Созвездие жадных псов

Глава 1

Ласковое летнее солнышко заглянуло в окно. Я чихнула и сладко потянулась в кровати. Как хорошо, что сегодня нет дождя, и как хорошо, что мы наконец перебрались на дачу. Можно не торопиться вставать, Кирюшка и Лиза закончили учебный год, и в школу им не надо. Во дворе, радостно лая, носились наши собаки. Вот уж кому отлично в Подмосковье, так это детям и животным, раздолье, гуляй – не хочу. Но отчего-то ребята сидели в доме, на первом этаже. Я слышала громкий голос Лизы:

– Кирилка – дурилка!

– Сама такая, – огрызнулся мальчик.

– Кирилл – дебил!

Послышался грохот, очевидно, мальчишка кинулся на обидчицу, но девочка ловко выскочила в окно и заорала уже со двора:

– Кирюшка – хрюшка, Кирюшка – говнюшка!

Кирилл высунулся в окно и решил достойно ответить:

– Лиза… Лиза… Лизавета…

– Ну, чего? – подпрыгивала вредная девчонка. – Обломалось? Что – Лиза? Ну, давай!

– Да, – заныл Кирюшка, – к твоему имени ничего и не придумаешь, сложно очень!

– Вот и хорошо, – заявила девица, – зато с твоим такие рифмы получаются! Кирюшка – соплюшка, Кирка – дырка, Кириотто – идиотто…

– Ну погоди, – пригрозил окончательно выведенный из себя мальчик, – получишь!

– Догони сначала, – хмыкнула Лизавета и, вскочив на велосипед, вылетела за ворота, распевая во все горло:

– Вот кто-то с горочки спустился, наверно, Кирочка идет, на нем слюнявчик и штанишки, ах, он с ума сейчас сойдет!

Кирилл выбежал во двор и горестно вздохнул. Обидчица была намного проворней. К тому же ее велосипед благополучно переночевал у крыльца, а Кирюшка загнал своего железного коня в гараж, и теперь ему предстояло открывать замок, раскрывать ворота – целое дело.

Я высунулась из окна и увидела его растерянную физиономию.

– Не расстраивайся так, дружочек, еще поймаешь!

Кирюшка поднял вверх голову и сердито ответил:

– Все ты виновата, разрешаешь Лизке безобразничать, говоришь, девочкам уступать надо… И чего вышло из хорошего воспитания-то? Одна глупость. Вот наподдать ей пару раз по шеям, живо заткнется!

– Мужчина не имеет права бить женщину!

– Глупости, – фыркнул Кирюша, – сейчас все равны. А она имеет право дразниться? Что-то в твоих рассуждениях не так. И вообще, тебя воспитывали слишком давно, тогда даже компьютера не было, а ведь дети теперь другие. Вот найду Лизавету и ухи оборву.

– Ты ее сначала поймай, – хихикнула я и пошла завтракать.

Кирюшка находится в том славном периоде, который ученые-психологи называют красивым словом «пубертат». А если попроще – это время редкостной подростковой вредности, когда еще не оперившийся птенец хочет получить взрослые права, обладая привилегиями ребенка. Правда, на Кирюшку грех жаловаться – он не курит, не пьет, не употребляет наркотики и не нюхает клей. Просто порой с ним невозможно договориться, и он нагло требует объяснения всем моим запретам. Нельзя до четырех утра смотреть видик. Почему? Каникулы ведь, завтра посплю до обеда. Не надо начинать день с шоколадки, лучше съесть овсянку. Это еще что за дурь! Живот заболит? Так он мой, я его хозяин, поболит и успокоится. Не следует ходить под проливным дождем без куртки! Вот уж глупость так глупость! Подобные идиотства приходят в голову только ненормальным тридцатилетним старикам.

Впрочем, у Лизаветы тоже свой набор «приятных» возрастных особенностей. По пять раз на дню она переходит от слез к хохоту и может три часа провести у зеркала, меряя наряды. Наконец, когда гардероб исчерпан, последняя тряпка с воплем зашвыривается под стол, а Лиза громко стонет:

– Ужас, я жирная, мерзкая корова, волосы торчат в разные стороны, а глазки как у поросенка. Фу, просто повеситься хочется.

К слову сказать, она вполне симпатичная девочка и лет через пять обязательно превратится в лебедя. Но пока это гадкий утенок, у которого, впрочем, полностью отсутствуют терпение и смирение.

