Совершенство

Глава 26. Дурное влияние

«Still I want, you but not for your devil side

Not for your haunted life

Just for you

So tell me why I deal with your devil side

I deal with your dangerous mind

But never with you

Who's gonna save you now?

Who's gonna save you?»

Devil Side — Foxes

(Перевод: Но я всё же хочу быть с тобой, но не с этой дьявольской сущностью. Не с твоей пугающей стороной. Только с настоящим тобой. Так почему же я говорю с твоей дьявольской половиной? Почему я сталкиваюсь с твоими опасными мыслями? Но не с тобой? Кто же спасёт тебя сейчас? Кто тебя спасёт?)

Момент, когда Нестеров перехватывает руку «серого поло», заставляя разжать пальцы, я почти не помню, будучи поглощенной безотчетной паникой. Последующая потасовка, переросшая в драку, тоже остается в памяти лишь обрывками каких-то деталей вроде грохота падающего стула и звона сыплющейся со стола посуды, женского визга откуда-то слева и глухими звуками тяжелых ударов.

Первым в драку вмешивается друг моего обидчика, попытавшийся напасть на Марка сзади, но в этот момент подоспевает охрана и мужчины из-за шестого столика. Вся эта группа поддержки быстро растаскивает дерущихся в разные стороны.

Оппонент Нестерова поднимается с пола, хмуро утирая кровь с разбитой губы. Друг помогает ему отряхнуться. Кажется, битва на этом завершилась.

Возникшая, словно из-под земли, Мари с широкой улыбкой извиняется перед гостями и обещает всем по бокалу шампанского за счет клуба. Музыка становится громче, а танцовщицы мигом оказываются на сцене, привлекая к себе внимание.

Сжимаю ледяными пальцами кожу на запястье, где от захвата «серого поло» точно останется синяк. Меня трясет. Сердце бьется как сумасшедшее. Мышцы дрожат от напряжения. Больше всего на свете хочется сейчас прижаться к широкой груди Марка и разреветься, но, встретившись с ним взглядом, понимаю, что момент неподходящий.

Нестеров в ярости. Он резко убирает с собственных плеч руки, удерживавших его, друзей, но в драку больше не рвется. Его глаза сверкают в полумраке, отражая неоновые огни светоэффектов. Раздуваются крылья носа. Кулаки все еще напряженно сжаты.

— Спасибо, — робко бормочу я, не уверенная, что Марк услышит сквозь шум музыки, когда Мари утягивает меня за собой в собственный кабинет.

Плетусь следом, пытаясь прийти в себя. Смотрю под ноги, разглядывая замшевые носки черных лодочек. Обнимаю руками плечи. В зал возвращаться не хочется, но и позволить себе потерять единственную работу, на которую меня взяли без опыта и образования, не могу.

— О чем ты думала, Мила? — возмущенно вскрикивает Марина, едва дверь кабинета администратора захлопывается за моей спиной. — Я ведь предупреждала, что никаких конфликтов быть не должно! А ты умудрилась спровоцировать драку во вторую ночь своей работы!

Хмуро говорю в свое оправдание:

— Я не провоцировала. Он сам меня схватил.

Администратор садится за стол, а я застываю напротив, чувствуя себя провинившейся школьницей. Кусаю губы. Не зная, куда деть руки, прячу их за спину.

— И что? Ты должна была терпеть и улыбаться постоянному гостю, а не устраивать сцены! Клубу причинен ущерб, а шампанское для гостей тебе придется оплатить из своего кармана! В качестве предупреждения и наказания за подобное, из твоей зарплаты за сегодня, завтра и послезавтра будет вычтена половина.

Не успеваю возмутиться подобной несправедливости, когда дверь за спиной резко открывается и в кабинет врывается Нестеров. Останавливается на входе, переводя мрачный взгляд с меня на Мари и обратно, оценивая ситуацию.

Лучи ярких ламп высвечивают его широкоплечий силуэт на фоне полумрака дверного проема, и я невольно восхищаюсь Марком, таким красивым и сильным, явившимся, чтобы в очередной раз спасти меня. Сегодня он одет в простую черную футболку, обтягивающую рельефный торс и темные джинсы, но он него все равно веет привычной опасностью, властностью и уверенностью.

— Прошу прощения, вам нельзя здесь находиться, — успевает сориентироваться администратор, натягивая на лицо дежурную улыбку.

— Ей тоже, — коротко бросает Марк, кивнув на меня. — Пойдем со мной.

