Старшая сестра

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната, где живут сестры. На одном конце стола занимается Лида (она учится в девятом классе). На другом конце занимается Надя, одновременно она вытирает посуду. Ей лет двадцать пять.

Лида, не отрываясь от дела, свистнула. Надя, не поднимая головы, ответила ей.

Телефонный звонок.

НАДЯ. Сиди.

ЛИДА. Если Кирилл, я подойду.

НАДЯ (взяла трубку). Да? Она занимается. В школе поговорите. (Положила трубку.)

ЛИДА. Кто?

НАДЯ. Пиши.

ЛИДА (пописала). У тебя плохое настроение.

НАДЯ. Ничуть.

ЛИДА. А все-таки?

НАДЯ. И все-таки.

ЛИДА. Из-за Огородникова?

НАДЯ. Зря я с ним связалась.

ЛИДА. Почему, если он тебя куда-нибудь приглашает, это ему доставляет

удовольствие – пожалуйста, ты согласна. Подарки – другое дело, это уже к чему-то

обязывает. Надеюсь, он ведет себя корректно?

НАДЯ. Корректно, пиши.

ЛИДА (отложила тетрадь). Эта лошадь кончилась, дайте мне другую. Наденька, ты все равно ходишь, вынь синенькую тетрадку из портфеля.

НАДЯ (подала ей портфель). Что теперь?

ЛИДА. Доклад к диспуту. Я уже половину написала. Осталось три вопроса: честно ли сейчас стоять в стороне, стоит ли работать ради денег и где твое место в строю?

НАДЯ. Господи, как же ты будешь отвечать?

ЛИДА. Не беспокойся.

НАДЯ. Тогда пиши.

Звонок в дверь.

НАДЯ (с досадой). Я его отправлю, пускай позже придет.

ЛИДА. Он будет торчать где-нибудь на улице, я не смогу заниматься.

Надя идет открывать. Лида посмотрелась в зеркало, перекинула косу на грудь, потом на спину, снова на грудь.

Входят Надя и Кирилл.

НАДЯ. А Лида как раз занимается, пишет доклад.

КИРИЛЛ. Ничего, я посижу. (Сел в сторонке.)

НАДЯ. Не мешай ей.

ЛИДА. Он не мешает, наоборот. Вот слушай: "В чем счастье нашей жизни? Счастье в труде. Некоторые считают, что нельзя отказываться от личного счастья во имя труда. А я считаю, что можно". Тут нужен пример, я пока оставила место. "Трудиться для себя – это не приносит удовлетворения, надо трудиться для других. В этом смысле можно считать, что участие в сборе металлолома или бумаги – это тоже счастье. У нас человек не может быть несчастлив, потому что ему

предоставлены все возможности".

КИРИЛЛ. А ты счастлива?

ЛИДА. Я? (Подумала.) Нет. Но если бы я была негром в Америке?

КИРИЛЛ. Нет слов.

ЛИДА. Пришел и все опошлил.

НАДЯ. Ты пиши. (Кириллу.) А ты лучше поговори со мной.

КИРИЛЛ. С удовольствием! Надо сознаться, что если бы вы учились в нашей школе, то еще неизвестно, как бы решилась моя судьба.

ЛИДА. Он говорит правду.

НАДЯ. Занимайся. Вот ты спросил, счастлива ли она. Почему? Ты уверен, что нет?

КИРИЛЛ. На свете счастья нет, но есть покой и воля.

НАДЯ. Мне кажется, сказать: "Я счастлива" – просто неудобно, как бы сознаешься, что большего тебе от жизни не нужно, ты довольна тем, что есть. Поэтому Лида тебе так и ответила. Но все-таки хорошо, когда человек умеет радоваться и тому, что есть. Каждый раз вечером, когда я ложусь спать, мне немножко жалко: вот еще один день прошел, осталось на один меньше…

Звонок в дверь. Надя открывает. Это Ухов.

ЛИДА. Здравствуйте, дядя Митя.

НАДЯ. Ужинать будете? Я вам здесь накрою. Лида занимается.

УХОВ. Лида занимается. (Сел. Лиде.) Подай-ка…

ЛИДА. Где там, что? (Пошли на кухню.)

УХОВ (вслед). Ищи. (Кириллу.) Похвались, как ты там отличился по литературе.

НАДЯ. Зачем! Я тогда вам ничего не буду рассказывать.

КИРИЛЛ. А я не стыжусь. Я действительно считаю, что Наташа Ростова не может служить положительным образом, потому что она… в сущности, самка. Влюбилась в одного, потом – в другого, потом – в третьего, потом народила детей, и больше ей ничего не нужно.

УХОВ. Где же ты это прочитал?

КИРИЛЛ. Это моя собственная гипотеза. Существует же свобода мнений.

Лида принесла ужин, накрывает на стол.

УХОВ. Видела, как рассуждает? За стилягами не гонись. Вчера было модно широкие брюки, сегодня модно узкие брюки, а завтра – опять широкие. Так всю жизнь и будут брюки перешивать.

КИРИЛЛ. Если бы человечество не совершенствовало свою одежду, мы до сих пор ходили бы в звериных шкурах.

УХОВ. Слышала?

КИРИЛЛ. Я не стиляга. Но я видел, как стиляга спас тонувшую девушку.

УХОВ. Врешь.

КИРИЛЛ. Ну, вру. Важен принцип.

НАДЯ. Видишь ли, Кира, ты можешь понять, что Наташа Ростова плохая. Ты можешь понять, что Наташа Ростова хорошая. Ты только не можешь понять, какая она на самом деле.

УХОВ. Что вы ему толкуете! Он же умнее всех. Вот, мол, Я! С большой буквы.

