественных мест обитания диких животных, загрязнением воды и воздуха.

Конечно, это так: полное или частичное разрушение (так называемая деградация) мест обитания животных — один из наиболее существенных факторов для всех наших соседей по планете, а для млекопитающих — в особенности: именно из-за сведения лесов, распашки степей, уничтожения водоемов 153 вида млекопитающих (не считая подвидов) находятся в угрожающем состоянии.

Второй, не менее важный фактор — чрезмерная добыча. В прошлом это была самая главная причина исчезновения животных. По данным МСОП, в недалеком прошлом в результате хозяйственной деятельности человека исчезло лишь 19 процентов видов животных, а в результате охоты на них — 33 процента. Редкими в результате человеческой деятельности стало лишь 29 процентов видов млекопитающих, а в результате охоты — 43 процента.

Однако и сейчас охота, или, как правильнее было бы говорить, чрезмерная добыча, является очень важной причиной сокращения млекопитающих на Земле: 121 вид находится в угрожающем положении из-за охоты на них. Особенно это относится к обезьянам (в опасности все человекообразные, 8 видов узконосых Азии и Африки, 9 видов американских широконосых обезьян), к копытным (на грани исчезновения 19 видов полорогих и 10 видов оленей), к хищникам.

Американский ученый О. С. Оуэн пишет по этому поводу, что только в США и только в 1960 году на оружие и спортивную амуницию охотников было затрачено 300 млн. долларов. А в промышленности, производящей охотничье оружие, занято более 20 тысяч человек. Стоит ли удивляться, что список животных, становящихся редкими, растет. Например, оцелот еще сравнительно недавно был распространенным зверем, в 1967 году за убийство оцелота выдавали премию. В том же 1967 году через таможню США прошло свыше 115 тысяч шкур этого зверя. Сейчас этот зверь стал очень редким. А истребление продолжается. Сколько еще продержится оцелот на Земле?

Истребление животных началось не сегодня, не вчера, даже не позавчера. Но особенно активизировалось в нашем веке. Пятьдесят лет назад только в одной Европе за один год было добыто 29 миллионов шкур пушных зверей. В это же время из Африки вывезено 800 тысяч шкур антилоп, газелей и обезьян. Из Австралии — 2 миллиона 550 тысяч шкур кенгуру и поссума. Сейчас стало во много раз меньше животных. Но избиение их продолжается и сегодня.

Животных уничтожают не только свинцом, капканами, петлями, ядами, ловушками. В том же 1967 году, когда в США убили более 100 тысяч оцелотов, в эту страну «любители» животных завезли около 70 тысяч различных млекопитающих, пойманных в других странах и на других материках. Большинство из них вскоре погибло, остальных выбросили или убили. И тем не менее «торговля дикими животными, особенно в США, с недавних пор превратилась в большой бизнес», — пишет Д. Эрнфелд. «Проблема эта стоит так же остро, как и проблема охраны природы», — подтверждает директор Нью-йоркского зоологического общества В. Дж. Конвей.

В ряде стран, в том числе и США, приняты законы, запрещающие ввоз диких животных, включенных в список редких. Директора многих крупнейших зоопарков мира решили не покупать и не держать в клетках (если это не вызвано особыми соображениями сохранения животного) редкие и исчезающие виды. Но пока это мало помогает, потому что уничтожение животных идет по многим линиям. Например, в тех же Соединенных Штатах для коллекций (в основном частных) было отловлено и превращено в чучела более полутора миллиона различных зверей.

Под уничтожение животных, несмотря на многие принятые в их защиту законы, подводят и «теоретическую» базу. Например, американский социолог Эрик Хоффер прямо заявил: дикая природа — враг человека. И чем скорее человек покончит с нею, тем будет лучше.

«Теоретика» Хоффера поддерживают многие и многие «практики». После второй мировой войны англичане решили организовать в Танзании плантации земляного ореха. Для этого более тридцати тысяч человек прочесывали огромные пространства, убивая все живое, в том числе тысячи жирафов, носорогов, антилоп. С плантациями ничего не получилось, но огромное количество животных было уничтожено. В Южной Родезии в целях борьбы с мухой цеце было уничтожено более пятисот пятидесяти тысяч различных животных, хотя это не вызывалось необходимостью, а главное, не дало никаких результатов.

Мы сейчас знаем: если число особей в каком-нибудь виде достигло определенного количества (имеется в виду нижний порог), этот вид обречен на вымирание. Для многих видов роковая цифра — 2 тысячи, для других он может быть чуть выше или несколько ниже, но так или иначе, список животных, число которых подошло к роковой черте, неуклонно растет. Уже почти 600 видам и подвидам животных грозит гибель. А ведь ни один вид, исчезнув, не может возникнуть в процессе эволюции заново. «Люди научились строить небоскребы и в состоянии уничтожить атомными бомбами целые континенты, а вот оживить мертвого дождевого червя — этого люди сделать не в силах!» — с горечью пишет Б. Гржимек. Да, люди еще не могут воссоздавать или оживлять животных. Но они могут не допустить, чтоб десятки видов целиком исчезли с лица Земли.

Не допустить этого — дело совести человечества.

Показательная история трех австралийцев

Австралия — страна удивительная. В этой удивительной стране живут удивительные животные. О многих из них мы еще поговорим подробно в следующей части этой книги. А сейчас очень полезно вспомнить три весьма показательные истории. Одна — о том, как уничтожили животных, другая — о том, как животных уничтожают сейчас и неизвестно, удастся ли их сохранить для будущего, и третья — о том, как в недалеком прошлом уничтожали животных и как людям удалось их спасти.

Эти истории характерны для того неровного, неустойчивого, неопределившегося полностью отношения человека к своим соседям по планете, которое существует сейчас. Сначала речь пойдет о звере, которого Б. Гржимек назвал «величайшим чудом природы» и который когда-то жил и в Австралии, и на острове Тасмания. Потом этот зверь остался только в Тасмании, а теперь…

Называется он сумчатый волк. Некоторые ученые считают: исчезновение сумчатого волка вызвано тем, что в Австралии появились динго, быстро вытеснившие конкурента. (Хотя сумчатый волк и был сильнее, но почему-то не оказал сопротивления, не дал динго отпор.) В Тасмании волк сохранялся до тех пор, пока и туда не завезли динго и пока за истребление сумчатого волка не взялись люди.

Зверь этот, которого первые переселенцы за полосы на спине и боках назвали тасманийским тигром, был открыт для науки в 1808 году и получил научное имя «сумчатая собака с волчьей головой». А уже через 55 лет естествоиспытатель Джон Гульд писал: «Если этот относительно небольшой остров будет плотно заселен и его девственные леса из края в край пересекут проезжие дороги, число этих удивительных зверей резко пойдет на убыль. Их просто истребят… и вскоре будут описывать, как вымершее животное».

Гульд оказался прав. Фермеры, обвинив сумчатого волка в нападении на овец, объявили ему беспощадную войну. С конца прошлого века до 1914 года, по официальным данным, было застрелено более 2,5 тысячи волков. На самом деле было убито, конечно, гораздо больше. За убитого взрослого зверя правительство платило фунт стерлингов, за уничтожение щенков выдавалась награда в 10 шиллингов. И очень скоро сумчатый волк «дошел до такой грани, от которой нет возврата, и никакие, даже самые лучшие намерения, его уже не спасут», — писал главный зоолог острова Тасмания Майкл Шарленд.

Истребление сумчатых волков шло настолько быстро, что зоологи не успели как следует изучить это животное. Даже вопрос, ночной это зверь или дневной, еще не прояснен до конца. Так, например, советский ученый Э. Рогачева и английский специалист Н. Саймон считают, что сумчатый волк был животным ночным, а Б. Гржимек, изучив свидетельства людей, видевших этого зверя, сопоставив отрывочные сведения, имеющиеся у разных зоологов, пришел к выводу, что тасманийский волк был дневным хищником.

Разные мнения существуют и относительно прожорливости этого зверя, и о степени вреда, который он приносил. В одном лишь сходятся все, кому удавалось так или иначе встречать сумчатого волка: он никогда не нападал на человека.

По наблюдениям, сделанным в зоопарках, и по рассказам очевидцев ученым удалось восстановить некоторые стороны жизни сумчатого волка. Например, известно, что за добычей он не бежал, а шел неутомимо по следу. Известно, что у сумчатых волков было максимум по 4 детеныша в помете, и носила их самка в серповидной сумке, образованной складкой кожи. Такая сумка полностью не могла удержать детеныша, и малыш ни на секунду не выпускал изо рта соска, держась таким образом за мамашу. Через три месяца малыши перекочевывали в специально устроенное родителями гнездо, но по-прежнему продолжали питаться молоком матери.

Известно также, что сумчатые волки иногда могли подыматься на задние ноги и скакать в таком положении некоторое время, очень напоминая этим кенгуру. Они могли прыгать до двух метров в высоту, но бегали не быстро. Основной пищей сумчатых волков были мелкие кенгуру, рептилии, а впоследствии — грызуны, появившиеся на Тасмании вместе с человеком. На овец сумчатые волки действительно нападали, тем более что овцы представляли легкую добычу. Но такова уж природа хищника. За это он и поплатился.

И вот сейчас сумчатый волк находится под охраной закона — за убийство этого животного налагается крупный штраф. Но с 1938 года — с того времени, как это животное было взято под охрану, штрафа еще никто не платил. Мало того: за это время сумчатого волка даже никто не видел — последний был застрелен в 1930 году, а в 1933 еще один попал в ловушку, поставленную на кенгуру. И все! Правда, время от времени поступают сведения, что в отдельных районах Тасмании находят следы, клочки шерсти, капли крови, которые, как показывают тщательные исследования, могут принадлежать сумчатым волкам. Находятся очевидцы, которые время от времени видят необычных животных, похожих по описаниям на сумчатых волков. Однако твердых доказательств существования сумчатого волка пока нет.

Другие австралийцы, о которых мы сейчас будем говорить, — крупные кенгуру. Они еще не истреблены, их пока много. Но как сложится их будущее? Об этом будущем люди спорят: одни считают, что кенгуру надо сохранить, другие утверждают, что кенгуру — помеха овцеводству и их надо уничтожить.

С тех пор как европейцы появились на Австралийском континенте, 4 вида кенгуру истреблены полностью, а 9 или 10 находятся на грани исчезновения. Причем именно эти виды особенно красивы и интересны.

Что же касается крупных кенгуру, в частности большого рыжего, то тут дело обстоит так: в одних частях Австралии он полностью истреблен, в других, напротив, несмотря на хозяйственную деятельность человека (а точнее, даже благодаря этой деятельности), поголовье рыжих кенгуру увеличивается. Причин тут несколько. Во-первых, фермеры, освобождая места под пастбища, сводят леса, лишая тем самым серых кенгуру их исконных мест обитания и создавая благоприятные условия для жителей равнин — рыжих. Во-вторых, уничтожая хищных зверей, нападающих на овец, люди обеспечивают безопасность и кенгуру. В-третьих, создавая водопои для домашних животных, люди облегчают существование и кенгуру. И, наконец, поедая сочную траву на пастбищах, овцы не трогают жесткий злак спинифекс, который охотно поедают кенгуру. А злак этот после уничтожения конкурентов быстро и бурно разрастается. Таким образом, овцеводство создает и обильную кормовую базу для рыжих кенгуру.

Существует мнение, а за ним стоит большая сила — армия фермеров, что кенгуру являются серьезной помехой австралийскому овцеводству. И чтобы избавиться от кенгуру, фермеры идут на всё. Так, например, для спасения сравнительно небольшой плантации в одном из районов Западной Австралии решили отравить водоемы. В течение двух месяцев погибло 13 тысяч кенгуру. В другом месте на одной только ферме за пять лет было отравлено 90 тысяч кенгуру. Это частные случаи. Вообще же уничтожение кенгуру ядами приняло такие размеры, что вызвало негодование общественности Австралии. «Символ нашей родины подкармливают стрихнином!» — писала австралийская газета «Шутинг».

Однако яды — не единственное оружие против кенгуру (ежегодно специальные бригады охотников убивают их сотнями тысяч), мнимая конкуренция с овцами — не единственная причина их уничтожения. Считается, что кожа кенгуру — прекрасный материал для изготовления лыжных костюмов и ботинок, а мясо — прекрасное сырье для изготовления консервов. С 1964 года из Австралии ежегодно вывозится более 3000 тонн кенгурового мяса. Для того чтобы получить такое количество, надо застрелить более полумиллиона кенгуру. (Если же учесть, что среди убитых было очень много самок, а при гибели матери гибнет и детеныш, то лишь на мясо убивается в год около миллиона животных.) В том же 1964 году лишь в одном штате через руки торговцев прошло почти полтора миллиона шкур кенгуру. (Опять же детеныши, погибшие вместе с родительницей, не учитывались.)

Можно привести еще немало цифр, но все они будут достоверны лишь в той или иной степени: предприятия по переработке мяса и шкур кенгуру принадлежат различным фирмам, а фирмы не стремятся обнародовать истинные цифры. У государства же точных данных нет. Нет точных данных ни по переработке сырья внутри страны, ни по его экспорту. Одни специалисты считают, что ежегодно уничтожается до двух миллионов кенгуру, чтобы удовлетворить спрос на их мясо и шкуры, по мнению других — не меньше десяти миллионов. Правда, сравнительно недавно генеральный прокурор Австралии, «учитывая широко распространенное среди австралийцев настроение о необходимости кенгуру», запретил вывоз изделий из шкур этих животных за границу. Однако такая мера не исправляет положения: только в штате Квинсленд ежегодно отстреливается 800 тысяч кенгуру, якобы из-за перенаселения.

Численность кенгуру сокращается не только в результате отстрела, но и в результате сжигания лесов, осушения болот и прочих хозяйственных мероприятий. По мнению главного хранителя Отдела охраны животных одного из штатов, от этих мероприятий животных гибнет гораздо больше, чем в результате охоты на них.

И все-таки, как считают некоторые эксперты, рыжие кенгуру еще достаточно многочисленны и быстро «заделывают бреши», пробитые в их рядах. Однако есть и иное мнение. Немало специалистов считают, что, несмотря на пока еще большую численность, рыжим кенгуру грозит такая же опасность, как и некоторым другим видам. Чтобы убедить фермеров не отстреливать кенгуру, ученые пытаются доказать, что кенгуру не такие прожорливые и не такие уж яростные конкуренты овец. И это отчасти удалось доказать: сейчас, например, известно, что кенгуру поедают травы значительно меньше, чем овцы. Доказано, что основная пища рыжих кенгуру — трава, которой овцы пренебрегают. Ученые организовали исследования миграции кенгуру, и выяснилось, что, если благодаря дождям даже в относительной близости появился сочный корм, кенгуру не стремятся в эти места. Предпринимаются другие попытки доказать, что кенгуру не вредные и не опасные животные. Правда, австралийских фермеров переубедить нелегко. Но даже если допустить, что люди перестанут уничтожать кенгуру, перестанут вывозить шкуры и мясо, то и этого окажется еще недостаточно. «У животных должно быть жизненное пространство, дающее им возможность выжить», — пишет известный знаток кенгуру австралийский зоолог Гарри Фрит. А вот этого жизненного пространства как раз и не остается у кенгуру: даже считавшиеся в недалеком прошлом непригодными для сельского хозяйства и скотоводства земли сейчас быстро осваиваются. И вопрос о существовании кенгуру остается открытым. При желании решить его, конечно, можно, хотя, наверно, не так просто.

Но ведь смогли же австралийцы спасти коала, а это тоже было нелегко!

Считают, что слово «коала» означает на языке некоторых австралийских племен «не пьет» или «не пить». А так как этот зверек действительно почти никогда не употребляет воды, то его имя, очевидно, соответствует истине. Иногда коала называют медвежонком. Свое «медвежье имя» он получил благодаря сходству с плюшевыми игрушечными медвежатами. (На самом деле никакого отношения к медведям коала не имеет.)

Коала — животные малоподвижные. По многу часов сидят в одной и той же позе, обхватив лапами ствол. Так и спят. А когда не спят — продолжают сидеть неподвижно, лишь время от времени поворачивают голову то в одну, то в другую сторону. На землю коала спускается очень редко: на земле ему делать нечего, ведь его еда — листья эвкалипта — тут же на деревьях. Кстати, из-за того, что коала питается исключительно листьями эвкалиптов, этих зверьков невозможно держать в зоопарках. (Кроме Австралии.) Попытки переселить коала делались неоднократно. Люди прилагали максимум усилий, тратили много средств на заготовку кормов, на выращивание эвкалипта, создавали специальные эвкалиптовые леса для коала-переселенца. И все напрасно. Причин неудач много. Одна из них — разборчивость коала в еде. Они удивительные гурманы: в Австралии растет примерно 350 видов эвкалиптов, а коала едят листья всего семи-восьми видов. Причем коала одного штата не едят листья эвкалиптов, растущих в других штатах Австралии. Почему так — пока загадка. Впрочем, с питанием коала была связана и другая загадка, разгадать которую удалось недавно.

В листьях эвкалиптов имеется синильная кислота — сильный яд, смертельный даже для таких крупных животных, как овцы. Коала же поедает эти листья без всякого вреда. Почему?

Наблюдая за коала, люди обратили внимание, что эти животные иногда меняют свое меню: переходят с одного вида эвкалипта на другой. Оказалось, что в разное время года количество яда в листьях разных видов эвкалипта неодинаковое. И коала, будто зная это, выбирает наиболее безопасную пищу, то есть переходит на те деревья, где в данное время яда меньше.

Раз в два года самка коала производит на свет потомство: у полупудовой родительницы появляется пятиграммовый сынок или дочка (чаще дочка — среди коала самок больше). Детеныш забирается в сумку матери и полгода блаженствует. Повиснув на ее соске, малыш многие недели не выпускает его ни на секунду и регулярно каждые два часа получает «впрыскивание» молока — сокращая особые мышцы, мать таким образом кормит детеныша. Кстати, такой способ кормления характерен почти для всех сумчатых. И как почти у всех сумчатых, у детишек коала воздух поступает непосредственно из ноздрей в легкие — иначе малыш во время кормежки не мог бы дышать и захлебнулся бы материнским молоком.

За время пребывания в сумке детеныш вырастает раз в десять: новорожденный имеет в длину сантиметра два, шестимесячный — двадцать. Но и тогда, когда молочная диета кончается и малыш уже не умещается в сумке, он еще не начинает самостоятельную жизнь, а перебирается на спину матери. Там он остается долго — иногда до года, а иногда даже до трех лет. И все это время мамаша терпеливо носит своего великовозрастного потомка, прижимая к себе во время сна, обогревая в ненастную погоду. Некоторые специалисты утверждают, что появившееся за это время новое поколение тоже перебирается на спину многотерпеливой родительницы. И если не умещается на спине мамаши, взбирается на спину старшему брату или сестре.

Коала — животное молчаливое и невозмутимое. Да что, собственно, волноваться, куда спешить? В природе у коала врагов нет — хищные звери не трогают из-за специфического запаха эвкалипта, которым пропитан коала. Единственный его враг — человек.

Когда-то коала были обычными в Австралии. Аборигены хоть и охотились на них иногда, но никогда не занимались истреблением этого животного. Болезни, которым очень подвержены коала, сильно влияли на их численность. Но и это не послужило причиной полного или почти полного исчезновения коала. Даже выжигание лесов под пастбища не могли целиком истребить их, хотя в пламени погибало множество зверей и места их обитания сокращались.

Истребление животных началось с приходом колонистов, которые быстро оценили красивый, серебристо-серый, мягкий и прочный мех, тем более что добывать его было легко.

Коала не прятались, не убегали. Беззащитные — живые мишени, — они лишь иногда жалобно кричали от боли, и крик их был похож на плач ребенка. Но это не смущало охотников (точнее, конечно, живодеров!). И падали на землю мертвые «плюшевые мишки», а тяжелораненые оставались висеть на деревьях: люди даже не давали себе труда снять их — зачем трудиться, когда вокруг столько добычи!

«Как охотники за пушниной могли столь безжалостно уничтожать этих доверчивых, милых и безобидных животных, это выше моего разумения», — писал Джеральд Даррелл.

Но жажда наживы была выше человеческих чувств, человеческого разума. Австралийский ученый Эллис Трауфтон подсчитал, что только в 1908 году было продано около 58 тысяч шкурок коала. А в 1924 году из Австралии в Европу и Америку было вывезено более 2 миллионов шкурок коала. Это то, что известно, то, что удалось подсчитать. А ведь подсчитана лишь малая толика всех убитых коала. И не удивительно, что в том же 24-м году профессор В. Джонс, а за ним и многие другие австралийские ученые забили тревогу. Но правительство не обратило на это внимания. Правда, кое-какие ограничения местного порядка были введены, но это не помешало в 1927 году всего за несколько месяцев уничтожить более 600 тысяч коала. «Кажется прямо невероятным, что в цивилизованной стране такое беззащитное и к тому же такое редкое животное могло подвергнуться подобному безжалостному истреблению, и все ради корыстной торговли и прибыли», — писал Эллис Трауфтон.

Первыми подняли голос в защиту коала американские ученые и любители природы. По их требованию правительство США запретило ввоз шкурок коала. Однако и это не подействовало на австралийское правительство. К счастью, в Австралии нашлись люди, которые решили во что бы то ни стало спасти этих зверей. На пожертвования, на собственные сбережения, нередко распродавая все свое имущество и буквально разоряясь, энтузиасты начали создавать крошечные заповедники для коала. Первое время в этих заповедниках (их было создано два) жило всего по четыре коала в каждом. Тогда мало кто верил в успех. Но через шесть лет в одном из них насчитывалось уже шестьдесят пять обитателей. В другом заповеднике через тридцать лет жило уже 120 зверей. К 1954 году улучшилось положение и с дикими коала: правительство Австралии наконец издало постановление об их охране.