Что-то в его тоне заставляет меня подчиниться. Несмотря на то, что я расстроена и подавлена, интуитивно знаю, что Нестеров не причинит мне вреда. Иду следом за ним, пропуская мимо ушей недовольный окрик Марины, брошенный вслед.

Марк спрашивает, не оборачиваясь:

— Где твои вещи?

Он явно не сомневался в том, что я не решусь ослушаться приказа.

Мы как раз минуем помещения, где сотрудники оставляют свои вещи в небольших металлических шкафчиках. Тихо произношу:

— Здесь.

Вхожу. Забираю из своего отсека маленькую сумочку и возвращаюсь к нему. Вместе мы молча проходим мимо застывших, словно изваяния, охранников, выходим на улицу и спускаемся по ступенькам с высокого крыльца.

Успело стемнеть, но вечерняя жизнь Владивостока в самом разгаре. Сияют огнями вывески, по дороге снуют машины, а смеющиеся подвыпившие прохожие, не боясь пасмурной погоды, бредут из кафе и ресторанов в ночные клубы или на набережную.

— Милана, какого хрена?! — яростно выплевывает Нестеров, когда мы останавливаемся на тротуаре, в пятне желтого света от высокого уличного фонаря.

Его ладони сжимают мои предплечья, но без боли. Это даже помогает мне удержаться на ногах после всех сегодняшних треволнений. Создает ощущение защищенности и безопасности. Поднимаю на Марка беспомощный взгляд, не имея представления, что ответить, потому что вопрос кажется риторическим. И он, видимо, поняв это, конкретизирует:

— Какого хрена ты… здесь?

Это уже понятнее, но ответить все так же нечего. Признаться в том, что мне пришлось отказаться от всего, чтобы не пойми что ему доказать? Сказать, что другой работы для меня не нашлось? Наверное, получится глупо. Да и разве это что-то изменит?

Опускаю глаза, не в силах выдерживать то, как Марк смотрит на меня, хмуро, без улыбки. Не в силах видеть его негодование и горечь. Досаду, вызванную моим поступком. Желание расплакаться прямо сейчас усиливается с каждой минутой.

И Нестеров, кажется, понимает мое состояние, и то, что ответа не дождется, потому лишь коротко выдыхает. Его пальцы неожиданно мягко ведут вверх по коже, а потом скользят вниз, опускаясь. Произносит устало:

— Ладно, идем.

Покровительственным жестом приобняв за талию, Марк ведет меня к знакомому черному Лэнду, поблескивающему в свете фонарей отполированными крыльями и тонированными стеклами. Открывает дверцу заднего сиденья. Подает руку, помогая сесть.

За рулем водитель, с которым я негромко здороваюсь, едва оказываюсь в салоне. Наверное, Нестеров попросит его меня отвезти, как в тот раз, когда мы расстались на набережной. Но сердце томительно замирает, когда вместо того, чтобы оправдать мои безрадостные ожидания, Марк обходит машину и садится на заднее сиденье справа от меня.

— Куда тебя отвезти? — обреченно спрашивает он, пока я сижу, затаив дыхание.

Аромат бергамота уже проник в мои легкие и привычно мешает соображать, но я все же тихо отвечаю:

— На Баляева.

Водитель, услышав команду, заводит мотор и автомобиль медленно трогается с места. Шуршит шинами по влажному от легкой мороси асфальту.

Освещает ярким светом фар дорогу перед собой, машины, пешеходов.

А в салоне темно и тихо, лишь неразборчиво звучит чей-то голос по радио. Ладонь Нестерова лежит на сиденье совсем рядом и меня так и тянет коснуться его пальцев, признаться ему, как скучала без него, объяснить, почему оказалась в «Лжи». Но Марк не дурак, он, наверное, и так все понимает. И вместо оправданий и признаний я отворачиваюсь к окну и произношу отвлеченно:

— Не знала, что ты в городе.

— Прилетел сегодня утром, чтобы разобраться с протестующими жильцами на Снеговой пади, — спокойно отвечает он. — Пока строительство дома было приостановлено, «Строй-Инвест» нес убытки.

— Разобрался?

— Да. Завтра лечу обратно.

За окнами мелькают ярко освещённые улицы. Лето — пора, когда в городе полно туристов, стекающихся в приморскую столицу, в то время как я сама все еще мечтаю уехать отсюда куда подальше. Туда, где туманы не скрывают солнце. Где воздух сухой и теплый. Где нет нескончаемой суеты и люди не бегут без оглядки, как белки в колесе. Спрашиваю:

— Как дела у Антона?