Несмотря на то что Лиза и Кирилл живут в одной семье, они не близнецы, не двойняшки и даже не родственники. Мы просто живем все вместе, а я им не мать, вернее, не я их родила.

Кирюша – сын моей ближайшей подруги Катюши. Катюша работает хирургом, у нее есть еще один сын – двадцатипятилетний Сережа. Сережа женат, и он, и его супруга Юлечка живут вместе с Катериной в Америке, где подруга работает по контракту в госпитале. Кирюшка остался со мной.

Я не буду утомлять вас долгими подробностями того, почему мы с Катей живем вместе. Своей семьи у меня нет, я в разводе, а детей не получилось, так что Кирюша и Лизавета – мои единственные чада.

Лиза оказалась у нас случайно. Ее отец, известный писатель Кондрат Разумов, трагически погиб, а мать отказалась от девочки еще в младенчестве. Я же работала у Разумова экономкой, и как-то так вышло, что Лизавета осталась со мной. Преодолев всевозможные трудности, я сумела оформить опеку над девочкой, и наше щедрое государство платит мне целых сто восемьдесят рублей в месяц. Считается, что на эти деньги я прокормлю, одену и выучу сироту. Но мы не горюем. Во-первых, Катюша и Сережа зарабатывают в Майами столько, что нам всем хватит с лихвой. Во-вторых, я, не желающая сидеть ни на чьей, даже очень дружеской шее, работаю. Надо признаться, что со службой у меня постоянно происходят казусы. К сожалению, я обладаю редкой, но абсолютно ненужной в наше время профессией арфистки. Но господь не дал мне таланта, и карьера музыканта не удалась. А больше я ничего делать не умею, кроме одного – читать детективы. Наверное, у меня как-то по-особому сконструированы мозги, потому что преступника я вычисляю сразу, на первых сорока страницах.

Однако весной этого года мне повезло. Встретила случайно в метро сокурсника по консерватории Диму Ковалева. Он тоже не сделал музыкальной карьеры. Димка – скрипач из третьесортных, не Владимир Спиваков. Обрадовавшись нечаянной встрече, мы сели на скамеечку, и Дима с горечью поведал:

– Ну ты не поверишь, чем я занимаюсь. Вместе с Ванькой Лыковым и Ленкой Медведевой играем на свадьбах и всевозможных тусовках. Помнишь, Ваньку и Ленку?

Я кивнула. Мы обменялись телефонами и расстались, но через неделю Димка позвонил и взмолился:

– Помоги, Романова! Ленка замуж вышла и уехала из Москвы в Германию, будь другом, а?

– Чего надо-то?

– Ну поиграй с нами недельку, пока кого отыщем, заказов набрали на месяц вперед, выручи, сделай милость.

– Да зачем вам арфа?!

– И впрямь ни к чему, – вздохнул Ковалев, – на синтезаторе сможешь?

– Ну, если порепетировать…

– Давай, давай, – ответил Димка, – пятьсот баксов запросто настукаешь, нас хорошо знают, клиентов море.

Я согласилась и теперь таскаюсь с парнями. «Джаз-банд» наш состоит из гитары, саксофона и «Ямахи». Честно говоря, звуки, льющиеся с эстрады, ужасающи. Медведь, мартышка и кто-то там еще, решившие составить квартет, явно играли лучше нас. Но наши клиенты мало что смыслят в музыке. На свадьбе, как правило, требуется вначале громко сыграть марш Мендельсона, который в переложении на наши инструменты звучит весьма оригинально, а потом все быстро бегут за стол, напиваются и начинают плясать под любую музыку. Главное, знать три народных хита – «Мурка», «Калина красная» и «Зайка моя». Остальное никого не волнует. Народ частенько просит:

– Быстренькое давай, чтоб попрыгать.

Или наоборот:

– А медленно могете?

Мы «могем», клиенты довольны и передают Димин телефон по эстафете. Мне даже нравится эта работа. Кругом веселые лица, и нас всегда хорошо угощают. Одна беда, Ванька и Димка большие любители выпить, и приглядывать за ними надо вовсю. Один раз мне пришлось в одиночку солировать, слушая мощный храп других оркестрантов, свалившихся прямо на пол. Правда, гости на свадьбе, бывшие в том же состоянии, так и не поняли что к чему.