Сейчас в Австралии уже живет под охраной и надзором людей несколько тысяч коала. Их все шире расселяют по лесам. И каждый раз, когда лесничие везут этих зверьков в лес, чтобы выпустить на свободу, обязательно останавливаются около школ, открывают ящики и показывают детям коала. Пусть дети посмотрят на них, пусть увидят, какие это славные создания, пусть поймут, какие они беззащитные. Может быть, это первый шаг к сердцу человека, который еще плохо знает своих соседей по планете, и, возможно, поэтому так небрежно, а нередко и варварски относится к ним.

Красный свет — сигнал опасности

Как мы видели уже из предыдущей главки, вторая половина XX века весьма показательна для отношений людей и животных, точнее — людей к животным. Еще продолжают греметь выстрелы и процветает браконьерство, еще действуют неумные, неумелые, недальновидные люди, стремящиеся получить прибыль сегодня, не задумываясь о завтрашнем дне, не понимая, что грабят будущее. Есть еще ученые, которые проповедуют полную замену дикой природы окультуренной, и даже государственные деятели, которые обязаны, если не по внутреннему убеждению, то хотя бы по занимаемой должности, заботиться о фауне нашей планеты. А поступают все они наоборот. Еще продолжается «подавление фауны человеком… несколькими путями, наиболее действенные из них — охота и уничтожение естественных мест обитания», — пишет известный английский зоолог Дж. Фишер. (Под разрушением мест обитания имеется в виду рубка леса и распашка степей, осушение болот и уничтожение водоемов, хотя часто эти мероприятия не диктуются необходимостью.)

Но в целом человечество изменило или, во всяком случае, начинает менять свое отношение к диким животным. Достаточно сказать, что даже многие фермеры в Африке и Америке смотрят уже на диких животных не через прицельный разрез винтовок, а стараются приручить их на своих фермах или хотя бы полуприручить. Уже имеется ряд международных соглашений и по регуляции охоты, и о полном запрещении ее в ряде случаев. Есть международные соглашения об охране зверей, по их изучению и даже международная конвенция «Об ограничении торговли редкими видами животных и растений», принятая в 1973 году многими странами, в том числе и СССР.

Большинство ученых, любителей природы, прогрессивных людей мира уже ясно понимают не только важность, но и необходимость спасения диких животных. Доказательство тому — создание Международным союзом охраны природы Красной книги.

Это несколько толстых томов, и красный цвет их переплетов как бы предупреждает об опасности, которая нависла над почти шестистами видами животных, в том числе почти над 300 видами и подвидами млекопитающих.

Красная книга состоит из пяти частей или, точнее, животные, занесенные в эту книгу, разбиты на пять категорий.

К первой относятся исчезающие виды. Этих животных осталось на Земле очень мало, и спасти их можно, только приняв какие-то срочные и экстраординарные меры.

Ко второй категории относятся сокращающиеся виды. Численность животных этих видов еще не подошла к роковой черте. Однако количество их по разным причинам быстро сокращается. И чтобы животные эти не исчезли окончательно, тоже необходимы решительные меры.

Третья категория — животные, которые вообще встречаются редко (имеют естественную низкую численность или обитают на ограниченных территориях). Конечно, они тоже подлежат строгой охране, так как могут скоро исчезнуть.

В четвертую категорию входят так называемые неопределенные виды, то есть животные, о которых имеется мало сведений. (Очевидно, потому, что их вообще мало или они редки, и поэтому тоже могут исчезнуть.)

Категория пятая — те животные, которые были на грани гибели, а теперь спасены человеком и им не угрожает исчезновение.

Листы в книге могут меняться. Например, из второй категории животные могут быть перенесены в первую — это свидетельствует, что положение резко ухудшилось. Или, наоборот, из первой, второй или третьей они могут быть переведены в пятую — это значит, что животным перестала угрожать опасность. Люди спасли их. Кстати, таких животных уже немало. Человек не сидит сложа руки.

Однако в своей благородной деятельности люди сталкиваются с огромными, казалось бы, непреодолимыми трудностями. Действительно, человек строит и расширяет города, прокладывает дороги, устраивает аэродромы, проводит газопроводы. Человек не может жить без древесины, без каменного угля и нефти, не может обойтись и без многого другого. А ведь это — наступление на дикую природу.

Человек не может не распахивать земли. А ведь это — сильнейший нажим на дикую природу вообще и наступление на диких животных в частности. Все меньше и меньше остается мест, где могут жить звери. Все меньше и меньше остается им тишины и покоя, необходимого для нормального существования. Ведь даже «невинный» туризм оказывает серьезное воздействие на жизнь некоторых животных, влияет на их численность. В науке даже появился такой термин — «фактор беспокойства».

Но есть ли выход? Имеются ли пути спасения диких животных?

Оказывается, есть. И не один. Если человек твердо поверит в то, что он может существовать на планете рядом с дикими животными, что сам по себе человек и его деятельность не антагонистичны животному миру, — он добьется многого. В ответ на эту уверенность (только на это и на отсутствие желания во что бы то ни стало преследовать наших соседей по планете, то есть в ответ на проявление «доброй воли») природа ответит небольшими изменениями в поведении животных. А это поможет животным существовать рядом с человеком.

Дело в том, что многие животные обладают так называемой пластичной формой поведения, которая позволяет им приспосабливаться к присутствию человека, мириться с его хозяйственной деятельностью. Примеров тому много. Достаточно вспомнить белок, живущих в парках больших городов, лисиц, прекрасно уживающихся рядом с человеком. Там же обосновываются выдры и куницы. В Копенгагене — в парках, в подвалах домов — живет более сотни барсуков, казалось бы, таких «нелюдимых» животных. В США бок о бок с человеком живут, например, койоты, распевающие свои ночные серенады на окраинах даже таких больших городов, как Сан-Франциско. Это Европа и Америка. Азия и Африка изобилуют еще большим количеством примеров. В Индии, например, — одной из самых густонаселенных стран нашей планеты — не только в деревнях, но и в крупных городах рядом с человеком обитает большое количество диких животных, причем достаточно крупных. Это происходит при пассивном участии человека — он лишь лоялен по отношению к животным. Но человек может быть и активным в этом направлении.

Сейчас известно, что уживаются с человеком не все особи какого-то вида. Внутри вида происходит естественный отбор: более пугливые не уживаются вблизи человека, более смелые — уживаются. Второй фактор: одни могут приспособиться к новым видам питания, другие — нет. И вот уже люди стали искусственно отбирать наиболее «уживчивых» животных и селить их рядом с городами, поселениями, в достаточно людных местах. Наглядный пример тому — работа польских биологов с бобрами. На специальной ферме, где разводят бобров, ученые отбирают наиболее добрых и уживчивых (ведь среди животных есть особи с разными характерами) и выпускают их на Мазурских озерах, где всегда многолюдно. Однако это многолюдство не смущает бобров, и они себя прекрасно чувствуют рядом с людьми. (Если, конечно, люди их не пугают.)

Это лишь один путь. Здесь сделан первый, еще очень маленький шаг. Но, учитывая все расширяющуюся хозяйственную деятельность человека, его все более активное наступление на дикую природу, этот путь может оказаться очень перспективным в деле спасения многих животных.

Однако человек хоть и наступает активно на природу, еще не полностью окультивировал ее. На земле еще сохранилось немало мест, где животные могут существовать, не мешая человеку. И если человек не будет их сознательно уничтожать — животные, обитающие в этих местах, сохранятся, исчезнет опасность потери вида. Мало того, очень возможно, что спасенные животные станут играть заметную роль в экономической жизни страны.

Примером тому могут служить антилопы-сайгаки.

«Казахстанское чудо» и другие чудеса

Сайгаки на первый взгляд кажутся неуклюжими. Но внешность, как это часто бывает, обманчива. Сайгаки легки, подвижны и быстроноги — в случае опасности могут развивать скорость до 80 километров в час и бежать так довольно долго. Смешной длинный отвислый нос, скорее даже маленький хоботок, — удивительное приспособление, защищающее легкие: летом во время пыльных бурь в нем задерживается пыль, раскаленный песок. Зимою морозный воздух, проходя через хоботок, согревается. Сайгаки очень подвижны — они убегают, почуяв опасность, они постоянно кочуют в поисках пастбищ, проходя в летнее время за сутки по 300–350 километров.

Очень хорошо развит у сайгаков слух. Вообще сайгаки очень осторожны и близко к себе никого не подпускают. Время от времени то одно животное, то другое перестает пастись и высоко подпрыгивает — «делает свечки», или так называемые «смотровые прыжки». Увидев опасность, сайгак (или сайгаки, так как опасность могут увидать несколько животных, подпрыгнувших одновременно) обращается в бегство, и это служит сигналом для остальных. Через мгновение все стадо уносится прочь.

Некоторые наблюдатели считают, что ночью сайгаки «выставляют стражу», которая очень ответственно относится к своим обязанностям. Например, как утверждают эти ученые, уставший «сторож» не пойдет спать, пока не найдет себе замену и не убедится, что сменщик «заступил на пост». Специалисты даже придерживаются мнения, что по-настоящему спят только те сайгаки, которые ночью находятся в середине стада. А лежащие с краю спят «вполглаза», то есть дремлют. Поэтому ночью происходит перемещение — лежащие с краю перебираются, чтобы выспаться, в середину, а лежащих в середине продвигают к краю.

Возможно, что этот механизм не всегда действует так точно, но факт несомненный: сайгаки всегда начеку. Единственная защита сайгаков — их быстрые ноги. Но маленькие сайгачата бегать не могут. Поэтому их спасают не ноги, а окраска: ляжет такой малыш в ямку или даже просто прижмется к земле, и увидеть его становится почти невозможно. Кожные железы еще не развиты, поэтому хищнику очень трудно найти малышей по запаху. Мать приходит к сайгачатам раза три в сутки — покормить (обычно сайгачат двое и лежат они не рядом, а поодаль друг от друга: в случае чего один да останется). Приближается мать к сайгачатам особенно осторожно, лишь убедившись, что опасности поблизости нет. И задерживается она возле детенышей недолго. Но в случае опасности или услышав тревожный крик детенышей, она забывает о своей врожденной осторожности и бросается на помощь малышу. Она может вступить в бой с орлом, может попытаться отпугнуть даже человека.

Однако все это не спасало сайгаков — одних из самых древних и когда-то самых многочисленных в нашей стране копытных. Еще в начале XX века путешественники писали о несметных стадах сайгаков, хотя это были уже остатки некогда колоссальных стад. На юге они исчезли в конце XVIII века, а в начале XIX их не стало в междуречье Волги и Дона. Однако настоящее истребление сайгаков началось с середины XIX века.

Добывать сайгаков было легко. Участник одной охоты, которая происходила в конце прошлого века, признавался, что это была не охота, а «варварская, нещадная бойня». Сайгаков гнали в большие ямы, на дне которых были установлены острые камышиные колья. «Вот первая сайга наткнулась на острый и сухой камыш и села на него, проткнутая как на вертеле, за ней другая, третья, и так весь табун лег… Когда следующие табуны пойдут по трупам наткнувшихся, выскакивает девяносто человек. И вот уже начинается еще более отвратительная бойня. Они уже не режут, а только порют брюхо несчастным жертвам. Наконец, устав резать, машут и кричат верховым. Те, прискакав, принимаются за резню. Какая погибель! На тот раз было уложено 12 тысяч голов!»

И это только одна сцена. А такие побоища происходили повсеместно.

Зимой люди тоже не оставляли сайгаков в покое. Их преследовали по насту, когда животные ранили себе ноги об острые кромки ледяной корки (очевидцы рассказывали, что по снегу тянулись густые кровавые полосы шириной в сотни метров) и в конце концов теряли способность двигаться. Тут их били дубинами, резали ножами, кололи вилами.

Часто стада сайгаков загоняли на лед реки или озера, где животные оказывались совершенно беспомощными, и уничтожали всех до единого.

Люди преследовали сайгаков не только ради прекрасного мяса и отличной кожи — часто после таких побоищ трупы сайгаков оставались на льду или на снегу нетронутыми. «Охотников» (иначе как в кавычках это слово нельзя написать) интересовали лишь рога. Китайская медицина издавна использовала рога сайгаков, а в XIX веке спрос на них значительно поднялся и цены увеличились. О масштабах истребления сайгаков ради рогов можно судить хотя бы по тому, что только через Кяхту в Китай за два года (1852–1853) было вывезено около 4 миллионов пар рогов. Не удивительно поэтому, что к началу нашего века от многомиллионного стада сайгаков почти ничего не осталось. Но их все-таки продолжали уничтожать, и к 1919 году сайгаков сохранилось не больше тысячи. 27 мая 1919 года В. И. Ленин подписал постановление Совета Народных Комиссаров о запрещении охоты на сайгаков в РСФСР, а в 1923 году была запрещена охота на сайгаков в Казахстане. Многие ученые считали, что законы опоздали и уже ничто не может возродить сайгаков.

И действительно — прошло десять лет, а сайгаков по-прежнему оставалось очень мало. И лишь еще через десятилетие количество этих антилоп чуть-чуть увеличилось. Появилась надежда. И она оправдывалась: число сайгаков стало быстро расти. И вот сейчас они снова стали самыми многочисленными копытными животными нашей страны. Считают, что их уже полтора-два миллиона.

Бернгард Гржимек, побывавший в нашей стране, назвал спасение сайгаков «казахстанским чудом». Гржимек, конечно, знал, что спасти сайгаков было нелегко, и понимал, что это чудо совершилось не само собой. Его сотворили люди, любящие животных и понимающие, как важно спасать наших соседей по планете. И не случайно, когда в 1974 году в Москве состоялся Международный конгресс специалистов по млекопитающим, эмблемой этого конгресса была выбрана голова сайгака.

Итак, сайгак был спасен главным образом потому, что на него была запрещена охота и люди строго следили за тем, чтобы запрет этот выполнялся. Однако, если для сайгака или некоторых других животных (например, для лося, который тоже был почти полностью уничтожен и сейчас восстановлен в СССР) этого оказалось достаточно, то для зубров запрещения охоты было, конечно, мало. Тут требовалось очень энергичное вмешательство людей.

Едва кончилась первая мировая война и люди вернулись к мирному труду, они вспомнили о зубрах. В 1923 году по предложению польского натуралиста Яна Штольцмана было организовано Международное общество сохранения зубра, в которое вошли и представители молодой Советской Республики. Но кого сохранять? В мире имелось всего 52 или 56 зубров, которые уцелели в зоопарках 15 стран. Из этих животных чуть ли не половина — очень старые. И людей, знающих биологию зубров, почти совсем не было. Даже вопрос питания этих животных оставался спорным: одни считали, что зубрам нужна трава, а древесный корм они поедают лишь тогда, когда травы не хватает. (Это мнение явилось одной из причин неудачной попытки акклиматизировать зубров в Аскании-Нова в 1921 году.) Другие считали, что зубр — зверь лесной и трава ему вовсе не обязательна. Не знали люди и многого другого. В результате за пять лет действия Общества поголовье зубров не только не увеличилось, а, наоборот, уменьшилось: в 1927 году оставалось на Земле 48 зубров, а через несколько лет их осталось уже 30. Положение казалось безвыходным, и близилось время, когда ученый мир должен был зарегистрировать дату падения последнего на Земле зубра. Наверное, так и случилось бы, не приди в голову двум американским ученым, братьям Хейнцу и Лунцу Хекам, гениальная идея — скрещивать оставшихся зубров с их родичами — бизонами, сохранившимися тоже лишь t, очень небольшом количестве.

Когда-то часть диких быков, живших на территории Европы и Азии, по существующему тогда «мосту» переселилась в Америку. Постепенно эти быки превратились в известных уже нам бизонов. Другая часть быков, оставшихся на родине, превратилась в зубров. Братья Хек, учитывая родство зубров и бизонов, предложили метод восстановления зубров, который получил название поглотительного скрещивания. Это значит вот что: от скрещивания зубров с самками бизона появляется потомство — зубробизоны. Зубробизона, когда он вырастает, снова скрещивают с зубрами. Следующее поколение опять скрещивают с зубрами. И так далее.

Первый зубробизон имел половину крови зубра и половину бизона. И был похож и на папу и на маму. Следующее поколение, у которого бизоньей крови было лишь ¹/₄, а зубриной ³/₄, уже начинало терять черты бизона и приобретать больше зубриных черт. Новое поколение имело лишь ¹/₈ часть бизоньей крови и ⁷/₈ зубриной. Оно уже мало чем отличалось от зубров. А четвертое поколение, имеющее ¹⁵/₁₆ зубриной и ¹/₁₆ бизоньей крови, было настолько похоже на зубров, что даже специалисты далеко не всегда могли их отличить от чистокровных зубров. И только немногие знали, что это не чистокровные (все-таки какая-то часть бизоньей крови в них была), а чистопородные (по всем статьям они соответствовали зубриной породе) животные.

Работу Хеков поначалу многие специалисты приняли в штыки. Но вскоре убедились, что были неправы. Во-первых, гибриды оказались более стойкими и жизнеспособными, чем их родители, во-вторых, скрещивание очень ускорило работу по выращиванию зубров. В-третьих, если бы не метод поглотительного скрещивания, началось бы скрещивание близких родственников (зубров ведь вообще оставалось очень мало, способных давать потомство и того меньше), и это привело бы к полному и быстрому вымиранию животных.

Вторая мировая война нанесла значительный урон поголовью зубров. И тем не менее в «Племенной книге», вышедшей после войны, значилось 98 зубров. (В первой «Племенной книге», выпущенной за 20 лет до этой, значилось лишь 30 животных.)

В 1946 году в Советском Союзе имелся лишь один чистокровный зубр. Через два года появился второй — прибыл из Польши. Еще один зубр и две зубрицы появились в нашей стране в 1948 году. Они были первопоселенцами созданного под Москвой зубрового питомника.

Конечно, для людей несведущих (впрочем, и для многих специалистов тоже) создание зубропитомника под Москвой, на берегу Оки, на территории Приокско-Террасного заповедника было неожиданностью. Просто как-то не укладывалось в сознании, что под Москвой могут жить зубры. Как-то не сочетались они с подмосковной природой. Однако крупнейший специалист по зубрам и страстный энтузиаст их спасения, советский ученый Михаил Александрович Заболоцкий, доказал, что лучшего места для разведения зубров и не подыскать. Зубрам нужны не степи с изобилием трав и не густые леса, где травы почти нет, — им нужны разреженные светлые леса с полянами и перелесками. Именно то, что имеется в Подмосковье.

Прошло всего десять лет после организации заповедника, а в нашей стране жило уже 280 этих редких животных (19 бизонов, 182 зубробизона и 79 зубров). В 1975 году в зоопарках и заповедниках нашей страны было уже 467 зубров и зубробизонов. И сейчас можно уже твердо сказать: зубр будет жить на нашей планете. А вот 50 лет назад в это мало кто верил!

Так же, как в начале нынешнего века мало кто верил, что на Земле нашей сохранятся бизоны.

В 1905 году в США было организовано «Общество защиты бизонов». Члены общества начали собирать немногих уцелевших на фермах и в национальных парках в Канаде и США животных. Но уцелело бизонов слишком мало. И тут на помощь пришел старый индеец по имени Бродячий Койот. Если бы не он, вряд ли сейчас в Америке имелись стада бизонов, вряд ли смогли бы братья Хек с помощью бизонов спасти европейских зубров.

О Бродячем Койоте сейчас вспоминают редко. А стоило бы вспоминать почаще. И потому, что он помог спасти бизонов, и потому, что показал пример благородства и мужества.

Много десятилетий, а то и столетий бизоны кормили и одевали индейцев. И вот настало время индейцам спасать бизонов. Но что они могли, если сами гибли от тех же убийц?! Бродячий Койот решил попытаться: он поймал случайно уцелевших в кровавой бойне двух маленьких бизончиков — бычка и телочку, — выкормил и вырастил их.

Трудно было индейцу, очень трудно: ведь всюду рыскали охотники за бизонами, бродяги и авантюристы, бандиты и искатели приключений. И любой с радостью всадил бы заряд в бизона, а заодно и в индейца. Но Бродячий Койот был смелым и упрямым человеком. Он прятал и укрывал бизонов, угонял их при малейшей опасности. Он не отходил от первых появившихся телят, буквально вынянчивал их. И так из года в год в течение 23 лет жил он в постоянной опасности и в постоянной тревоге за зверей. Может быть, ему везло, может быть, он действовал очень осторожно, но стадо росло. Через 23 года благодаря мужественному и самоотверженному индейцу оно состояло уже из 300 бизонов.

Однако все труднее и труднее становилось состарившемуся индейцу оберегать и укрывать своих питомцев. Индеец знал: пока сможет сделать хоть шаг, он будет около своих бизонов. Но что с ними произойдет потом?

К счастью, о стаде Бродячего Койота узнали члены «Общества защиты бизонов» и купили это стадо.

Теперь и в Америке и в Канаде бизонов уже немало. И можно считать, что они спасены. (Правда, только степные. Пенсильванский подвид уничтожен полностью, и восстановить его не удалось.)

Итак, сайгаки спасены, потому что люди перестали их уничтожать и строго следили за их сохранением. Бизоны уцелели в национальных парках, где их тоже охраняли. Зубры сохранились и размножились в зубропитомниках благодаря настойчивости, терпению и изобретательности людей.

Но есть еще одна форма заботы о животных — создание заповедников.

Охраняя и изучая…

Что такое заповедник? Одним словом или одной фразой не ответишь. Даже начать надо издалека, чтобы хотя бы вкратце рассказать, что такое заповедники.

Хочет человек того или нет, но он постоянно так или иначе воздействует на природу, и в частности — на животных. Мы уже говорили, что люди расширяют города и увеличивают посевные площади, прокладывают дороги и каналы. Кажется, непосредственного отношения к зверям, живущим, например, в лесу, это отношения не имеет. Люди вроде бы сами по себе, а животные сами по себе. Но оказывается — имеет. Хотя бы потому, что все это уменьшает количество исконных мест обитания животных. Однако имеет и по другим причинам.

