Спаситель Птолемей

Глава перваяКипрская война

После сокрушительного поражения своего могущественного флота в Кипрской войне при Саламине Птолемей возвращался в Александрию, столицу своей сатрапии в Египте, всего лишь с несколькими уцелевшими триерами.

Деметрий Полиоркет, мальчишка, которому он несколько лет назад преподал блестящий урок воинской науки, на этот раз победил его, умудренного в боях, одного из самых удачливых полководцев Александра Великого. Молодой Деметрий, прозванный Полиоркетом, покорителем городов, был смел до дерзости, пылок до безрассудства, полон самых грандиозных замыслов. Он был сыном Антигона Одноглазого, могущественнейшего диадоха, злейшего врага Птолемея, которому после раздела царства достались во владение Фригия, Ликия и Памфилия.

Вечерело. Море было спокойно. Волны, едва колебля поверхность огромной чаши, лениво набегали на борта триеры, слегка покачивая ее.

Стоя под навесом на палубе, Птолемей отчетливо вспомнил первую встречу с Деметрием.

Восемь лет назад, когда Антигон уже считал себя властителем Азии и собирался уничтожить своего ярого противника, лучшего из лучших полководцев Александра, сатрапа Вавилонии Селевка, тот бежал в Египет к Птолемею и соединился с ним для борьбы с Антигоном.

Могущество Антигона стало столь угрожающим, что Египет должен был срочно укрепить свои границы и, не теряя времени, начать военные действия против Сирии, у границ которой была сосредоточена многочисленная армия Деметрия. Ранее Сирия принадлежала Птолемею и была отвоевана у него Антигоном.

К Птолемею и Селевку для борьбы с Антигоном присоединились Азандр, наместник Карии, Лисимах Фракийский и Кассандр Македонский. Образовалась мощная коалиция. Безопасность границ Египта была обеспечена.

На одном из военных советов решительный Селевк предложил Птолемею немедленно начать поход, чтобы снова овладеть Сирией, разбить юного, тщеславного и неопытного в военном искусстве Деметрия, угрожать Малой Азии с юга и потребовать от Антигона выполнения всех требований содружества.

Весной Птолемей с многотысячной пехотой и многочисленной конницей выступил из Александрии через Пелузий и через пустыню, отделяющую Египет от Сирии, и расположился лагерем под стенами Газы.

Едва узнав о местонахождении армии Птолемея, Деметрий немедленно собрал воедино все свои войска и двинулся к Газе. Юный полководец был в том самом возрасте, в котором Александр начал свой великий поход на Восток. Как и Александр, он горел желанием помериться силами с грозным противником, которого он тщетно искал в Киликии, долго ожидал на границах Сирии. Покой был для него невыносим, его клокочущая н энергия и ум жаждали новых и новых опасностей, где всё ставилось на карту.

Старые умудренные военным опытом полководцы советовали Деметрию отказаться от битвы со значительно превосходящим его войском под предводительством такого опытного военачальника как Птолемей.

Но Деметрий решительно настаивал на своем:

– Да, я решаюсь на эту битву без согласия отца, но оправданием моим будет победа!

К вечеру недалеко от лагеря собралось все войско. Воины явились в полном боевом облачении.

Деметржй поднялся на возвышение и некоторое время молчал, неожиданно смутившись.

Один из воинов крикнул:

– Не бойся! Говори!

– Полководец не должен смущаться! – подбодрили его еще несколько голосов.

«Полководец!» – Он – полководец! Это вдохнуло в Деметрия силы.

Глашатаи призвали всех к молчанию. Воцарилась тишина.

Справившись, наконец, с минутным замешательством, Деметрий смело обратился к воинам, покоряя всех чарами молодости, молодости, не знающей сомнений, уверенной в успехе начатого дела.

– Я, Деметрий, сын Антигона, отваживаюсь на эту решающую битву – ведь чем сильнее неприятель, тем прекрасней победа! Птолемей, и Селевк – знаменитые полководцы, любимые военачальники Александра Великого. Что ж, тем прекраснее для меня, ведущего вас на трудную битву, слава одержать над ними свою первую победу, Отсиживаются в кустах и выжидают только трусы. Солдаты! Знайте – все трофеи от битвы будут принадлежать вам, а чтобы добыча была равна вашей храбрости, я увеличу её щедрыми подарками.

Громкие крики восторга были ответом Деметрию.

– Дерзай! Зевс любит смелых!

– Будь достоин великого Александра!

– Веди нас в битву!

Воины были исполнены энтузиазма перед юным полководцем. Перед ними как будто снова восстала доблестная фигура Александра и его бесстрашие, и его величие. Деметрий был любимцем воинов. Во всем дурном обвиняли его отца, а от него ожидали только самого лучшего. Антигон был стариком и торопился надеть на свою голову царскую диадему. Если это случится, рассуждали воины, Деметрий унаследует царский трон, от него будет зависеть будущее. И все воины единодушно желали ему воинской удачи.

Равный по красоте Ахиллу, в полном цвете молодости, в царском воинском облачении, со словами одобрения для каждого воина, с лицом, горящим воинственностью и надеждой на победу, со смело обращенным на неприятеля взором – таким выступал Деметрий во главе своих войск на поле битвы с легендарным Птолемеем.

И проиграл свое первое сражение.

Это был страшный бой, ни один не отступал. Полководцы с одной и другой стороны были в самой гуще схватки, их слова, их примеры творили чудеса храбрости. Желая дать решительный поворот склонявшемуся то на ту, то на другую сторону сражению, Деметрий отдал приказ двинуть в атаку слонов, которых у него было значительно больше, чем у противника.

Исполинские животные бросились вперед, сотрясая землю. Но внезапно начали останавливаться один за другим с ревом боли и ярости, наступая мягкими ступнями на острые железные наконечники. Многие из слонов попадали на землю, другие метались в толпе, создавая панику в рядах Деметрия, который тщетно старался не останавливать сражения. Большая часть его воинов обратилась в бегство. Юный полководец вынужден был отступить. Потери его были громадны – войско было почти уничтожено, а оставшиеся в живых захвачены в плен.

Среди пленных был один из лучших военачальников Деметрия Андроник. Когда Андроника ввели в шатер Птолемея, он был уверен, что eго казнят на месте, но его любезно пригласили занять место за столом победителей со словами:

– Счастливая звезда привела к нам знаменитого военачальника. Забудь о постигшем вас несчастье, выпей вина, отдохни и отправляйся к своим. Передай Деметрию, что он сражался талантливо и мужественно. Пусть не отчаивается. Его жизнь полководца только начинается.

Первое поражение нисколько не лишило Деметрия присутствия духа; оно явилось для него только уроком: на место безумной отваге пришли серьезные, продуманные решения.

Вскоре Деметрий создал в Киликии новое хорошо обученное войско и, почувствовав себя достаточно уверенным в победе, двинулся в поход против Сирии. Получив сообщение о его выступлении, Птолемей послал в Оронту значительное войско под предводительством одного из самых опытных соратников македонянина Килла, чтобы преподать еще один урок самонадеянному юнцу.

Килл находился на расстоянии одного дня пути от Деметрия, когда тот узнал, что египетское войско остановилось на отдых и лагерь плохо охраняется. Мгновенно оценив ситуацию, Деметрий решил напасть на лагерь.

Он немедленно двинулся вперед и после быстрого продолжавшегося всю ночь перехода с рассветом стоял вблизи неприятельского лагеря. Немногочисленные часовые были без труда перебиты. Прежде чем неприятель успел проснуться, лагерь был взят приступом и занят. Килл без боя сдался в плен со всем своим войском. Деметрий захватил богатую добычу и восполнил потери, понесенные им недавно при Газе.

Более всего Деметрий радовался тому, что теперь смог воздать должное Лагиду за щедрые дары после своего первого поражения. Юный победитель послал Килла и других плененных военачальников с богатыми дарами к Птолемею, прося его принять щедрые приношения в знак благодарности и уважения.

Эту победу Деметрия Птолемей считал недостойной истинного полководца, чей талант должен проверяться в открытом сражении, а не в коварном воровском набеге под покровом ночи. Принимая дары, Птолемей невольно подумал о том, что, к сожалению, Деметрий Полиоркет бесславно закончит свои дни.

И вот они снова через несколько лет встретились. На этот раз – на Кипрской войне, развязанной Антигеном.

Деметрий одержал блестящую победу…

Кровавый шар солнца утонул в море. Тяжкие воспоминания недавних событий острой болью отозвались в сердце Птолемея.

Из далекого Египта Птолемей зорко следил за Деметрием Полиоркетом, талантливым юношей, который своим бесстрашием и изобретательностью напоминал ему Александра и вызывал невольную симпатию, а новыми изобретениями в постройке кораблей и устройстве осадных машин вознес военное и кораблестроительное искусство на невиданную до сих пор высоту.

В один из солнечных дней Птолемей вместе с молодой женой Вереникой в окружении детей: юных Птолемея и Птолемиады, детей Эвридики, маленькой Арсинои и только начинающего ходить Птолемея-младшего, детей Вереники – прогуливались по парку строящегося дворца в Брухейоне. Это был новый дворец, который он строил в Александрии и который своим великолепием должен был превзойти все дворцы мира, которые он знал.

Александрия была детищем Птолемея, его любимым городом. После всех битв он рвался сюда, чтобы строить и строить.

Строительство дворца подходило к концу. В парке уже пели струи фонтанов, возвышались великолепные греческие статуи, с любовью подобранные скульптором Бриаксием, приглашенным им из Афин, радовали взор боскеты из акаций и диких смоковниц, в вырытых бассейнах цвели дикие лотосы.

Дети запустили в один из бассейнов маленькие лодочки с разноцветными парусами и весело бегали за ними. Глядя на крошечные лодочки, Птолемей невольно вспомнил своего первенца Леонтиска, сына Таиды, которому он доверил командование на одном из кораблей своего флота. Леонтиск, подобно своему кумиру Неарху, мечтал стать флотоводцем.

У Птолемея было как никогда легко на душе. Наконец-то долгая бесконечная война между диадохами, кажется, сменилась миром. И в этот благодатнейший момент его жизни гонец принес тайное послание с Кипра от стратега Менелая, родного брата Птолемея.

Менелай сообщал о тайных переговорах царя Кипра Никокла с Антигоном. Опасаясь потерять свою власть над этим островом, Птолемей поспешил уничтожить опасность в самом зародыше.

Вскоре воины Птолемея окружили царский дворец на Кипре. Высокие конские хвосты на шлемах покачивались на ветру, у воинов, стоящих вплотную друг к другу неприступной стеной, был в левой руке щит, обитый бронзой, а тонкие, острые копья угрожающе поднимались высоко в небо.

Военачальник Аргей объявил царю Никоклу, что Птолемей приказывает ему лишить себя жизни. Вскоре царь и его братья, потеряв всякую надежду на спасение, пронзили себя кинжалами.

Царица Аксиофея, узнав о смерти мужа, бросилась в покои дочерей со словами:

– Теперь я знаю, почему все звери и птицы в ужасе разбегаются при появлении человека. Более жить не стоит. Кровожадная жестокость египетского сатрапа несет нам всем только одно – скорую смерть.

Заколов всех своих дочерей, чтобы их молодые тела не достались на растерзание врагам, Аксиофея вместе со своими сыновьями и рабами поднялась на крышу дома, перед которым внизу собрался народ. Вскоре начался пожар. Многие бросились в огонь. Аксиофея нанесла себе кинжалом смертельную рану и уже умирающая бросилась в пламя. Таков был конец царского дома кипрского царя Никокла, посмевшего нарушить договор с Птолемеем и вступить в переговоры с Антигоном, стремящимся с сыном Деметрием основать собственное государство в Малой Азии.

Так началась жесточайшая схватка с ненавистным Антигоном, а ведь при жизни Александра они вместе сражались бок о бок.

Всматриваясь в морские дали, Птолемей вдруг ощутил, что время играет с ним подобно хитрой юркой речной змее. То она тут всплывет, то там! Всегда ускользает сквозь пальцы, когда пытаешься её схватить. Иногда, когда он вновь и вновь пытался восстановить какое-нибудь событие, один день мог растянуться и показаться длинным годом, а долгие пять лет сжаться до быстро промелькнувшего короткого вечера.

Кровавые события во дворце царя Никокла будоражили его душу до сих нор, подобно ране, полученной во время битвы, от которой человек до конца своих дней остается калекой. Сколько таких жестоких событий было в его жизни! А в последние годи из-за ненавистного Антигона, стремящемуся прибрать к своим жадным старческим рукам весь мир, задумавшего соединить под своей властью неумолимо рушащееся царство Александра, большую часть которого он уже покорил. П против него упорно сражались пять объединившихся властителей: Македонии, Фракии, Малой Азии, Вавилона и Египта. Противники Антигона было весьма могущественны, особенно Птолемей, самый опасный из его врагов. В руках Птолемея было главное преимущество – финикийский флот, господствующий на море.

А теперь?.. Теперь от этого могущественного флота осталось всего лишь несколько триер.

– Все иметь и все потерять! И из-за кого? Из-за этого выскочки Деметрия, – с горечью подумал Птолемей, но тут же другая мысль завладела им. – Соратники Александра не имеют права сдаваться!..

Птолемей заставил себя успокоиться и тщательно осмыслить причину своего поражения при Саламине.

Деметрий – его заклятый враг! Сильный и хитрый, умный и жестокий! Но и к нему он подберет ключи, найдет его Ахиллесову пяту!

Из диадохов и их сыновей, эпигонов, только Деметрий являлся ярчайшим символом своего сложного и яростного времени. Все противоречия македонской, восточной и греческой жизни соединились в нем. Энергия и му жество воина, чарующая и остроумная гибкость эллинского ума и чувственность восточного вельможи – все это одновременно жило в нем. Его безумная отвага жаждала приключений, разгула, грандиозных планов. Он любил всё необычное, быстро меняющееся. Было лишь одно прочное чувство в его сердце – Антигона, своего отца, по-прежнему любил он также горячо, как и в детстве. Всё остальное, даже прекраснейшие из женщин, овладевало им только на мгновение и быстро становилось безразличным.

Деметрий несся по свету, как метеор, вызывая всеобщее изумление. Его постоянно обуревали новые желания, он постоянно искал новые опасности, где все ставилось на карту. Покой был для него невыносим, как и для Александра Великого.

Александр!.. Сердце Птолемея невольно сжалось от незаживающей раны, невосполнимой потери брата, друга, великого царя. Он часто сравнивал Александра и Деметрия. И только сейчас, в минуту крайней тревоги за судьбу свершений Александра, Птолемей понял, что деяния Деметрия и его жизнь в ближайшее время потерпят полный крах. Он разгадал, что главное в жизни Деметрия – постоянные наслаждения, что он не знает прекрасного и глубокого чувства дружбы, которое знал и высоко ценил Александр; его жизнью не руководит великая идея создания единого, мощного государства без границ, которая была целью жизни Александра. Все его победы случайны, его личное «я» для него важней всего.

Птолемей с облегчением вздохнул, с наслаждением втянул в себя свежий морской воздух. Несмотря на разницу с Деметрием в возрасте почти в тридцать лет, он снова почувствовал себя молодым и полным сил. Он был уверен, что найдет путь, чтобы победить дерзкого выскочку.

Наступила ночь. Птолемей любил её мудрую тишину, которая успокаивала и помогала находить ответы на мучившие его вопросы. Он по-прежнему стоял на палубе триеры, глядя на море. Внезапно мерные ритмичные всплески весел перешли в душераздирающие крики его погибших и израненных при Саламине воинов. Все эти бесконечно долгие дни после проигранного сражения он пытался заглушить в своей памяти эти стоны отчаяния, но они неотступно преследовали его.

Коварен и умен был Антигон. Он опередил Птолемея, – нанес удар первым. Недавняя трагическая участь кипрского царя Никокла вызвала ярость Антигона. И Одноглазый бросил Птолемею вызов. Освободив Афины от власти Кассандра, союзника Птолемея, Антигон прервал на время освобождение Греции, чтобы предупредить вторжение Лагида в Малую Азию. Если внезапный удар против Птолемея, подтягивающего к Кипру сильную армию и флот, удастся, рассудил хитроумный Антигон, как удался удар против Кассандра в Афинах, то ненавистное содружество будет полностью парализовано.

Флот и войско Деметрия устремились к Кипру. Свой новый поход возмужавший полководец начал выполнять с присущей ему неукротимой энергией. Многовесельные военные корабли, всевозможные суда для переправы войска, плоскодонные лодки будто стая больших медленных птиц приближались к острову.

Но самое главное, на кораблях везли ремесленников, строевой лес и материалы для постройки осадных машин, невиданных до этого во всем мире. Деметрий радовался, что наконец-то проявит свой изумительный талант изобретателя и строителя страшных разрушительных сооружений. Он знал, что в этом ему нет равных и был уверен, что победит. На всем пути Деметрий нигде не встретил египетского флота и благополучно высадился на северо-восточном берегу.

Зимние ветры задували в палатки. Днем и ночью на берегу горели костры. Деметрий торопился опередить Птолемея и немедленно приступить к штурму Саламина, самого важного города на южном берегу острова, где находился стратег Менелай, сводный брат Птолемея, который уже стянул к городу все гарнизоны кипрских городов.

Часть кораблей была спущена на берег, оставшиеся на море должны были защищать берега. Со всем своим сухопутным войском Деметрий двинулся через горы к Саламину.

Загрохотали колесами деревянные сооружения с таранами и баллистами-самострелами, которые будут метать во вражеский лагерь камни и дротики, зажигательные и простые стрелы. Но самое главное смертоносное оружие, которое обеспечит славу и победу Деметрию, будут собирать у стен Саламина.

Зимний месяц гамелион был в этом году суровым. Пронизывающий до костей ветер, дожди со снегом, скользкие горные тропы – ничто не могло остановить Деметрия… Он скорым маршем вел свое войско. На похудевшем, осунувшемся лице с жестким очертанием рта отпечаталось выражение твердой решимости. В прозрачных, как у рыси, готовящейся к прыжку на свою жертву, глазах отражалось стремление ни перед чем и ни перед кем не останавливающегося хищника, способного все смести и всех уничтожить в кровавой схватке на своем пути. В его голосе появился повелительный тон, его распоряжениям никто не смел прекословить.

В десяти стадиях от него их поджидал Менелай с двенадцатью тысячами гоплитов и тремя илами.

Началось сражение. Засверкали копья, зазвенели мечи, тучами полетели глухо гудящие стрелы и дротики.

Воины Деметрия и воины Менелая дрались с отвагой и мужеством, на какое только были способны, но на этот раз удача сопутствовала Деметрию.

Египетские войска были опрокинуты, большая часть во главе с Менелаем бежала и успела скрыться за стенами Саламина.

Уставшие в битве воины окружили Деметрия. Жестокое торжество победы светилось в их глазах. Деметрий с наслаждением вслушивался в их речи, полные восхищения, признания, похвалы.

Вечером войско победителей отдыхало у костров. Деметрий отпраздновал победу обильным и шумным пиром. И вскоре собранный и деловитый, он сидел в своем походном шатре со своими полководцами и обсуждал дальнейшие планы военных действий. Деметрий не собирался отдыхать, у него не было времени на передышку – пришла пора брать штурмом Саламин.

Утром Деметрию донесли, что задолго до восхода солнца несколько боевых кораблей отплыли в сторону Египта. Теперь жди оттуда подмогу. Медлить было равносильно смерти.

На военном совете Деметрий приказал немедленно начать строительство гелеополиды – «осаждателя городов».

– Мы отрезаны от своих, поэтому должны рассчитывать только на собственные силы. Помощи ждать неоткуда. На длительную осаду тоже нельзя надеяться. Продовольствия хватит самое большее на три месяца. Запомните!.. Мы должны превзойти всех в мире в приемах штурма городов!

Все мгновенно пришло в движение. В невиданно короткие сроки было собрано исполинское сооружение в семьдесят пять футов шириной с каждой стороны и в сто пятьдесят футов высоты. Это устрашающее здание, напоминавшее неприступную башню, стояло на четырех массивных колесах и было разделено на девять этажей, сообщавшихся между собой лестницами. В нижних этажах были помещены мощные метательные машины, из которых запускались камни в шесть талантов весом, в средних – самые большие катапульты, в верхних – множество мелких метательных орудий. Для большей прочности стены башни были скреплены железными болтами и снаружи обиты железными листами. К верхним этажам были пристроены подвижные откидные мосты. На самом верху, на плоской крыше разместили стенобитные орудия. Два исполинских тарана, расположенных сбоку под навесами, должны были действовать одновременно со всеми орудиями башни. Ее разрушительное действие по замыслу Деметрия должно было превзойти мощь многотысячной армии. Деметрий сам руководил строительством гелеополиды.

Между тем не дремал и Менелай, готовясь к отражению штурма города. Жители Саламина окружили город высоким и плотным палисадом, окопали рвами, бойницы и башни стен вооружили метательными орудиями, около которых постоянно дежурили испытанные в боях воины. В Александрию были срочно посланы гонцы просить помощи. В гавани города стояли на страже шестьдесят кораблей, делавших для неприятеля доступ к Саламину и нападение со стороны моря невозможным.

Гнев затуманил Деметрию глаза, едва он узнал подробности о действиях Меиелая. Получив счастливые жертвенные знамения, Деметрий приказал срочно перевезти башню к стенам города. Зловеще протрубили военные трубы. Войско тронулось к стенам города вслед за устрашающим врагов сооружением.

Воины Менелая приготовились к бою.

Разрушительная сила злого гения не заставила долго ждать, – скоро град стрел и камней очистил бойницы и башни от защитников, а тараны расшатали мощные стены.

Осажденные тоже воздвигли внутри различные метательные машины и бились с неменьшей отвагой и успехом.

Так прошло несколько дней. С обеих сторон было ранено и убито множество воинов.

Наконец осаждающим удалось пробить своими таранами брешь. Они попытались ворваться через неё в город. Завязалась беспощадная борьба на развалинах стен. Сначала метали друг в друга дротиками. Потом стали рубиться мечами. Дрались упорно, неистово. Никто не собирался отступать. Раненые и с той и с другой стороны валились под ноги сражающимся.

В городе в голос заплакали женщины. Схватив детей, они побежали в храмы под защиту богов. Там, припав к алтарям, женщины умоляли всемогущих богов спасти их город, их детей, их мужей и отцов, их жизнь и свободу!

Наступившая ночь вынудила Деметрия отдать приказ к отступлению.

Менелай срочно собрал всех военачальников.

– Утром нам не удастся удержать город в своих руках. Надо немедленно найти выход.

– Закрыть брешь и воздвигнуть новые укрепления за ночь невозможно, – в сердцах зароптали военачальники.

– Приказываю всем жителям срочно собирать сухое дерево.

В полночь под неприятельские машины были подложены сухие поленья, со стен полетели густым градом пылающие стрелы, горящие факелы.

Огонь немедленно охватил самые исполинскую бащню.

Тщетно осаждающие пытались потушить огонь.

Пламя проникло наверх смертоносной башни. Спасение было невозможно. Сгорели все стенобитные машины. Множество людей поплатилось жизнью. Неимоверные труды Деметрия по сооружению все сметающего на своем пути исполина оказались на первый раз напрасными.

Но Деметрий не был бы Деметрием Полиоркетом, разрушителем и покорителем городов, если бы поражение не вдохнуло в него новые силы, и мысль его не заработала с новой энергией.