КИРИЛЛ. Что делать, человечество в среднем умнеет. По сравнению, например, с десятым веком сейчас каждый нормальный человек – гений. А через тысячу лет все будут гении по сравнению с нами.

УХОВ. Возносишь, ниспровергаешь, философствуешь. Только все это кустарно.

ЛИДА. Кирилл, молчи.

КИРИЛЛ. Обезьяна превратилась в человека, когда научилась различать, на что надо обращать внимание, а на что – не надо.

НАДЯ. А вот это уже грубо.

КИРИЛЛ. Простите, пожалуйста, кого я меньше всего хотел обидеть, так это вас.

НАДЯ. И это ты нехорошо сказал.

КИРИЛЛ (встал). Тогда все, отхожу на заранее подготовленные позиции. До свидания. (Ушел.)

УХОВ. Я признаю, что он умный парень и способный к математике. Но если в эти годы у человека нет обыкновенной порядочности, для меня все остальное теряет значение. Такая удача – мне удалось познакомить его с профессором Кашкиным. А теперь выяснилось, что он говорит Кашкину обо мне гадости. Перевирает мои слова и сам удивляется, какой я глупый. (Лиде.) Не прикидывайся, тебе это известно.

ЛИДА. Он просто преувеличивает. Любит гиперболы, на него никто не обижается.

УХОВ. Гиперболы, эффекты. Имей в виду, что через несколько лет эффекты полиняют.

И все свои непомерные претензии, всю свою неудовлетворенность он будет вымещать на окружающих. И в первую очередь на тебе. Извини, что я вмешиваюсь в твои дела, но вы слишком дорого мне достались. Три года я вас разыскивал по всем детским домам. Я вложил в вас несколько лет жизни, немножко здоровья и кусок своей души.

Как в сберкассу. И хочу, чтобы это там было сохранено.

НАДЯ. Ничего, дядя Митя, вот уже Лида кончает школу. Я работаю. На стройке меня ценят. Без отрыва от производства я учусь в техникуме… Нас упрекнуть не в чем. Лида немного взбалмошная, но, может быть, оттого, что она одаренная натура. Кто знает, когда-нибудь она еще всех нас поразит и мы будем ею гордиться. А пока мы можем вам только обещать, что стыдиться за нас вам не придется ни в чем: ни в большом, ни в малом.

УХОВ (тронут). Замуж тебе пора.

НАДЯ. А я выйду. Мне и влюбиться-то нет времени. Днем работа, вечером учеба, да еще дорога туда-обратно.

Звонок в дверь.

(Лиде.) Открой.

В комнату вошел человек в плаще. Оглянулся. Это Огородников.

ОГОРОДНИКОВ. Как ваше имя и отчество?

НАДЯ. Надежда Георгиевна.

ОГОРОДНИКОВ. Я прошу вас позвонить моей жене и объяснить свое поведение.

Надя встала, растеряна.

НАДЯ. Дядя Митя, это товарищ Огородников из Стройуправления. Игорь Степанович, откуда вы знаете, где я живу?

УХОВ. Слышал, интересно познакомиться…

НАДЯ. Садитесь, только у нас не убрано.

ОГОРОДНИКОВ. Я хочу, чтобы вы объяснили мне эту дурацкую историю, в которую вы меня впутали.

НАДЯ. Какую историю?

ОГОРОДНИКОВ. Сегодня меня вызывали в партийный комитет.

НАДЯ. И что?

ОГОРОДНИКОВ. Я допускаю, что у вас игривый характер, но и в шутках должна быть мера.

НАДЯ. Не понимаю.

ОГОРОДНИКОВ. Меня обвиняют в том, что я преследую вас своими ухаживаниями.

НАДЯ. Боже мой, какая глупость! Мало ли о чем на стройке треплются девушки.

ОГОРОДНИКОВ. Давайте называть вещи своими именами.

УХОВ. Позвольте, после всего, что было, вы же ее в чем-то обвиняете?

ОГОРОДНИКОВ. А что, собственно, было?

НАДЯ. Да ничего же и не было. Я ведь сказала: это просто такая шутка.

УХОВ. Только не надо покрывать. Ты сейчас испугалась и отказываешься от своих же собственных слов.

ОГОРОДНИКОВ. Что она вам говорила?

УХОВ. Только то, что вы за нею ухаживали.

ЛИДА. Женатые за всеми ухаживают.

УХОВ. Но не все их поощряют.

ЛИДА. Она не поощряла.

ОГОРОДНИКОВ. Вы и здесь наболтали?

УХОВ. Не запугивайте ее.

ЛИДА. Зачем вы вмешиваетесь, вы же не знаете, что у них такое. Мало ли что!

НАДЯ. Не кричи на дядю.

ЛИДА. Дядя нас выходил, дядя дал нам жизнь, пускай теперь даст нам пожить свободно.

УХОВ. Тебе такая свобода нужна? Ее не будет! (Огородникову.) Если вас вызывали в партком, значит, есть за что.

ОГОРОДНИКОВ. Меня вызывали потому, что туда обратилась моя жена. (Наде.) Когда я вас приглашал в Таллин? Куда я вас возил на машине? В какие я вас водил рестораны?

НАДЯ. Это я просто фантазировала. Как я могла подумать, что ваша жена узнает про всю эту ерунду да еще пойдет в партком.

ОГОРОДНИКОВ. Так вот, теперь пойдите туда вы и пофантазируйте обратно.

НАДЯ. Игорь Степанович, я не могу этого сделать. Вы скажете, вам поверят. Если уж вам не поверят, то кому же!

УХОВ. Не понимаю. Значит, ты им наврала?