Вот рядом с лесом проходит автомобильная или железная дорога. Шум, испарения бензина влияют на животных. А где-то поблизости построили завод. И он влияет на животных, потому что само его существование так или иначе изменяет окружающую среду. И еще много различных факторов влияет на диких животных. Но это при том, что человек прямо не вмешивается в жизнь леса. Однако человек, даже если бы и хотел, не мог бы не вмешиваться в жизнь природы: людям не обойтись без древесины — значит, вырубаются леса; людям нужны лекарственные травы — значит, в лесу работают специальные экспедиции; людям нужна пушнина, нужна дичь — значит, ведется интенсивная охота. Поэтому задача состоит не в том, чтоб полностью прекратить вмешательство человека в жизнь природы, а в том, чтоб это вмешательство наносило как можно меньше вреда окружающей природе. Для этого в первую очередь надо изучить, как действует вмешательство человека на природу, как ведут себя животные в новых условиях. А изучив, надо обязательно сравнить это поведение с поведением тех животных, на которых деятельность человека не повлияла. Но где же взять таких животных, если деятельность человека распространилась повсюду, даже в пустыне или на Крайнем Севере уже активно действуют люди?

И тут на помощь ученым приходят заповедники.

Первые заповедники были созданы в прошлом веке. Наиболее известные — парк Фонтенбло во Франции (1861 год) и йеллоустонский в Соединенных Штатах Америки (1872 год). Но заповедники в современном смысле, с современными задачами появились лишь в 1910–1912 годах в России. Определение заповедникам как «эталонам дикой природы» было дано одним из первых энтузиастов охраны природы, профессором Г. А. Кожевниковым, в 1908 году.

Поначалу большинство заповедников именно «эталонами» и были. Однако, кроме эталонных, появились и другие заповедники. Их цель — сохранить или увеличить количество редких зверей или птиц. Благодаря таким заповедникам сохранено много ценных животных. И в частности — кулан.

В 1775 году известный зоолог и путешественник Петр Симон Паллас писал: «Этих джигитаев нельзя, собственно, назвать ни лошадьми, ни ослами. По своему внешнему виду они представляют нечто среднее между теми и другими». Животные эти называются по-разному у разных народов — кур, кинган, онэгр, джигитай. Мы называем его куланом.

Когда-то кулан пил воду из Днепра и Амура, бродил по берегам Индийского океана. Одежду из его шкуры носили монголы и непальцы, тибетцы и индусы. А из кожи кулана делалась обувь и украшения, изготовляли знаменитый цветной сафьян шагрень. Высоко ценилось и мясо кулана. Древние римляне считали мясо молодого кулана деликатесом.

В некоторых странах поклонялись этому животному, в других считали, что его жир помогает от туберкулеза, ревматизма и прочих болезней, а печень, съеденная слепыми, возвращает им зрение. Существовало твердое убеждение, что мясо куланов делает человека сильным, мужественным, выносливым. Поэтому когда-то в некоторых странах Востока молодым воинам давали есть мясо куланов.

Естественно, на куланов активно охотились. Их подкарауливали и убивали на водопоях Аральского моря, их загоняли в воду, не давали выбраться на берег в течение нескольких дней и убивали, когда животное совершенно обессилевало. В Персии, наоборот, подолгу не подпускали куланов к водопою и убивали обессиленных жаждой животных. В Индии загоняли до изнеможения самок, которые должны были скоро родить, и убивали их копьями. В Казахстане стада куланов загоняли в топи и убивали увязших в трясине, неспособных двинуться животных.

На куланов устраивали грандиозные облавные охоты, во время которых уничтожали многотысячные стада. И тем не менее еще в прошлом и даже начале нынешнего века куланы были достаточно многочисленны. А перед второй мировой войной их осталось не больше сотни. Сейчас куланы занесены в Красную книгу и благодаря заботе человека их численность увеличилась до 800. Повсюду, где они еще остались (а таких мест очень немного, в частности в СССР он живет лишь в Бадхызском заповеднике и на нескольких островах в Аральском море), куланов строго охраняют, наблюдают за ними, изучают их. Люди пытаются найти пути сохранения этого красивого и очень интересного животного.

Кулан — не осел, хотя по неведению его часто так называют. И не лошадь, хотя тоже иногда, правда реже, его причисляют к лошадям. Действительно, у него есть признаки и того и другого. Но кулан — это кулан, животное совершенно особое.

Он красив — стройный, поджарый, мускулистый. Несколько великовата голова. Но это его не портит. И уж совсем не мешает мчаться по степям, пустыням, горным тропинкам. (Считают, что кулан — один из самых быстрых среди копытных: может развить скорость до 65 километров в час, а на коротких дистанциях — более 70.)

Он неприхотлив: питается сухой травой летом и мерзлой, доставая ее из-под снега, зимой. В воде кулан нуждается и летом всюду разыскивает ее. Однако, если не оказывается пресной, может пить и соленую.

Он смел. Убегает не от трусости — просто этот способ защиты для него надежнее. Но если выхода нет, бесстрашно бросается на врага, пуская в ход зубы и очень крепкие копыта.

Куланы легко уживаются с другими животными, хотя, правда, почему-то не любят овец и собак.

На зиму куланы собираются вместе стадом в несколько десятков животных (очевидно, когда-то стада были огромные), летом же бродят небольшие косяки по 10–20 голов. В косяках порядок полный. Вожак (некоторые наблюдатели считают, что всех членов своего косяка он знает «в лицо») не допускает в косяк посторонних жеребцов, не позволяет самкам отбиваться, но сам не прочь увеличить число своих подданных за счет другого косяка. И если какой-то вожак зазевается — происходит похищение (хотя такое встречается редко — вожаки постоянно начеку).

Вожаки следят и за молодняком: чтобы не особенно резвились, когда не следует, а главное, чтобы подростки не обижали малышей.

Малыши в косяке на особом положении. Появляются они на свет небольшими, но растут очень быстро. Первые дни пьют молоко каждые 10–15 минут. Потом — реже, но тем не менее в день выпивают по 5–7 литров. Мамаши следят, чтобы детеныш развивался как следует. И будто зная, что после еды полезен моцион, они не позволяют насосавшимся молока малышам ложиться, а заставляют их делать небольшие пробежки.

На пятый день жизни куланята начинают пробовать траву. А через месяц после рождения и почти до 10 месяцев, если же у мамаши на следующий год нет потомства — то и до 14–16 месяцев, сочетают молочную пищу с растительной.

Когда куланятам исполняется три года, вожак производит отбор: самок оставляет, самцов выгоняет из косяка. Они либо на некоторое время станут бродягами-одиночками, либо примкнут к другому косяку, а скорее всего, отбив от разных косяков несколько кобылиц, образуют свой собственный.

Хозяин в косяке — жеребец, а руководитель — старая самка. Она ведет стадо на новые пастбища и никогда не ошибается — всегда приводит на подходящее место.

Людям очень импонируют куланы по многим причинам. В частности, потому, что они нетребовательны и жизнестойки. Люди мечтают привить эти качества домашним животным. Но пока ничего не получается. И одомашнить кулана тоже пока не удается. Удается пока сохранить его. И то лишь в заповедниках.

Благодаря заповедникам сохранились и такие звери, как, например, бобры, каланы, соболи.

Судя по раскопкам, люди знали бобров очень давно: рядом с каменным ножом археологи находят кости бобров, рядом с бронзовым оружием — ожерелья с изображением этого животного. Много веков охотились люди на бобров, но как свидетельствует епископ Упсальский в своей книге, выпущенной в 1520 году, бобры тогда еще водились и на побережье Черного моря, и на Рейне, и на Дунае, и в болотах Моравии, и на северных реках. Однако с каждым годом охота на бобров усиливалась. Люди ценили шкуру бобра и мясо. (А монахи и верующие особенно: они употребляли в пищу хвост и задние ноги бобров во время постов, приравнивая это мясо к рыбе.)

Еще активнее стали охотиться на бобров после того, как были «открыты» целебные свойства «бобровой струи» — выделения мускусной железы. Она ценилась во много раз больше, чем шкурка бобра. Впрочем, целебные свойства приписывались не только этой «струе»: в XVII веке появилось несколько книг, состоящих почти целиком из рецептов и советов, как приготовлять лекарства и снадобья из кожи и жира, крови и шерсти, зубов и когтей бобров.

Бобры представляли очень удобный объект для охоты: они селились в определенных местах и найти поселения бобров было очень легко. Казалось, этих животных должны были истребить давно. Однако, видимо, в древности люди относились к бобрам с большим вниманием, чем их потомки. Еще при первобытнообщинном строе бобров не промышляли, а вели так называемое бобровое хозяйство: люди, найдя поселение бобров, не истребляли их поголовно, а убивали выборочно и только самцов или молодых — убийство взрослой самки считалось преступлением. Поэтому число бобров на Руси не уменьшалось, и еще в XV веке существовали так называемые «бобровые ловы», места, где добывали этих животных, и «бобровые гоны» — места, где велось «бобровое хозяйство».

Боброводство было и у коренного населения Зауралья. Известный советский зоолог В. Н. Скалон писал об этом: «Мы имеем перед собой систему, обладавшую, строго говоря, всеми элементами национального своеобразия и высококультурного охотничьего хозяйства».

Но последние два-три столетие оказались роковыми для бобров. И не только потому, что уменьшались площади лесов, преобразовывались реки. Главной причиной исчезновения бобров стали огромные деньги, которые платили за шкуры бобров и за «бобровую струю». Бобров стали истреблять поголовно, нарушая самые элементарные правила охоты. Примерно сто лет назад бобры практически перестали существовать в Европе. Отдельных зверей, спасшихся на глухих речушках, упорно преследовали браконьеры.

К 1917 году на территории России осталось не больше 700–900 бобров. Причем жили они маленькими колониями в пятнадцати местах нашей страны. Одна из таких колоний находилась в Зауралье, на реках Конда и Сосьва (самая крупная колония). Другая на берегу реки Березина в Белоруссии (150 голов). Третья на берегу реки Ивница неподалеку от Воронежа. В первые годы Советской власти там были организованы заповедники. Когда организовали Воронежский заповедник, в нем жило 30–40 бобров. Но уже через пять лет их насчитывалось около 125. А еще через несколько лет бобров в заповеднике стало столько, что их уже можно было отлавливать и переселять в другие области.

Сейчас в нашей стране живет примерно 300–350 тысяч бобров. Не все они выращены в заповедниках, но все они уцелели благодаря заботе людей.

Нелегкая судьба и американских бобров.

Когда европейцы появились в Америке, они застали там отлично налаженное бобровое хозяйство: индейцы знали цену этим зверям, берегли их, помогали, чем могли, и, конечно, не убивали напрасно. Бобры пользовались особым покровительством: ведь, кроме всего прочего, они были «хранителями рек» — строили плотины и не давали рекам пересыхать.

Однако белых колонистов это не интересовало. Это потом практичные американцы подсчитали, что потенциальная стоимость каждого бобрового пруда — минимум 300–500 долларов. (Сюда входят водопои для диких и домашних животных, места жительства норок, ондатр, водоплавающих птиц, противопожарная роль прудов и т. д.) А тогда людей интересовал лишь ценный мех.

Прошло какое-то время, и положение стало настолько критическим, что канадское правительство вынуждено было запретить охоту на этих зверей. Запрет дал положительный результат, и число бобров несколько увеличилось. Тогда запрет был снят. И снова началось избиение бобров. Они «погибали на глазах канадских властей в результате безрассудной, преступной резни: мудрый зверь пал жертвой постыдной человеческой жадности…» — писал польский путешественник Аркадий Фидлер.

Но канадские власти не обращали на это внимания. Тогда на сцену выступил известный индейский писатель Серая Сова — Грей Оул (Вэша Куоннезин). Аркадий Фидлер так рассказывает об этом: «В своей лесной хижине он с помощью жены написал пламенную статью в защиту бобров и послал ее в газету. Затем приготовил лекцию и стал знакомить с ней публику. Эффект превзошел все ожидания. Грэя Оула слушали затаив дыхание, его статьями зачитывались. Оул умел убеждать. Он всколыхнул общественное мнение». И канадское правительство вынуждено было наконец принять меры. Снова запретили охоту на бобров, создали несколько резерватов и заповедников. И есть надежда, что американский бобр тоже будет спасен.

А вот история еще одного, морского бобра — калана. Вообще к бобрам он никакого отношения не имеет — относится к отряду хищных и входит в семейство куньих. С бобром его роднит разве что очень красивый, ценный мех.

Открыли калана в середине XVIII века. Научное описание было сделано впервые в XX веке. А в промежутке между открытием и изучением зверь был почти полностью истреблен. Мы не знаем, сколько существовало каланов до того, как ими занялись промышленники. Видимо, много. Во всяком случае, известный исследователь русского Севера, впервые увидевший каланов, Георг Стеллер, писал, что «они покрывали берег целыми стадами». В конце XVIII — начале XIX века ежегодно добывали по нескольку десятков тысяч каланов. Только в Кантон ежегодно привозили примерно по 20 тысяч шкурок.

Истребление каланов — одна из многих позорных страниц в истории отношений людей и животных. Убийство этого зверя было делом нехитрым. Калан, несмотря ни на что, оставался доверчивым и не боялся человека. А будучи сильно привязанным к определенным местам, долго не покидал их, покорно ожидая своей очереди. И очередь рано или поздно доходила.

Убивали каланов палками, чтобы не портить шкурку. Когда же они наконец поняли, что человек не такое уж приятное и безобидное существо (к этому времени каланов осталось очень мало), промышленники стали использовать родительскую привязанность этого животного. Каланы размножаются медленно. И своего единственного детеныша мамаша очень бережет. Она постоянно держит его у себя на груди (каланы обычно плавают на спине), постоянно ласкает его, облизывает, ныряет вместе с ним и прячет, если возможно, в безопасное место.

Люди быстро поняли, что мамаша готова пожертвовать собой ради спасения детеныша. И, поймав беззащитного каланенка, заставляли его громко пищать. На голос малыша приплывала самка и, не обращая внимания на опасность, стремилась к детенышу…

К концу XIX века количество каланов резко сократилось. Но их продолжали истреблять: только американцы в районе Аляски с 1881 по 1890 год добыли 48 тысяч шкурок. Однако уже в 1900 году было добыто всего 127 шкур. Цены «взлетели до небес», как писал один американский ученый. Но ни за какие деньги уже невозможно было купить шкурку калана. В 1910 году добыли всего одного калана. Его шкуру продали за 1700 долларов. Через несколько лет еще одна шкурка была продана за 2500.

В 1911 году США вынуждены были принять закон, запрещающий охоту на каланов (в СССР такой закон был принят в 1924 году). К тому времени на всех островах, где некогда в изобилии водились эти животные, сохранилось в общей сложности чуть больше полутора тысяч.

В трагедии каланов в первую очередь повинна их шуба — бурая или темно-коричневая, блестящая, прочная и очень легкая. В отличие от других морских млекопитающих, которые в воде защищены от низких температур слоем жира, калан такого жира не имеет. Его защищает шкура с очень густым подшерстком, не пропускающим воду. (У калана на одном квадратном сантиметре 38–40 тысяч волосков, в то время как у белки или у лисы волосков 8-10 тысяч.) Такая шкура, правда, требует заботы, и калан много времени тратит на ухаживание за своим мехом: выбираясь на берег, он чистит, расчесывает волоски на своей роскошной шубе. Делает это калан передними лапами, на которых имеются очень подвижные «ладошки». (По свидетельству исследователя каланов С. В. Маракова, каланы могут держать передней лапой спичку и даже иголку.) Кстати, передними лапами каланы поднимают со дна камни, кладут их себе на грудь и, лежа на воде спиной вниз, разбивают об эти камни ракушки моллюсков и панцири крабов. Калан может взять камень под мышку и плавать с ним, если даже камень ему в данную минуту не нужен. Иногда одним камнем калан пользуется целый день.

Но при всей ловкости и даже силе лапы эти — как, впрочем, и зубы каланов — не предназначены для драк. И каланы не только не дерутся, они даже почти никогда не ссорятся. Каланы очень миролюбивы и добродушны. Может быть, это, а может, понятливость и какой-то особый «интеллект» (например, каланы, как выяснилось, догадываются сбивать замки с клеток) делали их излюбленными положительными героями алеутского фольклора.

Сейчас места, где живут каланы, объявлены заповедными, охота на них запрещена, люди проявляют максимум заботы об этих животных, и число их заметно увеличилось. Каланы останутся на земле. И люди смогут увидеть каланов либо на берегах Курильских островов, либо на кино- и телеэкранах и, может быть, кто-то вспомнит слова Георга Стеллера: «Не могу передать красоту этого животного в живом состоянии: когда оно бежит по земле, то кажется чернее атласа, и его яркая чернота сверкает».

Сходна с судьбой бобров и каланов судьба еще одного очень ценного пушного зверя — соболя.

Когда-то он был широко распространен, жил не только в сибирских, но и в европейских лесах, доходил до теперешней Белоруссии и Литвы. Много соболя было и в Московском государстве. Огромные партии шкурок вывозились из Сибири. Только в XVII веке и только Восточная Сибирь давала 80 тысяч шкурок в год. Всего же на Руси добывалось 200 тысяч соболей. Но с каждым годом соболя становилось все меньше, а шкурки его дорожали все больше. Достаточно сказать, что в начале нашего века шкурка соболя стоила 200–250 рублей. Чем дороже шкурка, тем яростнее добыча. И вот численность соболя стала катастрофически падать. Если на Ирбитской ярмарке — основном месте дореволюционной России, где торговали пушниной, — в 1896–1900 годах было продано 44 280 шкурок соболя, то в следующее пятилетие — 31 440, а в 1906-1910-х уже всего 14 400.

В европейской части соболь был уничтожен полностью, в Сибири его осталось очень мало. Например, когда в районе Баргузинского хребта решили организовать заповедник, там жило не более 20 соболей. Столько же оставалось и в Кондо-Сосьвинском районе, который еще в XVII веке ежегодно поставлял в Москву до 2000 соболиных шкурок. Соболь был на грани полного исчезновения. И вот места, где еще оставались эти зверьки, были объявлены заповедными, а на соболей запретили всякую охоту. Это, конечно, дало положительные результаты — поголовье соболей скоро значительно увеличилось. Но главное, что помогло сохранить и увеличить количество соболей, — это расселение их по стране. С 1927 по 1957 год более чем в 100 районов нашей страны завезли и выпустили 12 500 зверьков. Прошло еще несколько лет, и соболь вновь стал промысловым зверем. Уже в 1940 году в СССР было 300 тысяч соболей. Сейчас их примерно 800 тысяч. И добывают соболей теперь больше, чем двести лет назад.

Можно привести еще немало примеров спасения животных в заповедниках. Это оказалось очень действенной мерой. Не случайно сейчас более чем в ста странах мира существует свыше 1100 заповедников. Они занимают около 2 процентов всей суши нашей планеты. И это только те заповедники, территории которых более 1000 гектаров. Заповедников, площадь которых меньше 1000 гектаров, в мире, по крайней мере, 3000. Это своеобразный «полигон», где можно изучать животных в их природных условиях, не нарушенных человеческой деятельностью. Это и резерваты, благодаря которым сохранились на Земле многие животные.

Однако, как видим, только сохранить животных часто бывает недостаточно: ведь и в заповедниках может быть перенаселение. Пока речь идет о спасении, о расселении животных не думают. Но когда тот или иной вид размножится, угроза его исчезновения с лица Земли минует, появляются другие опасности: могут возникнуть болезни, эпизоотии, может начаться нехватка кормов. (Хотя в заповедниках, где животные под постоянным наблюдением и где они подкармливаются, это маловероятно.) Но животных расселяют не только для того, чтоб создать в заповеднике благоприятный режим, но и для того, чтоб обогатить фауну других областей или других стран.

Животные едут в поездах и на автомобилях, плывут на пароходах и летят на самолетах. Причем современная техника позволяет преодолевать по воздуху огромные расстояния не только таким зверям, как бобры или соболи, но гораздо более крупным.

Животные, о которых сейчас пойдет речь, много часов летели над океаном. Потом много часов везли их по морю. Потом они жили в специальных вольерах, и лишь через год их выпустили в те места, где лет 150–200 назад был убит последний из этих зверей. Так в 1974 году на полуострове Таймыр оказались удивительные животные — овцебыки.

Когда-то овцебыки были широко распространены по всей Европе и бродили вместе с мамонтами, шерстистыми носорогами, дикими лошадьми. Изменение климата и некоторые другие причины сильно повлияли на животных мамонтовой группы, в том числе, естественно, и на овцебыка. Но на Крайнем Севере он мог бы сохраниться, если бы не люди.

Овцебык не удирает от врагов, в случае необходимости он выставляет навстречу опасности свои могучие, сильно расширенные у основания и образующие что-то вроде шлема рога. При этом самцы выстраиваются в круг или квадрат, помещают в середину самок и телят и принимают на себя удар. Таким образом они отбивают атаки волков и, говорят, даже медведей. Видимо, таким же образом встречали они и охотников — падали под пулями, но не отступали.

Так было на русском Севере, где последнего овцебыка убили в конце XVIII или начале XIX века. Так было и в Северной Америке, где последнее стадо овцебыков истребили в 1860–1870 годах. Быки сохранились лишь на северо-западе Канады и на северо-востоке Гренландии. В начале нашего века люди спохватились: ведь исчезает с лица Земли очень интересное и очень ценное животное.

Овцебык интересен всем. Например, он — самое шерстистое или точнее, может быть, самое длинношерстное животное на Земле: волосы его на боках достигают 90 сантиметров длины. Он «морозоустойчив». И не только потому, что имеет такую длинную шерсть, но и потому, что умеет сохранять тепло — не суетится, двигается степенно (если нет причины бежать). Кроме того, из-за особого свойства подкожного жира, находящегося в ногах овцебыка (он плавится при температуре более низкой, чем жир в других частях тела), кровь в них циркулирует слабо, и ноги зверя безо всякого вреда для него могут сильно охлаждаться, уменьшая тем самым общие теплопотери организма.