— Неплохо, — Нестеров усмехается, но беззлобно. — Трезвость идет ему на пользу. Но твой брат все тот же вспыльчивый неунывающий раздолбай, если тебе интересно.

— Много там еще работы?

— Достаточно. Еще на неделю хватит точно, а там посмотрим. Твой брат знает о том, что ты переехала?

Этот вопрос заставляет меня нахмуриться. Облизываю неожиданно пересохшие губы:

— Не знает. И я не уверена, что хочу, чтобы знал. И о том, где и при каких обстоятельствах мы сегодня встретились — тоже.

Марк понимающе хмыкает и задумчиво постукивает кончиками пальцев по обтянутому кожей сиденью. А потом просит водителя:

— Миш, на «красоте» остановись. И до завтрашнего утра можешь быть свободен.

Лэнд съезжает с дороги на грунтовку. Припарковав его, водитель вежливо прощается с нами и уходит, через мгновение скрывшись в темноте.

«Проспекта Красоты» нет на официальных картах Владивостока, но местные называют так небольшую площадку на обочине дороги справа от развязки за верхним порталом фуникулера. Сама обочина выглядит не самым презентабельным образом, на ней даже асфальта нет. Но именно с нее открывается неплохой вид на город и бухту Золотой рог, с пароходами у причалов.

— Зачем ты выгнал водителя из машины? — интересуюсь я у Нестерова, бездумно глядя туда, где только что исчез Михаил.

— Отпустил, а не выгнал, — поправляет Марк, не поворачиваясь ко мне, словно ему тоже проще разговаривать именно так. — Скажи, тебе нужна моя помощь?

Его вопрос заставляет задуматься, тем не менее то, как он задан, мне не нравится. Он подразумевает финансовую помощь и дает возможность попросить у Нестерова денег. Но я не хочу его денег, хотя, они бы мне, безусловно не помешали. Гораздо больше мне нужен он сам. Однако себя Марк отчего-то не предлагает. Поэтому коротко бросаю:

— Не нужна.

— Ты в этом уверена? Наша сегодняшняя встреча доказывает обратное.

Его голос, такой глубокий и бархатный снова гипнотизирует меня, как и аромат бергамота, который витает вокруг, не давая собраться с мыслями. Воздух словно становится гуще, а в салоне повисает ощутимое напряжение, от которого сознание моментально воскрешает воспоминания о том, как хорошо нам было вместе. Одергиваю саму себя мыслью, что единственный, чья помощь мне нужна сейчас — это психиатр. Фыркаю раздраженно:

— Ничего это не доказывает. Наша сегодняшняя встреча — случайность, которой вполне могло не произойти. В результате этой случайности я потеряла работу, найти которую удалось с трудом.

— Хороша была работа, ничего не скажешь, — в тон мне отвечает Марк. — Терпеть и позволять себя лапать, как сказала администратор — это предел твоих мечтаний? И я повторяю свой вопрос: могу ли я для тебя что-то сделать?

Я уже и забыла о том, что он стал свидетеля нашего с Мариной разговора. В любом случае я вряд ли вернулась в «Ложь» после сегодняшнего, понимая, что в следующий раз Нестерова может не оказаться рядом.

— Не предел. Но ты и так уже сделал сегодня. И за это я тебе благодарна, Марк.

Внутри вдруг становится так паршиво. Я ведь действительно лишилась всего, в надежде, на то, что это поможет мне вернуть Нестерова, а в итоге все только усугубилось. Он с Лаурой и не вспомнил бы обо мне, не встреться мы сегодня случайно в «Лжи». И, не пристань ко мне этот урод в сером поло, Марк уехал бы из клуба со своей помощницей, чтобы дать ей возможность присылать мне их новые совместные селфи, от вида которых мое сердце взрывается и разлетается на мелкие осколки.

— Мне не нужна твоя благодарность, — мрачно отзывается он, а я снова чувствую в его голосе злость и разочарование.

— А что нужно?

Мой вопрос повисает в полумраке, оставшись без ответа. Марком опять движет лишь вежливость и желание помогать сирым и убогим, к которым он очень некстати причислил меня. А я жалость к себе на дух не переношу. Злюсь на него и на саму себя. Понимаю, что единственный повод для него быть со мной — сострадание, и на душе кошки скребут от досады.