Обид и поражений Деметрий Полиоркет не прощал никому!..

Теперь всё свое внимание Деметрий сосредоточил на флоте. Таких кораблей, как у него, у Птолемея не было, хотя флот Лагида намного превосходил его численностью.

Узнав о битве при Саламине, Птолемей без промедления выступил в поход и вскоре его флотилия пристала к берегу на юго-западной стороне острова.

Птолемей не сомневался в победе – его боевые силы значительно превосходили неприятельские, кроме того, армии и флоту Деметрия с тыла угрожали гарнизоны Менелая.

Встав на якорь, Птолемей сразу же отправил гонцов к Деметрию с требованием покинуть берега Кипра, или вся армия и флот противника будут немедленно уничтожены.

Провожая взглядом удаляющуюся с гонцами лодку, Птолемей с палубы своей триеры увидел далеко вдали знаменитую трискайдеру Деметрия, самое большое и роскошное судно в мире, построенное афинскими мастерами для своего молодого кумира. Деметрий сделал этот корабль-дворец своей резиденцией и редко расставался с ним. Исполинские размеры корабля впечатляли. Птолемей разглядел, что вдоль высокого борта протянулась неприступная зубчатая стена. Очевидцы рассказывали, что за стеной стоят мощные метательные снаряды. Такие же снаряды в виде пращей были прикреплены и к мачтам. Снаружи всё судно было обито железными остриями и крючьями для абордажа.

– Неприступный, как крепость, – подумал Птолемей. – Трудно будет схватить Деметрия и его сподвижников.

Он позавидовал талантливому изобретателю этого чуда кораблестроения. Кассандр говорил, что Деметрий сам делает чертежи и принимает участие в строительстве кораблей и осадных машин.

– Если бы этот талант служил на благо людям, а не на уничтожение своих же. 0, всемогущий Зевс, когда закончатся эти междоусобные распри?

К заходу солнца вернулись гонцы и передали Птолемею дерзкий ответ Деметрия: он позволит Птолемею со всем своим флотом беспрепятственно покинуть остров, если Птолемей немедленно прикажет Менелаю добровольно сдать Саламин.

Едва дослушав непочтительный ответ, разгневанный Птолемей отправил тайных гонцов к Менелаю с приказанием срочно направить к нему все корабли, находящиеся в гавани Саламина, а их было не менее шестидесяти. Одним ударом Птолемей рассчитывал освободить от осади Саламин, возвратить Кипр и закончить войну.

Как самонадеян был он в тот миг!.. Как привык, благодаря не знающему поражения в битвах Александру, к победам!.. И из-за своей уверенности и недальновидности проиграл войну…

Деметрий же на этот раз был настороже и заранее просчитал все действия мудрого противника. Близкие к Деметрию люди не верили, что он смертный, что существует что-нибудь такое, чего бы Деметрий не смог, если б захотел. А главным желанием Деметрия всегда была победа над любым препятствием.

Проводив гонцов Птолемея, Деметрий созвал в своей каюте военный совет. Роскошь каюты поражала воображение даже у искушенных: мозаичные полы, потолки из кипариса, двери – из слоновой кости.

Деметрий любил роскошь и даже в походах не отказывался от удобств, дарованными ему богами.

С высоты трона он приказал своему наварху:

– Антисфен, немедленно закрой десятью пентирами узкий проход в гавань. Прегради выход из нее кораблям Менелая и и держись там во что бы то ни стало. Если египтяне найдут какую-нибудь тайную лазейку, мы все поплатимся головой. Я не сомневаюсь: боги даруют мне победу!..

Аристодему Милетскому, самому верному из своих сподвижников, Деметрий повелел:

– Всю конницу поставь вдоль берега на юго-западной стороне города. Если во время сражения корабли подойдут к берегу и воины будут искать спасения вплавь, выручать из беды только своих. Неприятеля, Аристодем, уничтожать безжалостно, только здоровых и сильных брать в плен.

После военного совета все разошлись по свои корабли. Под покровом ночи пентиры дерзко стали на якорь перед входом в гавань Саламина.

Деметрий был готов к морскому сражению. На этот раз он опередил Птолемея.

Едва забрезжил рассвет, на юго-западе показался флот египтян, считавшийся самым испытанным и лучшим. До сих пор никто не решался встретиться с ним в открытом бою. Тем нетерпеливее Деметрий ожидал начала сражения.

Как только Деметрий завидел флот доблестного Птолемея, он в боевом порядке приказал двинуться ему навстречу. На левом крыле было сосредоточено семь финикийских семипалубных кораблей и тридцать афинских триер под командованием триерарха Мидия. За ними следовали десять шестипалубных и десять пятипалубных кораблей. Центр флотилии составляли менее крупные триеры.

При первых утренних лучах солнца перед Птолемеем предстал неприятельский флот уже выстроенный и готовый к бою. У Птолемея не было ни семи, ни шестипалубных кораблей, как у Деметрия. И все же Птолемей не сомневался, что пробьет неприятельскую линию, отрежет противника от берега и быстро достигнет гавани Саламина, где соединится с флотом Менелая.

Вскоре оба флота выстроились друг перед другом.

Полководцы, стоя на палубах своих кораблей, с тревогой ожидали начала морского сражения. Один немало озабоченный многочисленной флотилией противника, а другой – исполинскими размерами неприятельских кораблей. На карту была поставлена не только воинская честь каждого, молодого и умудренного в битвах, но и обладание Кипром, Сирией и дальнейшей судьбой царства Александра.

Мгновенно оценив обстановку, Деметрий решил нанести главный удар на слабое правое крыло флота противника и выбросить его на берег на растерзание всадников.

Мешкать было некогда. Промедление грозило поражением. После молитв, обращенных к Зевсу и Посейдону, которые громкими голосами дружно повторяли воины на всех кораблях, Деметрий первым поднял золотой щит – сигнал к началу битвы. Сигнал к битве вслед за ним подал и Птолемей.

На всех палубах зазвучали трубы. Войска дружно издали боевой клич. Весла с обеих сторон одновременно пришли в движение. Келевсты задали стремительный ритм гребцам. Вспенилось море около быстро несущихся триер, пентир и гептир, острые носы которых нацелились на неприятельские корабли.

Громче и громче насвистывали такт для гребцов келевсты, образуя мощный хор, летящий скораблей над морскими просторами.

Когда корабли приблизились друг к другу для абордажа, воины стояли на коленях вдоль бортов с выдвинутыми вперед копьями. Мгновенно с обеих сторон полетело несметное множество дротиков.

Стремительно подойдя к правому крылу неприятеля, мощная семипалубная гептира со страшной силой врезалась в финикийскую триеру египтян и сшибла все мачты. Раздался треск дерева, крики с палубы, вопли и стоны со скамей гребцов внизу. Вёсла разбились вдребезги. Море хлынуло внутрь триеры. На тонущем корабле воины Птолемея защищались из последних сил. Десятки воинов Деметрия пали под ударами дротиков.

Близость смерти удесятеряла ожесточение – спастись или умереть, другого выхода не было. Карабкающихся на борт неприятельского корабля сбрасывали в морскую пучину.

А совсем рядом, справа и слева, триеры и пентиры налетали друг на друга, с сокрушительным треском ломая неприятельские борта. Гребцы изо всех сил налегали на весла, отходили назад, чтобы нанести новый удар.

Пространство для ожесточенной борьбы стремительно сокращалось. Но в этой битве выигрывали не отвага и мужество, а случай.

Наконец Птолемей понял, что боги на этот раз даровали удачу Деметрию, и не смог сдержать бешеного гнева. Ему казалось, что он задыхается. На протяжении последних лет Деметрий постоянно дерзко вторгался в его жизнь и отрывал от любимого детища – строительства Александрии.

Корабли Деметрия опрокидывали неприятельский флот. Море стонало под тяжестью пентир, а ветер уставал их двигать. Окончательно уничтожив правое крыло, они яростно накинулись на центр флота Птолемея. На глазах Птолемея одна из пентир таранами разбивала юркую подвижную триеру.

– Леонтиск! – в ужасе воскликнул Птолемей. – Там же Леонтиск!..

Но сын не мог услышать отца…

Середина боевой линии египтян стремительно разрушалась. В ход шли даже обломки весел.

Битва окрыляла Деметрия. Он стоял лицом к неприятелю на верхней палубе своей гептиры, всё время находясь в центре сражения. Стрелы и камни летели в него, но молодой, не ведающий страха полководец отражал их щитом или ловко уклонялся от них. Многие из оруженосцев, сражающихся около него, пали. На смену тут же заступили другие, отважно защищающие своего кумира. Смелость Деметрия воодушевляла воинов.

Внезапно встретившись взглядом с сыном Птолемея, раненым в плечо, но продолжающим отбиваться из последних сил от метких ударов нападающих, восхитившись его юной красотой и бесстрашием, Деметрий приказал взять живым и доставить к нему сына Птолемея..

Леонтиск пытался прыгнуть в море и найти смерть в царстве Посейдона, но его опередили. Едва героя подняли на палубу гептиры, триера, которой командовал Леонтиск, затонула у него на глазах. Юный триерарх напрасно пытался сдерживаться, – предательские слезы невольно катились по его лицу.

В это время Птолемей с не меньшей отвагой сражался против правого крыла Деметрия, потопив немало кораблей. Увидев же, что правое крыло и центр его собственной линии совершенно разбиты, рассеяны и все потеряно, он поспешил спасти то, что можно было спасти, – всего лишь несколько кораблей своего еще вчера могущественного флота.

С самого начала битвы правитель Саламина Менелай приказал выступить в море своим шестидесяти кораблям. Наткнувшись на десять неприятельских пентир, закрывших выход из устья гавани, победив их после упорного сопротивления и вынудив отступить, флотилия под командованием Менелая направилась на юго-запад для соединения с флотом Птолемея. Но они явились слишком поздно. Птолемей бежал в Египет. Флот Менелая перешел на сторону Деметрия, победителя в Кипрской войне.

С громадной добычей, с захваченной в плен флотилией египтян Деметрий с триумфом возвращался в гавани Кипра. Но самым ценным сокровищем стала для Деметрия гетера Ламия, покорившая его сердце с первого взгляда.

Казалось, само дневное светило выразило сочувствие побежденным. Солнце закрылось тяжелыми серыми тучами и седые волны запенились на возмущенной глади.

На немногих уцелевших триерах Птолемея скамьи гребцов и весла были разбиты, полумертвые от усталости и ран люди, подобранные с обломков тонувших кораблей, вповалку лежали на палубах.

Птолемей сидел, опустив голову на руки и уставившись в палубу, точно обезумев. Он… Птолемей! Храбрейший из воинов, гроза врагов, бессильно опустил руки. Птолемей, герой, презирающий тысячи опасностей, бежал! Почему, почему? Он поднял глаза и наткнулся на взгляд одного из раненых воинов, глаза синие-синие, он смотрел на прославленного полководца с ненавистью. Птолемей понял, что сейчас этот юноша ненавидит каждого, у кого есть обе руки, кто может еще спастись.

– Морское сражение проиграно по моей вине, – снова и снова укорял себя Птолемей. – Я не дооценил врага. А этот молодой лев уже набрал силу!..

Из всех пороков ему, Птолемею, наиболее чужда была трусость. Нет, тысячу раз нет!.. Скорее огонь и вода уживутся вместе, чем трусость и Птолемей!

Из задумчивости Птолемея вывел спокойный голос жреца Тимофея. – Он стоял перед Птолемеем, скрестив руки на груди. Взор его был устремлен в морские просторы:

– Запомни, могущественный Птолемей!.. Серапис будет отныне покровительствовать тебе, и земля Египта окажется благоприятной для тебя и твоих потомков. Главное: терпеливо жди своего нового звездного часа и повинуйся судьбе! Запомни, тебе предначертан путь не менее славный, чем Александру Великому!

Глава втораяВозвращение в Египет

Серый предрассветный полумрак весеннего утра лежал над спящей Александрией, городом Александра, где великий полководец нашел свой последний приют. На улицах и в гавани в эти ранние часы царила тишина. Но вот световой ореол коснулся крыш и осветил воздвигнутые в городе и у входа во дворец в Брухейоне триумфальные арки, которые рабы закончили к рассвету. Арки были богато украшены поздравительными надписями и гирляндами цветов. Города с нетерпением ждал возвращения доблестного Птолемея и всех героев с Кипрской войны. К торжественной встрече тщательно подготовились – никто не сомневался в победе.

Свежий утренний ветер коснулся легких занавесок и впустил в покои Вереники солнечные лучи. Вереника беспокойно заворочалась на великолепном ложе, затем вдруг резко отбросила покрывало, закинула обе руки за голову, прогнулась, как кошка, чувственно потянулась. Наконец открыла глаза и прищурилась, встречая новый день.

Голубые лотосы свешивались из чаши на столике около ее ложа. Рядом с чашей стояли серебряные флаконы и горшочки с помадой. Взгляд Вереники сонно скользнул по сундукам с одеждой. На одном из кресел лежал хитон из тонкого, как паутина, полотна. Золотые сандалии, брошенные одна на другую, валялись на полированном полу. Затем ее глаза вновь поднялись к полосе утреннего неба, прорезанной изящными колоннами. В бездонном синем пространстве медленно кружила белоснежная чайка.

Дрожь нетерпения пробежала по телу Вереники. Обхватив руками колени, она прижала их к груди. Сегодня возвращается Птолемей!.. Она встретит его с детьми, своими детьми, – шестилетней Арсиноей и трехлетним Птолемеем. Детей Птолемея от предыдущего брака с Эвридикой, – Птолемея и Птолемиаду, – она брать с собой не будет. Они уже почти взрослые. Если захотят, доберутся до гавани сами.

Эвридика, дочь Антипатра, ее родного дяди, совсем рано сошла в царства Аида, оставив Птолемею двоих детей.

И вот они уже более семи лет вместе!

Вереника впервые увидела Птолемея в доме своего отчима Лага, когда Птолемей приехал в Македо нию навестить после длительной разлуки мужа своей умершей матери, который его воспитывал. Лаг любил Птолемея, как родного сына, и часто рассказывал дочери о его блистательных походах.

Птолемей недавно потерял Эвридику, а муж юной Вереники Филипп преждевременно погиб в меж-доусобной бойне, которая началась сразу же после смерти Александра.

Сердце пятидесятилетнего воина еще раз раскрылось для страсти. Их, столь различную годами пару, соединила не столько плотская любовь, сколько внутреннее родство душ. В объятиях Птолемея она почувствовала себя царицей. Высшее мужество встретилось с совершенством женственности. Вереника давно уже следила, затаив дыхание, за полетом этого орла, стремительно обгонявшего всех диадохов, даже ее дядю Антипатра.

Внезапно в луч света влетела пчела и принялась жужжать около цветов лотоса. Вот бы маленькому Птолемею посмотреть на нее, подумала Вереника. Она улыбнулась, вспомнив, как сын на днях восхищался игрушечной триерой. Вереника живо представила его подвижное личико, детский локон, с которого всегда капала вода после купания в бассейне. Маленький Птолемей!.. Он так похож на своего отца!.. Сегодня Птолемей вернется!.. И во дворце снова начнутся пиры. Птолемей любил развлекаться, умел веселиться. А через несколько дней они обязательно вместе с детьми отправятся на речную прогулку по Нилу.

Вереника следила за полетом пчелы, пока та не растворилась в небесной синеве, улетев, наверное, в свой улей. Она слышала, что у пчел есть царицы. Царица?.. Как она с детства мечтала стать царицей!..

Она встала, завернулась в кусок чистого полотна и ударила в гонг.

В покои тут же вошли прислужницы. Здесь, в Египте, Вереника жила как настоящая царица, хотя еще в действительности не была, ею. Пока не была…

Прислужницы засуетились вокруг своей повелительницы. Сначала они отвели ее в ванну, затем умастили благовониями, хранящимися в хрупких сосудах и коробочках.

В свои двадцать семь лет Вереника сохранила всю прелесть юности. Она была в полном рассвете своей женской красоты. Ее пронзительные карие глаза смотрели на окружающих спокойно и ясно, хотя в душе постоянно бурлили поистине македонские страсти. Когда она смеялась, глаза сияли, а на щеках появлялись ямочки, которые приводили в восхищение каждого.

Юная очаровательная египтянка Нофрет, невольно залюбовавшись своей госпожой, поднесла к ней легкий поднос с туфельками: босоножки – подошва с дужкой и ремнем, изысканные, шитые бисером сандалии, но она предпочла туфли на каблуках с пряжками в форме разных таинственных знаков, усеянных разноцветным жемчугом. Гречанка Стратоника, хранительница одежд, подала платье из пропитанной запахом весенних цветов тонкой ткани, настолько тонкой, что, прикрыв ею папирус, можно было легко прочесть нанесенные на нем письмена. Вместо пояса Вереника пользовалась широкими длинными лентами. Маленькие девочки, дочери прислужниц, стояли поодаль и держали в руках разноцветные ленты и веера. А за девочками стояли три невольницы, привезенные в подарок Селевком из Вавилона. Одна принесла ларец из слоновой кости с драгоценностями из Индии, которые Вереника одевала в особо торжественных случаях, другая – шкатулку с булавками, заколками и гребнями, третья держала в руках длинный и легкий гиматий, полупрозрачный, со множеством складок.

Как только Вереника была одета, раздался легкий стук в дверь.

– Входи, входи, – нетерпеливо произнесла она. – Ты не должна стучать, когда я тебя призываю к себе. Поставь поднос…

Она вдруг умолкла. В комнату вошел Филокл, ближайший сподвижник Птолемея, оставленный им в городе для поддержания порядка. Лицо военачальника было сумрачным. Он жестом показал, что хочет остаться с ней наедине. Когда все удалились, Вереника бросила на Филокла нетерпеливый взгляд:

– Ну садись, садись. Что привело тебя сюда в этот ранний час?

Филокл молчал, казалось, собирался с силами, чтобы сообщить ей что-то очень важное. Она пристальней вгляделась в выражение его лица. Оно было сумрачным.

– Что-нибудь серьезное? В городе беспорядки?

И вдруг ее осенило:

– Дурные вести о флоте?

Он не ответил, но утвердительно кивнул головой.

– Да не молчи же, рассказывай! – с беспокойством и нетерпением проговорила Вереника.

Филокл заговорил вполголоса тоном, выдававшим внутреннее волнение.

– Об этом еще не следует говорить… Впрочем, ничего известного наверняка… Это трудно было предположить… Этого просто не могло случиться… И всё-таки…

– О, всемогущая Афина! Птолемей жив?

– Да, слава богам, он жив и скоро ты его увидишь…

Вереника с облегчением вздохнула. Она с волнением и тревогой ждала известий об исходе сражения. Еще совсем недавно она не сомневалась в счастливом окончании войны, в непременной победе Птолемея, который обещал вернуться именно сегодня.

– Не томи, рассказывай!..

Но Филокл не торопился, обдумывал каждое слово:

– Ты умеешь молчать… На тебя можно положиться… Смотри никому ни слова, никому!..

Он заметил, как она вздрогнула и прижала к губам веер из страусовых перьев, давая согласие на молчание.

– Вчера вечером в город из пограничной крепости Пелузия прибыл вольноотпущенник Селевка. В Пелузий накануне прибыли корабли и сообщили дурные вести.

– Какие дурные вести? – сердце Вереники учащенно забилось.

– Флот Птолемея разбит. Деметрий одержал победу. Птолемею удалось бежать и спасти лишь несколько военных кораблей. Война проиграна. По-видимому, это сообщение верно…

– Нет, нет… Я не хочу в это верить… Этот вольноотпущенник узнал всё из вторых уст… Что значат подобные сплетни?.. Наконец, если даже морское сражение действительно проиграно, то есть еще сильная армия на суше… Птолемея поддержат и Селевк, и Кассандр, и Лисимах…

Филокл был восхищен словами Вереники и невольно залюбовался ею. Эта женщина умела привлекать к себе сердца мужчин. И он поспешил её заверить:

– Друзья, приобретенные в счастье, остаются друзьями и в бедствии…

И, немного подумав, добавил:

– Необходимо поддержать в народе уверенность в победе до прибытия Птолемея.

Вереника властно перебила Филокла:

– Запомните все!.. Раненый оставляет битву, чтобы ему перевязали рану. Уверена, Птолемей скоро снова наберет силы и будет готов к дальнейшей борьбе… А сейчас мы немедленно отправимся в гавань!.. Народ Александрии должен достойно встретить Птолемея!.

Яркое весеннее солнце озарило морскую поверхность, играя и переливаясь в волнах. Вероятно, в открытом море было неспокойно. Это было заметно по легкому покачиванию триер, стоявших на якоре в заливе, образованном частью берега и узкой полосой, уходящей далеко в море.

На набережной в этот солнечный день было людно. Со всех концов города сюда стекались люди, чтобы первыми узнать новости. Особенно много народа толпилось перед входом в великолепный недавно построенный храм бога Сераписа. Здесь же, рядом с храмом, соседствовали дворцы богатых македонцев и египетских вельмож, и здесь прежде всего ожидались первые новости.

Многие явились сюда с бурных ночных пирушек, с собраний мистических сект, но напряженное ожидание убивало веселость. Все были серьезны и озабочены. Кто-то вернется домой после этого похода?

Один горожанин рассказывал, что буквально вчера встретил знакомого рапсода, только что вернувшегося из плавания на торговом судне вдоль берегов Кипра. Рапсод сообщил о великой победе Птолемея. И так как человек охотно верит тому, на что надеется, известие было встречено торжествующими криками и восторгом, укрепившими веру даже у сомневающихся.

Более осторожные люди, опасающиеся неудачи, прислушивались к дурным новостям. Но они не решались высказывать свои сомнения вслух, так как один торговец, решившийся предостеречь толпу от преждевременных восторгов, был избит до полусмерти, а семеро неверующих в победу были сброшены в море и едва спаслись от смерти.

Вскоре море запестрело кораблями, принадлежавшими богатым александрийцам, которых любопытство заставило выйти в море навстречу возвращающемуся флоту.

У входа в гавань собрались знатнейшие люди города. Они с нетерпением ожидали прибытия Вереники. По лицам вельмож можно было понять, что их вера в победу Птолемея в Кипрской войне поколебалась, иначе бы они никогда не явились сюда самолично разузнавать, выспрашивать, выведывать.

Едва носилки с Вереникой были доставлены ко входу в гавань, их тут же окружили плотным кольцом. Но Вереника даже не выглянула из-за занавесок, не спустилась к любопытным, а потребовала двигаться дальше к пристани.

Филокл предусмотрительно строго-настрого приказал никого не пропускать в гавань, которая надежно охранялась со всех сторон.

Вереника, спустившись с носилок, подошла к самому берегу моря и долго всматривалась вдаль, ожидая, когда же наконец покажутся долгожданные корабли.

Ждать пришлось бесконечно долго. Корабль Птолемея первым показался вдали только к закату солнца.

– Он отплывал весь разукрашенный цветами, развернув паруса. А теперь смотри, как он поврежден, – с горечью в голосе произнес Филокл.

Вереника резко ответила:

– Скоро ему вернут прежний блеск!..

Уже стемнело, когда раздался резкий звук размыкаемых цепей у входа кораблей в гавань.

Громадный остов корабля неслышно, точно призрак, приблизился к берегу. Вскоре первый канат уже был брошен рабам, стоявшим на причале.

