Стихи

Когда я выхожу порой гулять

по теплой летней радостной погоде,

то постоянно хочется плевать

на девушек, что в мини-юбках ходят.

Ну ладно бы, надели бы трусы,

как у боксеров мужественных в ринге,

так нет же - лишь две тонких полосы

зовущиеся гнусным словом "стринги".

Кому охота видеть эту дрянь,

по гадкому бесстыдству глазом шарить,

где настежь всё, и незаметна ткань

меж выпученных гладких полушарий?

Полоской тонкой не прикроешь срам,

Он виден вплоть до самой дальней дали.

Видать, они проветривают там,

где издревле в России подмывали.

Какая ожаревшая погода,

но как и каждый раз в такие дни

люблю бродить ногами по природе, -

так хочут травку свежую они.

Дружась с любым пеньком и каждой мошкой,

всё жду, когда воспрянув на крыло,

закрою настежь двери и окошки,

и полечу привольно и светло.

Уже привыкня к мысли о брожданьях

по бесконечной сказочной Руси,

я понимаю – в том моё призванье, -

Живое Слово людям голосить.

Чтоб каждый мог услышать в Слове этом

и звон ручьев, и птичек вешний пев,

чтоб жили в нем Зима, Весна и Лето,

лучилась красота российских дев,

Чтоб сострадать учились в каждой хате

и видели яснее с каждым днём

цветок, пинком безжалостно сорватый

и цветоложе лопнутое в нём;

Слезу в глазах голодного котенка;

подбитых птиц и срубленных лесов,

чтоб подпевали песнь мою негромко

на миллионы тысяч голосов.

И если у России будет счастье,

рассеется зловещий вражий смог,

скажу: а знаешь что, родная Настя, -

для этого я сделал всё, что смог!

Я очень много лазил в интернете.

И прежде чем я в Родину свою

пойду блуждать, как ветер на рассвете,

решил проверить личное IQ.

Вопросов глупых много. И не очень.

Вопросов много техных , что умны.

Над ними просидел до полуночи,

разганивая липнущие сны.

Там цыфирки блуждали и картинки,

и ставили меня в большой тупик.

Случалися порой мозгов заминки,

но я увы сдаваться не привык.

И кофе пил. И дымом сигареты

я мух гонял по балкам потолка.

В раздумьях ел вчерашние котлеты,

и потом всё обкапала рука.

За окнами был рёв природы дикой,

и ветер словно молния гремел,-

но им не сбить Остапа с панталыку

и я дотесьтил то, чего хотел.

Поскольку весь с напрягу я такого,

что в чашах глаз от думанья туман,

однако увидал - Живое Слово

немало мне прибавило ума.

Когда же наконец пришла оценка,

то захотелось петь и танцевать,

и даже заскворчал сверчок за стенкой –

был мной закончен тест с оценкой «ПЯТЬ!»

И понял что умом совсем матёрый,

ведь вышел у меня отличный балл,

тем более приятный, что пятёрок,

я лишь в начальной школе получал.

Сегодня я опять попал в просак, -

Когда залез на главную страницу.

Там громыхают от войны зарницы,

И Родину опять штурмует враг.

Там танки умирают и солдаты,

Герои защищают дом родной...

...Поэты соревнуются толпой,

Вывешвая свои стихи без даты.

Я хожу, дыханье, как в носу пельмень,

непонятно, как же это так:

Настенька захмурилась насупленно,

будто не жених я ей, а враг.

Будто солнце в тучу скрылось хмарую,

будто мне в сапог всувают гвоздь,

не пою сегодня под гитару я,

гордость и тоску сжимаю в горсть.

Мне отрад других совсем не надобеть,

только б хохотать настёнин смех,

только мою Настеньку бы радовать,

чтоб она была смешнее всех,

А она – покрылась будто инеем,

будто еж, колючек тысяч пять.

В сотый раз зову ее по имени,

в восьмисотый – лезу целовать,

И когда совсем уже отчаянно

думал, разлюбила мол она,

улыбнулась Настенька оттаянно,

стала и румяна, и вкусна.

И сказала: - Мой Остапик, дерзости ,

мне прости, как я тебя простя,

просто так тревожно мне по-первости

с непривычки чувствовать дитя!

Ухватил в ладони крепки лапушку,

целовая ей реснички щек,

будто бы включили в небе лампочку,

солнце будто ярче мне ещё!

А потом добавила мне Настенька:

- ты не вздумай впредь переживать,

ведь в любви с тобой мы очень счастливы,

значит мы помиримся опять.

Русская премудрость – это вещь – и всё!

говорят в народе ведь не зря:

«Милые бранятся – только чешутся»

и живут они в ноздрю ноздря.

Вчера пришла унылая соседка

И попросила миску молока.

Потом сказала - надо у беседки

Пообтесать пороги и бока.

Сама при этом мило улыбалась

И грудью независимо трясла.

Чего-то видно очень домогалась.

Но только лишь одно понять смогла: -

Любить могу я очень только Настю.

И больше женщин я не посмотрю.

-Иди уже, не то как дам по пасти!

Иль топором внезапно зарублю!

Она присела грустно и сказала:

-Прости, Остап, такая вот беда,

Мне с мужем алкашом и секса мало,

А вот с тобой хотела бы всегда.

Остынь, сказав, рукой её погладил.

И скупо замерла моя слеза

Над болью россиянки тети Нади...

...И свечь потом зажёг под образа.

Плачет болью душа и горит!

Полыхает пожаром Магриб,

над бескрайней ливийской пустыней

самолеты из НАТО летят

и давно поженившись с чертями,

государство, где правит Обама,

превращает Вселенную в ад.

Хорошо ли? И кто виноват?

Наплевавши на мнение мафий

вел народ к процветанью Каддафи,

разве кто-то голодным ходил?

Разве бомбами сыпалось небо?

Было вдосталь и нефти, и хлеба,

но для жирных чужой каравай,

сколь бы ни был свой собственный сладок,

вызывает лишь зависти схваток,

подкупая, грозясь или лжа,

все они отморозком из зоны,

наплевав на людские законы,

могут мир насадить на ножа.

Кап-кап-кап.

Привал. Верблюжиха, давно не водопоенная,

мужские руки, маленький подойник,

посередине выжжетой земли.

Кап.

в тючок укатан крошка – туарег.

Он не видал еще лесов и рек,

он не слыхал ни разу про Обаму,

он голоден и хочет молока.

но кажется пройдут еще века,

пока родит пиалу молока

верблюжиха, сменившая его родную маму.

Как горестно приходится живым!

Над Триполи вдали – зловещий дым.

Вверху летит косяк железных птиц,

Которые не видят сверху лиц.

Кап-кап.

А крошка туарег смеется птицам,

не зная что одна из них вчера

стряхнула два пера,

которые распались на пушинки,

одна из них попала на вершину

бархана, где была его семья.

Семь-я

теперь

верблюжиха, отец и он,

не знающий про разные ООН,

которые судьбу его решают.

А финики богаты урожаем.

Мне мнится, что испив из миски,

что всё-таки верблюжиха наполнит,

ребенок подрастет всего за час,

и встанет в полный рост

до финиковых пальм, потом до звёзд.

Глазами он сожжет из-под платка

шакалов, ихних птиц и ихних небоскребов,

которые гроздятся далеко,

их статую нелепую свободы –

что издавна несет лишь смерть и зло

всему, что в мире чисто и светло.

Их золото, их джипов и ракетов.

Расти, малыш.

Прости нас и расти.

И помощи от сильного не жди.

Сам становись над сильными сильнее.

И ты увидишь – станут суховеи

над пыльными холмами песни петь

всем нелюдям, что миру носят смерть

но сами смертны – телом и душою.

Расти, малыш!

И помощи не жди.

Над Триполи смертельные дожди.

Но там, где от злодейства люди гибли

увидим мы, как знойно вея, гибли

забьет песком пришельские стволы

и под бархан навеки похоронит

всех тех, кто смерти и забвения достоин.

Продай мои глаза. Продай моё лицо.

Продай мой мертвый мозг - ведь турки это ждут.

А я на небеса. Расстреляным бойцом.

Как в воду жидкий воск. Как клоун на батут.

Стесняюсь я в глазах. Бледнею я лицом.

Нельзя так поступать, нельзя нас отдавать.

Плюются в небесах. Не спеть скотам скворцом.

Отключим жизнесеть. - и в горе плачет мать.

Я вижу всё, молчу. " Не отдавай меня" -

Физически пока я не могу внушить

Претензий нет к врачу. .Хоть клятва и фигня.

И он не Гиппократ,...

Но я хотела б жить...

Поэзиям обучен не был,

Зато любилось ночью черной

Глядеть в распахнутое небо,

Как в дебри кузнецова горна.

И этот свет сжимал мне горло

Дышать не мог, но не мешало.

Как будто бы в вулкана жёрло,

Я вдруг попал и не сжигало,

А растворяло. Я терялся , -

Так Ванга в смерче потерялась.

Без зренья правда не остался,

Вот тут поэзия впиталась

В мой мозг и в сердце, в душу даже.

Стех пор она во мне живет....

...Я музе не даю поблажек,

Она мне тоже не даёт!

Тому давно отец отрыл колодца,

Он был спасатель нашим всем дворам.

Под жаркими лучами и под солнцем.

Вода не пересохывалась там.

Потом везде построили колонки -

Пообленились черпать из низа.

И наплевали вредные потомки

Туда, куда в Руси плевать нельзя.

Колодец, одиночеством страдая,

Стоял, как бородавка во дворе.

Не разу ни плескалась в нем Даная,

Купаясь в водянистом серебре.

И он заглох от скуки и обиды.

И от того, что нужно лишь одно.

И завелись в нём жабы и москиты.

И запоганили собой колодца дно.

Желанье жить навеки в нём пропало.

Он протухал, как дохлый ёж в кустах.

Уже ничто его не волновало

И смерти был неведом лютый страх.

Но вдруг нашёлся тот, кто знает Слово,

Залез в колодец, тайно произнес.

Стоит колодец наш живей живого.

Он вновь перерожденье перенёс.

Он ощутил что снова нужен людям,

Полезность вновь себячью ощутил...

Обидно что болеть немного будет

Волшебник, что колодец отлечил.

Ждут меня дороги, поезда,

только боль в груди мне сердце душит:

нынче опустела навсегда

стайка, разорвав мне в клочья душу.

Будто застит солнце злая мгла,

ни к чему востоки и европы,

как рука моя продать смогла

Талию мою и Каллиопу?!

Я чесал меж розовых ушей,

хрюк родной мне сладкой был отрадой,

трудно было их продать взашей,

очень жаль, есть злое слово – надо.

Стыдно, что пришлось продать друзей,

но не потому, что нужно злато,

просто не берут в купе свиней

хоть ни в чем они не виноваты.

Оболья слезой свои очки,

и потом, сквозь них почти не видя,

целовал впоследок пятачки,

обрыдаясь горькою обидой.

Где б я не поеду по стране,

по каким по весям-глухоманям,

горькой болью будет жить во мне

их глаза, что сердце нынче ранят.

Разве есть на свете скорбь сильней?

сам не увидал бы - не поверил

я смотрел на плачущих свиней

и корил себя за их потерю.

Был, как вы, глупцом большим сам я,

для других обиды изрекая,

обзывался часто "ты - свинья"...

Но свинья-то - вот она какая!!!

И ругаться впредь «свиньей» - ни-ни,

глупо, кто таких сравнений ищет.

Худший мат – назвать людей людьми.

Свиньи же – куда светлей и чище.

Когда идешь – то в мыслях не кружится,

ходить ногой приятней и классней,

хотя ночами в детстве был я птицей

и даже помню как летал во сне.

Но человек рожден не для летаний,

а для того, чтоб в мире с миром жить,

не должен не в свои садиться сани,

не должен разрывать с Землею нить.

Но раз уж он придумал самолётов,

то значит, мне придётся иногда,

оставив на Земле родное что-то

повиснуть над планетой, как звезда,

И пролетев положенные вёрсты,

вернуться, приземлиться попростей,

ведь как ни хороши на небе звёзды,

но нету там любимых мне людей.

