Джозеф Аддисон Совет мудрого о препровождении времени

Мы проводим большую часть жизни своей, или не делая ничего, или делая совсем не то, что бы делать надлежало: сокрушаемся много, что мало осталось времени жить, но живем так, как бы никогда не чаяли умереть. Да и действительно род человеческий нередко бывает в противоположении с самим собою. Хотя жизнь вообще кажется нам весьма краткою, но каждая часть оной столь длинною, что нетерпеливо ожидаем окончания оной. Отрок желает поскорее увидеть себя в юношеском возрасте, юноша же сделать свое счастье, то есть, собрать богатство, возвыситься в чины, и наконец проводить в покое и удовольствии дни свои. И так хотя каждый человек жалуется, что жизнь его кратка, но нет ни кого, кому бы течение ее не казалось продолжительным и скучным. Чрез непостижимое противоречие желаем мы продлить меру своего существования, а уменьшить оного части. Ростовщик охотно сократил бы то время, которое находится между настоящим и тем, в кое придут сроки собрать ему долги свои. Управляющий кормилом государственным с радостью пожертвовал бы тремя годами своей жизни, если бы мог чрез то привести дела в такое положение, в каковом он их чрез толикое время видеть уповает. Любовник же конечно выключил бы из своей жизни все те минуты, кои протекут во ожидании той, в которую уповает быть в объятиях своей любезной. И так, коль быстро бы время ни летело, если тысяча обстоятельстве в жизни, в которые желаем, что бы оно еще скорее стремилось. Бывают во дни такие часы, коих медленность нас снедает. Иногда же хотим, чтоб целые годы невидимо исчезали, и мы протекая путем времени, подобно как в стране наполненной пустынями и знойными песками, спешим оные прейти, дабы достигнуть к пределам воображаемого нами спокойствия.

Если разделим жизнь некоторых людей на двадцать частей, увидим, что девятнадцать из оных проведены в пустоте или безделицах, не наполнены ни забавами, ни важными делами. Сюда не включаются те, которые обременены многими заботами по должности или по обстоятельствам, но токмо те, коих жизнь иждивается в праздности и скуке, и коим следующие упражнения могут служить приятным и полезным препровождением времени.

Первое из оных есть удовлетворение общежительной добродетели, могущей занять человека самого остроумнейшего и доставить ему более упражнения, нежели самая деятельная жизнь. Научать незнающих, помогать бедным и утешать печальных, суть такие должности, к исполнению которых каждой день тысяча случаев может встретиться. Сверх того есть еще другие должности как то: воздерживать свирепость, отдавать справедливость достоинствам другого, умягчать завистника , укрощать вспыльчивого, и направлять на путь истинны предубежденного. Все сии упражнения достойны существа разумного, и могут доставить занимающимся оными самые чистейшие удовольствия.