НАДЯ. Если хотите – называйте так.

ОГОРОДНИКОВ. А как же это еще называть!

НАДЯ (с готовностью). Ну, наврала.

УХОВ. Как наврала? Зачем? Умалишенная!… Ни с того ни с сего опорочить человека! Я должен знать, зачем это тебе понадобилось.

Надя молчит.

ОГОРОДНИКОВ. Надежда Георгиевна, я прошу вас позвонить моей жене и объяснить ей все.

НАДЯ. Конечно.

Огородников набирает номер.

Сейчас? Я еще не готова. Я не знаю, что говорить.

ОГОРОДНИКОВ. Назовите свою фамилию, говорить будет она.

НАДЯ. А потом?

ОГОРОДНИКОВ. По обстановке. (В трубку.) Вера, сейчас с тобой поговорят.

НАДЯ (в трубку). Здравствуйте, это говорит Резаева, учетчица…

В трубке заклокотал женский голос. Надя хочет вернуть трубку Огородникову, но тот отстранился. Когда голос смолк, Надя сказала:

Я целиком с вами согласна. Но это недоразумение. Я пошутила. Это такая шутка.

Активная реплика в трубке, короткие гудки станции.

ОГОРОДНИКОВ. Что она сказала?

НАДЯ. Неразборчиво.

ОГОРОДНИКОВ. Благодарите судьбу за то, что у меня мягкий характер. (Не прощаясь, ушел.)

УХОВ. Так. Красивая история. Что ж, теперь тебя могут обвинить в клевете? Этого не хватало.

НАДЯ. Ничего не будет.

УХОВ. Откуда ты знаешь? Что он за человек – может быть, он негодяй. Зачем ты все это придумала?

ЛИДА. В какой-то степени это можно понять.

УХОВ. Нормальный человек этого не может понять.

ЛИДА. Просто немножко похвалилась.

УХОВ. Зачем похвалилась? Кем похвалилась? Ты его видела?

ЛИДА (сокрушенно). Да…

УХОВ. Какое-то запоздалое детство. (Наде.) Я понимаю, тебе в свое время не довелось подурачиться вволю. Так ты решила наверстать теперь? Мало того, своими фантазиями морочишь голову сестре. Погоди, жизнь еще стукнет дубинкой по ее одаренному лбу. Самобытный талант. Всюду таланты. Полным-полно талантов. Молись на нее, молись! (Ушел.)

НАДЯ. Заниматься.

Лида села на свое место. Видит, что сестра расстроена, свистнула. Надя не ответила.

ЛИДА. Представляю, как тебе хочется оборвать поводья и поскакать по холмам. Твоя беда в том, что я все время сижу у тебя на шее.

НАДЯ. Ничего, я привыкла.

ЛИДА. А тут еще дядюшка. Разумеется, мы его должники по гроб жизни. Но он давал нам деньги на хлеб, а ты ему неизвестно на что десятку с получки.

НАДЯ (махнула рукой). А! Разве в этом дело?… Все это ерунда, не имеет решительно никакого значения. Для нас с тобой важно совсем другое… (Напевая веселую синкопированную песенку, швырнула со сноровкой учебник на диван, переставила свой стул.)

Лида подхватила песенку, швырнула свой портфель туда же.

Ну, покажи, как ты войдешь. Я комиссия, там дверь.

Лида исчезает за дверью, входит.

Фамилия?

ЛИДА. Резаева.

НАДЯ. Громко, ясно. Они устали, перед ними проходят десятки. Ты должна остановить внимание на себе.

ЛИДА (громко). Резаева.

НАДЯ. Так. Что вы будете читать?

ЛИДА. Отрывок из "Войны и мира".

НАДЯ. Отрывок из романа "Война и мир".

ЛИДА. Отрывок из романа "Война и мир".

НАДЯ. Не спеши. Пауза. Пускай они на тебя посмотрят. У тебя хорошие данные. Так. Сосредоточилась. Можешь начинать.

ЛИДА. " – Только еще один раз,- сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.

– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.

– Я не буду, я не могу спать, что же мне делать? Ну, последний раз…

Два женских голоса запели какую-то музыкальную фразу, составляющую конец чего-то.

– Ах, какая прелесть! Ну, теперь спать, и конец.

– Ты спи, а я не могу,- отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она, видимо, совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Все затихло и окаменело, как и луна, и ее свет, и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.

– Соня! Соня! – послышался опять первый голос.- Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня,- сказала она почти со слезами в голосе.- Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало!"

НАДЯ. Что ты на меня смотришь, мне давно уже нравится все, что ты делаешь. Может быть, даже надо еще сильней. Помнишь, ты рассказывала, у тебя было такое желание: прожить только месяц, но вовсю! А потом взять и умереть. Ведь Наташа Ростова точно такая и есть! Не каждый человек способен испытать счастье. А она может извлечь для себя радость из чего угодно – из того, какая сегодня ночь, какое небо! Вот она и говорит: "Соня, Соня, ну как можно спать!"

ЛИДА. "Соня! Соня! Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть!…" Надька, а может, мы просто ненормальные? Ведь скорей всего ничего не получится, никуда меня не примут, просто по теории вероятности. Ведь это скорей всего!

НАДЯ. Не получится, тогда и будем думать.

ЛИДА. Если даже меня вдруг и примут, это тоже еще не все. Иногда мне кажется, будто я действительно что-то могу. Но иногда мне становится страшно… Что мы делаем, чем все это кончится? С тобой же нельзя говорить на эту тему трезво, ты как оглашенная, ты все давно решила за меня! Дядя правильно говорит: быть средним инженером – куда ни шло, но быть посредственной артисткой? Это стыдно!