Там нету глаз и рук родимой Насти,

там нет Дружка и Сажина там нет,

а я Поэт, несущий людям счастье

и жизнь, а не пустых небес Поэт.

Зачем искать высот, глубин и злата,

оставив без себя весь мир во мгле?

Довольно, что душа моя крылата,

а тело – пригодится на Земле!

Тоби, орно тоби: зет из зе квесчин

вухэзетис ноблер ин зе минд ту сафер

зе слингз энд арроз оф отрежиось форчуна

ор ту тэйкармз эгейст э сиоф траблз

Вопрос такой: побыть иль не побыть? -

Мой благородный мозг сейчас решает.

Пращи и стрелы могуть погубить...

Но длань моя оружье взять желает

И завершить всё... Умереть, уснуть

Не надо, это сон не успокоит.

Страданья тысячей мою терзают грудь.

Но плоть увы все это не усвоит.

Покой плохой. И, умерев, уснуть,

И видеть сны о смерти недостойно .

В мечтаньях снов виднеются мне войны?

Судьбейной легкорванной нити суть?

Мне пауза нужна. Я вижу смысл,

Чтоб неурядиц больше было нам, -

Предательство, кнута удара выстрел

И хитрая подножка по ногам.

Любви продажность и законов скользкость,

Презрение и быдла и властей.

Никто не написал бы чтобы повесть,

О том, как от медвежьих пал когтей.

Бояться ли измученному жизнью,

Чего-то что бывает после смерти?

В стране в которой ручеятся мысли,

И папу странника уж не увидят дети?

Что заставляет перенесть те беды,

Которые имеем от судьбы?

Чем лучше мы, умнее мы других,

Ведь совесть нам нужна лишь для победы?

И, наконец, я приниму решенье!

Мой проблеск мысли в этом мне поможет.

Любой поступок - это избавленье

От тех препятсятвий, что внутри тревожут.

И мой поступок - он не даст мне нимба,

Но все равно глава светла порою. -

Офелия! кричу тебе, о, Нимфа!

Давай-ка мы помолимся с тобою!

After the burial-parties leave

And the baffled kites have fled;

The wise hy;nas come out at eve

To take account of our dead.

How he died and why he died

Troubles them not a whit.

They snout the bushes and stones aside

And dig till they come to it.

They are only resolute they shall eat

That they and their mates may thrive,

And they know that the dead are safer meat

Than the weakest thing alive.

(For a goat may butt, and a worm may sting,

And a child will sometimes stand;

But a poor dead soldier of the King

Can never lift a hand.)

They whoop and halloo and scatter the dirt

Until their tushes white

Take good hold in the army shirt,

And tug the corpse to light,

And the pitiful face is shewn again

For an instant ere they close;

But it is not discovered to living men—

Only to God and to those

Who, being soulless, are free from shame,

Whatever meat they may find.

Nor do they defile the dead man’s name—

That is reserved for his kind.

Когда разойдутся друзья с похорон,

и будут могилы спать,

к мертвецу стекётся со всех сторон

мудрых гиенов рать.

За кого и за что он жизнь положил,

гиенам вопрос незнаком.

Им надо сквозь камни до мяса и жил

добраться скорей тайком.

Мертвого можно вволю сожрать,

чтобы набить живот,

мёртвый отпора не сможет дать

в отличье от тех, кто живёт.

Ведь бодётся коза и грызётся червяк,

и даже ребёнок – их враг,

но спящий в могиле солдат короля

для них не опасен никак.

Они воют и роют могильную грязь,

до белой льняной пелены,

чтоб вытащить тело, зловеще смеясь,

под свет молодой луны.

Откроется лик солдата на час,

чтоб вновь закрыться затем.

Здесь нет его взвода, и смотрят в глаз

лишь Бог и глаза гиен.

Гиен не вини. Им нужно мясца,

а чей это труп – плевать,

бойца осквернили собратья бойца –

любители убивать.

Люди России, забудьте покой и сон,

помните то, что враг ненавидит вас.

Вьются строем над нами, зужжа в унисон,

стаи москитов невиданных раньше рас.

Тех комаров и мух не плодит Земля,

знайте, недаром сейчас в ваши уши орусь:

в заокеанских лабах вывели тварей для

того, чтобы ими добить поскорее Русь.

Бдите свой дом, и себя, и жену, и дитя,

с неба зловещего свой не спуская глаз –

с начинкой заморской москиты не зря летят,

а чтоб заразить болезнями новыми нас.

Будет опухнуть тело и рвать живот,

будут гноиться раны и сыпать сыпь,

каждый, кто верный в душе своей патриот, -

яду купи и на вражиих тварей сыпь!

Лужи суши, лягушек в болот носи,

чтобы жевали нечисть, пока мала,

сетки на окна и двери забей в Руси,

чтоб эта тварь, еды не найдя, умерла.

Мы превозможем всё – и отринув грусть,

новых идей докторам своим подкинув в башку,

еще похуже болезней вгенетим мы в гнус,

и пошлем на Америку местью эту мошку.

Чучело в платье и мало волос

(мымрой зовётся, халдой)

Тупой возносил её выше звёзд

(как часто и мы с тобой).

Тратил напрасно ум и года,

расходовал силы до дна, -

прахом сдувала это халда

(знаем мы, кто есть она)

И не ценила – дурна!

Как ни старался, что не давал

(как часто и мы с тобой), -

честь и надежду, жизнь, идеал, -

халда оставалась худшей из халд,

А он был просто тупой

(как часто и мы с тобой).

Столько работы! Но не спасёт

планов и мечт руда, -

будто сквозь пальцы сыпала всё

не ценившая это халда,

- и не ценившая никогда!

Тупой зачах, одурел, захворал,

(как часто и мы с тобой),

как только узнал, что не нужен ей стал

(но с чего ей нужен другой?)

Теперь полумертв-полужив мой герой

(как часто и мы с тобой).

В чаше его нет вина. Лишь вина,

что грызть его будет всегда:

дошло до него, что не знала она

(и знать не могла, поскольку халда!)

как была тупому нужна.

A fool there was and he made his prayer

(Even as you and I!)

To a rag and a bone and a hank of hair

(We called her the woman who did not care),

But the fool he called her his lady fair —

(Even as you and I!)

Oh the years we waste and the tears we waste

And the work of our head and hand

Belong to the woman who did not know

(And now we know that she never could know)

And did not understand!

A fool there was and his goods he spent

(Even as you and I!)

Honour and faith and a sure intent

(And it wasn't the least what the lady meant)

But a fool must follow his natural bent

(Even as you and I!)

Oh the toil we lost and the spoil we lost

And the excellent things we planned

Belong to the woman who didn't know why

(And now we know that she never knew why)

And did not understand!

The fool was stripped to his foolish hide

(Even as you and I!)

Which she might have seen when she threw him aside —

(But it isn't on record the lady tried)

So some of him lived but the most of him died —

(Even as you and I!)

And it isn't the shame and it isn't the blame

That stings like a white-hot brand —

It's coming to know that she never knew why

(Seeing, at last, she could never know why)

And never could understand!

Весь дошел до ручки,

ждя в стекле окна:

где же в небе тучки?

Ну хотя б одна?

Огород не сможет

огурцам созреть,

если даже дождик

не хотит лететь.

Напиша про эту

гадкую жару

лягу до рассвета,

будто бы помру,

Не дыша ни разу,

не вдыхая зной,

спите оба глаза

до утра со мной.

А когда до зорьки

будет где-то час,

я к далёкой горке

прогуляю вас.

Поглядеть в долину,

где ночная хмарь,

где прохлада в спину,

а не эта жарь.

В водянистой пучине беда

Не поможет мой взгляд с острым глазом,

Но почетно мужчине всегда, -

Чтоб профессия быть - водолазом.

Поднырнув под рыбацкий покой,

И по ильному дну вволь полазав.

Я скажу, - это выбор такой, -

Сложный выбор, чтоб стать водолазом.

Не любого возьмут, ни фига,

В космонавты, наверное, проще.

И ползем мы на дно без греха,

Где невинные души полощем.

Нас и снизу пираньи грызут,

Нас и сверху ругает начальство.

Водолазы плывут и плывут,

Чтобы всех поспасать в одночасье.

И, случившись, всемирный потоп,

Обволочит водою всё разом...

...Кто бы вам, идиоты, помог,

Если б не был бы Ной водолазом?!.

Наконец-то: билеты ждут на столе,

ждут кроссовки в дверях на выходе,

и туктучит среди российских полей

скорый поезд, что в путь уже выехал.

Допечатаны строки, раздаты долги,

только столько за жизнь их ворОшится,

что останусь должен всем, кто близки,

должен речке, воронам и рощицам

Должен солнцу июля и всем лопухам,

помахавшим своими ладонями,

должен маме и Насте, должен и вам –

тем, кто приняли стих мой и поняли.

Но раздам непременно эти долги,

хоть и нужно на это времени,

полетят над Землёю мои Стихи

с очень важными каждому темами.

И пускай долгий путь сулит мне судьба,

я не кану в житейское марево.

Обещаю по жизни, – и мир мне судья, -

своё сердце по строчкам раздаривать.

Поезд завтра. Сборы – очень хлопотно,

что с собой в дорогу я возьму,

я ведь путешественник неопытный,

что сгодится мне и почему?

Взял одежды, взял белья постельного,

книжек взял в дорогу почитать,

уложил еды, в пути чтоб ели мы,

для стихов большую взял тетрадь.

Чтобы в городах с их бытом импортным

Родину забыть мы не смогли,

Взяв иголку, сделался почти портным -

Вшил в мешочек горсть родной земли.

Уложил вареньица домашнего,

чтобы химий разных не глотать,

квасу взял побольше настоящего –

в городе его ведь не сыскать.

Сковородку взял, кастрюлю новую,

кружку взял и тазик холодца,

взял Дружку ошейник я с циновкою

и намордник для его лица.

Взял еще берёзовый я веничек –

на Востоке вряд ли есть берёз,

Взял бумажник – вдруг случится денежек,

и ушанку взял – а вдруг мороз.

Посидев, взглянул на всё собратое,

вдруг решил, что смысла в этом нет,

даже если не вернусь обратно я,

я ведь не мешочник, а Поэт.

Многого ли надо взять для счастья мне?

Ноутбук да парочку листов.

Главное – Дружок со мной и Настенька,

а в душе – Поэзии росток.

А в душе моей – дожди весенние,

травы и раздольные леса,

для несчастных – радость и спасение,

для немых – слова и голоса.

Каждому найду там по куплету я.

С Настенькой своей рука к руке

я отправлюсь странствовать поэтово –

то есть абсолютно налегке!

В экономику мира внедряя свой гонор,

Наплевая везде, где в валюте живёт,

Хулиганил подлец - девальвирваный доллар,

Презирая других и не глядя вперед.

Он привык, чтоб ему дифирамбы орали

И он пыжился, словно гнилой ананас.

И не мог он поверить, куда там, едва ли,

Что и нам наплевать на него. Как на нас

Он плевал много лет и к томуж поколений.

И вот время его наконец-то ушло.

Доллар грязной улиткой упал на колени

И в России всё станет теперь хорошо.

Мы достанем рубли из-за трещин каминных

Из под банок компотных достанем их тож,

Ну а доллары если там будут, рутинно

Все отправим спокойно под цейсовский нож.

Путь порубит он эту валюту в капусту.

Ведь не зря называли капустой её...

...А ещё мы найдем постсоветского Руста -

Прилетит он и сверху харкнёт на Нью-Йорк...

Когда отправлялся в путь я, перед глазами, как титры,

мерцало слово «Приморье», и даже приснилось мне, -

гуляют последние в мире большие амурские тигры,

и бабочки, как аметисты, у них блестят на спине.

И вот я, идя в Приморье, боюсь и безумно трусю,

душой своей ждя обреченно, что выпрыгнут из тайги

большие амурские тигры, а после меня укусют,

и даже совсем откусют мне сразу же пол-ноги.

Увидел я птиц красивых, голосых и безголосых,

и бабочек – аметистов, и камушков, как медаль.

Но только не смог увидеть я чёрно-рыжих полосок,

но тигров больших амурских я так и не увидал.

Река меня в рот поила – прозрачные вкусные литры,

и ягоды в губы лезли – дар от самой Земли.

