Совершенство

Глава 11. Слишком близко

«Be my friend

Hold me,

wrap me up

Unfold me

I am small

I'm needy

Warm me up

And breathe me».

Breathe Me — Sia

(Перевод: Будь моим другом. Держи меня. Защити меня, узнай меня. Я маленькая и нуждаюсь в тебе. Согрей меня и дыши мной)

После ухода Сахарова мы с Марком остаемся вдвоем и атмосфера, которая только что была спокойной и расслабленной вмиг становится тяжелой и давящей.

В полумраке и тишине мой страх перед Нестеровым возвращается с новой силой. Поднимается откуда-то изнутри, обвивает конечности противными липкими щупальцами, подогревая желание сбежать куда глаза глядят сию же секунду. Но, слыша, что из палатки Леры и Ника раздается какой-то монотонный разговор, я усилием воли остаюсь на месте, понимая, что обещала Сахарову его дождаться и надеясь на то, что Нестеров вскоре тоже отправится спать.

— Почему ты решила стать блогером? — неожиданно спрашивает Марк, нарушая тишину и по бодрому тону я понимаю, что спать он точно пока не собирается.

— Не знаю, — сердито пожимаю плечами, потому что вопрос застает врасплох. — Не могу сказать, что я это решала. Просто вела активный блог в соцсетях, рассказывала обо всём подряд. Потом подвернулась возможность пройти курсы, и это как-то само собой получилось.

Нестеров снова берет в руки свою папку-планшетку, перемещается ближе к свету и принимается водить карандашом по бумаге.

— Но ты ведь могла выбрать какое-нибудь другое направление? Рассказывать не о городе, который отчего-то недолюбливаешь, а о чем-то более близком?

— Тоже случайность. Я начинала как бьюти-блогер, но однажды красиво преподнесла в соцсетях информацию об открытии крупного спа-центра, возведенного «Архитеком», потом о строительстве элитного жилого комплекса на Снеговой Пади по их же просьбе. Это привело в оба проекта инвесторов и сарафанное радио иногда приносит мне рекламу именно в этой области. Оказалось, что она гораздо прибыльней бьюти-сферы.

Карандаш Нестерова, порхающий над листом, на мгновение замирает, но вскоре продолжает свое незамысловатое движение, а сам он бесцветным тоном констатирует:

— Интересный контингент подписан на твои соцсети, если подобная реклама работает. Я привык искать инвесторов иными способами и в иных местах.

— Это Антон подметил, — с улыбкой отзываюсь я, не упуская возможности похвалить брата. — Он внимателен к мелочам и иногда умеет использовать в собственных целях что-то, что иные считают несущественным.

— У тебя с ним, видимо, очень хорошие отношения, — поднимает глаза от бумаги Нестеров и смотрит на меня оценивающе, словно следит за реакцией, а когда я киваю, подтверждая его слова, добавляет: — Однако мы с Антоном Авериным вращаемся в одной сфере не первый год и мое мнение о нем противоположное. Он слывет разгильдяем и лентяем. И, судя по всему, является основной причиной того, почему дела «Архитека» так плохи.

С чего он вообще это взял? Все у «Архитека» в порядке. Как и у Тоши. Злость вспыхивает внутри мгновенно, словно спичка, которой чиркнули о ленту из красного фосфора. Она заставляет нахмурить брови, сжать кулаки и вспылить:

— Твое мнение означает лишь то, что ты совсем его не знаешь. И рассуждаешь в первую очередь как завистливый конкурент.

— А во вторую? — хмыкает Нестеров, показывая, что мой выпад не произвел на него никакого впечатления.

— Как сплетник, который интересуется тем, что не имеет к нему никакого отношения.

Он отзывается с усмешкой, не затронувшей глаз:

— Ты права в единственном — мы с Авериным конкуренты. И моя работа обязывает меня знать о конкурентах гораздо больше информации, чем хотелось бы.

Недовольно скрещиваю руки на груди и фыркаю, делая вывод:

— Значит я права и насчет сплетника.

— Вы с братом одинаково заносчивы. Даже странно, что я не заметил твоего сходства с Антоном, едва тебя встретил. Вы оба привыкли объяснять всё вокруг завистью других, хотя завидовать на самом деле нечему. Разве что необоснованному самомнению размером с телевышку.

— Кто бы говорил, — хмыкаю я, специально высокомерно задирая вверх подбородок. — Твоя надменность и желание судить других ничуть не меньше, Нестеров.

Замечаю вдруг, что стало очень тихо и голоса Сахарова и Дубининой из их палатки больше не слышны. Затихли кузнечики в траве. Лишь шумит прибой и негромко шуршит грифель карандаша, которым Марк продолжает водить по бумаге.

— Значит, ты признаешь, что у нас больше общего, чем ты думала, милая? — усмехается Нестеров.