Поворачиваюсь к Нестерову, чтобы встретиться взглядами, темными и пристальными. Способными сказать больше, чем слова. Марк глубоко и шумно вдыхает, словно это требуется ему для того, чтобы успокоиться.

— Что, гарью пахнет? — догадываюсь я, вспомнив о том, как выбиралась на работу из задымленного подъезда.

Но Нестеров вместо ответа лишь едва заметно отрицательно качает головой.

— Просто я сегодня… — начинаю я, но не договариваю, потому что Марк обрывает моё оправдание поцелуем.

Грубым и жестким, не похожим ни на один из тех, что были прежде. Кажется, он все еще на меня злится. Его губы требовательно принуждают к ответу, не осторожничая, забирая свое. Справившись с первоначальным удивлением и волнением, вызванным неожиданной переменой его настроения, я отвечаю, раскрываюсь и с судорожным вдохом позволяю его языку проникнуть в мой рот. Сейчас это сражение, а не ласка. Даже дыхание замирает на мгновение, прежде чем рвануть куда-то вверх, высвобождая голод откуда-то изнутри.

Наши ладони находят друг друга на кожаном сиденье, сцепляя пальцы. Вторая рука Марка зарывается в мои волосы на затылке, притягивая ближе. Это и есть ответ на вопрос о том, что ему нужно?

Сжимаю пальцы на хлопке черной футболки Нестерова, чувствуя, как под ними часто вздымается широкая грудь. Слышу в тишине его тяжелое, рваное дыхание в унисон с моим. Тону в нем, позволяя сознанию подернуться мутной дымкой желания, которому слишком сложно сопротивляться.

Сама тянусь к нему, сама высвобождаю руку из его пальцев и жадно скольжу ладонями по его телу, зарываюсь в шелковистые темные волосы. Весь мир вокруг нас будто спрессованный — душный и маленький. И нам обоим в нем нечем дышать, кроме друг друга.

— Ты так нужна мне… — шепчет Нестеров хрипло, обдавая кожу на щеке горячим дыханием.

Вожделение горячей волной простреливает позвоночник. Грудь, властно сжимаемая его ладонью, становится тяжелой. Низ живота обжигает горячей лавой.

— Как бы я ни хотел забыть тебя, — ведет он горячими губами по щеке, уходя к виску. — Не получается. Вместо того, чтобы выкинуть из головы, с ума по тебе схожу.

Нестеров прихватывает зубами мочку уха, и я закусываю нижнюю губу от сладкого томления, расползающегося по телу. Отчего-то меня задевают его слова, но сейчас я не в состоянии о них думать — слишком хорошо рядом с ним. Слишком пьяняще сладко.

— Марк, — выдыхаю я, понимая, что многое могу сказать ему в ответ, но вместо этого поддаюсь наваждению.

Перехватываю инициативу, перебрасывая левое колено через бедра Нестерова и, разведя ноги в стороны, медленно опускаюсь на него сверху.

Ладони Марка поднимают и без того задравшийся подол платья еще выше и перемещаются на мои ягодицы. Сжимают их, крепко, почти болезненно, заставляя прижаться к нему еще сильнее. Так, чтобы пульсирующая точка под моими трусиками касалась его скрытого тканью плотных джинсов паха.

Отрицать то, что нас влечет друг к другу — бессмысленно. Марк тянет вниз замок моего платья. Отодвигает ворот, чтобы оставить на ключицах несколько болезненных, напоминающих укусы, поцелуев. Спускает платье еще ниже, высвобождает грудь из кружева бюстгальтера, касаясь губами и там, словно клеймит этими прикосновениями, присваивает себе.

Хочется чувствовать его еще ближе, кожа к коже. Импульсивно дергаю Нестерова за край футболки, помогая снять ее через голову, и, отбросив за ненадобностью, снова жадно приникаю к его губам, демонстрируя то, как сильно я его сейчас желаю.

Дрожащие пальцы движутся по его полуобнаженному телу, перебегая с груди на спину. Кровь кипит в венах, не позволяя сдержать вздохи и стоны, которыми я признаю собственную капитуляцию в нашей необъявленной дуэли.

Его сильные руки продолжают крепко сжимать мои бедра и ягодицы до легкой приятной боли, язык вычерчивает на коже причудливые узоры, добирается до ямки в основании ключицы и возвращается обратно к шее, заставляя запрокидывать голову назад, подставляясь под его ласки.

