Старый помещик

Осень – красивое время года. Леса постепенно покрываются золотом, потом краснеют и темнеют, а под конец, сбросив свой наряд, готовятся к долгой зимней спячке, чтобы весной дать жизнь новым побегам и листьям. Небо становится странного пронзительно-синего цвета, часто закрывается сытыми серыми тучами, которым уже не хватает сил подняться ввысь, поэтому они плывут низко, едва не задевая верхушки деревьев. В прохладном воздухе начинает витать сильный терпкий запах бархатцев, которые за их способность цвести от начала сентября и до первых морозов так любят высаживать везде, где только можно. В нашем городе тоже, ведь Орёл ничем не отличается от других городов России. Он мог бы выделяться на карте, мог бы стать таким же знаменитым, как Москва и Питер, и здесь бы ходили толпы туристов, но время ещё не пришло, и придёт ли когда – неизвестно.

Неспроста я заговорил об осени и Орле вместе, у них много общего. И дело вовсе не в том, что наш город переживает эпоху увядания, а в том, что с ним, как и с осенью, связано большое количество писателей и поэтов. Перечислять их долго, я назову самых знаменитых: Тургенев, Лесков, Бунин, Фет и Тютчев. Наверняка вы вспомните хотя бы одно произведение каждого из них. Родились они не все в Орле, а в Орловской губернии или даже за её пределами, но наш город они посещали часто, ведь он был губернским центром.

Разговор о золотой поре и творчестве я начал неслучайно, это лишь предисловие, ведь история, которую мне бы хотелось рассказать, произошла именно осенью и именно там, где каждый камень и листок вобрали в себя мысли и чувства одного из самых знаменитых писателей России, в Спасском-Лутовинове. Усадьба Тургенева, пожалуй, – единственный музей, который может привлечь туристов в наш регион. Там проходят праздники, выставки, концерты. Если же шум и веселье не вызывают у вас интереса, то приехать стоит ради парка, разбитого на территории усадьбы более двух столетий назад. Тишина и покой так и навевают мысли о чём-то большом и прекрасном, заставляют задуматься о жизни, и само собой приходит осознание, что здесь нельзя не писать. Как видите, пишу и я.

Был конец сентября. Погода, на удивление, стояла тёплая, светило солнце, только прохладный ветер своими редкими порывами напоминал о том, что уже далеко не лето. Мы ехали в Спасское-Лутовиново не просто погулять, а посетить недавно отреставрированный дом Тургенева. Никогда там не был, но и не сказать, чтобы стремился, учитывая, что пару лет назад, как раз в юбилей литератора, этот дом разобрали до каркаса, а до этого я и не видел, чтобы туда активно водили экскурсии, да и вообще кто-либо входил.

В полдень мы уже были на территории музея и ужасались огромному наплыву людей, которого, кажется, я здесь никогда раньше не видел даже в дни гуляний. Взрослые с маленькими детьми, школьники 10-11 классов – все толпились у кассы. Радовало только одно – очередь продвигалась быстро, поэтому через двадцать минут мы уже ждали экскурсию, присоединившись к группе, возле церкви Спаса Преображения, находившейся почти сразу за воротами. Наш экскурсовод, пожилая дама с тёмными жиденькими волосами, заколотыми на затылке в пучок, представилась как Тамара Николаевна и стала вести свой рассказ с самого начала, то бишь с того, кто был первым владельцем усадьбы, про его судьбу и некоторые легенды, связанные с этой на первый взгляд заурядной личностью. Особенно мне запомнилась легенда о разрыв-траве, которую ищет дух умершего помещика, чтобы восстать из могилы. Потом экскурсовод плавно перешла к описанию его племянницы и наследницы – Варвары, которую знает любой пятиклассник как мать Тургенева и прообраз барыни из рассказа «Муму». Дальше сообщила о пожарах, уничтоживших большую часть господского дома, и совсем немного поведала о Тургеневе и его братьях. После такого краткого экскурса в историю семьи Тургеневых мы проследовали в дом, точнее в единственное уцелевшее его крыло.