Корабль уже стал на якорь, но прошло немало времени, пока на мостике, перекинутом на берег, появился Птолемей.

Вереника порывисто бросилась ему навстречу. Он крепко обнял её и поцеловал.

– Как дети? – тихо спросил он.

– Здоровы!.. – был краткий ответ.

Птолемей приветствовал всех встречающих благосклонным жестом, но никому не сказал ни слова. Когда один из телохранителей распахнул перед ним дверцы носилок, он вполголоса проговорил:

– Мы пойдем пешком. После качки на корабле мне не хочется садиться в носилки.

Затем обратился к Филоклу:

– Необходимо очень многое обсудить. Срочно собери всех советников и главных военачальников. Поторопись. Через два, нет через час они должны быть в зале приемов. Принесите мне карты Малой Азии и Аттики…

Взглянув иа Веренику, которая стояла рядом, опершись на его руку и не сводя с него глаз, он с нежностью очень тихо произнес:

– Я буду считать добрым предзнаменованием, что ты в это тяжелое время отведешь меня во дворец.

– И теперь, и всегда моя жизнь принадлежит тебе, – вырвалось у нее.

Он ласково поблагодарил:

– Я знаю это.

Они направились во дворец. По дороге она спросила, неужели есть основания говорить о тяжелом времени, он перебил её, ответив:

– Не будем говорить об этом. После. Дела очень плохи, хуже некуда. Но нет! Многие были бы рады опереться в трудную минуту на верную руку.

Она с благодарностью пожала его руку, и Птолемею показалось, будто сердце его помолодело.

От выхода из гавани до ворот во дворец стояли в два ряда факелоносцы.

Птолемей в окружении особо приближенных, рядом с Вереникой шел, высоко подняв голову.

Воины под звуки труб и барабанов приветствовали его поднятием мечей.

Войдя во дворец, он быстрыми шагами направился к лестнице, которая вела в покои дочерей и сыновей.

– Где-то сейчас Леонтиск? – промелькнуло в сознании Птолемея.

Он любил сына Таиды… Тот напоминал ему доблестного Неарха. Как жаль, что Леонтиск попал в плен в первом же сражении. Неарх никогда не знал поражений во времена Александра. Как и он, Птолемей…

По дороге Вереника, чтобы отвлечь мужа от мрачных мыслей, беззаботно рассказывала ему о необыкновенных способностях маленького Птолемея, которые с каждым днем обнаруживались все яснее и яснее, сожалела, что передумала взять детей на встречу отца.

– Он так будет похож во всем на тебя, – спокойный, смелый, рассудительный. А вот Птолемей-старший слишком дерзок, излишне жесток. Не подумай, что я сужу строго о сыне Эвридики. Он весь в Антипатра, своего деда… а рыжий в дядю, Кассандра…

Птолемей рассеянно слушал жену… Вскоре они вошли в спальню детей… Глубокая тишина царила в высоком убранном мягкими коврами зале, разделенном мраморной аркой на две половины.

Отдернув полог, Птолемей залюбовался белокурой Птолемиадой. Ей скоро уже исполнится пятнадцать. Он прикоснулся губами к ее щеке. Она тут же проснулась и, нежно поцеловав его в губы, снова погрузилась в безмятежный девичий сон. Недалеко от Птолемиады спал ее родной брат, – Птолемей. Даже во сне брови его были сдвинуты, и лицо имело суровое выражение.

Вереника поспешила побыстрее отвести мужа от детей Эвридики – он должен любить только ее детей.

Подойдя к ложу трехлетнего сына, Птолемей опустился перед ним на колени и осыпал поцелуями его глаза, щеки и губы. Маленький Птолемей пробудился, обвил ручонками шею отца и залепетал что-то непонятное. Птолемей с блаженным лицом прислушивался к его лепету, пока сон снова на овладел малышом.

Птолемей мысленно молился за этого ребенка, его братьев и сестер, затем чистосердечно признался Веренике:

– Найдется ли на земле что-нибудь, чего бы я не отдал за них?

Внезапно лицо его снова омрачилось. Ему вспомнилось проигранное сражение… И Антигон!.. Этот ненасытный старик уже простирает свои скрюченные руки и к нему, чтобы присоединить Египет к своим владениям… Но этого не будет никогда!.. Никогда!..

«Головы моих детей будут увенчаны царскими диадемами», – решил он и снова наклонился над трехлетним сыном, который, наверное, видел во сне что-то веселое, так как безмятежно улыбался.

Сердце Птолемея переполнилось нежностью, и, взглянув на Веренику, любующуюся спящим сыном, подумал, чем выше он поднимается по лестнице почестей и славы, тем больше удаляется душевное спокойствие, о котором, однако, он никогда не переставал мечтать.

Птолемей крепко поцеловал Веренику и сказал:

– Пойду освежусь перед встречей с военачальниками!..

– Ванна уже готова. Я провожу тебя…

– Нет, нет, ты устала… Ступай!.. Я скоро приду к тебе, несравненная!..

Утомленный длительным плаванием Птолемей с наслаждением погрузился в круглую медную ванну с горячей водой. Чернокожая рабыня облила из лутрофора голову и плечи водой из священного источника. Растерев тело губкой, она уступила место молодой египтянке, которая умастила тело ароматными маслами. Движения невольниц успокаивали. Трудно было поверить, что нет еще и суток с тех пор, как он был в море. И все-таки даже сейчас, когда он хотел на короткое время отвлечься от неприятных мыслей, восстановить силы и сосредоточиться, страшный вопрос продолжал тревожить его. И на этот вопрос он не мог в себе найти ответа. «Неужели это я, опытный, испытанный в битвах полководец, со своим могущественным флотом позволил потерять Кипр? Как это могло случиться?»

Он жестом приказал рабыням отойти, закрыл глаза. Мысли опережали одна другую. «Теперь Антигон наверняка попытается захватить Египет, и в ближайшее время подойдет к нашим границам… Мы должны срочно увеличить армию… Временно не вступать ни в какие стычки с Антигоном…»

За последнее время Птолемей полюбил власть, привык к почестям, был убежден, что он один в этих условиях междоусобных распрей и хаоса может создать сильное государство с идеальным управлением, что он один среди диадохов сможет сломить и уничтожить ненасытного Антигона.

Сейчас необходимо подчинить всех единой воле и прекратить все разговоры о поражении его армии, которые могут бросить тень на его доброе имя.

Птолемей понимал, что надо готовиться к защите границ, а он не привык выжидать, – он привык нападать первым и побеждать, как и Деметрий. Выжидать, обороняться для него было равносильно отказу от обладания Египтом.

Сейчас необходимо стянуть все войска к границам, приготовиться к длительной обороне и затем отбросить врага… Египет будет принадлежать только ему!.. И всем Птолемеям!..

И вслух произнес:

– Тот, кто скажет себе: «Преодолей препятствие!» – преодолеет его.

Приняв решение, Птолемей вышел из ванны, надел длинную до щиколоток тунику, расшитую золотыми нитями, на ноги – подвязанные ремнями сандалии, пристегнул меч и направился в зал приемов.

Зал для приемов к появлению в нем Птолемея заполнили военачальники, номархи, вельможи и жрецы. Настроение среди соратников Птолемея, несмотря на поражение в Кипрской войне, было бодрым. Никто не сомневался в прославленном полководце и все были уверены, что Птолемей даст достойный отпор Антигону и его сыну Деметрию. Многие считали, что главная ошибка была в оснащении флота, что Деметрий преуспел именно в своем инженерном превосходстве, а отнюдь не в искусстве ведения боя. Военачальники, все как один, готовы были снова вступить в сражение, чтобы защитить границы Египта.

Все в зале приветствовали вошедшего Птолемея. Многие ожидали увидеть на его лице волнение или растерянность, но Птолемей уверенной походкой прошел к своему креслу и жестом, исполненным достоинства, предложил всем занять места. Кресел не хватило и рабам пришлось принести длинные скамейки, на которых расположились опоздавшие.

В зале воцарилась тишина.

Все взоры были обращены на Птолемея.

Напротив Птолемея сидел его любимый военачальник Филокл, которого он оставил вместо себя в Александрии. Красивое, мужественное лицо Филокла выражало крайнее нетерпение, а скользнувшая по лицу еле заметная улыбка обещала полную поддержку. Проницательный взгляд, устремленный на Птолемея, красноречиво говорил: «Повелитель должен быть решительным. Начинай!.. Не медли!..»

Птолемей с волнением в голосе проговорил:

– Спасибо всем за поддержку, верные мои соратники. Кипрская война проиграна… На нас легла священная обязанность позаботиться о судьбе государства.

Ко всеобщему удивлению и радости голос полководца становился все уверенней и уверенней.

– Мы обязаны обеспечить безопасность жителей Египта. Антигон не дремлет и скоро подступит к нашим границам. Я не допущу, чтобы Антигон торжествовал победу!.. Антигон и его сын Деметрий еще будут просить у нас пощады…

Властную речь Птолемея, его тон, не допускающий возражений, возвращали военачальникам уверенность, они спокойно сидели перед ним, положив руки на рукоятки мечей.

Птолемей обвел взглядом присутствующих и продолжал:

– Сейчас Антигон будет стремиться окончательно сломить нас. Антигон и Деметрий не будут медлить. Мы должны быть готовы к отражению их натиска.

Он остановил свой взгляд на Филокле, как бы испрашивая у него совета. И Филокл понял и тут же поддержал eго:

– Необходимо стянуть все войска в дельте Нила. Закрыть главные гавани, чтобы пресечь любую попытку врага высадиться на берег или переправиться через Нил.

Птолемей жестом остановил Филокла.

– Я согласен с тобой, Фмлокл. Ты угадал мои мысли. Но главное, мы не должны выступать навстречу противнику для битвы в открытом поле. Антигон стремится соединить в своих руках всё царство Александра. Он надеется, что я, Птолемей, после поражения и потери морских сил откажусь от всякого сопротивления и подчинюсь ему.

Многие в один голос воскликнули:

– Птолемей, Египет богат и предан тебе!..

– Знаю и поэтому не чувствую себя уничтоженным. Я не стремлюсь, как Антигон, стать повелителем всего. Но я останусь повелителем Египта, таким повелителем, каким для целого мира мог быть только Александр!.. За это я готов биться до последней капли крови.

Десятки военачальников преданно смотрели на своего кумира.

– Мы будем с тобой до конца и в победах, и в поражениях.

Птолемей не сомневался в искренности чувств своих единомышленников.

Отпустив всех, Птолемей долго, неподвижно сидел в кресле.

Наступила полночь.

Он не слышал, как вошел жрец Тимофей из Элевсина.

– Птолемей, тебе надо отдохнуть перед началом новых свершений…

– Новых свершений? Что ты имеешь в виду?

– Я только что исследовал расположение небесных светил.

– Что же сулят мне звезды?

– Горизонт временно затемнен, но совсем скоро он прояснится. Ты обретешь долгую и счастливую жизнь, исполненную славы и почета. Ты будешь первым царем новой македонской династии. Египет вновь обретет былое могущество.

Жрец замолчал. Молчал и Птолемей, обдумывая услышанное. Наконец Тимофей первым прервал молчание.

– Что на свете ты любишь больше всего, Птолемей?

Птолемей сидел, глубоко задумавшись, не отвечал.

– Власть, женщин, этот дворец, этот город, Египет, твоих друзей? – не отступал от Птолемея жрец.

И Птолемей, неожиданно для самого себя, признался:

– Строить и писать.

– Я знал, что ты хочешь поведать потомкам о деяниях великого Александра.

– Это моя страсть…

– Ты, доблестный полководец, занимаешься этим, чтобы поделиться своими размышлениями?

– Я – полководец по необходимости. – И, подумав, признался. – Правдивый образ великого Александра – это и есть моя великая любовь, о которой я хочу поведать грядущим поколениям.

Птолемей снова замолчал, затем провел руками по лицу, словно снимал с него маску, которую носил весь день, и неожиданно спросил:

– Ты знаешь учение Каббалы о множестве наших жизней?

– Да, оно говорит о том, что душа человеческая претерпевает множество изменений после смерти и воплощается в разных существах.

– А я верю в совсем другое…

– Во что же ты веришь?

– В то, что во мне сейчас, именно сейчас, множество жизней.

Оба пристально посмотрели друг другу в глаза.

– Я перестаю быть многоликим каждый вечер, когда мне удается писать, когда я снова становлюсь тем молодым Птолемеем, братом, другом и соратником Александра. И еще, когда я мечтаю о строительстве в Александрии самой большой в мире библиотеки, – в которой будут собраны все литературные сокровища.

– Ты построишь такую библиотеку и прославишь свое имя на века…

– Если бы успеть и не тратить время на бессмысленные войны… – И снова повторил. – Я полководец по необходимости.

Далеко за полночь Птолемей, утомленный, вернулся в свои покои, где его о нетерпением ждала Вереника.

Глава третьяДинастия Антигонов

Победители праздновали победу.

Чудо-корабль трискайдера, гордость Деметрия, с бассейнами, банями, залами, скульптурами и другими произведениями искусства был создан для роскошных пиршеств. Ковры искусной халдейской выделки так и манили прилечь на них и предаться любовной неге. Множество обнаженных женщин, захваченных с неприятельских триер и доставленных на корабль из Саламина, кружились в танце, звеня золотыми и серебряными браслетами. Рабыни расставляли блюда с крабами, родосскими осетрами, египетскими мидиями… Расположив яства на столах, они омыли победителям руки и ноги. Лучшие флейтистки Афин услаждали пирующих звуками флейт.

Победители пировали и не могли насытиться. Все славили Деметрия и несравненную Ламию, его новую неистовую страсть.

Роскошное ложе Деметрия, покрытое шкурами леопардов, стояло на небольшом возвышении, устланном коврами. Красота Ламии возбуждала Деметрия. Он обрывал лепестки роз, которые стояли в вазах около ложа, и, склонившись над гетерой, бросал лепестки на ее совершенное полуобнаженное тело…

– Когда ярко светит луна, я люблю приглашать одну из звезд разделить со мной ложе.

И вдруг громким голосом, чтобы его услышали все пирующие, закричал:

– Сегодня мою звезду зовут Ламия.

Фригийские флейты возвестили о начале танцев.

Вокруг пиршественных столов закружились танцовщицы в прозрачных накидках. Вначале они ловко балансировали, стоя на кончиках пальцев, постепенно их движения стали убыстряться, они обнажили груди, потом всё тело целиком, оставив только набедренные повязки. Начавшийся эротический танец увлекал их всё больше и больше, затягивая в водоворот сладострастных, энергичных телодвижений. Воины не отрывали глаз от танцующих и вскоре дошли до такого состояния, что, не обращая внимания на Деметрия, который просто помирал со смеху, набросились на танцовщиц, а те подчинились их желаниям, – ничего не поделаешь таковы законы победителей!..

А победители в этот вечер были щедры. Они срывали с себя кольца, ожерелья, браслеты, фибулы, отдавая их чаровницам. Обольстительницам не успевали уносить и надежно прятать дары пирующих.

Захмелевшие мужчины протягивали руки к женщинам, глядя на них помутневшими от вина и похоти глазами.

Недалеко от ложа Деметрия, сгорая от стыда и опустив глаза, сидел юный Леонтиск. Деметрий приказал доставить его на пир и время от времени бросал на него жесткие взгляды.

– А он – красавец, весь в Таиду, – заметила Ламия.

– Ты женщин-то любишь? – спросил Деметрий своего пленника.

Леонтиск ничего не ответил и еще ниже опустил голову.

– Ну, тогда угощайся!

– Я люблю женщин, но у меня будет одна-единственная.

Деметрий расхохотался. Он хохотал долго, не мог остановиться.

– Ты что же решил изменить семейным традициям?

Леонтиск не собирался на это отвечать, но Деметрий и не собирался давать ему времени на ответ:

– Твои родители славны своими прелюбодеяниями, что отец, что мать.

И неожиданно спросил:

– Хочешь получить свободу? Завтра же?

Леонтиск поднял на своего мучителя глаза, в которых засветилась надежда.

– Возьми любую из женщин, доставь ей удовольствие у нас на глазах. Развесели меня и Ламию.

Ламия пришла в восторг от предложения Деметрия и пристально посмотрела на Леонтиска.

– Я отдаю тебе всех этих женщин. Бери их, они твои. И завтра же ты получишь свободу.

И Деметрий снова расхохотался, а вслед за ним рассмеялись его воины.

Сердце грохотало в груди Леонтиска.

Он страдал от унижения, которое ранило его сильнее, чем кровоточащая рана на плече. Стоя перед хохочущими победителями, опустив глаза, он был похож на загнанного молодого оленя, когда тот уже не в состоянии бежать и в трепете ожидает последнего удара копьем. Слезы боли и бессилия душили его, но невероятным усилием воли он сдерживал их.

– Что же ты молчишь? – не унимался Деметрий, – Счастье само просится к тебе в руки, а ты отказываешься от него.

Юноша поднял глаза на Деметрия, – все враги в его жизни словно бы объединились в нем одном.

Светильники осветили лицо Леонтиска, – оно отражало душевные муки, но страха в нем не было.

Ламия, как завороженная, смотрела на сына Таиды, увидев в нем отблеск красоты знаменитой афинской гетеры.

– Он не из тех, кем может управлять чужая воля, – шепнула она Деметрию.

– Посмотрим, – ответил он.

Мысли Леонтиска обратились к погибшим товарищам. Он вдруг успокоился и понял, что главное – остаться самим собой и встретить смерть достойно, как и его павшие в бою друзья.

Деметрий заметил перемену, внезапно произошедшую в Леонтиске. В одно мгновение юный воин стал похож на человека, которого боги сделали неуязвимым. Ужас и скорбь оставили юношу.

По знаку Деметрия одна из флейтисток танцующей походкой приблизилась к Леонтиску. 0 ней можно было сказать, что она скорее раздета, чем одета: ткань ее короткого хитона была настолько прозрачной, что казалась сотканной из воздуха и только мягкие голубые складки напоминали о том, что хитон существует в действительности. Все тело молодой женщины отчетливо виднелось сквозь ткань. Создавалось впечатление, что единственной одеждой флейтистки были длинные пышные волосы – цвет спелой пшеницы подчеркивала тонкая голубая лента, стягивающая лоб.

– Она твоя на сегодняшний вечер, – приказным тоном сказал Деметрий. – Интересно, на что ты способен.

Леонтиск молча слушал, руки его сжались в кулаки, ноздри расширились, ои пристально посмотрел мимо флейтистки в глаза Деметрию, затем Ламии, как смотрят в битве поверх щита, прицеливаясь на врага.

Деметрий приказал оруженосцу подать ему копье… Когда тот подал, он закричал:

– Возьми ее, иначе я убью тебя, как Александр убил Клита.

Флейтистка прижалась к Леонтиску, опытными руками начала ласкать его тело, но он отстранил ее, шагнул вперед, потом сжал зубы и вновь отступил. Весь вид его говорил: «Если бы мы встретились в открытом бою, я бы свернул тебе шею.»

Смелость Леонтиска развеселила захмелевшего Деметрия. Он нацелился копьем ему в грудь.

Пирующие затихли, не сводя глаз с повелителя.

Ламия обняла Деметрия за шею. Он отстранил ее, снова вскинул копье.

Леонтиск вспомнил море, могучее и блестящее… И ему так захотелось поплыть под луной наперегонки с дельфинами. «Я сейчас шагну навстречу смерти! – твердо решил он. – Пусть все закончится разом.»

И, обойдя флейтистку, он пошел к ложу Деметрия, навстречу своей гибели.

Деметрий от неожиданности опустил копье.

– Уважаю смелых, – прошипел он. – Я не буду пронзать тебя копьем. Моя кара для тебя страшнее. Посмотрим, что ты скажешь через неделю, когда побудешь в шкуре раба. Отведите его к рабам. И привяжите покрепче, чтобы не сбежал!..

Становясь высокомернее с каждым днем, Деметрий не считал более нужным обуздывать свои дикие страсти.

Рабы уволокли Леонтиска, и пир возобновился. Вскоре были поданы фаршированные зайцы – и все накинулись на это изысканное блюдо.

– Почему все замолчали, – вскричал Деметрий, глядя на жующих гостей. – На пиру победителя надо смеяться и веселиться.

Первой засмеялась Ламия, за ней, как но команде, все остальные.

Ламия была очень хороша собой. Рыжая, с великолепной кожей и чувственным ртом, совершенным телом зрелой женщины. Но самым прекрасным на ее лице были зеленые глаза, которые освещали своим блеском все лицо. Деметрий был восхищен ее яркой красотой, а она испытывала чарующее воздействие его властных глаз. Пухлые губы Ламии напрашивались на поцелуи, а томный взгляд призывал к наслаждениям.

Деметрий наклонился к гетере, расстегнул фибулу, удерживающую на плече складки хитона, который тут же соскользнул на пол.

– Сейчас ты – Афродита, оставайся обнаженной, в одних только драгоценностях, чтобы каждый мог насладиться твоей красотой и позавидовать Деметрию, который делит с тобой это ложе.

Все громко зааплодировали.

Но, кроме красоты, Ламия обладала еще и умом, живостью, умением покорять сердца. Она много шутила и умела веселить других.

– Ты находишь меня соблазнительной? – бесстыдно спросила она Деметрия.

– Конечно.

– Тогда поцелуй меня.

И Ламия крепко прижалась к нему. Его опьянил тонкий цветочный аромат, исходящий от ее тела.

– Мы находимся на острове избранных, – засмеялась она, указывая на возвышение, отделяющее их от гостей.

Пирующие не сводили с них глаз и прислушивались к их беседе.

– Ты любишь меня? – игривым тоном поинтересовалась Ламия.

– Я не знаю, что следует понимать под этим словом. Мое тело часто жаждет женщин, разных женщин, но мое сердце удаляется от них, как только я побываю в их объятиях. Хотя ты мне нравишься больше всех, которых я встречал.

– Я не боюсь соперниц.

После полуночи гости разбрелись по разным каютам. Деметрий подал знак молодым рабам – они бросили благовония в курильницы, погасили большинство светильников, оставив ложе в мягком полумраке, и бесшумно удалились. Из соседних кают доносилась музыка, в которой смешивались звуки кифар, арф и флейт.

Деметрий приблизил ее лицо к своему, глаза его блестели в полумраке, губы их соединились в поцелуе. Они забыли весь мир вокруг себя, целиком отдавшись во власть наслаждений.

Ранним утром Деметрия разбудили раскаты грома вдалеке. Он поднялся с ложа и вышел на палубу, чтобы насладиться утренней прохладой. Сегодня, несмотря на непогоду, надо срочно послать гонцов к отцу с радостным известием о победе. Надо было это сделать сразу же, еще вчера. Отец наверняка беспокоится. Ему стало неловко, что любовные утехи он предпочел отцу. Сильный ветер разбивал волны о борта корабля. Темные облака быстро заволакивали небо. Несколько капель упало на лицо, но самого дождя всё ещё не было видно, настолько капли были мелкими и редкими.

Молния прорезала небо. Раскаты грома уже слышались совсем рядом. К Деметрию неслышно подошел Аристодем Милетский.

– Когда Зевс так вот заявляет о себе, он может возвестить и великую судьбу. Победа в Кипрской войне принесет тебе славу великого полководца.

Деметрий глубоко вдохнул морской воздух.

– Главное, что захват Кипра означает конец морского владычества Птолемея.