Он закрепляет карандаш под зажимом, захлопывает папку-планшетку и устремляет взгляд на меня.

— Нет у нас ничего общего, — злюсь я, но не столько потому, что Нестеров смеет проводить между нами какие-то параллели, а скорее, из-за того, что в этот момент осознаю: Сахаров не придет. Что этот романтически настроенный гад предпочел уснуть рядом с невестой, плюнув на все свои обещания. — Вообще никаких точек соприкосновения. И раз уж и я, по-твоему, так плоха, не могу понять, зачем ты интересуешься моей жизнью и вообще снизошел до общения. Чего ты хочешь, Нестеров?

Вскакиваю с коврика, понимая, что не желаю больше оставаться в его обществе, даже если Ник соизволит прийти, как обещал. Прав был чертенок, Марк — абьюзер и манипулятор, и играть в его игры я не собираюсь.

— Тебя, — хрипло и низко усмехается Нестеров, не сводя с меня ленивого оценивающего взгляда.

А я замираю на мгновение, словно загнанный в угол зверь и сердце начинает колотиться в груди, словно сумасшедшее. Кровь застывает в жилах.

«Я предупреждал, — испуганно шепчет чертенок с плеча, и добавляет, прежде чем снова исчезнуть: — Он как ты, привык получать то, что хочет. Надо было бежать, пока была возможность».

Еще один любитель проводить между нами параллели, будь он неладен. Злость пересиливает страх:

— Пошел ты, Нестеров. Хотеть не вредно, — выплевываю я, даже не глядя в его сторону.

Ухожу в палатку, продолжая кипеть от злости. Достаю из сумки в тамбуре футболку и шорты, чтобы переодеться для сна и только тогда замечаю, что один из замков моего саквояжа разошелся. Именно тот, в который я так беспечно положила бутылек с лекарством. И сейчас его там, разумеется нет.

Шепотом произношу несколько непечатных слов, характеризуя собственное отношение к этому неприятному факту и к сложившейся ситуации в целом. Кажется, спать мне в ближайшие три ночи не придется.

Треклятый Сахаров. Чертов Нестеров. Идиотская Дубинина, предложившая эту глупую идею с дурацким отдыхом!

Сопя от негодования, ухожу в спальную комнату палатки, чтобы переодеться. Развязываю ремень, сбрасывая платье на коврик. Облачаюсь в футболку и короткие шорты. Потом возвращаюсь в тамбур, чтобы аккуратно сложить одежду и взять мягкий серый плед из велсофта, чтобы укрыться ночью.

Замок тамбура не застегнут, и я вижу, как Нестеров тушит огонь в костре, отвечающий ему недовольным шипением и белым паром. Тороплюсь скрыться в спальне и закрыть молнию на дверце до того, как он придет в палатку, чтобы не продолжать во всех отношениях неприятный разговор, хотя и сомневаюсь, что ткань станет достаточной преградой, чтобы остановить Марка, если он пожелает это сделать.

Какого рожна он вообще завел эту тему? Зачем высказал мне собственное мнение о Тоше, прекрасно зная, что оно мне не понравится и заденет за живое? К чему его последняя фраза? Чтобы в очередной раз вывести из себя? Спровоцировать? Чтобы что?

Как всегда, общение с Марком вызывает у меня больше вопросов, чем ответов, а чертенок, который иногда объясняет мне его поведение, почему-то предпочитает не появляться. Погасив фонарик под потолком, ложусь на мягкий туристический коврик, хотя и понимаю, что уснуть без таблеток вряд ли смогу.

Слышу шелест шагов Марка, негромкий звук замка-молнии закрывающего дверь в тамбур. Поверхность коврика подо мной внезапно становится неудобной, и я поддаюсь внезапно возникшему желанию ворочаться, в тщетной попытке устроиться получше. То скидываю с себя плед, то укрываюсь им снова. Чувствую себя дурацкой принцессой на горошине, которая не могла уснуть на двадцати тюфяках.

Но я перестаю ерзать и вертеться, когда высокий темный силуэт Нестерова замирает в освещенном оставшимся фонарем дверном проеме. Он вычерчен контурным светом так четко, словно нарисован графитом на ткани дверцы. И слишком явно эта картинка напоминает мне другую такую же, навсегда отпечатавшуюся в моей памяти, словно след от удара отбойного молота. Тот же желтый контурный свет. Точно такой же темный силуэт и дверной проем. Такая же ночь и такая же я — испуганная, маленькая, уязвимая.

Еще и потерявшая таблетки — единственное, что могло бы помочь.

Головой понимаю, что та ситуация никогда не повторится. Что я в силах дать отпор. Что Нестеров вряд ли решит причинить мне вред. Но предательский организм реагирует рефлекторно, как у собаки Павлова на звон колокольчика.

