Совершенство

Глава 3. Выбор без выбора

«He used to call me DN

That stood for deadly nightshade

Cause I was filled with poison

But blessed with beauty and rage»

Lana Del Rey — Ultraviolence

(Перевод: Он называл меня БД. Это значило Беладонна, потому что я вся была наполнена ядом, но, тем не менее, одарена красотой и страстью).

О, я даю руку на отсечение, что подумали мы абсолютно одинаково, но Марк специально поставил вопрос таким образом, чтобы смутить меня еще больше, если это вообще возможно. Как умелый манипулятор, коими являются практически все мужчины его типажа, он поставил меня перед «выбором без выбора».

«А ты скажи ему, что пусть сам гуляет отседова, а ты тут тихо-мирно с водителем постоишь?» — продолжает злорадно хихикать рогатый гаденыш на левом плече, воспринимающий мой стресс как повод для очередного неудачного стендапа.

— С февраля в командировке был, прилетел три дня назад и успел соскучиться по этим улицам, — терпеливо объясняет Марк причину собственной просьбы, потому что мои сомнения, кажется написаны огромными яркими буквами у меня на лице, словно лозунги «мир, труд, май» на плакатах первомайских демонстраций.

И я понимаю, что раз выбора все равно нет, смысл тянуть с ответом тоже отсутствует. Неуверенно отвечаю:

— Хорошо.

Оглянувшись напоследок на свою машину, отдаю ключи водителю Марка, а сама выхожу следом за брюнетом в тенистую арку между домами.

— Может, хочешь где-нибудь перекусить? — вежливо интересуется у меня мужчина, а я понимаю, что в его присутствии мне кусок в горло не полезет.

И столь же учтиво отказываюсь:

— Нет, спасибо.

Шумная улица кишит людьми. Давит тысячей чужих голосов и запахов. Я не люблю здесь бывать и предпочитаю передвигаться короткими перебежками от машины до магазинов, где играет приятная музыка в стиле лаунж и дуют прохладой мощные кондиционеры.

Зато Марку, видимо, не впервой бесцельно прогуливаться по Светланской, потому что он, не спрашивая у меня предпочтений в направлении движения, шагает вперед так, словно делал это тысячу раз и следует излюбленному маршруту.

— Когда я был здесь в последний раз, на площади еще ёлка стояла, — произносит мой спутник, уставший, видимо, дожидаться от меня начала светской беседы. — А сейчас всё цветет и солнце светит уже по-летнему.

Он кивает на площадь Борцов Революции, где сегодня ёлки, разумеется, нет. Вместо нее реет каменный флаг мемориала этим самым борцам, революционно настроенные матросы, солдаты и рабочие строго взирают на проходящих мимо, а на их фоне одна группа туристов сменяет другую для того, чтобы сделать памятные фото.

«А знаешь, Милашечка, зачем хитрая Лерка к тебе этого красавчика отправила? — многозначительно доносится с левого плеча, а поскольку я не отвечаю, не желая прослыть сумасшедшей, чертенок продолжает: — Да затем, чтобы тебя от своего Никитки отвадить. Она думает, что этот зеленоглазый так тебя пленит, что ты о её женихе и думать забудешь!»

А ведь действительно. Дубинина же зачем-то мне звонила, а потом вдруг внезапно взялась помогать. И у Сахарова очень кстати встреча образовалась. А у Марка этого разве дел других нет, кроме как меня из неприятностей вызволять и по центру города выгуливать?

С этой минуты брюнет, и без того обреченный терпеть сплошной негатив, начинает нравиться мне еще меньше. Зато злость легко пересиливает интуитивный страх, который я испытываю перед ним с момента нашей встречи.

— Так любишь центр? — с нескрываемым скепсисом интересуюсь я, потому что не понимаю, как можно любить этот кишащий туристами улей.

Брусчатка под ногами заплевана, урны полные, стекло на остановке частично отбито.

— Люблю, — пожав плечами кивает Марк. — Я вырос в районе Эгершельда, поэтому центр знаю, как свои пять пальцев. С ним связано много хороших воспоминаний. И, где бы я ни был, мне всегда хочется сюда возвращаться.

— Знаешь, я тоже выросла в центре, — нехотя вспоминаю я. — Но любви с ним так и не случилось. Хотя в детстве тоже обошла его вдоль и поперек. Пока родители не разошлись, мы жили в «Серой лошади».

— А когда разошлись?