но видно совсем исчезли большие амурские тигры,

а если и не исчезли, то встретиться не смогли.

Среди радиаций и смогов их стало совсем немного,

как впрочем среди наживы – не больше людских сердец,

но выбрал себе на долю не просто я так дорогу,

а чтобы собрать всё Живое вокруг себя наконец.

Всем телом пока я крепок, и дух мой пока не обуглен.

…но только не раз приснится среди моих будущих дней:

большие амурские тигры ходят по каменным джунглям,

где с грустью и страхом ищут последних живых Людей.

Дождались торжества демократии,

И втыкаем теперь по полной.

Побеждаем мы жителей Англии.

Попозжа разберемся с Европой.

Тупорылые севера жители, -

Наивняк, компромиса готовнось,-

Наконец-то уродцы увидели

Всю свою антибоеспособность.

Так и будет все дальше случаться,

Как в Париже уже получилось.

Пусть от страха орут домочадцы

И мечтают о том, чтоб приснилась

Революция в англии...

В страшном сне...

Предки знали мудрость и не путали,

в будущее взорили, не бредили,

предрекли задолго они Путина,

не забыв при этом и Медведева.

Собрались от старого до малого,

чтобы счастье было всей Россиюшке,

сделали орла они двуглавого -

символ славы будущей и силушки.

Чтоб Вселенной быть в российском веденье,

зная, - путь к величью будет труден нам, -

повернули к западу Медведева,

а к востоку - повернули Путина.

Только много лет не получалося, -

не было героев этих сроблено,

за бедой беда над Русью мчалася

с дикими и вражескими воплями.

Но настало времюшко заветное,

расцветает Русь прекрасноликая,

убегают гадины зловредные

от двуглавья нашего великого.

Как богатыри они былинные,

Могут бить врагов, а нас всех выслушать,

проезжая с ладами-калинами,

чтоб до дна людские слёзы высушить.

Чтоб Руси не быть как раньше куцею,

чтоб из за бугра ее не жали бы,

надо всем народом в Конституции

закрепить на веки двудержавие.

И заставить всех учёных головы,

чтобы поскорей придумать снадобье:

чтоб Медведев-Путин были молоды,

а другого людям и не надо бы.

Я пророчу вам, меня поймите вы:

скоро доживём уж до момента мы,

радуясь, что наши избавители

стали оба-сразу Президентами.

Затыкайте пасти, псы шенгенские,

не дразните баксами кровавыми.

Славься, Русь, - страна двупрезидентская -

и сияй вовеки яркой славою!

Стало небо намного синее,

как сапфиры и словно топаз,

я по жизни иду, дульсинея

от желанных настёниных глаз.

Не свернёт меня всякая буря,

не убьют современья бои.

я по свету шагаю, лауря

эти чистые губы твои.

Хоть мне солнце всё тело изранит,

хоть в потёмках ни свечек, ни фар,

я к тебе непременно приджаню, -

как нашедший принцессу джафар.

Пролетит это знойное лето,

только даже в мороз на убой,

буду петь тебе песни, джульеття

каждый миг моей жизни с тобой.

Если смерть тебя грозно покличет, -

не взирая на девичьих лиц,

я пойду за тобой эвридичить

за любой обезумевший стикс.

Даже в знойной пустыне аллеи

посажу средь безжизненных дюн,

личной кровью по капле лейлея

дивный сад, что задумал меджнун

Мои чувства – для вас эталонят

сверхлюбовей сверхновый этап –

так храните же милых, настёня

и сгорая в любви, как Остап!

Теперь моряк я настоящий!

Почти что даже волк морской.

Чинил я кнехт и драил брашпиль,

С авралом вместе день-деньской.

Я пережил в морях немало,

ходил по траверзу на бак,

и даже знаю слово «льяло»,

и как какой зовётся флаг.

На корабле я был как Пушкин –

писал вдали родной земли,

и даже выстрелить из пушки

однажды в море мне дали.

Я видел, котики как дремлют,

и как косатки режут гладь,

мне разрешили даже дейдвуд

в ведре на мостик потаскать!

Пока на суше люди преют

ловя от солнца жуткий зной,

без страха бегал я на реи,

и мачту чувствовал спиной.

А после тягот так неплохо

по трапу кошкою ползя,

пойти скорее в гости к коку,

куда другим ходить нельзя.

Эх, флотский борщ, он так наварист,

внутри с копченой колбасой,

кто утомился, постараясь,

тот, чуть поев, - готовый в строй.

Не надо даже мне медали,

за службу все четыре дня.

Я лишь мечтаю, чтоб призвали

на флот однажды и меня!

Растут осенние сады.

И c яблонь листья опадают.

На окнах в вазочках цветы

Всё увядают, увядают.

И грусть вечернею порой

В мой дом заходит одинокий.

И слух ласкает лишь прибой,

Хотя достаточно далёкий.

А там в прибое мертвый кит

Лежит, на берег брошен острый.

И за него душа болит -

Не просто жить китам, не просто!

Огромен он, как сто домов,

Увы, но это не спасает,

И волны, что злобней волков

Китов на берег выбросают.

И как хвостом он не крутил,

И плавником, спастись пытаясь,

Своё здоровье погубил,

О берег телом ударяясь.

Не пожелаю никому,

Чтоб участь их была такая.

Сижу в своём пустом дому

И громко слёзы проливаю.

Растут осенние сады.

И яблонь листья опадают.

На берегах лежат киты

И умирают, умирают.

Порою на меня навалится усталость,

и режет жадный ум, как лезвием ножа:

куда стремится жизнь, зачем приходит старость,

и что оставлю я, навеки ухожа.

Пока мне хорошо без этих жить отгадок:

умён я и пригож, Мыслитель и Поэт,

и с Настенькой у нас промеж собой порядок,

и сил ещё полно, и хворей разных нет.

Но сколько не иди – всегда упрешься в стену,

изжалит, догоня, годов летучих рой,

и силе и уму тогда придёт на смену

такое, что завыть желается порой.

От старости, увы, не увезут составы,

и белый самолёт, увы, не улетит.

Угасшие мозги, скрипящие суставы,

бронхит и сколиоз, маразмы и отит.

И жалок стану я, оглохня и слепея,

остатком прежних сил усня в себе самом.

И буду я ходить с лицом щенка шарпея,

и даже размышлять шарпеевым умом.

Я смерть не тороплю – я так люблю Живое

и Слово, и вообще, живое всё храня,

но лучше умереть, пока еще такого, -

который ДОЛЖЕН ЖИТЬ, - запомнили меня.

Чтоб грохнуть мне салют из самых громких пушек,

чтоб камень водрузить: «Поэт усопший тут».

А ворохи моих тетрадных четвертушек

по миллиону лист на Сотбис продадут.

Но это – не сейчас, сейчас, над жизнью властен,

я буду вас будить и буду вас спасать,

и радость вам дарить, и счастье – милой Насте,

и Слов своих Живых без устали писать!

За что мне такое подарено счастье?

Живу, закричать всему свету хотя:

со мной моя нежная милая Настя,

а в ней – ненаглядное наше дитя.

Я глажу настёнин живот осторожно,

и сердце звенится, на небо летя:

пинает меня своей крохотной ножкой

и скоро запросится к свету дитя.

Я Насте кормлю только лучшей едою,

чего ни попросит – найти мне пустяк,

на небо взлечу, проплыву под водою,

чтоб было накормлено наше дитя.

Не дам своей милой поднять даже сумку,

и так она ходит порою, кряхтя.

Навеки забыл я проклятую рюмку,

во имя Настёны и ради дитя.

Рожай, да побольше, не станут обузой –

ведь в них наша вечность, скажу не шутя.

Лишь ты – моя самая главная муза,

особенно если ты носишь дитя!

С Японского моря за пазуху веют прохладные бризы,

скорая осень маячит за сопок горбатой грядой,

но у меня весна цветёт на душе, будто выиграл приза:

сегодняшний день для меня этот – радостный самый такой.

Хочу я с восторгом до неба любимой России поведать,

что время пришло ликовать и садиться с друзьями за стол:

сорок шесть лет назад нам Вселенной подарен Медведев –

наш Президент и грядущих побед наших будущих столп.

И оттого моим носом дышать наслаждается легче,

что после тяжёлых - от происков штатовских – горестных лет,

с Путиным вместе Россию от хворей Медведев излечит,

чтобы всю Землю сберечь для Российских великих побед.

Наш Президент, я от сердца Вас Словом Живым поздравляю,

чтоб сотворить Вы для матери-Родины больше и чаще могли,

чтоб Россия при Вас становилась подобием светлого Рая,

чтобы единственной в мире валютой сделались наши рубли.

Чтоб к Вам за желанным советом сбегались цари и монархи,

чтоб в Америке люди от зависти к русским кусали локтей,

чтобы стали такими же добрыми, как и Вы, олигархи,

и почаще кормили всех нищих старух и бездомных детей.

Чтобы недра снабжали Вас долго и щедро рудой и бензином,

чтоб вовек в зажигалках и трубах российский не кончился газ,

чтоб подняли повыше Вы пошлины гадостным вражьим машинам,

чтоб машины тогда покупали всем миром лишь только у Вас.

Чтобы космос до дна бороздили российских конструкций ракеты,

чтобы России враги утонули в пучинах цунамей морских,

чтоб в любви и в политике не были Вы никогда безответны,

чтоб избрать кроме Путина с Вами вождями не стали других.

Расцветайте, наш мудрый учитель, с годами лишь краше и краше,

добивайтесь всего – и тогда пожеланья все эти придут,

знайте – мы неотложно Вам верим и миру покажем,

что способны российские люди, надежда, желанья и труд!

В глуби далёких северных пустынь,

Где дико косолапясь мишки бродят,

Там снега бель да облакова синь,

Там земли хлеб давно уже не родят,

Там волчий вой во тьме наводит страх,

Там вьюги и морозные туманы,

Там на зловещих снежных берегах

Ломаются о землю волн барханы.

Людей там нет почти что никого,

Быть может пара удалых туристов

Промчатся на оленях - иго-го!

И снова тишь! И девственно! И чисто!

Я своей строкой Поэта

весь сказать хочу -

если вижу сигарету,

тут же затопчу.

И наступит в целом свете

мир и благодать,

если каждый сигарету

будет затоптать!

Веселый панк и раздолбай -

Оп! - перегнулся через край,

И рухнул сверху.

Вот тельце грязное лежит,

Проткнувший легких рёбр торчит.

Не слышно смеху.

Хотел девчонку поразить,

Теперь не дышит паразит,

Из политеха.

Стоит девчонка чуть дыша,

А помер он для куража.

И на потеху.

Постою у самого у края,

к океану шею опустив.

Ты о чем шипишь, волна морская,

ты о чем слагаешь свой мотив?

Может, позабыв минуты лета,

говоришь: сгорает жизнь дотла, -

грустному российскому Поэту,

чаду без двора и без кола.

Я и без твоих напоминаний

чувствуя осенних холодов,

вижу пред собой родимых ставень,

от меня закрытых на засов.

Каплет дождь пронзительный и редкий,

а в груди не тает снежный ком.

Плавают медузы и креветки,

славно им – ведь здесь их отчий дом.

Только я – любимый и гонимый,

на восток далёко убежа,

не узрю конца дороги длинной,

режущей мне ноги без ножа,

Горько ощутя себя навроде

грубо оборватого корня,

и стоня в тоске по огороду,

что роднёй обобран без меня.

Море, перестань ты галькой щелкать!

Настенька давно уснула вдрызг.

Языком облизываю с щек я

то ли слёз, а то ли с моря брызг.

Не скажу я Насте этой грусти,

проведу по жизни, чтоб потом

жизнь меня опять, надеюсь, пустит,

возвернуться с милой в отчий дом.

А с трелью туда влетели

малюсеньких две колибри,

им в ухах простор не тесен -

жужжали крылом, как дрель.

Бананы мне лезли в горло,

кокосы текли по литру.

Зимбабвские люди щедро

давали своих зимбв-баб.

А я их стеснялся, голых,

и так и не встретил тигра...

Соскучив по русским кедрам,

сбежал я из тех Зимбабв.

