США: от колоний к государству

1

Квинтэссенцией глубокого понимания проблемы могут служить слова русской императрицы Екатерины II, которая советовала британскому королю Георгу III: «Заключайте мир с восставшими колониями и постарайтесь их разъединить». За этим советом стояло многое. И чтобы понять, что из себя представляли североамериканские колонии до восстания — давайте сделаем небольшой экскурс в историю.

Прежде всего, состав самих провинций был неоднороден. Там были и королевские колонии, такие как Вирджиния, Джорджия или Нью-Йорк, они управлялись напрямую из Англии, которая назначала генерал-губернатора. Был такой непонятный и противоречивый конгломерат, как Новая Англия (штаты Коннектикут, Мэн, Массачусетс, Нью-Гэмпшир, Род-Айленд), которые управлялись местными советами, и имели территориальные претензии к королевской колонии Нью-Йорк. Были колонии Нью-Джерси и Делавэр, споры о границах между которыми закончились только… в 1921 году. Отдельно стоит упомянуть Пенсильванию, которая появилась на карте только потому, что король Карл II задолжал Уильяму Пену 16 тысяч фунтов и решил расплатиться, подарив земли в Америке. Этот штат был фамильной колонией Пена до войны за Независимость, соответственно там селились квакеры (сам Пенн по вероисповеданию был квакером), и была объявлена свобода вероисповедания.

У Пенсильвании имелся территориальный спор с Мэрилендом, который, в свою очередь, был наследственным владением баронов Калвертов и оплотом католичества в Северной Америке (поскольку сам барон был католиком). Как следствие — в Мэриленде происходили постоянные стычки на религиозной почве между католиками и протестантами. А была, к примеру, такая колония как Коннектикут, где еще до Революции во всю работало самоуправление, и губернатор колонии избирался местным законодательным собранием.

Если ко всему вышеперечисленному добавить и разницу в экономическом развитии (ведь существовали как промышленно развитые штаты Новой Англии, так и сельскохозяйственные Джорджия или обе Каролины), становится понятно, что создать из столь разных территорий единое государство было очень сложно. Это заметно и по настроениям как «отцов-основателей», так и людей, начавших революцию. Например, автор «Декларации Независимости» Томас Джефферсон говорил прямо: «сэр, моя страна — это Вирджиния», а Джон Хенкок, первый председатель Континентального Конгресса, считал, что «во главе страны должна встать Новая Англия, а не вирджинская хунта» (намекая на Джефферсона и Вашингтона, уроженцев Вирджинии). И Хенкок был не так уж и неправ — из первых пяти президентов США четверо (Вашингтон, Джефферсон, Мэдисон и Монро) были именно из Вирджинии. Недаром чуть позже Марк Твен писал: «человек родом из старой Вирджинии почитался высшим существом, а если он мог доказать, что происходит от Первых Поселенцев Вирджинии, этой великой колонии, то его почитали чуть ли не сверхчеловеком».

Екатерина II издалека увидела то, что предпочитала совершенно не замечать британская администрация — североамериканские колонии не были единым целым, это была лоскутная конгломерация штатов с разной экономикой, управлением, отчасти — религией и традициями. И что во время войны за Независимость их объединил только общий враг, а предоставь их самим себе — начнется война «всех против всех».

Прими британцы образ действий, предлагаемый им Екатериной II, у США не было бы будущего. Она прекрасно понимала, что Англия, чтобы сохранить свое положение в Новом Свете, обязательно должна вывести из орбиты войны Францию и Испанию. Но англичане были «твердо намерены вести дела с восставшими лишь как с подданными, и потому все, что относится к ним, считается неприемлемым и противоречащим достоинству короля, основным интересам его народа и правам его короны». Если быть честными, то именно королевство Франция сыграло решающую роль в появлении на свет Соединенных Штатов Америки, французский флот просто выключил из борьбы Роял Неви, и тем самым обрек британскую армию в Новом Свете на поражение.

25 ноября 1783 года последние британские войска покинули Нью-Йорк. Ветеран армии Вашингтона Джон ван Арсдейл с помощью приставной лестницы смог подняться к флагштоку в Бэттери-парке и сорвать ненавистный Юнион-Джек еще до того, как английские корабли покинули устье Гудзона. Война за Независимость закончилась, но строительство нового государства только началось. Действительно, ведь к власти пришли люди, совершенно не имевшие опыта управления государством, более того — решившие руководить им по умным книжкам французских философов-просветителей и английских экономистов.

Например, тот же Джефферсон мечтал о республике фермеров и мелких торговцев, без армии и флота, с минимальными расходами на государственный аппарат. При этом руководствовался он учением французских экономистов-физиократов, постулировавших, что основная прибавочная стоимость формируется сельским хозяйством, и что главное — это создать добровольные фермерские объединения крупных сельхозпроизводителей, которые дают прибавочный продукт, и тем самым богатеют и делают богатым государство.

Проблема была в том, что под фермерами понимались не те, кто непосредственно работает на земле, а те, кто «руководит процессом». При этом, в полном соответствии с воззрениями физиократов Джефферсон считал, что рост благосостояния «сельхозменеджеров» совершенно не связан с благосостоянием работников. Наоборот, работникам надо платить самую малость, чтоб не сдохли уж совсем. Или вообще нанимать штрейхбрейкеров, готовых получать меньше собственных работников. Собственно, это как раз описание плантаторского или помещичьего землевладения, с богатыми плантаторами во главе, и большим количеством мелких работодателей в основе системы.

Те, кто имеют хотя бы начатки собственного опыта в бизнесе, наверняка смотрят на эти слова с содроганием — требовать от работника постоянно растущего прибавочного продукта, совершенно его не мотивируя, невозможно. Или возможно, но только принудительными мерами. А это чревато либо падением качества продукции, либо, что гораздо вероятнее, просто вредительством и бунтом.

Но одно дело, когда философ, высказывающий подобные мысли, сидит где-то в офисе, имея основную работу переписчика или адвоката, и размышляет о подобном в свободное от работы время. А представьте, если такому мечтателю дали власть и он начинает пробовать свои теории на целой стране? Именно это и произошло в США. Но давайте обо всем по порядку.

История США как суверенной страны началась с денежного скандала и откровенного мошенничества. Еще во время войны за независимость, в самом трудном 1780 году, когда американские войска терпели бесконечные поражения на севере и на юге, экономика страны была в предреанимационном состоянии. Доллар, провозглашенный валютой новой страны 10 мая 1775 года, и равный по курсу одному испанскому серебряному песо, стремительно обесценивался. Вернее даже не так. Поскольку серебра не хватало, Конгресс ввел в обращение бумажный доллар, и приравнял его по курсу к серебряному песо. Сведения по инфляции отражены в таблице:

При этом количество долгов перевалило за 200 миллионов долларов (при общем бюджете США от 5 до 10 миллионов долларов), то есть даже если на обслуживание долга отдавать все деньги — расплатиться ранее, чем через сотни лет, не получилось бы. Казалось бы, ситуация безвыходная, однако как раз 18 марта 1780 года Континентальный Конгресс выдает на гора резолюцию, где фиксирует, что долги будут выплачиваться по курсу 1 бумажный доллар к 1 серебряному песо, не учитывая реальный курс инфляции, таким образом, легким движением руки снижая реальный долг в 40 раз, с 200 до 5 миллионов долларов.

Именно благодаря этому мошенничеству к концу войны за Независимость национальный долг США составлял 8 миллионов долларов, да еще долги отдельных штатов в сумме — 4 миллионов долларов. Львиная доля этих денег была предоставлена Францией молодой республике в качестве кредитов и ссуд под низкие проценты, причем очень часто — как средства частных инвесторов, через подставные фирмы и сделки компаний-однодневок.

Так например известный драматург Бомарше создал с ведения секретаря по иностранным делам Франции импортно-экспортную торговую фирму в Испании под названием «Родриго Горталес и компания», которая переправила в США 50 кораблей с вооружением, обмундированием, продовольствием, да и просто с золотыми и серебряными монетами на сумму 5 миллиона ливров. И еще во время войны Конгресс пытался отказаться от обслуживания этого долга, выпустив даже прокламацию: «Министр Верженн и его секретарь неоднократно заверяли нас в том, что во Франции не ждут никакой компенсации за грузы, отправленные Бомарше. Этот джентльмен вовсе не коммерсант; известно, что он агент французского двора, выполняющий поручения политического характера». Потребовался личный визит самого Бомарше в США, чтобы еще раз объяснить американцам, что никогда и речи не было о том, чтобы снабжать их бесплатно.

Но вот проблема — у США совершенно не было наличности. Франция пошла на уступки, и до 1787 года никаких платежей произведено не было. Что касается государственного устройства — на 1781 год были согласованы и приняты «Статьи Конфедерации и Вечного союза», которые и являлись главным действующим документом США. Если открыть их — можно схватиться за голову и ужаснуться. Исполнительной власти нет вообще, как класса. Единственная существующая ветвь власти — законодательная, реализованная в лице депутатов-представителей в Конгрессе. Никаких тебе судов, президента, полиции, армии, просто законодательное собрание, и всё.

Задачи, возлагаемые на Конгресс — решение «индейской проблемы», стандартизация валют, мер и весов, почта, и посредничество в спорах между штатами. Таким образом, изначально США были чистой конфедерацией, или, если угодно, союзом государств, где штаты вели собственную политику, имели собственные органы управления и исполнения, а верховный орган реальной власти не имел и вел посредническую деятельность.

Но уже в 1781 году начались проблемы. Допустим, Конгресс заключает торговый договор с третьей страной, но — он не имеет возможности заставить или принудить отдельные штаты его исполнять! Если на США нападали — Конгресс не имел права призвать граждан в армию. И самое, наверное, главное — Конгресс не имел никаких рычагов воздействия ни на штаты, ни на граждан. Американские революционеры создали то правительство, о котором мечтали — без тирании, без карательных органов, без трат на госаппарат. Была только одна проблема, основная. Такое правительство не могло править.

Дошло до смешного — 31 мая 1782 года на мирных переговорах в Париже британский представитель спросил — а с кем собственно Британия должна заключить мир? С каждым штатом в отдельности? С каким-то государством, которое пока не существует?

Эти слова оказались побудительным мотивом, и 21 сентября 1782 года на заседании Континентального Конгресса приняли акт-договор, провозглашающий создание нового государства. Он и начинался очень интересно: «Акт, подписанный для того, чтобы Его британское Величество мог заключить мир или перемирие с некоторыми колониями в Северной Америке, упомянутыми в данном Акте». В список вошли тринадцать штатов — Нью-Гэмпшир, Массачусетс, Род-Айленд, Коннектикут, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Делавэр, Мэриленд, Вирджиния, Северная Каролина, Южная Каролина, и Джорджия.

28 сентября Бенджамин Франклин, глава американской делегации, подал лорду Гренвиллу записку, с американским видением условий заключения мира. В ней он писал, что «Его Величеству было бы целесообразнее уступить Канаду и Новую Шотландию США, дабы возместить вашим бывшим подданным все убытки и потери частной собственности во время войны». Британский секретарь по колониям Шелбурн даже не стал эту писульку показывать королю — он положил ее в стол на сутки, а на следующий день вернул с кратким резюме: «Мы рассмотрим этот вопрос только в том случае, если будет затронут вопрос о денежных компенсациях Англии за сдачу Чарльстона, Саванны и Нью-Йорка, которые до сих пор удерживаются британскими войсками».

Этим он ударил американцев по самому святому — по карману, и о Канаде с Новой Шотландией более не заговаривали.

В свою очередь Франция настаивала на своих условиях для США. Прежде всего, она была против передачи колонистам района реки Огайо, предлагая создать там два индейских государства под протекторатом Англии и Испании. Кроме того, король Людовик настаивал, чтобы территория на западе для Тринадцати Колоний была ограничена Аллеганским хребтом, не затрагивая французскую Луизиану и испанскую Флориду. Было и еще одно французское условие — рыболовство в районе Ньюфаундленда и Лабрадора должно было остаться исключительно французским.

Франция была союзником США только до определенного момента, ей сильное государство в Новом Свете было совершенно не нужно. Но нашла коса на камень — американцам подыграла Британия, которой не так стыдно было идти на уступки колонистам, чем своим заклятым врагам — Бурбонам. И 3 апреля 1783 года был заключен англо-британский мирный договор, который, по сути, подписали на американских условиях.

Пункты Парижского мира помимо территориальных согласований включали и два очень неприятных для американцев условия — это выплата долгов английским кредиторам, и возвращение собственности лоялистам, то есть тем, кто поддержал англичан во время войны за Независимость. Но тут нашла коса на камень и случилось то, о чем мы говорили выше — революционные массы (чаще всего тише воды и ниже травы просидевшие всю войну у себя в поместьях) подняли дикий крик: «За что сражались? Ни копейки не выдадим британскому агрессору!».

По сути разные штаты дезавуировали мирный договор, отказавшись его выполнять. Англичане сначала не поверили. Некоторые из английских кредиторов все же поехали в Америку взыскать свои долги. Но там все получилось так же, как ныне происходит на Украине: англичан били, ставили перед народом на колени, вымазывали в фекалиях, валяли в перьях, и заставляли просить прощения «за тяжкие годы оккупации».

Из книги Яковлева «Джордж Вашингтон»: «Некий легковерный английский кредитор, явившийся в Вирджинию за своими деньгами, зло заявил: члены легислатуры, голосуя за эти законы, стремились сохранить на себе исподнее. Оскорбленные в лучших чувствах патриоты притащили англичанина в зал ассамблеи, пинками и затрещинами заставили стать на колени и извиниться перед высоким собранием. Встав и отряхивая пыль с брюк, неукротимый англичанин возгласил: «Чертовски грязный дом!».

Долги американцев англичанам достигали 5 миллионов фунтов, плюс — собственность 100 тысяч лоялистов, бежавших вместе с английскими войсками в Канаду и Британию после проигрыша войны. Продолжим цитату: «Патриоты гордились своей непримиримостью, ибо так, им было доподлинно известно, поступали в великом древнем мире. «Как Ганнибал поклялся никогда не заключать мира с римлянами, — вещала массачусетская «Кроникл», — так пусть каждый виг (патриот) поклянется… никогда не заключать мира с этими исчадиями ада… этими ворами, убийцами и предателями».

Но — вот извилины революционного разума! — американцы были уверены, что метрополия им должна. Должна как и раньше продавать товары со скидками. Должна освободить от пошлин и таможенных сборов. Должна давать в долг по первому зову.

Британия же, будучи совершенно последовательна, теперь рассматривала США как иностранную страну. Американцы лишились выгодных рынков в Вест-Индии и Южной Америке, англичане перехватили торговлю мехами с индейцами, кроме того — ввели старые добрые Навигационные Акты — торговля США с Англией теперь была возможна только на английских судах.

Кроме того, посчитав, что США не выполнили ими же подписанные условия мирного договора, британцы до выполнения, так и хочется казать — «минских соглашений», но нет, конечно же — пунктов Парижского мира отказались эвакуировать свои форты на северо-западной границе США и вошли с союз с индейскими племенами вдоль Миссисипи, тем самым на давая американцам идти на восток, захватывая индейские земли.

Ну и конечно же, англичане не отказали себе в мелкой мести бывшей колонии — когда Континентальный Конгресс с большой помпой аккредитовал в разных странах своих посланников, были посланы послы и в Англию. Но Остров отказался ответить взаимностью, Британский министр иностранных дел оскорбительно заметил, что англичанам бы потребовалось послать в США тринадцать послов — по числу штатов. Ибо единого государства у них не было и нет.

В принципе, он был прав. Революция породила тринадцать крошечных, враждующих наций, готовых вцепиться друг другу в горло. Но действия англичан — и дипломатические, и торговые — очень сильно задели «революціонерiв гідності». Американские купцы бесновались, требуя ввести эмбарго на торговлю с Англией. Первым в революционном порыве повысил пошлины Нью-Йорк, теперь с английских товаров там брали двойную ставку. За ним последовали Массачусетс, Род-Айленд и Нью-Хэмпшир, которые подняли ставку в 4 раза против прежнего. Кто больше? Оказалось, что никого.

Коннектикут решил, что раз в соседних с ним штатах сидят идиоты, то надо переключить торговые потоки на себя, и в свою очередь отменил пошлины на английские товары вовсе! Конечно, выглядело это не по-революционному, зато ох как прибыльно для кармана! И через Бриджпорт и Нью-Хэйвен, а так же через районе Великих Озер потекли потоки английских товаров в остальные штаты.

Что касается юга — там решили, что Новая Англия задирает таможенные пошлины на английские товары, чтобы вытеснить с рынка английских перевозчиков, а потом драть с южных штатов за морские перевозки втридорога, поэтому «ценовую войну» с бывшей метрополией не поддержали.

