Совершенство

Глава 13. Девушка с веслом

"Boy, look at you looking at me I know you know how I feel Loving you is hard, being here is harder You take the wheel I don't wanna do this anymore, it's so surreal I can't survive if this is all that's real"

High by the Beach — Lana Del Rey

(Перевод: Малыш, ловлю на себе твой взгляд, знаю, ты знаешь, что я чувствую. Любить тебя непросто, а находиться здесь ещё труднее. Ты встаёшь у штурвала. Я больше не хочу так, всё слишком нереально, я не переживу, если это всё по-настоящему.)

Сапбордов — жестких надувных досок для катания по ровной воде, у нас три. Яркие, словно огни светофора, они расстелены на горячем песке. Красный, желто-зеленый и сине фиолетовый. В окружении пластиковых плавников, весел, и страховок-лишей, напоминающих провода-пружинки давно канувших в прошлое телефонных аппаратов.

Из тени навеса я лениво наблюдаю за тем, как мужчины, надувают сапы ручными насосами. То, что оба они одеты из-за жары лишь в легкие плавательные шорты из плащовки, делает процесс интригующе-прекрасным.

Лерка тоже расположилась рядом. Обмахиваясь оставленной Нестеровым папкой-планшеткой, как веером, она предается созерцанию прекрасного вместе со мной.

— Июнь в этом году жаркий, — подмечает девушка и убирает со лба прилипшие пряди челки. — Но возле моря ещё терпимо. В городе переносить такую погоду ещё сложней.

Дубинина — неисправимая оптимистка. Уверена, наступи вдруг зомби-апокалипсис, она и в нем нейдет несомненные плюсы. Обладай я ее внешними данными, вряд ли была бы столь жизнерадостной, но для Лерки жизнерадостность — её суперсила.

Отзываюсь меланхолично:

— В городе можно было бы усесться под кондиционером и забыть о жаре. А ещё лучше — сменить сам город, но это в идеале. Пожалуй, я бы хотела поселиться где-нибудь на западном побережье Италии, где нет суеты и для нормальной жизни не обязательно каждое лето отращивать жабры.

— Везде хорошо, где нас нет, — философски изрекает Дубинина, беззастенчиво любуясь мускулами Сахарова, повернувшегося спиной.

Признаю, там есть на что посмотреть, и все же он, хоть и демонстративно рисуется, сильно теряется на фоне Нестерова, мощный рельеф мышц которого выделяется гораздо сильнее.

При этом Марк, в отличии от Никиты, ведет себя более естественно и погружен в какие-то свои мысли. Ловлю себя на том, что рассматриваю его вдумчиво и внимательно. Его рост, фигура и лицо вдруг начинают казаться мне идеальными.

Черные волосы, задумчивый взгляд и четко очерченный профиль. Гладкая, бронзовая от загара, кожа. Сильные руки и горячие губы, заставляющие забыть о совершенно невыносимом характере. Черт. О чем я только думаю?

«Звала, Милашечка? Тебе, я гляжу, голову солнцем напекло?» — интересуется чертенок с левого плеча, деловито спустив на нос-рыльце солнечные очки-клабмастеры.

Не напекло. Просто Нестеров неожиданно стал мне интересен и я, хоть убей, не могу понять, как и почему это произошло.

«Потому что тебе показалось, что он тот, с кем можно быть слабой. Тот, кому можно сдаться. Тот, в кого можно влюбиться, — втолковывает невидимый собеседник. — Но ключевое слово здесь «показалось», Милашечка, и влюбляться по-прежнему ни в кого нельзя, а в Нестерова — особенно».

Разве? Марк ведь в очередной раз помог мне ночью, более того, не стал искать в случившемся собственной выгоды, а теперь ещё и вкусным завтраком накормил. И если не брать в расчет его язвительные насмешки, то не это ли показатель того, что он классный? Не говоря уже о том, что при взгляде на то, как Марк накачивает насосом сап-доску, по моим венам растекаются золотистые искорки, похожие на пузырьки от шампанского.

«Это иллюзия, дорогуша, — категорично заявляет чертенок и добавляет со вздохом: — Мир по-прежнему жестокий и коварный. А Нестеров по-прежнему тот, кого тебе стоит обходить десятой дорогой».

И он исчезает, посчитав, что сказал достаточно. А я продолжаю смотреть на Марка, мысленно повторяя последние сказанные чертенком предложения, словно мантру. Но где-то в глубине души очень хочется поверить в обратное.