Овцебык очень нетребователен к пище, даже северный олень по сравнению с ним — настоящий обжора: питаясь тем же скудным кормом, что и олени, овцебыки потребляют его в 4 раза меньше!

Достоинства быка (с точки зрения человека) можно перечислять очень долго. Тончайшая шерсть, вернее подшерсток, похожий на пух, очень высоко ценится. (Раньше, чтобы добыть этот подшерсток, животных убивали. Сейчас научились вычесывать быков, не причиняя им вреда.)

У овцебыков очень вкусное мясо, их молоко содержит 11 процентов жира.

Задумав спасти быков, люди решили расширить и места их обитания. Для этого сначала завезли овцебыков в Швецию, Норвегию и Исландию. Но там быки погибли от воспаления легких: без труда перенося сильные морозы в Канаде и Гренландии, они не смогли перенести влажности воздуха.

На Аляске дела пошли лучше. Вскоре там образовалось довольно крупное стадо.

В Западной Европе не отказались от идеи акклиматизации (точнее, от реакклиматизации) овцебыка. В 1929 году несколько животных было завезено на остров Шпицберген. Быки прижились, начали размножаться. Но во время второй мировой войны все стадо погибло — пришлось начинать заново.

Сейчас быки появились в СССР — их привезли с Аляски. Часть быков поселили на Таймыре, часть на острове Врангеля. Условия в этих местах для быков оказались благоприятными. Что же касается морозов и метелей — они овцебыкам не страшны. Низко опустив рогатые головы и, как врагов, встречая ледяные порывы ветра, овцебыки могут стоять сутки, двое, трое — держат «круговую оборону» против мороза и ветра, прикрывая собой малышей и их мамаш.

Страшнее для овцебыков сильные снегопады, когда невозможно доставать корм из-под снега. Но люди, взявшие на себя заботу об овцебыках, не оставляют их в беде — вездеходы, а если требуется, и вертолеты доставят еду попавшим в трудное положение животным.

Овцебыков называют еще мускусными быками, потому что в определенное время года специальные железы начинают вырабатывать секрет, напоминающий по запаху мускус. Но более употребительное название все-таки овцебык. Хотя бы потому, как точно заметил канадский исследователь Арктики В. Стефансон, «что он обладает почти всеми достоинствами коровы и овцы, а во многих отношениях превосходит их».

От Ноева ковчега до наших дней

И все-таки может так случиться, что ни в заповедниках, ни в питомниках, ни тем более в природе не удается сохранить животных. И тогда взоры любителей природы обращаются в сторону зоопарков. Впрочем, такое отношение к ним — явление новое, хотя история самих зоопарков весьма древняя.

Кто-то в шутку сказал, что первый зоопарк на своем ковчеге организовал Ной, о котором рассказывается в Библии. Он собрал в него животных и разделил их на «чистых» и «нечистых». Если же говорить всерьез, то первые зоопарки, сведения о которых дошли до нас, были созданы в очень далекие времена.

Так, древнеегипетские папирусы сообщают, что еще в 2900 году до нашей эры существовал крупный зоопарк в Саккаре. Другой зоопарк на берегах Нила был создан в XVI–XV веках до нашей эры фараоном Тутмосом III. Возвращаясь из военных походов, он привозил в свою столицу различных животных. А его мачеха даже снаряжала специальные экспедиции за животными в Пунт (теперешнее Сомали).

Примерно 31 век назад, как повествует китайская «Священная книга песен», был основан зоопарк в Китае. Он занимал площадь в 600 гектаров и назывался «Парк ума» (или «Парк разума»).

Ассирийские правители тоже были большими любителями зоопарков, причем даже специализированных: царица Семирамида предпочитала держать в неволе леопардов, ее сын Ниниа — львов, а царь Ашшурбанипал — верблюдов и львов.

В X веке до нашей эры был зоопарк и у царя Соломона.

В Европе впервые зоопарки появились, очевидно, у древних греков и римлян. Причем любознательные и просвещенные греки широко использовали зоопарки для изучения животных.

Однако доподлинные сведения о первых европейских зоопарках дошли до нас лишь из X века нашей эры.

Когда появились зоопарки в Америке, точно неизвестно, но известно, что в 1520 году, когда испанские завоеватели ворвались в столицу ацтеков, они уже застали там прекрасный, благоустроенный зоопарк.

Считалось, что первым зоопарком в России был Измайловский зверинец, устроенный царем Алексеем Михайловичем. Сначала в нем находился подаренный персидским шахом русскому царю слон, а затем стали там держать и других животных. Измайловский зверинец действительно был одним из первых зоопарков на Руси, и зоопарком довольно большим, причем животные содержались не только в клетках, но и в загонах, и даже на воле. Однако задолго до Измайловского зверинца (в 1061 году) существовал зоопарк в Новгороде, на Софийской стороне, где находился Зверино-Надеинский монастырь. В этом зоопарке содержались не только животные местной фауны, но и экзотические животные, которых привозили из дальних стран различные купцы и путешественники.

Первый в России зоопарк, который был открыт для широкой публики, — это Московский зоопарк, основанный в 1864 году. Его основатель — крупный ученый и общественный деятель профессор А. П. Богданов писал, что учреждение это должно быть не только коммерческим или развлекательным, должно служить просвещению народа, а также делу сохранения редких животных. Однако через четыре года после открытия зоопарка в Москве Богданов вынужден был отказаться от своих высоких идей, и парк превратился в чисто коммерческое заведение, где животные содержались к тому же в отвратительных условиях.

Таковы были все зоопарки, основанные в России (зоосады, как их называли), и многочисленные передвижные зверинцы, над которыми по ночам висел тоскливый вой голодных, измученных животных, а вокруг стоял тяжелый смрад от нечищеных клеток.

Передовые люди как в России, так и во многих странах мира пытались превратить зоопарки в научные и просветительные учреждения. Робкую попытку сделал в середине прошлого века Карл Гагенбек, известный торговец животными, но у него ничего не получилось. Хотя кое-что для спасения редких животных он тогда сделал.

Много сил созданию зоопарков, в которых животные по возможности меньше чувствовали бы неволю, отдал Альфред Брем. Сначала в V Гамбурге, а затем в Берлине он попытался создать зоопарки, которые стали бы и научно-просветительными учреждениями, и помогли бы сохранять редких животных. Но и Брем был сломлен долгой изнурительной борьбой с людьми, видевшими в зоопарках лишь средство обогащения. Однако заслуга Брема в том, что он сумел разработать, если так можно выразиться, теорию будущих зоопарков, которая начинает осуществляться на практике только сейчас. Только сейчас начали создаваться зоопарки, где животным созданы условия, максимально приближенные к естественным. В этих зоопарках стремятся удовлетворять «поведенческие потребности», свойственные этим животным, то есть животные не только будут сохранены физически — сохранятся их характерные черты, которые обычно теряются в неволе.

Попытки создать в Аскании-Нова зоопарк такого типа сделал в конце прошлого века Ф. Фальц-Фейн. Сын богатого помещика, он имел возможность не думать о коммерческой стороне дела, а просто держать животных в сносных условиях, заботиться о них. Однако зоопарк Фальц-Фейна был исключением. Основная масса зоопарков представляла собой зрелищно-коммерческие учреждения, куда многие люди ходили развлекаться, где даже можно было подразнить плененных зверей и птиц, поиздеваться над ними. И не удивительно, что большинство порядочных людей резко отрицательно относилось к зоопаркам и зверинцам.

Сейчас отношение к зоопаркам изменилось. И потому, что изменились сами зоопарки, и потому, что они в огромной степени стали помогать изучению животных, о которых мало известно науке. И, наконец, потому, что целый ряд животных уцелел на Земле лишь благодаря зоопаркам.

Вспомним хотя бы зубров. Ведь они существуют сейчас лишь потому, что некоторое количество их оставалось в зоопарках.

Антилопа белый орикс была когда-то широко распространена в Африке. Но вот появились охотники, вооруженные не только ружьями, но и пулеметами, установленными на автомобилях. А некоторые преследовали стада этих животных даже с самолетов, и в конце концов в природе не осталось ни одной этой антилопы. И только в зоопарках, защищенных от охотников и им подобных «любителей» природы, ориксы сохранились.

Еще более убедительный пример — история милу, или оленя Давида. Это удивительное животное с небольшой гривой и печальными глазами. У этого животного несколько названий. И одно из них в переводе с китайского означает «не похожий ни на одного из четырех». Действительно: рога у него оленьи, но на оленя это животное не похоже; хвост коровий, но и на корову оно не похоже; не похоже оно и на козу, хотя имеет козьи копыта, не похоже и на лошадь. Второе название этого животного — милу. А научное название — олень Давида — дано ему в честь путешественника и исследователя Азии Арманда Давида, который впервые увидел это животное и сообщил о нем ученым.

Увидеть милу было нелегко. Нигде в природе он не существовал. И единственное стадо в 120 голов, уцелевшее на Земле, паслось в императорском саду в Китае. Олени считались священными, их существование держалось в тайне, и постороннего, проникшего в эту тайну, ждала жестокая казнь. Арманд знал, чем он рисковал. Но он был настоящим натуралистом и перелез высокую стену, окружавшую императорский парк, чтобы увидеть оленей.

«Вылазка» Арманда Давида имела важные последствия: об удивительных животных стало известно ученому миру, и китайцы уже не могли хранить в тайне существование милу. Вскоре несколько животных попало в Европу. А через 20 лет после этого разбушевавшаяся река Хуанхэ разрушила стены парка, олени разбежались и были истреблены. Последнего оленя в Китае убили в 1900 году.

В XX веке олени Давида вообще перестали бы существовать, но, к счастью, несколько экземпляров уже прижились в Европе. И через некоторое время олень Давида появился в ряде зоопарков мира. Он хорошо чувствует себя в неволе, и к 1922 году на Земле насчитывалось уже 64 милу. В 1935-м уже 300, в 1963-м — около 400. Сейчас их гораздо больше.

Наконец, еще один пример — лошадь Пржевальского.

Знаменитый русский путешественник?. М. Пржевальский привез из своих путешествий по Монголии шкуру и череп неизвестного ранее науке животного. В 1881 году зоолог И. С. Поляков описал это животное, определив, что оно является предком нашей домашней лошади, и назвал ее в честь путешественника и первооткрывателя лошадью Пржевальского. Уже тогда эти лошади были редкими. Сейчас в природе не осталось ни одной такой лошади. Зато уцелело несколько лошадей Пржевальского в зоопарках. И благодаря этому к 1971 году на земном шаре жили уже 182 чистокровных лошади Пржевальского.

Ученые называют зоопарки «зоологическими банками», где хранятся уникальные ценности. А Джеральд Даррелл, страстный защитник диких животных, организатор знаменитого зоопарка в Англии, в котором живет 24 вида редчайших животных, так сформулировал задачу зоопарка: «Его цель — попытаться спасти от полного истребления некоторые виды животных точно так же, как музеи хранят великие творения искусства, а различные общества обеспечивают охрану древних памятников и строений. Животные, населяющие вместе с нами эту планету, не менее важны, и если еще можно представить себе рождение нового Рембрандта или Леонардо да Винчи, то никакие наши усилия, даже в век потрясающего развития технологии, не могут возродить истребленный вид фауны».

Но животные в зоопарках не только охраняются и сохраняются. Некоторые редкие виды в зоопарках так размножились, что появилась возможность возвратить их в дикую природу. Например, Мальгашская республика (остров Мадагаскар) заключила с зоопарком Сан-Диего (США) соглашение о разведении некоторых видов лемуров в зоопарке, так как из-за интенсивной хозяйственной деятельности эти животные исчезают на острове. А львов в Африку перевозят из… Лондонского зоопарка, где, как в Пражском, Базельском и в некоторых других крупных зоопарках мира, хорошо налажена работа по разведению редких животных. Однако тут люди столкнулись с неожиданными трудностями: выращенные в неволе львы часто не могут приспособиться к новым условиям. Выращенные в неволе, они часто утрачивают свои основные хищнические инстинкты и оказываются неспособными добывать корм на воле. Впрочем, это относится не только к хищникам. В 1975 году канадские биологи Р. и Б. Бриндемур по просьбе руководителей заповедника на острове Борнео организовали «школу» для орангутанов, выращенных в неволе. Оказываясь на свободе — в естественных условиях! — эти обезьяны не могут приспособиться и голодают. В «школе», организованной Бриндемурами, оранги учатся самостоятельно жить в джунглях.

Другая проблема — малое количество животных одного вида. В результате — скрещивание близких родственников, а это может привести к вырождению.

Безусловно, сильно влияет на некоторых животных и отсутствие естественного отбора.

Наконец, пока еще не все редкие или вымирающие животные, содержащиеся в зоопарке, размножаются в неволе. Однако работа в этой области фактически только начинается, и большинство ученых настроены оптимистически. Ведь в зоопарках уже успешно размножаются такие редкие животные, как карликовые бегемоты и окапи. (Из 200 окапи, живущих сейчас в зоопарках, примерно 150 родились в неволе.) В зоопарках живет и семь видов животных, в природе уже не встречающихся. И есть надежда, что благодаря зоопаркам они уцелеют на Земле.

Эту надежду поддерживает и тот факт, что многие зоопарки превратились сейчас из зрелищно-просветительных учреждений в научные (или сочетают и то и другое): ведь в зоопарках, как сейчас стало ясно, имеется прекрасная возможность изучать биологию животных. В условиях зоопарков можно наблюдать процессы, которые очень трудно, а порой и невозможно проследить в природе. «Ни в каком другом месте нельзя так хорошо изучить и исследовать, например, поведение животных во время размножения или в период роста, — пишет один из крупнейших современных зоологов, директор Берлинского зоопарка профессор Г. Дате. — Современный зоологический сад дает возможность сравнивать поведение отдельных особей одного вида и более или менее родственных видов животных».

«Дать тигру дом»

В 1972 году индийское правительство, поддерживаемое в этом вопросе Международным союзом охраны природы и Всемирным фондом охраны дикой природы, разработало проект, получивший название «Тигр».

В 20-х годах нашего века в Индии было около 40 тысяч тигров, а в 1972-м оставалось всего 1,8 тысячи. В последующие годы эта цифра явно снизилась, так как, несмотря на запрет охоты и вывоза шкур за границу, браконьерство продолжалось. Тигры стали гибнуть от ядохимикатов — были обнаружены трупы десятков отравленных животных. Но одной из важнейших причин исчезновения хищников эксперты считают все-таки интенсивное уничтожение лесов, сокращение в них диких копытных, выпас скота и тому подобные мероприятия, сильно сокращающие места, пригодные для жизни этих хищников. Вот почему ученые считают необходимым в первую очередь сохранить природные места обитания животных. И не случайно операция по спасению тигров, начатая в Индии, в Национальном парке Д. Корбетта, получила название «Дать тигру дом».

Спасение наших соседей по планете — вопрос очень многогранный. Это и запрет охоты на определенных животных, и заповедники, и разведение некоторых редких животных в зоопарках и расселение по стране (или другим странам). Но это и сохранение исконных мест обитания животных. Однако возможно ли это? И имеет ли такое сохранение смысл? Ведь существует мнение (и его высказывают многие видные ученые), что на Земле в конечном итоге не останется ни клочка дикой природы. Деградация и разрушение мест обитания животных — так принято называть в науке преобразование земель в сельскохозяйственные угодья и осушение болот, строительство городов, поселков, предприятий и, конечно же, вырубка лесов. А к чему это поведет — отвечают американские ученые: по их прогнозам, если только тропические леса будут сокращаться такими же темпами, как сокращались они до сих пор, то к началу следующего века количество видов животных на Земле уменьшится примерно на 200 тысяч. (Конечно, имеются в виду все животные, в том числе и беспозвоночные, и мелкие позвоночные, но мы же говорили — и еще будем говорить — о том, что все виды важны в природе, каждый вид по-своему неповторим и уникален.) Мы сейчас еще не знаем, чем грозит исчезновение того или иного вида. Конечно, уже исчезло немало животных, а наша планета все-таки существует, катастрофы как будто не произошло. Но откуда мы знаем, что было бы, если б эти животные уцелели? Может быть, в распоряжении людей оказались бы какие-то очень важные охотничьи или домашние животные? И не знаем мы сейчас, какие животные из тех, что в настоящее время живут на Земле, вдруг могут оказаться совершенно необходимыми или, по крайней мере очень важными. Ведь могут возникнуть самые непредвиденные обстоятельства, возникнуть необыкновенные ситуации, когда считавшиеся нейтральными или даже вредными животные вдруг станут нужными или очень полезными для людей. Или вдруг при более тщательном изучении окружающей среды выяснится, что считавшиеся маловажными или вредными виды играют огромную роль в жизни нашей планеты. Такие примеры уже есть, и их немало. Мы еще поговорим об этом в следующей главе. А сейчас нас интересует другой вопрос: как же сохранить многообразие животного мира, когда человек все активнее наступает на девственную природу и, как писал Б. Гржимек, диким животным не остается места на Земле.

У людей есть много путей для этого. О некоторых мы уже говорили. Но есть и еще один путь — в этом стремительном движении вперед человечеству следовало бы чуть-чуть приостановиться, оглянуться назад, кое-что прикинуть и кое-где подсчитать.

Сейчас уже очевидно, что охрана живой природы тесно связана со статистикой, с расчетами и подсчетами. Статистика, расчеты становятся на охрану природы!

Человек начнет считать и сталкиваться с удивительными и парадоксальными на первый взгляд цифрами и фактами, которые могут убедить даже самого закоренелого прагматика, самого убежденного противника дикой природы.

Вот лишь один пример. Когда-то на Аляске были открыты богатые россыпи золота. Вспыхнула «золотая лихорадка» — тысячи людей ринулись туда в надежде разбогатеть. И хоть многие вернулись ни с чем, золота на Аляске, видимо, было добыто много. Но вот прошел бум и, как точно заметил профессор А. В. Яблоков, «Аляска не манит больше золотоискателей, но охотники по-прежнему неплохо живут за счет живой природы, и страна богатеет». Да, золота добыли много, и в те годы стоимость этого драгоценного металла значительно превышала стоимость добываемых на Аляске мехов. Но вот кончилось золото, а дикая природа, и в частности звери, осталась. И сейчас подсчитано, что меха, добытые на Аляске, дали в десять раз больше прибыли, чем все золото, найденное там.

Это лишь один пример. Таких примеров можно привести немало. И каждый убедительно доказывает: чтобы сохранить фауну нашей планеты, человечество должно коренным образом пересмотреть свое отношение к животным, произвести, так сказать, переоценку ценностей.

Советский зоолог М. А. Заболоцкий рассказал однажды, как геологи нашли месторождение золота на территории одного заповедника. Так как заповедники тогда находились в ведении ВЦИКа, то они обратились к его председателю М. И. Калинину с просьбой разрешить разработку этого месторождения. Михаил Иванович поинтересовался, осталось ли еще где-нибудь в Советском Союзе золото. Геологи удивились такому вопросу и ответили, что золота достаточно и в других местах. Тогда Калинин им посоветовал добывать золото в этих местах, а уж когда его нигде не будет, начать разрушать заповедник.

Вот если бы так было всегда и всюду! Если бы все люди понимали, что часто все золото мира не окупит погубленной природы!

Конечно, люди не могут отказаться от прокладки дорог, строительства населенных пунктов, расширения городов и возведения плотин. Однако если еще недавно это делалось часто без тщательного взвешивания всех последствий, то сейчас уже серьезно задумываются над тем, сколько пахотной земли будет занято при строительстве плотины, сколько земли будет изъято из землепользования при прокладке дороги. Люди начинают серьезно считать, взвешивать — и это хорошо! Жаль только, что учитывают они еще не все — надо, чтобы проектировщики подсчитывали, сколько гнезд, нор, берлог будет уничтожено при том или ином строительстве и хотя бы приблизительно (настоящую стоимость никто подсчитать не может!) представляли себе, во что тот или иной проект обойдется государству: какие потери будут сегодня, завтра, через годы. Если бы такие подсчеты производились — наверняка многие проекты строительства искусственных морей или прокладки дорог, сооружения поселков или рытья каналов были бы пересмотрены, строительство было бы перенесено в другие места, а многие из-за убыточности (именно так!) были бы отменены вовсе.

Человек считает себя хозяином природы в силу имеющегося у него могучего оружия — разума. Но до сих пор хозяин не очень разумно хозяйничал на планете. Сейчас он это начал понимать. Доказательство тому — заповедники и национальные парки, Красная книга и запреты на отстрел животных, успехи зоологии и всех ее ответвлений, создание науки об охране животных и многое другое. И все-таки по-настоящему хозяином природы человек станет тогда, когда научится по-настоящему считать. И не только убитых или сохраненных животных. Человеку надо уже иметь и в этом плане дело с более крупными числами и считать, если так можно сказать, «во времени», то есть делать расчеты не только того, что имеется или имелось, но и того, что может иметься.

Вот очень простой, но в то же время весьма показательный пример: прежде чем приступать к вырубке какого-то участка, следовало бы посчитать, что выгоднее — использовать древесину или добывать на нем белок. Возможно, древесина окажется доходнее, но может оказаться и наоборот. Как же это может быть? Ведь древесина — ценнейший продукт, она нужна во всех отраслях промышленности, продукты вторичные, то есть получаемые от переработки древесины, не только многочисленны, но и очень ценны, очень важны, часто — незаменимы. Как же их можно сравнивать с мехом, пусть даже с ценным и красивым? Конечно, нельзя! Так считали долгое время, так продолжают думать многие и сейчас. Думают так по инерции. Но человечество уже начало понимать, что пора отказываться от инерционного мышления. И вот стал появляться несколько странный, но очень точный термин — «эффект неиспользования», то есть определяется выгодность неиспользования какого-то участка природы. Допустим, того же леса, о котором мы сейчас говорили. Однако слово «неиспользование» — понятие условное, и в данном случае его надо понимать как «сохранение и использование в ином плане».