НАДЯ. Было бы стыдно, если бы тебе нужна была слава, успех. У тебя другая цель – давать людям радость. Давать людям радость – разве этого можно стыдиться? Наоборот, будет плохо, если ты ничего не проверишь, ни в чем не убедишься и сама зароешь свой талант в землю. Вспомни, как мы в Омске ходили с тобой в театр. Такое везение: над детским домом шефствует театр! Это один случай на тысячу. Нас бесплатно пускали на утренники. Мы все время ждали: через семь дней, через пять дней, через три дня мы идем в театр!… Если у нас случалась какая-нибудь неприятность, мы не падали духом, мы знали: через два дня мы идем в театр!… Когда в зале гасили свет и снизу освещали занавес, он становился как будто прозрачный, он как бы сам светился, помнишь? Ты смотрела на сцену, еще была маленькая, ничего не понимала, а глазенки – вот такие!… И вот теперь – столько потрачено сил, столько переговорено, столько бессонных ночей – ты вдруг чего-то испугалась? Заранее, без всякой причины, ни с того ни с сего?… Продолжай.

ЛИДА. "Соня,- сказала она почти со слезами в голосе.- Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало!…"

Затемнение.

Комната, где происходят приемные испытания в театральную студию. За столом комиссия: председатель, актриса, режиссер Кузькин. На стуле в ожидании сидит Лида. Поступающий, внешность которого, к сожалению, не соответствует образу, читает монолог Чацкого.

ПОСТУПАЮЩИЙ.

А вы! О боже мой! Кого себе избрали?

Когда подумаю, кого вы предпочли!

Зачем меня надеждой завлекли?

Зачем мне прямо не сказали,

Что все прошедшее вы обратили в смех?!

Что вам постыла даже память…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Что память даже вам постыла…

ПОСТУПАЮЩИЙ.

Что память даже вам постыла

Тех чувств, в обоих нас движенья сердца тех,

Которые во мне ни даль не охладила,

Ни развлечения, ни перемена мест.

Бежал! Дышал! Им жил! Был занят беспрерывно…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Довольно.

ПОСТУПАЮЩИЙ. Да, довольно! С вами я горжусь своим разрывом!…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Хватит, хватит, довольно.

Молодой человек застенчиво простился и ушел.

(Лиде.) Пожалуйста. Ваша фамилия?

ЛИДА (подошла). Резаева.

КУЗЬКИН. Ну, что вы прочитаете? Может быть, стихотворение?

ЛИДА. Стихотворение Мартынова.

В белый шелк по-летнему одета

Полночь настает,

На Садовой, в переулке где-то

Человек поет,

Слышите? Не рупор, не мембрана

Звуки издает,

Громогласно, прямо, без обмана

Человек поет!

Он поет, и отвечает эхом

Каждая стена,

Замолчал и разразился смехом,

Вот тебе и на!

Он хохочет, петь большой любитель,

Тишине грозя,

Это ведь не громкоговоритель,

Выключить нельзя!…

(После паузы.) Когда я волнуюсь, у меня чего-то не хватает, и никто не скажет, чего у меня не хватает.

КУЗЬКИН. Ничего, мы разберемся. Теперь, пожалуйста, прозу.

ЛИДА. Отрывок из "Войны и мира". (Поправилась.) Отрывок из романа "Война и мир".

Свет гаснет.

Когда он зажегся, Лиды в комнате нет. Члены комиссии совещаются. В комнату входит Надя. Она взволнована.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Что вы, девушка?

НАДЯ (сильно пала духом). Я вот… к товарищу Кузькину.

КУЗЬКИН (оживился). Да, да, я вас слушаю.

НАДЯ. Вы меня не помните?

КУЗЬКИН (вспомнил, но не то). Как же, как же.

НАДЯ. У меня к вам только маленькая просьба. Только что вы слушали девушку, у нее легко возбудимая психика. С одной стороны, это хорошо, но, с другой стороны, о ее способностях никак нельзя судить по тому, что она показала в таком состоянии.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Хорошо, мы это учтем.

КУЗЬКИН. Постойте, как ваша фамилия? На "ээ", на "ээ"!

НАДЯ. Моя? Резаева.

КУЗЬКИН. Резаева, вы же когда-то ходили в студию при Дворце культуры.

АКТРИСА. Саша, покороче…

КУЗЬКИН. Потом что-то исчезли…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, нельзя ли отложить? Мы работаем.

КУЗЬКИН. Евгений Петрович, она очень способный человек.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Дойдет очередь, мы ее послушаем.

КУЗЬКИН. Я прошу, чтобы вы ее послушали сейчас. Даю слово, вы не пожалеете.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Как вы умеете усложнять любое простое дело.

АКТРИСА. Давайте что-нибудь решать, идет время.

КУЗЬКИН. Три минуты! Три минуты! (Наде.) Пожалуйста, читайте.

НАДЯ. Я?

КУЗЬКИН. Только быстро, в вашем распоряжении три минуты.

НАДЯ. Я… Зачем? Вы меня не поняли, я пришла с сестрой. Резаева Лида. (Зовет.)

Лида!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Не надо Лиду, не зовите.

НАДЯ. Вы ее только что слушали…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Мы помним, а теперь мы хотим послушать вас.

КУЗЬКИН. Читайте, читайте.

НАДЯ. Что читать? Я ничего не помню.

КУЗЬКИН. То, что вы читали тогда, во Дворце культуры. Только вон туда встаньте.

НАДЯ. Я ничего не помню.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Не помните – тогда не надо. Давайте следующего.

КУЗЬКИН. Ну что-нибудь, что-нибудь вы помните?