Могу лишь изгибаться и с жадностью стискивать плечи Марка, не позволяя прекращать. Его пальцы скользят вдоль внутренней стороны моего бедра, сдвигают в сторону кружево и, безошибочно найдя точку сосредоточения моего желания, накрывают и нежно массируют под аккомпанемент моих всхлипов и стонов. Касания такие обжигающе-нежные, что мне не хватает воздуха, пока пальцы мягко кружат, разгоняя по телу волны удовольствия.

Не позволяю мыслям о том, что будет с нами потом проникнуть в сознание. Не сейчас, когда мне с ним так хорошо. Когда между нами плавится воздух, а каждое прикосновение сводит с ума.

Он входит пальцами, глубоко и резко, но внутри настолько влажно и горячо, что его движения не вызывают дискомфорта, лишь сладостный трепет, вынуждающий выгнуть спину, пронзенную восхитительной дрожью.

Позволяю желанию поглотить меня. Сейчас мне это нужно. Это тот способ, который гарантированно поможет выкинуть из головы все сомнения и тревогу. Все мысли о Нестерове и Лауре. О долгах брата. О потерянной работе. О жуткой квартире, без горячей воды и о многом другом.

В исступлении тянусь к его поясу, звякая пряжкой ремня, расстегиваю молнию, спуская джинсы ниже. Белья под ними нет, и я с наслаждением провожу ладонью по твердому органу вверх-вниз, отчего Марк порывисто стонет мне в губы. Непроизвольно толкается бедрами в мой захват, побуждая продолжать.

Мне нравится эта иллюзия власти над ним. Этот до боли соблазнительный самообман, что Марк только мой, и что так будет всегда. Вожделение становится слишком сильным. Тело болезненно реагирует, скручивая низ живота в напряженную спираль.

Приподнимаюсь, а потом развожу бедра шире, позволяя Марку войти в меня. Одним резким движением заполнить собой до предела. Замираю и жмурюсь всего на мгновение. Теряю связь с реальностью от ощущения наполненности и сладкой пульсации внутри.

Встречаюсь глазами с затуманенным взглядом Нестерова, таким же, как и мой собственный. Мы оба одинаково не отдаем себе отчета в происходящем. Оба не можем устоять перед непреодолимым влечением. Оба хотим забыть обо всём в спасительных объятиях друг друга.

Начинаю двигаться первой, приподнимаясь и опускаясь, но пальцы Марка тут же обхватывают ягодицы, разводя мои бедра ещё шире и ускоряя темп.

Все мысли в этот момент действительно покидают мою голову. Сейчас есть только он, и больше ничего и никого. Ни до, ни после.

Мышцы на внутренней стороне бедер натягиваются, словно дрожащие струны. Пальцы на ногах немеют от напряжения, а туфли слетают куда-то на пол. И когда он в очередной раз входит в меня до конца, касаясь точки блаженства где-то внутри, сознание взрывается ослепительно-яркой вспышкой, заставляя все тело выгнуться дугой и содрогнуться от прошедшей по нему волны наслаждения, сметающей всё на своем пути.

Марк останавливается на мгновение, прижимая меня к широкой груди. Мягко гладит ладонями по обнаженной от сбившегося платья спине.

— Тшшш, — успокаивает он, пока я дрожу в его руках.

Мышцы слабеют и отказываются слушаться. Сердце отбивает бешеный ритм. Но крепкое объятие Нестерова помогает прийти в себя. Он всё ещё во мне, упругий, пульсирующий и твердый и я чувствую, как тесно соприкасаются наши полуобнаженные тела, слышу, как гулко бьется его пульс.

— Повернись, — просит Марк, заметив, что мой взгляд немного прояснился, а мышцы дрожат не так сильно, как прежде.

Он приподнимает меня за ягодицы и разворачивает, касаясь руками плеч. Я оказываюсь на коленях, упираясь грудью в спинку сиденья, ощущая, как его твердый горячий орган нетерпеливо касается меня сзади.

Нестеров кладет ладони на мои плечи, ведет по спине, заставляя прогнуться, проводит по нежным складочкам, заставляя протяжно застонать. Хочется вцепиться пальцами в поскрипывающую кожу сиденья, но Марк перехватывает мои запястья и заводит за спину. А потом резко вторгается в меня, выбивая новый стон удовольствия.

