Сосуд (СИ)

Глава 1. О том, какие мы бедные и несчастные, женщины

В полдень, уже с добычей, двумя подстреленными зайцами за плечом, я возвращалась домой, когда поняла что то‑то не так… Тишина! Опасность! Я её чую…

Расчехлив охотничий нож, я пригнулась и стала красться к поселению, огибая буреломы и осторожно двигаясь прогалинами. Чужие… Они уже здесь.

Живой лес опасливо прислушался, затаив дыхание, враждебны они или нет… И вдруг, притихший мир вновь взорвался звуками.

Гора с плеч! Пришлые — нам не враги. Я чувствовала, как мой лес, дикий, но прекраный зверь ворочался и сопел, смиряясь с их присутствием. И вот, он снова спокоен и умиротворён, а мои пальцы уже не сжимают костяную рукоять оружия.

Жители Приграничья, примыкавшего к южной границе Живого леса, всецело доверяли своему благодетелю. Без него не было бы ни моей деревни, ни еще десятка таких же поселений, живущих дарами леса. Мы заботились о нём, а он о нас.

По извилистой тропинке, весело насвистывая незамысловатый мотивчик, я бодро шла к родному дому, когда меня едва не сбил с ног Торак, соседский мальчишка.

— А тебя твоя мама искала! Кьяра, к нам прибыла Оракул! Представляешь, сама Оракул? И маги с ней! В Большом доме уже все собрались! — протараторив всё скороговоркой, сорванец помчался дальше, не иначе как подглядывать да подслушивать, ведь малышам в дом Совета путь был заказан.

— Эх — х, кончилась моя беззаботная жизнь, — вздохнула я, поднимаясь на крыльцо. — Ма — а-м, я — дома!

— Кьяра, Великая богиня, наконец‑то ты явилась! — услышала я в ответ родной материнский голос. Ободряюще, ничего не скажешь. — Оракул уже в Большом доме!

Подвязав тушки подстреленных зайцев под козырьком крыши, я вошла в избу, думая о том, как далека наша страна от совершенства! Даже здесь — на краю мира — моей судьбой управляют давно никому не нужные традиции.

Оракул?! И что?! Ладно, прорицательница! Хорошо, еще она — жрица самой богини Айоры! Ну, не сама же Милостивая, что за переполох?! И, вообще, Оракул здесь два года не появлялась, могла бы еще столько же не показываться. Мне от этого хуже уж точно не было бы!

— Прости неразумное моё дитя, о, двуликая! — мама, привычно опустившись на колени перед глинянной статуэткой, бормотала молитву. — Как не может существовать свет без тьмы, день без ночи, так и не существуют добро без зла, богатство без бедности, сила без слабости, и Айора Милостливая без Айоры Свирепой…

Двуликая богиня Айора… Именно она олицетворяла равновесие нашего мира, а Оракул, которым может быть лишь женщина, прошедшая священный обряд Очищения, — наместница богини, её глаза и уши. Прибывая в каждый город, в каждую деревню, она проводит ритуал — Испытание. Ну, да, тот самый, на который я и опаздывала.

— Кьяра, Великая богиня, ты вся вывозилась в крови и грязи! Быстро раздевайся и полезай в лохань! — голос матери прервал мои размышления. — И без возражений!

Вздохнув, я скинула поклажу и, пристроив лук и колчан со стрелами у стены, стала раздеваться. Тёплая вода приняла моё тело в свои нежные объятия.

— Вот — вот ритуал начнется, а ты ещё не готова, аведь я просила тебя не уходить в лес! — мать суетилась у очага, непрестанно что‑то помешивая в небольшом котелке, то и дело, добавляя в него какие‑то коренья и травы.

Ритуал… Хм… простая церемония получения татуировки на запястье, изображающей Луну или Солнце. Именно она навсегда определяла место женщины, достигнувшей брачного возраста, в этом до крайности мужском мире. 'Кайрими' — Луна, буквально с древнемарийского означает 'ночная жена', а 'Найрими' — Солнце, соответственно 'дневная жена'. В чем разница, думаю не сложно догадаться.

Я прикрыла глаза, вспоминая, что же мама мне рассказывала о ритуале?! И рассказывала ли вообще?!

— Ма, а — а-а… ты помнишь своё Испытание?!

— Конечно, птеньчик, как сейчас! Я была такой молодой… — голос матери убаюкивал, расслабляя и затягивая в сон, — … на церемонии незамужние и не обещанные в жены девушки, наряженные, точно невесты, собираются в Большом доме. Туда же приходят их родители и… женихи. Я так боялась, а моё сердце чуть не выскочило из груди, когда…

В отличие от других, я не испытываю ни священного трепета, ни давящего на нервы страха. Да, мне семнадцать, и я несколько припозднилась, что уменьшало мои шансы на выгодную партию, в отличие от пятнадцатилетних дурёх, что жаждали принадлежать мужчинам, ну, и что?!