К полудню после проливного дождя тучи рассеялись.

Ламия в сопровождении Деметрия вышла на палубу полюбоваться скульптурами, стоящими в нишах между коринфских колонн.

– Артемида!.. Гера!.. Аполлон!.. У тебя здесь настоящий дворец!.. – не переставала восхищаться увиденным Ламия.

– Да, дворец на воде… Такого нет ни у кого в мире!.. Только у меня!.. – довольный произведенным на знаменитую гетеру эффектом похвастался Деметрий. – Вот вернусь в Афины и сделаю своей резиденцией Парфенон. Александр считал себя потомком Геракла, а я – младший брат Афины.

Ламия любовалась Деметрием. Он не был похож ни на кого из ее возлюбленных, – в его поведении было что-то от беспечного гуляки и беззастенчивого восточного деспота.

Деметрий, обняв Ламию за плечи, подошел к борту корабля и, залюбовавшись морскими просторами, мечтательно произнес:

– Я буду владеть всем миром, а значит и Афинами. Ламия, ты будешь царицей на моих пирах.

Гетера прижалась к нему, а он внезапно замолчал, вспомнив о том, что необходимо немедленно отправить гонца к отцу. Он с досадой подумал, что Ламия снова заставила его забыть обо всем на свете. Доставить радостную весть о победе Деметрий решил поручить Аристодему Милетскому, своему самому верному приближенному. С первого же дня их дружбы Деметрий знал, что Аристодем всегда защитит его спину в битве.

До устья Оронта, где расположился лагерем его отец Антигон плыть на триере при попутном ветре было недолго. Завтра отец уже получит весть о его победе. Воспоминания об отце вызвали нежную улыбку на лице Деметрия. Отец был славный воин!.. Сколько историй рассказал он ему об Александре!.. Учил искусству побеждать!..

«Главное в битве – удержать победу!» – любил повторять Антигон. Теперь Антигон хочет завладеть всей огромной территорией великого царя. Правильно хочет!.. Птолемей побежден!.. Остальные – и Селевк, и Кассандр, и Лисимах – не столь сильны по отдельности, но если они не предадут Птолемея после поражения, то снова придется пролить немало крови… Он, Деметрий, хоть сейчас готов к новым битвам. Все неприступные крепости врагов будут разрушены его мощными осадными машинами. Но сначала надо захватить Египет и окончательно сломить Птолемея.

Счастье явно улыбалось Деметрию. Надо крепко удержать его в руках, не позволить ускользнуть, ведь оно так непостоянно. Он уже предвкушал тот час, когда украсит царской диадемой свою голову, видел себя сидящим на троне рядом со своим любимым отцом Антигоном. Но и этого ему было недостаточно. В своём ненасытном честолюбии Деметрий мечтал о длинном ряде лет мирового владычества. Если Александр ушел из Эллады и не вернулся, а стал властителем полюбившегося ему Востока, всю жизнь боролся со свободолюбивыми Афинами, то он сделает Афины, и только Афины, этот вечный город, своей столицей. Построит в Афинах, как великий Перикл, новые храмы и окончательно уничтожит всех врагов отца. А ведь эти враги совсем недавно бились бок о бок с его отцом и клялись в вечной дружбе. Как переменчиво время, как играет оно судьбами людей.

Аристодем прервал размышления Деметрия.

– Пора в путь! Антигон уже наверняка волнуется, ждет от тебя вестей!..

Старый Антигон старательно мылся в купальне, в ванне из обожженной глины. Горячая вода смывала всё: и многолетнюю усталость, и тревоги, успокаивала давние раны, восстанавливала душевный покой… Вода выплескивалась из ванны на каменный пол и сбегала ручейком по желобу в подземную трубу, куда уходила вода со всех дворов обширного строящегося дворца в новом городе Антигонии. «Этот город обессмертит мое имя навеки,» – с удовлетворением подумал Антигон. Принимать по утрам горячую ванну вошло у него в привычку после завоевания Александром Персии. Чистая одежда, заботливо одетая юной рабыней, обняла тело свежестью и прохладой, Антигон покинул купальню бодрым и полным сил. Суровые битвы оставили свою печать на его лице: единственный глаз был жестким и темным, складки возле углов рта глубоки, как рубцы от ран, на плотно сжатых губах читалась печать пережитых тревог. Седые волосы напоминали львиную гриву.

Но бурно прожитые годы не укротили Антигона, – в свои семьдесят пять лет он чувствовал себя способным на новые завоевания, борьбу и покорение мира.

Крупными твердыми шагами Антигон вышел на широкий, мощенный каменными плитами двор, окруженный жилищами рабов, строящимися амбарами, конюшнями и кладовыми.

Дворец строился на самом высоком месте в устье Оронта. С крыши дворца была видна широкая, медленно текущая река, спадающая в море.

Подбежавший к Антигону телохранитель доложил, что дворцовая стража выехала на конях встречать гонцов от Деметрия еще до рассвета. Антигон уже несколько дней ждал вестей от любимого младшего сына. Время шло медленно, как будто остановилось.

Чутье подсказывало Антигону, что сын победил… Если это действительно так, то союзники Птолемея встревожатся по-настоящему…

Антигон невольно усмехнулся.

После смерти Александра наступило время великих бед. Полководцы заботились только о том, чтобы силой захватить какую-нибудь часть завоеванных земель. Все могучее царство растащили по кускам!.. Царство Александра стремительно распалось. Тогда он, Антигон, соединился с Антипатром и Птолемеем для борьбы с Пердиккой. И их союз был сильным, и они уничтожили Пердикку. Теперь нет Пердикки… Теперь они с Птолемеем заклятые враги!..

Скольких правителей уверял Антигон в своей дружбе, а потом беспощадно разорял их земли!.. Отнять чужое, и сделать чужое своим – этому он научился у Филиппа, отца Александра… Да и глаза у него одного нет, потерял в битве, как и доблестный Филипп… Сейчас, если Деметрий победил, они сосредоточат все силы на владениях Птолемея. Египет лакомый кусочек!.. Этот пронырливый Птолемей знал, что отхватить себе!.. А ведь как были дружны!.. Как дружны!.. Как заверяли друг друга в вечной дружбе!.. А теперь Птолемей с Кассандром поддерживает дружбу… Александр недолюбливал Кассандра… А Олимпиада ненавидела Антипатра… Все жены Птолемея из рода Антипатра, отца Кассандра… Этот мерзавец Кассандр посмел уничтожить Олимпиаду, Роксану и прямого наследника, сына Роксаны и Александра… А еще клянутся в любви к великому царю!.. Вот лицемеры!.. Он, Антигон, правда тоже уничтожил сестру великого царя, но это чтобы не досталась в жены Птолемею. Уж больно он ей приглянулся… За это и лишилась жизни… Поделом!..

Мой сын, Деметрий, вот кто достоин славы Александра!.. Вот кто способен довести его дело до конца!.. Надо только поостеречь его от женщин… С ними он просто теряет голову!.. А властитель голову терять не должен.

Антигон удобно расположился на мраморной скамье, покрытой козьими шкурами, под оливой, подставив лицо утренним солнечным лучам, в ожидании гонцов от сына. Терпение… терпение… уговаривал он себя.

Юная рабыня принесла полную чащу парного козьего молока. Едва Антигон утолил любимым напитком утреннюю жажду, во двор ворвался один из гонцов. Антигон сразу понял – от Деметрия. И бросился гонцу навстречу. Но вовремя остановился, – не гоже полководцу, даже в особых случаях, выказывать нетерпение, надо быть сдержанным.

Гонец соскочил с коня, быстро заговорил:

– Прибыл корабль с Кипра…

Но Антигон нетерпеливо прервал гонца:

– Наконец-то!.. Кто победитель? Кто?

Гонец продолжал всё излагать по порядку:

– Аристодем велел своему кораблю не приставать к суше, стал на якорь недалеко от берега, а сам сел в лодку и направился…

– Какую весть он привез? – закричал Антигон. – Да, ответь же, наконец.

Гонец пожал плечами.

– Когда он пристал к берегу, мы заклинали доблестного Аристодема все поведать нам и ничего не скрывать, будь что даже самое ужасное. Но он вскочил на коня, которого мы ему тут же подвели, и сейчас приближается к дворцу. Он сказал, что все новости передаст лично Антигону.

Антигон не мог более сдерживаться. Он повелел срочно привести ему коня. Затем, передумав, крикнул:

– Не коня, а колесницу!..

Все эти дни и бессонные ночи внутренний голос подсказывал Антигону, что Деметрий вернется победителем.

Под охраной конного отряда Антигон выехал из дворца навстречу Аристодему в запряженной тремя лошадьми колеснице.

По дороге к дворцу уже бежали женщины с детьми, первыми узнавшие о прибытии корабля с Кипра, за ними семенили старики, скакали на конях воины, мчались, перегоняя друг друга, македоняне, греки, финикийцы и несметная разноплеменная толпа народа, с тревожным напряжением ожидавшая все эти дни вестей от Деметрия.

Колесница Антигона неслась навстречу приближающемуся Аристодему. И все люди бежали теперь от дворца за колесницей, чтобы поскорее узнать новости.

Хорошие новости или плохие, – от этого зависела судьба тысяч людей.

Завидев приближающегося стратега, Аристодем соскочил с коня, передал поводья одному из гонцов и пошел навстречу остановившейся в нескольких шагах от него колеснице. Телохранители хотели помочь Антигону сойти с колесницы, но он оттолкнул их и с ловкостью юноши спрыгнул на землю.

Аристодем упал перед Антигоном на колени, коснулся лбом земли, поднялся и громким голосом, чтобы слышали все, воскликнул:

– Радуйся, царь Антигон! Птолемей побежден! Кипр наш. Шестнадцать тысяч восемьсот человек взято в плен.

Люди не отрывали глаз от прибывшего и вполголоса разговаривали, передавая услышанное друг другу. Новость была слишком велика.

Антигон обратился к прибывшему голосом человека, привыкшего повелевать:

– Аристодем, ты мне поплатишься за то, что так долго терзал нас. Ты не сразу получишь награду за эту весть! Терпели мы все, потерпишь и ты!..

– Как тебе будет угодно, царь!

Клики ликования пронеслись над толпой, не перестающей повторять:

– Радуйся, царь! Слава тебе, царь! Слава царю Деметрию!..

Отцы и матери хватали Аристодема за руки, целовали их, благодарили за то, что их сыновья остались в живых.

А из дворца уже спешили верные сподвижники Антигона. Среди неумолчного ликования народа они одели на голову стратега царскую диадему, которую Антигон велел лучшим ювелирам изготовить заранее. Тщеславный Антигон с нетерпением ждал своего звездного часа.

Аристодем Милетский торжественно оповестил народ:

– Теперь миром будет править новая династия Антигонов.

Сопровождаемый ликующей толпой Антигон последовал в свой новый дворец.

Едва распахнулись ворота дворца, Антигон зычным голосом закричал:

– Празднуем победу! Накрыть столы, собрать гостей! Музыкантов сюда, певцов, танцовщиц!.. Готовьте немедленно пир!..

Но слуги и рабы и без его приказания знали, что делать. В большом прохладном зале уже всё было готово для пира. Вскоре знатные мужи нового строящегося города Антигонии собрались во дворце, который в этот день стал царским. В центре зала на возвышении был поставлен царский трон из кедрового дерева, отделанный золотом и слоновой костью. Антигон поднялся на возвышение и сел на трон, словно он всю жизнь был царем. На столах светились золотые чаши, кратеры были доверху наполнены виноградным вином, из-под крышек огромных блюд сочился запах жареного мяса, – приправленного душистыми пряными травами. Мужи радовались победе и пили за новые предстоящие битвы. Рассказы Аристодема услаждали слух Антигона, он радовался, что отныне вместе с Деметрием воспарил над всеми знатными полководцами.

– Но вы не думайте, – хвастался Антигон. – У меня не одна диадема, а две – вторая для Деметрия. И ты, Аристодем, завтра же отправишься к сыну и вручить ему от меня царскую диадему.

И снова приказал виночерпиям:

– Полней наливайте чаши! Мы празднуем победу!..

Пьяные голоса восторженно приветствовали слова нового царя.

– Слава царю Антигону! Слава царю Деметрию!

Пир этот скорее напоминал походный, а не такой, какому место в царских палатах. Пьяные голоса, хохот, выкрики сотрясали стены дворца.

В разгар пира Антигон призвал рапсода.

Рапсод запел о Кипрской войне. По приказу нового царя он уже успел сочинить пеан. Все знатные мужи нового царства подпевали рапсоду, были горды собой, полны доброго вина и рвались в новые битвы.

– Надо спешить захватить Египет, не дать Птолемею опомниться. Если он опередит нас и успеет соединиться с Селевком, своим самым надежным и сильным союзником, никто из нас не сможет ощутить себя в безопасности. Они набросятся на нас как гиены на падаль, будут рвать на куски.

– Нам необходимо остановить их на берегах Египта, – ответил Антигону нестройный хор пьяных голосов.

Антигон уже чувствовал себя на коне, в гуще сражения. Он вскочил с трона и громовым голосом обратился ко всем пирующим:

– Птолемей накопил много добра в своем гнезде в Александрии, и каждый из вас получит жирную долю добычи.

Военачальники были пьяны и слушали Антигона так, как если бы к ним с призывом обратился сам Арес – бог войны.

Лишь на рассвете все разошлись по своим палаткам. Домов в устье Оронта было еще совсем мало. А кто был не в состоянии уйти, уснули прямо в пиршественном зале за столами. Были и такие, кто свалился на каменный пол около очага.

Только Антигон не мог всю ночь уснуть. Он почувствовал себя настолько могущественным, что даже Александр казался ему менее великим, чем он и Деметрий.

Антигон принадлежал к тем людям, которые, оглядываясь на пройденный путь, готовы приписать только своей ловкости блестящие результаты, достигнутые не только им, но и сподвижниками.

Ранним утром Антигон разбудил Аристодема и приказал немедленно возвращаться на Кипр к Деметрию и передать ему золотую царскую диадему.

– Отныне и я, и Деметрий – цари!.. И вся держава Александра снова будет единой, и мы будем ее правителями. Так решили боги. И еще, Аристодем, напомни сыну мои слова: «Главное в битве – удержать победу!»

Через несколько дней улицы Саламина были срочно расчищены от завалов, украшены цветами, и город приобрел торжественный праздничный вид по случаю восшествия на престол нового царя – Деметрия.

В городе приостановились все дела, и даже рабы-носильщики не носили тяжестей. Все население высыпало на площади и улицы, толпилось вокруг царского дворца, окруженного плотным кольцом воинов. Много воинов Деметрия вольным строем ходили по городу, прислушиваясь к разговорам жителей.

Среди шума и песен праздничной толпы многочисленные разносчики разносили корзины с хлебом, амфоры и кожаные меха с вином. Угощали всех даром.

Праздник начался с самого раннего утра.

Люди переговаривались между собой.

– Да будет благословенно правление царя Деметрия и царя Антигона!..

– Вспомните, как Птолемей уничтожил весь род царя Никокла!.. Какая жестокость!..

– Звери и те добрее!..

– Деметрий освободил Афины от кровожадного Кассандра! Теперь нас от Птолемея!..

Но многие придерживались иного мнения:

– Не прошло и нескольких дней, а народ уже забыл про Птолемея и его добрые дела!..

– Да, плохое помнится дольше!..

– Все сразу забыли, что Никокл предал Птолемея, вступил в сговор с Антигоном…

Солнце осветило город, когда открылись ворота царского дворца, и царь Деметрий в золотой диадеме, подаренной ему отцом, появился на улице, окруженный телохранителями и знатными гостями.

Накануне, на вечернем пиру, Деметрий выпил много вина, но короткий сон взбодрил, освежил его. Он вышел из дворца веселый, красивый, в белоснежных праздничных одеждах. Деметрий шел, высоко подняв голову. Большие, смело раскрытые глаза смотрели на окружающих его людей уверенно и строго.

Толпа радостно приветствовала его:

– Слава царю Деметрию! – многоголосым эхом неслось над улицами города.

По заполненным народом улицам раздавались голоса глашатаев, объявлявших о том, что царь Деметрий направляется в театр, чтобы приветствовать всех граждан острова и чтобы все спешили занимать места.

Деметрий решил идти в театр пешком, по дороге он приветливо разговаривал с жителями города, и это сразу расположило к нему многие сердца.

Несметные толпы народа переполнили улицы Саламина, ведущие к театру. И всюду на виду был царь Деметрий, веселый, царственно спокойный.

Вскоре граждане города заполнили каменные скамьи амфитеатра и устремили внимательные взгляды на орхестру, окруженную рослыми воинами.

Но вот затрубили трубы и показался Деметрий. Он сошел по пологому спуску на орхестру, остановился, сделал многозначительную паузу и наконец заговорил:

– Царь Деметрий приветствует вас, граждане Кипра!

– Слава царю Деметрию!

– Сами боги одобряют его воцарение!.. – ответил нестройными голосами амфитеатр.

Воины Деметрия зорко следили за настроением среди публики. На глазах многих женщин, держащих на руках детей, были слезы, – ведь их мужья до сих пор не вернулись домой. Что-то с ними будет? Рабство?.. Или?..

– Агамемнон за десять лет взял варварский город, а мои воины всего за несколько дней победили могущественного Птолемея, захватили его считавшийся непобедимым флот, намного превосходящий флот Антигонов.

Голос Деметрия с каждой фразой становился высокомернее:

– Боги, как вы знаете, дают успех тому, кто смел душою и умен!..

Публика, за немногими исключениями, согласно выражала одобрение.

– С приходом к власти династии Антигонов Кипр станет самым процветающим островом. Большинство пленных из гарнизонов кипрских городов скоро вернутся домой, и я приму их к себе на службу.

Тысячеголосый хор голосов радостно приветствовал нового царя.

Красноречие, обаяние, умение льстить и покорять сердца было дано Деметрию богами. Он говорил сейчас жителям покоренного острова все, что им было приятно слышать. Ему ведь же жалко слов, если они приносят преданность людей, еще вчера преданных другому правителю.

– Я – верный ваш друг, и буду верно служить вам до конца жизни!..

«Поистине боги предназначили царя Деметрия быть нашим властителем,» – решило большинство граждан острова.

Выйдя из театра, Деметрий остановился, вдохнул полной грудью воздух. Как прекрасен мир, созданный богами, и как хороша жизнь. Всё идет так, как задумал его отец Антигон. Кипр у него в руках. Что может сделать теперь Птолемей?.. Ничего!.. Теперь широкая дорога открыта перед династией Антигонов.

Деметрий посмотрел на небо. Боги должны быть довольны – столько обильных жертв принесено им в эти дни!.. Скоро он, отныне царь Деметрий, пойдет войной на Египет!..

Глава четвертаяГод царей

Весть о том, что Антигон и Деметрий провозгласили себя царями, в считанные дни достигла их противников, вызвав у них бурю негодования.

Жрец Тимофей немедленно явился к Птолемею. Тот был в библиотеке, нервно ходил взад и вперед вдоль полок с многочисленными свитками. В особо трудные минуты Птолемей именно здесь находил душевное успокоение. Увидев Тимофея, Птолемей с досадой воскликнул:

– Антигон думает, что достиг наконец своей цели. В свои семьдесят пять лет он возжелал быть царем над всем завоеванным нами миром со всеми правами, которыми обладал Александр. 0н наверняка считает, что уже уничтожил меня окончательно.

Жрец, присев на край скамьи, не перебивая, внимательно слушал Птолемея, давая ему выговориться.

– Кассандр почти парализован захватом Деметрием Афин. Они думают, что и Кассандр, и Лисимах уже сломлены и подчинятся им после моего поражения без всякого сопротивления. Селевк далеко на востоке, и Антигон уверен, что нам уже не успеть соединиться с ним, и он уничтожит нас всех по отдельности. Антигон уже уверовал в могущество своей власти, едва достигнув ее. Он и его сын самоуверенно полагаются на свое счастье.

– Успокойся, царь! – неожиданно прервал размышления Птолемея Тимофей.

Птолемей с удивлением посмотрел на жреца, которого глубоко почитал.

– Да, вы тоже все должны немедленно принять царский титул. И ты, и Кассандр, и Лисимах, и Селевк. Немедленно. Это отрезвит и старого Антигона, и молодого Деметрия. Но поймут вашу силу и единство они не сразу. Сначала совершат множество ошибок, так как ослеплены своими успехами.

Мудрые глаза Тимофея словно гипнотизировали Птолемея, вливали в него новые силы.

– Запомни, Птолемей, упрямое упорство старости не имеет под собой ничего, кроме воспоминаний, и достигнутые на первый взгляд блестящие успехи развеются сами собой, так как Антигон видит в них только прошлое, которое уже умерло.

Лицо Птолемея озарила улыбка. Он подсел к Тимофею и согласился с его доводами:

– Ты, безусловно, прав, мудрый Тимофей. Гибельным фатумом Антигона послужит то, что он хочет восстановить царство Александра, повторяя eго имя, как великий символ, без всякой новой идеи. А сейчас нужно срочно всеми силами предотвратить возможные беды, не дожидаться, пока грянет всеобщая беда и никакие меры не помогут, ибо недуг станет неизлечимым. Что ж пусть этот год станет годом царей.

Мысли его прояснились. Решение было принято. Птолемей приказал вызвать Филокла. Он снова ходил по обширной библиотеке, чтобы сосредоточиться.

Жрец Тимофей наблюдал за ним, зная, что теперь Птолемей принял единственно правильное решение.

Неожиданно Птолемей остановился перед жрецом и твердым голосом произнес:

– Погоди, Антигон! Скоро я продиктую ему свою волю. А для этого нужно войско еще более могучее, чем было, еще крепче вооруженное, еще лучше обученное. Не просто войско, а войско не знающее ни снисхождения, ни пощады перед врагом.

Вошедший Филокл, услышав слова Птолемея, воскликнул:

– Воины уже собрались у стен дворца. Они готовы умереть за своего царя по одному твоему слову.

– Но прежде надо стать царем.

– Войско примет это решение единогласно, царь.

Птолемей снова почувствовал себя сильным и готовым к действию. Вскоре он стоял перед своим войском. Воины подняли щиты в знак приветствия. Они любили своего полководца. Многие прошли с ним полмира, и поражение в Кипрской войне считали случайным, ибо Птолемей никогда не проигрывал сражений.

– Доблестные воины! – обратился Птолемей к своим закаленным в битвах воинам. – Нет большей чести для любого полководца, чем выступать перед вами – воплощением мужества и стойкости. Стоять перед вами столь же почетно, сколь и ответственно.

Птолемей был выдающимся оратором, как и Александр, и всегда выражал свои мысли просто и ясно. Он трогал сердца воинов своим добросердечием и мудростью.

– Я твердо намерен дать должный отпор Антигону, не допустить его в Египет. Ибо невозможно представить себе эту древнюю страну с высочайшей культурой, которую народ пестовал веками, под властью ненасытного Антигона, задумавшего прибрать к своим рукам всю державу, завоеванную в битвах великим Александром и вами, доблестные воины.

Воины поворачивались друг к другу, обменивались взглядами одобрения. И это настроение доброжелательности среди воинов не ускользнуло от острых глаз Птолемея. Он предугадывал, какое действие возымеют его слова. Он целился в сердца своих солдат из лука мудрости точно, без промаха.