— Пойду к ручью, умоюсь, — говорит Лерка, по раскрасневшемуся лицу которой стекают капельки пота.

Я рассеянно киваю. Пусть идет. Снимаю футболку и, оставшись в купальнике и шортах, промокаю ей кожу на лице.

Из любопытства заглядываю в папку с рисунками Нестерова. Там карандашные архитектурные наброски. Сочетание четких и уверенных линий, соединяющиеся в идеи для его новых проектов, детали элементов облицовки, стилевых решений. Когда-то похожая папка была неизменной спутницей отца. Он везде носил ее с собой, боясь упустить внезапный порыв вдохновения.

Мысли об отце и о схожести с ним Нестерова, ожидаемо вызывают раздражение. Закрыв папку, бросаю ее обратно на туристический коврик, стараясь не думать о теории полового импринтинга. В моем случае, схожесть мужчины с моим отцом, скорее повод для интуитивной ненависти к нему, нежели для симпатии.

Прикрываю веки и, выпятив нижнюю губу, дую на собственный лоб. Ненавижу жару. Но, пожалуй, моя суперсила, в отличии от Дубининой, в том, чтобы умело приспосабливаться к обстоятельствам. Какими бы они ни были. В свое время это помогло мне устоять на ногах и выжить после всего, что случилось. Не сломаться. Стать той, кто я есть.

Голос Сахарова заставляет вернуться к реальности:

— Лана, прости меня, — виновато бормочет Ник, садясь рядом и касаясь моим плечом своего.

Вздыхаю и окидываю мужчину пристальным взглядом. Кажется, он говорит искренне. В ясных голубых глазах сожаление. Светлые брови подняты домиком. Полные розовые губы приоткрыты.

Зачем-то перевожу взгляд на Нестерова, продолжающего надувать второй сап, в то время как Никита, подготовив один, посчитал нужным уйти, чтобы в очередной раз извиниться передо мной за пропущенное свидание.

«Что тебя смущает, Милашечка? Действуй, сейчас самое время, — подсказывает чертенок, уловивший мои сомнения.

— Я тебя вообще-то ждала, — надуваю губы я. — И не собираюсь повторять эту ошибку.

— Ты не представляешь, насколько мне жаль, — горячо шепчет Ник, наклоняясь чуть ближе. — Я не собирался спать, но вчера вырубился моментально, как после снотворного.

Как после снотворного. Моего снотворного, которое столь некстати пропало. И кто же оказался настолько расчетлив, чтобы подсыпать его Сахарову? Руку даю на отсечение, что это не Дубинина. У нее бы на такое ума не хватило. Зато я знаю, у кого бы точно хватило.

Снова смотрю на Нестерова, как ни в чем ни бывало поднимающего и опускающего ручку насоса. На блестящую от жары бронзовую кожу, напрягающиеся под ней бицепсы и трицепсы. Это он хладнокровно подсыпал мои таблетки в пиво Сахарову, а потом ещё, небось, злорадствовал, наблюдая за тем, как я его жду, прекрасно зная, что Ник не придет. Гад.

Никита трактует моё молчаливое раздумье по-своему, принимаясь извиняться с удвоенной силой:

— Лана, пожалуйста! Обещаю тебе, что сегодня я приду, клянусь тебе.

Терпеть не могу клятвы. Ладно бы в реальности действовали «нерушимые обеты», как в фильмах о Гарри Поттере. Такие, чтобы не исполнил обещание и умер. К сожалению, в реальном мире, где никто ни во что не верит, клятвы ничего не значат. Тем не менее, демонстрируя прощение, невозмутимо отвечаю:

— Хорошо, Ник.

Мое спокойствие объясняется уверенностью, что на сей раз я заставлю его меня ждать. А мерзкого Нестерова пожалеть о подсыпанном снотворном. И вообще пожалеть, что он поехал на этот дурацкий остров. Пока не знаю как, но заставлю.

«Вот она — та Милашечка, которую люблю!» — потирает ладошки чертенок.

Знаю, ему нравится, когда я злюсь. Он — олицетворение, оправдание и поддержка всех моих отрицательных качеств. А вообще я и без него очень мстительна по природе. Но пусть для Сахарова и Нестерова это останется сюрпризом.