НАДЯ. Я помню, только это не художественная проза, это отрывок из статьи.

КУЗЬКИН. Что делать, давайте отрывок из статьи.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Давайте отрывок из статьи.

Комиссия приготовилась слушать.

НАДЯ. Сейчас вам показывалась девушка, Резаева. У нее легко возбудимая психика…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Читайте! Читайте!

НАДЯ. "Театр?… Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного? Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театра больше всего на свете, кроме блага и истины? Не есть ли он исключительно самовластный властелин наших чувств, готовый во всякое время и при всяких обстоятельствах возбуждать и волновать их, как воздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии? Что же такое, спрашиваю вас, этот театр?… О, это истинный храм искусства, при входе в который вы мгновенно отделяетесь от земли, освобождаетесь от житейских отношений!… Вы здесь живете не своею жизнию, страдаете не своими скорбями, радуетесь не своим блаженством, трепещете не за свою опасность; здесь ваше холодное я исчезает в пламенном эфире любви… Но возможно ли описать все очарования театра, всю его магическую силу над душою человеческою?… О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете!…" (И, выполнив то, что от нее просили, снова.)

Прошу вас, послушайте мою сестру!

КУЗЬКИН. Это статья Белинского.

Председатель подозвал Надю к столу. Она присела.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Как вас зовут?

НАДЯ. Надежда.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Надежда.

АКТРИСА. Сколько вам лет?

НАДЯ. Двадцать шесть.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Учитесь, работаете?

НАДЯ. Работаю учетчицей на строительстве, учусь в строительном техникуме.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. На каком курсе?

НАДЯ. На втором.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Да, вопрос.

АКТРИСА. Когда вы кончите студию, вам будет тридцать лет. Вы об этом подумали?

НАДЯ. Я вообще не думала поступать! Я пришла с сестрой…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Что ж, пока можете идти. До свидания.

НАДЯ. До свидания.

ВСЕ. До свидания.

Надя пошла.

АКТРИСА. Вот что такое индивидуальность. Это к нашему спору.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я говорил о тех, что хочет на копейку пятаков купить. А в искусстве так не бывает, в искусстве бывает наоборот.

КУЗЬКИН. Я был прав?

АКТРИСА. Начнет играть, когда ей будет уже за тридцать…

Затемнение.

Надя и Лида вернулись домой. Оповещенный о случившемся, к ним пришел дядя.

УХОВ (смеется). Как у нее духу хватило! Я, говорит, сестра. Давайте я вам за нее расскажу… Девочки, вы извините, что я не переживаю, но ведь потешно получилось, а?

ЛИДА (улыбаясь через силу). Действительно, получилось смешно. Я не сдала, а Надя сдала, прямо комедия. Я с треском провалилась, а она пошла – раз! – и всех поразила.

НАДЯ. Могла ли я подумать! Если бы мне кто-нибудь сказал об этом раньше, я бы расхохоталась. Я бы сошла с ума! Лида, это, наверное, нехорошо, но я чувствую что-то непонятное. Все-таки удивительно! Значит, во мне что-то есть?… Боже мой, кто мог ожидать! Кто мог подумать!… Нет, это просто смешно. Просто смешно!… (Хохочет.)

УХОВ (смеется). Ну, Надежда, в артистки пойдешь? Только надо выбрать профиль. Что ты будешь делать: петь, плясать? Я бы на твоем месте лучше пошел в балет. (Изображает балетную фигуру.) Техникум, надеюсь, не бросишь? Можешь же совмещать умственный и физический труд?

ЛИДА. Конечно, бросит.

УХОВ. Молчи, дарование. Ты свое сказала.

ЛИДА. После того чуда, которое произошло, надо быть кретином, чтобы отказаться.

УХОВ. Может быть, мне тоже попытать счастья на подмостках? (Поет.) "О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить!"

Надя, которая до сих пор хохотала, вдруг заплакала.

Надюха, ты что, правда, затосковала? Неужели ты можешь думать об этом серьезно?

ЛИДА. А почему бы и нет?

УХОВ. Уймись!… Надюша, ты ли это? Да бог с тобой, кончишь техникум – иди куда хочешь, хоть в грузинский ансамбль. Еще два года – и у тебя будет специальность, у тебя будет материальная база, у тебя будет все.

ЛИДА. Все – это еще не все.

УХОВ. Только не думай, что я тебе враг, хочу помешать. Это не так. Но вы сами говорили, что слава вам не нужна. Почему тебя не устраивает самодеятельность? Народные театры всюду есть. Если на то пошло, скажи, кто лучше сыграет рабочего, артист или рабочий?

ЛИДА. Тогда получается: чтобы этому рабочему сыграть Отелло, он должен сначала задушить свою жену?

УХОВ. Спорить научилась, научись басни читать. (Наде.) Тебе известно, каково сейчас артистам? Когда нет пьес, нет ролей, нет ничего! У нас в квартире живет артистка Мартынова.

ЛИДА. Сравнили.

УХОВ. А что? Некогда она была очень популярна. А теперь? Приходи к нам, она тебе расскажет. Где надежды? Где восторги? Ничего нет. Бабочка-однодневка.

ЛИДА. Ничего нет, значит, ничего и не было. Ермолову помнят с девятнадцатого века.

УХОВ. Молчи, пускай она говорит. Когда она доучится в своей студии, ей будет тридцать лет.

ЛИДА. Семнадцатилетних девушек она и не собирается играть. Достаточно других ролей.

УХОВ. Это все красиво, пока мы зрители: пришли, похлопали и отправились спать. А ты будешь переживать, почему сегодня хуже похлопали, чем вчера.

ЛИДА. А завтра лучше похлопают, чем сегодня.