– В свое время Антигон сражался бок о бок с нами. И мы все любили и почитали его, как выдающегося полководца и мудрого стратега. Я тоже уважал его. Этого не вычеркнешь из памяти. Антигон не один год существовал среди нас. А это много значит!..

Птолемей сделал долгую паузу, словно бы задумался, вспоминая недавнее поражение.

– Воины! Мы все скорбим о жертвах и разрушениях, которые понесли в Кипрской войне! Я постоянно думаю об этом, мне очень тяжело на душе… Нужно, чтобы жертвы эти не оказались напрасными. Первое наше действие должно быть обращено в защиту Египта, в защиту его многовековых традиций.

Возгласы одобрения готовы были уже сорваться с уст воинов, но полководец еще не закончил свою речь.

– Несколько дней назад Антигон и его сын Деметрий одели на свои головы царские диадемы. Им нужна власть над миром, они опьянены идеей мирового господства. Вкус власти, однажды испытанный, не дает покоя всю жизнь! Но всему есть предел! Необузданную страсть необходимо сдерживать, а не разжигать её. Мы должны разгромить Антигона. Надо надежно защитить границы Египта. Мы не имеем более права на поражение, и не должны уронить честь нашего оружия.

Птолемей закончил речь.

Воины, все как один, приветствовали своего полководца:

– Слава царю Птолемею!..

Многочисленное эхо, напутствующее восхождение на престол Египта нового царя из династии Птолемеев, долго разносилось над многолюдным городом.

Войско Лагида твердо и непоколебимо признало своего повелителя царем. Несмотря на понесенное при Кипре жестокое поражение, воины не пали духом, остались преданы своему полководцу и были готовы защищать его права на царскую власть, ибо права Птолемея и Антигона на царский титул были равны.

Вереника стояла у окна и сквозь деревья сада смотрела на Александрию, которая виднелась из-за крыши одного из строений дворца. Она с наслаждением вслушивалась в хор голосов, доносящийся из города и приветствующий ее мужа. На ее лице была торжествующая улыбка победительницы. «Теперь меня будут величать вечно живущая Изида, дитя Солнца, избранница Пта, царица Египта!..» – радовалась она. Наконец-то сбылись ее детские сны, ее взрослые мечты. Через несколько дней она станет царицей.

Она подошла к новому хитону, который ей только что принесли для примерки. Это будет настоящее чудо!.. Завтра его уже закончат шить. На подоле очень густо были выжиты золотые бусы, а чем выше к талии, тем реже.

Вереника любила блеск и пышность. Ей нравились дорогие наряды, ослепительные украшения. Она неутомимо заботилась о сохранении своей красоты, подолгу оставалась в постели, чтобы сберечь свежесть и бодрость, чтобы не потерять удивительный цвет лица. Она гордилась своей кожей цвета самого лучшего греческого мрамора, своими очень живыми, большими карими глазами. Она часто принимала разнообразные ванны, которым предшествовали долгие часы отдыха. Вереника знала, что ее красота – главнейшее условие удержать за собой Птолемея, весьма неравнодушного к прелестям женщин. От многих она слышала, что после разрыва с Таидой, Птолемей часто менял женщин, не находя успокоения от этой потери. Теперь ей нечего ревновать его теперь к Таиде, которая значительно старше ее и предпочла великому полководцу гениального скульптора Лисиппа.

Как только многоголосое эхо стихло, Вереника подошла к большому зеркалу из полированного серебра. Примерила золотую царскую диадему, украшенную сапфирами и изумрудами из сокровищницы персидских царей, доставшуюся Птолемею после смерти Александра. Весь ее царский наряд будет выдержан в сине-зеленых тонах, которые так ей идут.

Вереника вспомнила о Птолемее. Он был для нее более чем просто мужчина и супруг. Он был – целое государство, одно из самых великих и загадочных в мире. Миллионы людей, малые и большие города – все это находилось во власти того, кто спит рядом с ней и кажется во сне кротким и беззащитным. Она знала его железную волю и то, что принятые им решения окончательны.

– Вереника, – вывел ее из задумчивости голос Птолемея, – Царская диадема очень идет тебе. А у меня для тебя подарок.

Она с радостью повернулась к нему.

– Войско признало меня царем Египта единогласно, – с гордостью сообщил он ей о решении армии, которое было заранее известно. – Через несколько дней я взойду на древнейший престол и открою новую династию, династию македонских царей в Египте. И ты станешь царицей Египта. Медлить нельзя. Антигон коварен.

– Поздравляю, Птолемей! С твоей твердостью, которая будет поддерживать тебя в решении трудных дел, ты сможешь править долго и счастливо. Я всегда буду рядом с великим царем. А в том, что ты будешь великим и обессмертишь имя Птолемеев в веках, я не сомневаюсь.

Она приблизилась к нему совсем близко:

– А царица? Какой должна быть царица Египта?

– Такая, как ты есть, – ответил Птолемей, и это было истинным комплиментом в его устах.

Она задумалась:

– Я иногда чувствую, что у меня как бы два ума. Один для женских мыслей и чувств. А другой тем временем выстраивает всякие сложные государственные теории…

– Какие же теории возникают в этой очаровательной головке? – невольно рассмеялся Птолемей.

– Я всё время думала о том времени, когда ты станешь царем. Я не сомневалась в том, что ты им станешь и окажешься во власти великой Клио. Именно богиня истории рассудит, останется ли твое имя жить в веках.

– Ах, скажите, пожалуйста! Это интересно! – воскликнул со смехом Птолемей. – Как же мне добиться, чтобы мое имя жило в веках?

– Тебе следует снискать славу великого правителя.

Птолемей глубоко вздохнул:

– Это не так просто, мудрейшая и очаровательнейшая из женщин…

Они улыбнулись друг другу, и он извиняющимся голосом произнес:

– Я подумал, что ты, наверное, скучаешь без меня и решил принести тебе что-нибудь, чтобы ты простила меня за долгое отсутствие.

Птолемей был в превосходном расположении духа. Он протянул ей на ладони сверкающую синим цветом фибулу. У нее замерло дыхание, хотя она уже давно привыкла к очень дорогим украшениям. Это был поразительный по красоте сапфир, величиной, с куриное яйцо, оправленный в золото.

– Царь может позволить себе многое, – улыбка восхищения осветила лицо Вереники.

– Я рад, что тебе понравился мой подарок. Из всех известных мне мужчин я – самый горячий поклонник всего женственного. Я снисходительнее других к женским слабостям, терпеливее к женским причудам.

– Ты – самый лучший из всех мужчин.

Вереника снова подошла к зеркалу, поворачиваясь то одним боком, то другим, любуясь собой и сапфиром, который она прикладывала то к одному плечу, то к другому.

– О, Птолемей, какой прекрасный камень!..

– И вполовину не так прекрасен, как моя жена, царица Верхнего и Нижнего Египта, – улыбнулся Птолемей.

Вереника крепко обняла его. Он сжал ее в объятиях, чувствуя тепло ее тела. Обрывки мыслей пронеслись у нее в голове. Сразу после коронации она составит план первого грандиозного праздника для избранных и для жителей Александрии… Завтра она закажет себе царский наряд. Драгоценности и вышивка на платье будут в золотых, синих и зеленых тонах, как у богини Исиды. Завтра она прикажет запечатлеть в мраморе свой портрет лучшему придворному скульптору Бриаскию… Завтра… Хорошо быть царицей!..

Птолемей неожиданно пристально посмотрел в глаза Веренике, ища поддержки и понимания, и чистосердечно признался:

– Мне грустно, Вереника!..

В ее глазах отразилось удивление. Он постарался объяснить ей свое состояние:

– Огромная ответственность теперь ложится на мои плечи. И Александр, и я мечтали построить государство, которое даст каждому свободному гражданину счастье, а между тем этого просто не может быть, ибо основа мира – раздор.

– А я верю в тебя. Ты мудр и великодушен. При твоем правлении Египет будет процветать. Тебя почитают и любят в этой стране. И несколько часов назад ты в этом убедился.

– Я постараюсь сделать Египет процветающей страной. Династия Птолемеев даст этому древнейшему государству силу и великолепие.

Птолемей и Вереника вышли в сад. Высокие платаны, сикоморы и мимозы окаймляли здание дворца. Сойдя с дорожки, они прошли по травянистому газону. Птолемей открыл ворота садика, примыкавшего к большому парку, растянувшемуся вдоль морского берега.

Предвечернее яркое золотое солнце разрисовывало полосами лужайки и лежало на верхушках укрытых глубокими тенями стен. Они медленно шли по дорожке к беседке, камешки поскрипывали под их ногами. Птолемей вспомнил недавний сон, который приснился ему на корабле перед возвращением домой, и решил рассказать его Веренике:

– Знаешь, Вереника, на днях мне приснился сон. Я и Александр плаваем в бассейне в царском дворце в Пелле. И хотя я на одиннадцать лет старше Александра, мне приснилось, что мы ровесники, нам обоим по семь лет. Потом мы вышли из воды и к нам подошел наш отец Филипп, обнял нас за плечи и, улыбаясь, сказал: «Поросль могучего македонского дуба. Вы оба будете царями и прославите Македонию.»

– Вот видишь, – радостно воскликнула Вереника, – этот сон скоро станет реальностью.

– Да, вот такой мне приснился сон сразу после крупнейшего в моей жизни поражения. А потом мне приснилось, как Аристотель читает нам Гомера, и у нас с Александром светятся от восторга глаза… Да… все это было, было, Вереника…

– Ты все время думаешь об Александре.

– Теперь, накануне вступления на престол, особенно. Александр мечтал о могучем государстве, а что получилось? Я очень хочу довести его дело до конца. Моя мечта, возможно, более реальна, чем его.

Весь день занятый государственными делами, Птолемей часть ночи отдавал чтению, размышлениям, написанию «Деяний Александра Великого», которые создавал уже на протяжении многих лет, где описывал важнейшие события из жизни полководца. Он справедливо полагал, что события, предшествовавшие смерти великого царя, достойны быть записанными для потомков, и посвятил этому труду много ночных часов. За последнее время Птолемей часто подумывал о продолжении своих исторических трудов, ибо после смерти великого царя, происходящие события были не менее захватывающими и поучительными.

Все последние годы Птолемей был настолько занят бесконечными войнами и распрями, что «Деяния» продвигались крайне медленно, и он никак не мог завершить свой многолетний труд.

В этот знаменательный в его жизни день Вереника рано ушла к себе, чтобы подготовиться к предстоящим торжествами по случаю коронации, а Птолемей решил именно сегодня продолжить записи, которые отныне он будет считать важнейшим историческим трудом с тем же основанием, что и знаменитую «Историю» Геродота.

Всю сознательную взрослую жизнь Птолемей мечтал об уединении, а был вынужден участвовать в самих жестоких битвах и долгие годы не выпускать из рук меча, стал свидетелем грандиозных разрушений, человеческих безумств и крушения идеалов. Лишь в часы ночных раздумий он мог отвратить взор от крови и людских страданий. Наедине с собой он вовлекал в круговорот своих дум жизнь и смерть, величие и бессилие.

Птолемей с наслаждением уселся за рабочий стол, пододвинул светильник, льющий на стол яркий свет, с улыбкой на лице подумал: «Только Музы могут утешить нас в утрате всего, чем мы дорожили долгие годы нашей жизни.»

Он достал из серебряного ларца, украшенного рельефными изображениями битвы Александра с Дарием при Иссе, свитки со всевозможными записями и развернул тот, на котором его исторические записи заканчивались. Взгляд его упал на следующие строки: «Десять вопросов предложил Александр Македонский мудрецам…»

Взор Птолемея задержался на вопросе, который особенно волновал его все эти последние дни: «Что должен человек делать для того, чтобы снискать благоволение людей?» – «Пусть удаляется от почестей и власти.» – «А мой ответ, – сказал Александр, – лучше вашего: пусть добивается власти и почестей, чтобы благодетельствовать людям.»

Птолемей, не переставая, думал все эти дни об Александре, как бы ища у него поддержки и ответов на многие мучащие его вопросы о значении власти. Александра нет с ним уже семнадцать лет, а он все время рядом. И с каждым годом эта невосполнимая утрата чувствуется все сильнее, сильнее давит на сердце. Теперь огромной державой Александра будут править несколько царей, бывшие диадохи.

Александр был первым, кого историческое предание назвало великим. Как история назовет их, его преемников, растащивших огромную державу на разные царства? Десяти лет великому царю было достаточно, чтобы сломить персидское царство, покорить Азию, сплотить в одно царство известный и неизвестный мир Востока.

Птолемей углубился в чтение свитка, воскрешая в памяти события прошлого.

«Александр задремал, а когда проснулся уже не мог говорить от слабости. Он еще узнавал своих военачальников, окруживших его ложе.

Пердикка стоял в изголовье и не отходил от больного.

Хриплое дыхание Александра разносилось по всей зале, пока он переводил взгляд с одного лица на другое, прощался глазами с друзьями.

Склонившись над царем, Пердикка спросил:

– Кому ты оставляешь царство?

Александр собрался что-то сказать, но горло сдавило, конец слова слился с приступом кашля.

Пердикка выпрямился и промолвил:

– Наилучшему.

Царь взглядом приказал Пердикке снова наклониться к нему, с трудом снял о пальца перстень с царской печатью с вырезанным на ней изображением Зевса на троне и протянул Пердикке.

Это вовсе не означало, что его преемником должен стать хилиарх, – просто Александр поручал ему временное ведение дел.

Вскоре глаза Александра угасли.

Это случилось 13 скирофориона 323 года.

– Будет жестокое состязание над его могилой, – промолвил Селевк.

Плач и стоны огласили чертоги дворца. Рыдающие навзрыд азиаты называли Александра самым справедливым властелином, македонцы и греки – всегда победоносным государем.

Но мучительное чувство неизвестности пугало всех. Все чувствовали, насколько шатко ближайшее будущее. Войско и огромное государство лишились царя и вождя. Все начали готовиться к худшему.

Среди плача скорби слышались редкие возгласы.

– Сколько безвинных жизней погубил он.

– Теперь снова прольется море крови.

– Судьба полумира находится на краю пропасти!

– С часу на час всё может превратиться в хаос.»

Птолемей оторвался от рукописи, про себя подумал: «Этот междуусобный хаос продолжается уже пятнадцать лет. Ради чего жил Александр? Мир раскололся. Началась война за осколки мира».

И тут же ответил сам себе: «Александр жил ради создания гармоничного мира и прожил великую жизнь».

Птолемей погрузился в воспоминания. Они слетелись в его кабинет из всех других, далеких отсюда мест, – из Коринфа, Афин, Вавилона, Суз, Экбатан, Персеполя. Именно сегодня он решил снова взглянуть на свою жизнь и высказать о ней свое беспристрастное мнение. Сначала он решил отыскать в своих воспоминаниях все самое-самое светлое. И сразу вспомнил Таиду, свою утраченную любовь. Она наполняла дни его светом, а ночи – нежностью. Десять лет он не спрашивал себя, зачем человек живет и зачем он страдает. Он с нетерпением ждал каждой новой встречи с этой удивительной женщиной. Их первая встреча никогда не сотрется из его памяти. Таида очаровала Птолемея сразу же. Он и сейчас слышит ее неповторимый чарующий голос.

– Я не могу покинуть Афины. Я буду совершенно одинока в Македонии.

– Да, ты права… Я не знаю, когда вернусь… Впереди Азия… Когда же мы возвратимся из похода, я наполню твой подол золотом, а дом розами…

Она засмеялась…

– Македонцы – настоящие мужчины…

– А афинянки – прекраснейшие из женщин. Ты оживишь и статую… Как жаль, что скоро придется расстаться. Я верю в Александра…

Ее лицо стало задумчивым.

– Знаешь, Птолемей, Александр похож на героев, о которых пели аэды в старые времена.

После разрыва с Таидой он долго привыкал жить без ее любви. Женщины сменяли одна другую, но ни одна не трогала его сердца.

Птолемей мысленно попытался вызвать в памяти ее образ и заговорить с ней: «Таида, я не могу забыть тебя. Ты слишком глубоко задела мое сердце. Я ревновал тебя и к Александру, и даже к Лисиппу, которого никогда не считал серьезным соперником. Глупец!.. Я не понимал, что гениальный художник любит так, как простой смертный любить не может, что художник всесильнее любого царя. Лисипп увидел в тебе богиню и обессмертил твой образ на века в своей прекрасной статуе.

Но я тоже всегда видел в тебе богиню. Какая женщина на всем белом свете была окружена такой любовью, которую подарил тебе я? Пока бог любви Эрот смотрел на тебя моими глазами, годы не могли тронуть твоей неповторимой красоты.

Любовь – сама по себе вечность!»

На смену Таиде пришла мать. Он вспомнил разговор с матерью в доме Лага в Пелле незадолго до её смерти, накануне женитьбы на Эвридике, дочери Антипатра. Он лежал на ковре, устилавшем ложе матери, на мягких подушках. Руки Арсинои пахли яблоками. Это был любимый запах Птолемея. Этими пахнущими яблоками руками она гладила его волосы, приговаривая:

– Мой маленький, маленький Птолемей. Ты же не любишь Эвридику… Чего ради ты берешь её в жены?

Ему в тот вечер так хотелось чувствовать себя маленьким. Он совсем размяк под ласковыми прикосновениями материнских рук. Птолемей с нежностью поцеловал руки матери.

– Я никогда не думал, что тебя это тревожит…

– Да, я ненавижу весь род Антипатра… Как и многие в Пелле…

– Эвридика всего-навсего одна из статей моего договора с союзниками: Антипатром, Антигоном, Селевком, Лисимахом… Наш союз должен окончательно сломить противников.

– Стало быть, ты хочешь сломить противников ценой своего супружества… Запомни, и предательством памяти Александра… Александр с детства недолюбливал Кассандра, сына Антипатра. Здесь в Пелле многие поговаривают, что Кассандр и отравил царя… Слишком внезапно умер Александр… А Олимпиада всегда предостерегала своего любимого сына от козней Антипатра…

– Александр понял бы меня. Сейчас необходимо остановить междоусобные распри. И запомни: моим супружеским счастьем была Таида.

– Ты так любил ее?

– Да!..

– А что стало с твоей первой женой Артакамой?

– Я оставил ее в Персии. Да она и не была моей женой. Мы просто не хотели огорчать Александра.

– Выходит, и второе твое супружество по расчету?..

Арсиноя задумалась, затем повернула к себе лицо Птолемея, и, как в детстве, когда он сильно проказничал, пристально посмотрела ему в глаза.

– А где сейчас Таида?

– В Вавилоне с Лисиппом. Она не простила мне женитьбы на Артакаме. Она не поняла замысла великого царя породнить все народы между собой. Таида – истинная эллинка. Я буду любить Таиду всегда.

– Прости меня, сын, – проговорила Арсиноя, увидев слезы, навернувшиеся на глаза Птолемея. – Я думала, что это уже в прошлом.

– Я тоже…

– И все-таки, Птолемей, разве не оскорбление памяти Александра, что ты связываешь себя тесными узами с родом Антипатра? Ведь у таких союзов могут быть опасные последствия.

– Сейчас, я прежде всего думаю с безопасности и расширении границ Египта. В этой стране я хочу построить государство, о котором мечтал Александр.

Птолемей нежно обнял мать и улыбнулся ей. Но улыбка его была печальной. Это была их последняя встреча.

Cо смертью Александра кончилась героическая эпоха. Началась эпоха бесконечных заговоров и убийств. Птолемея начали предавать, и он научился предавать других. И не только предавать, но и уничтожать недавних соратников и друзей.

Птолемей встал, чтобы размять ноги. Ночь была темной. Он вышел на террасу, почувствовал озноб и закутался в гиматий. Вскоре снова вернулся к рабочему столу. Среди окружающего ночного спокойствия жуткие сцены бередили его память.

Сразу же после смерти Александра, в этот же поздний вечер Пердикка собрал в зале приемов, соседствующем с залом, где покоилось тело только что умершего великого царя, всех военачальников, чтобы принять решение с дальнейшей судьбе огромного царства.

Светильники озаряли лица всех присутствующих…

Ближе всех к Пердикке сидел он, Птолемей. Рядом с ним Селевк, ровесник и друг Птолемея, неудержимый и непобедимый в бою, красивый человек с орлиным профилем, – нос с легкой горбинкой, выпуклый волевой подбородок, хищное и властное лицо крупного военачальника.

По правую руку Селевка – полководец Мелеагр, военачальник непобедимой фаланги, плечистый, с грубым лицом хитрого землепашца, ловкий на поле битвы.

Напротив Птолемея удобно расположился Кассандр, ровесник Александра, сын Антипатра, недавно прибывший в Вавилон. Самонадеянный Кассандр был рыжеволосым мужчиной, чье лицо украшали бледные веснушки и старомодная македонская борода. Он не имел ни малейшего представления о жизни царского двора в Вавилоне и выглядел среди сподвижников Александра чужаком. Его отец Антипатр был самым близким сподвижником царя Филиппа. Антипатр не раз доказывал Филиппу, а затем Александру свою преданность. Отправляясь в Персию, Александр оставил Антипатра регентом в Македонии.

Все время регентства, все эти годы, начавшие свой отчет с гибели царя Филиппа, царица Олимпиада ненавидела Антипатра, желая только одного – править самой. Антипатр думал, что все письма Олимпиады к сыну с нападками на регента в конце концов приведут к тому, что Александр рано или поздно уничтожит его и весь его род.

Незадолго до смерти Александр отправил в Македонию ветеранов своей армии во главе с любимым полководцем Кратером с тем, чтобы именно Кратер занял место регента вместо Антипатра.

Регент Антипатр, которого должен был заместить Кратер, послал к Александру своего сына, чтобы тот защитил престарелого отца. За десять лет ни Антипатр, ни Кассандр ни разу не встречались с Александром, и Антипатр не знал, как царь относится к письмам любимой матери, порочащем его.

В конце концов, узнав о скором прибытии в Пеллу Кратера с частью войска, Антипатр отправил в Вавилон своего сына Кассандра, которого царь с детства невзлюбил.

Александр и Кассандр возненавидели друг друга с первого же взгляда и пронесли эту ненависть через все годы учения.

Птолемей, пристально наблюдая за Кассандром, сидящим напротив него на военном совете, вспомнил как однажды в годы их ранней юности после одного сражения Александр поколотил сына Антипатра. Драка произошла из-за юной фракийки, которую Кассандр грубо изнасиловал, а затем зверски избил. Птолемей, Гефестион и Александр вовремя подоспели на помощь бежавшей от преследователя женщине. Женщина, истекая кровью, в разодранной одежде вопила:

– Он убил моего ребенка! Он убил моего крошечного сына!

Друзья завели женщину в ближайшую палатку. Из глубокой раны на груди женщины сочилось молоко, – она была кормящей матерью. Александр бережно усадил ее на солдатское ложе, стал тут же промывать ей рану. Женщина, словно обезумев, громко рыдала.

Вскоре в палатку ворвался Кассандр и потребовал немедленно отдать ему молодую женщину, выкрикивая проклятия и угрозы, не переставая повторять:

– Она моя! Моя рабыня! Она вырвалась от меня и убежала! Это моя добыча! Погоди, я засеку тебя до смерти!

С нескрываемым отвращением Александр резко оборвал крики Кассандра:

– Нет. Ты ее потерял навсегда. Немедленно убирайся вон.

– Мальчишка! – не помня себя от ярости крикнул Кассандр.