Лерка и Марк подходят к лагерю одновременно, когда все компрометирующие разговоры между мной и Никитой завершены, а все сап-доски готовы к выходу в море.

Я каталась на такой всего раз, да и то немного, поэтому, выйдя на берег с интересом смотрю на то, как мужчины крепят плавники и регулируют весла по нужной высоте.

— Нас четверо, а досок — всего три, поэтому до острова мы дойдем вместе с Ником, а на обратном пути я возьму твой сап, а ты пересядешь к Марку, ты не против? — спрашивает у меня Лерка.

И если сначала план Дубининой не вызывает у меня большого энтузиазма, то потом я начинаю рассматривать его как отличную возможность на обратном пути скинуть Нестерова с сапборда в море, и от этой мысли жизнь начинает играть новыми красками.

— Без проблем, — легко соглашаюсь я, а Марк, переводит на меня странный взгляд, выражая удивление моей внезапной покладистостью.

Пожимаю плечами:

— Все равно устану грести туда-обратно.

Не подозревая о моих коварных планах мести он галантно помогает мне донести тяжелый сине-фиолетовые сапборд до небольшой глубины и удержать в горизонтальном положении, пока я на него забираюсь. Вода ещё недостаточно прогрелась, однако на горячей от солнечных лучей доске мне снова становится тепло. Море спокойное, но даже на мелких волнах сап раскачивается и мне с трудом удается удержать равновесие.

— Чертенок? Серьезно? — усмехается Нестеров, касаясь кончиками пальцев четких линий рисунка на моей левой лопатке, и тут же сам себе отвечает: — Хотя, с твоим характером это не удивительно.

С тех пор, как я сняла футболку и шорты, оставшись в одном купальнике, татуировка ничем не скрыта и образ моего, обычно невидимого, собеседника, выставлен на всеобщее обозрение.

«Пффф, кто бы говорил про характер! — тут же возмущенно шипит с плеча предмет обсуждения. — И вообще, Милашечка, скажи этому невоспитанному типу, что я терпеть не могу, когда меня трогают».

Но я не хочу ничего говорить, потому что от мимолетного прикосновения Нестерова по позвоночнику до сих пор искрятся электричеством мурашки, заставившие почувствовать себя перед Марком обнаженной и беззащитной, на мгновение потеряв дар речи. Я никогда целенаправленно не скрывала татуировку, но почему-то именно он оценил её так, будто что-то понял. Будто разгадал меня по этой легкомысленной картинке. Тем не менее, взяв себя в руки, язвительно цежу:

— Лично я своим характером вполне довольна, Нестеров, — широко улыбаюсь, глядя ему в лицо. — А все, кому он не нравится, могут идти лесом.

И, выдернув из его рук легкое весло, собираюсь встать. Но Марк резко ударяет ладонью по доске, от чего она дергается, а я, пошатнувшись, снова падаю на колени, чудом не свалившись в воду. От неожиданности этого подлого маневра перехватывает дыхание.

— Разве я сказал, что он мне не нравится, милая? — Нестеров, бесцеремонно обхватывает пальцами мою правую щиколотку и закрепляет на ней страховку-лиш.

После этого снова вручает мне весло, которое я выронила при падении и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, отталкивает мою доску от себя, придавая ускорение. А я, тем самым, лишена возможности, ответить ему что-нибудь колкое.

Пока остальные отходят от берега, постепенно прихожу в себя. Постукиваю пальцами по яркому, нагревшемуся на солнце сап-борду, слыша в ответ звон, говорящий о высоком давлении воздуха внутри. Морская вода мягко покачивает доску, словно колыбель, заглушая шум голосов Леры, Марка и Ника.

Снова осторожно встаю, удерживая равновесие и опускаю весло в море. Несколькими движениями плавно развиваю небольшую скорость и вскоре начинаю находить в сапсерфинге некоторое удовольствие.

Соленый морской бриз ласкает кожу и треплет волосы, вода стучит по доске и заворачивается вокруг весла в красивый вихрь. Над головой рассекают небо чайки. Пахнет водорослями, прохладой и свежестью с нотками озона.

Вода настолько прозрачная и чистая, что я могу разглядеть на огромной глубине подо мной гигантские серые валуны, усыпанные черными пятнами королевских ежей и темно-зеленые ленты водорослей.

Вот проплывает какая-то небольшая серебристо-черная рыбина, дергающая хвостом из стороны в сторону. Чуть дальше — полупрозрачным пятном белеет пара медуз. Не понаслышке зная о том, как больно они могут ужалить, не решаюсь подплывать ближе.