Тут еще их достиг слух, что согласно новому торговому договору с Испанией пиренейцы закрывают для американских торговых судов устье Миссисипи. И один за другим южные штаты, начиная с Вирджинии, начали угрожать конгрессу, что если подобный договор вступит в силу, то они оставляют за собой право выйти из конфедерации. На издевательский вопрос Хенкока, куда же они собираются пойти, за всех ответил округ Кентукки (штатом он стал только в 1792 году) — их представитель сообщил, что ведет с британским правительством в Канаде переговоры о…. британском протекторате над территорией округа. Хоть стой, хоть падай! Вопрос «За что воевали?» приобретал уже не символическое или гипотетическое, а вполне реальное наполнение.

Джордж Вашингтон, тогда еще не президент США, а удалившийся на покой генерал Континентальной армии, писал в октябре 1785 года: «Соперничество и местничество слишком сильно сказываются во всех наших общественных советах, чтобы возникло доброе правление союзом. Одним словом, конфедерация представляется мне тенью без сущности, а конгресс зыбким органом, на постановления которого почти не обращают внимания… С высот, на которых мы стояли, мы спускаемся в мрачную долину смятения».

Из 91 делегата Континентального Конгресса на заседания приезжали от силы 25, остальные рассматривали представительство в конгрессе и общий бюджет на конфедерацию, как пустую трату денег. И к 1787 году стало понятно — государство, еще не успев создаться, уже просто разваливается. Штаты начали друг с другом таможенные войны, занялись печатанием собственных денег, финансирование собственных милиционных сил без согласования с другими.

Перед тем, как закончим первую часть, следует сказать еще вот что. Как это обычно бывает при революциях, на фронтах воевали одни, а вот обогатились другие. Как мы уже говорили, если в сентябре 1777 году бумажные доллары, выпущенные Континентальным конгрессом, котировались по паритету, то уже в декабре того же года за сто бумажных долларов давали только 74 доллара в звонкой монете, к концу следующего года — 14, к концу 1780 года — 2 доллара, а в июне 1781 года инфляция приняла такие размеры, что население вовсе перестало принимать бумажные деньги, предпочитая английскую, испанскую и французскую валюту. Соответственно на первый план вышла собственность — товарная ли или частная — неважно. Короче говоря — выиграли крупные купцы и торговцы.

А для остальных, в лучших заветов самых бессовестных ростовщиков, было принято следующее решение — жалования, подряды, работы и т.д. оплачивались в бумажных долларах, а вот налоги требовалось платить долларами серебряными. Тех, кто не мог платить налоги, объявляли должниками, сначала конфисковывали имущество, а потом и бросали в долговые тюрьмы. Как вы понимаете, конфискованное каким-то хитрым способом оказывалось в руках… конечно же у тех же самых богачей, купцов и торговцев.

Фермеры и ремесленники штата Массачусетс в прошении, поданном в 1786 году в местное Законодательное собрание, заявили: «Если положение не будет изменено в благоприятную для народа сторону в самое короткое время, половина здешних жителей, по нашему мнению, обанкротится. Как же может быть иначе, если ежедневно присяжные и судьи отбирают нашу землю за треть стоимости, наш скот за полцены?».

И естественно, что в 1786 году в нескольких штатах произошли восстания разорившихся фермеров и рабочих. Восставшие врывались в суды, прерывали их заседания и уничтожали дела о взыскании налогов и о продаже земель за долги. Милиция нередко присоединялась к восставшим. В отдельных городах Новой Англии народ врывался в тюрьмы и освобождал заключенных за долги. Дома богачей обыскивались, их самих подвергали изгнанию. В некоторых графствах штата Род-Айленд восставшие захватили власть. При этом они оправдывали свои действия например так: «Жена и дочь губернатора живут бездельничая, вместо того чтобы работать, подобно простому люду; деньги скопляются в Бостоне, в то время как их надо разделить».

В конце 1786 года 500—600 фермеров и ремесленников во главе с Даниэлем Шейсом прервали заседания высшего суда штата, чтобы помешать вынесению приговоров о конфискации собственности за неуплату долгов, а в ноябре воспрепятствовали судебной сессии в Вустере. Губернатор штата Массачусетс банкир Джон Хэнкок испугавшись начинавшихся волнений, отказался от своего поста. Его преемник Бодуэн объявил руководителей восстания вне закона и назначил награды за их головы. Восставшим он приказал разойтись. Губернатор Бодуэн мобилизовал ополчение из 4400 человек на 30 дней для борьбы с восстанием Шейса, к которому в разгар восстания в одном Массачусетсе примкнуло свыше 5 тысяч фермеров. В конце декабря 1786 года Шейс с 1100 повстанцами сделал попытку захватить арсенал в Спрингфилде, охранявшийся отрядом в 1200 человек. Цель — захватить в арсенале 15 тысяч мушкетов и пушки, вооружить доведенных до отчаяния людей и идти на Бостон — грабить богатых и уничтожать долговые книги. Нападение это было отбито залпами картечи, и в феврале 1787 года были взяты в плен около 150 восставших.

В период этого восстания Вашингтон писал Джеймсу Мэдисону: «Никогда еще заря не занималась так благоприятно, как для нас, и никогда еще день не был более облачен, нежели сегодняшний. Мудрость и хороший показ необходимы в настоящий момент, чтобы спасти политическую машину от грозящей бури… Если мы не изменим нашего политического кредо, то настройка, которую мы воздвигали в течение семи лет с такими большими издержками — золотом и кровью, должна пасть. Мы стоим на крайней грани анархии и беспорядка.

Письмо, полученное мной от генерала Нокса, который только что вернулся из Массачусетса, куда он был послан конгрессом в связи с потрясением в этом штате, наполнено грустными заметками о настроениях и намерениях значительной части населения. Между прочим, он говорит: «Их кредо заключается в том, что собственность Соединенных штатов отстаивалась от конфискации Британии соединенными усилиями всех и поэтому должна быть общей собственностью на все, и тот, кто пытается противостоять этому кредо, есть враг равенства и справедливости и должен быть сметен с лица земли».

Еще: «Они решили аннулировать все долги, государственные и частные, и имеют аграрные законы, которые легко осуществляются посредством необеспеченных бумажных денег, каковые будут являться обеспечением во всех и всяких случаях». Он добавляет: «Численность этих людей достигает в Массачусетсе почти одной пятой части в некоторых населенных районах; к ним можно причислить подобным же образом настроенных людей из штатов Род-Айленд, Коннектикут и Нью-Гемпшир, что составит группу приблизительно в 12-15 тысяч отчаянных, беспринципных людей. Они принадлежат главным образом к молодой и активной части общества».

Чтобы справиться с восставшими, пришлось созывать и вербовать целую армию под командованием генерала Нокса. После того, как Шейс был разбит — он и 13 других руководителей восстания сдались, и сначала им вынесли смертные приговоры. Но позже решили их сильно смягчить, поскольку опасались нового витка восстания. Вместе с тем власти пошли на компромиссы, чтобы убрать поводы для новых восстаний.

И уже в этом, наступившем 1787 году стало ясно — страну нужно спасать. От распада. Чтобы Соединенные Штаты не стали Разъединенными Штатами. 14 мая 1787 года в Филадельфии открылся Конгресс, на котором собрались «15 плантаторов-рабовладельцев, 14 банкиров, 14 землевладельцев и спекулянтов землей, 12 торговцев, промышленников и судовладельцев, всего числом 55». И эти люди должны были спасти государство, составив Конституцию новой страны, и определить — как вообще жить дальше.

2

14 мая 1787 года в Филадельфии открылся Конституционный Конвент. На него прислали делегатов 12 штатов, 13-й — Род-Айленд — отказался участвовать в собрании. Из 74 делегатов, приехало 55, которые стали «отцами-основателями» (Founding Fathers). Правда, из них ко дню голосования за проект Конституции (17 сентября 1787 года) осталось лишь 42 депутата. При этом лишь 38 из них принимали хоть какое-то участие в составлении главного документа страны. Постепенно список «основателей» усыхал, и в 1973 году американский историк Ричард Моррис остановился на семи ключевых фигурах, которые и были признаны авторами Конституции.

Это Джордж Вашингтон, Бенджамин Франклин, Александр Гамильтон, Джон Джей, Джон Адамс, Томас Джефферсон (самое смешное, что он не принимал участия в Конвенте, будучи послом во Франции, но в список попал) и Томас Мэдиссон. Ограничивать ли полный список «отцов-основателей» 74 кандидатурами, или 55-ю, или 42-мя, или 38-ю — американцы спорят по сей день. Стоит отметить и вот еще что — из 55 делегатов, приехавших в Филадельфию, 29 служили во время войны за Независимость в Континентальной армии под началом Вашингтона. То есть почти половина депутатов были знакомы с военной дисциплиной, и признавали авторитет Джорджа Вашингтона, который единогласно был избран президентом Конституционного Конвента.

Вашингтон, неуклюже сев в кресло председателя, извинился за неопытность и заранее попросил прощения за возможные ошибки. Представитель Вирджинии Уолтер Пирс записал позже в своем дневнике: «разве не напоминает он (Вашингтон) спасителя страны, подобно Петру Великому… политик и государственный деятель, сущий Цинциннат?».

Вашингтон и очертил проблему, ради которой все собрались: «Правительство потрясено до самой основы, оно падет от дуновения ветра. Одним словом, ему пришел конец, и, если не будет быстро найдено лекарство, неизбежно воцарятся анархия и смятение».

Прежде всего договорились, что будущий документ вступает в силу, лишь получив ратификацию 9 и более штатов (то есть не менее 2/3 от общего количества). Когда начались обсуждения — мнения сразу же разделились. Гамильтон и Мэдиссон предлагали создать государство по образу и подобию Англии, создав двухпалатный парламент, утвердив срок пожизненный правления президента, наделив правителя страны большими правами.

Другую точку зрения отстаивал Франклин. Тот придерживался однопалатного парламента, выборы в который производятся на основе пропорционального представительства. То есть в одном случае предлагалась президентская республика, в другом — парламентская. Надо сказать, что в конечном итоге победила концепция Мэдиссона, хотя и с обширными поправками. Эта концепция вызвала резкое неприятие у представителей Новой Англии, которые в пику Мэдиссону предоставили «план Нью-Джерси», где предлагалось расширить полномочия исполнительной власти лишь в сфере финансов и торговли. И все же «план Нью-Джерси» был отвергнут.

В результате появилась классическая пирамида — президент (исполнительная власть), двухпалатный Парламент (Сенат и Конгресс — законодательная власть) и Верховный Суд (соответственно, судебная власть). Новая система была настолько очевидно подчинена интересам крупных собственников, что французский поверенный в делах Отто считал, что по своему типу она приближается к «выборной аристократии или смешанной монархии». Глава исполнительной власти — избираемый сроком на 4 года президент — был наделен такими широкими полномочиями, что впоследствии об американской системе правления стали говорить как об «имперском президентстве».

Конституция предоставляла президенту право утверждать решения конгресса и отклонять их (право вето) в случае, если при повторном рассмотрении конгресс не подтверждал своего первоначального решения 2/3 голосов. Президент являлся верховным главнокомандующим, имел право помиловать, заключать договоры с иностранными державами, назначать членов кабинета, высших дипломатических представителей, а также членов Верховного суда. Однако и заключенные им договоры, и назначения должностных лиц могли приобрести силу только после их одобрения конгрессом. Кроме того, президент ежегодно обязан был представлять конгрессу отчет о положении дел в стране.

И тут некоторые читатели возмущенно спросят: а как же идеалы революции? Ведь вроде как воевали за отказ от диктата сверху, за свободную торговлю, за отсутствие судов, президентов, армии, полиции и т.д. Не есть ли это предательство «идеалов революции»?

Здесь стоит отвлечься и заглянуть немного назад, в предреволюционный 1773 год. Тогда бостонские «сыны свободы» (тайная организация при Бостонском муниципалитете) предложили отказаться от английских товаров и объявить бойкот всему английскому. Но все остальные коммерсанты других городов просто послали их куда подальше.

Потом разочарованный Самуэль Адамс писал, что «революция в Америке к большому сожалению может опираться только на простых людей». Он конечно не объяснил почему, вернее не так — он говорил прекрасные слова о патриотизме и любви к родине, однако главного он не сказал — в мятеже надо опираться на безграмотную бедноту, которой легко запудрить мозги, и которой нечего терять, но можно много пообещать. По сути все красивые слова о том, что после революции «все возьмем и поделим», что каждому революционеру по плантации с рабами, блэк-джеком и женщинами легкого поведения — это всего лишь предвыборные обещания, цена которым — копейка в базарный день. Отличие США от всего остального мира — что они действительно пытались строить государство без государственных органов, целых четыре года, и в результате оказались в шаге от развала и расчленения страны.

В качестве высшей судебной инстанции конституция учредила Верховный суд, члены которого избирались пожизненно. В глазах консервативно настроенных делегатов конвента это придавало ему особую силу, укрепляло его независимость. Верховный суд был вправе отменить любой закон, решение конгресса или договор, признав их неконституционными. Его заключение являлось окончательным, и ранее принятые решения теряли силу.

Дальнейшие дебаты касались избирательного права. Примечательны слова депутата от Коннектикута Шермана (кстати, именно Шерман предложил компромиссный вариант Конституции, который устроил всех): «Народ должен как можно меньше касаться дел правительства». Речь пошла ни больше, не меньше — об урезании избирательных прав населения. Гамильтон прямо говорил: «Говорят, что глас народа — глас божий. Но сколько бы это ни повторяли, сколько бы в это ни верили, на самом деле положение обстоит иначе. Народ возбудим и непостоянен, редко способен трезво рассуждать и верно решать».

Гамильтон резко издевался над позицией Франклина, который стоял за всеобщее избирательное право, и отмену имущественного ценза для голосования. «Чрезвычайно важно, — говорил Франклин, — чтобы мы не унизили его достоинства и не причинили вреда духу народа…» Ему противоречил Мэдиссон, который безо всяких экивоков рубанул с плеча: «Крупные землевладельцы обязательно должны иметь квоту в правительстве, чтобы поддержать свои бесценные интересы и чтобы сбалансировать так называемое народовластие. Они должны быть представлены таким образом, чтобы защитить меньшинство богатых против большинства бедных».

Но тут включились в дискуссию менее радикальные члены Ковента. Депутат от Коннектикута Элсворт сказал: «Избирательное право — это деликатный вопрос, оно строго охраняется большинством конституций штатов. Народ не захочет поддержать конституцию страны, если она лишит его избирательных прав». Позже с ним был вынужден согласиться и Мэдиссон:

«Избирательное право — одно из основных условий республиканского правления…».

Тем не менее депутаты оставили в силе имущественные ограничения, позволявшие голосовать, в соответствии с внутренними законами штатов. Вместе с тем было решено, что дебаты ведутся втайне от общества. Репортеров внутрь не пустили, а Вашингтон, найдя какую-то мятую резолюцию, отброшенную в угол, устроил форменный разнос депутатам. Вытащив и подняв над головой смятый клочок, он произнес сдавленным голосом: «Прошу джентльменов быть более аккуратными, чтобы наши дела не стали достоянием газет и не растревожили общественное спокойствие преждевременными предположениями. Пусть тот, кому принадлежит документ, возьмет его!». Он бросил злосчастную бумажку на стол и, повествует Пирс, «поклонился, взял шляпу и вышел из зала с таким суровым достоинством, что все были встревожены… Поразительно, что никто из присутствующих не признался, что документ принадлежит ему».

Меж тем, пока «отцы-основатели» ссорились, спорили и соглашались за наглухо закрытыми дверьми конституционного конвента, по стране уже распространялись слухи и дикие предположения, что там решат. Поговаривали, что предложат корону сыну Георга III, иные доподлинно знали — из чувства благодарности пригласят править принца французского королевского дома. Слухи по стране шли один другого чудовищнее.

В Конвенте все шло своим чередом. Встал вопрос о представительстве в Конгрессе (под Конгрессом мы понимаем Палату Представителей конечно же) и Сенате. Депутаты южных штатов настаивали, что количество депутатов в обоих законодательных органах должно определяться пропорционально численности населения. И это понятно, поскольку южные штаты были густо населены.

В пику им северные штаты говорили, с каждый штат в Конгрессе и Сенате должен иметь одинаковое количество представителей. В конце концов приняли компромиссное решение — в Сенат идут по два представителя от штата, а в Конгресс депутаты избираются пропорционально численности населения.

Отдельно стоял вопрос и о рабстве. Северные штаты были за полную отмену рабства. Но не из-за гуманистических побуждений или человечности. Не подумайте ничего хорошего. Скажем, своих рабов, которые были в Новой Англии до революции, местные штаты не освободили, а… продали в южные штаты! Логично, зачем деньги терять-то? Имущество — оно денег стоит!

Отмену рабства Север хотел по другой причине — появлялось много рабочих рук, готовых работать по низкой ставке, соответственно можно было снизить зарплаты и нанимать штрейкбрехеров. За полтора года до созыва Конвента делегат Виргинии в Континентальном конгрессе Ч. Томпсон писал, что рабство, с его точки зрения, — это раковая опухоль, которую необходимо удалить.