Честно говоря, мне было всё равно, какую татуировку я получу: если не в твоих силах изменить свою судьбу, какой смысл дергаться, словно кролик, попавший в силки? Когда всё будет определено, тогда и буду решать, как жить дальше.

— Ты спишь, доченька? — ладони матери коснулись моей головы.

Понятно, приготовила очередной отвар в надежде сделать мои черные, прямые как струна и жесткие как осот волосы мягкими и шелковистыми. Эх, мама — мама! Как же ты не поймешь, не нужна в Живом лесу ни красота, ни изящество. Кого этим удивлять да поражать, лесное зверье?! И зачем ты суетишься, втирая пряно пахнущее масло в мою с детства смуглую кожу?! Не станет лицо мое белее и румянее, хоть изведи ты все отвары и настойки. Наследие предков, вернее предка — отца, кожа которого напоминает кору дуба, да и сам он, как вековой дуб — сильный и несгибаемый, такого и топором не взять. А мои руки?! Оставь их, мам! Непокрытые мозолями пальцы легко рассечет тетива лука, к чему твои старания?!

Я лежала и неторопливо вела свой мысленный диалог с матерью, которая суетилась вокруг меня, то промывая мне волосы настойкой, то увлажняя маслами лицо, распаренное горячей водой. Почему мысленно?! Потому что, сколько разговоров не заводи, всё одно выйдет — обидится, подожмет губы, а глазами глянет так, что впору идти топиться в речке.

И не понять материнскому сердцу, что не стать её девочке краше, изящнее станом да прилежнее характером. Неоткуда взять ей кротости да миролюбивости. Стальными скобами скованно сердце её — душит праведный гнев на отца, да и на сам порядок, установленный в общине его железной рукой.

— Кьяра?! Поднимайся, доченька! Вот сейчас мы тебя вытрем и наденем красивый сарафан… — причитала мать, бегая вокруг с полотенцем. Раздражало ли меня это?! Поначалу — да, а теперь уж привыкла.

— Мамочка, не маленькая уже! Дай я сама оденусь! — сказала я, натягивая льняную рубаху, с кожаными нашивками, тянущимися от запястий до локтя и по вороту. — И не смотри на меня так! Не стану я рядиться в платье, пойду в привычном и удобном.

— Но как же так?! Ведь женихи же…

— Так, мать, какие женихи?! Ну, кто меня возьмет?! Чем ты его приманишь, всем этим?! — спросила я, обведя рукой весьма небогатое убранство нашей избы. — Двумя лавками, столом да пучками трав с кореньями!

Скажем прямо — жили мы с мамой бедно. Зато самостоятельно. Я охотилась в лесу, собирала дикий мед и воск, грибы да ягоды. Мать же ведала всё больше по травам лечебным да по кореньям и слыла в общине кем‑то вроде целительницы. Жар да хворь снять ей было легче легкого, а рану от острых звериных когтей или оружия, либо перелом какой, и вовсе залечивала буквально на глазах. И откуда только ей всё это было дано?!

Вот только разбогатеть нам не удавалось — матушке моей в общине не доверяли, приходили уже тогда, когда впору было в гроб класть. Да и платили не звонкой монетой, а так, чем придется. И вот спросите, почему?! Потому, что была она нездешней, а еще Кайрими, посмевшей уйти от своего Хозяина.

— Доченька, солнышко моё, ты о приданном не переживай! Я ходила к твоему отцу, и он обещал! — щебетала Сарина, так звали маму. Красивое имя, правда? Да и сама она была красива. — Поверь, он даст за тебя ничуть не меньше, чем за твою сводную сестру Тиану! Всё‑таки ты такая же его дочь…

— Мама! Хватит! — резко перебила я.

Что поделать, стоит только завести речь об отце и ярость тут же застилает мне глаза.

— Я прошу тебя, не ходи к нему больше, не унижайся! Да, я — его дочь, но… Тиана — его солнышко, его маленькая принцесса! Меня же он в лучшем случае не замечает, вот и хорошо! — вздернула я подбородок. — Мам, ты — умница, и я горжусь тем, что ты ушла от него, хоть тебе было и тяжело… Мам, ты чего?!

Ну, вот, опять её глаза на мокром месте. Я подошла и обняла эту хрупкую, с девичьей фигуркой женщину, еще раз поражаясь жестокости богини: за что моей тихой и ласковой маме досталась такая судьба, быть Кайрими?!