— А когда разошлись — не жили, — хмуро отвечаю я, не желая продолжать разговор о собственной семье, хотя зачем-то сама его начала.

«Если ты хочешь ему не понравиться во время этой прогулки, ты движешься в верном направлении, Милашечка», — как ни в чем ни бывало комментирует моё поведение советчик с левого плеча.

И я понимаю, что действительно не хочу понравиться Марку. Дойду с ним вынужденно до набережной, отплатив за помощь, раз уж он просит, но, надеюсь, что больше мы никогда не встретимся.

Но мой спутник, словно не замечая моего нежелания общаться, невозмутимо шагает вперед, а людская толпа невольно расступается перед ним. Так, наверное, атомный ледокол продвигается по арктическим льдам, прокладывая себе дорогу. Уверенно и неуклонно.

На пути возникает подземный пешеходный переход, и мы спускаемся по ступенькам в пахнущую сыростью полутьму. По обеим сторонам лестницы выстроились продавцы никому не нужных сувениров и бабульки в потрепанных панамках с разномастными цветами. В их же ряды затесалась попрошайка цыганистого вида с пестрым кульком в руках.

И посреди гула и шума я различаю робкое:

— Молодой человек, а купите своей девушке букет сирени.

Марк останавливается, а я негромко ворчу себе под нос:

— Только сирени мне для полного счастья не хватало.

И действительно, зачем мне цветы, которые на каждом дереве растут? Если и правда подарит — оскорбленно откажусь.

Но Марк уже протягивает бабульке пятитысячную банкноту, которую, словно фокусник в цирке, успел достать не пойми откуда. Получив взамен несколько пушисто-душистых веток с сиреневыми цветами, он бросает коротко:

— Сдачи не нужно.

Бабулька, которая уже успела полезть в потертый кошелек за разменом, рассыпается в благодарностях, но Марк уже уходит, не дослушав, а я плетусь следом.

— Впечатляет, конечно, — фыркаю, не сдержавшись. — Но зачем это всё?

Словно почувствовав, что я не хочу проходить мимо дома, в котором прошло моё детство, мой спутник сворачивает направо, на ходу снимая пиджак и перекидывая через согнутый локоть. На улице стоит такая духота, что ему стоило сделать это гораздо раньше. Стараюсь не смотреть на рельефные мышцы, обтянутые тонкой тканью рубашки, потому что это делает образ Марка еще более устрашающим.

— Я не планировал этим тебя впечатлить.

Моргаю в недоумении:

— А что планировал?

— Ничего. Разве у тебя никогда не случалось порыва сделать что-то хорошее?

И пока я пытаюсь припомнить нечто подобное, чертенок с плеча ехидно отвечает за меня:

«Это ты, Маркуша, такой благородный и полный всяких порывов. А Милашка живет по принципу «моя хата с краю» и в ус не дует».

Радуюсь, что чертенок жсуществует лишь в моем воображении и никто другой его больше не слышит.

— Может и было. Значит, букет не для меня?

Марк замедляет шаг и нарочито внимательно еще раз оглядывает меня с ног до головы:

— Ты не похожа на ту, что обрадуется такому подарку.

— Не стану в таком случае спрашивать, на кого я по-твоему похожа, — хмыкаю я, не сумев скрыть недовольства сказанной им фразой.

— Не спрашивай, но я всё равно отвечу. Ты похожа на шиповник, Милана. С первого взгляда — совершенство, хрупкий цветок с нежными лепестками, а если дотронуться — колешь пальцы шипами. Ты со всеми такая? Или я один удостоился такой чести?

Вздыхаю, понимая, что могу быть разной, но в данный момент он прав — я только и жду момента, чтобы уколоть, хотя Марк, по большому счету, ни в чем не виноват. Или виноват? Вдруг ему не известно о коварных Леркиных матримониальных планах?

— Я не такая. Ты ошибся, — начинаю резко, но потом понимаю, что спор сейчас не нужен и выговариваю нехотя. — Извини. Кажется, я просто сегодня не в настроении.

Марк ничего не отвечает на мои вынужденные извинения, но вскоре указывает на возвышающийся впереди дом с декоративными металлическими конструкциями, выкрашенными в бирюзовый и круглыми часами, чем-то очень отдаленно напоминающее английский Биг-Бен.

— У этого офисного здания более чем столетняя история с четырьмя реконструкциями. И металлические балки, и мансарда появились на нем лишь во время последней. Я люблю наблюдать за тем, как город постоянно меняется. И сам меняюсь вместе с ним.