«Если нельзя сделать этого при помощи религии, разума или философии,— отмечал он,— я уверен, что в один прекрасный день это будет сделано ценой крови».

Однако на Конвенте вопрос о рабстве чуть не расколол страну на две части. Так, как это произошло в 1860-х годах. Представители южных штатов заявили о возможности кровопролития, если не будут приняты их условия. Они заняли ультимативную позицию: в случае запрещения ввоза рабов пригрозили отказом подписать конституцию и выйти из Союза. Цитата из книги Яковлева «Джордж Вашингтон»:

«В конституции записали, что ввоз рабов в страну будет запрещен после 1808 года. Это было вызвано отнюдь не высшими альтруистическими соображениями, а трезвым экономическим подсчетом. Делегат Конвента Эллсворс сказал: «В Вирджинии и Мэриленде рабы размножаются очень быстро, и дешевле выращивать их, чем ввозить, однако в губительных болотах необходим приток рабов из-за рубежа… Поэтому запретив немедленно ввоз рабов, мы будем несправедливы к Южной Каролине и Джорджии. Давайте не смешивать. По мере роста населения количество бедных рабочих настолько возрастет, что сделает бесполезными рабов». Конституция оставила институт рабства в неприкосновенности, а южные штаты согласились с тем, что будущий конгресс сможет вводить протекционистские товары. Это было выгодно буржуазии северных штатов».

По этому поводу очень иронизировал Карл Маркс: «Конституция признает рабов собственностью и обязывает правительство Союза защищать эту собственность. Великолепный пример демократических ценностей!».

Следующий вопрос — проблема долгов. Опять цитата: «Проблема долгов конгресса и штатов была решена в интересах крупных спекулянтов, скупивших по оценке Ч. Бирда обязательств, по крайней мере, на 40 миллионов долларов, то есть две трети тогдашней общей задолженности в США. Теперь бумажки подлежали оплате звонкой монетой. Штатам отныне запрещался выпуск бумажных денег, эмиссия валюты становилась исключительной прерогативой федерального правительства.

Ч. Бирд, исчерпывающим образом рассмотрев работы конституционного Конвента, заключил: «Подавляющее большинство делегатов, по крайней мере пять шестых, были непосредственно, прямо и лично заинтересованы в исходе их трудов в Филадельфии и в большей или меньшей степени экономически выиграли от принятия конституции». И с ними Вашингтон.

Облекая в жарких спорах в пышную фразеологию меркантильные интересы, конвент как-то забыл, что собирались основать демократическую республику. Когда текст конституции был отпечатан и роздан для окончательного утверждения, старый друг и политический наставник Вашингтона накануне войны за независимость Масон предрек: планируемое правительство кончит «либо монархией, либо коррумпированной тиранической аристократией».

Когда начали финальные слушания — старый друг Вашингтона Мэйсон, прочитав документ, сказал, что создали нечто, что кончит «либо монархией, либо коррумпированной тиранической аристократией». У президента Конвента глаза полезли на лоб — как же так? Ведь четыре месяца непрерывных дебатов, споров, почти все настроены революционно, демократы — аж пробы негде ставить, а документ на выходе — тиранический и монархический! Почему?

Создавая государство приходится искать компромисс между силовыми решениями власти и свободой отдельной личности. И многие народы до США приходили к этому компромиссу через войны, горе, кровь, отстаивание своих прав, и т.д.

Но что же делать с этой в общем-то бесполезной конституцией? На чтении окончательного варианта вопросы сыпались один за другим. Выросшие в английской правовой системе американцы спрашивали, а где «Хабеас Корпус Акт», а где положения «Билля о правах», а где в конце-концов упоминание Бога, всеблагого и всемогущего?

Над залом повисла гнетущая тишина, которая прервалась насмешливым голосом Гамильтона: «Мы забыли!».

И вот эту конституцию начали голосовать, предварительно договорившись, что в нее можно будет вносить поправки (на данный момент в Конституцию США внесено 27 поправок). Голосовали, по выражению Пикни, «учитывая опасность всеобщего смятения и возможность конечного решения мечом». И проголосовали. 17 сентября 1787 года Конституционный Конвент завершил работу. Текст Конституции направили конгрессу для рассылки штатам, а протоколы конвента, остававшиеся секретными, поручили хранить надежному Вашингтону. С тем и разъехались. Три делегата — Рэндольф, Мэйсон и Джерри, отказались подписать окончательный проект Конституции, назвав ее в нынешнем виде «бесполезным клочком бумаги».

Опять цитата: «Процедура предстоявшей ратификации — для вступления в силу было необходимо согласие девяти штатов — была задумана так, чтобы массы не сказали свое слово. В штатах надлежало избрать конвенты, которым и предстояло высказаться по поводу конституции. Конвенты избирались на основе существовавшего порядка — избирателями могли быть только белые мужчины, имевшие высокий имущественный ценз. Бедняки, неграмотные, женщины и негры избирательных прав не имели. В округленных цифрах в выборах конвентов приняло участие 160 тысяч человек, пять процентов от всего населения или один из каждых четырех-пяти белых мужчин.

Споры, развернувшиеся по всей стране с обнародованием конституции, практически что-либо значили только для этих 160 тысяч. Остальным полагалось безмолвствовать, пока ораторы и писаки надрывались, толкуя о великих принципах, осеняющих путь освобожденного народа».

А строительство нового правительства и двухпалатного парламента, состоящего из Палаты Представителей и Сената, началось через год после утверждения Конституции — 13 сентября 1788 года. Временной резиденцией правительства был избран город Нью-Йорк, но чтобы правительство не испытывало на себе давление какого-либо промышленного лобби, было решено в будущем построить совершенно новую столицу.

3

В 1789 году США получили первое в своей истории правительство, перед которым встали сразу две основных задачи. Во-первых, как и куда развиваться стране, а во-вторых — как решить финансовую проблему. США были опутаны долгами перед иностранными кредиторами, индейцы гоняли американскую армию по долине Огайо, а в государственной казне гулял ветер.

4 марта 1789 года был избран первый президент США. И стал, конечно же, Джордж Вашингтон. Вице-президентом избрали Джона Адамса. 30 апреля Вашингтона привел к присяге канцлер Нью-Йорка (глава Нью-Йоркского суда) Роберт Ливингстон, поскольку резиденцией президента на время был избран именно Нью-Йорк.

27 июня 1789 года была создана должность Государственного секретаря США (некое соединение министра иностранных дел и руководителя администрации президента), которую занял Томас Джефферсон. Министром финансов стал Александр Гамильтон. Военным министром Вашингтон назначил своего давнего друга Генри Нокса, министром почт и почтовой службы стал Сэмьюэл Осгуд, а генеральным прокурором избрали губернатора Вирджинии Роберта Рэндольфа. Собственно, именно эти семь человек и образовали первое правительство США.

Прежде всего, перед новым президентом и его командой стоял вопрос борьбы с Северо-Западной индейской конфедерацией племен, которая во всю наносила американцам поражение за поражением. В 1790 году у форта Уэйн был уничтожен отряд американской армии под командованием Йосии Хармара. В 1791-м вождь индейской Конфедерации Текумсе нанес поражение 2-тысячному отряду Артура Сент-Клера. Белые поселенцы в ужасе бежали из долины Огайо, и войне не было видно конца.

Но не менее проблемными были и вопросы в экономике. Собственно, именно эти вопросы раскололи правительство на два лагеря. Здесь антагонистами оказались Томас Джефферсон и Александр Гамильтон.

Томас Джефферсон хотел создать республику вольных плантаторов-фермеров, на которых горбатятся счастливые рабы. Вообще о неграх Джефферсон был самого определенного мнения: «никогда я не слышал, чтобы черный поднялся выше уровня простого повествования; никогда не видел даже элементарного намёка на живопись или скульптуру. Музыкально они более одарены, чем белые, в том смысле, что у них лучше слух на мелодию и ритм. Они уже продемонстрировали свою способность сочинять коротенькие простенькие мотивы. Способны ли они сочинить продолжительную мелодию или сложную гармонию до сих пор не ясно. Часто страдание рождает самые волнующие строки поэзии. Среди чернокожих, Бог ведает, страдания предостаточно, но нет поэзии».

Нет, Джефферсон на словах был против рабства. Он даже считал, что рабам надо дать свободу. Правда, экзотическим способом: «Надо вывезти наших черных в Вест-Индию и в Африку в надежде, что, возвратись в родные места, они будут так же свободны, как мы, и в то же время обогащены знаниями, почерпнутыми у нас». Но эти размышления совершенно не мешали Джефферсону-плантатору иметь рабов в своем поместье, ввести феодальное право «первой ночи» у себя в имении, «отпускать» рабов к другим хозяевам за выкуп и так далее. Более того, несмотря на свои обещания, до конца жизни Джефферсон так и не освободил ни одного раба. Резюмируя, Джефферсон мечтал о типичной банановой республике, такие чуть позже существовали в Латинской Америке в XIX веке.

Что касается Гамильтона — он видел будущее США как торговой и промышленной страны, с крупными городами, развитым производством, банками, сильной финансовой системой. Отсюда и разница в подходах к строительству государства. Гамильтон предлагал строить государство с сильной исполнительной властью, тогда как Джефферсона устраивала рыхлая, аморфная структура с армией, численностью в 840 человек, без флота, с минимальным чиновничьим аппаратом, который не получал жалования годами — в общем, та Америка, которая существовала до 1789 года. Отдельный вопрос был с созданием Банка США.

Гамильтон видел в этом возможность создать в стране государственный кредит, расплатиться наконец-то с долгами, сделанными в период войны за Независимость, а так же укрепить собственную валюту. Уставный капитал Банка оценивался в 10 миллионов долларов, из которых 2 миллионы — взнос правительства США. На остальные 8 миллионов выпускались акции в свободную продажу.

Это предложение встретило недвусмысленную оппозицию. Часть федералистов считала, что Банк должен быть полностью частным. Кроме того, очень боялись несменяемости директоров и то, что правительство США может набрать кредитов свыше тех самых 10 миллионов долларов, которые составляли уставный капитал.

Представители южных штатов видели в Банке инструмент для коррупции в правительстве, и это очень скоро подтвердилось. Ну и на сладкое — считали, что после создания Банка страна перейдет с серебра на бумажные деньги, а это спровоцирует инфляцию. Все-таки Вашингтон и Гамильтон продавили создание Банка США, и первое, что сделал президент — взял взаймы 40 тысяч долларов, чтобы поправить свои дела на плантации в Маунт-Верноне.

Было выпущено 20 тысяч акций номинальной стоимостью 400 долларов. Поначалу спрос на акции был большой, но чуть позже в покупку акций влезли столпы финансового рынка — Уильям Дьюер, Александр Макомб и ряд других денежных мешков, которые стали скупать акции в большом количестве и под них получали в Банке кредиты, просто выгребая наличность. Наличность опять пускали на покупку акций, которые обменивали на серебро. В общем, схема «МММ» в чистом виде. Естественно цена на акции просела, куча частных кредиторов кинулась менять акции на деньги, в результате наличность Банка США оказалась исчерпана, и начался финансовый кризис 1792 года. С 29 декабря 1792 года по 9 марта 1793 года денежные резервы Банка США сократились на 34 %, что побудило банк не возобновлять почти 25 % своих ранее выданных 30-дневных кредитов. Чтобы погасить эти кредиты без использования нового кредитования многие заемщики вынуждены были продавать ценные бумаги, которые они приобрели, что вызвало резкое падение цен. И теперь спираль начала раскручиваться по нисходящей.

Гамильтон вмешался вовремя — он провел переговоры с банками штатов, правительство выделило 500 тысяч долларов для оплаты кредитов, было разрешено оплачивать акциями Банка США налоги и пошлины. Так же стоит упомянуть и «займ Свободы», облигации, которые выпускались американскими банками во время войны за Независимость. Их держателями оказались чаще всего бедные фермеры, солдаты, матросы, промышленные рабочие. Было решено погасить эти векселя по номинальной стоимости, однако Гамильтон заранее предупредил своих друзей-толстосумов, которые начали массовую скупку этих векселей за бесценок (в одну пятую, а то и одну шестую цены). В результате выплаты по номиналу достались именно денежным мешкам, а не простым людям.

Но денег все равно не хватало. Гамильтоном было инициировано создание Береговой Охраны, боровшейся с контрабандой в водах США, а также решили ввести акциз на виски. Правда, непонятно зачем снизили пошлины на импорт, по сути играя на руку английской экспортной торговле, но это уже дело десятое. Иногда создается ощущение, что Гамильтон больше заботился о благосостоянии Британии, нежели США. Но давайте все же об акцизе на виски.

Проблема была в том, что на фронтире бутылка виски была своего рода валютой, и жители пограничных с индейцами территорий имели право беспошлинно гнать самогон, если употребляли его сами, без вывоза на продажу. Кроме того, виски был самой главной валютой в меновой торговле с индейцами, поэтому сразу с введением налога торговые отношения с краснокожими почти прекратились.

Этот налог полностью разорял мелких винокуров, но стимулировал крупных, которые платили акциз, при этом снижая качество алкоголя, и спокойно торговали им дальше. В общем, поселенцы и пионеры Дикого Запада взялись за оружие. Гамильтон пытался подкупить лидеров повстанцев, но он немножко забыл, что суровые пионеры ценят далеко не золото или серебро, а доброе ружье, свинец и… бутылку виски. Естественно подкуп не только провалился, но и возмутил поселенцев.

В результате на фронтир послали отряд Джона Невилла (кстати, по совместительству — владельца спиртоперегонных заводов на атлантическом побережье), и так началось знаменитое «Восстание Виски». Боевые действия разной интенсивности шли с 1792 по 1794 годы. Одновременно, не будем забывать, регулярным войскам приходилось воевать с северо-западной конфедерацией индейских племен. Пионеры взяли штурмом резиденцию Невилла, был объявлен сбор в ополчение. Восставшие вошли в Питтсбург, сожгли амбары с акцизным виски и долговые документы.

В сентябре 1794 года в Пенсильванию ввели американскую армию — 12 тысяч штыков, для расправы над восставшими. В результате к октябрю восстание было подавлено. Смогли захватить в плен всего 10 человек, как считалось — злостных неплательщиков и наймитов англичан, однако двоих пришлось оправдать по всем пунктам, а восемь отделались мягкими приговорами.

Акциз же на виски полностью провалился — смогли собрать лишь 20 процентов от прогнозируемой суммы. И власти, напуганные таким выступлением, теперь закрывали глаза на неоплату этого налога. Вроде как он и был не отменен, но оплату его не контролировали, поэтому вскоре все перестали его платить.

В 1791 году разразился первый политико-сексуальный скандал. Гамильтон всегда был падок на женщин, особенно на замужних, и вот к нему на прием однажды пришла Мэри Рейнольдс с просьбой о помощи. Она говорила, что ее муж, Джон Рейнольдс, бросил ее с детьми и теперь ей не на что жить. По словам Гамильтона, он пожалел бедную девушку, но потом у него проснулись к ней чувства, и они стали любовниками. По словам Рейнольдс, Гамильтон предложил ей помощь, но за секс-услуги, вот прямо сейчас, в рабочем кабинете.

Через некоторое время в кабинете Гамильтона появился Джон Рейнольдс и, как деловой человек, предложил Гамильтону заплатить 400 долларов «за употребление его жены» под угрозой разоблачения и скандала. Гамильтон заплатил, причем не свои деньги, а казенные. Чуть позже Рейнольдсу были выплачены и другие суммы — 500, 400 и 200 долларов. Всего 1500 долларов. Кроме того, Гамильтон включил Рейнольдса в схему выкупа за бесценок облигаций «займа Свободы», на которых тот довольно неплохо заработал. Все это время встречи Марии и Гамильтона продолжались, причем, по словам женщины, «государственный секретарь по финансам не раз брал меня прямо в своем кабинете в извращенной форме».

После слушания в Сенате конгрессмены осудили Гамильтона «за аморальное поведение», но сняли с него все обвинения в коррупции и растрате государственных средств. Чуть позже письма Гамильтона к Марии Рейнольдс попали в руки Томаса Джефферсона, который под псевдонимом опубликовал их в газетах, что чуть не привело к дуэли между Джеймсом Медисоном и Александром Гамильтоном. В дело по просьбе Медисона вмешался Аарон Бэрр, и объяснил Гамильтону, что он ошибается насчет своих обвинений. Конфликт был улажен. Но — слепая случайность судьбы! — позже (мы еще расскажем об этом) именно Бэрр на дуэли убил Гамильтона.