Попытка заснять окружающее великолепие на видео не приносит успеха — на предусмотрительно взятом с собой айфоне села батарея и я снова с трудом всовываю его в гидрочехол.

Ладно, позже заряжу и сниму всё, что хотела. Камни ждут под водой тысячи лет, могут подождать меня еще немного.

Чувствую небывалое воодушевление. Ощущение свободы и восторга, распирающее изнутри, настолько яркое, что хочется расставить руки в стороны и закричать. Я привыкла сдерживать себя и эти эмоции настолько непривычны, что даже немного пугают.

— Курс на вон тот остров впереди, — с улыбкой указывает рукой Дубинина. — Там можно наловить ежей и гребешков.

Скрестив ноги, она устроилась на красном сап-борде, впереди Сахарова. В этот момент они выглядят счастливой парой, словно не пробежала между ними кошка, в моем лице. Наверное, море на всех действует одинаково. Заставляет забыть о проблемах, заботах и сомнениях.

— Давайте наперегонки, — предлагает смеющийся Ник,

В сравнении с двумя более сильными и умелыми противниками, шансов на победу у меня не много. Однако, учитывая, что у Сахарова имеется балласт в виде Лерки, я вполне могу попытать счастья. И, тем не менее, именно Никите я легко могу уступить, а проигрывать Марку почему-то совсем не хочется.

После «на старт, внимание, марш», мы втроем пытаемся обогнать друг друга, а Дубинина болеет за каждого из нас по очереди. В этом она вся — мисс толерантность, вылезет из кожи вон, чтобы никого не обидеть и всем вокруг угодить.

Соленые брызги разлетаются с весел в разные стороны, а ветерок бьет в лицо от скорости, которую я умудрилась развить. Он треплет волосы, собранные в аккуратный хвост, чтобы не мешали.

Стараюсь изо всех сил, обхожу Сахарова и пищащую Лерку, но Марк уступать не собирается. В этой дурацкой гонке, поглощенные кипящими внутри азартом и адреналином, мы все чувствуем себя детьми. Озорными и безрассудными. Забывшими обо всем на свете.

Нестеров добирается до островка первым и вытаскивает желто-зеленый сап на берег. Встает, широко расставив ноги, чтобы устоять перед усилившимися после обеда волнами.

— Так не честно, — обиженно дую губы я, пока он помогает отстегнуть лиш и спрыгнуть с доски в прохладную воду, снова по колено намочив ноги.

— Жизнь вообще штука несправедливая, милая, — с широкой улыбкой он выбирается на берег следом за мной и свободной от сапборда рукой плескает в меня воду, обдав разгоряченную на солнце кожу на спине мелкими ледяными брызгами.

— Ай! — верещу я и, не раздумывая долго, зачерпываю веслом воду и окатываю Марка.

Мужчина хохочет, отгораживаясь от меня сапбордом, словно щитом, и снова брызгает водой.

Отбегаю подальше и ещё раз обливаю его, визжа и нервно смеясь. Так мы преодолеваем небольшой отрезок до берега, где Нестеров бросает мою доску рядом со своей и пытается отобрать весло, используемое мною как снаряд для обливания противника.

Но я крепко вцепилась в шафт и на мгновение мы застываем совсем рядом, тяжело дыша после этого небольшого сражения.

Встречаюсь взглядом и тону в темной зелени его глаз. Аромат кожи Нестерова, бергамота и горячего песка настолько выбивает из колеи, что я забываю о том, как злилась на него только что. Теряюсь. В груди перехватывает дыхание.

— Это перфоманс «Девушка с веслом», как в скульптурах Шадра? — бархатно усмехается Марк.

Судя по взгляду, он прекрасно понимает, какое впечатление производит на меня и умышленно смущает своим голосом, прикосновениями и недвусмысленными намеками. Это немного отрезвляет:

— Такие скульптуры и помимо Шадра кто только не ваял.

В голове мигом всплывают нужные знания о творчестве скульпторов советского периода. Рассказы о критике и неодобрении этих «девушек с веслами». О претензиях к эротизму и излишней стилизованности. В период пубертата я любила спорить с отцом об архитектуре, строительстве, творчестве скульпторов и художников и многом другом. До того, как он решил, что дочь ему не нужна.