Конечно, если вырубить участок леса, то доход от древесины превысит все доходы, получаемые от леса. Но доход этот будет единовременный. Доход же от обитающих в этом лесу животных хоть и меньше, зато он постоянный, ибо животный мир, при правильном и рациональном отношении к нему, постоянно воспроизводится. Вот тут и надо считать. И если мы подсчитаем стоимость, например, пушнины, добытой в этом лесу за двадцать или тридцать лет, она, возможно, значительно превысит стоимость древесины, которую мы получили бы, вырубив этот лес. Не говоря уж о других продуктах, которые дает лес, не говоря уж о главном — о том, какое значение этот лес имеет для чистоты воздуха, для охраны водоемов. Так что оказывается иногда выгоднее не доставать топоры, оставить в покое пилы.

Может показаться странным, что в этой главке мы много говорим о выгодности, о доходах, о прибылях, — в общем, о коммерческой и финансовой стороне. Относится ли это к охране животных? Но дело в том, что у человека с его соседями по планете сложились сложные, многообразные и в том числе утилитарные отношения. Правильно налаженные, эти отношения могут помочь сохранению животных в сложных условиях современного промышленного мира.

Второе, что может показаться странным в этой главке, — это призыв к защите леса во имя охоты в нем на белок. Но опять-таки — странный он лишь на первый взгляд. На самом же деле, уничтожив лес, мы тем самым обязательно уничтожим всех белок, сохранив лес, мы тем самым «дадим дом белке», то есть сохраним ее природные места обитания, сохраним главный фактор ее существования. А уж навести порядок в этом доме, то есть следить, чтоб отстрел был нормирован, чтоб зверьков было нужное количество (мало — плохо, много — тоже нехорошо), — дело уже дальнейшего.

Однако сохранять дом необходимо не только для белок или каких-то иных мелких зверей, и «эффект неиспользования» того же, допустим, леса будет не только в выгодности охоты. Напротив, охота — не единственная и отнюдь не главная сторона в отношении людей и животных. По крайней мере, сейчас она не главная. И чем дальше, тем меньшую роль она будет играть в жизни людей. Потому что настало время, когда необходим новый, совершенно иной подход к животным. Профессор Яблоков считает, что отношения должны меняться так: от промысла люди должны перейти к пастушеству, а от пастушества — к фермерству. «Промысел, — пишет Яблоков, — самая примитивная форма использования природных ресурсов, человек берет у природы готовые блага, ничего не давая ей взамен. Она хороша была лишь в первобытные времена. Теперь давно уже пора перейти на другой принцип взаимоотношения с природой: прежде чем что-нибудь взять у нее, надо ей сперва что-то дать».

Конечно, это впрямую не относится к белкам в нашем условном лесу. (Хотя, если говорить в широком смысле этого понятия, то и тут мы, во-первых, даем белкам дом, во-вторых, регулируем охоту. Так что «эффект неиспользования» вполне укладывается в рамки этого нового подхода.) Может быть, и охотники на Аляске как-то по-новому подходят сейчас к своему делу, а может быть, там еще не пришел черед менять отношения. Но вот во многих северных районах Евразии люди уже перешли к более прогрессивному отношению к диким животным. Пример тому — отношение людей к диким оленям. По сути дела, человек пасет диких оленей, то есть животных, которые ни по анатомическому, ни по морфологическому строению, ни по поведению не отличаются от тех, которые паслись здесь до того, как человек обратил на них внимание, или пасутся сейчас там, где нет поблизости человека. Конечно, имеется какая-то часть прирученных в полном смысле слова, но не о них сейчас речь. Речь идет об огромных стадах животных, природу которых человек не стремится изменить. Но он взял эти стада под контроль — перегоняет их с пастбища на пастбище, обеспечивает в случае необходимости кормом, охраняет от хищников, борется с болезнями оленей. Человек не промышляет этих животных в буквальном смысле, хотя и использует их в своих нуждах. Человек и не приручает их в прямом смысле, хотя и делает для этих животных многое. Иными словами, он помогает природе (в данном случае под природой мы имеем в виду оленей, которым человек дает все, что требуется) и берет у нее то, что ему нужно. Такое отношение человека с дикими животными получило название пастушества. Конечно, не ко всем оно применимо, не все животные нуждаются в такой форме отношений. Но мы и не пытаемся уравнять всех — в данном случае подходит пастушество, в других случаях для сохранения дикой природы подойдет еще более прогрессивная форма отношений — фермерство. Какое-то количество животных уцелеет благодаря запрету охоты на них. Люди уже ищут самые разные пути сохранения животных. Помогает им в этом и современная наука, и современная техника. Но главное — помогает людям великое мужество и преданность идее.

И мужество, и космические спутники…

На зеленом склоне холма, на самом гребне кратера Нгоронгоро, между уникальным заповедником Серенгети и выделенным из него резерватом, находится необычный памятник. На нем высечено: «Михаэль Гржимек. 12.4.35.-10.1.59. Он отдал всё, что имел, даже свою жизнь за то, чтоб сохранить диких животных Африки».

Многие посетители этого заповедника останавливаются у памятника, но далеко не все знают, что Серенгети, может быть, уже перестал бы существовать как заповедник, если бы хмурым декабрьским днем 1957 года Михаэль Гржимек вместе со своим отцом — известным зоологом Бернгардом Гржимеком не отправились на самолете в Африку.

Сейчас Международный научно-исследовательский институт Серенгети носит имя Михаэля Гржимека, там изучают животных заповедника, там разрабатываются методы спасения диких животных Африки. А четверть века назад не только не велось никакой работы — существование самих животных в Африке вообще, и в Серенгети в частности, было под угрозой.

Национальный парк-заповедник Серенгети находится на территории бывшей Танганьики. В 1964 году Танганьика, освободившись от английского господства, вместе с другой, тоже ставшей свободной страной — Занзибаром образовала Объединенную Республику Танзанию. Но в 1957 году Танганьика была подмандатной территорией Англии, а английское правительство тогда, видимо, не очень заботилось о сохранении редчайших животных, иначе оно не стало бы сокращать территорию заповедника. Уменьшение заповедника — одного из немногих в Африке, где еще уцелели стада редких диких животных, — не просто механическое сокращение на одну треть площади. Оно грозило гибелью многим животным. И профессор Бернгард Гржимек понимал это. Понимал и Михаэль — еще совсем молодой, но уже опытный зоолог, как и отец, страстный защитник животного мира Земли. Но как доказать губительность такого проекта, как показать катастрофу, к которой приведет уменьшение территории заповедника?

Профессор Гржимек уже не раз бывал в Африке, бывал он и в Серенгети. Он знал: стада антилоп, зебр, жирафов кочуют по обширной территории. Почему? Что заставляет их перемещаться с места на место? Как далеко откочевывают эти стада, и не выйдут ли они за пределы заповедника, если его границы будут сужены?

Потом Михаэль Гржимек, совершая многочисленные поездки в разные части Серенгети, соберет образцы почв и трав. Благодаря этому ученые установят, что путешествуют животные не случайно: в определенное время года они кормились в определенных зонах, причем многие из этих участков лежали далеко за пределами предполагаемых новых границ. Значит, если будет сокращена территория заповедника, то большая часть животных окажется за его пределами, станет неохраняемой и неминуемо погибнет от браконьеров.

В конце концов профессор Гржимек докажет губительность сокращения площади заповедника. Но это произойдет позже. А на первых порах необходимо было сосчитать животных и убедить английские власти цифрами и фактами.

Ученые давно поняли, что считать животных необходимо. Без учета люди не узнали бы — ни сейчас, ни в дальнейшем, — сколько осталось тех или иных животных, какие стали редкими, какие исчезают. Не будут знать зоологи и каких животных становится слишком много, а это ведь тоже опасно: слишком большое количество в одном месте приводит к истощению пастбищ, а значит, к гибели животных от голода, от массовых заболеваний. Особенно важно это в заповедниках, где человек создает животным наиболее благоприятные условия существования, где их размножение не сдерживается регуляторами, имеющимися в природных условиях.

Поняв необходимость вести «природную бухгалтерию», ученые придумали и много способов подсчета животных. Например, таких животных, как бобры, ондатры, барсуки, имеющих постоянные жилища, считать сравнительно легко: надо, во-первых, найти их жилища; во-вторых, определить, какие из них обитаемы, какие брошены; в-третьих, выяснить, сколько зверей живет в обитаемых жилищах — один, пара или целая семья. А уж потом полученные цифры сложить или перемножить.

С лисами и волками — и сложнее и проще. Сложнее потому, что жилища у них временные, сооружаются только на тот период, когда появляется потомство. Поэтому норы и логова этих зверей ищут и учитывают только в первой половине лета. А проще потому, что легко определить, брошенные эти жилища или действующие: обитаемые хорошо отличаются от необитаемых.

Есть немало животных, которые вовсе не имеют жилищ. Их считают только зимой — по снегу, по следам. Однако это тоже не просто: ведь один заяц или один лось может оставить столько следов, что покажется, будто прошло целое стадо. Для того чтоб не ошибиться, поступают так: намечают пробную площадку и по ее границам стирают все следы. Потом загонщики идут цепочкой и заставляют зверей, находящихся внутри площадки, покинуть ее. Все звери обязательно пересекут полосу, на которой стерты старые следы, и оставят свежие. Вот эти следы и подсчитывают.

Конечно, жилища зверей разыскивают не по всему лесу, а на определенном участке — какой-то части леса. Допустим, это — одна его сотая. Значит, количество зверей в лесу примерно в сто раз больше, чем на этом участке.

Есть немало и других способов, причем в последнее время применяются новейшие достижения науки и техники. Однако все они не подходили Гржимекам, потому что работа, которую им предстояло выполнить, была совершенно необычной: им предстояло подсчитать количество животных на территории в 12 тысяч квадратных километров — именно такую площадь занимал Серенгети.

Английское правительство не только отказалось субсидировать работу Гржимеков — у него даже не нашлось денег, чтоб частично оплатить поездку ученых в Африку. У Гржимеков тоже не было денег на это. Но у них имелось огромное желание спасти животных Серенгети, они видели в этом свой гражданский долг. Гржимеки отсняли фильм о диких животных. Фильм пользовался большим успехом. На деньги, полученные за фильм, они покупают небольшой самолет и, перед тем как отправиться в Африку, на некоторое время становятся учениками авиашколы.

До прибытия Гржимеков существовало мнение, что в Серенгети обитает более миллиона животных. Гржимеки начали проверять, так ли это. Считать животных с самолета очень трудно: надо пролететь над одной зоной много раз, чтоб учесть всех животных — ведь они не стоят на месте! К тому же самолет не имел глушителей, и к грохоту моторов невозможно было привыкнуть. Но Гржимеки работали, работали с каждым днем упорнее, потому что с каждым днем становилось все яснее: животных в Серенгети меньше, чем предполагалось, примерно в три раза: не миллион, а всего 367 тысяч.

Это уже само по себе было очень важным результатом. И это еще раз подтверждало, что сокращать территорию заповедника нельзя. Но надо было и обосновать такое утверждение, доказать, что животные будут выходить за пределы заповедника, если площадь его сократится. И выходить не по прихоти, не по привычке, а по необходимости, потому что кочевки для них жизненно важны.

Отец и сын пересаживаются с самолета на автомашину: надо пометить животных, чтобы можно было проследить их переходы, кочевки. При помощи специального ружья, стреляющего особыми пульками, Гржимеки усыпляли гну и газелей и надевали на них прочные, яркие и легкие ошейники. Эти ошейники не мешали животным, а людям помогали наблюдать за передвижением гну и газелей: даже издали ошейники были хорошо видны.

Метить зебр оказалось труднее: они не подпускали к себе на расстояние выстрела, приходилось их догонять на машине и ловить вручную — за хвосты. А это не только трудно, но и опасно — волосы на хвостах зебр остры как бритва.

Все же в скором времени сотни зебр щеголяли в ярких ошейниках. Теперь можно было с самолета и считать и следить, куда животные направляются.

Потом начал свои исследования Михаэль — он собрал образцы почв и трав в различных частях заповедника, и стало ясно, почему животные кочуют: в разное время года они пасутся на разных участках. Впрочем, Гржимекам это было понятно и раньше. Но надо было убедить тех, от кого зависели границы заповедника. И профессор Гржимек представляет веские доказательства, убедительно показывает, что животные в поисках корма будут обязательно выходить за пределы сокращенного заповедника. Доводы оказались убедительными настолько, что английским властям пришлось оставить заповедник в прежних границах.

А какой ценой были спасены животные Серенгети, напоминает людям скромный памятник Михаэлю Гржимеку, разбившемуся на самолете во время работы.

Впрочем, история этого памятника — особая история.

Когда весть о гибели молодого ученого разнеслась по миру (а многие люди в разных странах с интересом и волнением следили за работой Гржимеков), отовсюду в адрес отца стали поступать деньги на памятник Михаэлю. Но Бернгард Гржимек решил распорядиться этими деньгами иначе. Можно представить себе, как хотел он соорудить прекрасный памятник сыну, однако он не сделал этого, он использовал деньги на организацию лаборатории имени Михаэля Гржимека, которая сейчас превратилась в Международный научный институт. Это — настоящий памятник мужественному Михаэлю. Но самый лучший памятник ему — сотни и тысячи животных, сохранившихся в Серенгети.

А в другой части Африканского континента и тоже на крутом склоне находится могила Карла Экли — мужественного и благородного человека, который тоже отдал жизнь делу спасения диких животных, и в частности спасению горных горилл.

Горную гориллу открыл в 1902 году немецкий офицер Оскар фон Беринге. Вообще-то ученым гориллы известны давно. Но обитали они, по мнению зоологов, совершенно в другой части Африки, за тысячи километров от тех мест, где сделал свое открытие Беринге. Сначала Беринге не поверил — ведь он был офицером, занимавшимся в Африке отнюдь не зоологическими исследованиями. Но Беринге был человеком образованным и упрямым. Он собрал доказательства и представил их зоологам. Доказательства убедили ученых, и они вынуждены были признать открытие Беринге.

Открытая Беринге горилла получила название восточной горной, так как жила в горах Восточной и Центральной Африки, а известные уже ученым гориллы стали называться западными береговыми, или гориллами низменностей, так как жили на побережье Западной Африки и на обширной холмистой равнине, уходящей километров на 500 в глубь континента.

Через два десятилетия после открытия Беринге Американский музей естественной истории посылает в Африку известного натуралиста и скульптора Карла Экли с заданием застрелить нескольких горилл для изготовления чучел, которые будут находиться в музее. Пять раз стрелял Экли в этих огромных и редких животных. Пять раз слышал он отчаянные предсмертные крики обезьян. Пять раз видел он, как падал великолепный зверь, пытаясь из последних сил ухватиться за ветку, как бился на земле в предсмертных судорогах. Экли выполнил задание музея. Но потом снова вернулся в Африку. На этот раз для того, чтоб выполнить требование своей совести и своего сердца — начать борьбу за спасение горилл, которых уже тогда оставалось немного, но на которых все-таки продолжали охотиться.

Экли был свидетелем развлечения шведского принца Вильгельма, в короткий срок убившего 14 горилл. В это же время американец Бербридж погубил еще десяток. Всего за несколько лет в небольшом районе — в последнем прибежище этих обезьян — было уничтожено 54 гориллы. Экли очень хорошо понимал: если так будет продолжаться, то через несколько лет горные гориллы исчезнут.

Бельгийские колониальные власти, управлявшие территорией, на которой находилось последнее пристанище горных горилл, не очень интересовались наукой, не очень беспокоились о животных. Но Экли был упорен, настойчив и мужествен: он сумел поднять на защиту горных горилл тысячи людей — поднял прессу и ученых, поднял любителей природы во всем мире. И колониальные власти вынуждены были создать в 1925 году национальный парк Альберта. Но никто не знал, сколько осталось в нем горилл. Для того чтоб выяснить это, чтоб изучить жизнь горилл, Карл Экли снова приехал в Африку. Но ему не пришлось еще раз встретиться с животными, охране и защите которых он решил посвятить жизнь: Экли умер в самом начале экспедиции.

Его похоронили в парке, который был создан благодаря его мужеству и настойчивости. Но над могилой энтузиаста еще долго продолжали звучать выстрелы.

И все-таки горные гориллы не были полностью уничтожены. И большая заслуга в этом Карла Экли. Сейчас, когда бывшие колонии получили независимость, охрана природы в Африке значительно продвинулась вперед. На месте парка Альберта создан Национальный парк Вирунга, площадью в 800 000 гектаров, где сейчас живут примерно 200–250 горных горилл. И возможно, объявление животных этого заповедника национальным достоянием Республики Заир прекратит или хотя бы значительно уменьшит браконьерство и горные гориллы будут спасены, сохранятся на Земле.

Горные гориллы, как пишет английский исследователь Д. Фоссет, «несмотря на свое могучее сложение — одни из самых добродушных и робких животных». Но это мы знаем сейчас. Знаем благодаря ученым, таким, как этот же Фоссет, проведший много месяцев среди горных горилл, и главным образом благодаря американскому зоологу Джорджу Шаллеру, совершившему, по словам профессора М. Ф. Нестурха, научный подвиг.

Горные гориллы крупнее и мощнее береговых. Рост самцов достигает почти двух метров, а вес 300 килограммов. К тому же горные гориллы очень грозны внешне. Местные жители и некоторые путешественники описывают их как очень кровожадных и опасных животных. Но Джордж Шаллер, вооруженный лишь биноклем и фотоаппаратом, прожил среди горилл целый год, изучил их повадки, привычки, характер и объявил всему миру, что обезьяны эти, если их не пугать и не ставить перед необходимостью защищаться, — спокойные и достаточно кроткие существа. Шаллер, конечно, рисковал: при всей незлобивости горилл это все-таки дикие звери, и «наблюдатель мог бы жестоко поплатиться за нежелательность его присутствия для этих очень крупных и мощных обезьян», — писал М. Ф. Нестурх. Но Шаллер сделал то, что не делали другие, — он пошел к обезьянам, заставив себя преодолеть предрассудки, преодолеть предвзятое мнение ученых. Он вошел в мир горилл, заранее определив свою задачу: установить с ними контакт и доказать миролюбивость обезьян.

Доказать истину не легко. Нередко это стоит жизни.

Человек, о котором сейчас пойдет речь, очень любил природу, очень любил зверей. И жизнь свою он посвятил природе, зверям.

Во время Отечественной войны он стал солдатом. На фронте был тяжело ранен. Из госпиталя выписался инвалидом. Он имел право отдохнуть, мог заняться какой-нибудь легкой работой. А он, едва оправившись от ранения, уехал в тайгу. Он сутками бродил, в чащобах, спал у костра, часто жил впроголодь и уставал до изнеможения. А сил было мало. И здоровья тоже: ведь инвалидность он получил не случайно. Но человек шел на все ради того, чтобы… поближе познакомиться с тиграми, чтобы восстановить истину.

Человек этот — его звали Лев Григорьевич Капланов — был молод, но считался уже опытным зоологом. Сам он себя опытным не считал, а лишь хотел стать таким. И заветной мечтой его было — узнать правду о тиграх самому и рассказать ее людям. Это звучало несколько странно — ведь тигров люди знали давно, о них много, очень много писали. В любой книге о хищниках, будь то научный труд или записки путешественников, — всюду можно было прочитать о тиграх, узнать, какой это опасный, коварный и кровожадный зверь. Даже в знаменитом «Толковом словаре живого великорусского языка» В. Даля слово «тигр» объясняется коротко и ясно: «лютый зверь».

Правда, имелись и другие мнения. Например, еще в середине прошлого века знаменитый русский зоолог и путешественник Н. А. Северцев писал, что кровожадность и свирепость тигра сильно преувеличены, и называл это «неудачной выдумкой».

Туркестанский охотник Е. Сысоев, одно время активно призывавший к полному уничтожению тигров, в 1875 году пришел к выводу, что «это не лютый зверь, опоэтизированный в наших народных сказках и баснях, а кошка, которая показывает свои страшные когти и зубы только для защиты собственной шкуры».

О многочисленных встречах с тигром рассказывал и известный советский исследователь Дальнего Востока В. К. Арсеньев.

Но таких высказываний о тиграх было немного, большинство зоологов и путешественников считали тигров коварными и кровожадными.

Лев Капланов не верил им. Он ходил по следам тигров, он сталкивался с ними «лицом к лицу», и тигры не трогали его. Капланова убил браконьер, оказавшийся гораздо страшнее и коварнее любого хищного зверя. Но зоолог успел собрать интереснейший и ценнейший материал. И уже после его смерти вышла книга, ставшая поворотным пунктом отношения людей к тиграм.

«Тигр стоит на грани полного уничтожения, — писал Капланов. — Между тем его не только можно, но и нужно сохранить в составе дикой фауны». И собранный Каплановым ценою жизни материал показывал правоту и справедливость этих слов. После книги Капланова и работ поддержавших его затем зоологов люди стали иначе смотреть на этого зверя.

Михаэль Гржимек, Карл Экли, Лев Капланов — лишь три имени. На самом деле их гораздо больше — гораздо больше людей, отдавших жизни за спасение животных. Но еще больше людей, совершивших, подобно Шаллеру, научный подвиг.

Джейн Лавик-Гудолл было двадцать лет, когда она одна отправилась в джунгли, чтоб узнать правду о шимпанзе. Ведь и о них люди знали мало, и о них рассказывали легенды. Десять лет провела она среди обезьян. Сколько мужества и моральной силы, сколько самозабвения понадобилось этой женщине, променявшей обеспеченную и комфортабельную жизнь в городе на трудную, опасную жизнь в джунглях! Сколько доброты и терпения потребовалось ей, чтоб завоевать доверие шимпанзе, узнать их жизнь и рассказать об этой удивительной жизни людям!

А затем она и ее муж Гуго ван Лавик-Гудолл решили рассказать миру правду о гиенах, шакалах, гиеновых собаках — животных, считавшихся кровожадными и безжалостными убийцами, вороватыми и коварными прихлебателями. Но Гуго и Джейн рассказали другое, то, чего не знали даже многие ученые, — они рассказали об умных зверях, верных друзьях, преданных родителях. Для того чтоб узнать это, Гуго и Джейн много месяцев жили бок о бок с этими животными, непрерывно сменяли друг друга, наблюдая за ними. Надо было фанатически любить животных, чтоб проделать это.