УХОВ. На грандиозные успехи не рассчитывай. Пока ты проявишь себя, тоже пройдет немало времени. Нет уже той непосредственности, того обаяния. А это зрители ценят больше всего.

ЛИДА. Неправда. Зачем вы говорите о том, чего не знаете!

УХОВ. Забыл: тебе же это все известно – четверть века за кулисами. (Наде.) О себе не думаешь, подумай о сестре. Будете жить двое на одну стипендию. Ей, что же, в институт не поступать, искать работу? Или опять рассчитывать на меня? Я старый человек!…

Некоторое время все молчат. Потом Надя поднялась, достала свой учебник, как обычно – какую-то домашнюю работу, и села за стол. Дядя подошел к ней, потрепал по голове.

НАДЯ. И ты за дело.

Лида села напротив, выложила тетради.

УХОВ. Может быть, я не прав?

НАДЯ. Нет, дядя Митя, к сожалению, вы правы.

Некоторое время Ухов смотрит на них, потом тихо, стараясь не помешать, уходит.

Сестры сидят так же, как в начале действия.

Прошло два года.

Лида учится в институте. Надя уже техник-строитель. Сейчас Лида лежит в постели, она нездорова. Рядом на стуле – телефон. Надя в нарядном платье причесывается перед зеркалом.

ЛИДА (по телефону). Обсуждали в группе, обсуждали на бюро, обсуждал Димка из большого комитета, и ничего, никаких результатов. Группа остается совершенно разобщенной. "Здравствуй – прощай" – такие отношения. Почему у нас появились аристократы? А разрываются одни активисты?

НАДЯ. Лида, очень шумно.

ЛИДА (тише). Тут нужен телефон, я попозже позвоню. (Положила трубку.) Я тебе не мешаю, когда ты говоришь.

НАДЯ (покружилась перед ней). Как одежка?

ЛИДА. Как ты можешь? Придет человек, специально с такой целью. Будет тебя разглядывать… Я бы не смогла.

НАДЯ. Пару лет назад, когда я работала учетчицей и верила в искусство, я бы тоже не смогла. Теперь – другое дело. Теперь я взрослая женщина. Очень взрослая женщина. Теперь я могу. Сейчас не так просто выйти замуж. Если девушка не эффектная, не стильная, на нее внимания никто не обратит.

ЛИДА. Наконец дошло.

НАДЯ. Правда, женятся все равно на скромных. (Повернулась.) Ничего?

ЛИДА. Ничего.

НАДЯ. А так?

ЛИДА. Зачем намазалась?

НАДЯ. Мне уже пора, это тебе не нужно. Дворничихина дочка говорит, что ты подводишься. А я говорю: отмойте ее, такая же останется. (Надела туфли на высоких каблуках, прошлась.) Смеряй-ка температуру. (Подсела к сестре.) Не связывалась бы с Кириллом, была бы здорова. Надеюсь, это тебе послужило уроком. Ты помнишь свое обещание?

ЛИДА. Помню.

НАДЯ. А если он опять будет к тебе подбиваться, ты его что?…

ЛИДА. Спущу с лестницы.

НАДЯ. Какой идиот мальчишка, из-за него ты чуть не рассталась с жизнью. И ради чего! Не ради какого-нибудь важного дела, не ради близкого человека – только ради его собственного большого самолюбия и бахвальства. А я бы что тогда делала?

Без тебя? Тебе это не приходило в голову? Ну его, лучше занимайся общественной работой. (Посмотрелась в зеркало.) Так еще ничего. (Стерла помаду.) А так – уже так себе.

Звонок в дверь.

ЛИДА. Жених пришел.

Надя вышла, вернулась.

НАДЯ. Кирилл.

КИРИЛЛ (вошел). Здравствуйте.

НАДЯ. Здравствуй.

КИРИЛЛ (Лиде). Лежишь?

НАДЯ. Лежит. Как развлекаешься?

КИРИЛЛ. Что касается театра, то хожу в кино.

НАДЯ. Что за книжка?

КИРИЛЛ. Специальная.

НАДЯ. Это здесь о тебе?

КИРИЛЛ. Там где-то, на тридцать седьмой, что ли, странице, внизу сноска.

НАДЯ (открыла). Так: "Этот простой вывод выражения для дополнительного члена формулы пять принадлежит студенту К. Бобышеву". (Вернула.) Как хорошо, что у тебя случайно оказалась с собой эта книжка.

ЛИДА. Что с Колей?

КИРИЛЛ. Поправляется.

ЛИДА. Игорь?

КИРИЛЛ. Лежит. Вера встала, все в порядке.

НАДЯ. Все в порядке.

КИРИЛЛ. Более или менее.

НАДЯ. Все кончилось благополучно. А если бы кончилось неблагополучно? Что бы ты ответил Колиной маме? Что бы ты ответил мне?

КИРИЛЛ. Лучший способ избегать опасностей – не выходить из дому. Жить вообще опасно.

НАДЯ. Можно подвергнуть свою жизнь любой опасности, но ради какой-то цели! Вы шли не для того, чтобы что-то увидеть, узнать. Для вас не существовала природа, для вас не существовали даже товарищи, их здоровье и жизнь. Бездумно ломились через лес, через тундру, лишь бы скорее куда-то выйти. Куда? Зачем?

КИРИЛЛ. Риск. Победа над силами природы.

ЛИДА. Ты врал, что хорошо изучил маршрут. Ты имел о нем самое туманное представление.

НАДЯ. Местные вам говорили: "Возвращайтесь обратно, сейчас там не пройти". Ах,

не пройти! Тем интереснее.

КИРИЛЛ. Я никого не заставлял идти дальше. Я предложил разделиться.