– Не смей называть меня мальчишкой. Я сражался в этом бою лучше тебя.

Кассандр не успел защититься от молниеносного прыжка Александра, который вцепился ему в горло, угрожающе рыча:

– Хоть ты и сын доблестного Антипатра, но я убью тебя, гнусная тварь.

Александр опрокинул Кассандра на пол и стад колотить его кулаками. Кассандр извивался на земляном полу, не успевая увертываться от точных ударов. В это время Птолемей успел вывести женщину из крепости и укрыть в надежном месте.

С этих пор Александр возненавидел Кассандра и пронес эту ненависть через долгие годы. Причина того, что Кассандр остался вместе с отцом в Македонии, заключалась лишь в том, что Александр не хотел терпеть его в своей армии. Кассандр прибыл в Вавилон после стольких лет, словно незнакомец; вот только Александр и этот незнакомец возненавидели друг друга с первого взгляда, как когда-то в юности.

«Он вполне мог отравить Александра», – невольно подумал Птолемей, наблюдая с каким презрением и высокомерием Кассандр смотрит на присутствующих в зале приемов, где рядом друг с другом сидели и македонцы, и персы, друзья Александра, дорогие его сердцу.

Светильник высветил загорелое, обветренное морскими ветрами печальное лицо Неарха. Затем отблеск огня коснулся лица Антигона, словно вырубленного из твердого камня. Властный, суровый, несгибаемый Антигон словно нашел уже для себя решенне и принял политику выжидания.

Пердикка по праву хилиарха выступил первым:

– Сегодня, чтобы сохранить спокойствне в армии и среди жителей города, мы должны решить, кто займет место, освободившееся после смерти Александра Великого, чтобы сохранить единство государства.

Глава пятаяСводные братья

Решение всех важнейших государственных вопросов Александр Великий всегда выносил на обсуждение всей армии. Сразу же после смерти царя основная масса пехотинцев окружила царский дворец. Воины волновались, недовольно переговаривались между собой:

– Военачальники задумывают что-то недоброе.

– Есть сын царя Филиппа.

– Арридей является законным наследником и находится здесь, в Вавилоне.

– Почему никто не выходит на переговоры с нами?

– Они видно забыли, что Александр нам, войску, предоставил решенне всех вопросов.

– Ничего, мы им напомним!..

Пехотинцы прибывали и прибывали к царскому дворцу со всех концов города.

– Мелеагр, вероятно, забыл о нас? Может, стоит им напомнить, что битвы выигрывает армия. И Александр всегда считался с нашим мнением.

– Не забывайте, что гетайры против Арридея, – вступил и разговор пожилой македонский воин.

Молодые воины тут же обступили прошедшего через многие битвы воина:

– Откуда у тебя такие новости?

Старый солдат спокойно, с достоинством отвечал:

– Я только что был у ворот богини Иштар, где стоит несколько отрядов конницы. Гетайры считают, что царем надо признать сына Роксаны, который скоро должен появиться на свет.

– А если это будет не сын, а дочь, – засмеялись сомневающиеся.

Но македонцев больше волновало другое:

– Может ли сын бактрийки носить днадему македонского царя?

Выбор пехоты носил чисто македонскую точку зрения.

Решение гетайров в пользу ожидавшегося на свет сына Роксаны обеспечивало поддержку народов Востока. Мощные, блестяще вооруженные отряды конницы, где большинство составляли молодые прекрасно обученные персидские юноши из богатых семей, господствовали над входами и выходами из города. В открытом поле пехота была бессильна противостоять им.

Но сейчас, в день смерти царя, пехота окружила все подступы ко дворцу, и её решение могло стать решающим.

Ожесточенные споры были в самом разгаре и во дворце.

Антигон чуть не набросился с кулаками на Мелеагра, предложившего кандидатуру Арридея.

– Разве можно даже думать с возведении на престол Арридея? Он слабоумен. Прижит царем Филиппом с фессалийской танцовщицей…

Гнев Антигона нашел отклик в душе Птолемея. Сердце Птолемея учащенно билось. Сколько унижений перенес он в детстве и юности из-за своего родного отца царя Филиппа. Спасибо Лагу. Лаг всегда пресекал все разговоры о том, что Птолемей сын Филиппа. «Птолемей – мой сын, – говорил Лаг. – Я горжусь им.» Он любил Птолемея не меньше, чем родного сына Менелая.

В Македонии Птолемей был известен всем как сын Лага. В восемнадцать лет он уже отличился в первом бою и занял место за одним столом со взрослыми мужчинами. Лаг подарил ему кожаную перевязь, на которой висел кинжал с костяной рукояткой, – знак заслуженного доверия. Лаг и Птолемей ладили друг с другом, хотя чувства всегда выражали скупо.

В юности Птолемей любил по утрам легким галопом скакать вдоль озера на своем гнедом жеребце. Однажды в сосновой роще он наткнулся на семилетнего Александра. Птолемею нравился этот смышленый и смелый мальчик, который всегда искал общения среди юношей, так как был не по годам сообразительным и смелым.

Птолемей иногда чувствовал свою ответственность за этого ребенка. Он знал, что царь Филипп снисходительно относится к общению сына со взрослыми воинами, лишь бы тот пореже общался с Олимпиадой, которую Филипп со временем возненавидел. Птолемей посадил Александра перед собой на лошадь, и тот вдруг впрямую спросил:

– Птолемей, это правда, что ты мой настоящий брат?

Птолемей смутился и не ответил на вопрос. Он знал, что многие в Пелле судачат об этом.

Они долго скакали легким галопом по роще, прежде чем Птолемей ответил:

– Ты не должен никогда об этом говорить.

– Почему? Я мечтаю иметь такого брата, как ты.

Остановив лошадь, Птолемей вгляделся в лицо Александра и увидел, что мальчик жестоко задет его не доверием к нему, и очень тихо проговорил:

– Я тоже был бы рад быть твоим братом. Моя мать замужем за Лагом, который любит меня и никогда меня не предавал. Ты знаешь, что такое незаконнорожденный?

– Да, это смертельное оскорбление, – согласился Александр и надолго замолчал.

Молчал и Птолемей, думая с своей любимой красавице-матери. Арсиноя была уже замужем за Лагом, когда ее грубо изнасиловал Филипп. За такое оскорбление обидчика в Македонии убивали, но обидчиком был сам царь, а Лаг любил нежную Арсиною и много позже полюбил и Птолемея.

Подумав, Птолемей предложил тогда Александру стать кровными братьями.

Александр с радостью согласился:

– Твои враги будут моими, а мои – твоими до тех пор, пока мы не умрем.

Птолемей слегка надрезал кожу на своей руке и руке Александра, соединил два пореза и сжал их.

– Брат! – произнес Александр, с любовью глядя в глаза Птолемея.

Они крепко обнялись.

И вот сейчас, в день смерти любимого брата, Птолемей слышит, что царем хотят избрать Арридея, которого они оба недолюбливали. «Это не должно произойти.» – мысли Птолемея путались, он не мог сосредоточиться.

Птолемей отчетливо вспомнил, как однажды в театре в сцене убийства Орестом своей матери Клитемнестры во время представления трагедии Софокла «Электра» Арридей разразился громким смехом. А вслед за приступом смеха с ним в театре случился припадок. Арридей упал и бился на каменных плитах, как выброшенная на берег рыба, весь мокрый и грязный. Как говорили врачи, эти припадки ослабили рассудок Арридея, – до этого он был обычным ребенком. Даже когда у Арридея выросла борода, он любил играть в куклы.

Однажды в присутствии Птолемея Арридей сказал Александру с безмятежной улыбкой на лице:

– Я больше не играю с куклой. Скоро у меня будет жена. И когда ты умрешь, Александр, и буду царем.

От этих воспоминаний Птолемей вздрогнул. И в тот же миг за стенами дворца послышались громкие голоса:

– Арридей – брат Александра… Законный наследник…

Это были крики пехотинцев.

– Да здравствует Филипп III. Так будем именовать отныне Арридея, нашего нового царя!..

Громкие крики приближались.

– Слава царю Филиппу III!

– Он же больной… – сопротивлялись робкие голоса.

– Зато безвредный. Лучшего человека на царское место во всем мире не сыщешь, хоть он и страдает падучей и заикается.

– Он нам очень подходит. Наконец-то все вернемся домой, в Македонию…

– Да здравствует царь Филипп III!..

Бушующих пехотинцев, которые уже ворвались по парадным лестницам во дворец, усмирить было трудно.

Они приближались к залу приемов, где шел военный совет.

Один из предводителей кричал:

– Наша единственная надежда новый царь Арридей.

– Отныне Филипп III!

Несколько пехотинцев ворвались в комнату Арридея.

– Нам повезло. Вот он – наш новый царь.

– Лучший царь во всем мире!..

Громкое «Слава!» и крики неслись уже по всему дворцу.

Арридей попятился к стене, вращая по сторонам испуганными глазами.

– Царям не так уж плохо живется, – успокоил Арридея, трясущегося от страха, один из воинов.

Арридей внезапно осмелел, перестал бояться и только повторял:

– Это судьба. Я всегда говорил Александру, что после его смерти стану царем.

А основная масса пехотинцев уже приближалась к залу приемов.

Паника охватила собравшихся на не терпящих промедления переговорах военачальников.

– Царем должен быть только законный наследник, который скоро родится!.. – настаивал Селевк.

– А воины Мелеагра считают, что царем должен быть слабо умный! – в сердцах повторял Антигон.

– Это Олимпиада довела его до слабоумия разными зельями, – с нескрываемым озлоблением выкрикнул Мелеагр.

Крики пехотинцев становились все громче и яростней, а оглушительный топот тысяч ног заглушал голоса говорящих в зале.

– Царь еще не погребен, находится рядом, в соседнем зале, а уже смута! – воскликнул Пердикка. – Необходимо выиграть время с помощью переговоров.

– Кандидатура Арридея – это твое предложение, Мелеагр, и твоих воинов. Вот иди и заткни им глотки, – приказал не терпящий возражений Антигон.

– Да, так решили мои воины. Я не могу не считаться с их мнением.

Воины начали стучать щитами в двери.

– Иди, Мелеагр, не медли, усмири пехоту, – скомандовал Пердикка.

– Не хватало в такой день кровопролития, – с ужасом подумал Птолемей.

– Вот результат великих завоеваний! – с иронией произнес Кассандр.

Едва Мелеагр покинул зал, чтобы утихомирить воинов, спокойный и рассудительный Селевк поспешил всех успокоить и взять инициативу в свои руки:

– Не стоит паниковать. Мы все – опытные и отважные воины, закаленные в боях. Нам необходимо срочно соединиться с отрядами конницы и срочно усмирить пехоту, если Мелеагру не удастся уговорить к перемирию своих воинов. Сейчас мы должны незаметно, под прикрытием телохранителей покинуть дворец и добраться до ворот богини Иштар.

Мелеагр вышел к воинам, заполонившим лестницы дворца и бешено колотящим мечами о щиты. Шум мгновенно прекратился. Все ждали, что сообщит им военачальник, с которым они выиграли не одну битву, которого любили и уважали.

– Успокойтесь, воины. Нужно найти разумное решение, кто займет трон после великого Александра. Я, как и вы, – за Арридея. Но есть и другие мнения, с которыми опасно не считаться…

Воины не дали Мелеагру договорить. Снова застучали мечи о щиты. Крики одних перехлестывались с криками других.

– Необходимо заставить Пердикку признать царем Арридея.

– Пердикка хочет стать регентом при сыне бактрийки и поса дить на трон варвара.

– Не бывать этому…

– Царем должен быть македонец!..

– Да здравствует Филипп III!..

С мечами в руках воины ворвались в зал переговоров. Он был пуст. Пустым был и зал, где лежало тело недавно умершего великого царя. Пехотинцам все же удалось настигнуть беглецов. На одной из лестниц несколько царских телохранителей были заколоты мечами.

Один из старых воинов в отчаянии воскликнул:

– Безумцы, мы же убиваем своих…

Но никто никого не слышал.

Мелеагр незаметно удалился в покои Арридея.

Селевк с небольшим отрядом мужественно прикрывал отступление Пердикки и его сторонников. Они были вытеснены из дворца, но не повержены, так как на защиту товарищей вовремя подоспели отряды конницы.

Вслед отступающим военачальникам неслись яростные крики:

– Надо покарать Пердикку.

– И всех его единомышленников.

– Берегись. Пердикка!

– Мы не дадим в обиду Арридея!

– Пердикка, тебе не долго осталось жить на этом свете!..

Вскоре высшие военачальники, возглавляемые Пердиккой, уже находились под надежным прикрытием отрядов конницы.

– Царем будет законный сын Александра! – было решение гетайров.

Никто не сомневался, что Роксана родит сына. 0 Статире, дочери Дария III Кодомана, тоже ждущей ребенка от Александра Великого, никто не вспоминал.

– Надо не допустить кровопролития и вступить в переговоры. – осторожно предложил Птолемей.

– Птолемей прав. Зачем нам убивать своих же воинов? – поддержал Птолемея мудрый Селевк.

В эти минуты Мелеагр превратился во врага хилиарха. Пердикка решил при первом же удобном случае убить недавнего боевого товарища. Он был уверен, что очень скоро одержит победу над влиянием в войске ставшего теперь его злейшим врагом Мелеагра.

Подумав, Пердикка ответил:

– Вы правы, – обе партии должны прийти к соглашению. Сейчас надо заботиться только с сохранении великого государства, от решения судьбы которого зависит благо греческого и азиатского мира.

Под прикрытием конницы высшие военачальники возвратились во дворец.

Тела убитых царских телохранителей еще лежали на лестнице, как грозное предупреждение.

На этот раз пехотинцы не оказали сопротивления.

Все ждали дальнейшего развития событий.

В зале приемов возвратившихся соратников с широкой улыбкой на хитром лице поджидал Мелеагр.

На вновь собравшемся совете сподвижников в результате ожесточенных споров был составлен договор, по которому конница признавала решение пехоты: Арридей должен принять имя своего отца Филиппа и, несмотря на слабоумие и слабоволие, стать во главе государства царем.

А пехота соглашалась с решением конницы: сына Роксаны после его рождения считать соправителем, дать ему имя своего отца Александра и, когда он достигнет совершеннолетия, передать власть ему.

Таким образом, трон передали сразу двум: слабоумному взрослому и еще неродившемуся ребенку.

Дела государства возложили на Антипатра – наместника Македонии и автономного стратега эллинского союза, Пердикку – хилиарха Азии и Кратера, находившегося с ветеранами на пути в Грецию. Кратер был объявлен защитником интересов царской власти, которую теперь получил не игравший никакой роли Арридей. После рождения законного наследника Кратер должен был стать его опекуном.

Перенесение тела царя в храм Аммона было поручено Арридею.

В этот же день воины единогласно поклялись признать этот договор.

Под предводительством Мелеагра фаланги выступили из города. Под стенами города они соединились с отрядами конницы под командованием Пердикки.

Непобедимое войско, созданное Александром и его верными соратниками, снова стало единым.

Теперь Пердикка имел возможность распоряжаться судьбами государства. Вновь избранный царь был лишен силы и самостоятельности.

Царственное происхождение Пердикки, его высокое звание хилиарха, его многолетняя служба вблизи македоиских царей Филиппа и Александра, его проницательный и повелительный характер создавали ему видимое превосходство над другими военачальниками и над всей армией.

Получив в свои руки высшую власть, Пердикка сразу же приступил к решительным мерам, чтобы показать, что при необходимости он намерен поступить по всей строгости законов даже с македонянами. Прежде всего он решил свести счеты с Мелеагром, которого ненавидел и одновременно боялся. Доверие к Мелеагру непобедимых фаланг делали его особенно опасным. Его и избрал Пердикка первым примером, на котором он должен был применить беспощадную строгость и показать, что сейчас он, Пердикка, главное лицо в государстве.

Во время бунта пехоты македоняне убили македонян. Необходимо было торжественное очищение, чтобы снять этот грех перед богами с войска.

Недалеко от неприступных стен Вавилона в открытом поле были выстроены друг против друга две линии: с одной стороны конница и слоны под предводительством нового царя Филиппа III и хилиарха Пердикки, с другой – пехота под предводительством Мелеагра. Увидев перед собой боевых слонов, воины начали беспокоиться, почувствовав, что с ними хотят сыграть зловещую шутку, – спастись в открытом поле от конницы и слонов было для пеших воинов невозможно.

Пердикка вместе с новым царем, избранником пехоты, во главе отряда конницы подскакал к Мелеагру, стоящему во главе своих фаланг.

– Именем царя Филиппа III – потребовал Пердикка, – приказываю выдать зачинщиков последнего мятежа. При малейшем неповиновении конница перейдет в наступление и пустит на фаланги слонов.

Видя, что они не в силах противостоять такой угрозе и стоящему перед ними войску, Мелеагр с согласия своих воинов, выдал тридцать человек, которые были брошены под ноги слонам и раздавлены ими.

Этой казнью было начато правление Пердикки.

Вглядываясь в суровое, непроницаемое лицо Пердикки, вершащего зверскую расправу над его воинами Мелеагр не сомневался, что и его конец близок. Он невольно вспомнил слова халдейского мудреца: «Ценится слово знатного – того, кто научился убивать…»

Сразу же после кровавой расправы Мелеагр бежал в один из вавилонских зиккуратов, надеясь, что святость этого места сможет защитить его.

Едва под покровом темной вавилонской ночи Мелеагр подошел к ступеням храма, навстречу ему приблизился человек, закутанный до самых глаз в гиматий.

Мелеагр услышал за спиной шаги и голос еще одного мужчины:

– Это он. Можно начинать?

– Бей, – крикнул незнакомец, стоящий перед Мелеагром.

Застигнутый врасплох, Мелеагр не успел выхватить из ножен меч и оказать сопротивление; на него обрушился мощный удар мечом, который пришелся по ключице. Мелеагр пошатнулся от боли и охватившего его отчаяния. Он в ужасе оглянулся по сторонам. Затем повернулся и побежал. Однако один из убийц успел еще раз ударить его и рассек ему челюсть. Второй убийца повалил Мелеагра на землю, но закаленный в боях воин медленно поднялся на ноги.

– Бей! – снова услышал Мелеагр чей-то знакомый голос, но сознание помутилось, и он не успел понять, кто это.

Мелеагр возвел глаза и небу, на лице его отразилась мука.

– О, Зевс! – взмолился он.

– Это за Арридея. Ты предложил избрать его царем, а он приказал тебя убить! – громко, победно засмеялся убийца, и последний удар меча оборвал жизнь одного из самых преданных сподвижников великого Александра.

Глядя на распростертое на ступенях храма истекающее кровью тело, один из убийц произнес:

– Приказ царя Филиппа III и хилиарха Пердикки исполнен! А жаль, прекрасный был воин! Не проиграл ни одного сражения! И так бездарно окончил жизнь!

Убийство Мелеагра должно было послужить для военачальников грозным предупреждением. Так Пердикка решил отныне поступать со своими противниками.

Военная знать Македонии всегда сохраняла гордую уверенность в себе и в своих исключительных военных способностях. После смерти Александра полководцы решили устраивать свои дела так, как этого требовали их собственные интересы. Стихийный бунт пехоты принудил военную знать сплотиться еще раз вместе и стать на сторону Пердикки. Но с той минуты, когда бунт был жестоко подавлен и особенно после гнусного убийства их сподвижника Мелеагра, сам Пердикка сделался объектом недоверия, так как один пытался сосредоточить в своих руках неограниченную власть, на которую все высшие военачальники считали себя вправе претендовать.

Через несколько дней после убийства Мелеагра друзья решили собраться во дворце Птолемея.

Дворец был расположен в одном из красивейших районов Вавилона, недалеко от царской резиденции. Фасад здания украшали ниши и ступенчатые выступы. Близость реки и пальмовая роща создавали свежесть и прохладу. Связки тростника, разложенные вокруг бассейна, выложенного яркими плитами, служили удобными сиденьями.

Птолемей любил этот дворец, в котором провел много счастливых дней с Таидой.

В одном из залов дворца находился музей, гордость хозяина. Птолемей, истинный ценитель искусства, собрал уникальную коллекцию произведений халдейских и чужеземных мастеров.

Радушно приветствовав Селевка, прибывшего первым, Птолемей тут же предложил ему до прихода остальных гостей познакомиться с собранием произведений искусства.

Внимание Селевка в первую очередь привлекли древние печати из полудрагоценных камней: сердолика, яшмы и агата. Здесь были даже печати шумерских времен очень большого размера, почти с ладонь. На одной из печатей был изображен бог луны Син на троне. Несколько печатей были вставлены в золотые кольца.

Птолемей взял в руки одно из колец, с гордостью протянул другу:

– Вот эта печать одна из самых ценных. Обрати внимание на резьбу.

Селевк был поражен. он держал в руках печать самого царя Навуходоносора.

– Великий был царь. И дела Навуходоносора были велики!.. – внимательно рассматривая царскую печать, промолвил Селевк. – Мне бы такую!.. Царскую!..

Сказал и рассмеялся своей шутке.

– А почему бы и нет? – задумчиво произнес Птолемей. – Теперь Вавилону, который Александр мечтал сделать своей столицей, очень нужен мудрый правитель…

Селевк с удивлением внимательно посмотрел на друга.

Они прошли вдоль стены, где были со вкусом расставлены бронзовые статуэтки с позолоченными лицами и вошли и зал для гостей. Здесь уже были поставлены богатые ложа с мягкими подушками, покрытые шкурами леопардов. Селевк с удовольствием занял одно из лож, огляделся вокруг. Он посетил жилище Птолемея впервые.

Уют в огромном зале создавали ковры, устилавшие полы и подвешенные к потолку на подвижных кольцах и шнурах, которые разделяли огромный зал на несколько помещений. Великолепен был потолок, украшенный резьбой из слоновой кости и причудливыми металлическими фигурами. Алебастровый рельеф с музыкантами, играющими на различных инструментах, украшал одну из стен.

Вскоре пришли Неарх, Лисимах, Антигон, Эвмен, – все знатные, уверенные в себе люди, прославленные полководцы.

Рабы принесли угощения: вино в чашах из матового стекла, рыбу, разнообразные фрукты, медовые лепешки… Ели, пили, рассуждали о последних кровавых событиях. Убийство Мелеагра потрясло всех… Что же за времена наступили, если друзья убивают друзей? Все думали об одном и том же. Еще не поздно все спасти…

Птолемей возлежал немного в стороне, чтобы видеть всех. Он незаметно скользил взглядом по лицам гостей…

… Молчаливый, мужественный Неарх с пронзительными голубыми глазами, копной непокорных вьющихся волос, в которых появились серебряные пряди, обветренным загорелым лицом морехода. Сколько вместе пережито и как дорог он ему, Птолемею… И дорог будет всегда, как и безвременно ушедший из жизни Александр. Маленький Леонтиск из всех друзей отца больше всего любит Неарха… Недавно Неарх подарил ему игрушечную пентиру, которую смастерил сам… Как счастлив был малыш…

… Рядом с Неархом – Селевк, мудрый воин, предводитель царских гипаспистов. Он блистательно отличился во главе своего отряда при походах в Индии и особенно в битве при Гидаспе. Его твердость и решительность, необычная физическая сила, а также мягкая задушевность и осторожность снискали ему особое уважение среди ближайшего окружения Александра. Птолемей очень высоко ценил Селевка и по-своему любил его. Они были почти ровесники.