А сколько любви к животным потребовалось Джой Адамсон — отважной женщине, отличному художнику, мужественному человеку, чтоб стать другом хищных кошек — львов и гепардов. Хищники верили человеку, человек верил зверям. Они были истинными, добрыми соседями по планете. Джой Адамсон, как и Лев Капланов, погибла от рук браконьеров.

Ян Линдблад был прикован к постели с детства. Любовь к природе помогла ему сделать невероятное: он не только встал на ноги — настойчивые и упорные тренировки помогли ему сделаться прекрасным танцором и одним из лучших в мире цирковым акробатом. Но славе и материальному благополучию Линдблад предпочел трудности и лишения, которые ждали его во время путешествий в джунгли или в тундру, а громкую славу артиста он поменял на скромное звание борца за спасение животных.

Их много — благородных людей, спасающих животных. У них было (или есть сейчас) разное оборудование: у Гржимеков имелся самолет, а у Экли вряд ли было что-нибудь, кроме ружья для самозащиты и бинокля для наблюдений; Шаллер взял с собой лишь бинокль и фотоаппарат, а Линдблад, чтоб рассказать людям о животных, использует новейшие достижения акустики, электроники и кинотехники.

Сейчас люди, изучающие и спасающие животных, получили возможность пользоваться новейшими достижениями техники, вплоть до космических спутников. Но какое бы оборудование у них ни имелось, главное — их личное мужество. Типичный пример тому — работа по спасению белого медведя.

Белый медведь как будто должен быть вне опасности: живет далеко, в безмолвных просторах Арктики, где врагов у него нет, да и численность зверя сравнительно не такая уж маленькая: по предположению одних ученых, белых медведей на планете сейчас 7–9 тысяч, по предположению других — даже 10–20 тысяч. Это, конечно, немного, но и не так уж катастрофически мало. А в прошлом веке белых медведей было, видимо, гораздо больше. И тем не менее уже в прошлом веке начали раздаваться голоса в защиту белого медведя.

Оказывается, несмотря на отдаленность мест обитания белого медведя, люди его знали издавна — еще в первом веке он был известен римлянам, в VII веке его хорошо знали японцы, в IX веке на него активно охотились норманны, а в XIII веке, как писал Марко Поло, белые медведи были у татарских кочевников.

В XII–XIII веках на берег Баренцева моря пришли русские, и вскоре шкуры белых медведей появились в Новгороде и в Москве.

С каждым десятилетием все больше осваивались берега северных морей, все больше становилось промысловиков, зверобоев, торговцев пушниной и мехами. Правда, надо сказать, что специально на белых медведей охотились редко — их убивали попутно охотники за тюленями и китами. (Местные жители добывали медведей, но это не могло нанести серьезного ущерба медвежьему поголовью.)

Истребление медведей началось с прошлого века, когда значительно уменьшилось число китов и тюленей, и тюленебои, как и китобои, стали уже специально охотиться на медведей. К тому же начали входить в моду ковры из шкур белых медведей (а значит, появился большой спрос на них).

Все это привело к тому, что в первой половине нашего века уже сложилась тревожная обстановка. А медведей по-прежнему продолжали истреблять: в 20-30-х годах в Арктике убивали более 2 тысяч медведей ежегодно. Рождаемость даже при обычных условиях уже не могла бы восполнить потери. А тут еще начало создаваться ненормальное положение для самок: люди осваивали Север, и все меньше оставалось удобных мест для медвежьих «родильных домов».

Количество зверей продолжало уменьшаться, но их по-прежнему истребляли местные жители, а для богатых американцев и канадцев на Аляске были устроены специальные аэродромы, где в аренду сдавались вертолеты и спортивные самолеты, с которых охотились на белых медведей. («Полярное сафари — всего 3 тысячи долларов за удовольствие подстрелить с воздуха белого медведя». И находилось множество желающих!)

Правда, в США и Канаде стали делать вид, что как-то контролируют охоту на медведей, однако в Норвегии никакого запрета не было, и белых медведей продолжали истреблять все, кто хотел. Даже в 60-е годы, по самым скромным подсчетам, убивали не менее 1,5 тысячи медведей в год. И стало ясно: над белыми медведями нависла угроза полного исчезновения.

Советский Союз первым отказался от промысла белого медведя. Еще в 1938 году зверей запретили убивать с кораблей, после Отечественной войны в ряде районов была запрещена охота на белых медведей. Но ведь зверь не признает границ: сейчас он находится в безопасности на нашей территории, а завтра может оказаться на территории США, Канады или Норвегии и угодить под выстрел. И тогда подняли голос ученые этих стран. К ним присоединились ученые всего мира. Общественность многих государств потребовала запретить охоту на белых медведей, тысячи и тысячи людей обращались к правительствам США, Канады, Норвегии, Дании. Среди них, может быть, одними из самых активных были дети, требовавшие спасти белого медведя. И правительства стран, на территории которых живут белые медведи, вынуждены были последовать примеру Советского Союза и запретить охоту на этих зверей. А в 1957 году было заключено международное соглашение по охране белого медведя.

Однако запретить охоту — это еще далеко не все. Нужны и другие меры. Но что же можно сделать, чтобы не только не сокращалось поголовье этого хищника, который, кстати, играет большую роль в сохранении биологического равновесия в Арктике, но и увеличивалось? Вот об этом и задумались ученые, вдруг понявшие, что очень мало знают о белом медведе.

Тогда была создана Рабочая группа по белому медведю, первым председателем которой стал советский ученый С. Успенский. Началось активное выяснение, где живут белые медведи и как кочуют, что, кроме охоты, угрожает их жизни и как размножаются эти звери, сколько они весят зимой и летом, каковы их болезни.

Но чтобы найти ответы на все эти вопросы (или на многие из них), нужно, по крайней мере, подойти к зверю. А это не так-то просто. Хотя и считают, что белый медведь, как правило, на людей не нападает и, по свидетельству С. Успенского, его можно отпугнуть даже позвякиванием ключей, вряд ли кто-либо из этих зверей позволит осматривать зубы или разрешит взвесить себя. А это надо, так же как надо прикрепить к ушам медведя цветные «сережки» с определенным номером, чтобы при необходимости можно было узнать, где он окольцован и куда добрался, кочуя по льдам. И надо пометить зверя, нарисовав у него на спине большие яркие цифры — их видно с воздуха, и это дает возможность зоологам наблюдать за медведями. И еще надо умудриться прикрепить к медведю маленький радиопередатчик — его укрепляют на специальном ошейнике, сделанном из стального троса (он же служит антенной), и ученые могут следить за медведем на расстоянии десятков километров. Да, все это и многое другое очень надо. И чтоб иметь возможность все это проделать, а значит, приблизиться к медведю и произвести над ним различные манипуляции, ученые применяют специальные «летающие шприцы» — приборы, которые обездвиживают медведей.

Техника пришла на помощь биологам. Причем техника самая новая: уже применяются для учета медведей во льдах приборы, улавливающие инфракрасное излучение, приборы ночного видения, приборы, позволяющие на расстоянии измерять температуру и освещенность в берлогах, даже искусственные спутники Земли стали помогать биологам, изучающим белых медведей. И все-таки главным оружием ученых было и остается их мужество. И дело не только в том, что неизвестно, на сколько времени действует укол «летающего шприца» — медведь в любую минуту может проснуться; и не только в том, что нередко приходится подходить к берлогам вплотную; и не в том, что долгие месяцы и годы проводят люди на Севере, променяв удобства и комфорт больших городов на долгие полярные ночи, на пургу и мороз. А в том, что они, как пишет один из отважных людей Севера профессор С. Успенский, «поняли, как нужен Арктике белый медведь, как он украшает эти просторы и как много они потеряют, его лишившись».

Да, новейшая техника пришла на помочь людям. Но по-прежнему основное оружие в спасении диких животных, оружие само amp; сильное, нестареющее и нержавеющее — это благородство и мужество.

Для чего человеку бегемот!

Неподалеку от Нью-йоркского зоопарка есть необычное кладбище. В строгих и скорбных рядах выстроились двести с лишним могильных камней. На каждом камне — название животного, перечеркнутое надписью «вымер». Это, конечно, символическое кладбище, имеющее целью лишний раз напомнить людям, как скудеет наша планета.

А в самом зоопарке — другой символ: у клетки из толстых металлических прутьев висит табличка: «Самый опасный хищник на Земле». Заглянув в клетку, можно увидеть зеркало и в зеркале — свое собственное отражение. Горькая, но правдивая шутка. Да, человек — виновник гибели множества наших соседей по планете. Это человек дикий и человек вполне цивилизованный. Человек, не ведавший, что творил, и человек, действовавший или действующий вполне сознательно.

Ведь еще совсем недавно находились люди, которые утверждали, что дикие животные на нашей планете должны быть полностью уничтожены, а дикая природа должка быть заменена культурными ландшафтами.

Это, конечно, крайность. И сейчас, во всяком случае, такое мнение высказывают лишь очень немногие и очень недальновидные люди. Но даже те, кто к природе вообще, и к диким животным в частности, относится вполне лояльно, могут задать вопрос: для чего, собственно, они нужны?

Действительно, почему люди скорбят о том, что исчез тасманийский волк? Почему тратят силы на спасение находящегося где-то в далекой Африке бегемота? Почему радуются, что на Земле сохранились бизоны и зубры?

Почему Жан Дорст предлагает всю поверхность Земли разделить на три зоны: первые две (зоны городской и примыкающей к ней застройки и зону интенсивного землепользования) отдать человеку, а третью (нетронутую или мало использованную природу) оставить диким животным? Эта зона, включая заповедники и национальные парки, должна занимать не менее трети каждого государства? Кажется фантастичным — в наше время треть Земли отдать в распоряжение диких животных! Но Дорст считает, что так должно быть. И не один он. Почему? Зачем?

Наверное, в первую очередь потому, что люди стали думать о спасении диких животных. «Симпатия, испытываемая человеком ко всем живым существам, делает его настоящим человеком», — писал замечательный гуманист XX века Альберт Швейцер. А на Земле имеется много настоящих людей. И еще больше хотят стать ими.

Видимо, надо быть настоящим человеком, чтобы бороться за спасение животных, не щадя сил. Не за свою собаку или кошку, которую знаешь по имени, а за тысячи безымянных кошек и собак, которые нуждаются в заботе человека, за антилоп и бегемотов, носорогов и слонов, живущих в далекой Африке или Азии, за полярного медведя, бродящего между торосами, и за орангутана, еще прыгающего пока по деревьям в густых лесах Калимантана. Мы уже говорили об этом, говорили о многих людях, посвятивших свою жизнь животным.

«Доброта, — писал замечательный советский педагог В. Сухомлинский, — должна быть такой же неотъемлемой частью человека, как его дыхание».

Доброта в высшем своем проявлении свойственна людям, спасающим животных, людям, которые знают, что и крошечная антилопа дик-дик, и великан слон способны страдать и чувствовать боль, что они хотят жить, как хотят жить все существа на Земле.

Добрых и благородных людей на нашей планете много. И их становится все больше и больше. Это огромное счастье для нас и для наших соседей по планете.

Но есть и равнодушные. Их тоже много. К сожалению, еще слишком много. Они сами не убивают животных, они даже не против того, чтобы животные существовали на планете. Но при обязательном условии: чтобы не мешали им, равнодушным. Впрочем, тем, кто захочет уничтожить животных, равнодушная часть человечества молча разрешит это сделать. Они не будут протестовать, тем более не будут тратить силы, чтобы защитить наших соседей по планете. При этом равнодушные люди абсолютно уверены, что все происходящее верно, что все так и должно быть. Уничтожают животных где-то в Африке? Ну и пускай. Никакой беды нет. Что изменится от того, будут существовать эти животные или нет? Ну есть, конечно, полезные, без которых человеку не обойтись, которые приносят пользу. Даже как-то влияют на жизнь людей. А остальные… Да что о них беспокоиться?!

Есть люди, равнодушные к произведениям искусства, к памятникам архитектуры. И были времена, когда одни с легким сердцем отдавали распоряжения взрывать, разрушать уникальные сооружения, а другие спокойно взирали на все это. Были времена, когда в пламени исчезали полотна великих мастеров, гибли неповторимые творения скульпторов, уникальные изделия ювелиров и чеканщиков.

Сейчас даже равнодушная часть человечества уже не высказывается (по крайней мере, публично) о том, что все это не нужно, что все это можно разрушить и уничтожить. Хотя, может быть, в душе еще немало людей считают, что незачем тратить силы и средства на охрану и восстановление старины, лучше заняться строительством современных стадионов и дворцов культуры.

Спору нет — и стадионы, и дворцы культуры нужны. Однако нужны не только дворцы, но и сама культура. Памятники архитектуры и произведения искусства — достояние человека, его богатство, его культура, его прошлое и настоящее. И хотя понимают это еще не все, ценность материальной и духовной культуры уже публично не обсуждается.

Животные на нашей планете еще являются предметом споров или равнодушного пренебрежения. А ведь они — тоже достояние человечества, его богатство, его настоящее и будущее.

«Вечной останется на Земле только природа, если мы ее бездумно не разрушим. Через пятьдесят лет вряд ли кого-нибудь будут интересовать конференции, репортажи о которых сегодня заполняют страницы всех газет. А вот если даже через пятьдесят лет на утренней заре из кустов величественно выйдет лев и огласит окрестности своим могучим рыком, у любого человека захватит дух и сильнее забьется сердце… Любой будет стоять в немом восхищении и безмолвно схватит за руку своего соседа, когда впервые в жизни увидит, как 20 тысяч полосатых „тигровых лошадок“ не спеша пересекают из конца в конец бескрайнюю степь.

Так неужели же действительно бессмысленно сейчас стараться что-то сделать для этих людей, этих львов и этих зебр, которые будут жить через пятьдесят лет? И для тех, которые будут жить через сто и через двести…» — писал Б. Гржимек.

Но равнодушному человеку этого не понять. Впрочем, трудно винить людей, смотрящих на животных утилитарно: ведь испокон веков люди привыкли делить своих соседей по планете на полезных и вредных. Одних миловали и пестовали, других боялись и уничтожали.

Потребовалось очень много времени, понадобились громадные усилия, нужно было глубокое проникновение в суть явления, чтобы понять наконец: в природе нет вредных и полезных — все зависит от обстоятельств, и иногда полезное может вредить, а вредное может оказаться необходимым. Чем больше узнавали люди, тем больше менялось их представление о «добре» и «зле» в мире животных. Мало того, люди теперь знают, что все в природе тесно взаимосвязано, что все живое соединено друг с другом, с землей, воздухом, водой тысячами невидимых, но очень прочных нитей. И обрыв этих нитей опасен: он может сказаться сегодня, или завтра, или послезавтра. И не обязательно где-то поблизости от самого обрыва нити — аукнется в одном месте, а откликнуться может в другом.

Вот лишь несколько примеров.

Для чего нужны слоны? В некоторых странах Азии слонов используют. Так, может быть, африканских слонов не стоит охранять, тем более что дело это нелегкое и хлопотное. Произойдет ли что-нибудь, в конце концов, от того, что исчезнут африканские слоны?

В жаркие, засушливые месяцы в местах, где живут слоны, нередко пересыхают источники и водоемы. Слоны не могут жить без воды, поэтому научились ее добывать: могучими бивнями вырывают глубокие ямы, которые постепенно наполняются находящейся в земле водой. Правда, такое случается не всегда, но в большинстве случаев воду слоны добывают. Очевидно, они обладают какой-то интуицией: слоны почти никогда не роют ямы там, где воды нет. Иногда, правда, воды бывает мало, иногда это всего лишь мутная жижа, но тем не менее все-таки влага, которая спасает слонов от гибели. Слоны выпивают, конечно, не всю воду из этих ям. И у ям находят спасение сотни других животных, умирающих от жажды и не способных самостоятельно добыть воду. А что было бы, если бы не слоны? Впрочем, гадать не надо, люди уже многократно убеждались: там, где исчезли слоны или их стало слишком мало и некому устраивать такие водопои, наблюдается массовая гибель животных.

Роль слонов в жизни других животных этим не исчерпывается. Во время кормежки слоны обгладывают листву с ветвей деревьев, а нередко валят и сами деревья. Если это происходит в лесу, то лес становится светлее, лучше развивается травянистая растительность, увеличивается количество корма для многих копытных.

В саваннах немаловажную роль играют удобрения: благодаря слонам в одном из резерватов Уганды почва получает в год 40 тонн высококачественных удобрений на гектар.

Таким образом, слоны, не имеющие, казалось бы, никакого отношения к зебрам, антилопам и другим копытным, облегчают им жизнь, спасают от гибели. А что могло бы произойти, если бы исчезли копытные? Возможно, последовали бы какие-то другие явления, а они повлекли за собой новые, может быть, весьма печальные или даже трагические события. А ведь первопричиной их были бы слоны, вернее, отсутствие слонов. Такое уже случалось. Правда, виноваты были не слоны, а бегемоты.

Вот уж, казалось бы, нелепое, ненужное создание! И совершенно непонятно, почему вдруг ученые начали связывать гибель урожая на полях и распространение тяжелых болезней с исчезновением бегемотов. Тем не менее бегемоты имели прямое отношение и к тому и к другому. Но поняли это люди слишком поздно, когда произошло уже много бед и несчастий.

Бегемоты на суше — существа довольно неуклюжие. Чтоб спуститься в воду, им нужен пологий склон. Такой склон на берегу они находят, выбирают на нем наиболее удобное место и пользуются им изо дня в день. Постепенно тропинки, которые протаптывают бегемоты, превращаются в своеобразные галереи, причем они могут быть до полуметра глубиной в жестком грунте и до полутора метров в мягкой почве.

По этим галереям-тропинкам бегемотам удобно спускаться с берега в воду. Но эти же галереи-тропинки превращаются в настоящие водосбросы или водоотводные каналы, когда по ним после сильных ливней устремляются в реки дождевые воды.

Истребили бегемотов — некому стало прокладывать галереи, и не стало каналов, по которым вода стекала в реки. Она остается на полях, превращая их в болота и, естественно, губя посевы.

Людям было трудно понять, почему гибнут посевы. Еще труднее понять, как связано возникновение болезней с уничтожением бегемотов. А связь, оказывается, имеется, причем самая непосредственная.

Бегемоты — животные растительноядные. Пищу находят на берегах и на дне водоема. На растениях часто живут моллюски. А в этих моллюсках находят себе пристанище возбудители опасных болезней. Бегемоты уничтожали растительность, а заодно и моллюсков и возбудителей болезней, естественно, тоже. Исчезли бегемоты, и растительность уже никто не уничтожал. На ней в изобилии расплодились моллюски, а значит, появилось огромное количество возбудителей болезни. Казалось бы, бегемот никак не влияет на распространение болезни. Непосредственно действительно не влияет, а фактически, как видим, влияет, и очень серьезно.

Когда-то Чарлз Дарвин сказал, что благодаря старым девам в Англии еще не перевелись бараньи отбивные. (А его друг Томас Гекели добавил, что благодаря этому Англия имеет самый мощный морской флот.)

Странно, но если разобраться, Дарвин и Гекели оказываются правы.

Старухи в Англии во времена Дарвина очень любили (вероятно, любят и сейчас) кошек и в изобилии держали их в своих загородных домах. Кошки уничтожали мышей, которые разрушали шмелиные гнезда. Таким образом, кошки спасали шмелей. Шмели — единственные опылители клевера. Клевер — любимая еда овец и баранов. Не будет клевера — исчезнуть бараны, и не станет бараньих отбивных. А английские матросы (это уже добавил Гекели) очень любят бараньи отбивные, они придают силы морякам, а сильный моряк — это сильный флот.

Шутливая цепочка, которую выстроили Дарвин и Гекели, — не такая уж шутливая на самом деле. Достаточно вырвать из этой цепи одно звено, и вся цепь распадется. Так в природе всегда. Мы часто не видим непосредственной связи между животными. Но это не значит, что ее нет. Связь есть всегда, поэтому к оценке роли каждого животного надо подходить очень осторожно. Даже к грызунам, которые нередко приносят большой вред. (Крысы и домовые мыши в расчет не принимаются — они уже выключены из природной цепи, потеряли все связи с природой, стали нахлебниками, живущими за счет человека.)

Многие грызуны, живущие в природе, приносят большой вред лесному и сельскому хозяйству. Но представим себе, что люди уничтожили всех грызунов. Тем самым они, естественно, спасли большое количество зерна, лесных семян и так далее. И вот идем мы по тихому полю или по тихому лесу. Никто не мелькнет в траве, никто не зашуршит сухими листьями. Нет ни лесных мышей, ни полевок. Но нет и лис, куниц, горностаев, хищных птиц. Мы их не уничтожали — они погибли сами, погибли от голода, потому что грызуны были их основной пищей. А гибель лисиц или хищных птиц приведет вот к чему: рано или поздно в эти края попадет пара-другая грызунов. Очень скоро они размножатся в огромных количествах — ведь грызуны вообще очень плодовиты, а тут еще и сил, сдерживающих их размножение, нет. И вот тогда-то грызуны начнут вредить по-настоящему!

Но представим себе, что грызуны в этих местах так и не появились. И польза от их уничтожения хорошо заметна, ее можно даже выразить в каких-то цифрах. А вот вред от уничтожения грызунов не виден так явственно и в цифрах его выразить трудно. Но вред имеется. И не малый. Дело в том, что некоторые грызуны-землерои, перелопачивая почву, активно участвуют в ее обогащении, повышают ее продуктивность.

Однако и это еще не все: унося в свои убежища или подземные кладовые семена, грызуны-землерои тем самым способствуют расселению растений. Сейчас исследованиями сотрудников Центрально-черноземного заповедника им. В. Н. Алехина уже точно установлено, что расширению площадей лесов в Курской области способствует роющая деятельность некоторых грызунов.