Вошли мы через дверь, ведущую в галерею. Её разделили картонными перекрытиями на две части, сделав в меньшей гардероб, где нам выдали бахилы и попросили натянуть маски на нос, а большую оставив пустой, если не считать узкого шкафа, люстр в специальных стеклянных ящиках и портрета Тургенева. Иван Сергеевич с должной выдержкой выслушал, собственно, как и все собравшиеся, историю про люстры и их особенности. Пожалуй, не буду раскрывать все тайны, кому интересно – милости просим в Спасское-Лутовиново, лучше расскажу про следующую комнату – столовую.

Что вы ждёте от столовой богатого барского дома? Фарфор, хрусталь, золотые и серебряные вилки и ложки? Увы. Столовая на редкость была бедна посудой. Не сохранилось почти ничего, кроме вазы для фруктов, красивой, позолоченной, в виде девушки-ангелочка с блестящими крылышками, державшей чашу на голове; сахарницы; индивидуального молочника и одной тарелочки, которую толком и рассмотреть нельзя, потому что всё стоит кучно в центре стола под куполом. Тамара Николаевна снова начала рассказ издалека: про Варвару Петровну, её порядки, а потом уже про конкретную посуду, шторы, портреты, напольные часы и самовар, который я даже не сразу увидел. Он притаился у самого выхода на маленьком столике и издалека был похож на медную вазу.

Пройдя столовую, мы попали в малую гостиную. Ничем так не запоминается дом Тургенева, как этой комнатой, а точнее главной вещью, которая находится в ней – диваном. О, про этот диван мне рассказывал ещё дедушка, бывавший в музее в молодости, лет так сорок назад. По словам нашего экскурсовода, сам Иван Сергеевич не очень лестно отзывался о диване, поскольку тот был настолько мягким, что, сев на него, ты уже не захочешь что-либо делать, а только сидеть, а ещё лучше лежать, закинув голову на мягкий подлокотник. Собственно, за свою мягкость и удобность диван получил название «самосон». Рядом с зелёным чудом стояла тумбочка с белым массивным светильником из камня, напоминавшим урну для праха, а над диваном висел портрет молодого Николая Сергеевича – старшего брата писателя. Зная, что он был военным, скажу сразу: на портрете нет никакого намёка на его будущую (относительно времён написания портрета) деятельность, просто барчонок с тёмными волосами и правильными чертами лица, в красном халате с белым отворотом.

За малой гостиной шла большая гостиная. Лично моё мнение таково, что это самая красивая комната в доме. Первое, что бросилось в глаза, – это спинка дивана, фриз которого украшен позолоченными рельефами в виде фигурок людей на мотив античности. Столик и стулья из красного дерева гармонично дополняли интерьер, но закрывали прекрасные резные ножки дивана в виде сирен1 с головой древнегреческой девушки с характерной причёской и позолоченной диадемой. Из мебели были ещё трюмо и бюро-секретер, на стене висели картины, а заканчивала ансамбль необычная люстра чёрного цвета, имевшая форму казана и украшенная позолоченными элементами растительного орнамента, по краю которой располагались электрические свечи. Не вписывалась в общий богатый интерьер только тощая ваза с пучком серо-лиловой травы и рыженькими цветочками, стоявшая сиротливо посередине стола.

Пока Тамара Николаевна с огромным воодушевлением рассказывала про картины, мимо нас сновал чей-то беспокойный ребёнок. Маленькая девочка то пыталась хныкать, то дразнила мальчика с фотоаппаратом, то просилась к папе на ручки, а, когда тот брал, сразу же просилась обратно на пол. И это всё производило неимоверно много шума, заглушая даже голос экскурсовода.

Из большой гостиной мы плавно переместились в кабинет Тургенева. Уютная комната в тёмно-бордовом цвете переносила нас из дня в какое-то затяжное утро, когда, не выспавшись, с гудящей головой не хочешь вставать с постели и открывать тяжёлые шторы, а сделать это надо, иначе не сможешь проснуться. Здесь не было электрических ламп, поэтому полумрак разбавляли только лучи солнца, пробивающиеся через окна, занавешенные белоснежным тюлем, но и они не могли до конца осветить всё помещение. Удивительно, как в этом полусне можно вообще что-то делать.

Главным объектом комнаты, конечно же, был письменный стол, за которым Тургенев мог работать по восемь часов в день без перерыва, сочиняя новые или переделывая старые рассказы. В центре стола в стеклянном кубе лежал костяной канцелярский нож, принадлежавший писателю. Также на столе имелся подсвечник с небольшим экраном, по словам Тамары Николаевны, защищавшим глаза от яркого света свечи. На стене рядом с дверью, через которую мы вошли, висел портрет отца писателя Сергея Николаевича. Под ним стояла открытая полка для книг с массивными томами, но, какого автора, я рассмотреть не смог, был слишком далеко. Рядом со мной располагалась ширма, но вот заглянуть за неё я не успел.