Есть еще другой род добродетели, исполнение которой может наполнить пустоту, в каковой мы находимся, когда предаемся сами себе, и когда не имеем никого, с кем бы могли провести время в полезных беседах. Добродетель сия состоит в том сообщении, которое все разумные долженствуют иметь с Творцом своего бытия. Человек почитающий себя всегда в присутствии Божием, наслаждается беспрерывным удовольствием; никогда время для него нетягостно; ему уединение обращается в утеху в то время, когда другие находятся в недействии и скуке; мысли его и все способности наиболее бывают тогда упражнены; едва оставляет он вихры сего света, как сердце его воспламеняется усердием к Божеству, надежда его усугубляется, и он торжествуя при помышлении, что присутствие Всевышнего его окружает; возвергает скорби свои и печали на его и несомненно уповает, что всемогущая десница его пребудет ему всегда самым надежнейшим укреплением. Если же прострет взор свой еще далее, и вникнет, что упражнение в добродетели не ограждается тем, что бы люди занимались оною во время токмо течения сея жизни, но что влияние ее простирается и по ту страну гроба, и что счастье и несчастье их во все продолжение вечности от того зависит, как они употребляют сии праздные минуты своей жизни, то будет иметь весьма сильную побудительную причину прилежать со всевозможным рачением к препровождению дней своих так, что бы оные никогда не сопровождались раскаянием. — Мы имеем нужду в некоторых отдохновениях и забавах не влекущих за собою худых следствий или таких, кои к одобрению своему ничего более не представляют кроме безвинности, и коим в похвалу ничего не можно сказать кроме того, что в них нет вредного; ибо мы нередко видим людей имеющих здравой рассудок и провождающих всякой день по нескольку часов с ряду около стола в перебирании и раздавании карт, не имея других разговоров, кроме состоящих из некоторых слов употребляемых в игре, и коих мысли заняты одними только черными или красными пятнышками расположенными в различных видах. Если бы театр был в хорошем порядке, оной мог бы быть неисчерпаемым источником увеселений самых благородных и полезных. Однако же для разума человеческого нет ничего усладительнее собеседования с другом рачительно избранным, и нет в жизни удовольствия сравнительного с тем, которое находим в излиянии сердца своего в недра друга добродетельного и скромного, могущего увеселять и купно наставлять. Сие сообщение облегчает душу от тысячи беспокойств, просвещает разум, возрождает новые мысли, расширяет ваши познания, укрепляет добродетель, возбуждаете к предприятию благих намерений, укрощает страсти, и снабжает упражнением на досужные и скучные минуты.

Есть еще множество других увеселений полезных, которые должно стараться умножать, дабы иметь к ним прибежище в нужном случае, и дабы не предаваться расслаблению, праздности или буре страстей могущих родиться в сердце. Можно сказать о человеке имеющем вкус к музыке, рисованию или архитектуре, что природа даровала ему одно чувство более пред теми, которые нечувствительны к прелестям сих художеств. Искусство возращать цветы, злаки и деревья, и всякое иное сельское упражнение соединяет в себе так же приятное се полезным. Колико же чтение хороших книг упражняющее купно ум и сердце и распространяющее наши познания, приносить может пользы и удовольствия, показано будет в следующих листах.

