Совершенство

Глава 20. Хуже не будет

«I should have known

I'd leave alone

Just goes to show

That the blood you bleed

Is just the blood you owe

We were a pair

But I saw you there

Too much to bear

You were my life,

but life is far away from fair

Was I stupid to love you?"

No Time to Die — Billie Eilish

(Перевод: Я должна была догадаться, что уйду одна. И это лишний раз доказывает, что кровь, которой ты истекаешь, ты задолжал. Мы были вместе, но я всё увидела, и это было невыносимо. Ты был моей жизнью, но жизнью, далёкой от справедливости. Было ли глупо любить тебя?)

Нестеров снова проявляет поразительную смекалку в решении задачки про волка, козу и капусту: мы с ним не оказываемся в лодке вместе, как и заплаканная и раскрасневшаяся Лера не оказывается вместе с Сахаровым. Стратег, чтоб его.

Зато, когда Ник перевозит меня в шлюпке на борт яхты, еле сдерживаюсь от того, чтобы со злости не скинуть его в море. Только понимание, что я понятия не имею, как правильно грести удерживает меня от такого опрометчивого поступка. Сахаров сопит, в бессловесной ярости ворочая веслами с тройным усердием, и бросает на меня точно такие же, полные негодования взгляды. Если бы глазами можно было стрелять по-настоящему, мы оба давно пали бы жертвами этой молчаливой, но яростной дуэли.

Оказавшись на яхте, тотчас ухожу в каюту, где провожу остаток пути в одиночестве, тупо уставившись в обтянутый стеганой кожей потолок. Думаю о Нестерове.

О том, что могу сказать ему в собственное оправдание. Но внутри так паршиво и горько, что ничего умного на ум так и не приходит. Вместо этого в голове вертятся навязчивые воспоминания о прошедшей ночи, превратившиеся из невыразимо приятных в болезненные, от понимания, что то, что было между нами — не повторится.

Марк больше никогда не посмотрит на меня с нежностью. Не коснется с трепетом, так, как никто и никогда не касался. Не улыбнется мне своей по-мальчишески озорной улыбкой. Не успокоит и не спасет. Не примет меня такой, какая я есть, неправильной и сломанной.

Я сама не понимаю, как впустила его в свою жизнь. Как он просочился туда, словно легкий морской бриз и обосновался в моем сердце, так, что не вытрясешь. А я теперь ощущаю себя зависимой, как наркоманка. От Нестерова, от атмосферы той защищенности и счастья, что неизменно дарило его присутствие. И от ощущения себя рядом с ним. Такой, какой видел меня он, я себе нравилась.

«И не говори, что я не предупреждал, — ехидно заявляет чертенок, появившийся на плече только сейчас, хотя я звала его гораздо раньше, когда мне хотелось, чтобы хоть кто-то успокоил и подал хоть одну идею о том, как я могу все исправить. — Может ты забыла, но я говорил: если ты влюбишься в Нестерова, он разобьет тебе сердце, несмотря на все свои возвышенные обещания».

— А Марк и не нарушил ни одного своего обещания, — шепчу я в ответ. — Он считает, что я нарушила своё.

«Но больно-то в итоге — тебе».

— Ему, наверное, тоже больно. И мне от этого еще мучительней. Кажется, я и правда виновата. Как мне теперь все исправить?

Я очень надеюсь на его помощь. В конце концов, мы вместе через столько всего прошли. И чертенок всегда выручал меня, подсказывал, как выкрутиться из той или иной ситуации. Пусть его методы чаще всего были не самыми честными и ущемляли чьи-нибудь интересы, сейчас это неважно. Мне просто во что бы то ни стало нужен Нестеров, и я на многое готова, чтобы вернуть его. Но мой невидимый друг отвечает, пожав плечами:

«Никак, Милашечка. Он не из тех, кто поверит оправданиям. Не из тех, кого можно пронять обещаниями или угрозами. Такие как Нестеров делают только то, что сами хотят. Он хотел тебя — он получил тебя. Сейчас — не хочет. И что бы ты ни делала, ты не сумеешь его переубедить, хоть с бубном вокруг него голая пляши».