В Соединенных Штатах очень трудно, медленно и неповоротливо выстраивалась та структура, те прецеденты и условности, которые мы сейчас знаем и воспринимаем, как совершенно естественные. Из книги Яковлева «Вашингтон»:

«Сенаторы и конгрессмены считали, что на их плечи легла ответственность за будущее страны, и поэтому днями дебатировали сущие пустяки — какой употребить предлог или прилагательное. В разгар напряженных трудов законодателей в сенат явился Вашингтон в сопровождении Нокса, исполнявшего обязанности военного министра. Они пришли спросить мнение сената по поводу проекта договора с индейским племенем криков. Великая демократия вверяла ведение сношений с индейцами военным.

Вашингтон уселся в кресло вице-президента, смутившийся и злой Адамс нашел место в зале. Рядом с суровым президентом тяжело опустился на стул тучный Нокс. Начали читать текст договора. Из-за шума телег, доносившегося в открытые окна, услышали только, что речь идет об индейцах. Окна закрыли, и договор стали читать вторично. Сенаторы не схватили содержания на слух, последовали вопросы, неуместные замечания. Наконец внесли предложение вынести суждение после изучения договора. Вашингтон резко встал и очень громко сказал: «Мне не нужно было приходить сюда!»

Указав на толстяка Нокса, президент заявил, что озаботился привести министра для дачи необходимых пояснений, а дело отложено. С негодующим видом оба покинули зал. Через несколько дней Вашингтон снова явился в сенат выслушать вердикт. Договор был одобрен с незначительными поправками, но президенту пришлось просидеть почти целый день, напряженно вслушиваясь в пустопорожние дебаты — он стал туг на ухо. Когда Вашингтон уходил из сената, многие слышали, как он выругался: «Будь я проклят, если моя нога когда-нибудь будет здесь еще!».

Пустяковый повод, а главное, обида Вашингтона на своеволие сената создали важный прецедент — отныне и до сих пор на рассмотрение сената представляются уже подписанные договоры. Таким образом, не философские размышления или сложные теоретические построения уточнили место сената в системе государственного правления».

Тем временем Сенат и Конгресс разделились на две фракции. Поддерживающие Гамильтона назвали себя «федералистами». Сторонники Джефферсона именовали себя «республиканцами». Позже федералисты и республиканцы стали костяком Демократической и Республиканской партий в США, которые существуют и оспаривают друг у друга власть уже добрых 200 лет.

Разделились обе фракции и во внешней политике. Федералисты поддерживали налаживание отношений с Англией. Республиканцы делали ставку на Францию. Те, кто ориентировался на Британию, стояли за усиление федеральной власти, за создание нормальной армии и флота, за увеличение торговли (в основном с Британией же), и развитие производства. Сторонники же Франции видели будущее станы как создание ресурсно-экспортной державы, экспортирующей в Европу продовольствие, лес, пеньку и т.д.

В 1793 году американцы заключили с Англией торговый договор, так называемый «договор Джея». Несмотря на то, что это соглашение встретило бурю негодования у республиканцев, оно было выгодным для США — англичане освобождали несколько фортов на северо-западе Огайо, выплатили компенсацию за 250 захваченных американских судов (10 345 200 долларов), не препятствовали американскому судоходству на Великих Озерах. В свою очередь США выплатили компенсации британским купцам за потерю товаров и собственности во время войны за Независимость (3 000 000 долларов), выговорили себе минимальные пошлины при поставке своих товаров в Америку, получили режим наибольшего благоприятствования в торговле.

Кроме того, «договор Джея» помог скорейшему заключению американо-испанского пограничного и торгового договоров. Перед Испанией в полный рост встала перспектива альянса Британии и США, и американцы в результате получили беспошлинное судоходство на Миссисипи (Новый Орлеан тогда принадлежал Испании).

В 1797 году Вашингтон, отбыв два срока президентства, отказался от третьего, и президентом избрали Джона Адамса, которого многие считали проходной фигурой. На выборах ему оппонировали республиканцы — Томас Джефферсон и Аарон Бэрр. Но Джефферсон, имея все шансы выиграть, вел себя пассивно, единственным игроком у республиканцев оказался Бэрр, который умел хорошо ладить как с федералистами, так и со своими однопартийцами.

Тем не менее Адамс победил. В его президентство драки между федералистами и республиканцами продолжились, а в 1798 году США начали войну с Францией. Страну опять сотрясали восстания — теперь уже в Кваккертауне (Пенсильвания), где разгорелось так называемое «восстание Фрая». И опять в связи с новыми налогами, которые были совершенно нелогичны. В это же время был принят «Закон о подстрекательстве», который республиканцы сравнивали с английским «Законом об оскорблении Величества». Теперь про власть было нельзя писать плохо, иначе в лучшем случае пришлось бы заплатить штраф, а в худшем — попасть в тюрьму.

И вот в таких условиях начались выборы 1800 года. От республиканцев выдвигались Томас Джефферсон и Аарон Бэрр. От федералистов — Адамс и Пикни.

Аарон Бэрр был героем войны за Независимость, и что удивительно для политика США того времени — довольно честным человеком. Именно Бэрр был локомотивом, приведшим республиканцев к власти в 1801 году. Используя свое умение договариваться, Бэрр привлек на свою сторону не только однопартийцев, но и многих федералистов, которые, между прочим, совершенно не доверяли Джефферсону. В результате за Джефферсона и Бэрра было подано по 73 голоса, за Адамса — 65, за Пикни — 64.

По правилам тех лет президентом становился претенденте, набравший наибольшее количество голосов, но у Джефферсона и Бэрра количество голосов было совершенно одинаковое. И теперь решающее слово должен был сказать Конгресс. 11 февраля 1801 года началось голосование в Палате Представителей. Первый тур — Бэрр — 55 человек, Джефферсон — 51. Но Джефферсон победил в большем количестве штатов, и голосование назначили вновь. Равенство. Еще раз. Равенство! В первый день произошло 19 туров, но было абсолютное равенство, и это при том, что Бэрр отказался агитировать за себя и говорил, что не стремится быть президентом! При этом все федералисты встали именно на сторону Бэрра, а не Джефферсона!

Голосования длились семь дней. Равенство. Дошло до того, что конгрессмены пригрозили снять обе кандидатуры с голосования, и избрать другого президента. В результате все решил один голос — представителя от штата Дэлавэр Джеймса Байярда. Причем Джефферсон перед этим посулил Байярду любой пост в правительстве, который он захочет.

4 марта 1801 года Томас Джефферсон стал третьим президентом США, тогда как Аарон Бэрр — третьим вице-президентом. Можно открыто сказать — именно Бэрр выиграл эти выборы, но он добровольно отдал победу Джефферсону, надеясь на его порядочность. Вице-президент тогда не имел реальной власти, просто председательствуя в Сенате. Но Джефферсон, напуганный столь мощной поддержкой Бэрра, этого испуга ему не простил. Однако об этом уже в следующей, заключительной, серии нашего рассказа.

4

Первые четверть века истории США трудно называть блестящими. Борьба с сепаратизмом, восстания из-за налогов, слабая экономика и расстроенные, казалось, навечно финансы. При всем этом — стремление к расширению, приобретение Луизианы и планы захвата Канады. Рубиконом стала англо-американская война 1812-1815 годов, которую американцы проиграть не могли, но все же проиграли.

Итак, 22 марта 1801 года кресло президента занял Томас Джефферсон. Как мы помним, до избрания он стоял на республиканских позициях, его мечтой была республика «свободных фермеров», где нет больших городов, где сельское хозяйство превалирует над торговлей и промышленностью.

Начало президентства Джефферсона совпало с экономическими реформами и послаблением в правовой сфере. Был отменен налог на виски, который, как мы помним, вызвал «восстание виски», отозван «акт о подстрекательстве», сильно сокращена армия, заморожено начатое при Адамсе строительство флота.

Но вместе с тем в самой республиканской партии начался раскол — Джефферсон постепенно отходил от союза с Бэрром, а чуть позже они вступили в прямую конфронтацию. А чуть позже к этой напасти прибавился и конфликт с судебной системой США. Начались все последующие события, наверное, со знаменитой «Луизианской покупки». Луизиана нынче — это всего лишь небольшой штат на юге США, а тогда ей называлась территория площадью 2 100 000 кв. км., занимающая пространство от Мексиканского залива вдоль по течению реки Миссисипи до Великих Озер. Открыл эти земли кавалер де Ла Салль в 1682 году, который и назвал эти земли Луизианой, в честь короля Людовика XIV.

В 1764 году, после Семилетней войны, Луизиана отошла Испании, которая соединила их в единую цепь со своими колониями Калифорния, Флорида и Мексика. Территория была очень слабо заселена, на 1800-й год совокупное население не превышало 200 тысяч человек, не считая индейских племен, причем белых из них — 35-50 тысяч человек. Самым крупным городом колонии был Новый Орлеан (15 тысяч человек), остальные — совершенно мелкие городки.

В 1800 году Испания по навязанному ей Наполеоном договору в Сан-Ильдефонсо была вынуждена передать Луизиану обратно Франции. Передача заняла 3 года, и 30 ноября 1803 года французы вновь вошли в Новый Орлеан. Изначально Бонапарт рассматривал Луизиану как территорию подскока к островам Карибского моря, намереваясь выбить англичан из Ямайки, британских Виргинских островов, а также Наветренных и Подветренных островов. Но, прежде всего, французы начали борьбу за свою бывшую колонию Сан-Доминго, которую захватили восставшие рабы под командованием Туссен-Лувертюра.

Однако с Сан-Доминго как-то не заладилось. Корпус Леклерка, прибывший туда, на треть вымер от желтой лихорадки и стал совершенно небоеспособен. И тут следует неожиданный отказ Наполеона от колониальной политики, и американцы получают предложение — купить Луизиану за 23 миллиона долларов.

Самый главный вопрос, на который до сих пор пытаются ответить, — а почему Франция решила продать этот огромнейший край США?

Обычно говорят, что Бонапарт нуждался в деньгах для войн в Европе. Но напомним, что в 1802 году был заключен Амьенский мир. 11 марта 1803 года Франция объявила очередную войну Англии и начала строить флот вторжения на Британские острова. И до 1805 года более никаких войн у Франции не было. Бюджет Франции в 1803 году составлял 500 миллионов франков, и 60 миллионов франков, требуемые в итоге за покупку Луизианы, составляли прибавку к бюджету всего в 12 процентов.

Говорят, что Наполеон не мог контролировать воды Америки. Опять-таки, те, кто говорят это, забывают, что Франция во всю готовилась к высадке в Англии. Угроза для островитян была довольно серьезной, поэтому английский флот не мог эффективно контролировать американские воды. Следовательно, именно в тот момент никакой особой угрозы Луизиане не было.

Говорят, что в случае вторжения американской армии Франция была бы не в силах защитить колонию.

Это говорят те, кто совершенно не представляет, чем была американская армия в 1803 году. Благодаря стараниям Джефферсона ее численность упала с 14 000 до 3207 человек при 16 орудиях. Для примера — остатки корпуса Леклерка, эвакуированного французами с Гаити после отказа от экспедиции, составляли 7 000 человек при 43 орудиях. То есть один только потрепанный корпус Леклерка был сильнее всей американской армии в два раза!

Говорят, что Наполеон симпатизировал США и их республиканскому строю. Все-таки симпатия и подобная благотворительность — вещи разные. И только две версии могут быть серьезно рассмотрены.

Первая. Это возможное вторжение британцев со стороны Канады. Да, такой вариант существовал, правда его вероятность была не очень велика.

Вторая версия — логическая, отчасти построенная на переписке Наполеона 1803 года. Как мы помним, Франция планировала вторжение в Англию. То, что оно пройдет успешно, Бонапарт практически не сомневался. Если захватить Англию — все британские колонии сами упадут французам в руки. Поскольку Луизиана отдавалась вместе с населением (это было обязательное условие), то после победы над британцами ее вполне можно было завоевать обратно, используя профранцузские симпатии населения колонии.

Следует помнить, что Наполеон всегда был в политике трансформером, все его договоры и соглашения имели незримую часть выгод и приобретений, а все поступки были многоходовыми. Таким образом, продавая Луизиану, Бонапарт

1) Получал деньги на вооружение армии и флота.

2) Вбивал еще один клин между США и Британией.

3) Ослаблял позиции Англии в колониях, усиливая США.

4) И, наконец, получив деньги, и выиграв в нынешней политической ситуации, в будущем имел возможность вернуть Луизиану, не возвращая денег.

После утомительных торгов США и Франция сошлись на выплате 15 миллионов долларов. Причем 2 000 000 долларов выплачивались сразу наличными, 11 250 000 долларов выплачивались облигациями, которые Франция обналичила через банкирский дом Баринга и Хоупа в Амстердаме, а 3 750 000 долларов шли как зачет за погашение внешнего долга Франции перед США (американцы во время Французской революции поставляли в кредит продукты и товары).

Надо сказать, что даже первый взнос в два миллиона оказался для американцев ужасно большой суммой — Джефферсон и госсекретарь Мэдисон продали все столовое серебро и золотые украшения своих жен, чтобы собрать требуемую сумму. Тем не менее, сделка состоялась, и 14 июля 1803 года договор был подписан.

Передача земель произошла 14 марта 1804 года в городе Сент-Луис. Напомним, что сами французы вступили во владение только 30 ноября 1803 года, то есть хозяевами Луизианы они пробыли только 3 месяца. Эта сделка вызвала очень неоднозначную реакцию в США. Во-первых, часть сенаторов и конгрессменов говорили, что сделка неконституционна. Опирались они в этом утверждении на следующее обстоятельство — в конституции США нигде не сказано, что исполнительная власть может тратить деньги (которые, на минуточку, складываются из налогов) на приобретение земель без обсуждения вопроса в Конгрессе и голосования в штатах.

Во-вторых, промышленные штаты Новой Англии опасались, что теперь плантаторские рабовладельческие штаты получат неоспоримое большинство в парламенте, а оплачивать весь банкет придется как раз денежным и богатым северным штатам.

Кроме того, Новая Англия обладала монополией на морские перевозки между штатами по Атлантическому побережью. Приобретение Луизианы открывало для внутренних штатов выход через Миссисипи в Мексиканский залив, к Флориде и Вест-Индским островам.

Именно поэтому губернатор Массачусетса Тимоти Пикеринг выдвинул идею отделения северных штатов от остальной части США. Он обратился с этим предложением к вице-президенту Аарону Бэрру, который, как истый северянин, поддержал Пикеринга. Но для реализации этой идеи нужно было, чтобы штат Нью-Йорк так же поддержал сепаратистов.

Бэрр выставил свою кандидатуру на выборах губернатора Нью-Йорка и вошел в прямой конфликт с Джефферсоном. В этих выборах против Бэрра играли не только его противники в лице Гамильтона, но и вся правительственная машина США. Тем не менее в самом городе Бэрр выборы выиграл, однако северные районы штата не поддержали вице-президента, и общий счет голосов оказался не в его пользу.

Во время этой предвыборной компании Гамильтон позволил себе несколько оскорбительных высказываний в адрес Бэрра, причем одно было действительно жестоким — Гамильтон обвинил вице-президента в сожительстве с собственной дочерью, Теодосией. Такого Бэрр спустить не мог. В конце июня 1804 года он вызвал Гамильтона на дуэль, тот, в свою очередь, попросил об отсрочке на две недели. Бэрр согласился, и Гамильтон за это время сумел натравить на Бэрра некоего Сэмьюэла Брэдхерста, который в свою очередь вызвал на дуэль вице-президента. В схватке на шпагах Бэрр нанес Брэдхерсту несколько ранений, несмотря на то, что его соперник был почти на голову выше, и Брэдхерст был вынужден прекратить схватку.

Далее последовала дуэль Бэрр-Гамильтон. Бывший министр финансов перед дуэлью отправил в несколько газет послания, что, мол, он против дуэлей, что стрелять в вице-президента он не будет, а если и выстрелит — то только в воздух, и что кровопролитие — это плохо.

22 июля 1804 года Бэрр и Гамильтон сошлись на границе штатов Нью-Йорка и Нью-Джерси (в Нью-Йорке дуэли были запрещены). Гамильтон, несмотря на свои письма в газетах, стрелял первым, пуля просвистела в дюйме от головы Бэрра, в свою очередь вице-президент выстрелил и попал в бок Гамильтону. Пуля вошла в печень и через несколько дней бывший министр финансов скончался.

Во всей этой истории поражают две вещи: насколько нечистоплотен был Гамильтон (в том числе и в своих обвинениях, ведь мы помним в предыдущей части его секс-скандал с Рейнольдс), и тот вой, который подняли газеты после смерти Гамильтона. По сути на июль 1804 года бывший министр финансов был полностью списанным политиком, он уже не смог бы занять даже незначительного поста в правительстве, последние выборы показали, что популярностью в Нью-Йорке он совершенно не пользовался. Тем не менее, пресса начала травлю Бэрра, в чем можно усмотреть руку Джефферсона, недовольного шашнями вице-президента с сепаратистами северных штатов, да и просто человека, понимающего, чьему благородству он был обязан креслом президента.