Дача, на которой мы сейчас живем, принадлежала еще моим родителям. Место чудесное – Алябьево, всего в двадцати минутах езды от Москвы. К нам домой от дачи доехать быстрее, чем из какого-нибудь Теплого Стана или Северного Бутова.

Дом отличный, комнат много, горячая вода, газ, ванна, туалет и даже телефон. Мой отец был крупным ученым, работал на военно-промышленный комплекс – занимался ракетостроением. Как доктор наук и академик, он имел право на государственную дачу, и моя мама, певица, долго отговаривала папу от строительства собственной фазенды, но отец, тихий, какой-то незаметный в семейной жизни человек, на этот раз перекричал маменьку, певицу, обладавшую на удивление громким голосом.

– Не говори глупости, – вспылил он, – девочка растет, вот умру я, и вас с казенных метров наутро турнут, а так ребенку дом останется.

Мама фыркнула:

– Мы проживем до ста лет и скончаемся в один день.

Но, к сожалению, прав оказался папа, он ушел из жизни рано, впрочем, многие его коллеги тоже. Их вдовы иногда приезжали в Алябьево, пили чай на круглой веранде и вздыхали:

– Все-таки, Андрей – умница, вперед смотрел, нас-то давно погнали, негде и отдохнуть.

У Алябьева масса достоинств. Чудесный воздух, речка, городские условия… К тому же отец мой, хоть и ученый, имел в шкафу генеральскую форму, а Никита Сергеевич любил военных и своих любимцев не обижал. Поэтому участки у нас гигантского размера, честно говоря, мы и сами не знаем, что в конце, просто ни разу не доходили до забора. Ближайшие соседи – генералы Рябов и Соколов – живут вроде рядом, но нам не видно даже света от их особняков.

Всем хорошо Алябьево, но есть у него один недостаток. Электричка доезжает только до Переделкина, дальше можно на маршрутном такси или автобусе добраться в писательский городок, а уж от него приходится топать пешком через лес и поле. Ей-богу, из Москвы добираться быстрей, чем бежать от станции к даче. Писателям повезло, их дома тянутся невдалеке от дороги, и любая попутная машина с радостью подвозит их за копейки. В сторону дач военных автомобили редко ездят. Впрочем, у Кати и Сережи есть свои машины, но я не умею водить, хотя сегодня у меня знаменательный день. Ровно в пять часов вечера я должна впервые сесть с инструктором за руль. Надо же в конце концов научиться.

Зевая, я сползла вниз и принялась пить кофе. Кирюшка мрачно смотрел телевизор.

– Иди погуляй.

– Не хочу, – огрызнулся он.

Тут примчалась Лизавета, вместе с ней Костя Рябов, и мучение Кирюшки возобновилось. Как только они его не обзывали. Я даже вынуждена была заступиться за бедного мальчика:

– Прекратите издеваться над Кирочкой.

– Ой, – взвизгнула Лизавета, – прикол, Кирочка! Вот класс, в голову не пришло! Иди сюда, Кирочка, завяжем бантик.

– И юбочку нацепим, – залился хохотом Костя.

Внезапно Кирюшка побагровел, подскочил на стуле и треснул кулаком по столу. Из чашек выплеснулся чай и растекся по клеенке.

– Хватит, надоели! И впрямь имя-то у меня дурацкое. Пришла же маме в голову идея. Одного ребенка нормально назвала – Сережа, а другого по-кретински обозвала!

– Очень даже красиво, – попыталась я исправить ситуацию, – Кирилл и Мефодий азбуку придумали…

– Мефодий, – заржал Костя, – сейчас умру.

– Знаешь, Лампа, – пробормотал Кирюша, – иногда лучше жевать, чем говорить.

– Но живу же я со своим именем и ни на кого не обижаюсь, – не сдавалась я.

Дело в том, что меня зовут Евлампия. Вернее, родители дали мне имя Ефросинья, и в детстве я натерпелась еще больше Кирюшки. В классе сидело штук пять Лен и столько же Наташ. Кстати, во всей школе не было девочек с именем Фрося. Да что там школа, не нашлось ни одной тетки даже в консерватории, а у нас там было предостаточно чудаков. Имя не нравилось мне до зубовного скрежета.

На первом курсе нас отправили в колхоз и расселили по избам. Каждое утро, около шести, наша хозяйка выходила во двор и орала, как оглашенная:

– Фрося, Фрося, Фрося…

В первый раз я, услыхав вопль, мигом вылетела из комнаты:

– Что случилось?

– Ничего, – ответила баба.