… Лисимах был младше их на несколько лет. Красив, изворотлив, умен, смел до безрассудства. Будучи телохранителем Александра, часто спорил с ним. Был ярым противником сохранения мировой державы.

… Взгляд Птолемея задержался на Антигоне, самом старшем из них. «Хитер, коварен, своего не уступит никому. Неимоверно жаден!» – подумал Птолемей, наблюдая с какой жадностью Антигон поглощает пищу. По характеру он чем-то напоминал Пердикку. Властолюбив, бескомпромиссен, слышит только себя, верит только себе, но в битвах ему трудно было найти равного. Его спокойной решимостью восхищались все.

… И, наконец, Эвмен, личный секретарь Александра, изворотливый дипломат, чужеземец из Кардии. Он никогда не был близок Птолемею. Несравненный Гефестион люто ненавидел его, а Александр любил и уважал этого умного грека. Птолемей подумал, что было опрометчиво пригласить его сегодня сюда. Но Эвмен умел молчать, даже если не был с чем-то согласен.

– Разве Пердикка лучше нас? – осушив чашу с вином, осторожно поинтересовался у друзей Селевк.

Все внимательно посмотрели друг на друга. Нет, здесь не было чужих. Здесь можно было говорить открыто, не таясь.

– Его военные подвиги менее значительны, чем твои, Птолемей, – продолжал Селевк.

– Вы все одержали славные победы, – и Антигон, и Лисимах, и Неарх, – неожиданно для всех поддержал Селевка Эвмен.

– Почему он решил господствовать над нами? – теперь вопрос Селевка был обращен ко всем.

– Но он же из рода Орестидов, – уклончиво ответил Птолемей и тут же высказал свою точку зрения, – хотя теперь другие времена. Я считаю, что личные качества выше преимуществ рождения.

Всегда молчаливый Неарх заметил:

– Предпочтения могут быть только у царского дома.

– Но Арридей незаконнорожденный, – грубо оборвал Неарха Антигон.

Неарх не ответил и посмотрел на Птолемея, не задел ли Антигон вечно кровоточащую рану друга, уж он то хорошо знал, что Птолемей – сын Филиппа, но Лаг тщательно оберегал мальчика и жену от позора. И Птолемей никогда этого не забывал, и сейчас лицо его было спокойным и ясным.

В разговор вступил Лисимах:

– Если Александр передал Пердикке перед смертью свою печать, – это вовсе не означало, что он должен стать его преемником.

– Вот именно, – резко сказал Антигон, – Александр не думал о смерти. Он и раньше выживал после тяжелейших ранений…

Обстановка явно накалялась. Только Птолемей был на удивление невозмутим и сдержан.

– Пердикка за несколько дней сумел всецело завладеть верховной властью, – продолжал возмущаться Антигон. – не преждевременно ли мы дали ему такие преимущества?

Птолемей словно ожидал этого вопроса, так как у него уже созрело решение. Он снял со стены карту, нанесенную на папирус, разложил её на свободном столе.

– А выход есть!..

Все сосредоточили свои взгляды на карте.

– Поделим государство на части. Опасные времена, которые наступили, требуют, чтобы власть в каждой из сатрапий была сосредоточена в одних руках.

Никто не возражал, все внимательно слушали Птолемея.

– Я возьму себе Египет. Александрию сделаю столицей. Ты, Селевк, станешь сатрапом любимого тобою Вавилона. Лисимах – Фракии, Неарх – Ликии. Ну, а ты, Антигон – Великой Фригии, которую сам завоевал. Тебе, Эвмен, я ничего предложить не могу. Решай сам. Знаю, что ты – сторонник сохранения целостности государства.

– Каждый имеет право на свое мнение, – согласился Звмен.

– Твое предложение заслуживает внимания. Но армия сейчас на стороне Пердикки, – в раздумье произнес Селевк. – Удастся ли нам убедить его?

– Пердикка, наверняка, согласится с нашим предложением, – не колеблясь ответил Птолемей, просчитавший, как опытный политик, все ходы в сложившейся ситуации.

И, не спеша, Птолемей стал развивать свою точку зрения.

– Пердикке это сейчас выгодно. Он усилит свое могущество, удалив от непосредственной близости к новому царю всех прежних сподвижников Александра. Он будет считать, что оказал нам всем величайшую милость, которую можно с полным правом назвать изгнанием. А мы получим в независимое господство завоеванные нами страны.

Все единогласно одобрили предложение Птолемея, которого считали самым благоразумным и дальновидным из военачальников. Птолемей хладнокровно готов был пожертвовать всеми преимуществами настоящего момента, чтобы потом достигнуть своей цели и выиграть.

– Вдали от надзора хилиарха мы займем независимое положение и превратим наши страны в богатые, самостоятельные государства, чтобы потом, если понадобится, выступить против власти хилиарха.

Таковы мои планы, – закончил свое предложение мудрый Лагид.

– Мы скоро станем снова равны в славе и своих делах, – согласился с Птолемеем Антигон.

– Судьба заново распахнет ворота победителям, – Селевк отпил из чаши глоток вина и передал ее Птолемею.

Чаша вина, как в недавние славные времена, передавалась от друга к другу!..

На следующий день высшие вельможи государства вынесли предложение Птолемея на рассмотрение Пердикки. Через несколько дней военачальники были приглашены на совещание и хилиарх объявил им от имени царя Филиппа III, что их предложение одобрено.

– Принимая во внимание крупные заслуги, оказанные державе Александра многими военачальниками, признано за благо провести в сатрапиях и в распределении высших должностей в армии значительные перемены.

Новое распределение сатрапий между крупными военачальниками, предложенное Птолемеем, как он и предвидел, было полностью одобрено Пердиккой.

Не прошло и несколько недель со смерти великого царя, как его ближайшими соратниками был окончательно предан тот путь, на который Александр вступил смело и победоносно. Как вестники близкой бури наружу выступили чувства зависти и честолюбия, озлобления и открытой вражды, которые столь долго сдерживала твердая воля Александра.

Ненависть царила не только среди войска и военачальников. В один из дней Вавилон потрясла еще одна новость.

Царица Роксана, находившаяся в царском дворце в Вавилоне, спешно послала с согласия Пердикки гонцов к Статире, на которой Александр женился в Сузах, с просьбой срочно приехать в Вавилон и разделить с ней горе по случаю кончины их любимого супруга и великого царя. Пердикка и Роксана заверили Статиру, что она будет находиться под надежной охраной телохранителей. Царица приехала из Суз со своей родной сестрой Дрипетидой, молодой вдовой Гефестиона. Ночью, когда сестры спали, подосланные Роксаной убийцы перерезали несчастным горло. Роксана опасалась, что Статира раньше, чем она, родит наследника престола.

Этой же ночью тела Статиры и Дрипетиды были брошены в колодец и засыпаны землей. Это злодеяние Роксане помогал совершить Пердикка.

Так была обрублена последняя ветвь дома последнего персидского царя.

Известие с гибели Статиры, услышанное Птолемеем утром от Селевка, до глубины души потрясло его. Птолемей отчетливо вспомнил лицо Роксаны в тот памятный день, когда впервые увидел ее во дворце Оксиарта. Тогда ей было шестнадцать, сейчас – двадцать. Но сколь изощренно жестока и мстительна была она. Роксана не понравилась Птолемею с первого взгляда. В ее красоте было что-то необузданно дикое: высокий красивый лоб, идеальные арки бровей над большими сверкающими глазами, властный взгляд, вырезанный без изъяна профиль и злые тонкие губы. «Гибель Статиры предвещает великие беды в царском доме в Македонии,» – эта мысль полоснула Птолемея по сердцу.

Через несколько дней Селевк, Неарх, Лисимах, Антигон и Птолемей собрались в торжественно обставленном зале дворца, где лежал в золоченом гробу Александр Великий. Гроб стоял на помосте, обитом дорогими тканями. Вокруг гроба были разложены военные трофеи, щит и меч Ахилла.

Египтяне показали все свое искусство, бальзамируя тело царя. Его не стали пеленать бинтами, закрывать лицо маской, как делали в Египте. Тело, над которым потрудились мастера, даже не обернутое тканями, должно было на многие века охранить царские черты…

Птолемей часто приходил сюда, чтобы повидать брата и любимого царя… Теперь друзья собрались вместе, чтобы проститься со своим прославленным полководцем. Завтра им предстоял долгий путь в свои сатрапии.

Александр лежал на золотом шитье, в остром аромате благовоний. Лицо оставалось прежним: волевым и царственным, строгим в неумолимости сжатых губ. Скрещенные на груди руки покоились на обрезанных прядях волос ближайших сподвижников.

У одра царя друзья поклялись, что всякий противник идей Александра, будет повержен во имя Александра, как это делал Ахилл с троянцами во имя памяти Патрокла.

На следующий день новые сатрапы разъехались по своим владениям. Отныне им суждено было встречаться друг с другом только на поле битвы.

Наступало время междоусобных войн.

Птолемей взял тростник, опустил кончик в чернильницу с черными чернилами и крупными буквами написал на папирусе:

«Через несколько дней мне предстоит принять титул царя Египта и открыть новую династию, – династию македонских царей в стране, где учились мудрости философы и ученые древней Греции. Этому торжественному и знаменательному в моей жизни дню предшествовали долгие годы распрей и бессмысленных войн, которые продолжаются и по сей день. Но я твердой рукой правителя строил все эти годы в Египте государство, думая прежде всего о благе человека, о процветании искусства и науки, о могуществе страны.»

Птолемей положил тростник на стол и вздохнул. Память настойчиво всколыхнула события прошлого, которые, казалось, происходили с ним совсем недавно – так отчетливо он их помнил и ощущал присутствие своих друзей и недругов, очевидцев этих событий, совсем рядом.

Почему он выбрал себе Египет?

Старый и мудрый прорицатель Аристандр в разговоре с Птолемеем вскоре после смерти Александра предсказал:

– Тело царя будет одарено силой необычайной, как тело фивейского царя Эдипа, и та страна, в которой оно найдет себе последнее пристанище, будет счастливее и могущественнее всех других, а ее правитель достигнет великой славы на века.

Последняя воля Александра Великого гласила: он должен быть погребен в оазисе Сива, где жрецы некогда приветствовали его как сына Зевса – Амона и где предрекли ему господство над всей землей.

Раз Александр, любимый брат и друг, избрал своим последним пристанищем Египет, значит и он, Птолемей, должен стать владыкой этой страны, чтобы вечно быть рядом.

Глава шестаяСатрап Египта

Дорог, по которым можно было попасть из Вавилона в Египет, было несколько. Одна – по Евфрату до Тапсака, затем через Сирию до побережья, далее вдоль берега Внутреннего моря до Александрии. Птолемей же выбрал себе путь через Аравию до Аравийского залива, затем по пустыне до Мемфиса, а от него по Нилу до Александрии. В один из дней боэдромиона 323 года, едва немного спала жара, он отправился и путь с небольшой свитой.

Ранним утром Птолемей прощался у ворот богини Иштар с Неархом, Селевком и Антигоном. Пердикка был прав, видя в Лагиде наиболее опасного из всех противников. На прощание Птолемей обратился к друзьям со словами:

– Как только вступим во владения своими сатрапиями, будем готовиться к борьбе с Пердиккой. Борьба неизбежна!..

Он простился с друзьями коротко и вскоре во главе отряда проскакал через ворота богини Иштар и скрылся на одной из дорог. Птолемей не оглядывался – сердце его сжимала тоска долгой разлуки с друзьями, с которыми было прожито столько незабываемых лет, славных великими походами.

Птолемей выбрал путь по стране, которая была последней мечтой Александра и которую он не успел покорить. Александр за несколько дней до смерти рассказывал друзьям, что более двухсот лет назад огромная плотина поднимала уровень воды одной из рек этой огромной страны. От плотины были прорыты оросительные каналы, сделавшие Аравию страной необычайного плодородия. Здесь были сосредоточены и большие природные богатства. Эта процветающая страна поражала воображение современников, недаром эту часть света называли Счастливая Аравия. Во время одной из бесчисленных войн плотина рухнула. Цветущую страну поглотили пески пустыни. Но фантазия Александра не могла примириться с такой прозой жизни. Он мечтал вернуть плодородие этим землям. В Аравии великий царь собирался построить дорогу через пустыню и прорыть на всем ее протяжении колодцы. Мечта, достойная великого правителя!..

«Может быть мне удастся воплотить в жизнь эту мечту Александра, – думал в дороге Птолемей. – Но сначала надо продолжить строительство Александрии. В этом городе будет покоиться Александр.»

На первый ночлег решили расположиться на песчаном плато, испещренном хилыми кустарниками и одинокими иссушенными зноем деревьями. Верблюды остановились по знаку проводников. Телохранитель помог Птолемею сойти наземь с коня. Проводники повели верблюдов и лошадей на выгон с чахлой травой, видневшийся в отдалении у русла потока, текущего из раскинувшегося вдали оазиса.

Воины пошли за водой к далекому колодцу, собирали сухие ветки и, наконец, уселись перед запылавшим веселыми языками костром.

Птолемей вышел из палатки полюбоваться зажигающимися на небе звездами. Рассматривая предзакатное звездное небо, он вспомнил лицо Александра перед битвой при Гранике, потом во время осады Тира, после на веселых симпосионах в самую цветущую пору их жизни, вспомнил его ум и несгибаемую волю, как он командовал армией во время тяжелейших сражений. Птолемей отчетливо, как наяву, видел его образ, ибо любимые образы не умирают.

Доносившиеся от костра разговоры воинов вернули Птолемея к действительности. Он невольно прислушался. Кто-то из них, побывавший в Египте, рассказывал об этом крае.

– Я там почти год прожил – ни капельки с неба не упало. Дождей, ручьев журчащих – ничегошеньки нету. Только огромная река, которая и кормит, и поит. Жар солнца там таков, что он делает людей почти черными.

– И женщины тоже черные? – поинтересовался совсем юный воин.

– Смуглые.

– Красивые?

– Красивые, а доступные только для своих. Чужеземцев к себе и близко не подпускают. У них там и брат с сестрой, и отец с дочерью любить друг друга могут… Интересная страна… Сколько мы стран прошли, а такая единственная. Там целые аллеи статуй баранов.

– Баранов?

– Да. Но рассказ мой будет все равно что рассказ сумасшедшего, так в этой стране все необычно. Лучше самим все увидеть, а то можете не поверить.

– Рассказывай. Интересно.

– Больше всего меня поразили их храмы. Они таких колоссальных размеров, что даже страшно, чувствуешь себя раздавленным их мощью. Колонны толщиной в семь обхватов, а их вокруг множество, как деревьев в лесу. Даже заблудиться можно. Я думаю, это дело рук каких-то исполинов, обладавших сверхъестественной силой, а не простых смертных…

Из своей палатки вышел Филокл и незаметно подошел к Птолемею. Птолемей был рад ему. Он сблизился с Филоклом в Вавилоне. Это был мудрый политик и доблестный воин. С первого взгляда он вызывал к себе доверие своими добрыми и мудрыми глазами, умеющими читать помыслы людей, и красивым ликом. Он был истинный македонец: светловолосый, голубоглазый, с законченным профилем настоящего воина – жестким, решительным, с отпечатками суровых сражений, и натренированной фигурой бойца. За последнее время они стали неразлучны. Птолемей доверял Филоклу самые важные дела.

Филокл, как и Птолемей, слышал разговоры воинов и был того же мнения, что и они.

– Да, в Египте действительно много чудес.

– Что и говорить, великая страна, – продолжая думать о своем, поддержал разговор Птолемей, – главное, надежно защищена со всех сторон от незваных гостей. Надо вернуть этой стране ее былое величие. Сколько бед принесли ей персы!.. Но сейчас меня больше всего волнует Клеомен. Он подорвал доверие к нам местных жителей. Народ в этой богатейшей стране бедствует. Необходимо сделать все, чтобы египтяне признали в нас мудрых правителей.

– Да, Александр ошибся в выборе, доверив управление казной в Египте Клеомену. Уж больно он жаден и любит роскошь, превосходящую роскошь восточных владык.

Птолемей согласно кивнул:

– И властолюбив не в меру. Если что, придется вступить с ним в борьбу.

– Борьба будет нелегкой, – предостерег Филокл.

– Клянусь бессмертными богами, – воскликнул Птолемей, – когда я узнал о злоупотреблениях Клеомена, я разозлился не на шутку, и эта злость меня радует. Значит, я поступлю с ним так, как он того заслужил, если донесения подтвердятся. По приезде сразу отправимся в номы.

Приняв для себя решение, Птолемей перевел разговор на другую тему:

– Мы должны утвердить в Египте равенство чужеземных богов с нашими собственными. Александр всю жизнь стремился к этому. Не знаю, доживу ли, а нет, так, может быть, мои наследники поймут, как важно объединить различные культы – мужчины и женщины во всем мире будут звать друг друга братьями и сестрами. Как только прибудем в Египет, я обязательно пройду обряд посвящения в одном из египетских храмов.

– Ты прав, – поддержал Филокл Птолемея, – это будет дань уважения народу древней страны.

– Страны высочайшей культуры, – вот что главное, – уточнил Птолемей и решительно сказал. – Но сначала я разберусь с Клеоменом.

И неожиданно спросил:

– Знаешь, что меня больше всего привлекает в обитателях долины Нила?

– Что? – заинтересовался Филокл.

– Их жизнерадостность. Со стен своих гробниц они обращаются к потомкам со словами: «О, живущие на земле, любящие жизнь и ненавидящие смерть.» Если бы ты знал, Филокл, как я хочу строить красивые города, созидать, а не разрушать.

Ранним утром они снова отправились в путь.

Птолемей, как и Александр, всегда жил единой жизнью со своими воинами. Быстро мелькали дни при ярком свете солнца, и ночи при звездах, и он редко бывал один. Они скакали на лошадях уже вторую неделю. Сколько Птолемей себя помнил, под копытами его коня всегда бежала земля разных стран. Он жил, постоянно стремясь вперед. Раньше ему казалось, что такое движение не имеет конца. Теперь же ему предстояло надолго осесть в Египте, в загадочную судьбу которого Тихе распорядилась вмешаться именно ему, Птолемею, одному из диадохов Александра Великого.

В один из дней они вступили в безбрежную пустыню.

Она встретила их песчаной бурей. Лошади поднялись на дыбы, упирались, ржали, не в состоянии сдвинуться с места ни на шаг против внезапно налетевшего ветра.

Ревущие тучи песка в один миг заслонили солнце. Всех охватила паника. Только проводники, хорошо знавшие нравы этих мест, вели себя спокойно. Им не было равных в умении противостоять коварной пустыне. Покрикивая на верблюдов, они заставили животных лечь на бок, чтобы создать заслон против обжигающего глаза и набивающегося в ноздри горячего песка.

Соскочив с лошади, Птолемей закутал лицо гиматием, чтобы пройти несколько шагов и укрыться за живой стеной уложенных наземь вьючных животных.

Проводники, не обращая внимания на ветер, с трудом укрепили колья в песке и натянули на них плотное полотно. Мулов и лошадей укрыли за этой полотняной стеной, перед которой вскоре выросли холмики наносного песка, ослабляющего порывы ветра.

Разговаривать было невозможно. Птолемей и Филокл молча сидели рядом, скорчившись, тесно прижавшись друг к другу. Птолемей с жалостью наблюдал за своей лошадью, – она задыхалась, ноздри у неё дрожали. В глазах затаился страх.

Ветер поутих только к вечеру.

Птолемей рвался немедленно тронуться в путь, подальше от этого жуткого места. Но проводники, не обращая внимания на его приказы, спешно продолжали ставить палатку. Наконец, один из проводников спокойно пояснил:

– Ночью снова придет буря. Нельзя, чтобы она настигла нас в пути.

К вечеру песчаный ветер ударил внезапно с такой силой, что палатка готова была взлететь в небо. Свирепый вой ветра прерывался лишь резким хлопаньем полотна, которое, к счастью, оказалось очень прочным. Всю ночь Птолемей и Филокл просидели в палатке вместе со свитой, задыхаясь от песчаной пыли.

Только к утру ветер мгновенно стих, тучи песка рассеялись и открыли ореол восходящего солнца. Все вышли из палатки, дружно зачихали и звонкий смех людей оглушил пустыню. Многие были похожи на детей, вывалявшихся в песке.

Из-за выросшего за ночь бархана показались проводники, прятавшиеся во время бури за верблюдами. Они вместе со всеми радовались яркому солнцу, синему небу и безветренной погоде.

И лошади, и мулы, и ослы, к счастью, были целы и невредимы. Поднялись с колен и верблюды и долго отряхивались, подобно мокрым собакам, от набившегося в шерсть песка.

Все дружно принялись разыскивать тюки с поклажей, мешки с продуктами, вином и водой.

Впереди еще предстояла длинная дорога.

– Море совсем рядом, – с широкой улыбкой на лице сообщил Птолемею проводник.

– Когда дойдем до него? – нетерпеливо перебил Птолемей.

– Незадолго до захода солнца, – был короткий ответ.

– Ну что ж, тогда быстрее в дорогу, – поторопил всех Птолемей, предвкушая радость встречи с водой.

В жаркий полдень перед отрядом Птолемея открылось большое становище бедуинов. Множество шатров, сложенных из жердей, обтянутых пологами из коричневой верблюжьей шерсти, покрытых сверху листьями пальм, были расположены замкнутым кругом. Внутри круга копошились полуобнаженные дети и женщины в длинных широких рубахах в белую и синюю клетку с желтой или красной полосой по бокам. Головы женщин обвивали повязки, – черные у замужних и красные у девушек. Завидев незваных гостей, и женщины, и дети мгновенно попрятались в свои шатры.

Филокл обратил внимание Птолемея на самый большой шатер, стоящий особняком.

– Это шатер шейха, главы рода, – пояснил проводник. – Видите, он стоит на западной стороне круга.

– Почему на западной? – поинтересовался Птолемей.

– Гостей или врагов бедуины всегда ждут именно оттуда, с запада.

– А мы явились на этот раз с востока, – невольно рассмеялся Филокл.

Перед входом в шатер шейха стояло копье, к которому была привязана лошадь. Совсем рядом паслось большое стадо дромадеров.

Откинулся полог из козьих шкур и на пороге показался шейх. Протянув руку Птолемею, в котором он сразу признал высокого гостя, шейх медленно, внятно, с достоинством произнес:

– Дорогие гости, войдите в мой дом с добрыми помыслами. И когда вы дважды переступите этот порог, да исполнятся все ваши желания.

Македонцы вошли в шатер. Птолемей с интересом огляделся вокруг: судя по всему походное жилище хозяина было разделено на три помещения, – в одном располагались мужчины, в другом – женщины, а третье предназначалось для мелкого домашнего скота. Но что самое поразительное, запах дорогих благовоний окутывал шатер и исходил от самого шейха.

Шейх был одет в просторную рубашку с белыми полосами из мягкой шерстяной материи, с закрытой грудью и широкими рукавами. На голове был накинут большой кусок ткани, сложенный треугольником и поддерживаемый обернутым вокруг головы крепким шнурком. Ухоженная борода украшала мужественное лицо жителя пустыни. По спине были распущены длинные ниже пояса косы.

«Вероятно, он ни разу в жизни не стриг волос,» – подумал Птолемей.