Ни разу не видя тигра,

решив наконец позрячить,

поехать к зимбабвским джунглям,

к полоскам на рандеву,

забыв со словами игры,

путёвок купил горячих,

как будто в камине угли,

и вылетел наяву.

И вот я, из трапа выйдя,

увидя людей, как зубы,

которые я не чищу,

просил проводить меня,

где можно ещё увидеть

в потёмках брождая грубых,

зимбабвовских тигров тыщу,

что рыщут себе средь дня.

Внутри этих диких джунглей

я сделался будто угли

блестящим и даже смуглым,

и стройным, как баобаб,

ходил я в них, как маУгли,

и яндекся, их, и гугля,

но тигров я не нагуглил,

а только нагих зимбв баб.

Когда я назад приехал,

груща, что не вышло встретить

в зимбабвовских джунглях знойных

чудесных больших зверей,

знакомый сказал со смехом:

ищи лучше в поле ветер,

живи ты себе спокойно,

и тигров забудь скорей.

Задумайся головою.

Читай! Как читают дети,

чтоб даже про всё на свете

узнал ты тогда, поэт,

чтоб Слово писать Живое.

…

А я Вам скажу по секрету,

что тигров в Зимбабве нету,

и джунглей в Зимбабве нет.

Черешни, яблоки и груши

Опять на рынке я купил.

Несу скорей домой к Настюше -

Пусть витаминится для сил!

Ведь сил теперь ей надо много -

В два раза больше будет есть!

А я слежу за этим строго,

Не уставая песен петь,

Которых тут же сочиняю

На самый радостный мотив.

И подпевает мне родная

Меня собою обхватив.

И так кружим в веселом танце

Мы каждый лучезарный день.

И не испортят нам засранцы

Своих ругательств черных тень

Джбао-чбао! Джбао-чбао!

На пол я пролил какао!

Джбао-чбао, чпао-о!

И не выпить мне его.

Пинь-пинь-пинь! - поют пичуги,

Хохотая надо мной.

Освистав мои потуги

Над разлитою едой.

Взрывоопасными стихами

Заполню тысячи стихир.

Мозолевидными руками

Зачтутся книги аж до дыр.

Будь то рабочий, иль колхозник,

Доярка или депутат,

Очкастый может врач-венозник,

Батяня может быть комбат,

Будь балерина Волочкова,

А то и Ксения Собчак, -

Стихи отучат от плохого,

И разумнеется дурак.

И удивленые детишки

В разнообразных детсадах

Читать все время будут книжки,

Под воспитательниц: ах-ах!

И даже если бы Гагарин

Сейчас на радость был живой,

Он все бы книги со стихами

Забрал в ракеты и с собой.

Моих стихов Живое Слово

Всех учит Родину любить.

Врагов же бьёт весьма сурово,

Угомоня их злую прыть.

Одно прошу - не надо, братцы,

При жизни памятников мне.

Иначе буду я стесняться,

Гуляя в парках при луне.

Зимой дохнуло с моря вдруг

и воздух серый

птенцы готовятся на юг,

а я – на север.

Мне хорошо средь дружбы рук,

друзья – не серют.

Но облака бегут на юг,

а я – на север.

Судьба, беря нас на испуг,

шершаво стелет,

но я отдох. Спасибо, юг,

пора на север.

России я – Певец и друг,

с любовью, с верой.

Пусть слабаки летят на юг,

а я – на север.

Всегда среди суровых вьюг

одним из первых,

живи спокойно, тёплый юг,

и - здравствуй, север!

Когда доверьем вышних облачён балбес,

не мажьте ему мёда и елея, -

заспесится он, чванясь и наглея,

и превратит любой цветущий лес

по надобам своим в зловонный хлев.

…

Однажды мудрый Лев,

решив средь подданных изжить голодных своры,

соорудил амбары и запоры,

куда носил он много провианта,

поставил эту пищу разделить

к раздаче наделенного талантом

и знающего, как других снабдить.

И стали много лучше все и есть и пить.

Не то чтобы кормили их обильно,

но стало всё спокойно и стабильно.

Не досыта – но можно пообедать.

И с царства уходя, умнейшему Медведю

который заступил ему на смену,

оставил он раздатчика – Гиену.

Раздатчик поначалу был хорош,

старателен и предан Государям.

Присматривал внимательно амбары,

и всё по справедливости делил.

Но в глупости своей он позабыл,

Зачем и кем к амбарам был назначен,

И вот однажды он в соседней чаще

Влез на пенек и начал дурь нести,

Мол, скоро, снова Льву в цари идти,

Мол, во дворце его, сказать по чести,

Медведю не найдется даже места.

Мгновенно принесли сороки слух,

И умница Медведь надёргал ух

и дал пинка хорошего Гиене.

И так вовеки будет с теми,

Кто позабыв про ум и честь,

решит, что он Властей умнее есть.

И если вы своим не дорожите местом,

то как, друзья, вы не садитесь,

вы в музыканты не годитесь -

очки вам не пойдут, и не сыграть оркестром.

Когда тружусь без устали, Стихи свои пиша,

то замирает чувствами во мне моя душа,

и с грустью вспоминаю я себя – но алкаша,

брождал куда не знаемо, хмельной башкой маша.

Теперь же жизнь чудесная достигла до меня,

весь мир стихами-песнями заполню, прозвеня,

а кто свою привязанность к пороку сохраня,

сказать моя обязанность: они мне – не родня!

Когда пивал я горькую, то стыдно было так,

семья моя, о сколько я потратил денег, враг!

Но пья на деньги мамины, рассказывая врак,

сжигал я в адском пламени всю жизнь свою, дурак.

Глоталось, что полезет, и потом лежал лапшой,

но наконец в Поэзии себя всего нашел.

Я бросил пить – и счастья мне кусок упал большой

и встретился я с Настенькой – и телом и душой.

Я весь теперь отрезвился, живу я не греша

И бегаю я резвенько, до Настеньки спеша.

Не пья, живу в любови я и, нежностью дыша,

ращу вам для здоровия чудесные Стиша.

Что наша жизнь? Зачем

Её мы прозябаем?

Пытаемся понять

Кто прав кто виноват?

Кому-то даже ад

В итоге будет раем,

А кто-то и в раю

Увидит только ад.

Эпоха упырей,

Духовных мародёров,

Безумства и утех

Зажравшихся элит,

А под ногами их,

Скукожась под забором,

Утопнув в синеве

Чернеет индивид.

Добро, как слабость - знак

Ущербным лоботрясам.

Любовь, как скотство - смысл

И сущность их бытий

Духовный фетишизм

В обоссаных матрасах

В глазке стальных дверей

Для толстомясых вый.

Что наша жизнь? Зачем

Её мы прозябаем?

Один помрёт в лесу

Другой в своём дворе

А третий все равно

Закончит под трамваем

Четвертая сгорит

На ведьмином костре.

Так каждый божий день

Сдыхают человеки

И смысла в этом всём

Как не было так нет...

...Недавно видел я -

Аптечница в аптеке

Больному ни за что

Вонзила в глаз стилет...

Как Настенька налилась животом,

боюсь, и за неё переживая,

как колоброд, охаживаю дом,

пока ещё кругом трава живая.

Порой даю по десять я кругов,

решаясь, чтоб зайти к любимой в хату,

под куполом осенних облаков,

к земле дождём холодным присосатых.

Но этот дождь любви моей не в счёт,

я весь промок, но вижу я влюблённо, -

под сердцем моей Настеньки растёт

желанный для обоих нас ребёнок.

И оттого грустить не буду мне,

пиша стихи, дая вам столько света.

Он будет нужным людям и стране

и памятью ушедшего Поэта.

Хоть не брожу по лезвиям и льду,

но вечных не бывает организмов,

настанет день – и я от вас уйду –

хрустальный голос, певший про Отчизну.

Уйду, но и тогда, сквозь толщу лет,

моё дитё умножит славу папы,

а люди скажут: - Истинный портрет

любви нас научившего Остапа!

Не хочу отмечать разных датов чванливых и дутых,

не хочу привечать эти поводы пьянства и драк.

но сегодня опять с Днём рожденья поздравлю Вас, Путин,

не могу я молчать, до чего я обрадован так!

Вы вошли в нашу жизнь, что она сразу, светом наполнясь,

обрела новый смысл и до звёздных вершин долетя,

благодарен любой в русской ниве засаженный колос,

благодарно любое, грудное и младше дитя.

Как смешон и заблудл; тот, кто к Вам – будто к сахару с перцем,

кто от жизни устал среди вторников разных и сред,

они ищут свой путь, ну а я прижимаю под сердцем

крепко вложенный в паспорт родной Президента портрет.

И счастливый мотив с моих уст устремляется в небо,

сладкозвучно неся в Вашем имени радость стране,

лишь порой загрустив, ожидаю жаднее, чем хлеба,

когда в урну мой голос за Вас посчастливится мне.

Поэтической сутью и всей головой своей чуя,

как Вы дороги нам, как создали Вы много вокруг,

по утрам Ваш портрет, как жену, благодарно целую,

и готов целовать, как и все россияне, Вам рук.

С каждым часом ты, Русь, расцветаешь и с каждой минутой,

миру счастье неся, и все грёзы в себе воплотив,

оттого-то стучит громко сердце в груди моей «Путин!»,

оттого-то летит прямо в небо мой чистый мотив.

Я проходил, где улицы кольцо

отростком завертается за угол.

А там мужик плевал себе в лицо

и даже кулаком по нём же стукал.

Погожий день вливал в нас благодать,

и тихий звон струился с колоколен,

а он всё продолжал в себя плевать.

Печально, – человек серьёзно болен.

Я пережил сомнений разных шквал,

не зная, как помочь такому горю,

а он опять в лицо себе плевал.

И попадал нередко – я не спорю.

Вот так иные: есть у них уют,

квартира, мир – ну шаг почти до рая.

Но вечно они в Родину плюют,

и даже кулаками попадают.

А после, отрыгнув вино с икрой,

сверкая золочеными очками,

орут, мол Русь – позорная порой,

забитая, дурная и с харчками.

В желудок затолкая разум весь,

на Родину рыгальник разевая,

не видят, что по их делам и честь, -

прожить всю жизнь, в самих себя плевая.

Откуда взять гламура Каме?

Красивше всех - Амура камень.

Прочтя про жизнь у Мураками,

хочу помочь уму руками.

Чтоб провод вытащить из тока,

проплыть от устья до истока,

где всех чудес полно – и стоко,

что больше, чем травы из стога.

Делюсь с любым охотно славой,

я не поэт, - вулкан я с лавой,

мой крик порой – почти осла вой,

бреду в бреду, себя послав. Ой!

Возможно это паранойя?

Мой мир – как будто тара Ноя,

лечу – как тень Икара, ноя.

Вот - попугай – не ара, но я.

Сокрушая язык подкрылками азбучных истин,

не найти красоту в обычных слагаемых звуках,

и тогда, ломай не ломай пишащие буквы кисти,

ничего не родится тебе в отчаяных муках

Ты не станешь поэтом - несцом весомого слова,

что взрывает окопы извилин спокойных граждан.

Глупо биться летучей мышью в основ основы,

глупо в серости видеть своё утоление жажды

Утонуть изначально в обильности алкогольной,

и жена пусть потом зимой убежит из дому,

задохнуться промозглостью жизни ненужно-вольной,

позабыв чресловидную похотнь и секс-истому.

Утонуть во сугробах в морозе, который за тридцать,

попрощаться с родными и близкими даже скотиной,

не надеясь что снова сумеешь на свете родиться,

и что жизнь образумится доброй надёжной и длинной.

Потерять на ногах обоюдное множество пальцев,

но при этом найти, что мечтать в голове не пыталось.

Не всегда у великих поэтов – скитальцев, страдальцев

столь удачное счастье поймать наугад получалось.

Так и жизнено я покалечен с одной стороною,

но с другой я счастливец, каких бы ещё поискать бы.

Вмести будучи вечно я с музой и Настей родною

нахожусь в постоянных гармоньях и радостях свадьбы.

Обручась беззаветно с Поэзией, Музой и Лирой,

запустя в себя Эйдос и россыпи Слова Живого,

жить собою душевно для Насти и целого мира,

чтобы греть ваши души и радовать снова и снова.

Усыновись мой сын, удочерись дочурка.