— Согласен. Но только он изображал девушек без одежды, милая, — мурлычет Нестеров, незаметно для меня приближаясь. — Поэтому именно его скульптуры такие запоминающиеся, согласна?

Осознаю, что моя рука со сжатым в ней веслом касается его горячей груди. После заявления Марка в голове сам собой возникает образ обнаженной девушки, стоящей перед одетым мужчиной, что смотрит на нее с нескрываемым вожделением. Легко касается кончиками пальцев ее лица, потом спускается ниже, к груди, лаская тяжелые полушария, ведет подушечками по светлой бархатной коже, спускаясь к низу живота.

Внутренности скручивает в тугой горячий узел, потому что я вижу на месте этой девушки себя, а на месте мужчины — его. За свою жизнь я наслушалась скабрезных шуточек и намеков, но почему-то только в исполнении Марка они так цепляют. Всё его гипнотизирующий голос, будь он неладен.

Фыркаю возмущенно и бросаю шафт, будто он заразный. Отскакиваю от Нестерова, словно он тоже. Марк усмехается, довольный произведенным эффектом, а выбирающиеся на берег Лера и Никита избавляют меня от необходимости продолжать этот странный разговор.

Вскоре мужчины, надев маски и трубки, отправляются на охоту за ни о чем не подозревающими морскими жителями. У них новое соревнование — кто больше соберет, а мы с Дубининой, усевшись на сапборды, ждем на берегу.

Лерка что-то щебечет о погоде, о море, о разновидностях морских ежей и гребешков, а я погружена в собственные мысли, из которых никак не получается выкинуть Нестерова. Такого невыносимого и такого интригующе-притягательного, что рядом с ним захватывает дух.

«Эй, Земля вызывает Милашечку! — доносится с плеча приглушенный голосок чертенка, напялившего на рогатую голову шлем от скафандра. — Ты с ума сошла? Если так дальше пойдет, то по возвращению в город я тебя сам к психологу отведу. Ты только держись! И к Нестерову близко не подходи!»

Не могу я не подходить, потому что только с ним ощущаю ворох пугающих, но таких манящих эмоций, которых еще никогда и ни с кем не испытывала. Даже злость на Марка пьянящая и яркая. Он для меня как сладкий запретный плод, что и хочется, и колется. С ним сложно, но к нему тянет, словно магнитом.

В состязании побеждает дружба, потому что Нестеров собрал больше гребешков, а по количеству ежей и мидий лидирует Сахаров.

Когда весь улов собран в специальную сумку, гребешки, оказавшиеся без воды, раскрывают створки, будто дышат. Я осторожно просовываю указательный палец в одну из них и едва успеваю одернуть, когда коварный гребешок резко захлопывает ловушку.

Шиплю от боли. Даже понять не успела, что произошло. То ли кожу на подушечке пальца защемило створками, то ли глубоко оцарапало острым краем раковины.

— Иногда мне кажется, что у тебя отсутствует инстинкт самосохранения, — комментирует ситуацию Нестеров, завязывая тесемки мешка с выловленными морепродуктами.

Потом он осторожно берет мою руку за запястье и критически осматривает ранку на пальце. Снисходительно качает головой, видимо, делая вывод, что смерть от потери крови мне не грозит.

Кожу на пальце неприятно щиплет, и я кладу палец в рот, чувствуя металлический привкус крови. Молча наблюдаю за тем, как Марк закрепляет сумку с уловом под резинками своего сапборда, потом нахожу объяснение собственной безалаберности и признаюсь:

— Просто я видала гребешков только приготовленными, или сырыми, но чищенными, политыми лимонным соком. А вот такими как сейчас — ни разу.

Не удивилась бы насмешкам на тему того, что умудрилась провести всю жизнь возле моря, ничего о нем не зная, но мне неожиданно принимаются сочувствовать:

— В лагере у меня есть пластыри и заживляющая мазь, — говорит Дубинина.

Она самостоятельно тащит тяжелый сап к воде, не привыкшая просить помощи у кого бы то ни было.

А Ник добавляет:

— Скоро доберемся и мигом окажем тебе первую помощь.

Нестеров молчит, но с привычной снисходительностью легко поднимает меня на плечо и водружает на сап, а потом взбирается следом. И в этот раз я даже не протестую. Но неожиданно для себя самой начинаю сомневаться в том, что всё еще хочу сбросить его в воду.