Кровь мгновенно леденеет в жилах. Холодный пот прошибает кожу на спине и груди, заставив ее покрыться мурашками, а тонкую ткань футболки — прилипнуть. В легких застывает воздух, который я вдохнула только что, а в горле застревает крик. Не могу издать ни звука, слыша лишь собственное сердцебиение — пульс бьющий в висках, словно тяжелые удары барабана. Гулкие и болезненные.

Время останавливается. Перед глазами бестолково мельтешат разноцветные мошки. Абсолютно иррациональная паника полностью подчиняет меня себе, тянет в гудящую непроглядную бездну, разверзшуюся прямо передо мной на расстоянии шага.

Вместо крика из горла вырывается сдавленный хрип, но я все так же не в силах пошевелиться. Желудок стянуло в тугой узел, а грудь сдавило так, будто на ней не футболка, а стальные тиски.

— Милана, — голос Нестерова долетает откуда-то издалека, приглушенный настолько, что я едва разбираю собственное имя.

Только Марка мне сейчас не хватало. Ведь именно его я и боюсь. Это его появление спровоцировало приступ, который намного сильнее, чем множество предыдущих. И всё же пытаюсь сконцентрироваться на нечетких линиях его лица, совсем близко. Ничего не выходит, контуры всё такие же расплывчатые и неровные.

— Милана, — снова окликает он, громко и четко, без малейшего волнения в голосе. — Посмотри на меня.

А разве я не пытаюсь? Чувствую, как Марк приподнимает меня с коврика, а его горячие пальцы сжимают запястье, прощупывая пульс.

Все это бесполезно. Ни его присутствие, ни советы не помогут. Тоша уже пробовал, когда во время одного из первых приступов оказался рядом, но все тщетно. Нужны таблетки. Или время, чтобы паника прошла сама собой.

Зажмуриваюсь в надежде, что вальс разноцветных пятен перед глазами прекратится, но под закрытыми веками они начинают кружиться с удвоенной силой. Из груди вырывается слабый болезненный стон. Не припомню, когда было так плохо. Где-то внутри плещется горечь, будто кислота, разъедающая внутренности изнутри. Кажется, меня сейчас стошнит.

— Смотри на меня, — размеренно повторяет команду Марк.

Не отпуская запястья, он касается пальцами моего подбородка, поворачивая лицом к себе, заставляя подчиниться. Усилием воли открываю глаза. Слышу, как он произносит все так же спокойно:

— Дыши, милая. Вдох, выдох. Вдох, выдох…

Честно, пытаюсь, но кислорода в воздухе катастрофически не хватает. Ощущаю странную невесомость, будто я глупый космонавт, который вышел с орбитальной станции в открытый космос, забыв скафандр. Мышцы понемногу расслабляются.

— Вдох, выдох, — глухо продолжает Нестеров и воздух медленно заполняет легкие.

Картинка перед глазами постепенно начинает проясняться. Сознание вычленяет какие-то обрывки: подрагивающий свет кемпингового фонарика, прикрепленного к куполу тамбура, изумрудно-зеленые глаза Нестерова, склонившегося надо мной и пряди темных волос, падающих на его лоб. Движения губ, когда он повторяет «вдох-выдох». Яркий аромат бергамота. Колышущуюся от легкого ветерка ткань палатки.

Паника уходит, уступая место слабости. Всматриваюсь в лицо Марка, на коленях которого я теперь полулежу, и не нахожу в нем никаких признаков беспокойства. Либо он мастер самообладания, либо просто хладнокровен, как японские самураи.

— Ты как? — бархатным, успокаивающим голосом спрашивает Нестеров, поняв, что мой взгляд стал осмысленным, пульс перестал напоминать автоматную очередь, а дыхание из прерывистого и хриплого стало почти таким же ровным, как у него.

Это показное проявление вежливости ожидаемо вызывает раздражение. Ему ли не все равно? Да если бы не он, приступа вообще не случилось бы. Отзываюсь недовольно:

— Вот только не надо меня жалеть. Я просто потеряла свои таблетки.

— И не собирался, — произносит Марк невозмутимо и опускается рядом на коврик, осторожно перекладывая мою голову с собственных коленей на плечо. — От панических атак еще никто не умирал.

Только в этот момент я замечаю, что на нем снова нет футболки, и одет он в одни свободные шорты из тонкой плащевки. Моя щека касается горячей кожи на его вздымающейся в такт дыханию груди, и я замираю, пытаясь понять собственные противоречивые чувства. Напоминаю:

— Ты собирался спать в тамбуре, — голос предает, становясь внезапно высоким и ломким, как у девочки-подростка, снова возвращая меня в «дерьмовый» период школьных лет, который я столь старательно пыталась забыть.