ЛИДА. На это не пошли из ложного стыда.

НАДЯ. Ты знал, что на это никто не согласится.

КИРИЛЛ. Тогда озеро было уже совсем близко.

НАДЯ. Зачем тебе нужно было озеро? Кто тебя там ждал?

ЛИДА. Все равно же мы не дошли, вернулись? Поплелись обратно!

Вошел Ухов. Молча слушает.

КИРИЛЛ. Что вы хотите мне доказать? Что я виноват? Я это знаю. Вы хотите меня наказать? Тогда не смущайтесь, говорите все, что думаете! Все равно вы не накажете меня больше, чем я сам себя наказал.

ЛИДА. Надя, ты слышишь? По-моему, это можно учесть.

УХОВ. Так. Ты его уже оправдываешь. Все готова оправдать, что бы он ни натворил. Понятно. А ну, Кирилл, уходи отсюда.

ЛИДА. Зачем вы его прогоняете? Кирилл, ты ко мне пришел, не слушай! Надя, скажи, чтоб он его не прогонял.

УХОВ. Я бы таких гнал из института. Уйди отсюда, Надежда, скажи ему.

Надя молчит.

Ты воспитала свою сестру, как хотела. Видела, что из этого получилось? Но на этот раз прошу тебя: поверь мне. Пока не поздно. Скажи, чтобы он оставил ее. Ты потом поймешь, что я был прав.

НАДЯ. Кира, оставь ее. Ты же мне говорил, что меня уважаешь!

КИРИЛЛ (поднялся). Хорошо. Я ухожу. Для успокоения могу дать слово, что больше вы меня не увидите. Я не подойду к вашей сестре на пушечный выстрел. (Ушел.)

ЛИДА (бросилась за ним. Ухов уложил ее обратно). Что вы наделали! Он же ненормальный. Он теперь и правда не подойдет ко мне на пушечный выстрел.

НАДЯ. Может быть, это и к лучшему.

ЛИДА. Что вы о нем знаете? Он совершенно не такой человек, как тебе кажется. В девятом классе он месяц ходил мимо наших ворот, стеснялся ко мне подойти.

УХОВ. Это было детство. Это прошло и не вернется.

ЛИДА. Наконец решился: "Я хочу с тобой поговорить". Я – ему: "Пожалуйста". А он испугался. "Только не сейчас, завтра".

УХОВ. А какой он стал теперь? И будет еще хуже. В молодости свое тщеславие легко потешить. Достаточно взять и всех удивить: вот я какой. А когда перестанут удивляться, тогда что?

Позвонили в дверь.

Все, кончены разговоры. Это Володя. (Пошел открывать дверь и ввел застенчивого человека лет тридцати.) Тот самый Владимир Львович, который хотел с тобой познакомиться. А это та самая Надя. Только ты его не пугай, он скромный человек.

НАДЯ. Садитесь. Чаю хотите?

ВОЛОДЯ. Спасибо. Не стоит.

Пауза.

НАДЯ. Ну, расскажите что-нибудь.

ВОЛОДЯ. Что мне рассказывать – живу, работаю… Лучше вы что-нибудь расскажите.

Вы с сестрой росли в детском доме, это интересно.

НАДЯ. Ничего интересного.

ВОЛОДЯ. Все-таки.

НАДЯ. Я не люблю это вспоминать.

ВОЛОДЯ. Но у вас героический характер. Вы еще сами были девочкой, а на руках – младшая сестра. У меня в жизни не было особенных трудностей – живу, работаю…

НАДЯ. Вот и расскажите.

ВОЛОДЯ. Что же мне рассказывать?

НАДЯ. Ну, как живете…

ВОЛОДЯ. Лучше уж вы расскажите, это, во всяком случае, интереснее.

НАДЯ. Я вообще не люблю вспоминать.

УХОВ. Она стесняется.

НАДЯ. Может, все-таки поставить чаю?

ВОЛОДЯ. Спасибо, я не хочу.

НАДЯ. Ну, тогда я не знаю.

Ухов включил проигрыватель, дал понять, что Володя должен пригласить Надю. Они танцуют вальс. Лида смотрит на них дико. Володя смутился. Ухов снова усадил их.

УХОВ. А у вас есть о чем поговорить. О кинокартинах, о книгах. Володя тоже книголюб. Только не надо стесняться.

ВОЛОДЯ. Вы читали "Над пропастью во ржи"?

НАДЯ. Последнее время мне некогда было читать. Днем работала, вечером училась.

УХОВ. Что же, так ничего и не читала? Я в это воскресенье приходил, ты что-то читала.

НАДЯ. Может быть, "Былое и думы"?

УХОВ. Ну, это серьезно. Ты же что-то более легкое читаешь? Не стесняйся, скажи.

ВОЛОДЯ. Вы говорите: работали и учились. Вот и расскажите, это же, наверно, трудно?

НАДЯ. Училась и училась, что рассказывать. Я больше люблю слушать.

УХОВ. Да…

НАДЯ. Я все-таки поставлю чай.

УХОВ. Отстань от него со своим чаем.

НАДЯ. Не кричите на меня.

УХОВ. Потому что ты нескладеха.

НАДЯ. А что тут такого? Пришли гости – хозяйка должна первым долгом угостить, предложить чаю. Это всем известно!

УХОВ. Хорошо, хорошо…

ВОЛОДЯ (встал). Дмитрий Петрович, зачем же так, я могу выпить чаю.

НАДЯ (холодно). Ладно. Начнем сначала.

УХОВ. Что – сначала?

НАДЯ. Все.

УХОВ. Надежда, не забывайся.

НАДЯ. Садитесь.