Наслаждаясь моей податливостью, он вбивается в меня с такой яростью и мощью, словно наказывает за сегодняшнее непослушание. Из его горла вырываются рваные выдохи, на которые я отвечаю короткими вскриками, каждый раз, когда подаюсь навстречу его резким толчкам.

Перед моим затуманенным взглядом окно дверцы багажника, а городские огни за ним смешиваются в одно разноцветное пятно, не позволяя ничего разглядеть. Обнаженная касается кожаной спинки сиденья. Я тону в этой страсти, позволяя ей поглотить моё сознание целиком. Хочу, чтобы этот момент длился вечность.

Марк отпускает мои запястья, проникая пальцами во влажные складочки между моих ног. Ласково массирует, умножая доставляемое мне удовольствие в несколько раз.

Все тело дрожит от томительного напряжения, усиливающегося с каждым яростным толчком, приближающим волну чувственной разрядки. Я теряю счет времени, когда в какой-то момент этого сладостного безумия, мышцы резко сокращаются, а тело содрогается восхитительной дрожью.

Судорожно свожу колени, но его пальцы сжимают бедра, не позволяя вырваться. Толчки внутри ускоряются, становясь более резкими, сильными. Касания делаются грубей и рассеяннее. Дыхание прерывается и Марк, продолжая двигаться, с почти болезненным рваным стоном изливается внутри меня, заполняя горячей влагой.

Прижимаясь грудью к спинке сиденья, открываю глаза. Картинка за прямоугольным задним стеклом медленно проясняется, словно собираясь из множества пикселей. Еще никогда город, раскинувшийся внизу, не казался мне таким ослепительно-ярким и невыносимо прекрасным.

Огни пароходов у причалов и подсвеченные ванты мостов отражаются в темной и спокойной воде залива. Луна освещает небо, полное звезд. Ночные улицы искрятся яркими огнями. Сверкающими артериями бегут в разные стороны линии дорожных магистралей.

Владивосток в этот момент открывается мне с новой, ранее не подмеченной стороны. Ловлю себя на том, что в этой стороне столько привлекательных черт, что она не может не понравиться.

Нестеров наклоняется ниже, касаясь губами моей лопатки, той самой, на которой вьется черными линиями татуировка. Настораживаюсь. Есть в этом жесте что-то виноватое, извиняющееся.

— Прости, наверное, я не должен был… — хрипло произносит он на выдохе.

Резко дергаю плечом, не давая Марку закончить мысль о том, что он считает всё, что только что было между нами, ошибкой, собираясь героически взять на себя вину.

— Не надо, не продолжай, — холодно чеканю я, чувствуя, как он отстраняется одновременно и физически, и эмоционально.

Реальность обрушивается на меня тяжелой бетонной плитой, заставляя зажмуриться. Оказывается, Марк, застегивающий сейчас молнию джинсов, полон сомнений. И все они касаются меня. Он сожалеет, что уступил собственной слабости.

Приподнимаюсь. Молча поправляю белье. Одергиваю задравшееся платье, застегиваю молнию. В этой давящей тишине мы словно стираем следы преступления.

— Наверное, с учетом происходящего, было бы правильней, если бы я просто отправил тебя домой, — всё же произносит Нестеров. — И раз уж из-за меня ты потеряла работу, позволь мне…

Его движения, когда он надевает футболку, непривычно резкие, а лицо ничего не выражает, кроме раскаяния.

— Не позволю, — выдыхаю я, дергая вверх молнию на спине платья, а внутри всё клокочет от злости. — Сама как-нибудь разберусь.

Он замирает на мгновение. Произносит тихо:

— Просто тебе там не место.

— Я сейчас сама не знаю, где мое место! Кто я вообще? Что должна делать? — взрываюсь я. — Мне казалось, что оно рядом с тобой! Казалось, что твое присутствие в моей жизни делает меня лучше, но я ошиблась. На самом деле — это делает хуже тебя!

В приступе гнева толкаю его ладонями в грудь. Вижу, что Марк сжимает кулаки, а пламя ярости вспыхивает во взгляде, но он сдерживается и вместо того, чтобы ответить, выходит из машины, пересаживаясь на место водителя.

Молча нажимает кнопку старта, с щелчком переключает рычаг скорости и резко выкручивает руль, позволяя машине выехать на дорогу и влиться в поток других автомобилей.

Отворачиваюсь к окну и смотрю на Владивосток, открывшийся мне сегодня с лучшей своей стороны.

А на Марка, открывшегося с худшей, смотреть не хочется. Иначе я сейчас не выдержу и расплачусь.