Сколько время препровождаемое в праздности или в суетах кажется нам продолжительно и скучно, столько оное при обхождении с людьми честными и умными и при чтении полезных книг для приобретения новых сведений, бывает всегда кратко и приятно. Локк замечает, что мы не иначе можем судить о времени или продолжении оного,как размышляя о связи мыслей последующих одна за другою в нашем воображении. Покоясь в глубоком сне без всяких сновидений, не видим и продолжения времени; сколь долго бы оное тут ни было, и минута; в которую престаем заниматься мыслями равно как и та, в которую паки начинаем наслаждаться сею способностью, кажется не отделяются между собою никаким междовремением. Сие самое могло бы случиться с человеком неспящим, если бы одна мысль могла укрепиться в его воображении без всякого изменения и не быв последуема другою; ибо опыт показывает, что тот, кто занят важною какою для его мыслью, делает столь мало внимания на последование другой преходящей в его уме, что быв углублен в важное свое размышление, ошибается весьма много в означении времени в оном проведенного и почитает его гораздо кратчайшим, нежели как оно есть в самом деле. Малебранш в своем изыскании истины, которое издано многими годами прежде Локкова опыта о разуме человеческом, говорит, что может быть есть такие существа, для которых полчаса кажется столь же долго, как для нас тысяча лет, или кои считают меру времени, которую мы называем минутою , за час, за неделю, месяц , или и целой веке. Рассуждение о сем г. Локка может озарить неким светом мнение Малебраншово; ибо если продолжение времени относится токмо к последованию мыслей преходящих в нашем воображении, а последование сие может делаться скорее или медленнее до бесконечности , то следует из того, что существа разные могут иметь и различные понятия об одном и том же разделении времени, по тому как мысли их скорее или медленнее одна за другою последуют. — В Алкоране находится одно предание, показывающее, что Магомет, или кто писал его Алкоран, имел такое же о сем мнение. Тут сказано, что Архангел Гавриил в одно утро восхитил Пророка с его ложа, дабы показать ему чудеса семи небес, Рая и Ада, которые он и действительно весьма подробно рассмотрел , и что после восьмидесяти девяти тысяч собеседований с Богом был паки возвращен на свое ложе. Все же сие учинилось в толь краткое время, что по возвращении своем Магомет нашел постелю свою еще неохладевшею и что поднял глиняной сосуд, который Ангелом при воспарении его был уронен, прежде нежели вода могла из оного вылиться. В Турецких сказках находится так же одно повествование о случае относящемся к сему происшествию с славным обольстителем восточных народов, и имеющем некоторое приличие к сему, предмету. „Один Египетский Султан будучи не весьма тверд в законе, имел обычай часто обращать в посмеяние сие обстоятельство жизни Магометовой, как нечто невозможное и недостойное вероятия; но как он некогда рассуждал о сем с одним законником, который имел дар творить чудеса, то сей ему сказал, что вскоре может его уверить в истине сего предания, если он токмо согласится пойти с ним в сад и стать подле водоема. Султан на то согласился и лишь только приблизился к водоему с своими придворными, святой муж приказал ему окунуть голову в воду. Султане повиновался, и едва успел омочить голову свою, как вдруг очутился при подошве превысокой горы у берегу моря. Тщетно роптал он и досадовал на святого мужа сделавшего с ним такое чудо чрез волшебство, как он думал, и принужден был в незнакомой земле промышлять о пропитании, ради чего прибегнул к работавшим в близлежащем лесу сельским жителям, кои накормили его и указали ему путь к городу, которой не в дальнем был оттоль расстоянии. Там после многих приключений, женился он на прекрасной и богатой девице, жил с нею долго и прижил семерых сыновей и столько же дочерей; Потом пришед по разным коловратным обстоятельствам в самую крайность, принужден был скитаться по улицам и для прокормления себя и семейства своего сделаться носильщиком. В один день прохаживаясь по берегу морскому и занимаясь печальным размышлением о разности прежнего своего состояния с настоящим; помыслил и о Боге и в тот же час скинул с себя платье, дабы по преданию Магомета учинить пред молитвою омовение. И так окунулся в море, но едва только вынул голову из воды, как вдруг увидел себя стоящего подле водоема со всеми своими придворными вельможами и святым мужем на том же самом месте, на котором последовало с ним толь чудесное преселение. Он тотчас стал ему выговаривать , что заставил его много страдать и претерпевать столь долговременно нищету и рабство. — Но коль велико было его удивление, когда он узнал , что все с ним приключившееся виделось ему во сне, и что он и не трогался с того места, на котором спал. Сей случай уверил его, что для Бога нет ничего невозможного и что тот, пред очами коего и тысяча лет как один день, может, если воле его угодно, показать один час или паче минуту тысячью годами.

Читателю предоставляется сделать сравнение сей восточной басни с вышеупомянутым мнением двух великих мудрецов, Английского и Французского, и судить, сколько можно продлить течение своей жизни далее предписанных ей природою пределов совершенным преданием изысканию истинны в познании законов естества и приобретении нужных и приятных сведений.

Невежа следует страстям своим а мудрый размышляет о предметах достойных его внимания и о способах могущих доставить сердцу его спокойствие а разуму приличное упражнение. Время одному кажется долго, а другому кратко, первому долго потому, что не знает, чем прямо заняться, а другому кратко для того, что все минуты заняты у его приятными и полезными мыслями, или инако сказать, ради того, что один старается освободиться от времени а другой непрестанно оным услаждаться.

Коль отличное зрелище являет протекшее время жизни человеку поседевшему в изучении истинны и в творении добрых дел от того, какое представляет оное человеку состарившемуся в невежестве, суетах или порочных делах! Последний ничего не усматривает во всем своем, так сказать, владении, кроме голых и стремнистых гор, бесплодных пустынь и страшных вертепов водворяющих в сердце его грусть и ужас, между тем, как другой всюду окрест себя видит прелестями исполненные и цветоносные долины пресекаемые прекрасными дубравами, водными струями и златовидными нивами являющими всюду полезное с приятным.

Загрузка...