— Нет, — не могу согласиться я, качая головой так, что распадается прическа. — Придумаю что-нибудь, чтобы его вернуть.

«Помнишь анекдот, где мать смотрит на пришедшего домой с улицы чумазого ребенка и думает, что проще: отмыть этого или родить нового? У тебя тот же случай, дорогуша. Не трать зря свое время. Гораздо проще, быстрее и правильней будет найти другого, чем возвращать этого. Да, с Сахаровым и Нестеровым не сложилось, но вокруг полно других мужиков, готовых продолжить сыпаться к тебе под ноги, словно спелые абрикосы в июльском саду».

Этот вроде бы невинный и глупый анекдот болезненно колет в душу воспоминанием о поступке моей собственной матери, которая, видимо, руководствуясь этим же правилом, решила выгнать из дома разонравившуюся дочь. Знал ли чертенок о том, что вызовет у меня подобные неприятные ассоциации?

В любом случае, мне это правило не подходит, потому что другие мужчины, какими бы они ни были, совершенно меня не интересуют. Теперь, когда я поняла, что может быть по-другому, уже не смогу довольствоваться малым.

Когда яхта приближается к Владивостоку, телефон, на котором наконец появился сигнал оператора сотовой связи, начинает беспрестанно пиликать уведомлениями. Все они — из соцсетей. Кто-то выложил новую историю, кто-то — фото. Кто-то это фото оценил, а кто-то прокомментировал, и так далее.

Ни одного пропущенного звонка. Ни одного сообщения. И даже ни одного предложения о рекламе. В приступе меланхолии думаю о том, что утони я позапрошлым вечером, и никто бы этого не заметил. Даже брат не звонил, ни разу обо мне не вспомнив. Нестеров, пожалуй, и не подозревает, насколько никчемную и бесполезную девушку он спас.

Еще одним неприятным открытием является уменьшение количества подписчиков примерно на четверть — результат молчания и скандала с Зориной. Захожу в ее профиль — там тоже затишье. Лишь пара ничего не значащих фото голубого неба из иллюминатора самолета. Ее подписчиков тоже поубавилось и этот факт делает осознание собственной неудачи немного легче.

За просмотром соцсетей время пролетает незаметно, и когда я, почувствовав остановку, выхожу на палубу, Дубинина уже спускается по трапу, а Ник торопится за ней, пытаясь помочь донести сумку. Выглядит жалко и унизительно.

В отличие от солнечного пляжа, где мы провели три дня, во Владивостоке привычно сыро и прохладно. Вокруг серость и в воздухе зависла привычная туманная дымка. Сейчас, когда город настолько солидарен с моим собственным настроением, я не чувствую к нему былой ненависти. Просто безразличие и такую же блеклую как туман апатию.

Прощаюсь с капитаном и поднимаю неуверенный взгляд на Нестерова, стоящего с ним рядом на палубе. На нем снова солнечные очки, а лицо кажется слишком непроницаемым, чтобы по мимике можно было понять настроение. Но в следующий миг Марк молча протягивает руку за моей сумкой, а другую подает мне, чтобы помочь спуститься.

От этого жеста в душе вспыхивает крохотная надежда на то, что он меня простил. Что остыл и теперь не так сильно злится. Что готов выслушать меня.

Нерешительно вкладываю пальцы в его ладонь, сухую и горячую. И пока, держась за нее, спускаюсь следом за ним, мысли наполняются воспоминаниями о том, как нам было хорошо вместе. Узкий трап кажется все таким же неустойчивым и шатким, как пару дней назад, но на этот раз я знаю, что рядом со мной тот, с кем ничего не страшно, потому что он способен защитить от любых невзгод, надежен настолько, что, не раздумывая нырнет на морскую глубину, чтобы спасти меня. Однако, как только мои ноги оказываются на пирсе, Нестеров тут же отпускает мою руку.

— Марк, — понимая, что это последний шанс объясниться перед тем, как мы расстанемся, я хватаю его пальцы снова. — Выслушай меня, пожалуйста. Возможно, я и правда виновата, но очень сожалею о том, что все так получилось! Я понимаю и признаю свою ошибку. Если бы только я могла вернуть все назад…

Но Нестеров не собирается дожидаться окончания моего повинного монолога. Он уверенно идет дальше, широкими шагами меряя просоленные морской водой доски пирса. Его рука выскальзывает из моих пальцев, когда он безэмоционально и холодно бросает, не оборачиваясь:

— Я тоже хотел бы вернуть все назад. И в тот день, когда Лера попросила меня подъехать к тебе, чтобы помочь, сказаться занятым.