Да, в этом мире богиня Айора всё поделила надвое. Всё и всех… кроме мужчин. Мужчины — повелители и господа! Даже будь они последними бродягами, нищими и убогими, но всё ж выше женщин, рожденных прислуживать им и повиноваться.

Каждый мужчина имеет право наслаждаться жизнью с двумя женами, но только одна из них обладает всеми привилегиями законной супруги — Найрими. Лишь её дети наследуют имущество, учатся, представляют семью во время переговоров и прочее, прочее, прочее. Именно Найрими — признанная обществом и одобренная спутница мужа. Развестись с ней нельзя, как нельзя уйти и бросить, не ощутив при этом на себе недовольство общины, гнев её семьи, да и штрафа властей — тоже. И даже после смерти в Чертогах Сардоса — бога потустороннего мира, лишь Найрими присоединяется к супругу спустя годы или же ждет его там. Второй Найрими у мужчины никогда не будет. Это закон.

Вот и не спешат представители сильного пола обзаводиться слабой половинкой на законных условиях. Кто‑то ждет суженную, а кто‑то всё выгадывает да выкраивает, чтоб побогаче да познатнее была. А чтобы мужчина не скучал и не тосковал по женской ласке, обихожен и утешен был, Двуликая дала ему пару — Кайрими, которых у него по жизни может быть сотни. Не запрещалось иметь Кайрими и при законной супруге, но только одну. Вот так.

Дети от Кайрими, если появлялись, то не считались его законными наследниками, называли их — 'детьми Сардоса', бастардами. Это, конечно, любви к папочке не прибавляло, и Милостивая Айора наказала отцам в пользу мальчиков по достижению ими совершеннолетия передать десятую часть от всего имущества. А вот это уже совсем не нравилось как законным отпрыскам, так и их матерям. Но приходилось мириться и уповать на то, что Кайрими будут рожать только девочек, которым в наследство не доставалось ничего.

Что ж так?! Да всё просто и логично: так или иначе, став девушкой, дочь приобретет статус либо Кайрими, и тогда ей быстро найдут Хозяина, либо Найрими, и её тут же выдадут замуж.

Прелестно, не находите?! Почему я от этого в таком восторге?! Ну, так понятно же, жизнь расписана почти с момента рождения, стремиться ни к чему не надо! Хотя нет, лукавлю! Нужно стать как можно краше, стройнее, ласковее и покладистее, так тебе быстрее найдут Хозяина или мужа, что в принципе одно и то же: и там, и там ты не свободна, только клетки отделкой отличаются.

Бесило меня всё это до крайности. А всё почему?! Да потому, что я знала, что существует другая жизнь, в которой ты сам себе хозяин, и всего‑то и нужно — стать магом, вернее магиней. Но, к сожалению, этого дара во мне не было. Что остается? Становиться, как мать, Кайрими?! Ну, уж нет, а если и да — то только не здесь! Найрими?! Возможно, разве что с Тэнэтом, как‑то я об этом не думала, а следовало бы…

Впрочем, всё решиться сегодня.

— Кьярочка, может, хотя бы волосы соберем? — робко предложила мать, и я согласно кивнула. — В высокий пучок или же в косу?!

— Давай косу, так, как только ты умеешь, в три ряда! — весло сказала я, усевшись на скамью. Ласковые руки матери, перебирая и разглаживая, что‑то плели, скручивали, а я всё думала о том, что толкнуло красавицу с шелковистыми пшеничными волосами по пояс, лазурными глазами и добрым сердцем уехать из своего теплого Края Плодородия, вслед за моим отцом?

Мама родилась в семье достаточно зажиточных булочников, державших несколько кондитерских и хлебопекарен в пригороде Мёлина, крупного торгового центра. Её мать, моя бабушка Энара, отличалась удивительными способностями к торговле и, несмотря на то, что сама была из ночных жён, являлась вполне финансово независимой владелицей кондитерской на торговой площади. В округе она слыла женщиной суровой и несгибаемой, что, правда, не мешало ей пользоваться популярностью среди мужчин.

Так и мой дед Тодаш Мельбах, будучи первым советником городского магистрата, мужчиной в летах, не устоял перед напором её деловитости и обаяния, и сделал предложение, думаю понятно какое.

Слава Милостивой Айоре, в течение одного года Кайрими может отказывать будущему Хозяину и может заключить соглашение, в котором будут оговорены все моменты их совместного проживания. Нарушить соглашение не имеет право ни одна из сторон, ибо подписывается оно в присутствие жрицы Айоры, а это все равно, что пред ликом богини.

Подарив сына или дочь, ночная жена может уйти от Хозяина, но содержать себя и ребенка должна будет самостоятельно. Не многие из женщин на это решались. Если же Хозяин оставлял свою Кайрими, то одаривал её солидно, чтобы она прожила год безбедно, сама или с ребенком. Спустя год Кайрими могла найти нового покровителя, а то и жить одна, если освоила какое‑то ремесло или скопила достаточно денег для сносного существования.