Гости расположились на плоских шерстяных подушках напротив хозяина. Расстеленная на земле циновка служила обеденным столом. Женщины подали на плоских керамических блюдах финики и лепешки из пресного теста. Принесли в стеклянных кубках верблюжье молоко. Осушив до дна кубок, Птолемей почувствовал, что тело его вновь обрело бодрость. Из-под опущенных век шейх внимательно рассматривал гостей. На вид ему было сорок с лишним лет. Он был мощного сложения, замкнутый в себе. Обветренное, загорелое, почти коричневое лицо обладало магической силой. Взгляд шейха подчинял и завораживал. Говорил он редко, обдумывая каждое слово. Он слышал про смерть великого завоевателя, которую объяснил по-своему:

– Нельзя подчинить себе весь мир. Такие мысли разрушают сознание человека. Каждый народ имеет право на свою дорогу.

И замолчал.

На прощание шейх подарил Птолемею и Филоклу кожаные мешочки с дорогими благовониями и пожелал удачи в пути.

Едва становище скрылось из виду, отряд Птолемея наткнулся на идола, возвышающегося на каменистом холме. Это был огромный четырехугольный камень черного цвета с высеченным на одной из сторон человеческим ликом. Около камня валялись иссушенные солнцем кости жертвенных животных.

Птолемей и его свита приближались к границе Египта. Солнце начало склоняться к западу, и с Аравийского залива повеяло прохладной влагой, охлаждающей усталых от дневного зноя путников и насыщающей растения, изнывающие от жары. Золотые пески Аравии остались позади, окрасившись в розовые тона, а дорога наконец-то пошла по плодородной местности.

Чем ближе приближались к морю, тем воздух все больше и больше наполнялся ароматами аравийских благовоний.

Птолемей вспомнил слова Александра, сказанные незадолго до смерти: «Говорят, когда плывешь мимо берегов Аравии, то воздух полон дивными ароматами… Если я покорил множество стран, то что мне мешает завоевать Аравию?» Он задал себе вопрос: «Чего достигли македонцы всеми этими войнами, насилиями, тысячами убитых?» И мысленно заставил себя ответить правду: «Государство Александра в горячке и лежит при смерти. А сколько бедствий еще впереди.»

Отогнав мысли, причиняющие ему боль, Птолемей подумал: «А ведь шейх прав. У каждого народа свой путь и своя судьба?» Он сотни раз рисковал своей жизнью, чтобы вместе с Александром завоевывать для царя все новые и новые земли. Теперь же ему предстоит завоевать сердце народа Египта. Брать приступом стены, жечь дома, оставлять после себя горы трупов, – все это Птолемею уже давно опостылело. Он рад был обойтись без всего этого – ведь он мечтает стать совсем не таким правителем, как остальные. Какое счастье, что рядом с ним Филокл – зрелый муж, талантливый политик, выдающийся военачальник. И почему-то тут же вспомнил рассуждения египтян с строении Вселенной.

Лошадь Филокла поравнялась с лошадью Птолемея.

– Скоро граница Египта, – сообщил Филокл. – А от нее недалеко до Мемфиса.

– Вот и прекрасно! – воскликнул Птолемей и добавил. – Удивительный народ египтяне… Их представления о мироздании похожи на захватывающие сказки.

– Что ты имеешь в виду?

– Представляешь, для них Вселенная – это гигантская корова, живот которой образует небосвод, земля же находится между передними и задними лапами. Вдоль неба-живота двигается ладья бога солнца Ра.

Филокл рассмеялся.

– Красиво. Ничего не скажешь.

– А в представлении жителей соседнего нома небо – гигантская фигура женщины, усеянная звездами.

– Настоящая женщина всегда усеяна звездами, – мечтательно сказал Филокл.

– Вот наладим дела в Египте и подумаем о прекрасных спутницах жизни.

– Их не так просто найти.

– Этот поиск и необходим, и сулит много прекрасных мгновений.

Друзья рассмеялись.

Всадники остановились на вершине холма. Перед ними вдали простиралась земля Египта, пронизанная лучами заходящего солнца. Птолемей протянул вперед руку:

– Там впереди земля Египта, – обратился он к Филоклу, – которую мы должны сделать родной для себя. И там Клеомен сейчас грабит эту землю. Можно ли терпеть все это?

– Подожди делать преждевременные выводы, – предостерег Филокл. – Сначала надо во всем тщательно разобраться.

Вдали показалось шествие нарядно одетых людей с ветками зеленых растений в руках. По бокам их сопровождали всадники.

– Смотри, смотри нас встречают македонские отряды вместе со знатью, – первым воскликнул Филокл. – Значит, гонцы успели вовремя их предупредить.

– Но Клеомена среди встречающих я не вижу, – с досадой произнес Птолемей. – Как только прибудем в Мемфис, тут же прикажу доставить его ко мне.

Отряд всадников, вооруженных копьями, приблизился к свите Птолемея первым.

Один из всадников и Птолемей с Филоклом спешились и пошли навстречу друг другу.

– Привет тебе, сатрап Египта, доблестный Птолемей, да живешь ты вечно, – воскликнул гиппарх.

– Привет тебе, и да здравствуешь ты долгие лета, непобедимый Евстрат, – ответил на приветствие Птолемей и добавил. – Я счастлив увидеть тебя первым на земле Египта среди встречающих нас.

Вскоре приблизилась торжественная процессия во главе с местным номархом. Рядом с номархом шествовали жрецы. Рабы несли балдахин.

Птолемей хотел пойти навстречу встречающим, но Филокл остановил его:

– Пусть приблизятся к тебе сами.

Подошедший номарх Сенмут, низко поклонившись, обратился к Птолемею с приветственной речью:

– Народ Египта с нетерпением ждет тебя, победоносный Птолемей. В знак своей милости, которая для нас равноценна солнечным лучам, прими под свое покровительство и власть эту землю с ее храмами, номархами, вельможами, народом, хлебом, вином и всем, что в ней есть.

Номарх представил Птолемею группу вельмож, одетых в шитые золотом одежды. После этого один из молодых вельмож встал за спиной нового сатрапа Египта с опахалом, другой со щитом, третий с копьем и шествие началось.

Птолемей шел под балдахином за жрецом с кадильницей, в которой курились благовония.

Народ в праздничных белоснежных одеждах с зелеными ветками в руках стоял вдоль дороги и мелодичными песнями приветствовал своего нового правителя.

Шествие медленно приблизилось к мраморной колонне, обозначившей границу между Аравией и Египтом. На колонне с трех сторон были высечены надписи с обозначением числа городов, земельной площади, населения и храмов Верхнего и Нижнего Египта. С четвертой стороны стояло изваяние бога Тота с головой ибиса.

Один из жрецов подал Птолемею золотую ложку с курящимися благовониями и торжественно пояснил:

– Бог Тот олицетворяет божественный разум, который сотворил всю Вселенную. Он же – организатор мира, разогнавший первобытный мрак, и он же рассеивает потемки души, невежество и дурные мысли – вечных врагов человечества. Ибис – птица, прилетающая в Египет перед разливом Нила. Она знает и предвидит будущее.

Жрец произнес молитву.

Птолемей высоко взмахнул кадильницей и несколько раз низко поклонился богу Тоту.

Восторженные крики толпы приветствовали нового сатрапа, вступившего на землю Египта. Лица жрецов и номарха Сенмута озарили довольные улыбки.

Двенадцать нубийцев принесли носилки с балдахином, украшенным страусовыми перьями, и Птолемей направился во дворец номарха Сенмута, где в его честь был устроен пир.

Птолемей оценил щедрость номарха и обрадовался благожелательному отношению к нему египетской знати, – все немедленно откликались на каждый его жест и мгновенно исполняли всякое его желание.

Утром номарх предложил Птолемею и Филоклу сесть в носилки и в сопровождении большой свиты доставил знатных гостей в храм богини Исиды. Свита осталась в преддверии храма, а Птолемей поднялся на крышу пилона, откуда жрецы наблюдали за звездами. Сенмут лично показал Птолемею поля и виноградники, каналы и плотины.

Окрестности храма понравились Птолемею и, поблагодарив номарха за встречу и гостеприимство, он незамедлительно отправился в Мемфис.

В дороге, сидя напротив Филокла в носилках с балдахином, который везли мулы, Птолемей с досадой произнес:

– Клеомен не встретил нас. Значит, наше прибытие в Египет ему явно не по душе. Интересно, что сообщит он нам при встрече? Он же знает, что избежать объяснения с нами ему не удастся.

– Боюсь, придется убрать его с нашего пути, – задумчиво ответил Филокл.

В самом начале пианепсиона воды Нила достигли самого высокого уровня и начали заметно убывать. Вода в реке снова становилась прозрачной, но местность, по которой они следовали, была похожа на большой залив, густо усеянный островками. Вдали виднелись дома, окруженные садами и огородами. В садах собирали плоды тамариндов, финики и оливки. Деревья зацвели во второй раз.

Вокруг островков торчали журавли с ведрами, при помощи которых обнаженные меднокожие крестьяне в набедренных повязках и чепцах черпали воду из Нила и передавали ее все выше и выше в расположенные один над другим водоемы.

Сидя в носилках, Птолемей с интересом наблюдал за происходящим вокруг. Он невольно засмотрелся на египтянина, собирающего финики. Обвязав себя и гладкую, как колонна, пальму веревочной петлей, египтянин карабкался вверх, упираясь пятками в ствол, а всем корпусом откинувшись назад. Поднявшись немного, он подвигал петлю вверх и, рискуя свернуть себе шею, поднимался все выше и выше до самой вершины, увенчанной огромными листьями и гроздьями фиников.

В местах, где воды Нила уже спали, обнажив пространства черной вязкой земли, за узкой сохой, влекомой двумя мулами, шел пахарь, рядом с волами – погонщик с коротким кнутом, а за ним сеятель. Сеятель, увязая по щиколотку в иле, нес в переднике зерна пшеницы и разбрасывал их полными горстями.

– Это к удаче в новых начинаниях встретить на новой дороге сеятеля, – обрадовался Птолемей.

Ранним утром, когда город еще спал, свита Птолемея достигла границ первого нижнеегипетского нома. К правому берегу Нила подходили золотистые известняковые утесы, а слева, в огромной долине, раскинулся Мемфис – древнейшая столица Египта. Величественные храмы и дворцы знати поражали своим великолепием и грандиозными размерами.

Чем больше Птолемей смотрел на эти исполинские постройки, тем сильнее росло в нем чувство восторга и желания построить в Александрии город более прекрасный, чем Мемфис.

Свыше двух тысячелетий стоял на берегу великой реки Мемфис, основанный фараонами Древнего царства. Он был первой столицей египетского государства, построенной руками не только египтян, но и рабов – «живых убитых».

Мемфис являлся центром, стоящим на рубеже Верхнего и Нижнего Египта, поэтому его называли «весами обеих земель».

– Отныне столицей этой великой страны станет Александрия, город Александра, – тихо произиес Птолемей.

Филокл услышал его слова и в знак одобрения пожал Птолемею руку.

Главным богом Мемфиса считался Птах – покровитель искусства и ремесел.

Земным воплощением бога Птаха являлся, священный бык Апис. Не всякий бык мог стать Аписом. Он должен был обладать двадцатью восьмью приметами: определенным сочетанием белых пятен, белым четырехугольником на лбу, черной мастью, необычной формой рогов и другими признаками, которые знали только жрецы. Когда умирал старый Апис, по всей стране искали ему достойного преемника. Быка, который обладал всеми приметами, на торжественной церемонии объявляли Аписом и воздавали ему божественные почести.

Целую неделю длились празднества в честь новоявленного быка. Ему служили самые красивые девушки, и сам фараон свершал в его честь жертвоприношения.

Смерть Аписа отмечалась всенародным трауром, – ведь это умирал бог. Потом Аписа торжественно хоронили в Серапеуме – кладбище священных быков – в роскошном саркофаге.

Птолемей вспомнил, как во время пребывания в Египте Александра, один из жрецов поведал царю печальную историю.

Когда персидский царь, неистовый Камбис завоевал Египет, через несколько месяцев умер священный бык Апис. Найти ему замену было делом крайне сложным. В истории Египта были случаи, когда Аписа искали годами. Но на этот раз египтяне нашли быка за несколько месяцев.

Нового Aпиca с почестями доставили в храм в Мемфисе, Мемфисские жрецы объявили всенародное гуляние. Египтяне облачились в праздничные одежды и с песнями и плясками вышли на улицы.

Камбис с крыши своего дворца наблюдал за весельем в городе. Вскоре он приказал немедленно привести к нему городских правителей. Когда те предстали перед ним, Камбис поинтересовался:

– Почему египтяне так не радовались, когда я победителем вступил в Мемфис, а сейчас они без моего ведома устроили всеобщий праздник?

Египетские вельможи ответили, что им явился бог в виде быка Аписа и, как всегда в таких случаях, весь Египет веселится. Камбис вскипел от ярости:

– Бог не может явиться на землю в виде быка.

Вельможи пробовали убедить царя, но Камбис приказал своим телохранителям убить их здесь же, у него на глазах.

Затем он приказал немедленно привести жрецов. Жрецы подтвердили сказанное убитыми вельможами. Это настолько взбесило Камбиса, что он повелел немедленно доставить к нему Аписа.

– Посмотрим, бог он или нет!.. – в гневе крикнул царь.

Жрецы пришли в ужас от слов царя.

– Мы не можем выполнить твоего приказа, великий царь.

– Тогда быка приведут во дворец мои подданные, – взревел Камбис и послал за Аписом своих воинов.

Вскоре Апис был доставлен в зал, где Камбис восседал на троне в окружении приближенных. Египетские жрецы находились тут же. Увидев быка, царь вскочил с трона, выхватил у одного из телохранителей меч и нанес несколько ударов Апису. Животное взревело от боли, кровь залила украшенный мозаикой пол.

Камбис громко рассмеялся:

– Лжецы! Разве это бог? А если бог, то египтяне достойны такого бога.

И приказал телохранителям хлестать жрецов бичами у него на глазах.

Затем он послал несколько вооруженных отрядов персидских воинов на улицы Мемфиса с приказанием убивать всякого празднично одетого египтянина. Раненого же Аписа добили копьями. Царь распорядился зажарить мясо быка, которое отведал сам и угостил им своих слуг.

«Бездарный ты был правитель, неистовый Камбис, – рассуждал про себя Птолемей, – надо будет обязательно воздать почести нынешнему Апису и совершить жертвоприношения богу Птаху. Все македоняне должны с уважением относиться к местным богам и обычаям. В Александрии обязательно должен быть свой Бог – покровитель.»

Птолемей и его свита въехали в Мемфис с восточной зажиточной части города по широкой, прямой, вымощенной каменными плитами улице. По обеим сторонам возвышались дома из кирпича или песчаника высотой до пяти этажей. В первых этажах размещались лавки, выше мастерские: ткацкие, сапожные, ювелирные, на самом верху, под крышей, жилища ремесленников. Постройки были, главным образом, белые, среди каменных зданий встречались и окрашенные в голубые, желтые, зеленые и красные цвета.

Многие фасады были украшены росписью, изображающей занятия их владельцев. На доме сапожника были нарисованы сандалии, башмаки, сапоги, женские изящные туфли. На фасаде ювелирной мастерской длинный ряд рисунков рассказывал о том, что его владелец выделывает золотые цепи, ожерелья, серьги, браслеты, заколки. Лекарь на стене своей больницы изобразил пациентов, которым он возвратил способность владеть руками и ногами.

Улицы постепенно заполнялись народом, который с любопытством взирал на двигающееся шествие. Повозки, запряженные ослами или волами, уступали дорогу, завидев воинов с копьями и знатных вельмож в носилках.

Среди этого все увеличивающегося потока людей особенно выделялись стражи порядка в коричневых рубахах до колен, в передниках в красную и голубую полоску, с коротким мечом на боку и большой дубинкой в руке.

Эти представители власти большей частью стояли на каменных возвышениях, чтобы лучше видать суетившуюся у их ног толпу.

Перед дворцом Птолемея встречали богатые вельможи, но Клеомена среди них и на этот раз не было. Лицо Птолемея стало суровым, но при виде улыбающихся придворных он невольно улыбнулся и поднял руку в знак приветствия.

Дворец возвышался на холме в окружении парка. Южные баобабы, пальмы, сосны и кедры окружали величественное здание.

Тенистая аллея из пальм вела вверх к воротам. С каждой стороны ворот стояли башни в форме усеченной пирамиды, называемые пилонами. С вершины одной башни дворцовая стража наблюдала за входящими во дворец, с другой – дежурный жрец наблюдал звезды. По обеим сторонам главных ворот возвышались статуи, достигавшие вершины пилонов.

Едва Птолемей в сопровождении нескольких всадников приблизился к воротам, к нему навстречу вышли вельможи в белых юбках, золотых накидках и черных париках.

Один из вельмож воскликнул:

– Привет тебе, новое светило Египта. Да достигнет слава твоя самых далеких стран, да приумножатся богатства твои, да наполнит слава твоих деяний Верхний и Нижний Египет…

Зазвучали трубы, забили барабаны, египетские воины подняли вверх оружие, приветствуя Птолемея.

Поздоровавшись с воинами, Птолемей поспешил во дворец.

Через анфиладу покоев со множеством колонн и стенной росписью, где у каждой двери низко склонялись перед ним жрецы и чиновники, Птолемей, сопровождаемый Филоклом и свитой, прошел в отведенные ему покои. Это был двухэтажный зал со стенами из алебастра, на которых золотом и яркими красками были изображены наиболее знаменательные события из жизни фараонов Нового царства: приношение дани народами покоренных стран, прием посольств, сцены охоты и семейного быта.

Птолемей сразу обратил внимание на стоящую в зале статую бога Птаха, украшенную золотом и драгоценными камнями.

– Это Птах – главный бог Мемфиса, – пояснил сопровождающий Птолемея жрец. – Птах – божество, которое снабдило бога Ра, сотворившего Вселенную, всеми элементами, из которых построился мир. Он называется богом с красивым лицом, богом, создающим новую жизнь и новые формы. На его голове покоится священный скарабей, символ воскресения, а своими ногами он попирает чудовище, символ мрака.

Перед богом Птахом стоял алтарь в виде усеченной пирамиды.

При появлении Птолемея, находящийся в зале жрец, воскурил благовония.

Роскошные кресла и скамьи, столики, уставленные красивыми статуэтками, украшали зал. Кресла имели четыре ножки в виде львиных лап, высокую спинку и подлокотники. Спинки кресел были отделаны чеканкой по золоту и серебру с инкрустациями из драгоценных камней. На этих рельефах фараон был изображен в виде сфинкса, увенчанного уреем. Головы львов, соколов, грифонов покоились на подлокотниках.

В сопровождении слуг Птолемей сразу же отправился в бассейн, чтобы смыть с себя дорожную пыль. Он с наслаждением опустился в бассейн из белой египетской яшмы с розовыми прожилками, не в силах сдержать восхищения. Бассейн был наполнен прозрачной водой, пропитанной ароматными составами. Вода ласкала, умиротворяла, снимала усталость. Птолемей доплыл до противоположной стороны и, перевернувшись на спину, увидел поодаль внимательно рассматривающих его девушек. Он улыбнулся им и, едва выйдя из бассейна, был окружен юными прелестными меднокожими созданиями, которые начали вытирать его тело, одновременно массируя каждую мышцу и втирая в кожу благовония. Птолемей был очарован тем искусством, которое выказывали прислужницы в выполнении этого обряда, доставляющего утонченное наслаждение.

Уже несколько дней Птолемей внимательно присматривался к этой стране, и в нем всё более и более заметно росло благоговение перед высокой цивилизацией.

Выйдя из бассейна, Птолемей надел короткую воинскую тунику, на нее серебряный нагрудник, на ноги – подвязанные ремнями сандалии. Затем он пристегнул меч, бывший при нем во время всех крупных сражений, и, окруженный верными телохранителями, вышел в зал.

Здесь его встретили жрецы, высшие военачальники, судьи Мемфиса, несколько номархов из ближайших номов, верховный казначей, смотрители житниц, гардероба, хранилищ серебра и золота, важные сановники и вельможи.

Птолемей воссел на кресло, резные ножки которого изображали князей, подвластных Египту народов.

Верховный сановник Мемфиса Хемиун поклонился Птолемею и с волнением в голосе проговорил:

– Великий Птолемей! На тебя легла обязанность заботиться отныне о судьбе Египта. Да наполнит слава твоих деяний Верхний и Нижний Египет. Приветствуем тебя, достойный сатрап, и да живешь ты вечно!..

Дружный хор голосов восторженно подхватил этот возглас. Все ожидали, что новый сатрап проявит волнение или растерянность. Но, ко всеобщему удивлению, Птолемей твердым голосом ответил:

– Я принимаю в свои руки власть сатрапа и буду править во славу и на счастье народов Египта.

За спиной нового правителя стояло около тридцати военачальников, прибывших с ним из Вавилона, во дворе выстроились только что прибывшие конные отряды, а через Нил переправлялась многочисленная македонская армия, преданная своему легендарному полководцу.

Поздравить нового сатрапа пришли посли разных стран. Потом явились купцы с золотыми украшениями, с благовониями и диковинными фруктами. За ними потянулись архитекторы с планами новых сооружений, скульпторы с набросками на папирусе новых статуй и барельефов, красивые женщины, назойливо упрашивающие Птолемея взять их к себе в дом, восхваляя свои таланты флейтисток и танцовщиц.

Оставшись один после первого напряженного дня пребывания в Мемфисе, Птолемей глубоко задумался. Отныне он должен подчинить всю свою жизнь и волю интересам страны, вверенной ему.

«Моя воля должна стать твердой, сердце справедливым, а мысли дальновидными,» – размышлял он со щемящим чувством, ведь теперь самому себе он принадлежать не будет.

Ночь вступила в свои права. Птолемей одиноко бродил по террасе и думал, думал… «Нет, он не боится новой миссии, которую добровольно принял на себя. Он сделает Египет самой процветающей провинцией огромной империи, созданной Александром. Здесь будут поклоняться его воле и чтить его богов. Необходимо срочно начать строительство усыпальницы Александра в Александрии, которая станет столицей Египта. В Александрии будет свой Бог-покровитель. Но кто? Надо немедленно решить этот важнейший вопрос!..»

Птолемей посмотрел в сад: на вершине холма освещенные яркой луной возвышались два пилона, древние, незыблемые, могучие, которые не под силу сдвинуть с места ни одному поколению. Вокруг растут новые дома, воздвигаются новые храмы, а пилоны продолжают стоять несокрушимо. Таким мощным и несокрушимым снова должен стать Египет, судьба которого вверена теперь ему, Птолемею. Он почувствовал, что эта грандиозная задача ему под силу, только надо окружить себя достойными сподвижниками.

Большую часть ночи Птолемей провел в раздумьях, а незадолго до рассвета задремал. И ему привиделся удивительный сон. Он увидел во сне бога, повелевшего ему перенести с Понта свой образ. «Кто ты?» – обратился Птолемей к богу и услышал ответ эвмолпида Тимофея, жреца Деметры из Элевсина: «Прикажи привезти из Синопы культовое изображение Зевса, которому дашь имя, составленное из имен божественного быка Аписа и бога Осириса. Это Серапис – бог плодородия, подземного царства, моря и здоровья. Голову Сераписа должна венчать мера зерна, символ плодородия Египта. Небо есть чело его, море тело его, земля ноги его, а солнечный свет его дальнозоркое око.»