ВОЛОДЯ (сел). Что же, мне спешить некуда.

Ухов в сердцах повернулся к ним спиной.

НАДЯ. Простите за любопытство, кем вы работаете?

ВОЛОДЯ. Я работаю под началом Дмитрия Петровича. Должность невыразительная, просто инженер.

НАДЯ. К чему такое унижение? Инженер по-французски – изобретательный человек.

ВОЛОДЯ. А я и не знал.

УХОВ (доволен). Ты с ней поговори, поговори, ей и не то известно!

НАДЯ. Еще один вопрос, хотя это и нескромно.

ВОЛОДЯ. Спрашивайте.

НАДЯ. Какая у вас ставка? Это интересно.

УХОВ. Зачем тебе это?

ВОЛОДЯ (покраснел). Сто пятьдесят.

НАДЯ. Это без прогрессивки?

ВОЛОДЯ. Без.

НАДЯ. Живете с папой и мамой?

ВОЛОДЯ. С родителями.

НАДЯ. Вам неприятно, что я это спрашиваю?

ВОЛОДЯ. У меня отдельная комната, окна во двор, солнечная сторона.

НАДЯ. Это большое удобство. У меня, к сожалению, не такие блестящие данные. Работаю техником-строителем. Ставка пока восемьдесят рублей.

ВОЛОДЯ. Меня это не интересует.

НАДЯ. Почему, вы должны знать. Сначала я была учетчицей на строительстве, в этом году окончила техникум без отрыва от производства – словом, прошла большую жизненную школу.

УХОВ. Хозяйственная, хозяйственная.

НАДЯ. Больших претензий у меня нет, я вообще считаю, что ум женщины – скромность. Когда со мной знакомятся, то первое впечатление, что это – миловидная девушка с какой-то изюминкой. Хотя и говорят, что она несовременная, дикарка. Но потом начинают понимать, у нее доброе сердце… Правда, у меня один недостаток – это возраст.

УХОВ. Не такой уж недостаток, не преувеличивай.

НАДЯ. Но так за кого-нибудь замуж я бы не пошла. За мной ухаживал один маляр. У его родителей хозяйство под Тулой. Он мне говорил: "Пускай ты городская, но самостоятельная". Но я не пошла. Потому что для меня самое главное – это человек… Ну, что же это мы все о делах. Хотите, я вам потанцую? (Встала, потянулась, начала рассеянно пританцовывать. Она танцует сначала машинально, потом все более азартно, хрипло подпевая себе. В ее движениях избыток сил, природное изящество и злость.)

УХОВ (смеется, но обеспокоен). Ты не смотри, она просто так. Она и на танцы-то не ходит.

Надя устала, села на стул.

НАДЯ. Ну и все, идите.

ВОЛОДЯ. Почему? Вы так поразительно это проделали. И так похоже! И так смешно!…

НАДЯ. Господи, неужели вы сами не можете найти себе девушку, знакомитесь каким-то диким способом. Или вы так уж стесняетесь? Понравится кто-нибудь, сразу перестанете стесняться.

ВОЛОДЯ. А я, собственно, уже перестал.

НАДЯ. Или вы просто не уверены в себе, решили рубить сук по плечу?

УХОВ. Что ты болтаешь! Володя захотел с тобой познакомиться. Где он может тебя увидеть? На стройке? Туда нужен пропуск. Домой тоже так не ворвешься, здорово живешь. Как он может тебя узнать?

НАДЯ. Ну и узнал, ну и до свидания.

ВОЛОДЯ (встал). Прошу прощения. Может быть, вы разрешите к вам заходить?

НАДЯ. Не стоит.

ВОЛОДЯ. Извините за непрошеный визит.

НАДЯ. Ничего.

Володя ушел. Ухов ткнул Надю ладонью в лоб, пошел за ним. В комнате стало тихо.

Надя подошла к Лидиной кровати.

Какая дурацкая история.

Лида молчит.

Смешно, правда?

ЛИДА. Почему? Кажется, ты ему приглянулась.

НАДЯ. Ты не сердись за Кирилла. Я думаю, что так будет лучше.

ЛИДА. Может быть, лучше.

НАДЯ. И дядя так считает.

ЛИДА. Может быть, он прав.

НАДЯ. Плохого я тебе не хотела. Ты веришь?

ЛИДА. Я верю.

НАДЯ. Я хочу тебе только счастья. Может быть, я ничего не понимаю, может быть, я ничего не знаю, тогда прости меня!… Как все стало трудно. Помнишь, как мы жили в детском доме? Ты ничего не помнишь, это ужасно. Там все жили как при коммунизме. Один раз воспитатели хватились – в столовой нет корок от мандаринов.

Оказывается, старшие не едят, оставляют мандарины младшим. (Все с большим возбуждением, с тоской.) А помнишь? В коллективе плохое настроение – трубить общее собрание! Помнишь, как ты упала, у тебя было сотрясение мозга, в день нашей годовщины. Совет решил: отставить праздник! Не может быть в одном доме горе и радость. Дежурство по тишине. Бюллетень здоровья каждые три часа. Четырнадцать дней без памяти! Первое слово: "Хочу клюкву". Сообщение по радио: "Хочет клюкву". Все друг друга поздравляют. Постановление десять процентов заработка на подарок врачу. Встреча под оркестр. Помнишь, каждый месяц день рождения. Ляля, Лена, Леля, Лиля, Лида – все на букву "л", все вместе, какая разница! Говорят, у нас нет родителей. Мы дети войны, мы дети всего народа.

Вынесли знамена. Мы стоим под знаменами… Неужели этого никогда больше не будет в нашей жизни? Неужели никогда!…

Занавес