— Увлекаешься архитектурой? — удивляюсь я.

Когда-то в детстве я слышала много историй о старинных домах городского центра от отца. До того, как он решил, что сын для него важнее дочери.

Марк незатейливо отвечает:

— Пожалуй, словом «увлечение» не охватить степень моего интереса, поскольку работаю я тоже в сфере строительства.

Как только он вспомнил о работе, работа, кажется, тоже вспомнила о нем, потому что, извинившись передо мной, тут же вынужден ответить на телефонный звонок, очевидно связанный с какими-то планами на сегодня.

Марк говорит уверенно и спокойно, объясняя что-то собеседнику, гипнотизирует своим бархатным голосом, ни на мгновение не повышая тон. Так тигры, используя низкочастотные звуки вводят своих жертв в состояние транса, прежде чем сожрать. И я мысленно радуюсь тому, что мне не приходится работать с кем-то вроде него.

Мы продолжаем идти в сторону набережной, пока я, не прислушиваясь к телефонному разговору, глазею по сторонам. И без напоминаний Марка я знаю историю большинства зданий, мимо которых мы проходим. Они отпечатались в моей памяти с детальной четкостью, как рельеф подошвы лоферов отпечатывается на мокром морском песке. Тем не менее, ни одно из них не вызывает у меня трепета. Вместо этого я ощущаю злость на того, кто когда-то поведал мне каждую из них.

— Пора на работу? — скрывая за любопытством надежду, интересуюсь я, когда Марк убирает телефон во внутренний карман пиджака.

Со стороны мы, наверное, выглядим полными противоположностями друг другу. Я — светловолосая, в легкой и светлой одежде. Он — воплощение тьмы в строгих костюмных брюках и рубашке, с перекинутым через локоть пиджаком и давяще-тяжелой аурой. Букет сирени, который он все еще несет в опущенной левой руке, выглядит гротескно и совершенно ему не подходит.

Марк приподнимает уголок четко-очерченных губ:

— Не настолько, чтобы отойти от намеченного плана. Мой водитель сообщил, что твоя машина уже на пути в сервис, и они позвонят тебе завтра утром, когда всё будет готово.

— А как они узнают мой номер телефона?

— Всё просто. Ты скажешь его мне, я передам своему водителю, а он, в свою очередь — сотрудникам сервиса.

Действительно, проще некуда. Если не брать в расчет, что я не планировала сообщать Марку свой телефонный номер, как и вообще встречаться с ним впредь. Но он снова поставил меня перед выбором без выбора.

«Любопытно понаблюдать для разнообразия, как кто-то манипулирует тобой, а не наоборот, как обычно», — комментатор с левого плеча самозабвенно подпиливает когти на одной из кожистых красноватых лап.

Мне же вовсе не любопытно, а очень даже неприятно. Но я вынужденно диктую номер своего телефона Марку. Он улыбается, но его улыбку, кажется, вызывает не триумфальная победа надо мной, а улицы вокруг. Словно они живые и тоже скучали. Словно потрескавшиеся двухэтажки подмигивают бликующими на солнце стеклами окон. Словно каждое дерево, успевшее обзавестись свежей весенней листвой приветственно машет ветками именно ему. Кривлюсь, понимая, насколько это глупо.

Вообще не люблю гулять, предпочитая с тех пор, как получила права, преодолевать даже короткие дистанции от дома до магазина исключительно за рулем. А тут такой неожиданный марафон, да еще и в такой странной компании.

— Расскажи о себе, Милана, — просит Марк, когда мы останавливаемся на пешеходном переходе Семеновской в ожидании, пока светофор загорится зеленым.

— Я блогер, освещаю культурные события города, бьюти-мероприятия и работаю с рекламой.

Светофор зажигается, и вместе с бегущими по своим делам жителями, мы спешим перейти дорогу.

— И как успехи?

— Не жалуюсь, — отзываюсь я, потому что жаловаться вообще не люблю.

Но, будучи объективной, не могу не признать, что есть миллион блогеров моей ниши, чьи гонорары за рекламу более впечатляющие, нежели мои.

Ещё и Марк сыпет соль на рану, подмечая:

— Мне кажется, что нельзя освещать события города, который не любишь.

— Сердцу не прикажешь, — я пожимаю плечами. — Нельзя полюбить что-то, что тебя раздражает.