Эта фраза заставляет меня сбиться с шага. Хочется зажмуриться от той боли, которую она причиняет, хоть я и понимаю, почему он это говорит. Марк хочет ранить меня так же, как я ранила его самого. Только от этого не легче.

— Мы договорились, что Ник возьмет машину Леры, чтобы поехать первым и собрать свои вещи. По пути он закинет тебя домой. А ее я отвезу сам, — холодно продолжает Нестеров, шагая впереди.

— Лучше такси вызову, — бурчу я, пока плетусь следом

— Не советовал бы, иначе придется идти пешком на контрольно-пропускной пункт, потому что такси сюда не пропустят.

Его будто бы совершенно не трогают мои проблемы, и я понимаю, что Марк помог мне не потому, что простил или остыл, а из дежурной вежливости. Для него такое поведение — просто норма, что бы он ко мне ни чувствовал. Он сопровождает меня до Леркиного Гелендвагена и из той же вежливости открывает дверь, вручает мою сумку. Молча сажусь на переднее пассажирское сиденье, хотя, зная, что придется ехать с Никитой, предпочла бы ехать сзади, бросаю вещи в ноги и поднимаю на Нестерова глаза.

Еще сегодня утром мы могли понимать друг друга без слов, по касаниям, улыбкам, взглядам. Я могла бы многое ему сказать, если бы Марк готов был выслушать, но вместо этого просто смотрю и молчу, потому что он, кажется, умышленно потерял этот полезный навык. И все же, перед тем как захлопнуть дверцу, Нестеров замирает всего на мгновение, словно хочет что-то сказать, но тоже не говорит ни слова. В груди печет до боли, а в глазах щиплет, когда провожаю его удаляющийся силуэт, но я стискиваю кулаки — нельзя позволить себе расплакаться.

Отворачиваюсь, пытаясь отвлечься на телефон, мотая ленту соцсетей туда-сюда. Она пестрит чужими, вылизанными до блеска фото, но ни одно из них не привлекает внимания, потому что мое внимание не там. Оно здесь, где совсем рядом Нестеров грузит в машину вещи, а мне ни в коем случае нельзя на него смотреть, чтобы не позволить невыплаканным слезам политься из глаз.

Минут через пятнадцать Сахаров садится за руль Гелендвагена. Настраивает под себя водительское кресло. Вижу, что он подавлен, но мне совсем не жаль его. Из-за его глупости разрушены не только его собственные отношения с Дубининой, но и мои с Марком.

— Лера меня бросила, — сообщает он, заводя машину и регулируя кондиционер.

Машина трогается с места и черный Лэнд Крузер Нестерова выезжает вперед. Чтобы на него не смотреть, отворачиваюсь к окну, глядя как за ним мелькают невысокие ёлочки, высаженные в аккуратный ряд.

— Ты заслужил, — отвечаю Сахарову, не удержавшись, но он тут же колет ответной шпилькой:

— Мы оба заслужили.

И всё же, я прекрасно помню его лишенную благородства попытку свалить всё на меня. В голову тут же приходит мысль, что Марк никогда бы так не поступил. Черт, да он бы вообще в подобной ситуации не оказался.

«Это ты теперь, Милашечка, на все события собственной жизни через призму восприятия Нестерова смотреть будешь? — с сарказмом интересуется чертенок, который уселся на моем левом плече, положив ногу на ногу. — Если так, то у меня для тебя плохие новости».

Его плохие новости я и так прекрасно знаю. Предпочитая ни в кого не влюбляться, я жила спокойно и почти счастливо, а теперь, абсолютно против моей воли, сердце занято тем, кто даже видеть меня не желает. Не хочу это обсуждать и угрюмо отвечаю Сахарову:

— Наверное, так работает карма, Ник.