— Я передумал, — он укрывает пледом нас обоих по пояс. — Во-первых, оказалось, что там неудобно. А во-вторых, подстраиваясь ко мне по ритму дыхания, ты уснешь без всяких таблеток.

Фыркаю от его самонадеянности. Что бы он, заботливо выращенный в счастливой и полной семье, словно тепличный цветочек, вообще понимал в панических атаках. В том, что творится в моей голове, даже мой выдуманный собеседник с левого плеча ногу сломит.

Одну руку Марк заложил за голову, зато пальцы второй, притягивающей меня к его сильному телу, пробрались под футболку и, легко касаясь самыми кончиками и начали вырисовывать на пояснице незатейливые узоры, от которых по коже прокатилась волна электрических мурашек, а дыхание перехватило, лишив возможности сказать что-то в ответ на него наглость.

Нервно сглатываю, ощутив внутри волну непривычной нежности и смущения. Незнакомого чувства, кажущегося зеркальным отражением только что отступившей панической атаки. От него точно так же взрывается пульс, кипит кровь, а дыхание обрывается на полувздохе. Отличие лишь в том, что эти ощущения невыразимо приятные, трепетные, маетные, заставляющие мечтать о продолжении.

— Спи, милая, — ласково шепчет Нестеров и, притянув меня ближе к себе, легко касается губами моей скулы, прямо сквозь прядь волос, заставив утонуть в волне плохо скрываемых противоречивых эмоций.

После этого моя голова снова оказывается на его теплом плече, но пахнущее горькой мятой дыхание, до сих пор обжигает кожу. Подушечки пальцев Марка снова возвращаются к странному танцу на моей пояснице.

Я же смотрю в полумрак широко раскрытыми глазами, пытаясь понять собственные чувства, дать им какую-то объективную оценку, признаться самой себе, что мне приятны его прикосновения. Настолько приятны, что я не только не хочу, чтобы он останавливался, но и желаю большего.

Ловлю себя на том, что надеюсь узнать, каково это, поцеловать его по-настоящему? Я ведь никогда еще и ни с кем не ощущала такого безумного притяжения. Такого, от которого по венам разливается горячий золотой огонь. И это пугает.

Его пальцы сначала замедляются, а потом останавливаются. Теперь широкая ладонь Нестерова просто лежит на моей пояснице, а дыхание стало мерным и ровным. Он уснул, спокойно и безмятежно, словно мальчишка: одна рука за головой, другая все еще прижимает меня, нога согнута в колене, а крепкая широкая грудь плавно поднимается на вдохах. Марк не боится ни меня, ни собственных чувств, какими бы они ни были. И в этом я немного ему завидую.

Осторожно приподнимаюсь на локте, чтобы не разбудить, и всматриваясь в лицо Нестерова, сквозь полумрак. С любопытством рассматриваю мужественный точеный профиль. Дело в том, что я никогда не засыпала с мужчинами. Не оставалась на ночь после близости с ними, и сама не приглашала к себе. Совместный сон почему-то всегда казался мне признаком того уровня доверия, до которого не дотягивали отношения ни с одним из кавалеров. Чем-то, гораздо более интимным, чем секс. И вот парадокс — рядом со мной нежданно-негаданно спит тот, кого я привыкла считать почти врагом.

Исключительно в исследовательских целях, робко касаюсь кончиком указательного пальца его губ. Хочу узнать, такие ли они жесткие, как кажется на первый взгляд, или нет. Оказывается, они мягкие и нежные, особенно нижняя. Очерчиваю равномерно покрытый колючей щетиной подбородок, веду вниз по шее, ощущая, как бьется его пульс. Обвожу выпуклые ключицы и ямку яремной впадины, касаюсь груди с твердыми выпуклыми сосками. Кожа Нестерова приятная на ощупь, гладкая и горячая.

Будучи уверенной в том, что Нестеров спит, я не испытываю ни стеснения, ни неловкости. Лишь любопытство, подогреваемое тянущим огоньком внизу живота. Но когда его следующий выдох становится тяжелым и неожиданно рваным, испуганно возвращаю голову на его плечо и пытаюсь привести собственное дыхание в норму. Угадать, действительно ли Марк почувствовал, как я касаюсь его, или ему просто что-то приснилось. Кажется, все же второе, потому что он просто сильнее притягивает меня к собственному боку, не просыпаясь.

Не представляю, как объяснила бы собственный необдуманный поступок, если бы Нестеров внезапно открыл глаза. Усмехаюсь. Вряд ли он поверил бы в мой исследовательский интерес.

Вскоре я, вопреки собственным убеждением в невозможности подобного, засыпаю под приглушенный шум волн, долетающий до палатки и мерное дыхание мужчины, спящего рядом, сама не поняв, как это произошло.