– Но вы же звали: Фрося, Фрося…

– Ну и что? Козу кликаю, выгонять надо, пастух идет…

Мучения мои продолжались и тогда, когда началась концертная деятельность. Стоило конферансье завести:

– А сейчас на сцену приглашается молодая, но очень талантливая артистка с чудесным русским именем Ефросинья. Фрося…

Зрители, отлично помнившие одну из самых смешных советских комедий, как правило, начинали выкрикивать:

– Бурлакова! Фрося Бурлакова!

И начинался хохот, попробуйте сыграть после этого серьезное произведение! Да все ждали, что я сейчас пущусь вприсядку вокруг арфы.

В конце концов я обозлилась, решила начать жизнь сначала, убежала от нелюбимого мужа и заявила Кате, Сереже, Юле и Кирюше, что меня зовут… Евлампия. Уж не знаю, почему на ум взбрело это имечко. Теперь домашние зовут меня Лампа, Лампочка, Лампец, Лампидудель… Но отчего-то глумление совершенно меня не трогает, может, я просто повзрослела? Или, вернее, состарилась. Так что Кирюшу я понимаю очень хорошо.

– Кирочка-дырочка, – пропела Лиза.

Кирилл побагровел, встал и категоричным тоном заявил:

– Все! Меняю имя!

– Как? – удивилась я.

– Так, – ответил мальчишка, – вот паспорт получу и назовусь…

– Ну, – хором спросили мучители, – как? Как?

Кирюшка выпалил:

– Ричард! И имейте в виду, теперь я буду откликаться только на это имя. Ричард, и точка.

– Львиное Сердце, – пробормотала я.

– Именно, – обрадовался Кирилл, – Ричард Львиное Сердце!

В этот момент зазвонил телефон. Я схватила трубку.

– Алло!

– Ой, Лампочка, – забубнила наша близкая приятельница Алина, – как здорово, что застала тебя, будь другом, помоги.

– Что надо делать?

– Машку, балбеску, перевели в музыкальной школе в третий класс только с условием, что она за лето ответит на тест, причем правильно. Но ей, сама понимаешь, этого никогда не сделать. Там такие вопросы! Дайте определение гармонии! Ну за каким чертом современным детям знать о гармошке!

– Гармония – это не гармонь, – попыталась я объяснить Алине.

– Один шут, будь человеком, помоги. Давай сегодня в пять встретимся у метро «Динамо», где выход к рынку.

– Не могу, у меня занятия, лучше завтра.

– Так мы сегодня в Турцию улетаем! – заорала Алина. – Я думала, по дороге в Шереметьево отдам, ну тебе же удобно на «Динамо»!

– Ты забыла, что звонишь на дачу?

– Отмени занятия.

– Не хочу, – разозлилась я, – абсолютно не желаю.

– Вот ты какая, – заныла Алина, – Машку из-за тебя выпрут!

Я хотела было достойно ответить на этот выпад. Ленивой Маше следовало исправно посещать занятия и внимательно слушать педагогов. Музыка, как, впрочем, математика и русский, требует усидчивости, аккуратности и умения концентрироваться. Но с языка неожиданно сорвалось другое:

– Ладно, сейчас придумаем выход. Вот что, за тестом приедет Кирюшка. Ты его помнишь?

– Последний раз пять лет тому назад видела. Во что он будет одет?

– Голубые джинсы, футболка со словом «Адидас», кроссовки, а на голове кепочка-бейсболка. Он не очень высокого роста, примерно с меня, волосы светлые, глаза голубые.

– Ага! – обрадованно воскликнула Алина. – А я буду в такой индийской коричневой юбочке, ну знаешь, повсюду продают, и в бежевой кофточке!

– Ладно, я ему скажу: стройная шатенка, в…

– Я уже неделю блондинка, – перебила Алина.

– Хорошо.

– Знаешь, – верещала подруга, – я возьму в руки белый конверт с тестом. Только пусть Кирилл не опаздывает.

Я шмякнула трубку на аппарат и крикнула в окно:

– Кирюша!

Мальчик, возившийся у велосипеда, даже не поднял головы.

– Кирка!

Без ответа.

– Ты оглох, Кирилл?

Ноль внимания.

О, черт, совсем забыла:

– Ричард!

Он спокойно ответил:

– Слушаю.

– Иди сюда быстро.

Кирюшка медленно вытер руки и пошел в дом, сохраняя полное спокойствие.