Вообще, отцы-основатели производят не очень приятное впечатление. Вашингтон, великий полководец по версии американских историков, не одержавший ни одной победы на поле боя. Гамильтон с его распутством и подлостью. Джефферсон, лицемер и трус. Мэдисон, постоянно боящийся Джефферсона, и выполняющий все указания президента. Адамс с его вечной подозрительностью, вздорностью, чванством и диктаторскими замашками. Список можно продолжать и дальше. Но вернемся к нашему повествованию.

Луизианская покупка вызвала к жизни другой проект, который с одной стороны иначе как авантюрой не назовешь, с другой — вырисовывается история, которая случилась сорока годами позже — история присоединения штата Техас. В общем, после присоединения Луизианы у опального Бэрра возникла мысль объявить войну Испании, и присоединить к США Техас и Мексику. В этих планах он доверился генералу армии Джеймсу Вилкинсону, который горячо поддержал идею вторжения, и затеял с Бэрром активную переписку.

Самое смешное выяснилось гораздо позже — оказывается главнокомандующий армией США Джеймс Вилкинсон был не только мелким спекулянтов в Кентукки, но и …шпионом Испании в Соединенных Штатах с 1794 года.[1] Естественно предложение Бэрра оказалось для него холодным душем. Ибо за завоеванием Мексики Вилкинсон увидел стремительное прекращение денежного потока от своих боссов. Не зная, что делать, он решил втереться в доверие к Бэрру и при этом саботировать его распоряжения.

Меж тем вице-президент объехал все западные штаты — Кентукки, Теннеси, Индиану, приобретенную Луизиану, готовя почву для дерзкого вторжения в испанские владения. Были завербованы 250 человек, готовились припасы, оружие. Дело, хоть медленно, но продвигалось.

Вилкинсон, не зная, что предпринять, побежал к Джефферсону, и выдал совершенно бредовую мысль — полковник Бэрр (после выборов 1805 года Аарон перестал быть вице-президентом, и его стали именовать по чину, до которого он дослужился в армии Вашингтона во время войны за Независимость) собирается отделить западные штаты от восточных, объявить там монархию, завоевать Мексику и сделаться королем!

Джефферсон, увидев прекрасную возможность потопить своего политического соперника, которого он опасался, как никого другого, ухватился за эту мысль, и приказал схватить Бэрра живым или мертвым, и конечно же, поручил это дело Вилкинсону. Последний был безмерно рад — он уже в мыслях хватал Бэрра и расстреливал на месте, объясняя это попыткой подозреваемого к бегству. А полковник тем временем в Новом Орлеане встречался с католическим руководством, делясь своими планами, и обещая, что католическая церковь после захвата Техаса и Мексики ущемляться не будет. Он прекрасно понимал, что все население этих колоний было истовыми католиками, и лезть туда с протестантством было бесполезно и глупо.

В этот момент в Новом Орлеане появился на взмыленной лошади губернатор Теннеси Эндрю Джексон (будущий президент) который получил сведения о Вилкинсоне и сообщил их Бэрру. Поэтому полковник тайными тропами сам направился в Филадельфию, избегая попадаться на глаза солдатам регулярной армии, так как подозревал, что Вилкинсон непременно захочет расправиться с ним до суда.

Избежав все ловушки Бэрр прибыл в Филадельфию, а оттуда был препровожден в Ричмонд (Вирджиния), где был назначен суд над ним.

Так возникло дело «президент Джефферсон против полковника Бэрра», где последнего обвиняли в сепаратизме, терроризме и в желании объявить войну Испании. На суде Бэрр раз за разом разбивал все выдвинутые против него обвинения, более того — верховный судья Маршалл был вынужден вызвать в суд для показаний самого президента Джефферсона. Когда тот после истерики отказался — стало понятно, что полковник выигрывает. Суд установил, что Бэрр не призывал западные штаты отделиться от США, и даже если бы призывал — Конституцией это не запрещено, ибо Соединенные штаты — есть содружество государств. Полковник Бэрр не терроризировал местное население, поэтому никаких обвинений в терроре предъявить ему невозможно. Оставался последний пункт — провокация войны с Испанией.

Но вся проблема была в том, что Джефферсон чуть ранее (в 1804 году) письменно давал Бэрру поручение узнать возможности захвата Мексики и Флориды, и изгнания испанцев из Северной Америки. Суд попросил президента предоставить письменные доказательства, что он отменил данное полковнику поручение. Джефферсон разразился гневной тирадой, но так и не смог ничего сказать по существу дела. Бэрр был оправдан, но политическая карьера его закончена. Ему было запрещено въезжать в западные штаты, где он был очень популярен, и полковник был принужден эмигрировать в Европу.

Но если вы думаете, что после планов захвата Техаса и Мексики более ничего не последовало — вы ошибаетесь. Уже в 1808 году тот же самый Джефферсон во всю разрабатывает планы захвата британской Канады.

Началось все с Embargo Act[2] от 22 декабря 1807 года. Согласно этому документу до разрешения споров между Англией и США торговля с Британией была запрещена. Этот закон просто разрушил североамериканскую внешнюю торговлю. В портах Новой Англии и атлантических штатов гнили на приколе корабли, портился товар на складах. На сельскохозяйственном юге начались серьезные волнения — фермеры не могли сбыть свою продукцию.

Штаты, граничащие с Канадой, просто наплевали на эмбарго. В Вермонте, который присоединился к Конфедерации не так давно, вообще решили, что декларация Джефферсона нарушает свободу торговли и является просто незаконной. Контрабандный поток превратился в реку, потом — в водопад, и через озеро Шамплейн и реку Ришелье с декабря 1807 по март 1808 года прошло товаров на 140 тысяч долларов (28 тысяч фунтов стерлингов), а с марта 1808 до 1 января 1809-го — на 183 тысячи долларов.

Купцы Новой Англии, традиционно связанные с британским рынком, наплевав на все акты Конгресса и президента, начали продавать суда с товарами сразу в американских портах подставным гессенским, ганноверским, вюртембергским и т.д. фирмам, которые конечно же являлись филиалами английских торговых компаний.

В Коннектикуте поступили хитрее, там ввели особый таможенный сбор — «Регулярный Платеж» (Standing Order), оплатив который купец получал особую бумагу («Специальное разрешение»). Согласно этому разрешению купцы могли торговать со странами, на которые наложено эмбарго. В результате из северо-восточных штатов в порты Канады и Британии рекой потекли лес, хлопок, лен, конопля, заместив в эти трудные годы столь нужные англичанам товары.

Правительство начинало выглядеть глупо в этой ситуации. 8 января 1808 года Джефферсон запросил у Конгресса одобрения на вербовку в Континентальную Армию 30 000 человек, чтобы эффективно закрыть границу с Канадой. Конгресс отверг это предложение, однако поддержал президента по вопросу штрафов и конфискации имущества у нарушителей эмбарго. Но все эти слова остались словами — протесты продолжали усиливаться, а объем контрабанды в 1810-м перевалил за отметку 1,2 миллиона долларов (240 тысяч фунтов стерлингов).

И вот, 1 июня 1812 года президент Мэдисон сделал заявление перед Конгрессом, где обвинил Британскую империю в нападениях на США на суше и на море. 18 июня 1812 года США объявили войну Англии, как раз через шесть дней после вторжения армии Наполеона в Россию. Понимая, что англичане связаны большой войной в Европе, американцы хотели под шумок заграбастать Канаду. Но война 1812-1815 годов оказалась для США неудачной — англичане смогли устоять, в союзе с индейской конфедерацией Текумсе захватили Детройт, отбили нападения на Великих Озерах, а в 1814 году захватили и сожгли Вашингтон.

Канада, которую так хотелось захватить, устояла, британское судоходство нарушить не удалось, концовка войны прошла под явную диктовку Великобритании. Америку сотрясал кризис, исчезла из обращения золотая и серебряная монета, государственный долг увеличился вдвое (если в 1810 году его цифра составляла 53 173 218 долларов, то в 1815-м — уже 99 833 660 долларов), произошел резкий спад производства. Чтобы попытаться расплатиться с долгами, правительство начало безудержно штамповать бумажные деньги, естественно последовала инфляция, а в 1819 году грянул и финансовый кризис, очень похожий на кризис 1998 года в России. Выход что в XIX, что в конце XX века нашли только один — секвестр бюджета и частичный отказ от выплаты внутреннего долга.

Соответственно, последовала волна банкротств и разорения мелких собственников, резкого увеличения безработицы, а американские товары перестали пользоваться спросом на внешнем рынке. Эта ситуация совпала по времени с восстановлением европейского сельского хозяйства после наполеоновских войн, и в результате американское производство упало в три раза по сравнению с 1815 годом. Англичане же довольно потирали руки, ведь США так настаивали на принципах свободной торговли, на отмене протекционистских законов и у себя, и у своих торговых партнеров. В результате американский рынок оказался беззащитен перед более дешевой и качественной английской продукцией.

В довершение всего бывшие испанские колонии — Чили, Перу, и Боливия — объявили о том, что переходят на оплату своих товаров в серебре. Поскольку импорт в США превышал экспорт, накоплений металлических денег не было, это привело к параличу банковской системы, поскольку на 24 миллиона бумажных долларов приходилось всего 2 миллиона серебряных, то есть бумажные деньги не были обеспечены твердой валютой. Обвал произошел 23 января 1819 года, в этот день хлопок упал в цене на четверть, а земельные участки продавали лишь за 25-50 процентов от их стоимости. Страну лихорадило целых 3 года, в результате директора Департамента финансов США и конгрессмены просто наплевали на принципы свободной торговли, и пошли путем старого доброго меркантилизма, защищая своего производителя. Полностью от последствий кризиса удалось избавиться лишь к 1828 году. И это была уже немного другая страна.

Бесславный ублюдок

2

Прежде чем продолжим дальше — давайте немного остановимся.

Как раз в конце 1970-х годов по поводу Джеймса Вилкинсона разгорелась жаркая дискуссия. В его защиту выступил правнук Вилкинсона, Билл Тейер (Bill Thayer). Слова Билла, как я думаю, помогут читателям лучше понять природу нашего героя.

Что он говорил?

Во-первых, деньги, которые получал Вилкинсон от испанцев, на взгляд Тейера приходили от бизнеса с испанцами. Дело в том, что тогда госслужащий вполне мог иметь бизнес за границей (конкретно Вилкинсон владел 10 000 акров в испанской Луизиане), и тогда это не было подсудным делом. Хочешь быть генералом США и иметь плантацию в испанской Америке? Пожалуйста! Да хоть в России, хоть в Англии — твое дело.

Уилкинсон имел отличные отношения с испанскими губернаторами Миро, Гайосо Гальвесом и Каронделе? Опять-таки — имеет право! Это было не запрещено тогдашними законами. Тем более — у генерала бизнес был в Испании, тут отношения с губернатором очень важны.

Да, есть купчая, согласно которой 12 мая 1806 года Уилкинсон купил целый остров — Дофин Айленд — недалеко от Мобиле. Ну так в купчей правда (почему-то только в ее английском варианте) он внес условие, что остров после его смерти перестает быть юрисдикцией Испании. В испанском варианте такого конечно же нет и в помине (иначе бы не продали).

Кроме того, пишет Тейер, и до Вашингтона, и до Адамса, и до Джефферсона постоянно доходили слухи о том, что Вилкинсон — испанский шпион. В доказательство правнук приводит многочисленные письма президентов, что-то типа такого:

«26 декабря 1797 года

Джон Адамс генералу Джеймсу Вилкинсону.

Результаты расследования неожиданной кончины генерала Уэйна, которого я уважал и любил всем сердцем, закончены, полностью рисуют мне картину, когда я, поддавшись обиде и наветам, усомнился в Вас. Как только было объявлено о его смерти в Филадельфии, я разговаривал с военным министром по поводу обвинений вас в связях с Испанией. Мак-Генри (военный министр США в тот период) ответил мне, что все это пустая болтовня, и что я могу инициировать суд, который полностью подтвердит вашу невиновность. Более того, он посоветовал мне меньше доверять всем этим слухам, а больше доверия оказывать вам, в надежде, что злые языки и пересуды врагов не рассорят меня с одним из способнейших генералов США».

Вилкинсон 8 раз просил назначить расследование по этому поводу, и восемь раз президенты отказывали ему в этой просьбе. Не есть ли это лучшее доказательство его честности?

Да, есть записки губернатора Кардонеле о доставке из Нью-Мадрида в Нью-Йорк 9 640 песо «агенту №13». Ну так докажите, что «агент №13» и есть Вилкинсон, а не кто-нибудь другой!

Шесть раз Вилкинсона вызывали на дуэль из-за подозрений в шпионаже. И шесть раз он отказывался от дуэлей. Да, кто-то скажет, что это трусость, а на самом-то деле — умеренность и мудрость! И опять-таки, вызовы на дуэль не означают автоматически его вины!

Про раскрытие агента мы поговорим потом отдельно, ибо это не менее интересная история, нежели сама жизнь Джеймса Вилкинсона, пока же остановимся вот на чем — «агент №13» (именно под этим кодовым названием он проходил в испанских бумагах) действительно очень глубоко законспирировал связь с испанцами.

Это не открытые письма времен Кентукки, тут сложная система шифров, продуманная доставка денег разными способами и в разные места разными людьми. Общим было только одно — Вилкинсон категорически не верил бумажным деньгам. Только наличные, только серебро.

Так, в свидетельских показаниях в Конгрессе (очередное обвинение Вилкинсона) осенью 1810 года Элиш Винтер свидетельствовал, что во время пребывания в Нью-Мадриде его близкий друг губернатор Гальвес демонстрировал ему целую приходную книгу расписок Вилкинсона по поводу получения наличных. Вилкинсон на суде ответил, что да, он получил из Луизианы 32 тысячи серебряных песо, но это оплата за поставленный табак. С его испанских плантаций. И если кому что-то непонятно — могут запросить…. Испанию.

Позиция на самом деле великолепная! Ибо великий комбинатор нашел лазейку в дырявом американском законодательстве и активно ею пользовался.

Но ворох донесений, составленных на основе шифровок Вилкинсона, свидетельствует — испанцы в период командования Вилкинсона были в курсе даже самых незначительных деталей и событий в американской армии.

В 1798 году из-за многочисленных жалоб жителей Детройта на жадность и корыстолюбие генерала (будучи главнокомандующим армией США Вилкинсон светлую идею «БыстроДенег» не забросил, а наоборот — реализовал в еще большей мере, ибо теперь у него появилась в качестве вышибал АРМИЯ) его перевели на юг, в родной Кентукки. Здесь произошла череда странных событий. При полном бездействии армии Вилкинсона испанцы заняли спорные земли по течению реки Миссисипи и закрепились там. Приказ президента Адамса изгнать испанцев был полностью проигнорирован, более того — разливные луга были обозначены комиссией, созданной Вилкинсоном, как «болотистые и малярийные», и этот клочок Кентукки уплыл Испании.

Это происшествие удивительным образом совпало с выплатой «агенту №13» соответственно 12 и 23 тысяч песо.

Пришедший к власти в 1801 году президент Джефферсон подтвердил звание Вилкинсона, он остался командующим южной группировкой американской армии, а в 1803-м опять стал главнокомандующим американской армией.

И здесь мы приближаемся к очень интересному моменту — к Луизианской покупке. Ибо это событие выбило Вилкинсона из колеи очень сильно, ведь речь шла о том, что серебряный поток может неожиданно иссякнуть. Но об этом уже в следующей серии.

Переселенцы в Кентукки.

3

Итак, 8 декабря 1803 года Вилкинсон получил следующее письмо от представителя президента Уильяма "СС" (Чарльза Коула) Клейборна:

"Сэр,

С чувством глубокого удовлетворения довожу до вашего сведения о мирной передаче провинции Луизиана комиссарами Испании и Французской республики Соединенным Шатам.

Территория должна признать правительство США прежде, чем вы получите это письмо.

С уважением,

Ваш Уильям С.С. Клейборн"

Уильям "С.С." Клейборн.

Судя по всему в этот момент у Вилкинсона земля ушла из под ног. Ведь денежный поток — это одна из немногих в жизни вещей, которую он действительно ценил.

Вообще калейдоскоп событий в Луизиане выбил бы из колеи любого. 30 ноября 1803 года прибывший в Новый Орлеан представитель Франции Пьер Клеман де Лассо официально принял провинцию у испанского губернатора Мануэля де Сальседо и Маркеса дом Кальво.

В течение 20 дней Лассо создавал новый аппарат управления провинцией и новый совет города.

Но уже 20 декабря 1803 года Клейборн и Вилкинсон с одной стороны и Лассо с другой подписали мемориал (для особо продвинутых — памятную записку) о передачи территории под власть США через три месяца в Сент-Луисе.