И я сейчас, пожалуй, не только о городе говорю.

— Тогда зачем продолжаешь жить здесь? Почему не уедешь?

Задумываюсь, глядя на открытые ворота стадиона «Динамо», из которых смеясь и толкаясь выбегают подростки, чуть не сбив меня с ног.

— Не знаю. Привыкла, наверное. Но когда-нибудь обязательно уеду. Здесь же край света, в столице намного больше возможностей для развития.

Однако Марк не собирается сдаваться:

— Не соглашусь. В столице я учился, но работать и жить вернулся сюда. Для того, кто хочет и может чего-то добиться, обстоятельства не столь важны. Он добьется успеха вне зависимости от места. Это лишь декорации, не более того. А в том, чтобы жить на краю света я вижу особое очарование.

Улавливаю диссонанс между его брутальным образом и мыслями, больше подходящими мальчишке-студенту, обуреваемому юношеским максимализмом:

— Мыслишь слишком романтично для такого, как ты.

— А ты — слишком инфантильно для такой, как ты, — не остается в долгу Марк.

И это становится своеобразным итогом нашей прогулки. Каждый из нас получил не то, что хотел. Мы слишком разные, как Северный и Южный полюсы земного шара.

Я выдыхаю с заметным облегчением, заметив впереди Лэнд Крузер Марка, припаркованный у въезда на набережную. С моря ползет туман и серые тучи постепенно отвоевывают у голубого неба всё больше пространства. Они и так терпеливо позволили солнечной погоде продержаться слишком долго по местным меркам. Мое терпение тоже подходит к концу, и я очень надеюсь, что на этом наше вынужденное совместное времяпрепровождение закончилось.

Марк, кажется, понимает меня без лишних слов:

— Водитель отвезет тебя туда, куда скажешь и вернется за мной. Благодарю за прогулку и приятную беседу.

Пытаюсь подметить в его словах сарказм, который безусловно там есть, но ни в лице, ни в голосе мужчины, ни единого признака оного. Вероятно, он слишком хорошо умеет держать на лице подобающую приличиям маску.

— И тебе спасибо за помощь, Марк, — произношу я, стараясь, чтобы мой голос не выдал явного облегчения и радости от скорого расставания.

«Аривидерчи, Маркуша! Надеюсь, мы больше не увидимся», — кричит с плеча чертенок, складывая ладошки рупором, а потом посылает в сторону брюнета воздушные поцелуи.

А я уже направляюсь к машине.

— Милана, — негромко окликает он и я оборачиваюсь с вопросительным выражением на лице. — Ты сказала, что я ошибся в тебе.

И протягивает мне букет сирени, который, до сих пор не выпустил из рук.

Мы с Марком снова встречаемся взглядами и, могу поклясться, что в его зеленых глазах на мгновение мелькают смешинки. Снова этот выбор без выбора: отказаться — признать, что я избалованный и меркантильный шиповник с колючками, принять ненужный букет — согласиться, что была не права.

— Ошибся, — четко выговариваю я и беру цветы, которые в моих руках выглядят целой охапкой.

На короткое мгновение наши пальцы соприкасаются и меня словно прошибает током. Не зря я боюсь таких как он. От них понятия не имеешь, чего ожидать.

К машине иду почти бегом и, быстро открыв дверцу, скрываюсь на заднем сиденье. Озвучиваю водителю нужный адрес и, наконец-то чувствуя себя более-менее защищенной, смотрю из-за тонированного стекла на Марка, который, сначала не отводит взгляд от на дверцы, за которой я только что скрылась, а потом, отвернувшись, уходит в сторону набережной.

Кажется, что только теперь я могу вдохнуть полной грудью и запах сирени тут же наполняет легкие. За то время, пока букет нес Марк, он не помялся и даже не завял. Цветы выглядят свежими, несмотря на жару. Будто их только что сорвали. А ветки до сих пор хранят тепло его ладоней. И я передергиваю плечами, будто от неприязни или холода.

Проверяю телефон. Антон так и не перезвонил, как и Егор. Лишь подписчики интересуются, куда я пропала и всё ли в порядке с машиной. Записываю короткое видео, в котором сообщаю, что и я, и БМВ спасены.

Правда расплатилась я за это сомнительным знакомством и не самой приятной прогулкой, но, к счастью, это можно оставить в прошлом. И всё же, внутри почему-то до сих пор маетно и беспокойно.