Упапься мой отец, умамься моя мать.

Не надо видеть вам, как стая глупых чурок,

Набросились на труп, чтоб в телефон снимать.

Какие тут слова? - ничто уж не поможет.

В эфире умерла - не нация - народ!

Убогие орлы. Без перьев. Голокожи...

Сыкливо труп пинать - такой у них приход.

Убийствено смотреть на эти политивы.

Душа кричит - зачем? вы подлые скоты!

Отсутствует мораль, безнравственны мотивы.

И черти, угордясь, несут себе цветы.

Порвали этот мир... В очередной порвали...

Довольные сидят и потирают рук.

Но есть на свете бог. И он простит едва ли,

Скотам, которым, нет, ни совести, ни мук.

Я не адепт греха и вовсе не безгрешен.

Но есть и у меня того, чем я горжусь!

Когда я зол, то злюсь, когда люблю - то нежен.

Но Ливии конец вам не потерпит Русь!

Серебро рассветов, медный зев закатов,

Сполох утра светлый, вечеровый тих,

Средь степей бурятских трубный рёв сохатых...

Спит сперматозоид, всех опередив.

Он пока не слышит таинства природы

Он пока уставше и довольно спит

Подождем немного и случатся роды.

И на свет родится доблестный пиит.

Надышавшись небом он пером помятым

Быстро начертает распрекрасный стих

Золотым рассветом, медным ли закатом,

Утром предрассветным, иль в вечерний тих.

И помчится лесом, и помчится полем

Словесо живое что во всех живет

Чтобы понял каждый что родилось в боли

И внедрилось в сердце! Ратуй мой народ!

Приятно нежить ножечки,

бездельнично лежа,

ещё приятней с ложечкой,

вареньице лижа.

Америка, Япония -

зачем мне те края,

с вареньем лето вспомню я,

и в лете этом - я!!!

Перековши мечи на орала,

Отстегаю серпами траву.

Замолчи ну-ка быстро орава,

Что зловредами звать я могу!

От земли я единственный житель,

Что стихами развеет темнот,

Что заполнили вашу обитель,

Где и маты и злоба живет.

Наркоманы и тётки как мясо,

На ругательный вбрызг вы сильны,

Но стихом убежит восвояси

Темный страждущий дух сатаны,

Что бодреясь живет в ваших душах,

Но он будет со мною знаком,

И тогда хулиганства разрушу

Своим серпообразным стихом.

На африканской широте

Под солнцем австралийским

Сковало голодом детей

Без мамки вкусной сиськи.

Лежат несчастных негритят

От голода распухших

И есть наверное хотят

Хоть холодец, хоть уши.

Езжай в Россию, чёрный брат,

Там есть чему кормиться.

Тебя там быстро наедят,

Готов бы был трудиться

У нас на Родине завет

Надежный, как парад:

кто не работает, — не ест,

А прочие едят.

Усталым одноглазым взглядом

Глядит в подзорную трубу.

Он знает — остров где-то рядом.

И ветер шевелит губу.

Порватый старый парус хлещет,

Как и пиратский чёрный флаг.

На корабле давно нет женщин.

Лишь только водка и табак.

Но пьяным очень сильно трудно

Ногой по палубе скользить.

Себе решил, хоть и занудно,

Но ром до берега не пить.

А остров очень близко скоро.

Уже и рифов слышен гул.

И выключает он моторы

Чтобы корабль не затонул.

В морской оазис вот вплывает

По глади солнышка лучи.

И осторожно доставает

Из сундука свои ключи.

Сокровищ много в трюме тёмном.

Но тяжело их всех таскать.

Чтоб закопать в углу укромном

И никогда не отыскать....

А через триста лет летучих,

Когда давно погиб пират,

Кому-то улыбнётся случай

И он найдёт внезапный клад.

До синего моря

Бежа вдоль реки,

Ругаясь и споря

Бредут грибники.

В лукошках пожитки

Лежат меж грибов:

Еда и напитки,

Маслят и груздьёв.

Бурлится в теченьи

Речная вода,

Бредут без зазренья

В грибные стада.

С грибами полегче

Намного прожить.

Натужность вдоль речки

Устало бежит.

Шарахаясь в лужи,

В усталось и грязь,

Нацеленных ружей

бандитских боясь.

Мечтая о рае,

Что в устье реки,

От страсти сгорая,

Дымят грибники

Осталось немного

Дорогу идти.

И ихнему Богу

Всегда по пути.

Бреду ацтеком по земле

На хладный дождь взирая

Стекают капельки по мне,

Мозоли натирая.

Пугает уши громкий рев -

Животный мир - он дикий

Но мне не страшен этот зов

И прочие вериги

В душе моей горит костер

И греет как солярка.

Мой точен ум, язык остер, -

Любому станет жарко.

Когда есть смысл и видно цель,

Когда укор не виден,

Всех переборет моя смель,

Пусть даже неподвижен

Останусь средь песков лежать

Костлявою трухою.

Потомки станут подражать

И возгордятся мною.

Нести в людей любовный smell

Тяжелая задача

Но я, мне кажется сумел,

Быть не могло иначе.

Любовь к стихам и весям всем

Что мир наш окружают

Пронзивши крыши пол и стен

Собою заражает.

Тогда восстанет род людской

За руки вмиг обнявшись.

И побредут к себе домой

Счастливо ощущавшись.

Кто-то глупым зовет меня шумно,

только с каждой минутой яснее:

тот, кто пыжится выглядеть умным,

самых глупых ничем не умнее.

В Поэзии не морщи сильно ум,

тома своей учёности пытая.

Стихи — не свиньи, загнанные в трюм,

а птицы, что свободными летают.

Кичатся постоянно горожане,

и любят над деревней посмехаться,

но если б не сажали мы, не жали,

то чем бы стали в городе питаться?

Умы учёные болят,

их со стихов моих колотит.

Поэт – обычно пишет «для»,

а не поэт – обычно «против»

Хоть на троне, а хоть под конвоем,

но не зря мне судьбою дано:

в жизни Слово не брошу Живое,

как меня не бросает оно.

Нельзя с зари и дотемна,

зубрить, ведь легче вам не станет,

поскольку качество ума —

совсем не то, что сумма знаний.

Упрямство есть во мне для слов,

а всё плохое нужно вычесть.

Кажусь похожим на ослов?

Но никогда зато не бычусь.

Всех доброт моих не счесть числа, —

не обидел вас ничем я, да ведь?

Если даже я кого послал,

то могу компанию составить.

Берёзовый сок я попью из березы.

Осиновый сок я попью из осины.

И нет мне опасностей в виде цирроза

Я молод, я трезв и конечно красивый.

Но водку бухать - это мерзкое дело.

Курить сигареты опасно не меньше.

Скукожится в пончик одряблое тело

И станет собой отворачивать женщин.

Пока весомый вклад в науку

Вношают разные учёные, -

Я, не испытывая скуку,

Жеваю ребрышки копчёные.

Пока пожарник на пожаре

Насосом крутит очень лихо, -

Я ем самозабвенно в кляре

Будь там судак, а будь сомиха.

Пока ракетчики взлетая

На землю смотрят восторгаясь, -

Во рту моем севрюга тает,

Иль семга - чем смотря питаюсь.

Пока врачи вовсю стараясь

Спасти здоровье заболетых, -

Я мясом свинки обьедаюсь,

В худой конец жую котлеты.

Пока весь мир в борьбе суровой

За мир воюет с прочим миром, -

Я всё жую, я как корова,

И для себя служу кумиром.

Кто кричал злорадно, мол Племянник бредит?

Кто про власти плохо думает сейчас?

Знайте, к нам в Хабаровск приезжал Медведев,

и замечу, кстати, что не в первый раз.

Президент великий, и кристально умный

он не в рестораны алчные идёт,

о простом народе думает он думу —

спрыгнув с самолета — сразу на завод.

Посмотрел детально, как работать люду,

как им кабель сделать в мире лучше всех,

не дурак кто если — Президента любит:

где он помогает, сразу же успех.

Нет преград неясных пристальному взгляду,

он успех увидит сразу и бардак,

сразу всем подскажет, сделает, как надо,

и накажет строго, коль не надо как.

Каждым президентам надо взять примером,

как он к людям добрый, как он любит нас,

только чуть послушал он пенсионера —

и билет в столицу взял ему тотчас.

Я ходил к заводу, в сердце пело лето,

нес ему Стихи я целую тетрадь.

Жаль, что был он занят и меня не встретил,

но свои творенья смог я передать.

Я живу счастливо, строки сочиняя.

Как не наслаждаться жизнью на Земле,

если точно знаю, что меня читает

Президент любимый вечером в Кремле!

Бывает, день плохой пришел к нам в гости.

Украл у нас желанья, будто тать.

И надоелось ящерицам хвостить,

и всем слонам усталось хоботать.

Он птиц к земле пригнул зловещим небом,

и показал, сколь близок наш финал.

И у реки заплаканные вербы

мечтали – кто бы бедствие прогнал?

А я не ждал, пока героя сыщут:

я взял листок и ручку, сел за стол,

и, написавши букв примерно тыщу,

от мира это бедствие отвёл.

И сразу оживилось надо мною:

слоны хобочут, ящерки хвостят.

И радуются: Слово есть Живое

в Остаповских натруженных горстях!

А мне не жаль ни сердца и ни света

своей души для мира раздавать.

Ведь в этом назначение Поэта –

Плохие дни Словами разогнать.

Пьешь ли ты коктейли, ешь ты колбасу ли

дочь России нашей или даже сын,

тот, кто в воскресенье не проголосует,

тот назад подкрутит Родины часы.

Он обратно хочет в мир законов волчьих,

где не платят денег, где ломают дров,

Распахните, люди, шире ваши очи,

И отдайте смело голос за ЕдРо.

Пусть шипят уныло злобные уродцы,

мол, едросы эти — воры и жульё,

ну а я за правду не боюсь бороться,

чуя на себе я светлое житье.

На войне не гибнем, платят всем зарплаты,

помогают мамам нарожать детей,

космос, газ и нано, нефть, Олимпиада.

Дайте шанс России стать еще светлей!

Запад нас убил бы – точит он косу, ишь.

Только Путин скажет: «Как бы вам ни так!»

Если ты, сограждан, не проголосуешь, —

не реви, коль после голо сунет враг.

Скоро, в воскресенье шариться в носу я

сам не стану вовсе и скажу с душой:

кто Россию любит, тот проголосует,

не завесив уши вражеской лапшой.

Устремляясь к свету, не люблю потёмки,

голос за ЕдРосов в урну уроня,

знаю, — этот голос, тихий и негромкий,

может всю Эпоху нашу поменять.

Призываю яро и мужчин, и женщин

за ЕдРо отдайте голос свой и глас.

может ЭТОТ голос будет тем важнейшим,

что позволит жить нам лучше, чем сейчас!!!

Сегодня мне приснился страшный сон -

Как будто бы в лесу я потерялся.

Зимовным снегом был запорошён,

Он под ногой искрился и сверкался.

Вокруг одни могучие дубы.

И ели тоже были и берёзы.

Тропинки, как извилины судьбы,

Петляли, словно девичии грёзы.

И я не знал куда же мне идти,

Какая тропка путеводит к дому?

И сомневая правильность пути,

Глушил в себе ужасную истому.

Вокруг неслась невнятно чья-то речь,

Но говор был совсем почти не русский.

Хотелось мне на землю - мать прилечь,

И тут, вдруг, метеор я стал тунгусский

И полетел сквозь космос в вышину.

Туда, где солнце светом серебрится.

Мне надо было - помню - на луну,

Чтоб там я смог по новой возродиться.

И на луне я стал самим собой -

Простым не гордым парнем и поэтом.

И грела кровь мне к родине любовь!

И то, что дело было это летом.

Мооо-ре

Мооо-ре

Мооо-ра

Мооо-ра

Ра

Ра

Горе не вспенить напитком.

Моооре.

Мооре.

Не сорвать джек пот

Вот

Так мир риму продался.

Охранись марсом самец марала.

В ракушке найдец мир и величие и отречение,только ракушке это зачем?

Мооо-ре.

Мооо-ре.

Не надо пенится пенистой пеной по пенному Мооо-рю несясь.

