Старинная игрушка

Тело прикопали неглубоко: кому ж охота ради случайного чужого бродяги стараться. Могилу накрыли дёрном, чтобы в глаза не бросалась и ненужных мыслей не пробуждала. Молодёжь вопросительно уставилась мне в глаза, с надеждой, что Старший отпустит их по завершении дела.

— Ли и Фарид пойдут к Пальцу. Заберётесь на скалу, оглядитесь там вокруг. До вечера смотреть по сторонам будете. Остальные могут идти в деревню, — мои слова молодёжь встретила восторженно, исключая, пожалуй, Ли.

Норовистый он парень, этот узкоглазый крепыш с выдающейся вперед нижней челюстью. Детовод обещал, что трое из четырех сыновей его отца станут либо Видящими, либо Слышащими, но, предупреждал, они могут оказаться и бродяжками. А Тасима, мать Ли, родила только одного здорового сына, этого самого Ли. Вроде он и Слышаший, но к дару своему относится без должного бережения. Зато самовольства в нем слишком много. Такие либо бродить уходят, либо, перебесившись, в свое время Старшими становятся. Вот пусть к ответственности с юных лет и приучается.

Ли ничем не показал недовольства, лишь спросил, взять ли с собой самострел. Я пожал плечами — сам решай, не ребенок. Бродяжки редко бывают опасны, но самострел на краю наших земель иногда необходим. Так вот: как только он взял оружие, я почувствовал его радость. Для простого юноши — дело правильное, но для Слышащего такие чувства несколько необычны. Надо, пожалуй, будет побеседовать с Тасимой, да и с отцом Ли. Беспокоит меня этот юноша. И даже не знаю, чем больше: тем, что может уйти, или тем, что может остаться.

Пройдя по опушке выпаса, мимо мальчишек, присматривавших за пасущимся на траве молочным скотом, я вышел к реке, где меня ждала лодка.

— Старший Олекса, куда править? — гребец, сухоногий Чожан, старался угодить мне, сильными руками ворочая весла.

— К большому причалу… — я сосредоточился на образе Старшего Сергия и открыл для него сознание.

Деревня должна была знать, что убитый бродяжка опасности не представлял. Сообщив новости, я рассеянно наблюдал за проплывавшими мимо лесным берегом и думал. Вновь припомнились разговоры с предком, дотянувшимся до меня сквозь тьму веков. Случилось это, когда я в доме Раздумий разглядывал родовую реликвию, невообразимой давности резьбу по кости. Неожиданно кость в руке потеплела, и в голове зазвучал голос. Не так, как голоса других наших Слышащих, но я обладателя голоса вполне понимал. Александр, так он себя назвал, сказал что он искатель-нового, и впервые сумел говорить-в уме с далеким потомком.

В первой беседе мы, пожалуй, так толком и не поняли друг друга. Но он пробудил во мне любопытство, и я вновь и вновь приходил в дом Раздумий и брал в руку древнюю реликвию. Александр утверждал, что кость некогда принадлежала большому шерстистому зверю с носом-рукой, вымершему еще до его рождения.

Только при втором разговоре он смог объяснить, что летоисчисление его современники отсчитывали от рождения сына-создателя-учителя-бессмертного, и прошло у них с той поры 21 столетие. Мы же считали иначе, и чему у них мог соответствовать 12-й год 78-го солнечного колеса, Александр понять не смог. Я, конечно, сказал ему, что в солнечном колесе 52 обычных года, но ему обязательно надо было знать, от какого события начинался отсчет.

Поднявшись на большой причал, я осмотрел сложенные в ряд товары для гостей с Полуночного Побережья. Их корабль уже достиг устья и сейчас медленно шел на веслах против течения реки. Завтра гости приплывут, начнется мена рыбы, жира морского зверя, оленьих шкур на зерно, сосновые доски, железные бруски. Ну, и главное: они везут невест для наших молодых парней. Невест, которых выбирал Детовод нашей деревни, гостивший на побережье целый месяц.

Я припомнил, что Александр был готов говорить со мной каждый день, и вновь отправился в дом Раздумий.

— Есть у вас общее-мужчин-рода-имя? — предок старался меня называть по всем правилам.

— Нет. Имя свое, имена отца и матери. Наши деревни не столь велики, как ваши поселения-торговля-ремесла, мы все знаем друг друга.

— Но вы должны знать жителей других деревень. И что, поселений-торговля-ремесла на Земле совсем не осталось?