После короткой остановки на светофоре, Лэнд Нестерова едет в противоположную от нас сторону, и я с трудом сдерживаю полный печали вздох, готовый вырваться из моей груди по этому поводу. Когда мы теперь увидимся? И увидимся ли вообще? Смогу ли я теперь жить как раньше, когда и не подозревала о существовании Марка?

— Знаешь, я тут подумал, Лана. Мы с тобой могли бы рассматривать произошедшее как шанс, чтобы…

— Заткнись, — мрачно обрываю я. — Заткнись, пожалуйста, и не продолжай эту идиотскую мысль. Рассмотри произошедшее как что-нибудь другое.

«Дожили, Милашечка, на тебя смотрят, как на вариант «сойдет за неимением Дубининой», — хихикает чертенок, но мне почему-то не до смеха.

Остаток пути мы молчим, и когда белый Гелендваген, наконец, останавливается у моего дома, я молча выхожу из машины. Ухожу не оглядываясь. В то время, как Нестеров с радостью предпочел забыть обо мне, я сама мечтаю забыть о Сахарове. Он — напоминание о моей собственной глупости и безрассудстве.

— О, блогерша! — почти радостно встречает меня у подъезда мерзкая рыжеволосая соседка. — А я-то думаю, куда ты, падла такая, делась? Колымага твоя на моем месте стоит, а тебя всё нет и нет. Думала уже, что тебя после той пьяной драки в вытрезвителе закрыли!

Ворчу, волоча тяжелую сумку:

— Лучше бы закрыли. Я уже на все готова, чтобы не видеть твою отвратительную рожу.

С силой хлопаю дверью, понимая, что привычное препирательство с рыжей больше не доставляет мне удовольствия. Поднимаюсь к себе.

Квартира встречает пустотой и тишиной. Бросаю сумку на пол в прихожей, разуваюсь. Зачем-то плетусь в гостиную, потом на кухню. Здесь всё также же, как прежде. Точно так же, как было три дня назад, когда я, торопливо собираясь, уехала. Но теперь, по возвращении, всё воспринимается как-то иначе. Светлый интерьер, что раньше так нравился мне, видится безжизненным и невыразительным. Кажется пустым и поблёкшим. Как я.

А войдя в процессе этого бессмысленного скитания по комнатам в спальню, обнаруживаю, что букет сирени, стоящий на прикроватной тумбочке, завял. В воздухе всё еще стоит густой и сладкий аромат, но цветы потускнели и осыпались, а листья свернулись сухими трубочками. Сирень выпила в вазе всю воду и погибла. Это нормально, она и не должна была жить вечно, но, чтобы погибнуть так быстро?

«Прямо, как твои отношения с Нестеровым, — комментирует чертенок, а я сажусь на кровать и опускаю голову на руки. — И, так же, как и цветы, ваши отношения мертвы окончательно и бесповоротно. Не стоит реанимировать то, что не подлежит восстановлению».

Снова хочется расплакаться, но я не решаюсь. Большие девочки не плачут. Они грустят немного, потом встают, оттряхиваются и идут дальше, что бы ни случилось. Подумаешь, сердце разбито. Оно все равно внутри, и, если улыбаться пошире, никто ничего не заметит.

Когда вытряхиваю из сумки вещи в корзину для белья, на пол выкатывается потерянный флакончик с таблетками. Поднимаю его с пола и какое-то время сжимаю в руке, понимая, что это Нестеров вернул мне его. Когда он был рядом, снотворное впервые было не нужно.

Как и планировала, наполняю ванну, добавляю ароматическую соль, зажигаю свечи. Командую умной колонке включить альбом Билли Эйлиш. Погружаюсь в воду и кисну там целый час, бездумно копаясь в соцсетях.

Завра придет домработница и отправит букет сирени в мусорное ведро, а тот день, когда мы познакомились с Нестеровым, останется лишь воспоминанием, которое я постараюсь спрятать в памяти подальше, чтобы не причиняло боль.

Пальцы сами собой вбивают его имя в окошко поиска в соцсетях, но Марк не соврал — у него нет профиля ни в одной из них.

У нас даже ни одного совместного фото не осталось. Между тем, о нем много пишут различные интернет-издания, освещающие работу «Строй-Инвеста». Рассказывают об удачных сделках, новых проектах, мероприятиях.