Князь князю глаз не выклюет, но шпагой проткнёт.

Стар.

Стар.

Стар.

Ухо ван. Один .Ги. Нет. Молчать надо. Нетготовности. Окстись.

Стизь. Стих. Стих. Молчит.

Мол Чунья. Мол чунь я?

Я!

Я чунь.

Чунь чунь чунь!!!

Не хатынь. так нельзя.

Зябликом белым по простыне снега кровь расбросало.

Вот и юрьев день и михайлов.

Бога а бога гоб.

Ибо.

Лаг беды у бедолаги

Слогом выложился в лажу.

Жалят литеры бумагу,

Но она не плачет даже.

Доживет дождями моясь,

В марте - Марта, в мае маясь.

У стихов усталых поросль

Выцветет обратно в завязь.

Жалко - колом локон мысли.

Слился ластиком "стиплома".

Кокон смысла - коромыслом -

Слева кома, справа кома.

Логотипы талой водкой

Превратились типо в лаги.

И кольцом свернулись кротко

На ужаленой бумаге.

Буэносился я, я и Айрился

И Парижился я, и Нью-Йоркился.

Только в серце моём осталася,

Где и будет жить, Макророссия.

Микроштаты вы, микроанглии,

Микрофранции с микроафрикой

Не купить меня вашей Сангрией,

Не завлечь меня наркотрафиком.

Улетучусь я в поле к лютикам,

Урожаюсь я в поле с розами

Надеру-ка с берёзки прутиков

Отдеру-ка вас грозно розгами.

Чтоб не штатили гады на Родину,

Не пендосили чтобы на милую,

Разгоню, как и следует воину,

Святотатцев ватажку унылую.

И вздохнется потом полной грудию,

Запою тут же песню задорную,

Запишу эту песню на студии

И пришлю Михаилу Задорнову.

Я дню рождения всегда премного рад, —

Оно мне помогает разобраться

Во всем огромном изобилии наград,

Которые за год смогли собраться.

Я подвожу под ними резюме

И понимаю — год прожил не зря я.

Весь год я, как Чапаев на коне,

Несусь, свой флаг по ветру развивая.

Промчался год и гордо зрею я,

Как со стихами стал я разбираться,

Как выросла чуть-чуть моя семья,

Как есть к чему стремиться и стараться.

Ещё потом и недруги поймут,

Что было лучше быть со мной друзьями.

А летом поступлю я в институт

И научусь волшебничать словами.

Потом вторую книгу я издам,

А это обязательно случится.

И полетит стрелою по домам

Живое Слово — как в ночи Жар-птица.

Вся жизнь лежит, как карта на столе.

Я сам на ней проставил параллели.

И долго буду я ещё в седле,

Как в рыцарских доспехах менестрели.

Веселым роем кувыркаясь

Над лугом спелых абрикос,

Собою опыляла завязь

Толь стая пчёл, толь стая ос.

И это было загляденье —

Природы чудо — на глазах

Происходило опыленье

От кувыркания в цветах.

Вот так и люди расплодяясь,

Снуя по миру без затей

Собой осуществляют завязь

Ещё не рожденых людей.

На свете жил бурундучок.

А с ним бурундучата,

Носил за щёчкой сундучок,

Сидел в бурунду-чатах.

Забавный, милый и смешной

Жевал бурундучипсы.

Такой бурундучумовой,

Такой бурундучистый.

Пленил он скромностию глушь,

Носил бурундучешки,

Зато не нёс бурундучушь,

И всем давал орешки.

И он поэт великий был,

Читаешь — чуть не плача,

Он делал бурундучернил

Из злой бурундучачи.

И от стихов его, поверь,

От чащи до опушки,

Пищал любой бурундучервь

И все бурундучушки.

Он умным-умным был при том:

О стихосочиненьи

Недавно издан третий том

Его бурундученья.

Читать стихов своих начнет —

Примолкнут даже птицы.

Услышав их, бурундучмо

В красавца превратится.

Ведь очень сила велика

Евоного искусства, —

И у бурундучужака

Проснёт бурундучувства.

…Иди же в лес, и там — молчок!

Стихов отдайся власти…

Живи, мой друг бурундучок,

Дари бурундусчастье!!!

Растоптая свежий снег

в кашу

напиша про всё, что мне

дорого,

исцеляю я сердца

ваши,

и надежду приношу

городу.

Сколько мечт у вас в лету

сбиты,

а без слёз в глазах давно

олово.

Ваши мыслищи острей

бритвы, —

но зачем тогда нужны

головы?

Если легче не глядеть —

сканить,

нет людей у вас в глазах, —

сами вы.

Если по уши вросли

в камень, —

очень трудно стать вам не-

каменным.

Но надежды не сдаю

крепость,

ведь внутри меня так

солнечно,

что дая своих Стихов

лепость,

я растаю вас своей

помощью.

Грустью за Русь забоченный,

снег я топтаю в лёт.

Пьяные по обочинам

мрут, замерзаясь в лёд.

Люд, погрязаясь в праздности,

несколько дней подряд

знает одни лишь радости —

время транжирить зря.

Морды у лиц опухшие,

шаг — и с размаху — тресь!

даже кто были лучшие,

тот умирает весь.

Став охладевшей сволочью,

падает там и тут.

И даже Скорой Помощью

многих не довезут.

Ныть не привык заглазно я,

лучше взору в глаза:

— Люди, отриньте праздники,

праздновать так нельзя!!!

Хватит детей сиротствовать

жизнь на смерть променяв,

а для веселья скотского

будет всего два дня.

И на грядущих выборах

выскажу свой наказ:

праздники нужно выкинуть,

много трудов у нас.

Русь если любишь чисто ты,

думаешь коль о ней,

труд свой работай истово

в праздничных этих дней!!!

Когда я птицу вижу в вышине

иль зайчика, бегущего сквозь прерий,

то в голову приходится ко мне,

что стать хотел бы я свободным зверем.

Чтоб видеть мир с невиданных высот,

и свежий ветер впитывать дыханьем,

и знать из всех из нынешних забот

Заботу лишь одну — о пропитанье.

Стремглав в ручье носиться, как таймень,

среди корней легко кротовить норы,

и чтобы не держать в своём уме

ненужные людские разговоры.

Есть у природы столько разных тел,

любым готов я стать в земном зверинце.

Вот только лисом быть бы не хотел,

чтоб не скучать по Маленькому Принцу.

Я — редкость. Простой самобыт.

Поэтому трудно порою

Найти свой прищур и свой вид

На веянье мира такое.

Я строг и порядочен весь,

Борьба — это попросту средство

Понять сквозь завистников спесь

Своё порожденье поэтства.

Волнами житейских обид

Корабль таланта не тонет.

Я в мире стихов — Айболит,

И даже потом меня вспомнят,

Когда много разных планет

Вдруг станут одною прямою,

Воскликнет пророк — был поэт!

И жил даже рядом с тобою.

А ты угломозгий пенёк,

Не понял в нем светлое что-то,

Ты, сделав ему поперёк,

Стране подарил идиотов, —

Огромную злую толпу

С гримасой тупой и опасной.

И путь ваш один — в пустоту.

Молиться вам больше напрасно.

Время пролетело бумерангом.

Стал я и взрослее и мудрей.

Капитаном первого из рангов,

Радостным спасателей людей.

Нет приятней, радостней забавы,

Чем спасать заблудшие умы

От хитрющей вражеской отравы, -

Героина, водки и тюрьмы.

Слово ты моё, Живое Слово!

Как комета в космосе летишь!

Ты мне дорожее дорогого!

Милое, как матери малыш!

Лишь с твоей внушительной опорой

Я настолько духом сильный стал,

Что уверен - искренне и скоро

Внуки мне сваяют пьедестал!

В дебренных лесах Мадагаскара

не бывает скачущих мустангов,

не увидишь зебру или ару,

но зато живёт зверей мусангов.

Их осталось там совсем немножко,

вся природа будто в катастрофе,

а лицом похожие на кошку,

только не мышей едят, а кофе.

Мякоть их желудок переварит,

силою наполнит животворной,

а в отходах людям они дарят

самые ценительные зёрна.

Их отыщет редкостный удачник

чуть отмоет, высушит, как надо,

и тогда от радости заплачет:

ведь продаст он их дороже злата.

У меня же так — любое слово,

сквозь меня пройдя, сияет будто:

из простого — делаю Живого,

и для вас дарю я это чудо.

Пусть, его найдя, смеётесь громко,

кажется не чистым или спорным:

только в нём сияют для потомков

Истинной Российской речи зёрна.

Я ведь никого не заставляю

прямо есть, как дважды два четыре.

Чуть помойте, сор поудаляя, —

и в итоге будет лучшим в мире!!!

Разевая свой оскал

злобно,

изрыгает нам хулу

мерзость,

вместо мозга – только жир

лобный

и зовёт себя оно –

Некрос.

Гнусно щупальца свои

пялит,

чтоб урвать от нас богатств

нагло,

только чан смолы уже

налит

утопить чтоб эту тварь,

падлу.

Не пройдут враги, ведь я

зорок,

я заслоном им живым

стану.

Пусть несут поганый свой

морок

Не на Русь, а на свои

страны!

статья 105

Чтоб вовек на людей не поднялась рука,

чтобы смерть не несли по планете, -

вы стопятой статьи изучите УК

и не делайте пакости эти.

Вы отриньте подальше обыденных дел

и откройте для разума лица,

чтобы я донести вам до сердца сумел,

как в России карают УБИЙСТВО.

А для этого вам нужно сразу понять,

что (1) умышленно жизни лишая,

от шести до пятнадцати вам отбывать

предстоит сразу кара такая.

(2) Если то же, но двух или боле людей (а),

или лиц при работе и долге (б),

или маленьких деток (в) убьешь ты, злодей,

иль беременных женщин (г), как волки.

Или очень жестоко (д) убьете когда

или способом обще опасным (е),

иль за кровную месть (е.1) режет ваша рука,

или группой (ж) бандитов ужасной,

иль за ради корысти (з), иль как хулиган (и),

иль при этом насилуя мерзко (к),

из-за рас и религий, из-за разных стран (л)

иль на органы (м) резая дерзко,

От восьми до двадцатки получите вмиг,

или даже до смерти и дольше,

или смертную казнь к вам тогда применить,

чтоб не делали злого вы больше.

статья 158

Помнить должен все в России даже,

россиянин каждый пусть узнает,

что грозит возмездие за кражу

а статья там сто писят восьмая.

1)

Кража – это если тайно хитят,

штраф вам до восьмидесяти тысяч,

или даже могут посадить их

на 2 года. Жалко, что не высечь.

2)

Если совершили эту кражу

а) группой лиц заране сговоряя,

б) или если в склад залезли скажем,

в) иль в большом объеме ущербляя,

г) или утащили из одежды,

сумки и другой носимой ноши, -

двести тысяч платят те невежды,

и садятся лет на пять, не больше.

3)

а) А залезя внутрь жилого дома,

б) или тыря из нефтепроводов,

в) или очень крупно и весомо,

- до полмиллиона эта квота

или до 6 годов посадят

и отнимут всё, что вы украли,

4) Ну а если в мафии вы, дядя (а)

и особо крупно что-то взяли (б)

То за это вы до миллиона

можете лишиться государством

и на десять лет пойти из дома

за решотку, со своим коварством.

Я бравым солдатом бегу по земле,

В сиянии солнц утопая,

С войны тороплюсь я на встречу к тебе,

Любимая и дорогая.

Бескрайних окопов зловещих преград

Я перелетаю как птица,

Мечтал возвратиться к любимой солдат, —

Знать должен он к ней возвратиться!

Железной дорогой по гулкой степи,

Потом самолетом по небу, —

В мечтах о тебе я слагаю стихи,

О том где я был и где не был.

На рынке у бабок цветов накуплю,

Я ими тебя запорошу.

Ты тут же поймешь, что я просто люблю.

И в ухо прошепчешь — хороший!

Оставил взади я раненья и дым,

И взрывы натужных снарядов.

Я буду с тобою всегда молодым.

И ты молода со мной рядом.

Но все ж для того, чтобы чуяли мы

Что любы друг другу навечно,

Не нужно случаться жестокой войны.