При подписании Лассо как-то странно смотрел на Вилкинсона, и у того были все причины для беспокойства — а не сдал ли испанский губернатор вместе с территорией и свою агентуру в Штатах? Ибо людям императора палец в рот не клади — корсиканец Бонапарт скуповат, и вполне может заставить Вилкинсона работать и на французов, причем без денег, просто шантажируя его связями с испанцами.

Пьер Клемент де Лассо.

Тем не менее 10 марта 1804 года Луизиана была передана США. Но к жестокому разочарованию Вилкинсона (а он себя рекламировал как величайший "спец по региону") военным губернатором федеральной территории назначили Клейборна, а не его. 26 марта 1804 года Вилкинсон с небольшим отрядом вошел в Новый Орлеан, и тут произошло то, что потом позже привело к очередному судебному разбирательству. На церемонии встречи один из членов Городского Совета подал Вилкинсону письмо от губернатора Испанской Флориды.

Рядом с генералом находились Клейборн, представитель штата Миссисипи Кларк и офицеры. Клейборн полюбопытствовал, что за письмо, и Вилкинсон был принужден его вскрыть при всех. В письме говорилось, что испанское правительство приветствует на территории Луизианы американские войска и Вилкинсона, и надеется на дальнейшее тесное сотрудничество. К письму был приложен чек на 10 тысяч долларов.

Зачем это было сделано — непонятно. Разоблачить своего же шпиона? Вряд ли. Напомнить Вилкинсону, что его держат за горло и в случае чего всегда могут сжать руку? Обычно это делается тет-а-тет.

На мой взгляд правдоподобен только один вариант — Вилкинсону давали таким образом понять, где теперь находится его куратор. Кроме того, генералу сигнализировали, что французам его не сдали, и в этом плане бояться нечего. Ну а то, что сделали это таким экстравагантным способом — так "агент №13" всегда сумеет выкрутиться.

И действительно, по поводу 10 тысяч долларов Вилкинсону удалось отговориться — да, он не так давно продавал в кредит партию табака во Флориду. Вы же знаете испанцев, бедные, как церковные крысы, денег никогда нет. Слава богу, что расплатились в течение двух месяцев.

Ну а летом 1804 года судьба столкнула Вилкинсона с его давним знакомым — вице-президентом Аароном Бэрром. Когда-то они вместе служили под началом Арнольда и Гейтса. Бэрр показал себя хорошим офицером, а позже, в 1800-1803 годах — отличным политиком, в совершенстве владеющим искусством компромисса.

Однако к 1804-му году политическая карьера Бэрра трещала по швам — он проиграл выборы губернатора в Нью-Йорке, 11 июля 1804 года убил на дуэли Гамильтона. Джефферсон, завидовавший Бэрру, который был способнее и благороднее его (только начисто лишен честолюбия), устроил вице-президенту в газетах травлю. И тогда у Бэрра возникла мысль — а почему бы не завоевать испанские Техас, Калифорнию и Мексику, и не присоединить их к Соединенным Штатам, выдавив Испанию из Северной Америки полностью? И тем самым вернуться и в большую политику и обессмертить свое имя.

Томас Джефферсон подписывает соглашение о покупке Луизианы за 15 миллионов долларов.

Мысль шальная, но для этого следовало изучить ситуацию в западных штатах и в только что присоединенной Луизиане. Куда Бэрр и направился. Но кого взять в сообщники? Ибо делать такое дело на свой страх и риск довольно непросто. И Бэрр обращается к Вилкинсону. Который, наверное, второй раз за столь короткий срок чудом избегает инфаркта. Только что чуть денежной подработки не лишился, а теперь вообще без денег оставить хотят.

Но об этом уже в следующий раз.

5

Во время суда над Бэрром Вилкинсон был главным свидетелем обвинения, чем воспользовалась защита полковника. Бэрр и его команда приступили к беспощадной критике генерала, особое внимание уделяя удивительным совпадениям в деятельности Вилкинсона, которые всегда были на руку испанцам.

В результате уже к середине процесса более половины присяжных были уверены в невиновности Бэрра, и очень хотели поменять полковника с Вилкинсоном местами.

Один из присяжных, Джон Рэндольф, отзывался о генерале, как о "мамонте беззакония" (“mammoth of iniquity” )и "самом законченном негодяе, когда-либо существовавшем".

Собственно, окончание суда в пользу Бэрра вызвало уже служебное расследование деятельности Вилкинсона в армейском трибунале.

Здесь Вилкинсону удалось посеять вражду между двумя главными обвинителями — Джоном Рэндольфом и Дэниэлом Кларком (причем Кларка Вилкинсон сам обвинил в измене, ибо он был испанским ирландцем). В общем, и в этот раз Вилкинсону удалось выйти сухим из воды, но в армии он получил нелестную оценку, как "генерал, выигрывающий все битвы, и не потерпевший ни одного поражения. В военно-полевых судах.".

Вилкинсона отправили командовать армией в Новый Орлеан (общий численный состав армии США тогда составлял 3000 человек, из которых 2000 находились в Луизиане), где за год с августа 1809 по май 1810 года он умудрился от погодных условий и нападений кайманов (что там творилось-то???!!!!) потерять 1113 человек. Это вызвало новый суд, но здесь Вилкинсон на мой взгляд правильно указал трибуналу, что на 2000 человек ему было выделено 106 спальных мешков, 75 одеял, 8 матрасов, 89 раскладушек и 35 москитных сеток. Мол, чего вы хотели, дорогие товарищи, с таким снабжением?

Другой вопрос, что это было ясно заранее, и что Вилкинсон мог бы позаботиться о своих солдатах, наперед зная их численность и то, что выделено на такое количество человек со складов. Как отметил один из хирургов Форта Адамс: армия состояла из "sick die and the well sick" (больных при смерти и сильно больных).

Но у нашего генерала уже давно вошло в привычку не беспокоить начальство "по пустякам". Кроме того, не будем забывать, что фактически ополовинив юго-западную армию, Вилкинсон гарантировал ненападение США на испанский Техас.

В 1811-м — еще один трибунал. Теперь по поводу любимого вилкинсоновского занятия со времен Кентукки — "БыстроДеньги" (лучше позвонить, чем у кого-то занимать). Как бы все были не против бизнеса Вилкинсона, в конце концов у нас свободная страна, каждый может зарабатывать как хочет, но почему в качестве коллекторов-вышибал генерал использует солдат регулярной армии США? Так возникло дело "О коррупции и использовании служебного положения генералом Вилкинсоном".

Вилкинсон начал свою защиту с того, что пожалел бедных солдат, которым нерегулярно выплачивают жалование, зачастую не снабжают даже самым необходимым, и говорил — он просто дает бедным солдатикам подзаработать. Конечно же, во внерабочее время. И это совершенно не вредит службе, поверьте, уважаемый трибунал.

На этом суде опять всплыли шашни с Испанией, но генерал, уже умудренный подобными обвинениями, выдал наверное самую чеканную формулировку, которая сводилась к следующему: "Те, кто обвиняют меня в связях с Испанией — сами испанские шпионы".

В декабре 1811 года суд вынес решение, что Вилкинсон, наверное, не виновен.

Особенно радовало начало: "Предположительно, большие суммы денег, полученные Вилкинсоном от испанского колониального правительства начиная с 1795 года, были результатом его коммерческих сделок".

Как хотите, но для меня это нонсенс. Я ни разу не читал никакого другого судебного заключения, которое начиналось со слов "It appears" (Кажется, предположительно).

Ну а в июне 1812 года началась англо-американская война. Вилкинсону присвоили звание генерал-майора, и направили в Луизиану, с приказом оборонять Новый Орлеан и Западную Флориду от возможного вторжения англичан. Там Вилкинсон захватил форт Нью-Шарлотта (причем без сражения, вступив в переговоры с комендантом испанской крепости Гаэтано), а потом был отозван на канадскую границу.

В битве у Монреаля (25 октября 1813 года) сложилась идиотская ситуация — генерал-майор Уэйд Хэмптон и генерал-майор Джеймс Вилкинсон не поделили между собой "право первородства", действовали абсолютно обособленно друг от друга (совсем как Самсонов и Реннекампф), и в результате регулярные американские войска были разбиты франко-канадской милицией под командованием Шарля де Сэлберри, что привело к сворачиванию наступления американцев на провинцию Квебек.

Оба генерала разосрались, сначала лично, а потом в прессе, Вилкинсон, подал в отставку, Хэмптон — тоже. И военное ведомство эти отставки приняло. Правда Вилкинсон пробовал отозвать свой рапорт, но судя по всему в Комитете по Обороне уже рады были отказаться от услуг "судебного генерала".

6

Однако в сентябре 1813 года Вилкинсона опять призвали на военную службу. В преддверии битвы у Крайслерс Фарм возникла опять веселая ситуация, в которой сложно винить одного только Вилкинсона.

Во первых, после назначения Вилкинсона генерал Хэмптон отказался служить в армии в любом качестве, "пока нами будет командовать этот негодяй". Чтобы примирить двух генералов, в войска выехал сам военный министр Армстронг. Однако оценив на месте обстановку, Армстронг решил, что американцев все равно разобьют, и отдал генеральное командование Вилкинсону, спешно покинув расположение войск.

11 ноября, недалеко от Сакет Харбор, на переправе у фермы Краслера началось встречное сражение американского отряда Вилкинсона (8000 штыков) против англо-канадских сил (900 регулярных британских солдат и 2100 канадских милиционеров).

Англо-канадцы отыграли отлично — они полностью сорвали переправу, а американские войска, успевшие перейти на другой берег, сбросили в штыковой атаке в реку. Американцы потеряли 102 человека убитыми, 327 раненными, ранен был и бригадный генерал Леонард Ковингтон.

Утром 12 ноября один из канадских ополченцев, проезжавший по полю боя, отметил, что вся прибрежная зона была "покрыта телами американцев, убитых или умирающих".

Ну а 30 марта 1814 года Вилкинсон потерпел поражение у Лэколл Миллс, имея 4000 солдат против 80 канадских ополченцев, защищавших блокгауз.

На самом деле про этот "ласт стэнд" канадцев можно слагать песни и поэмы. Началось все с того, что американцы начали обстрел блокгауза-мельницы из орудий, однако ядра до нее не долетали, а ближе подкатить орудия было тяжело, поскольку земля от дождя сильно размокла.

В ответ канадцы решили стрельнуть по американцам из двух ракетниц Конгрива, которые у них были в наличии с запасом в 12 ракет. Огонь этих "катюш XVIII века" произвел полное расстройство среди американцев, ранее они никогда не сталкивались с таким оружием.

Пользуясь заминкой в рядах противника 60 канадцев ударили в штыки, и обратили в бегство 300 американских солдат. 60 против 300, Карл!!! Далее эти 60 канадцев форсировали неглубокий, но только что вскрывшийся ото льда ручей и ворвались в лагерь Вилкинсона.

Одновременно с этим со стороны реки Ришелье обстрел американцев начали британские канонерские лодки, и армия американцев драпанула со всей возможной скоростью.

И только в этот момент к защитникам Лэколл Миллс пришло подкрепление — 120 канадских драгун и 110 канадских гренадеров.

11 апреля 1814 года Вилкинсона вторично уволили из армии.

В январе 1815 года уже полуотставной Вилкинсон попал под суд.

Обвиняли его в этот раз не в шпионаже — а в халатном отношении к своим обязанностям во время Канадской кампании 1812-1814 годов, в плохом управлении войсками и в... пьянстве. Военный прокурор, основываясь на показаниях свидетелей, говорил, что Вилкинсон принимал "все решения в пьяном угаре и полубессознательном состоянии".

Слушание длилось 2 месяца. Вилкинсон построил свою защиту довольно умно. Во-первых, да, качество войск было неважным, верно. Но не забудьте, что президенты Джефферсон и Мэдиссон усиленно в течении 15 лет разрушали армию! Кто виноват, что во времена Вашингтона, армия, насчитывающая 15 тысяч человек, сократилась до 3 тысяч человек?

Передо мной, говорил Вилкинсон, стояла задача, сделать буквально за пару недель из ополченского сброда хоть что-то, отдаленно напоминающее армию. Я пытался, но времени было мало.

По поводу ссоры с Уэйдом и разделения и без того слабых американских сил — Вилкинсон утверждал, что конфликт произошел из-за срыва поставок провианта и пороха. Да, соглашался уже почти отставной генерал, я довольно плохо провел Канадскую кампанию. Ну так посмотрите, кто сделал лучше? Может быть Халл, сдавший Детройт канадским милиционерам Брока и индейцам Текумсе? Или может быть ван Ресслер, потерпевший поражение от Брока и индейцев на Куинстонских высотах? А может быть Уильям Уиндер и сам президент Мэдиссон, которых англичане разгромили при Бладденсберге и потом сожгли Вашингтон?

Давайте тогда уж судить всех, а не только меня!

Если же говорить о пьянстве — я, утверждал Вилкинсон, почти всю канадскую кампанию пролежал в носилках, мучимый подагрой и лихорадкой. У нас на юге, в Кентукки и Луизиане, обычно лечат такие болезни бутылочкой 30-градусного ликера. Вон, доктор не даст соврать!

В суд вызвали полкового доктора, который подтвердил — да, есть такой способ лечения. Конечно, этот метод более относится к народной медицине, но тем не менее. Я не возражал, чтобы генерал перехватил за день бутылочку-другую-третью, чтобы облегчить свое состояние.

Итог — 21 марта 1815 года Вилкинсон был оправдан по всем пунктам.

Он получил отставку, приехал в Луизиану, недалеко от Мобиле, где имел свои плантации.

В 1816 году Вилкинсон выпустил свои мемуары, главным лейтмотивом которых было: "все вокруг — козлы, а я на самом деле белый и пушистый".

И в этом же, 1815-м году Вилкинсон был назначен послом (специальным дипломатическим агентом) в... куда бы вы думали? В Мексику!

На тот момент в Мексике уже пятый год шла война за Независимость. И как колониальные власти, так и восставшие искали поддержки со стороны США. Для Вилкинсона это назначение стало золотым дном (или вернее даже — серебряным). Деньги с обоих сторон текли рекой.

Но об этом уже в следующий раз. Благо, тут возникает история Мексиканского восстания и начало отторжения Техаса.

7

Начало мексиканской революции вызвали события, описанные в ревертевском «Дне гнева». Вакуум власти, внезапно образовавшийся в колониях, требовал заполнения хоть чем-то. Так уж сошлось, что именно в 1808 году абсолютно все группы мексиканского общества захотели независимости.

Бедняки — главная движущая сила — мечтали стать хоть немного побогаче. Креолы кричали о свержении испанской администрации. Негры по примеру Сан-Доминго, мечтали о свободе. Но до поры до времени все ограничивалось манифестациями «белоленточников», которые никакого реального наполнения не несли. А вот свержение Наполеоном испанских Бурбонов и воцарение Жерома Бонапарта подвигло встать в ряды сторонников независимости и главного зачинщика — католическую церковь. Церковь безумно боялась, что в Испании по примеру Франции будет объявлен атеизм и отделение института церкви от государства, и она потеряет не только власть над умами, но и над кошельками своих подданных.

С другой стороны, колониальная администрация, поддержавшая отрекшегося от престола Фердинанда VII, выглядела кучкой самозванцев, ибо как можно поддерживать короля, который от престола отрекся? В такой ситуации вице-король Новой Испании Хосе Хоакин Висенте де Итурригарай столкнулся с сильнейшими вызовами для колониальной администрации. В 1810 году началось восстание Морелоса (кстати — священника, что немного говорит о роли церкви), в 1812 году мексиканские кортесы в Кадисе приняли конституцию Мексики, однако в 1813-м Фердинанд VII вернулся на испанский торн и власти начали активную борьбу с восставшими. В результате они были разбиты у Пуруаны, Морелос был взят в и казнен в 1815-м.

Новый этап войны за Независимость начался в 1820-м, после того, как в Испании произошла революция. Это опять толкнуло церковь в ряды восставших, и в 1821-м году Мексика стала независимым государством. Мексиканским императором стал бывший полковник испанской колониальной армии Аугустино де Итурбиде.

А что же наш герой, Вилкинсон? Неужели мы забыли про него? Нет конечно, как мы можем забыть про старину Джеймса..))) С 1815 Вилкинсон в ранге специального дипломатического посланника сидел в Мехико ниже травы, тише воды. Сидел по одной простой причине — деньги он получал от испанцев, но видел, что власть вот-вот сменится в силу объективных причин, на которые он повлиять не может. Именно поэтому он решил просто получать деньги, пока получается.

Стоит наверное упомянуть и вот еще что. В 1814 году, после разгрома второй Венесуэльской республики, некто Симон Боливар с кучкой сторонников запрашивал у США политического убежища, на что получил резкий отказ. В результате сторонники независимости Новой Гранады нашли прибежище на английской Ямайке. Далее он перебрался на Гаити, где в начале 1816 года вступил в переписку с американским послом в Мексике Викинсоном, в которой просил помощи. Вилкинсон сразу не отказал, но и реальной помощи от него не было. Можно сказать, что эта эпопея чуть не стала напоминать проект вице-президента Бэрра, однако Боливар оказался хитрее — в середине марта он прервал все переговоры, а 23 марта высадился на острове Маргарита, откуда начал свое триумфальное шествие к власти. Последствия невнятной позиции Соединенных Штатов были плачевными — США после обретения независимости Великой Колумбией были просто выкинуты с южноамериканских рынков на долгие десятилетия.