Здесь его фото мелькают с завидной регулярностью. И всё же, на них он не такой, каким я успела его узнать. На них Марк — серьезный и строгий, одетый в деловые костюмы, явно сшитые на заказ. От него веет властью и опасностью. Со мной он был другим. Или мне просто так казалось.

Убираю телефон и окунаюсь в воду с головой. Сознание неприятно напоминает о том, как я совсем недавно чуть не утонула. О том, как такая же соленая вода готова была поглотить меня целиком, утащив на морское дно. Если бы Марк не вырвал меня из ее плена. Он дал мне мечту о том, что всё в моей жизни может быть иначе. И он же — ее забрал.

Звонок телефона, звук которого проникает даже сквозь воду, отвлекает от печальных мыслей. Выныриваю, вытираю руки о полотенце и, увидев на экране имя брата, беру трубку:

— Привет, цыпленок, — его голос звучит утомленно. — Не занята?

— Не занята, Тош, и тебе привет.

— У тебя всё в порядке? Мне кажется или ты чем-то расстроена?

«Давай, расскажи ему, что ты переспала с его врагом, и теперь грустишь, потому что влюбилась, то-то он обрадуется, — саркастически подначивает чертенок. — Антон — единственный, кто у нас остался. Давай хотя бы его не потеряем».

— Все нормально, Тош, просто немножко устала, — отзываюсь я, стараясь, чтобы эмоции меня не выдали. — А ты как?

Брат тяжело вздыхает:

— Хотел поговорить с тобой кое о чем, — по короткой заминке я понимаю, что разговор предстоит не из приятных. — Завтра тебе придется приехать в «Архитек» на собрание учредителей.

Это кажется странным. Моя доля в уставном капитале настолько мизерная, что меня никогда не приглашали на собрания, предпочитая решать все вопросы без моего участия. И меня тоже это устраивало, поскольку в дела «Архитека» я никогда не лезла. Но, раз надо, значит приеду.

— Во сколько? — спрашиваю я, стараясь мысленно распланировать завтрашний день, а Тоша нехотя отвечает:

— В девять.

— Так рано?

— К сожалению, да. Извини, цыпленок, я спрашивал, можно ли и на этот раз обойтись без твоего участия, но получил отрицательный ответ.

На моей памяти такие собрания всегда планировали на послеобеденное время. Любопытно, что может понадобиться учредителям от меня, да еще и в такую несусветную рань?

Обещаю Антону, что приеду и, поговорив с ним еще какое-то время, кладу трубку. Выбираюсь из ванны, заливая пол водой, заворачиваюсь в махровое полотенце. Устроившись на кровати в спальне, выкладываю в соцсети фото и видео, которые успела заснять во время отдыха. Рассказываю о том, что интересного и красивого успела увидеть, умалчивая о самом важном.

Ловлю себя на том, что блогерство перестало приносить прежнее удовольствие. Кому нужна эта красивые картинка? Какую пользу она несет?

И всё же, рассказ об отдыхе собирает небольшой отклик лайков и комментариев.

За окном темнеет, и я перебираюсь из-под полотенца под одеяло. Спать совершенно не хочется, но вставать завтра рано. Не хочу подвести Антона.

Опускающаяся на город тьма не пугает меня и впервые я запиваю водой горькую таблетку не для того, чтобы спастись от панической атаки. Я хочу хотя бы на время избавиться от воспоминаний о Марке, которые точно не дадут мне спокойно спать.

«Такой мямлей ты мне не нравишься, Милашечка», — доверительным тоном признается чертенок.

Надев атласную мужскую пижаму, он, зевая, устраивается на моем плече, спускает со лба на глаза маску для сна.

— Это потому, что ситуация — хуже не придумаешь, — бормочу я в ответ, чувствуя, как сон с готовностью раскрывает свои объятья передо мной. — Всё пройдет. Я погрущу и забуду.

«Это ты зря, дорогуша. Жизнь так устроена, что, когда тебе кажется, что хуже уже не будет, она всегда любезно предоставляет возможность понять — хуже всегда может быть».

Но я не успеваю ответить, погружаясь в темную бездну снов без сновидений.