И так догадались конечно б!

До дома – шаг. За дверью спрятано

Его уютное тепло.

И я пришел ещё не затемно,

Наоборот, почти светло.

И ключ рукой засунул, вынувши,

В замок, но кончился мой путь:

Весь оказался он застынувший,

Чтоб отогреть, я стал подуть.

Не рассчитав свои движения,

Подвёрг я голову рывку,

И тут же до изнеможения

Я ртом примёрзнулся к замку.

Уж небо звезд туманом дёрнуло

Домой загнали малышей.

Меня губой к замку примёрзнуло

Я застываю до ушей.

Услышав звук за дверью странненький

Как будто кто шипел котом

Спасла язык и губы Настенька

Горячим русским кипятком.

Урок усвоил за минуты я:

Чтоб вас мороз не подстерег:

Всегда держите в зимы лютые

В запасе нужный кипяток.

И есть второй урок для разума:

Не собираюсь хоть курить,

Без зажигалки больше газовой

В мороз не стану выходить.

Жил бомж. И к умной он к хозяйке

пришел и просит: Дай поесть.

В ответ услышал он: Давай-ка

иди, а то я в морду хресь!

И чтоб никто не видел это,

не смел еду уворовать,

в сундук и мясо и котлеты

хозяйка стала засувать.

А умный мыш на дне на крае

сидел и тихо не дышал,

пока хозяйка засувает,

чтоб есть никто не помешал.

Лишь погасили только света,

и наступила в доме тишь,

сточил и мясо, и котлеты

и даже чайник выпил мыш.

Но только раньше на немножко,

сидевши тихо, чуть дыша,

глазам такой же умной кошки

легко увиделось мыша.

А чтоб большей поесть и выпить,

спокойно кошка села ждать,

как мыш поел и выпил сыто,

и только после стала жрать.

Но ум не хуже у собака,

глядел он тоже не спеша

и ждал без шума и без драки,

как эта кошка съест мыша.

А лишь тогда без всякой ложки

а только с помощью зубов,

собак сжевал обильно кошку.

И спать упал среди снегов.

Но это бомж задумал дело,

он сам мыша и запустил,

а после взял, собака тело

шампуром ловко насадил,

Сжевал и спал как будто летом –

ведь стало сыто невзначай:

собак в нём, кошка, мыш, котлеты

и мясо, и горячий чай.

Пока он спит и что-то снится,

скажу я умно, как всегда:

что нужно каждому учиться,

тогда добудется еда.

Что нужно, ум свой развивая,

пролья в учёбе сто потов,

жить, всё в грядущем просчитая

не на один, — на пять ходов!!!

Однажды возвратясь средь ночи,

Немного будучи я пьян,

Стремился тихо (между прочим)

Скорей улечься на диван.

В тот скорбный день гостила тёща,

Об этом я ещё не знал,

И чтоб раздеться было проще

Я в доме свет и не включал.

Подкрался голый я к дивану,

Под одеяльце занырнул,

И - ужас- оказалось маму

За грудку нежную всхватнул.

Она испугливо вскричала

И я от страха закричал

Тут в комнату жена вбежала

И мне устроила скандал.

Сказал я ей - зачем ты ропщешь?

Такой случился поворот -

Хватал тебя я а не тёщу,

А вышло все наоборот.

А теща грустно помахала

Своей седою головой,

Подумав - зря я заорала,

Да что уж сделать? - день такой.

Весенние ветры привеют тепло и уют,

Воскресные дни принесут нам покой выходных,

И с радостью граждане вновь голоса отдадут,

Чтоб выбрать Его одного среди всех остальных.

Вокруг провокаций пучина и злобы слюна,

Навалом дерьма навалила навальных толпа.

Но в быдленной глупости впредь не застрянет страна —

Она распрямилась с колен и совсем не глупа.

Кто мозгом умён и душевно не болен никак,

Тот знает, где крестик уместно вчеркнуть в бюллетень,

Тот верен России, тот — не отпиндосенный враг,

Тот мощный медведь, а не глупый рогастый олень.

Лишь только один нас сумеет от бед оградить

И рухнувший уровень благ россиянам поднять,

Народ наш отучит ругаться и матерно пить,

И будут враги испугаться на нас воевать.

Мы космос покроем армадами наших ракет,

В пустынях увядших распустим ручьи и сады,

И даже сантехник любой у нас станет поэт,

И честно оплатят нам наших изделий труды.

Коррупции гниль уничтожим железной рукой,

И в этом поможет пока что ещё кандидат —

Владимир Владимирыч Путин — один он такой

В борьбе за людей незаметный, но лучший солдат.

Оранжевой краской в России не смейте гореть!

Цвети триколором великим, родная земля!

Осталось недолго — а далее будет пусть впредь

Владимир Владимирыч вечно стоять у руля.

Глазами я нередко замечаю,

Как часто свежий ветер, прилетя,

Болезни наши быстро излечает

Потоками чистейшего дождя.

Сейчас у нас – опять настали сроки,

Когда для нас желаннее жены

Те чистые и свежие потоки,

Что нашу жизнь от грязи смыть должны.

И потому, пиша стихи, ни дня вам

Покоя не даю, оря и бдя,

Что кто-то злоязычно и гугняво

Мешает сотворению дождя.

За пазухой зловещий носит камень,

И не смотря на то, что жирно сыт,

Распихвая локтястыми руками,

Всех прочих без зазрения теснит.

Но только не поможет ему это:

Уж падают барометры кругом,

И скоро Слово чистое Поэта

Омоет наш великий общий дом.

Вас снова исцелит моё искусство

Среди рутинных дел и серых дней.

И хоть, пиша, мне делается грустно,

По-правде, не пиша, еще грустней.

Учителем жить

к вам в подмётки не лезу я,

Ведь каждый сверчок –

знай свой шесток.

Я лишь главная линия

фронта Поэзии,

В этом — мой долг

и жизни итог.

Но только когда

Стихи в меня падают

Из вышних

Эйдосных далей

порой,

Я вижу,

что Эйдос

нисколько не радует

Любой отрицательный в жизни герой.

Ваша речь если матерна,

мысли похабные –

Сразу болезнь мирозданью несут.

Напитки смертельные,

лозунги стадные –

Вот всех русских бед

неизменная суть.

Отекшие мозгом,

побледневшие лицами

Не смогут

Живого

Слова

постичь.

Мне много не надо –

лишь только трудиться бы

И вам помогать –

вот души моей клич!

Пройдут времена,

мы покоиться будем все,

Но только

надеюсь,

что скромный мой вклад

Поможет России,

тогда вот рассудится,

Что я жил для неё,

чему я буду рад.

Оттеребив природу ото сна,

Несется босоногая девчонка,

И звать её - красавица весна,

Она поёт и расцветает звонко.

Ручьев весенних звонкая капель,

Скворцов на небе быстрое круженье

Заменит нам унылую метель

И злых морозных ветров дуновенье

В полях торчит веснушками земля,

Что вылезла себя из пудры снега.

И стали черно-белыми поля,

И солнце – желтый лук на фоне неба.

Возьму с собой заплечный вещмещок,

Отправлюсь в лес брождать среди природы.

На сердце словно песня - хорошо!

И душу распирает от свободы.

Найду потом подснежник я в лесу,

Сорву его мужицкою рукою

И Настеньке конечно отнесу,

Чтоб тоже она нюхалась весною!

Обливает дождь рекою

Крыши, стены и крылечки.

Мы скукожились с тобою,

Согреваясь возле печки.

Разлетаясь пылью капли,

Намочили всю округу.

Мы немножечко озябли,

Но теплеемся друг другом.

В лужах пузырей воронки

Жабам дарят наслажденье.

Крики их милы и звонки,

Как тосты на день рожденье.

Но с тобою мы не жабы -

Нам не очень дождь полезен.

Мы у печки греем лапы,

Не поя их жабьих песен.

Мы лукавыми глазами

Смотрим -смотрим сквозь оконце

С ожиданием вокзальным

В то, что скоро будет солнце.

Сквозь преград возникших тучи

Проблескнёт лучом горячим.

Расцветут кустами кручи -

В них мы грусть свою и спрячем.

Мы умчимся в даль -дальскую,

И обнимемся как дети.

Я тебя люблю такую -

Лучшую на целом свете...

...А пока бульбонят капли

Разлетаясь по округе.

И грустят в болотах цапли,

Не нося детей друг друге...

Давно закончен бой. В домах и в жирном теле

отрыгиваем сыть — все граждане страны.

Но вечно меж собой всегда чего-то делим,

как будто нечем жить, как будто мы бедны.

Кругом свобода нам, и платят даже денег.

Но зрит в чужой успех унылый индивид,

увидит что-то там — и всё в уме поделит,

при этом больше всех захапать норовит.

И ночью трудно спать, ворочаясь в постели.

А как ему заснуть, когда богат сосед,

да мир на благодать неправильно разделен? —

Внутри тоска и муть, и счастья вовсе нет.

Мы делим всё кругом — страну, богатства, славу,

отвыкнув получать за алчные грехи.

Безжалостным врагом — и это нам по нраву —

друг другу могут стать и вовсе не враги.

А кто не хочет сметь делить, кромсать и хапать, —

тот как бы не герой, а глупый слабый лох.

На лампы делим свет. Флаконно делим запах.

"Моё!" для нас порой – всего на свете бог.

Забыв хороших слов, решаем вечный ребус:

греби, моя рука! А прочие — в пыли!

…Лишь грустно и светло

на землю смотрит небо,

которое

пока

никто не разделил.

По бурелому горных сыпей

Брождал однажды я с ружьем.

В ушах звучали крики выпей

И небо щерилось дождем.

Морщинки речек межкамнёвых

В ботинки лились через край.

Я был один в земле суровой

И понял как бывает рай, -

В нем нет ни капли человека.

Лишь высота и глубина.

И след медведя в насте снега...

И одинокая сосна...

А в глубине горит кострище.

Тепло его, как божий дар!

И искорки по ветру рыщут,

Иская где б зажечь пожар.

Но не пожар, как настоящий,

А лишь пожар любви людской...

...Но тут споткнулся я об ящик

и больно стукнулся рукой...

Зачем вы люди, сором гадя,

Запачкали природы лик?

В болота превратились гати!

Засох на берегах тростник!

Усохли фермы с овощами!

Вокруг отравлено везде!

Поймите! - МЫ виновны сами

Во всей природной пустоте!

Эх, был бы сверху я смотрящим

На мир в котором мы живем, -

Тогда б за этот грязный ящик

Виновных наказал рублем!!!

Как пойду, озряя местность,

то повсюду вижу суть:

нашей жизни равновесность —

где заснуться, где проснуть,

Лезть с горы, катиться в гору,

жечься льдом и мёрзнуть в жар.

Вижу мир я наш, который

с виду в общем и не шар.

Сладководные трясины,

и загнивший перекат,

как другой себе на спину

валит всё — и глупо рад,

Что проходит жизни праздник.

Жадных мыслей — полный лоб,

будто каждому багажник

сверху сделают на гроб.

Будто жёлудь зреет к сроку,

чтобы дуб его скатил

в рот зашедших ненароком

чикотливых чикатил.

Новое время —

новые были.

Не хочет народ

властью быть преданным.

Дорогой Президент,

мы победили,

так дорожите

нашей победою.

Солнце встаёт.

Лучом его зАлитый,

бодрой ногой

иду по планете я.

Товарищ Путин,

Вы МНЕ присягаете,

поэтому знайте —

МНЕ и ответите.

Из злобного пьянства

голову выдрав,

Живу и дышу

краше и краше я.

Владимир Владимирыч,

я Вас выбрал,

а значит я же

буду и спрашивать.

Привыкня не златом,

а сробленным мериться,

смеюсь над теми,

кто с яхтами – виллами.

Уважаемый Путин,

я Вам доверился.

И коль подведёте —

ни в жизнь не помилую.

России желаю

добра и удачи

взрослым и детям —

ни горя, ни боли.

Гарант Конституции,

я Вас назначил,

будет плохо —

я и уволю.

…

Во всём поддержу,

лучше чтоб стало нам,

буду красивить

Россию заМКАДову.

Камни сложу

для Вас пьедесталово.

Лишь не предайте —

сложу баррикадово.