Ну а в 1822 году Вилкинсон (как эксперт по мексиканским и луизианским делам) неожиданно для всех входит… в министерский совет при мексиканском императоре Аугустине де Итурбиде в качестве советника. Прошу заметить — задолго до всяких Байденов и «друзей степей» Мак-Кейнов. По сути Вилкинсон становится в Мексике не только послом, но и… министром торговли! Ну а далее Джеймс подает Итурбиде проект, в котором территорию Техас предлагает разделить пополам, и в одну из частей ссылать преступников, убийц, насильников и т.д., а так же эмигрантов из Европы и Южной Америки (прежде всего испанцев), то есть сделать из этой части некий аналог британской Австралии или французской Новой Каледонии. Главное, писал Вилкинсон, чтобы новая провинция была католической, поэтому принимать там следует исключительно католиков. В конце он пишет, что готов стать губернатором этой неблагополучной части Техаса, и назвать ее, в честь императора, Итурбиде. Судя по всему на старости лет Джеймс действительно решил завести свое государство и стать местным королем. Нет, ну а чё? Чем он хуже тех же полковников Бэрра или Итурбиде?

Кроме того, Вилкинсон разрабатывает таможенную политику Мексики, как глава торгового министерства. Удивительно, но смотрите сами, что предлагал старина Джеймс:

С любого судна (кроме испанского) мексиканская таможня берет 25% со стоимости товара в пользу государства, 2.5% — консульский сбор (идет в карман Вилкинсону), и 3.5% — адмиралтейский сбор. А вот с испанских судов сборы составлять лишь 16,5%!

Хоть документальных подтверждений и нет, но мне кажется не обошлось тут без очередного бочонка серебра из рiдной Испаньщины..))

Такие дичайшие сборы Вилкинсон оправдывал тем, что, мол, мексиканские арматоры будут стимулированы строить корабли и сами вести заморскую торговлю. Проблема была в том, что Мексика не обладала нужными технологическими ресурсами, а подобная тарифная политика привела к ответным мерам со стороны государств-торговых партнеров. В общем, это в очередной раз позволило Вилкинсону набить свой карман, но похерило мексиканскую внешнюю торговлю на неопределенное время.

Умер Джеймс Вилкинсон 28 декабря 1825 года в Мехико, все ожидая, что его план о разделе Техаса и образовании провинции Итурбиде примут к действию. И самое смешное в том, что этот план, хотя и с изменениями, был принят. Что позже привело к войне за независимость Техаса и к вхождению Техаса в состав США.

8

Ну а как же все же раскрыли Вилкинсона? И когда большинство историков стали уверены, что "агент №13" и есть наш старина Джеймс?

Началось наверное все со второго президентства Эндрю Джексона, и опять история нас уводит корнями в 1804-й год.

Дело в том, что после Луизианской покупки по поручению президента Джефферсона два офицера, капитан Меривезер Льюис (Meriwether Lewis) (1774 –1809) и его друг, лейтенант Уильям Кларк (William Clark) (1770 — 1838), отправились исследовать приобретенную территорию, чтобы установить ее границы, а так же наметить пути возможной экспансии. Сказать, что эти слухи взволновали испанцев (а, следовательно и Вилкинсона) — это не сказать ничего. Надо сказать, что ни Техас, ни Калифорнию защищать испанцам просто было нечем — общее количество белого населения этих двух территорий едва насчитывало 5-6 тысяч человек. И естественно, что раз за разом Вилкинсону шли малявы остановить экспедицию, либо уж как-то повлиять на ее результаты.

Отряд Льюиса и Кларка состоял из 43 человек. Все необходимое — еда, оружие, лекарства, навигационные приборы, было размещено на трех больших лодках. Исследователи собирались подняться по правому притоку Миссисипи, реке Миссури, так далеко, как только смогут, а там… А что будет там, не знал никто!

Экспедиция отправилась 14 мая 1804 года из города Сент-Луис. Среди путешественников значился и охотник, француз Туссен Шарбоне (Toussaint Charbonneau) (1767 — 1843). Его наняли в качестве переводчика и проводника. Как оказалось, зря. Хотя он долго жил среди индейцев, ни одного из индейских языков он толком не освоил. Зато неожиданно полезной оказалась его юная жена, индианка из племени шошонов, которую звали Сакагавея (Sacagawea).

Самой трудной частью пути оказался переход через Скалистые горы. Пройдя через перевалы, путешественники добрались до реки. Сейчас эта река называется Колумбией, но не Льюис и Кларк дали ей это название. На индейских пирогах экспедиция спустилась к Тихому океану. 3 декабря 1805 года цель путешествия была достигнута.

В обратный путь путешественники выступили 23 марта 1806 года и уже 23 сентября возвратились в Сент-Луис.

А в славном граде Сент-Луисе, в Верхней Луизиане в качестве военного губернатора находился Джеймс Вилкинсон. Льюис сел за отчет по экспедиции, более того — Джефферсон собирался сместить Вилкинсона после окончания срока у последнего (в 1809 году) и заменить его Льюисом.

И вот далее что произошло — сначала каноническая версия: "Молодой капитан армии Соединенных Штатов, который вместе с Уильямом Кларком участвовал в освоении Северо-Западных земель, погиб при загадочных обстоятельствах в возрасте тридцати пяти лет. Он был губернатором Верхней Луизианы, и 10 октября 1809 года, возвращаясь по дороге, именуемой «следом Натчеза», заночевал на стоянке Гриндера, в обшарпанной гостинице, примерно в 72 милях к юго-западу от Нэшвилла. На следующее утро Меривезера нашли мертвым и похоронили у дороги в нескольких сотнях футов от хижины.

Первые показания миссис Гриндер и слуги Льюиса гласили, что капитан вел себя сумасбродно, бормотал что-то весь вечер и что они услышали около трех часов ночи два выстрела и звук падающего тела. Раб Перниа вбежал и услышал слова уже умирающего Льюиса: «Я сделал дело, мой добрый слуга. Дай немного воды». Миссис Гриндер, крайне ненадежный свидетель, в дальнейшем несколько раз меняла свои показания. В 1811 году она сказала, что кто-то стучался к ней в дверь после выстрелов, но она боялась открыть ее до утра; Льюиса нашли лежащим в кровати, он скончался ранним утром. В 1839 году миссис Гриндер сообщила, что после двух или трех выстрелов Льюис ползком пересек дорогу и исчез; что обнаружили умирающего одетым в лохмотья, и он пытался перерезать себе горло бритвой; она также говорила, что Перниа позже видели в костюме хозяина.

Нет оснований отрицать, что Льюис сошел с ума и застрелился, но версия о грабеже и убийстве кажется более обоснованной. Деньги (около 120 долларов), которые умерший имел при себе, не были найдены. Роберт Гриндер, предположительно отсутствующий, мог притаиться неподалеку. Перниа тоже нельзя исключать из круга подозреваемых, кроме того, известно, что много безымянных убийц в те времена бродило по «следу Натчеза»."

Что произошло на самом деле — отлично излагает Девид Лайон Чандлер в книге "Заговоры Джефферсона".

Льюис имел с Вилкинсоном несколько встреч, и согласно показаниям Джексона, бывшего тогда генерал-майором милиции Теннесси, последняя их встреча сопровождалась криками и ссорами.

Льюис вышел из дома губернатора в отвратнейшем настроении и сказал что едет в Новый Орлеан, а потом — в Филадельфию, "поскольку с Вилкинсоном надо что-то решать". Он покинул Сент-Луис вечером того же дня, в сопровождении Джеймса Нилли (Neally), индейца-проводника.

Проехав без малого 200 км (расстояние между Сент-Луисом и Нэшвилем 127 миль), он для отдыха остановился в таверне "Стенд Гриндер", при этом сдавшие комнату Льюису хозяева в тот же день уехали. Поэтому рассказы про бормотание, и т.д. — это все вымысел чистой воды. Утром Льюис был обнаружен в своем номере, лежащим на кровети, с двумя пулевыми ранениями (в голове и в груди) и множеством ножевых ранений. При этом Нилли (а этот проводник был креатурой Вилкинсона) бесследно исчез. Стоит так же отметить, что таверной "Стенд Гриндер" владел Вилкинсон (он ссудил чете Гриндеров деньги на ее открытие, используя свою корпорацию "БыстроДеньги").

Официальное расследование времен Джефферсона пришло к однозначному выводу — Льюис покончил жизнь самоубийством. Более того, Вилкинсон начал распускать слухи, что конечно же следствие велось спустя рукава, однако этим самым он спасает генерал-майора теннессийской милиции Эндрю Джексона, с кем Льюис очень сильно повздорил. Доля правды в этом была, Джексон и Льюис изначально действительно невзлюбили друг друга, их сблизила общая ненависть к Вилкинсону, и в 1809-м они были уже приятелями, если не друзьями.

И вот в 1836 году Джексон инспирировал повторное расследование по смерти Меривезера Льюиса. Следствие продлилось 3 года, и в 1840-м законодательный комитет штата Теннесси признал смерть Льюиса убийством.

Ну а в мае 1898 года американские войска высадились на Пуэрто-Рико, где вместе с островом захватили богатейшие архивы испанской колониальной администрации в Вест-Индии. Первым в эти бумаги по уши залез молодой полковник Rough Riders — Теодор Рузвельт.

В архивах помимо всего прочего было обнаружено три тома странной переписки — с 1787 по 1804 годы, с каким-то высокопоставленным американским чиновником, который в бумагах именовался "агент №13". Было понятно, что это очень высокий чин, скорее всего армейский, но кто — вот загадка!

Будь на месте Рузвельта менее въедливый исследователь — наверное генерал Джеймс Вилкинсон так бы и вышел из истории чистым, аки младенец. Но молодой полковник и кандидат в губернаторы Нью-Йорка этим не удовлетворился, и пытался решить загадку. Одно время он подозревал, что может быть "агентом №13" был сам президент Джефферсон, или вице-президент Бэрр. Кто же он, этот самый удачливый предатель всех времен и народов?

Ответ пришел во время второй оккупации Кубы, в 1908 году, когда из Гаваны были вывезены испанские архивы. Там нашлось еще 10 (прописью — ДЕСЯТЬ!!!) томов переписки, а вот к одному из них был приложен ... личный дневник Джеймса Вилкинсона, охватывающий период с 1788 по 1801 годы.

И вот из дневника выглянуло истинное лицо генерала Вилкинсона. Хапуга, стяжатель, убийца, отравитель, ненавидящий всех и вся, и молящийся только двум богам — деньгам и себе любимому. Этот дневник был столь разителен с американской перепиской Вилкинсона, что Рузвельт, чтобы исключить сомнения, залез в воспоминания самого генерала и его корреспонденцию. Вдруг этот дневник — утка?

Нет, оказалось что не утка. Стиль генерала легко угадывался, только в корреспонденции он был подчеркнуто сух и вежлив, а в дневнике давал волю эмоциям.

Ну а далее пошел маховик раскрутки.

На данный момент у историков, занимающихся биографией Вилкинсона, вырисовывается его причастность к неожиданной смерти генерала Энтони Уэйна, генерала Уэйда Хэмптона, капитана Меривезера Льюиса, и в покушении на убийство на полковника Аарона Бэрра и генерал-майора милиции Эндрю Джексона.

После Рузвельта на тему Вилкинсона писали много. Очень много. Вообще последовал всплеск интереса к американской истории, которая оказалась не такой уж и канонической, как себе представляли до этого. Биографы Джефферсона и Бэрра, Льюиса и Кларка, Джексона и Клейборна — всем так или иначе приходилось касаться генерала Джеймса Вилкинсона.

Из последних работ по нему можно упомянуть книгу Эндрю Линкейтера "Artist in Treason: The Extraordinary Double Life of General James Wilkinson" (Гений предательства: неожиданная двойная жизнь генерала Джеймса Вилкинсона). И думаю тема еще не исчерпывается, ибо есть как и сторонники, так и противники версии предательства. Вернее, даже не так — очень часто люди, защищающие Джеймса Вилкинсона, спрашивают: "А кто в то время был лучше?"И в чем-то они правы.

Что касается меня — впервые я встретил имя Вилкинсона, когда писал "Нулевую войну". Но особого значения я ему не придал — мало ли на свете, особенно в то время, вечно битых американских генералов? Вот Эндрю Джексон — да! Он велик, и будь на его месте в Новом Орлеане другой генерал — с большой долей вероятности англичане бы победили. Но вот когда у меня руки дотянулись до книги Видала Гора "Вице-президент Бэрр"— вот тут я был просто потрясен, и начал поиск информации об этом, прямо скажем, необычном персонаже.

Ну и результат — вот он, перед вами.

Думаю, серия про Вилкинсона получилась очень неплохая, и что гораздо более важно — очень поучительная.

Послесловие

Перечитав еще раз все посты, удивился, почему я так мало написал о Джейме Вилкинсоне времен Революции. Ибо это человек, который ввел в научный и исторический оборот мем, использующийся до сих пор.

Сначала цитата: "Живописные холмы Вэлли-Фордж в Пенсильвании были «превосходным выбором» для двенадцатитысячной Континентальной армии, измотанной и настолько отвратительно снаряженной, что к месту будущей зимней стоянки солдаты добирались босиком, оставляя за собой кровавые следы."

Вот эти "кровавые следы" — они вошли в оборот из мемуаров Джеймса Вилкинсона.

Самое смешное в другом.

Как бы начать-то?

Ну давайте так. Когда Гейтс и Арнольд победили под Саратогой — письмо о победе Конгрессу вызвался отвезти Джеймс Вилкинсон. Ему был вручен отчет Гейтса о битве, Джейме отбыл в Филадельфию. Только по прибытии у него почему-то оказалось две бумажки — собственно отчет Гейтса и письмо Гейтса, в котором он рекомендовал произвести полковника Вилкинсона в бригадные генералы. Конгрессмены конечно покривились столь неприкрытой протекции, но Вилкинсон в 20 лет стал генералом.

Конгресс же отписал Гейтсу, чтобы впредь тот поспокойнее разбрасывался званиями, ибо нас тут, понимаешь, еще много побед ждут, что же мы это, тут всю армию в генералы возведем? Получивший эту отповедь Гейтс был обескуражен — он никого ни о чем не просил, за что же его ругают-то?

В общем, история выхода Вилкинсона в генералы покрыта мраком.

Ну а теперь к Вэлли-Фордж и заговору Конвея.

Опять цитата:"Одним из наиболее крупных заговоров против Вашингтона и американской революции был заговор генерала Конвея и попытки устранись Вашингтона с поста главнокомандующего. В заговоре Конвея были замешаны такие видные деятели, как генерал Гэйтс, Чарльз Ли, Томас Мифлин и др., имевшие большие связи среди консервативной части конгресса. .

Еще в 1776 г. были опубликованы в Нью-Йорке письма-фальшивки, написанные якобы Вашингтоном. В этих письмах конгресс подвергался порицанию за чрезмерную поспешность, проявленную в деле объявления независимости, и высказывались дружественные чувства к Англии. Вашингтону удалось разоблачить впоследствии эти происки и доказать подложность этих писем.

Конвей был участником боев у Брэнди-Уайна и Джермантауна и упорно добивался выдвижения и наград. Он не пользовался доверием Вашингтона, и последний был против его продвижения по службе. Все же в декабре 1777 г. Конвей, вопреки Вашингтону, был произведен в генерал-майоры. Конвей повел кампанию клеветы и травли против Вашингтона, пытаясь всячески дискредитировать его, распространяя анонимные письма, компрометировавшие Вашингтона в глазах армии и населения, противопоставлявшие неудачам и поражениям Вашингтона успехи Гэйтса под Саратогой.

Используя последние неудачи, занятие англичанами Филадельфии и тяжелые испытания американской армии в Валлей Форже, Конвей и участники. так называемого заговора Конвея усилили свою кампанию, стремясь к устранению Вашингтона и назначению на его место Гэйтса.

"Мои враги знают всю щекотливость моего положения, — писал 31 января 1778 г. Вашингтон конгрессу, — знают, какие политические мотивы лишают меня возможности напасть на них. Я не могу опровергнуть их инсинуаций, не раскрыв некоторых тайн, которые необходимо скрывать до последней возможности. Сердце говорит мне, что я всегда старался делать все, что было в моих силах. Но, может быть, я часто ошибался в моем суждении об обстоятельствах и заслужил обвинения в ошибке"

Как же Вашингтон узнал о заговоре?