Тодаш Мельбах любил и уважал мою бабушку, он относился к ней, как законной супруге. Их совместную маленькую дочь Сарину он баловал донельзя, потакая всем её прихотям. Семнадцать лет счастья пролетели, как один день!

То, что во время ритуала Двуликая Айора наградила дочурку знаком Луны, стало для него последним в его жизни ударом. Вслед за ним ушла бабушка Энара. Тихо, во сне.

Сарина, не зная как управлять Энариным делом, продала всё и уступила ухаживаниям моего отца. Брон, удачливый купец и охотник, покорил её с первого взгляда.

Она влюбилась безумно и без оглядки! Думаю, и так ясно, тут же была установлена Кровная связь, обряд, когда Кайрими в руки Хозяину вручают ни мать и ни отец, ни кто‑либо из родных, соглашения, естественно, нет, и женщина становиться полностью зависимой от мужчины.

Ну, что вы, какое рабство?! Рабства в стране Прайора нет. Так нам внушают с рождения, но я вижу совсем другое.

Любила ли мама отца?! Безусловно, и, думаю, любит до сих пор. Наверное, он тоже её любил, только чувства его сгорели в тот миг, когда он взглянул в глаза Тайе — своей новой жене. А может быть, всё было намного проще, и звонкая монета решила дело.

Так или иначе, Тайя теперь его Найрими, они вместе вот уже шестнадцать лет. У меня есть сводная по отцу сестра — Тиана, младше меня на два года, и восьмилетний братишка Джорах. Кстати, Тиане пятнадцать, значит, на церемонии я её встречу, может, и перекинемся парочкой слов, кто знает…

— Вот и всё! Какая ж ты у меня красавица! — я фыркнула, услышав слова матери. — Ты сегодня что‑то больно молчалива! Случилось что?

— Да нет, мам. Волнуюсь, наверное, вот мысли всякие в голову и лезут! — поспешила успокоить её, а то она напридумывает еще чего. — Сама‑то наряжаться будешь?! Говорят, маги вместе с Оракулом прибыли, вдруг встретишь кого‑то интересного, схватит он тебя в объятья и увезет в свой таинственный Ниамор, дивный город магов, а?!

— Нет, доча, никуда я отсюда не уеду! Здесь моё сердце, да и Тайя скучать будет… — бормотала мамуля из ворота своего единственного нарядного платья из нежно зеленого ленарского шелка. Ленарцы, живущие на Востоке от Прайоры, толк в материале знали.

— Никогда не понимала, как ты с ней общаешься?! — в очередной раз поразилась я доброй душе Сарины. — Да ещё и дружишь! Это ж уму не постижимо, бывшая ночная с дневной женой дружат, да ещё и против папани. Как он такое терпит?!

— Приходится терпеть, Кьярочка! — улыбнулась мама, собирая волосы в низкий пучок. — Тайя крепко его держит, уж не знаю чем, но дом он нам отстроил только по её настоянию. Ты же знаешь, не хотел он меня отпускать. А на Тайю ты зря обиду затаила, брак их был оговоренным родителями, отступать ей было некуда, вот и пришлось… — Мама расправила подол платья. — Да еще какая‑то история там темная была, Тайа не рассказывает, но все знают, что она послушницей в Храме росла, готовили её в жрицы Айоры, там что‑то не так пошло… Да что ж мы болтаем‑то всё, опоздаем же!

— Ма, может не пойдем, а?! — с надеждой спросила я. — Не хочу Его видеть лишний раз…

— Кьяра, этой чаши не миновать! Отказ богиню только разгневает! А с отцом тебе еще рядом жить и жить! Будь умнее его, смирись, — увещевала меня мама, помогая натянуть охотничьи сапоги из мягкой оленьей кожи. — Он родной тебе, по крови… Кто защитит тебя, если вдруг что случиться?

— От кого защитит?! — тут же взвилась я. — От него самого?! Много он мне хорошего сделал?! К сестре и брату не подпускал, мол дурно я на них влияю, нечего им со мной водиться! Охотиться запрещал! За это его благодарить?!

Я притопнула сапожком:

— Если б не брат его, дядя Мират, голодали б мы с тобой! Вот что я тебе скажу: лучше б ты к нему (к дяде) в Кайрими пошла! Он мне отцом стал, настоящим, научил всему, что сам умеет, да и к тебе добр… всегда!

— Глупая ты у меня, молю Айору, чтоб защитила она тебя…

— И вообще, Ма, давай об этом больше не говорить. Скоро огни зажигать будут, ритуал на закате, так ведь?!

— Да, Кьярочка.