Рыбы заглядывали в окно. Смеясь, отдыхали в скверах.

Горожан ловили и жарили, устраивая тут же пиры.

Пили своё вино. Действовали на нервы.

Раскидывали чешуи и гальки, и липкой вонючей икры.

Увидев детские садики, забрасывали их водою,

стараясь, чтоб летела подальше и чтобы погромче плюх.

Людям становилось адово. Люди не вынесли боя.

Рыб не трогали марши и тысячи сдавшихся рук.

Главную площадь города всю закидали корягами

и старыми пароходами в щебёнку дробили домов.

Рыбы стары и молоды. Город их очень радовал.

Уставши от будни природовой, отдых любили таков.

И нарезвившись весело, нервы поправив надолго,

бросали остатки от отдыха прямо среди людей.

Уезжая, горланили песенки. С собой забирали радуги,

А ещё – посвежее, школовых, самых вкусных детей.

И люди дрожали рыдательно, чистили снова улицы,

опять заводили потомство, отстраивали города.

И снова жили мечтательно. Правда очень сутулисто.

Ведь рыбы имели свойство на пикник возвращаться всегда.

Снова Русь о спасении молит,

плачет взрыдно дождём окоём,

и, как встарь, у Непрядвы на поле

мы стеною могучей встаём.

Мы – крестьяне, и пусть не солдаты,

но десницы и шуйцы сильны:

не дадут погулять супостату

величавых просторов сыны.

Пусть мечом мы совсем не владеем,

но посредством лопатов и вил,

отразим либерастов и геев

от священных отцовских могил.

Сколько можно сдавать свои дали

тем, кто лживые песни трубят?

Каждый раз, как себя забывали,

мы теряли частицу себя.

И забвенье Отчизны историй

приводило, что и не в бою

отдавали своих территорий,

убивали мы душу свою.

Враг иудится в офисных креслах,

дразнит быдлом Великий Народ,

только сам он без нас, если честно

быстро, с голоду пухня, помрёт.

Сами мы нашу землю излечим

от морок заграничного зла.

Так давайте душить эту нечисть,

чтобы Родина стала светла,

Чтоб опять для народов планеты

русский стал воплощением Сил,

чтоб великою нашей победой

веру в светлую жизнь воскресил.

Пусть летит моё вещее слово

в страны, области, в город и дом.

Мы на поле стоим Куликовом

в каждом мозге и сердце своём!

Если клин вышибать не клином,

А другим инструментом разным,

Надорвать можно будет спину,

И горбом обрасти безобразным.

Если рыбу ловить не червями,

А глушить, как злодей, динамитом,

То законность случится с вами -

И в тюрьму отвезут к бандитам.

Если пальцем чинить розетку,

Не одев перчаток резину,

То от тока сожгутся клетки,

Как сгорают пары бензина.

Надо делать всё так, как надо.

А не так, как когда неумеха.

И достойною будет награда

И никто не зайдется от смеха.

Потому призываю, братцы, -

Не лезайте туда, где профаны.

И начнет наша жизнь удаваться,

И на теле не вырастут раны.

Я огорчен до горя приговором.

На ихних лиц срамливый виден смех.

Такие сроки дать бы можно вору,

а не уродкам, плюнувшим на всех.

Позорный суд. Поганкам дал он мало,

которые глумили долго нас,

из мерзости построив пьедестала,

и ртом своим похабно насмеясь.

По гире привязал бы им к ноге я,

отдал бы на конюшню розгой драть –

за то, что эти нелюди и геи

Россию обрекают вымирать.

Но верю я в народный суд грядущий,

который пустит гадин всех на дно –

курящих, наркоманящих и пьющих,

сувающих цыплят себе в гузно.

И верю, что средь русского народа

исчезнет либералистая гнусь,

вернётся в полной мере к нам Свобода,

воспрянет возродившаяся Русь.

Я прекрасно всему научаюсь,

Не стесняясь всё время дерзать.

Лишь одно завсегда огорчает-

Не могу научиться летать.

Я пытался размыслить, как птица,

Я стремился попасть в облака,

Голова начинала кружится,

И крылом обрастала рука.

И я сразу на крыше, прям с краю.

Совершаю последний шажок.

И на грешную землю слетаю,

А хотелось бы в небо, где Бог.

Шишки, ссадины, боль переломов,

Слезы злости и вера в успех,

Мне помогут в попратьи законов

Притяженья. И ринусь я вверх.

Поднимусь над землёю я серой,

Притяженье сгибая в дугу.

Потому что живет во мне вера

Ну а с ней научиться смогу.

Когда в небо гляжу, где искристо, волшебно и странно

звёзды тихо мерцают, то сразу земное — фигня.

Я хотел бы слетать до созвездия альдебарана,

где в лужайке гуляются множество альдеягнят.

И на этой лужайке, устало прилягя на отсып,

я забыть про любые невзгоды во сне там смогу.

Будут тихо щипать звёздный свет надо мной альдеовцы

и касаться руки нежным бархатом ласковых губ.

А проспясь, разбужусь и по яркой молочной дороге

повлекусь я брождать между звёздных невиданных стран,

на прощанье приблизится вежливо сам златорогий

ни к кому до меня не прирученный альдебаран.

После к дому вернусь, только буду я грустью объятый,

видя каменных лиц, слыша злобы и толков кривых,

вспоминать, как доверчиво прыгают альдеягнята

среди тихо мерцающей звёздно-зелёной травы.

Кому-то – лишь сюжет. Десяток слов.

А мне дыханье гирею сдавило.

Представил русских юных близнецов,

копающих самим себе могилу.

Начальству поперечить не посмев,

копают. Каждый коп – назад три века,

а над могилой злобный слышен смех

из европейских недочеловеков.

Как братьям эту подлость пережить,

чтоб веры в человечность не лишиться,

коль выпало им срочную служить

в стране официального фашизма?

Доколе будет мучить эта гнусь,

и унижать страну по-новой нашу?

Забывши, что не кто иной, как Русь

стащила их с насиженной параши.

Отныне, русский, сам себе не лги:

уж коль хотят беду себе накликать,

мы будем им задалбливать мозги

понятиями, КТО из нас великий.

В дерьмо поглубже носом намакав,

отпустим обтекать среди Америк

ублюдков, новый пишущих Mein Kampf,

и их слезам вовек уж не поверим.

За нами – наши деды и отцы,

а кто за тварью той, что нас хоронит?!

Немножко потерпите, близнецы –

и ваш фашизм навек мы тоже сломим.

Радуюсь по-детски чудесами:

вопреки укорам и молве

Президент России с журавлями

плавал по воздушной синеве.

Взвыла белоленточная перхоть,

ненависть прывычно излуча, —

Президент России юных стерхов

в небесах посмелил обучать.

Заграницам пакостным не спится,

зависть им покоя не даёт, —

Президент России русских птицев

отправляет в первый их полёт.

Воют, что погибли тем не менье

несколько птенцов. И что теперь?!

Ведь никто на свете воспаренья

не добился вовсе без потерь.

Да, жесток и труден этот тренинг,

только из времен величья без

Президент России с четверенек

силится поднять нас до небес.

Знаю я, — крылами и делами

мы развеем мерзостную шваль.

Президент России вместе с нами!

(хоть птенцов погибших всё же жаль).

Верю я, — России быть крылатой,

воспарять привольно и светло!

…

Президент не только журавлятов, —

он Россию ставит на крыло.

Мысли, не мешайтесь в голове-ка,

Мне от изумленья горячо:

Нам Минфин запчасти человека

оценил дотошно, что почём.

И познанье это так тревожит,

Что строчу немного невпопад –

наконец узнал я, что дороже –

голова, кишечник или зад.

Я чешу усиленно в затылке,

только получается с трудом

у меня понять, зачем тут вилку

в выплатах забили — ОТ и ДО.

Бьют меня сомнения, как розги,

но копать до сути я привык:

я Поэт. Во мне дороже мОзги.

В депутатах главное — язык.

Я поправлю личные финансы,

если только правильно упасть,

но смущают мелкие нюансы:

стоит взять нам каждую запчасть,

посчитать наглядно и доступно

сколько будет в сумме, и когда

мы себя оценим совокупно,

то выходит просто ерунда.

Вот теперь совсем я удивлённый:

по кускам разбился ты едва —

от шести и выше миллионов,

ну а если насмерть – только два.

Потому прошу мужчин и женщин

избегать высот и скоростей:

человек в России стоит меньше,

чем набор евоных запчастей.

Осень. Снова птицы в стаи

строят клиньями ряды,

дружно к югу улетают,

где вкуснее им еды.

Каждым днём прозрачней воздух,

жёлтость листьев, неба синь,

поутру всплывает поздно

Солнца рыжий апельсин.

Конопачу я квартиру,

сочиняю вам стихов.

…

Да бредёт с сумой по миру

размандаченный Гудков.

А ну-ка размахнись моя рука,

Закинь подальше донку иль комбайн.

Оделся я в одежду рыбака -

И снова рыбий Бог я и хозяин.

И разницы, конечно, никакой,

Что фидер в моих дланях или спининг.

Схвачу червя мозолистой рукой

И насажу на крюк, как если б викинг.

В волнах воды играет поплавок,

Неловко в рябь её собой вонзаясь.

Нырок... потом "буль-буль"... опять нырок -

И вот уже я к рыбе прикасаюсь.

Какая же красавица она!

Глядит, как будто что-то понимает.

Не нравится, что вытащил со дна,

И отомстить укусом мне желает.

Но я держу за жабрами её,

Поэтому никак не извернется.

Потом вынаю изо рта цевьё

И отпускаю - пусть себе несётся

В глубины, где живут её друзья, -

Для рыб свободы запах тоже нужен.

Ведь рыб совсем не убиваю я,

Лишь иногда готовлю их на ужин.

Как люблю в лесу брождать, радостно вдыхая

Свежий воздух полевой. Только нужно впредь

При брожденьи этом знать, что в лесу бывает,

Что не дружит с головой там иной медведь.

Я, грибы иская сам, рад, и это верно.

С них растешь, как крепкий лось. Но тревожно мне,

Что медведей по лесам развелось чрезмерно,

Впрочем, как их развелось и по всей стране.

Раньше в чащах я брождал вовсе без печали,

Но недавно я гляжу, — в свежих новостях

То ль один медведь напал, то ль толпой напали,

Ведь в лесу медведей – жуть, как и во властях.

Он страшнее, чем Кащей, и сильней штангиста,

Не помогут наперёд ноги и рука.

Он напрыгнет из кущей – и обгложет чисто,

Как глодают наш народ цены ЖКХ.

Потерял в лесу уют, тут какие шутки?!

Я ведь вовсе не герой, и с чего б уют,

Коль медведи достают человеков жутко,

(Как и партией порой тоже достают).

Я в охотничий журнал задавал вопросы,

Только видимо ответ там не получить,

Чтобы разницу я знал мишки от едроса.

Чтобы, если он медведь, – смог я отличить.

Наконец сказали мне умные ребята,

Наконец-то я узнал главное теперь:

Отличить легко вполне можно по мандату.

Раз мандат не показал – значит это зверь.

Буду снова я брождать, радостно вдыхая,

Проявя былую прыть меж грибовных стад.

…

Одного мне не понять. Ну не понимаю, –

Как медведя попросить предъявить мандат.

В Ваших мудрых годах — нашей Родины горе и взлёты.

И морщинки от глаз, как от камня на речке круги.

Наступал уже крах, но своей беззаветной работой

Вы спасаете нас, открывая к вершинам шаги.

И пускай по Москве верещат белоленточно гады,

И пускай из Европ Вас шипят и погано клянут.

Вы летите на свет вожаком журавлиного стада,

И за Вами в галоп все, кто Родину любит хоть чуть.

Столько строек кругом, столько новых заводов и пашен,

Вы не верьте врагам, а смелее давите врагов.

Грянет яростный гром и поможет стараниям Вашим

Бросить к Вашим ногам всех отрубленных их языков.

Устремляюсь я вдаль, не жалея себя, не болея,

Со страной на подъём я взмываю, как сокол, легко.

Лишь немного мне жаль, что поздравить я Вас с юбилеем

Не сумею живьём, а лишь только вот этим Стихом!