А очень просто. Джеймс Вилкинсон, который вез письмо Гейтса Конвею, остановился у майора Стирлинга. Джейме и Стирлинг забухали, и пьяный Вилкинсон как на духу выложил все содержимое письма Стирлингу. Стирлинг, проспавшись, вытащил у еще пьянющего Вилкинсона письмо, скопировал его, и поехал к Вашингтону, где и доложил о заговоре Конвея, приложив копию. Больше всего солнцеликого Джорджа взбесило выражение Конвея о том, что "Вашингтон — слабый генерал".

Дальнейшие события известны — ссора между Конвеем и Вашингтоном, разбирательство в Конгрессе, уход Конвея в отставку. Что до Вилкинсона — разъяренный Гейтс бросил Джейме вызов на дуэль, однако наш бесславный ублюдок вызовов в этой жизни благоразумно не принимал, и конечно же отказался драться.

Ах да, мы же начали с Вэлли-Фордж и "кровавых следов на снегу". Дело в том, что во время стоянки в Вэлли-Фордж Уилкинсон был назначен генерал-казначеем, (clothier-general) и был ответственным за закупки обмундирования, провианта, дров и т.д. Ну вы конечно же понимаете, что с его любовью к деньгам назначить Джеме генерал-казначеем, это как запустить козла в огород.

Поэтому "кровавые следы на снегу", если они и были — это как раз результат "великолепной работы" генерал-казначея Джеймса Вилкинсона. Вскрылись махинации Вилкинсона с обмундированием в 1781 году, и именно они послужили причиной убийственной формулировки Вашингтона по поводу отставки Джейме: «отсутствие способностей к военной службе».

Ах да, ну и чтобы два раза не ходить.

Считающим, что Вилкинсон — как Солодов, "он такой один" — в американской историографии на данный момент есть большие подозрения, что Александр Гамильтон — да-да, тот самый, госсекретарь Вашингтона, основатель Банка США, министр финансов и т.д. — это британский "агент №7". После Второй Мировой была найдена папочка то ли в архивах Скотланд-Ярда, то ли в архивах Адмиралтейства (офис Ми-6 с 1909 по 1994 год находился именно там). В общем, примерно с 1960-х годов историки ломают копья — кто же этот загадочный британский агент 007 №7?

Рейд

1

Еще немного Американской революции.

Лето 1781 года для американцев начиналось совершенно провально. После взятия Чарльстона в 1780 году, где сдались 5500 патриотов, южный фронт у восставших просто рухнул. Корнуоллис двинулся на север, а в авангарде его шли драгунские полки Баннистера Тарлетона. Этот рыжеволосый, ростом в 6 футов красавец сделал во время войны за Независимость потрясающую карьеру. В июле 1778 года в возрасте 24 лет он был произведен в подполковники и начал формирование британского легиона, «составленного из хорошо обученных кавалеристов и легкой пехоты, в основном лоялистов и пионеров из Пенсильвании и Нью-Йорка, которые носили зеленые куртки, чтобы отличаться от полков тори». Именно поэтому их в британской армии называли «зеленые драгуны», или просто — «зеленые» (the green).

Активный и предприимчивый Корнуоллис гнал перед собой разрозненные полки повстанцев, постоянно повторяя, что «я иду выбить Лафайета из Ричмнода и захватить сердце мятежа — Вирджинию».

30 мая 1781 года британский корпус, состоящий примерно из 7 тыс. солдат и кавалерии Тарлетона огнем и мечом прошелся по Вирджинии, миновал Уайт Оак Свамп и остановился лагерем у Ганновер Кортхауса. Оттуда Тралетон совершил ряд набегов, сжигая плантации и фермы, угоняя негров, лошадей и крупный рогатый скот.

Противостоявший Конуоллису Лафайет ничего не мог сделать — у него совершенно не было конницы, и армия его была просто слепой и медленной, постоянно проигрывая в развертывании англичанам. За это отдельное спасибо стоит сказать губернатору Вирджинии Томасу Джефферсону, который запретил Континентальной армии конфисковать лошадей и создать кавалерийские части, которые могли бы соперничать с Тарлетоном. В результате теперь страдали и солдаты, и плантаторы, и фермеры. Уильям Констебл, помощник Лафайета, писал Джефферсону, умоляя его выделить лошадей: «У нас крайне не хватает кавалерии, и это дает противнику такое преимущество, что они полностью контролируют ход боевых действий, и наши усилия переломить ситуацию тщетны».

Что касается Тарлетона — он раньше всех понял, что Гражданская война — это война бескомпромиссная, здесь не место состязанию чести, и вел войну на уничтожение. Плантации патриотов безжалостно сжигались, их ценности и рабы конфисковывались, только вступая в ряды «зеленых» можно было уберечь свое хозяйство.

В отчаяньи Лафайет обратился к фон Штойбену с просьбой выделить лошадей, «иначе мы не сможем защитить страну». Штойбен ничего выделить не мог, и лишь двинулся с отрядом в 600 человек пехоты на помощь Лафайету. Это был жест отчаянья, ибо эти 600 человек, даже по признанию Штойбена, ничего не решали.

2 июня Лафайет был вынужден бежать, оставив Западную Вирджинию в руках англичан. Бежал он так быстро, что посланный ему на помощь обоз с амуницей и порохом попал в руки ребят Тарлетона. Помимо припасов там оказались и бумаги, которые были переданы в штаб. Среди них оказались депеши Лафайета Натаниэлю Грину, Штойбена — Джефферсону и Лафайета — Джефферсону, из которых следовало, что вскоре все военные и административные главы повстанцев должны встретиться в Шарлоттсвиле, городке в Вирджинии, на месте слияния рек Джеймс и Риванна. И вот у Корнуоллиса возникла идея — покончить с мятежом одним ударом — захватив в плен или убив всю верхушку Континентальной армии и администрации Вирджинии. Для дела были выделены полк рейнджеров Джона Грейвза Симко и «зеленые» Баннистера Тарлетона.

Задачей Симко был удар в юго-западном направлении, грабеж и поджог склада боеприпасов повстанцев у Форк Поинт, тогда как «зеленым» предписывалось захватить или уничтожить губернатора Джефферсона, генералов Лафайта, Штойбена и Грина.

Лафайет подозревал, что нечто подобное может произойти, он писал Вашингтону: «в данной ситуации противник скорее всего попытается обойти и блокировать Шарлоттсвиль, поэтому я приказал эвакуировать армейские склады оттуда в Олд Кортхаус, неподалеку от Скоттсвилла».

3 июля из Ганновер-Кортхауса выехали подразделения Тарлетона — они пошли на запад вдоль реки Св. Анны (North Anna river), надеясь совершить 60-мильный марш к Шарлоттсвиллю и резиденции Джефферсона — Монтичелло. «Зеленые» были закаленными в боях ветеранами, и хотя «они страдали от недостатка обмундирования, особенно сапогов, и были недостаточно вооружены», представляли собой грозную силу. В добавок к 180 драгунам Корнуоллис выделил 70 солдат 23-го полка Королевской Стражи, которые во время рейда должны были передвигаться на конях для быстроты.

Реку Св. Анны форсировали на рассвете по мосту у Гроунд Сквиррел. Хотя в этом походе «зеленые» вели себя достойно и не занимались грабежом, напуганные местные жители при приближении драгун Тарлетона прятались или прятали все более-менее ценное, ибо слава «зеленых» летела далеко впереди их самих.

Вечером, проехав 20 миль, Тарлетон остановился в таверне «Ку-Ку» (Cuckoo) на отдых. Солдаты расседлали лошадей, покормили их, и сами решили перекусить перед решающим рывком.

Надо сказать, что до этого момента о рейде Тарлетона повстанцы ничего не знали. Пока отдыхающих «зеленых» не обнаружил Джек Жоуетт (Jouett), капитан вирджинской милиции. У капитана хватило ума сложить «два плюс два», и примерно в 10 вечера он угнал лошадь у какого-то из плантаторов и что есть сил рванул в Монтичелло, предупредить штаб и Джефферсона о грозящей опасности.

.

Небольшое отступление

Ярчайшим примером того, как воевали "зеленые", может служить бой под Ваксхаусом, 29 мая 1780 года. Как обычно, драгуны сильно ударили по патриотам, которые не выдержали конной атаки, и начальник американского батальона, подняв белый флаг, прокричал, что они сдаются. Тарлетон выехал на середину, приказал американцам положить оружие на землю, и как только они это сделали — убил американского капитана, командира батальона. "Зеленые" тут же врубились с саблями наголо в скучившихся американцев, и за 15 минут фактически всех уничтожили.

Эту тактику прозвали "четверть Тарлетона" — то есть в бою можно брать в плен не более четверти сдающихся, остальные должны уничтожаться.

Генерал Корнуоллис ставил под сомнение эффективность такой тактики, считая, что она не деморализует патриотов, а наоборот — провоцирует биться в сражениях до последнего, ибо пощады все равно не будет.

Кстати, Тарлетона вы все хорошо знаете по кино. В фильме Гибсона "Патриот" Тарлетон был прототипом Уильяма Тавингтона (Tavington).

2

Итак, Жоуетт (кстати, потомок французских гугенотов) в 10 вечера 2 июня, пришпоривая коня, поскакал в Шарлоттсвилль, чтобы предупредить генералов и администрацию Вирджинии о грядущей опасности.

Но опасаясь, что Тарлетон выберет главную дорогу, Джек свернул и мчался по проселочным дорогам, чтобы исключить встречу с «зелеными».

Что касается Тарлетона — 3 июня, к 23.00 его колона достигла Луиза Кортхауза, там сделали привал, и продолжили движение в 2.00 уже 4 июня. Перед рассветом драгуна захватили и сожгли небольшой обоз для Грина (12 повозок с оружием и порохом), захватили «лошадей, седла, уздечки, и все, что пожелали из имущества инсургентов». Кроме того, неграм, которые хотят к ним примкнуть, они объявили о том, что под английским правлением они будут свободными людьми. Услышав это, многие побросали работу и присоединились к «зеленым». По разным оценкам — от 60 до 80 человек.

Приблизительно за 6 миль до Шарлоттсвилля драгуны попали на плантацию Николаса Меривизера-мл., где решили накормить лошадей, и там совершенно неожиданно в винограднике взяли в плен Френсиса Кинлока, члена Континентального Конгресса от Южной Каролины.

Карта пути отряда Тарлетона (красные стрелки) и Хоуетта (синие стрелки).«Зеленые» тронулись в путь, и около 6 утра были в двух милях от Шарлоттсвилля. Как раз в это время Джек Жоуетт на взмыленной лошади въезжал в поместье Джефферсона — Монтичелло. В этот самый момент там находились помимо хозяина члены Вирджинской Ассамблеи Александр Кери, Бенджамин Харрисон, а так же генерал-майор вирджинского ополчения Нельсон-мл.

Узнав, что враг очень близко — сенаторы всполошились не на шутку. Джефферсон угостил Жоуетта стаканом вина и приказал на всех парах мчатся в Шарлоттсвилль, предупредить остальных делегатов Ассамблеи. При этом на просьбу Джека дать ему нового коня ответил отказом (жалко, загонит ведь).

В 7.00 Тарлетон был у Кастл Хилл, где позволил своим подчиненным завтрак перед атакой Шарлоттсвиля. Городок Шарлоттсвилль в те времена представлял из себя «поселок с зданием суда, одним кабаком и десятком жилых домов». Защита его не планировалась, ни Штойбеном, ни Лафайетом из-за колоссального неравенства в силах. Лафайет имел 1200 солдат, Штойбен — 600, тогда как под началом Корнуоллиса было 7200 солдат, из них около 1000 — кавалерия.

Жоуетт прибыл в Шарлоттсвилль примерно минут за 40 до Тарлетона, и часть депутатов все-таки успела сбежать. У Секретариз Форд (местечко, названное так в честь Джона Картера, королевского секретаря колонии Вирджиния) «зеленые» разметали вирджинских ополченцев (примерно 200 милиционеров) и въехали на улицы Шарлоттсвилля.

Тем временем Джефферсон в Монтичелло (его поместье находилось в миле от Шарлоттсвилля) приказал привести своего любимого коня и тронулся в путь к плантации Коулза (в 14 милях от города). Согласно легенде Джефферсон до последнего паковал бумаги Ассамблеи, изредка поглядывая в подзорную трубу на улицы Шарлоттсвилля — не появились ли там англичане. И как только увидел зеленые жакеты и красные куртки — сразу же спустился вниз и сел на лошадь.

Тем временем патруль (12 человек) под командованием капитана драгун Кеннета МакЛеода форсировал реку Риванна и подошел к Монтичелло с другой стороны. Заметили их слишком поздно, так что хваленая джефферсоновская выдумка с подзорной трубой обернулась очень плохо. Все же Джефферсон, Кери и Харрисон успели сбежать, МакЛеод разминулся с ними буквально на 10 минут. Однако, если судить по запискам Харрисона, Джефферсон, как только въехали в лесок, безумно испугался, слез с коня и начал залазить в какое-то большое дупло, не обращая внимания на призывы своих спутников. На вопрос Керри, что он делает, Джефферсон ответил, что читал в книге про английского короля, как он избежал пленения, спрятавшись в дупле. Харрисону и Керри насилу удалось уговорить Джефферсона прекратить заниматься ерундой и продолжить путь.

Часть исследователей считает это байкой, ибо Харрисон должен был принять пост губернатора от Джефферсона (как раз 1 июня Джефферсон ушел с поста губернатора Вирджинии), и помешали этому лишь излагаемые нами события.

Тем временем в Шарлоттсвилле творилось невообразимое — Тарлетон захватил богатейшие трофеи, которые к сожалению пришлось уничтожить: 4000 ружей (голландские), 7 бочек пороха, 30 бочек табака, 20 тюков обмундирования и одежды. 20 плененных лоялистов, запертых в подвалах в здании суда были освобождены. В плен были взяты вице-губернатор Вирджинии Дадли Диггс, бригадный генерал вирджинского ополчения Чарльз Скотт, общественный принтер (отвечающий за печать денег в Вирджинии) Джеймс Хайес. Член Ассамблеи Гилмер пытался бежать, по «зеленые» подстрелили его лошадь, и тот получил травмы при падении. Его отнесли в дом, и его жена пошла по улице, где властвовали «зеленые», чтобы найти Тарлетона и попросить момочь Гилмеру. Восхищенный мужеством женщины Тарлетон прислал своего личного врача. Взяли в плен полковника Даниэля Буна (Boone)/

Примерно в 17.00 Тарлетон с отрядом прибыл на плантацию Фарм, где решили основать временную штаб-квартиру.

Днем 5-го июня было решено прекратить рейд и вернуться к главным силам.

Американские историки по поводу этого рейда чаще всего говорят, что он закончился неудачей. Потому что не удалось захватить в плен Джефферсона, автора Декларации Независимости.

С этим сложно согласиться. Рейд по тылам «зеленых» Тарлетона и рейнджеров Симко (тем удалось 5 июня разгромить крупный обоз, шедший к Штойбену) оставили корпуса Континентальной Армии в Вирджинии практически без пороха и провианта.

7 июня Тралетон и Симко вернулись к Корнуоллису. Недалеко от Джеймса Тарлетон освободил большинство своих пленных, посчитав их мелкими пташками, и указав им дорогу к войскам Штойбена. Оставили только тех, за кого рассчитывали получить выкуп.

Что касается Джефферсона и Ассамблеи — 12 июня депутаты въехали в разоренный город, и решили переизбрать губернатора — поскольку время военное и война пришла в земли Вирджинии, то губернатором стал бригадный генерал вирджинского ополчения Томас Нельсон-мл.

Часть депутатов под главенством Патрика Генри призвала произвести независимое расследование по поводу поведения Джефферсона на посту губернатора за прошлый год. Главным лейтмотивом было — как так оказалось, что Вирджиния подверглась нашествию, и почему губернатор совершенно наплевал на помощь Континентальной Армии, которая в результате защитить Вирджинию не смогла?

Слушание происходило в конце 1781 года, и Джефферсон был оправдан. В свою очередь Джефферсон попытался обвинить Лафайета, однако тогда обвинить маркиза означало — обвинить самого Вашингтона, и дело замяли. Все же действия Лафайета следует признать правильными — он не имел сил сдержать натиск противника, и совсем не обладал кавалерией, поэтому отступал, ожидая подхода Континентальных драгунов Уэйна, которые подошли только 9 июня.

Отдельно стоит упомянуть тех плантаторов, чьи владения пострадали от набега Тарлетона. В общей сложности на компенсацию федеральному правительству было выставлено исков на… 3 миллиона фунта стерлингов! Немного прифигевшие Хэннок, Адмас и другие члены Континентального Конгресса конечно подписали закон о компенсациях, но, как жаловался Девид Росс «я думаю, что деревенские жители украли много-много больше, чем разрушили британцы». Для негров, фермеров и т.п. налет Тарлетона действительно стал пиром духа, они тащили из опустевших поместий и амбаров все, что плохо лежит и пограбили всласть.