Так что же, нельзя бороться с грызунами? Нет, конечно, можно и нужно. Но до определенного предела. Не доводить до полного уничтожения животных. Не случайно в науке появился термин «щадящая борьба». Когда грызунов много — плохо, когда мало — тоже нехорошо. Впрочем, это относится не только к грызунам, а ко всем животным.

Равновесие — один из основных законов природы. И в животном мире это равновесие в огромной степени помогают поддерживать хищники.

И еще один очень важный фактор.

Мы уже говорили о взаимосвязанности всего живого в природе. Из этой взаимосвязи нельзя исключить и человека как биологический вид.

Существует так называемый принцип незаменимости: никогда продукты, созданные руками человека (искусственно), не смогут заменить продукты естественного происхождения. Принцип этот не так очевиден, как другие, и требует некоторого пояснения. Дело в том, что природа человека двойственная, биосоциальная. В своем общественном развитии человек подчиняется социальным законам, оставаясь при этом (и оставаться будет всегда) в своем физиологическом развитии видом биологическим. И в этом своем физиологическом развитии он может нормально существовать лишь тогда, когда будет получать естественные продукты: физикохимические процессы обмена веществ, эволюционно запрограммированные, основаны именно на этих продуктах. Искусственные добавки, предметы быта (вроде синтетических тканей, искусственного меха, фармакологии и т. д.) — все это может и должно существовать, но не как основное, а как дополнение к естественному.

Сейчас ученые разделили животный мир условно на три категории: а) животные, представляющие текущую ценность; б) животные так называемой ожидаемой ценности — те, кто будет служить в будущем материалом для гибридизации, станет поставщиком медицинского сырья, и так далее; в) животные потенциальной ценности, то есть те, ценность которых в настоящее время невозможно определить. Но как пишет известный советский ученый А. Яблоков: «Мы заранее не в состоянии предвидеть, какое значение для человечества может иметь тот или иной вид в будущем. Виды, считавшиеся совершенно бесполезными или вредными, часто затем оказывались исключительно важными и заслуживающими всяческой охраны… Сегодня мы вправе сделать вывод о потенциальной полезности любого вида живых организмов… Все они без исключения должны быть сохранены как виды».

Ну, а те, польза которых очевидна, — тем более. В частности — хищники.

«Пума — друг индейцев»

Мы уже говорили о том, что все животные так или иначе важны для благополучия нашей планеты (за редкими исключениями, о которых мы тоже говорили). Однако существование самих животных нуждается в определенных предпосылках, в определенных условиях. Естественно, что благоприятные условия для разных видов могут быть совершенно разными. Но одно условие существования необходимо для всех — равновесие. Для того чтобы трава хорошо росла, на ней должно пастись определенное количество травоядных. Для того чтобы травоядные животные процветали, необходимо определенное количество хищников. Ученые считают, что оптимальным вариантом для северных лесов является один волк на сто лосей, а для саванн Африки один крупный хищник на 350-1000 зебр, антилоп и других копытных.

Однако люди очень недавно поняли роль хищников. Да и поняли это далеко еще не все.

Впрочем, некоторые народы, постоянно связанные с животными, видимо, уже о многом догадывались, а может быть, и знали точно, как важны хищники.

Примером тому может служить отношение индейцев к пуме.

Пума — довольно большая (до двух метров длиной и более 100 килограммов веса) кошка, которая была распространена в Северной и Южной Америке. У нее много имен: пумой звали ее перуанские инки, кугуаром называли французы; леон — так называли пуму в Южной Америке, кэтэмаунт — звали ее англичане. Иногда по ошибке называли ее и пантерой.

Всем белым пума внушает страх. А индейцы не боятся ее. Они сочиняли про пум сказки и легенды, где почти всегда зверь этот фигурирует как положительный герой, они рассказывают, что пума очень игрива (и это подтверждается наблюдениями), никогда не нападает на людей (что тоже верно), и упорно называют пуму «другом человека».

Ученые не могли понять, почему индейцы так называют этого зверя, пока американский исследователь Морис Хорнокер не обнародовал результаты своих долгих наблюдений за этими животными. Хорнокер подтвердил и спокойный нрав пумы, и ее веселость, и некоторую игривость (хотя загнанные сейчас людьми высоко в горы и угрюмые леса, пумы тоже стали как будто более угрюмыми). Выяснил Хорнокер и то, что пумы не нападают на лосей и на оленей до тех пор, пока полностью не съедят мясо, добытое на предыдущей охоте. Значит, она вообще не такая уж кровожадная, как рассказывают белые охотники. Но главное, утверждает Хорнокер, 50, а то и 75 процентов жертв пум — больные, старые или ослабленные животные. Значит, она способствует процветанию копытных, является прекрасным «селекционером». Пума — друг животных. А значит, и друг людей, тесно связывавших свою жизнь с этими животными.

Видимо, поэтому и называют ее так индейцы. А ведь еще недавно за уничтожение пум выплачивалась крупная денежная сумма.

Пума, конечно, не единственный хищный зверь, который, как это ни парадоксально, является «другом животных». Все хищники так или иначе служат «санитарами» и «селекционерами», так или иначе помогают поддерживать равновесие. Однако отношение человека к хищникам весьма противоречиво, а когда дело касается защиты домашних животных, отношение людей к хищникам становится резко отрицательным. Тут говорить приходится не о пользе, а об огромном вреде. Наиболее типично в этом плане отношение людей к волкам.

Великий французский натуралист Бюффон дал такой словесный портрет волка: «Мерзкий лик, дикий вид, устрашающий голос, невыносимый запах, коварный нрав». Характеристика убийственная. Но волкам нет дела до того, что думал о них Бюффон. У них свои заботы — им надо жить. И они живут, живут, несмотря на то, что испокон веков люди преследовали этих хищников повсюду, где могли. В Древней Греции еще два с половиной тысячелетия назад выдавались призы за убитых волков. То же было и в Римской империи. Потом во многих странах уничтожение волков стало чуть ли не делом государственной важности, во всяком случае, во многих европейских странах за счет казны содержали специальные отряды истребителей волков, а в облавах, кроме охотников, нередко принимали участие полицейские и воинские подразделения.

Нелегко было бороться с волками. Но люди все-таки преуспели в этом деле: в Англии последний волк был убит в начале XVI века, в Ирландии — в конце XVII века, в других странах численность хищников сильно сократилась или практически свелась к нулю. И, по данным XI Международного конгресса биологов-охотоведов, проходившего в Стокгольме в 1973 году, по 20–25 волков имелось на территории Норвегии, Швеции и Финляндии, на территории Польши и Болгарии по 100–120. В Чехословакии — около 100. В Испании, Португалии и Италии — по 200–300 волков.

Это, конечно, немного. Однако всего на Земле сейчас существует 120–140 тысяч волков. Из них четверть в Западном полушарии, три четверти в Восточном. Это много, особенно если учесть, что с волками ведется постоянная, неослабевающая борьба: на них устраиваются облавы, охотятся с вертолетов, травят их ядами. Ни одно млекопитающее не выдержало бы такого пресса и давно исчезло бы с лица Земли. А волки выдержали. Возможно, потому, что, кроме «мерзкого вида и коварного нрава», у них есть еще кое-что. В частности — сила, выносливость, высокоразвитая нервная система, сообразительность. Они могут жить в самых различных природных условиях, то есть, как говорят биологи, обладают экологической пластичностью, быстро приспосабливаются к новым обстоятельствам, новой обстановке и не теряются даже в самых неожиданных и трудных ситуациях.

Это в дополнение к характеристике, которую дал волкам Бюффон. Кроме характеристики, существуют анкетные данные.

Длина тела: в среднем 105–160 сантиметров (плюс хвост 35–50 сантиметров).

Высота в плечах: от 80 до 100 сантиметров.

Вес: обычно 35–50 килограммов. (Изредка встречаются великаны, весящие больше 60 килограммов; предельный вес волка, который удалось зарегистрировать, — 79 килограммов.)

Скорость передвижения: на коротких дистанциях — 85 километров в час, со скоростью 35–40 километров может бежать несколько часов, а делая по 20–25 километров, бежит без остановки много часов.

У волка прекрасное зрение, тонкий слух, удивительное чутье: считают, что оно сильнее обоняния человека в миллион раз. Не занимать ему и силы.

Летом волки живут парами, выращивают появившихся весной волчат. Волчата рождаются слепыми и беспомощными, и родители трогательно ухаживают за ними, причем заботу о потомстве проявляют оба. Пока волчица кормит волчат молоком и никуда не отлучается, волк приносит ей еду. Потом отец начинает кормить волчат, отрыгивая полупереваренную пищу — «котлетки». Волчата растут быстро и за четыре месяца увеличивают свой вес в 30 раз. С помощью родителей усваивают все волчьи повадки и охотничьи премудрости.

Охотятся волки ночью на довольно большом участке, отмеченном по границам собственным запахом. А к зиме собираются в стаи: отец, мать, прибылые, то есть волчата текущего года, и переярки — молодые волки, родившиеся в прошлом году. В стае может быть 6-10 волков, но в трудные зимы иногда объединяются несколько стай.

В волчьей стае царит железная дисциплина — вожаку, самому сильному и ловкому в стае, подчиняются все безоговорочно. Ослушавшихся строго наказывают. Движение, жест, взгляд вожака — закон для всей стаи. Кстати, у волков для общения друг с другом служит и мимика (когда на морде отражается гнев или злоба, покорность или угроза), положение хвоста или ушей. Такое умение «разговаривать» не только помогает соблюдать дисциплину, но и охотиться, скрываться, нападать и защищаться, а в конечном итоге — выжить.

Выжить волку помогает и его удивительная выносливость: он может не есть по многу дней, не теряя прежнюю силу и «не выходя из формы». Зато, добравшись до еды, волк способен съесть до 10 килограммов мяса, хотя обычно его суточная норма — 2–2,5 килограмма.

Таковы краткие «анкетные данные» волков. Но большинство людей ими не интересуются. Они вполне согласны с характеристикой волка, данной ему Бюффоном. Людей, безусловно, можно понять: вред, наносимый волками, нападающими на скот, огромен. И стремление уничтожить этого хищника вполне естественно. Какое дело крестьянину до каких-то качеств волка, если волк задрал корову или ворвался в овчарню?! И никто никогда не сомневался, что война, объявленная волкам, — война справедливая. Профессор В. Н. Шнитников писал: «Волк — один из самых страшных врагов нашего хозяйства. Если бы мы могли сосчитать всю дичь и всех ценных пушных животных, которых истребляют волки, то, вероятно, оказалось, что этот кровожадный хищник является самым вредным из всех наших вредных животных».

В. Н. Шнитников писал о волках, живших на территории нашей страны. Норвежский натуралист Йор Евер пишет о полярных волках: «Трусливые, но хитрые, алчные и ненасытные дьяволы. Кровожадные, всегда охочие до убийств…»

Можно привести еще немало подобных высказываний, и все они будут справедливы.

Но почему же в тех странах Европы, где волков осталось мало, они взяты под защиту? А в тех, где эти хищники были полностью уничтожены, волков решили завезти из других стран? Почему многие ученые вдруг стали выступать в защиту волков? Что, волки изменились, стали меньше есть или перестали быть хищниками? Нет, волки не изменились — изменилось наше представление об окружающей среде, углубились наши знания о взаимосвязи всего живого на Земле. Сравнительно недавно ученые пришли к выводу, что волки, как и другие хищники, необходимы на Земле, что без них придется гораздо хуже тем самым животным, которых они уничтожают. Примеров тому много. Один из наиболее типичных — история уничтожения хищников, и в первую очередь волков, в США на плато Кайбаб в штате Аризона.

На этом плато жили чернохвостые олени. В начале нашего века их было там примерно 4 тысячи голов. Рядом с ними паслись и домашние животные. На этой же территории жили хищники — пумы, койоты, рыси и волки. Соседство домашних животных и наличие хищников приводило к тому, что количество чернохвостых оленей было постоянным в течение многих лет.

В 1906 году территорию, где жили чернохвостые олени, объявили заповедной. Удалили домашних животных и принялись уничтожать хищников. В сравнительно короткий срок были уничтожены все волки, истреблены почти все рыси, пумы, койоты. Результат не замедлил сказаться: к 1920 году оленей стало уже около 60 тысяч, а еще через 45 лет поголовье их увеличилось до 100 тысяч. И вдруг количество оленей начало резко уменьшаться. Сначала количество оленей уменьшилось в три раза, затем — в десять раз. Хищники их не уничтожали. Зато олени уничтожали сами себя: размножившись, они съели все вокруг, вытоптали пастбища и стали гибнуть от голода. Пришлось срочно запретить охоту на хищников, которые сдерживали размножение оленей.

А вот еще один пример. Те, кто читал книгу американки Лоис Крайслер «Тропами карибу», возможно, обратил внимание на странное посвящение: «Волкам полярной тундры и тем, кто хочет действовать, чтоб спасти им родину и жизнь».

Лоис Крайслер вместе с мужем — американским кинооператором, снимавшим фильм о диких животных, — полтора года прожила на Аляске, в непосредственной близости волчьих стай. Она не только наблюдала за волками, не только воспитывала двух волчат, она смогла завоевать доверие хищников, подружилась с ними, увидела жизнь стаи не со стороны, а как бы изнутри. И если Л. Крайслер вступилась за волков, то сделала это с чистой совестью и полной ответственностью, имея на это все права.

И, конечно, Л. Крайслер знала о том, что произошло в Канаде, где, как и на Аляске, живут олени карибу.

В 1911 году, по приблизительным подсчетам, этих оленей было не менее 30 миллионов. А в 1956 году их осталось лишь четверть миллиона — за 45 лет численность этих животных сократилась в 120 раз! И ученые и любители природы встревожились. Особенно после того, как в печати появилось описание гибели чернохвостых оленей и оленей карибу, сделанное одним из американских зоологов. «Истощенные трупы оленей были убедительным свидетельством неуклюжего и безграмотного решения крайне деликатной и сложной экологической проблемы», — писал этот ученый.

Основной причиной сокращения численности оленей считали хищников, и в частности волков. Поэтому в Канаде с 1953 по 1958 год было уничтожено 6,5 тысячи волков. Карибу, быстро размножившись, вскоре начали гибнуть от бескормицы и главным образом от болезней. Начались эпизоотии, потому что больные животные, которых в первую очередь уничтожали хищники, уже никем не уничтожались.

Сторонники полного истребления волков не согласны с таким толкованием событий. Они считают, что хищников все-таки надо уничтожать, а численность животных должны регулировать люди. Что же касается ликвидации больных, то среди тех, кто становится добычей волков, утверждают они, лишь 15 процентов больных и неполноценных животных.

На первое возражение очень точно ответил советский ученый А. Слудский: «В настоящее время мы еще не можем полностью взять на себя функции естественного отбора, они, как и раньше, должны осуществляться хищниками, уничтожить их полностью как вид при современных условиях хозяйства нельзя». Что же касается второго возражения, то, может быть, действительно среди жертв волков лишь 15 процентов больных. Но, вероятно, эти 15 процентов играют такую существенную роль и изъятие их настолько важно, что волкам можно простить и уничтожение некоторого количества здоровых животных? Во всяком случае, в США и Канаде именно так и считают.

Но то, что годится для Канады и США, не годится для нас, считают сторонники полного уничтожения волков в СССР. Да, конечно, целиком перенести опыт американцев в наши условия нельзя. Но наблюдения показали: из-за отсутствия волков происходит перенаселение и вырождение благородного крымского оленя, в результате резкого сокращения численности волка на Таймыре возросла заболеваемость дикого северного оленя. На IX Международном конгрессе биологов-охотоведов, проходившем в Москве в 1969 году, советский ученый Л. Н. Мичурин сообщил, что, по его наблюдениям, из 37 убитых волками оленей 26 оказались больными. После уничтожения волков с самолетов в 60-х годах зараженность диких оленей на Таймыре возросла с 2 до 31 процента. Наблюдения в Дарвинском заповеднике, проводимые в течение 25 лет, показали: пока были волки — среди лосей не было массовых заболеваний, уничтожили волков — начались эпизоотии.

Однако у противников волков есть самый сильный и неотразимый довод: вероятно, в дикой природе волки нужны, и на Таймыре сосуществование волков с оленями или в степях Казахстана с сайгаками сбалансировано. Но ведь волки уничтожают домашних животных! Это верно. И там, где волков много, они — страшный бич скотоводства. По подсчетам специалистов, до революции только в европейской части России от волков ежегодно гибло примерно 750 тысяч голов скота. После революции дело обстояло не лучше: во время гражданской войны прекратилась и без того слабая борьба с волками, и они сильно размножились. Борьба с хищниками началась вскоре после окончания гражданской войны, но некоторое время результаты были мало ощутимы. Потом численность волков сократилась до 100 тысяч (в 1935 году). Во время Отечественной войны, когда людям было не до четвероногих хищников, количество волков снова возросло. И опять сразу после войны началось уничтожение их: в 1946 году было уничтожено 63 тысячи волков. С 1956 по 1965 год только по РСФСР было истреблено 125 тысяч хищников. За 25 лет в РСФСР численность волков сократилась в 17 раз. Но до сих пор в республике они приносят огромные убытки. А ведь РСФСР — не самая «волконаселенная» часть нашей страны: по подсчетам специалистов, здесь лишь одна пятая от общего количества волков, живущих в нашей стране, — примерно тысяч 10. Три пятых приходится на Казахстан. И убытки там значительно больше. Поэтому проблема защиты волка в нашей стране не стоит. Мало того, в районах интенсивного животноводства волк должен быть истреблен полностью или, по крайней мере, его численность должна быть сведена до минимума. Вместе с тем, как считают некоторые ученые и охотоведы, настало время перейти от безоговорочного и повсеместного истребления волка вообще к более гибкому и внимательному отношению к этому хищнику, к изучению его места в природе, среди диких копытных животных. И к более внимательному изучению самого волка.

Казалось бы, волк изучен хорошо. И в то же время он еще остается во многом загадочным. А психика волка, как писал советский ученый, профессор В. Гептнер, «даже выше, чем еще недавно думали». Однако при этом волк, как ни странно, делает немало непонятных глупостей.

Очень осторожный, умеющий избегать ненужных встреч, умеющий затаиваться, волк вдруг неожиданно начинает выдавать свое присутствие протяжным и тоскливым воем, который слышен далеко вокруг. Конечно, воют волки не случайно — что-то вой этот значит. Но вот что?

Или еще один пример: хитрые и осторожные звери устраивают свое логово очень тщательно. Но если человек обнаружит его и заберет волчат, волки из этого не сделают никакого вывода и на следующий год снова устроят логово в том же месте. И даже если каждый раз человек будет забирать волчат, волки не сменят место жительства. Почему же это происходит? Неужели волки при их сообразительности не могут догадаться, что надо сменить опасное место?

В поведении волков вообще еще много непонятного. Например, нападая на диких животных, если они даже в стаде, волки убивают лишь столько, сколько им нужно. Нападая на стадо домашнего скота, они производят настоящее опустошение, убивая во много раз больше того, что могут съесть или унести с собой. И еще многое непонятно в жизни, поведении, психике волка.

В Америке, кроме тех же волков, что водятся в Восточном полушарии, живут койоты — небольшие (менее метра в длину и максимум полметра высоты) хищники, которых называют еще луговыми волками. Они действительно живут на открытых пространствах и в леса забегают только случайно. Жилище себе устраивают лишь на время выкармливания потомства. (Обычно у койотов 8–9 детенышей, но может быть и больше, до 20.) Логово вполне спартанское — в расщелине скалы или в пещере, в дупле поваленного дерева или в глубокой норе, — и к тому же всегда без какой-либо подстилки. Койоты, как и волки, — хорошие родители, но осенью расстаются с детишками навсегда.

Луговых волков ученые узнали лишь в 1823 году. А уже в 1825-м им была объявлена война — койотов убивали ради шкуры, а главным образом из-за того, что они уничтожают ягнят. Сначала койотов истребляли ковбои и охотники, затем истребление приняло массовый характер. С конца прошлого века борьба с койотами поднялась на государственный уровень: министерство сельского хозяйства стало травить луговых волков ядами. В 1915 году конгресс США одобрил ассигнования на сумму 125 тысяч долларов для борьбы с койотами. За полвека было отравлено около 2 миллионов зверей. После второй мировой войны стали применять еще более сильнодействующие и более совершенные яды.

И вдруг в конце 50-х годов сорок пять фермеров из штата Колорадо публично заявили, что запрещают убивать луговых волков на своих землях. Что же произошло? Койоты стали вегетарианцами? Нет. Может быть, фермеры вспомнили, что индейцы племени навахо очень неплохо относились к койотам — не только не истребляли их, но даже поместили фигурку этого зверя среди своих богов? А ведь индейцы навахо были скотоводами. Нет, вряд ли фермеры вспомнили индейцев. Скорее всего, как люди практичные, они подсчитали пользу и вред, который приносят эти животные. Мы не знаем, каковы были результаты подсчетов фермеров, но знаем, что только в 1962 году в Калифорнии, например, на истребление койотов было затрачено 90 тысяч долларов, а ущерб от убийства ими ягнят равнялся всего 3,5 тысячи долларов. Но и это условная сумма: ягнята не основная, а случайная пища койотов. Главная же их пища — грызуны. Там, где истребляют койотов, появляется множество грызунов. Скот остается без корма, и ущерб, таким образом, во много раз превышает тот, который наносят койоты. Фермер-писатель Дейтон Хант заявил подкомиссии сената в 1973 году, что койоты, уничтожая грызунов, пожирающих траву, приносят доход в среднем 88 долларов каждый. А это вдвое больше, чем убытки, приносимые этими животными овцеводам.

И тем не менее койотов во многих районах страны еще продолжают истреблять. Правда, яды уже не применяют, но есть государственная служба по истреблению койотов.