Всё началось со странного запаха. Он был ни на что не похожим, я не могу его даже толком описать. Первое, что пришло тогда в голову, что это могут быть пары ртути. Но ведь ртуть не пахнет. Я спросил у мамы, не чувствует ли она запаха, на что та лишь отрицательно помотала головой. Продолжал слушать экскурсию, стараясь сосредоточиться на ней, но тщетно. Запах был всё сильнее. И вдруг перед глазами стали появляться белые пятна, у меня началась паника, парализовавшая всё тело. Я пытался моргать, но от этого белые пятна расплывались сильнее, заволакивая всю видимую картину. Я испугался. В голове откуда-то возникла мысль, что, если сейчас заститься всё белым, я больше никогда ничего не увижу. И только потом, когда начался звон в ушах и ноги стали сами собой подкашиваться, я понял, что теряю сознание. Я схватился за первое, до чего дотянулась рука, за мамино плечо, и сумел выдать только одну фразу: «Мне плохо».

Происходившее дальше сохранилось в голове у меня обрывками, я продолжал видеть, но то, что появлялось рядом, можно сравнить с разноцветными кляксами на чистом листе. Я помню только, что экскурсовод не прервала ни на мгновение свою речь, помню, что меня вывели в соседнюю комнату и усадили на стул возле окна, из которого тянуло сквозняком. Я снял очки, куда-то швырнул их и облокотился на подоконник, пытался придвинуть нос к свежему воздуху настолько, чтобы он разом выбил всё ещё докучавший мне запах воображаемой ртути, даже привстал, но, закрыв на мгновение глаза, свалился на пол и очутился в настоящем кошмаре.

Я растянулся во весь рост на холодном деревянном полу, чувствуя, как горят подбородок и ладони, а в целом стало гораздо лучше: ни запахов, ни звона в ушах и никаких белых пятен, только тьма. Открыв глаза, я увидел, что в помещении был полумрак, ни одна лампочка на люстре не горела, только из-за спины бил слабый холодный свет. Вокруг никого. В потёмках я не мог понять, что это была за комната, но даже тогда, когда глаза привыкли, дело не стало яснее. Опираясь на мышечную память, я определил, что это должна была быть большая гостиная, но зрение опровергало эту теорию. Куда-то делось трюмо, нет картин, стульев гораздо больше, да и стол увеличился в размерах, на нём появилась скатерть. «Может, это другая комната? Кто знает, куда меня привели?» Я обернулся к свету. Это была луна. Полная и белая, за окном она озаряла сад, совершенно мне не знакомый.

Я почувствовал покалывание на пальцах, зрение и слух не изменились, но было физическое ощущение, как будто меня выдрали из одного мира и переместили в другой. Ох, если бы вы знали, как мне знакомо это ощущение. Я попал в Грань – особое место пространства и времени, где души умерших ждут своего упокоения. Можно сказать, что это параллельный мир, в который могут войти души и живые избранные. Как вы можете заметить, мне на этот счёт повезло, хоть и везение это было со знаком минус. Чаще всего общение с духами, душами и призраками доставляло мне огромную кучу проблем, ведь они всегда что-то требуют, а я как порядочный Всевидящий путник (человек, способный видеть духов, общаться с ними и помогать заканчивать их земной, если, конечно, так можно сказать, путь) должен выполнять их требования. Но что-то было не так. Во-первых, отсутствие подопечного – духи всегда прямолинейны, не будут шутить и прятаться, всегда показываются сразу. Во-вторых, время суток – оно всегда оставалось прежним в мои прошлые путешествия в Грань. В-третьих, место – оно тоже претерпело слишком сильное изменение, но, возможно, я ошибся комнатой. А самым главным отличием было то, что я перестал ощущать боль, пропала тактильная чувствительность, душу постепенно наполнял страх, однако он был приглушённым, будто я сплю, вижу кошмар и хочу проснуться, но не могу. «Что за чертовщина?» – подумал, оглядываясь в комнате, пытаясь найти ответ.