— В другие деревни или на торги выезжают немногие: Детоводы, Хозяйство-Смотрящие. На торгах или в Ничьих Землях мы называем свою деревню, а затем свое имя. Этого достаточно. Поселения-торговля-ремесла у нас есть, на юге, ближе к пустыням, там делают железо.

Александр, похоже, был очень слабым Слышашим, он пользовался для разговора приспособлением, состоящим из множество железных деталей и мигающих светильников. Отчего-то он мог говорить только словами, и совсем не использовал полные образы. Видать, в его время до этого еще не доросли. Я же видел сопровождавшие каждый его вопрос картины мира Александра. Страшненький то был мир. Не зря же моему далекому предку так хотелось узнать, что ждет его род в будущем.

— Кто такие Детоводы? Что такое Ничьи Земли? Как вы передвигаетесь, с помощью каких устройств-приспособлений?

— Детоводы подбирают супружеские пары, дабы их потомство обладало нужными для рода качествами. Ничьи Земли лежат между землями деревень, там могут ходить бродяжки, торговцы, и кто пожелает. Охота и земледелие там свободны — на деревенских же землях чужака либо убьют, либо в рабы определят. Передвигаемся мы на лошадях, на лодках, пешком. Жители пустынь ездят на Горбунах, способных жить в пустынях…

Вопросы Александра сопровождались образами взбесившегося мира, где каждый стремился забраться в железную повозку-самодвижку, чтобы куда-то ехать, плыть или лететь. Казалось, большинство предков повредилось в уме, стремясь непрерывно куда-то нестись. И чем быстрее и дальше от дома унесся предок, тем больше его уважали. Тех, кто сумел улететь выше других, в темное небо без воздуха, прославляли по всем деревням и поселениям-торговля-ремесла. А супружество, стыдно сказать, предками вовсе не планировалось. В союз вступали кто хотел, и с кем хотел. Детей, родившихся в таком браке, не отправляли в Ничьи Земли даже в случае явного повреждения здоровья. Впрочем, во времена моего собеседника и не было Ничьих Земель. Оттого и в деревню мог зайти любой чужак, и земли они делили силой. Предки, дикари…

Еще Александра интересовали бродяжки. Да, это понятно — в его мире не было достойных Старших, коим повиноваться разумно и естественно. Их Старшими становились случайные люди, которые громче и красноречивее других сумели похвалиться перед всеми. Таких, естественно, не очень-то и слушались. Все наши предки были наполовину бродяжки.

— Как мы ни стараемся, Александр, все равно вырастают дети, которым не хватает послушания. Они думают, что сами способны, лучше Старших, разобраться в жизни. Такие и уходят из деревень, становясь бродяжками. Возвращаются? Да, бывает. Иногда и бродяжек из других селений мы принимаем, если те могут быть полезными деревне. На торгах бродяжкам бывать не заказано, там они могут попроситься в деревню. Есть и торговцы-бродяжки. Особенно много их в пустынях.

— Много в ваше время на Земле пустынь, Олекса? Снег зимой выпадает? Полночное море покрыто льдами?

Предка очень беспокоили эти вопросы. В его время со страхом ждали то разрушительной войны, то грядущего наступления пустынь, то бесконечной зимы. Я не мог знать, что происходило столетие спустя после жизни Александра — от тех времен не осталось ни железных повозок, ни огромных песок-камень домов. Ныне же люди селились вдоль морских и речных берегов, а в глубине земель, среди пустынь обитали только бродяжки. Нас же устраивали и короткие мягкие зимы, и регулярность дождей, за которыми присматривали Водители Туч, и зимние льдины, на которых охотники Полночного Побережья били морского зверя.

— Вы способны управлять долго-погодой? — поразился Александр.

— Управлять? Пожалуй, да. Но зачем? Стоить что-то изменить, и деревням придется на другое место перебираться. Мы храним то, что есть. Различие между нами и вами в том, что мы не стремимся создавать ненужные вещи. И ненужных детей мы тоже не рожаем. И всем на Земле всего хватает…

Мой далекий предок озадаченно замолк. Сейчас я ясно видел его, сжимающего в руке кость вымершего животного — ту самую, которую держал сейчас и я. Только к голове Александра тянулись от большой железной-хитрой-штуки мягкие отростки, а я был сам по себе. И то, что мой собеседник услышал от меня, расстроило его до глубины души. Предки, они как дети — их привлекает новое, они хотят все попробовать; и чтобы вещей было все больше, и были они все новее. Узнав о том, что в дальнейшем придется обходиться без любимых игрушек, они даже заплакать могут. Вот как Александр сейчас…