В последнее время американцы всерьез заинтересовались жизнью койотов: во многих районах созданы сотни специальных станций по наблюдению за луговыми волками. С помощью миниатюрных радиопередатчиков, прикрепленных к койотам и овцам, люди пытаются установить передвижение, сближение этих животных или удаление их друг от друга. Ведется учет койотов, делаются попытки найти средства, при помощи которых можно было бы отпугнуть койотов от овец или вызвать у хищников отвращение к ним. Например, туши овец обрабатывают химическими препаратами, которые койотам не вредят, но вызывают рвоту, а затем и отвращение. Опыты оказались удачными. Убитых койотами овец стало вдвое меньше.

Койоты так же жизнестойки, как волки. Недаром же в Америке их часто называют «чудо-собаки». Выжить койотам помогает и нетребовательность, и всеядность, в буквальном смысле слова, и высокоразвитая нервная система, и способность приспосабливаться к любым условиям.

Волк и койот — лишь два примера. Примеров значения хищников для других животных, конечно, можно привести гораздо больше. Однако это вовсе не значит, что нельзя бороться с хищниками, в частности с волком. Надо лишь помнить: «Влияние хищника на жертву противоречиво… враги иногда становятся важным, необходимым фактором благополучного существования своих жертв», — пишет А. Слудский.

Это, конечно, очень важная, но, видимо, не единственная роль хищников.

Профессор В. Гептнер писал, что «… приручение волка и превращение его в собаку было одним из важнейших моментов в развитии человеческой культуры. И сейчас никто не может сказать, что вызовет в природе обратный процесс — уничтожение одного из важнейших экологических звеньев — уничтожение хищников. И какие последствия, какую цепную реакцию это может вызвать, и как это отразится на человеке. Но, несомненно, отразится. И, безусловно, отразится очень значительно, а возможно, и глобально!»

«Мясо — это праздник»

Известный советский ученый, академик С. С. Шварц говорил: «Любой вид животных или растений биологически уникален. Его вымирание — принципиально невосстановимая утрата». Но допустим, человек равнодушный или просто плохо разбирающийся в экологии, не знает об этом, не задумывается, а если и услышит нечто подобное, не обратит внимания. Однако есть фактор, который заставит остановиться и посмотреть вокруг внимательно любого. Речь идет о еде, точнее, о мясной пище.

По данным ФАО (Международная комиссия по продовольствию ЮНЕСКО), ²/₃ населения земного шара недоедают. В особенности не хватает мяса. В Европе, в наиболее богатых и развитых странах, на одного человека в среднем приходится 40–70 килограммов мяса в год. В Португалии и Турции по 15 — килограммов, в Японии лишь по 2, а в Индии всего по одному килограмму мяса на человека в год. Конечно, люди едят не только мясо, но мясо, как и хлеб, является основным продуктом. Не случайно в некоторых языках африканских народов понятия «животное» и «мясо» обозначаются одним словом. В других языках слово «мясо» означает то же самое, что и «праздник». В Древней Руси, как и в Древней Греции, слово «скот» имело двоякий смысл: скотом назывались и домашние животные, и деньги, состояние. Скотом оплачивались все приобретения, а у древних германцев слово «скот» было равнозначно слову «сокровище».

Из этого можно сделать вполне логичный и закономерный вывод, что в жизни людей огромное значение имеют домашние, а не дикие животные. Значит, люди, которые не понимают, зачем спасать диких животных, зачем тратить на это силы и энергию, те самые люди, которые делят всех наших соседей по планете на полезных, то есть нужных, и бесполезных, то есть ненужных, — правы? Значит, чтоб обеспечить людей пищей, в частности мясом, надо лишь увеличить количество домашних животных. Конечно, это логично: чем больше скота, тем больше мяса. Однако ведь всему есть предел, и увеличивать поголовье домашнего скота до бесконечности невозможно. Конечно, человек совершенствует пастбища, совершенствует и методы пастьбы, но и тут возможности не безграничны. А количество людей на планете увеличивается, значит, возрастают и потребности в пище. В то же время сокращается площадь пахотных земель, уменьшается площадь выпасов и лугов — ведь строятся фабрики и заводы, прокладываются дороги, растут города. И вот нашлись люди, которые видят выход в том, чтоб покончить с современной цивилизацией и вернуться в далекое прошлое, а некоторые договорились до того, что человек вообще должен вернуться в первобытное состояние, поселиться в пещерах или джунглях. Есть и более «умеренные» — они не призывают вернуться в столь далекое прошлое, но тоже предлагают отказаться от многих достижений человеческого разума.

Но можно ли представить себе современного человека, пересевшего, скажем, в повозку, пользующегося дилижансом или путешествующего пешком? Да и захочет ли человечество отказаться от тех благ, которые дает ему цивилизация?

Но представим себе невероятное: представим, что люди действительно отказались от автомобилей и самолетов, закрыли фабрики и заводы, даже перестали вести сельское хозяйство современными методами. И что же получится? Да, воздух станет чище, перестанут загрязняться реки и моря. Но люди окажутся раздетыми в самом прямом смысле этого слова: ведь единственной одеждой в этом случае могут быть шкуры зверей. Но зверей-то на планете уже почти не осталось. Оставшиеся не оденут и небольшую часть населения планеты. А уж на все 4,5 миллиарда людей не хватит никакого зверья!

Однако люди будут не только раздетыми, но и голодными, так как без современных методов ведения сельского хозяйства, без машин и удобрений земля не способна прокормить и небольшую часть теперешнего населения планеты. И если вернуться «назад к природе», то есть в пещеры и джунгли, то только одна тысячная современного человечества будет обеспечена едой. Ведь сейчас даже по сравнению с XVIII–XIX веками человек от сельского хозяйства стал требовать в 4–5 раз больше. Значит, возврат к природе — это не выход, должны быть найдены какие-то другие пути.

Люди уже видят некоторые из этих путей. Один из них — выведение новых пород домашних животных. Мы не будем сейчас вспоминать, какой долгий и сложный путь прошло человечество, создавая новые порода животных, приручая и одомашнивая их. Вспомним лишь, что первоначальным, или, как говорят биологи, исходным материалом, были дикие животные. Человек улучшил их, целенаправил, довел до совершенства. Но новые условия порождают и новые требования. И человек снова стал улучшать породы уже имеющихся у него домашних животных. И тут, конечно, тоже есть много самых разнообразных путей, но один из наиболее реальных — скрещивание домашних животных с дикими. А в ряде случаев это вообще единственный способ увеличения продуктивности домашнего скота. Ярким примером тому может служить новая порода, которая появилась в результате скрещивания среднеазиатской овцы с диким бараном архаром. Новая порода не только дает больше шерсти и больше мяса, она вообще оказалась более жизнеспособной.

Мы уже уничтожили многие виды животных. Если уничтожим остальных — не известно, как будем обходиться без них в будущем. Ведь улучшать породу необходимо. И выводить новые тоже необходимо. А для этого нужен генофонд. Генофондом служат дикие животные, на которых рассчитывает человек, собираясь в будущем улучшать породы домашних животных или создавать новые. «Каждый вид, обладая неповторимым генофондом, представляет собой уникальный результат эволюции. Сегодня невозможно предвидеть значение для человека того или иного генофонда в будущем. Примеры показывают, что виды, ранее считавшиеся вредными или бесполезными, оказываются важными и заслуживающими охраны. Поэтому необходимо сохранение всего видового многообразия, сохранение разнокачественности живой природы», — пишут академик В. Е. Соколов и профессор А. В. Яблоков.

Выведение новых пород — вопрос особый и заслуживает отдельного разговора. Вопрос этот очень важный, но, как теперь ясно, это не единственный способ обеспечить людей продуктами питания. В ряде случаев могут и должны заменить домашних дикие животные.

Сейчас известно, что мясо диких животных по качеству выше мяса домашних. И по биохимическим показателям, и по витаминности, и по усвояемости мясо диких животных значительно превосходит баранину, говядину, гусятину и даже курятину, отмечает советский ученый Т. Б. Саблина. (Кстати, мех диких животных тоже ценится выше, и опытный меховщик сразу определит, на воле выросло животное или оно выращено на звероферме.)

Но качеством мяса и меха не исчерпываются преимущества диких животных перед домашними. Мы знаем, что пастбища — очень серьезная проблема в животноводстве: это один из основных регуляторов численности домашних животных. Количество диких животных на пастбищах, конечно, тоже не беспредельно, но на одинаковом по размерам участке диких животных может жить и кормиться в несколько раз больше, чем домашних. Мало того, в одной местности может пастись до 25 видов диких копытных, что совершенно невероятно для домашних. Хотя бы потому, что не существует такого количества домашних животных. Но если бы даже и существовало, они не могли бы жить вместе, потому что дикие копытные, в отличие от домашних, используют в пищу разные растения или разные части растений.

В животноводстве существует такое понятие — «перевыпас». Это означает полное уничтожение растительности, полное истощение пастбища, полное разрушение его.

В Сахаре есть плато Ахаггар. В центре этого плато небольшой оазис с водоемом, где живет несколько крокодилов. Это все, что уцелело от некогда цветущей страны, ставшей ныне символом бесплодия и уныния. Есть и другие свидетельства того, что Сахара когда-то была цветущим краем. Например, многочисленные наскальные изображения животных, обитавших здесь. Одно время считали, что причиной возникновения Сахары было изменение климата. Теперь известно, что пустыней этот край стал не только и даже не столько из-за изменения климата, сколько из-за человеческой деятельности, а точнее, из-за деятельности скотоводов. Огромные стада домашних животных, с которыми люди кочевали по этим краям, не только поедали растительность, но и вытаптывали ее, разрушали растительный покров. Дерн становился слабым, не мог удержать песок, и пустыня наступала, а цветущий край превращался в бесплодный.

В науке есть термин — степи (или пустыни) скотогенного происхождения. Такова Сахара. Таковы, к сожалению, и многие другие ныне бесплодные, а некогда цветущие края. А ведь дикие животные никогда не превращают цветущие края в пустыни, никогда не истощают пастбища так, как это могут сделать домашние животные.

Конечно, домашние животные по многим статьям выше диких — человек же трудился недаром, выводя новые породы, совершенствуя их. И продуктивность, и надои молока у домашних часто выше, чем у диких.

Но у диких, помимо уже отмеченных, есть и свои преимущества. Например, они быстрее растут, они легче переносят засуху (а ведь ¹/₃ часть поверхности нашей планеты — засушливая), они гораздо меньше подвержены заболеваниям, от которых страдают домашние животные, они не требуют ухода.

Может сложиться впечатление, что домашние животные уже совершенно не нужны (или будут не нужны в ближайшем будущем) и что их вполне уже могут заменить дикие. Конечно, это не так. Но в ряде мест нашей планеты — это уже официально признано — гораздо легче, удобнее и рациональнее разводить диких животных, чем домашних. И уже сейчас в некоторых районах Африки крупные копытные дают до 60–70, а кое-где и до 90 процентов всей мясной продукции. После тщательных проверок, взвесив все «за» и «против», канадцы почти полностью отказались от разведения домашних оленей, считая, что продуктивность диких гораздо выше.

О сайгаках мы уже говорили. Сейчас стало возможным ежегодно получать для народного хозяйства по нескольку тысяч тонн высококачественного сайгачьего мяса почти безо всяких затрат: ведь сайгаков не надо пасти, питаются они дикими растениями, поедая более ста видов, среди которых немало ядовитых, не употребляемых домашними животными. (Так что и тут сайгаки не конкурентны овцам и коровам.) Для сайгаков пригодны и такие пастбища, где домашние животные не могут пастись из-за отсутствия водопоев, — сайгакам же вода не очень нужна, во всяком случае, они долгое время могут обходиться без нее.

А ведь сайгаки были почти полностью истреблены. И если бы не вмешательство человека, мы многое бы потеряли, даже с практической точки зрения. Это мы сейчас понимаем, потому что можем оценить достоинства сайгака. А скольких животных мы не можем оценить, потому что потеряли их навсегда, и просто даже не представляем, чем они могли стать для нас. Или представляем и думаем о них с большим сожалением. Классический пример тому — стеллерова корова, открытая в 1741 году Георгием Стеллером и уничтоженная промышленниками за 27 лет.

Георгий Стеллер — единственный натуралист, видевший живыми этих коров, — писал: «Эти животные уже от природы ручные, без того чтобы его нужно было приручать». Стеллерова корова могла стать единственным морским домашним животным. Она могла поставлять большое количество прекрасного мяса, жира, очень питательного и вкусного молока и не требовала ухода. Она вообще ничего не требовала, кроме доброго отношения к себе. Но ее уничтожили, она навсегда потеряна для людей.

Может быть, такая же судьба ждет и других животных, в частности так называемых водяных козлов. Еще в 1934 году в одной только долине реки Мафуэ в Африке насчитывалось не менее четверти миллиона этих животных. А в 1960 году их оставалось не более 30 тысяч: до недавнего времени местные жители устраивали на них облавы, которые назывались «чилас», или «кровавые бани», — во время таких облав вода в реке становилась красной от крови тысяч животных (в основном самок и козлят), загнанных в реку и убитых там.

А ведь если рационально подойти к этим животным, то, по подсчетам ученых, без ущерба для стада можно было бы ежегодно забивать не менее 20 тысяч водяных козлов. И возможно, для какой-то части населения этих мест была бы решена проблема питания.

«Кровавые бани» сейчас запрещены. По крайней мере, официально. Но даже если запрет строго выполняется (что весьма сомнительно, так как браконьерство, к сожалению, процветает всюду), то пройдет немало времени, пока стада водяных козлов увеличатся настолько, что на них можно будет охотиться, не опасаясь полностью истребить этих животных.

Мы уже говорили о бегемотах. Но их значение не ограничивается теми проблемами, о которых упоминалось, — бегемоты могли бы превратиться в поставщиков мяса, если бы их так бездумно и так жестоко не уничтожали.

Мясо бегемота по вкусу напоминает телятину, а по своему составу более ценно. К тому же бегемоты не требуют никакого ухода, ни в чем не конкурируют с домашним скотом. И если бы в свое время люди правильно подошли к делу, то, возможно, бегемоты сыграли бы важную роль в решении одной из коренных проблем современной Африки — способствовали бы обеспечению африканцев мясом.

Но дикие животные могли бы служить человеку не только как поставщики мяса.

Человек приручил лошадь. До сих пор в горах ему верно служат ослы, в пустынях верблюды, на Севере человек до сих пор не может обойтись без оленей. Но ведь не только они могли стать верными друзьями и помощниками человека.

Еще в 1821 году великий французский натуралист Ж. Кювье удивлялся, почему в Южной Африке не одомашнивают зебру: она вынослива и нетребовательна, не подвержена многим заболеваниям, которым подвержены лошади. Однако буры не думали об одомашнивании зебр, они были заняты лишь их истреблением. А ведь зебры, если бы люди занялись ими, могли стать домашними животными. И может быть, кое-где с успехом заменили бы лошадей. Пусть не все зебры, но квагга определенно могла бы стать домашней. Мы уже говорили, что это было очень доброе и послушное животное. Она легко привыкала к человеку, и если человек прилагал хоть небольшие усилия — квагга отвечала ему взаимностью. В 1904 году бельгийское правительство поручило некоему лейтенанту Ниссу одомашнить зебр. Лейтенант изловил 90 животных, поместил их в загон и уже через две недели докладывал, что 60 из них стали почти совершенно ручными. Всего через две недели! Но, к сожалению, на этом дело и кончилось — заниматься дальнейшим одомашниванием зебр почему-то никто не захотел. А ведь еще в XVIII веке зебры бегали в упряжке по Кейптауну. Позже несколько прирученных зебр катали своих владельцев по Лондону. Но квагг истребили, и вполне вероятно, что человек лишился прекрасного помощника, приспособленного к жизни в трудных африканских условиях.

Впрочем, можно привести и более близкий нам пример — вспомнить лося, который, кстати, когда-то был одомашнен, причем одомашнен в числе первых животных — предполагают, что это произошло 4–5 тысяч лет назад. А по предположению некоторых ученых — даже в новокаменном веке. Доказательство тому — наскальные рисунки, найденные в Сибири, в бассейнах рек Лены, Ангары, Енисея, которые ученые относят к этому периоду. На них изображены люди, пасущие лосей, ведущие их на поводке и даже едущие верхом на лосях.

О лосиной упряжке упоминается в финском эпосе «Калевала». И много позже лось продолжал служить людям — известно, например, что лось в XV веке использовался как верховое животное в шведской армии. Даже в более поздние времена в Швеции на лосях ездили полицейские и никому другому скакать на лосях не разрешалось, так как на этом сильном и «вездеходном» животном можно было укрыться от преследования властей в глухом лесу или непроходимых болотах. В XVIII веке на лосях в санной упряжке ездили шведские курьеры, а в Прибалтике со времен Петра I сохранился указ, запрещающий «появляться в городе на лосях».

Не остались в стороне и американцы: еще в прошлом веке они использовали лосей на полях — лоси покорно тянули плуги.

Потом лось перестал быть домашним животным. Трудно сказать, почему это произошло, — может быть, потому, что он не выдержал конкуренции с лошадью как верховым животным, а с коровой и овцой как с поставщиками мяса? А может быть, люди оставили рядом с собой тех, кто не мог жить на воле, а лося «перевели» в категорию охотничьих животных? Действительно, одомашнивать его не надо — стреляй в дикого и заготавливай мяса сколько надо! И стреляли, и дострелялись до того, что лосей почти уничтожили. И если бы не решительные меры Советского правительства, кто знает, не остался ли бы сейчас лось лишь в воспоминаниях?

А между тем животное это — уникальное. Ведь, кроме мяса, лось может дать очень целебное, буквально лекарственное, содержащее 12–14 процентов жира, около 9 процентов белка, молоко. Оно не скисает 5–7 суток, так как обладает устойчивостью к различным бактериям.

Лоси быстро растут, им не нужны теплые помещения, едят они то, что не едят другие домашние животные. Но, кроме того, «лось хранит в себе громадной важности потенциальные возможности, учесть которые с достаточной полнотой в настоящее время невозможно», — писал известный советский зоолог П. А. Мантейфель. Он считал, что необходимо исправить прежние ошибки и ввести в список сельскохозяйственных животных лося.

В 1934 году Комитет по заповедникам при ВЦИК принял решение об организации в заповедниках лосиных питомников.

Первые попытки одомашнить лося были предприняты в Серпуховском научно-опытном хозяйстве и в заповеднике «Бузулукский бор». Однако Отечественная война прервала работу. Возобновилась она в 1948 году, когда в Печеро-Илычском заповеднике Коми АССР была создана лосиная ферма.

В 1974 году работы по одомашниванию лося начали вести в Костромской области. И сегодня уже нет сомнений, что лось — очень ценное животное и, безусловно, есть смысл сделать его домашним.

О молоке уже говорилось; можно добавить, что оно используется при лечении язвы желудка и кишечника. Правда, считалось, что мясо лосей содержит гораздо меньше полезных веществ, чем мясо других животных. Но сейчас установили: это относится лишь к мясу лосей, убитых на охоте. Дело в том, что в организме сильно напуганных животных расходуются самые ценные белки. Мясо же домашних лосей очень ценно — в 100 граммах такого мяса содержится суточная норма полезных веществ, необходимых взрослому человеку.

Наконец, лось может быть и транспортным животным (как уже был когда-то) — он легко поднимает более 100 килограммов, а в санной упряжке перевозит до полутонны груза.

Иметь друга, помощника, поставщика необходимых и весьма ценных продуктов надо всюду. Но особенно это важно на Севере. Там есть олень. Но почему должен быть только он один?

Мы уже говорили об овцебыках. Упоминали в связи с ними известного канадского исследователя Арктики В. Стефансона. Он еще в 1920 году выдвинул идею одомашнивания овцебыков. «Мы привыкли думать, — писал Ф. Стефансон, — что корова и овца являются наилучшими возможными видами домашнего скота, и нам трудно поверить, что существует животное, которое в случае его приручения окажется еще более полезным». Далее Стефансон перечислял достоинства овцебыка. Это животное дает больше молока, чем корова и олень, причем молока более полезного; шерсть его лучше овечьей, и можно получить ее с овцебыка гораздо больше; мясо не уступает говяжьему, и опять-таки с овцебыка его можно получить гораздо больше, чем с коровы; овцебыки не бродят в поисках пастбищ, им не надо заготавливать корм, они не боятся холода, поэтому для них не надо строить хлева, им не страшны волки, овцебыки очень дружелюбны по отношению к людям. Короче говоря, это почти идеальное домашнее животное для сурового Севера.

К счастью, овцебык спасен. И люди делают всё, чтобы одомашнить его.

Люди много сил потратили на спасение зубра. Конечно, нельзя было допустить, чтобы этот уникальный зверь, предки которого бродили рядом с мамонтами, а потомки (сегодняшние зубры) почти не отличаются от них, — исчез. Это была бы величайшая потеря. Но, если прагматиков и равнодушных людей не убедит необходимость сохранения на Земле уникального зверя, может быть, их убедит другое: зубр — животное нетребовательное, в его рационе 400 видов растений. Он легко переносит холода. И содержать его не очень сложно. Если удастся размножить зубра в достаточных количествах, возможно, человечество получит дополнительный источник высококачественного мяса.

Это же можно сказать и о бизонах.

Можно привести множество других примеров. Но кажется, достаточно, чтобы любой непредубежденный человек понял, как необходимы на Земле дикие животные.

На нашей планете происходят серьезные демографические процессы: количество людей неуклонно растет. Существуют разные прогнозы относительно темпов прироста населения. Но так или иначе, оно быстро увеличивается. Безусловно, человечество найдет замену истощающимся энергетическим ресурсам. Будет ли это солнечная энергия или атомная — сказать трудно, но она будет. Люди превратят неплодородные почвы в плодородные, выведут новые сорта сельскохозяйственных растений, которые придут на помощь или на смену сегодняшним, очистят воздух и воду Мирового океана, создадут удивительные машины, аппараты, приборы, которые облегчат и украсят жизнь человека. Но животные будут по-прежнему играть огромную, решающую роль в жизнедеятельности, и в жизнеобеспечении нашей планеты. И ничто их заменить не сможет.