Стихи

Булат Шалвович Окуджава

- Арбатский дворик - Ах, война, что ж ты сделала, подлая... - Быстро молодость проходит... - Всю ночь кричали петухи... - Дерзость, или Разговор перед боем - Дунайская фантазия - Ехал всадник на коне... - Кричат за лесом электрички... - Лениградская элегия - Мне не хочется писать... - Музыка - На белый бал берез не соберу... - На полотне у Аллы Беляковой... - Надежда, белою рукою... - Не вели, старшина, чтоб была тишина... - Не сольются никогда... - Новое утро - Ночной разговор - Песенка кавалергарда - Песенка о пехоте - Песня о московском муравье - По какой реке твой корабль плывет... - Почему мы исчезаем... - Примета - Сколько сделано руками... - Сто раз закат краснел, рассвет синел... - Хочу воскресить своих предков... - Чаепитие на арбате - Человек - Черный ворон сквозь белое... - Читаю мемуары разных лиц... - Эта женщина! Увижу и немею... - Я вновь повстречался с Надеждой... - Я никогда не витал, не витал... - Я пишу исторический роман

НОЧНОЙ РАЗГОВОР - Мой конь притомился, стоптались мои башмаки. Куда же мне ехать? Скажите мне, будьте добры. - Вдоль Красной реки, моя радость, вдоль Красной реки, До Синей горы, моя радость, до Синей горы.

- А как мне проехать туда? Притомился мой конь. Скажите, пожалуйста, как мне проехать туда? - На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь, Езжай на огонь, моя радость, найдешь без труда.

- А где же тот ясный огонь? Почему не горит? Сто лет подпираю я небо ночное плечом... - Фонарщик был должен зажечь, да, наверное, спит, фонарщик-то спит, моя радость... А я ни при чем.

И снова он едет один, без дороги, во тьму. Куда же он едет, ведь ночь подступила к глазам!.. - Ты что потерял, моя радость? кричу я ему. И он отвечает: - Ах, если б я знал это сам... Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * На белый бал берез не соберу. Холодный хор хвои хранит молчанье. Кукушки крик, как камешек отчаянья, все катится и катится в бору.

И все-таки я жду из тишины (как тот актер, который знает цену чужим словам, что он несет на сцену) каких-то слов, которым нет цены.

Ведь у надежд всегда счастливый цвет, надежный и таинственный немного, особенно когда глядишь с порога, особенно когда надежды нет. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * По какой реке твой корабль плывет до последних дней из последних сил? Когда главный час мою жизнь прервет, вы же спросите: для чего я жил?

Буду я стоять перед тем судом голова в огне, а душа в дыму... Моя родина - мой последний дом, все грехи твои на себя приму.

Средь стерни и роз, среди войн и слез все твои грехи на себе я нес. Может, жизнь моя и была смешна, но кому-нибудь и она нужна. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Почему мы исчезаем, превращаясь в дым и пепел, в глинозем, в солончаки, в дух, что так неосязаем, в прах, что выглядит нелепым,нытики и остряки?

Почему мы исчезаем так внезапно, так жестоко, даже слишком, может быть? Потому что притязаем, докопавшись до истока, миру истину открыть.

Вот она в руках как будто, можно, кажется, потрогать, свет ее слепит глаза... В ту же самую минуту Некто нас берет под локоть и уводит в небеса.

Это так несправедливо, горько и невероятно невозможно осознать: был счастливым, жил красиво, но уже нельзя обратно, чтоб по-умному начать.

Может быть, идущий следом, зная обо всем об этом, изберет надежный путь? Может, новая когорта из людей иного сорта изловчится как-нибудь?

Все чревато повтореньем. Он, объятый вдохновеньем, зорко с облака следит. И грядущим поколеньям, обоженным нетерпеньем, тоже это предстоит. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

АРБАТСКИЙ ДВОРИК ...А годы проходят, как песни. Иначе на мир я гляжу. Во дворике этом мне тесно, и я из него ухожу.

Ни почестей и ни богатства для дальних дорог не прошу, но маленький дворик арбатский с собой уношу, уношу.

В мешке вещевом и заплечном лежит в уголке небольшой, не слывший, как я, безупречным тот двор с человечьей душой.

Сильнее я с ним и добрее. Что нужно еще? Ничего. Я руки озябшие грею о теплые камни его. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

МУЗЫКА Вот ноты звонкие органа то порознь вступают, то вдвоем, и шелковые петельки аркана на горле стягиваются моем. И музыка передо мной танцует гибко, и оживает все до самых мелочей: пылинки виноватая улыбка так красит глубину ее о 1000 чей! Ночной комар, как офицер гусарский, тонок, и женщина какая-то стоит, прижав к груди стихов каких-то томик, и на колени падает старик, и каждый жест велик, как расстоянье, и веточка умершая жива, жива... И стыдно мне за мелкие мои старанья и за непоправимые слова. ...Вот сила музыки. Едва ли поспоришь с ней бездумно и легко, как будто трубы медные зазвали куда-то горячо и далеко... И музыки стремительное тело плывет, кричит неведомо кому: "Куда вы все?! Да разве в этом дело?!" А в чем оно? Зачем оно? К чему?!! ...Вот черт, как ничего еще не надоело! Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Мне не хочется писать Ни стихов, ни прозы, хочется людей спасать, выращивать розы.

Плещется июльский жар, воском оплывает, первый розы красный шар в небо уплывает.

Раскрываются цветы сквозь душные травы из пчелиной суеты для чести и славы.

За окном трещит мороз дикий, оголтелый расцветает сад из роз на бумаге белой.

Пышет жаром злая печь, лопаются плитки, соскользают с гордых плеч лишние накидки.

И впадают невпопад то в смех, а то в слезы то березы аромат, то дыханье розы. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Ах, война, что ж ты сделала, подлая: стали тихими наши дворы, наши мальчики головы подняли, повзрослели они до поры, на пороге едва помаячили и ушли за солдатом солдат... До свидания, мальчики! Мальчики, постарайтесь вернуться назад. Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими, не жалейте ни пуль, ни гранат и себя не щадите вы... И все-таки постарайтесь вернуться назад.

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала: Вместо свадеб - разлуки и дым! Наши девочки платьица белые Раздарили сестренкам своим. Сапоги... Ну куда от них денешься? Да зеленые крылья погон... Вы наплюйте на сплетников, девочки! Мы сведем с ними счеты потом. Пусть болтают, что верить вам не во что, Что идете войной наугад... До свидания, девочки! Девочки, Постарайтесь вернуться назад! Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Надежда, белою рукою сыграй мне что-нибудь такое, чтоб краска схлынула с лица, как будто кони от крыльца.

Сыграй мне что-нибудь такое, чтоб ни печали, ни покоя, ни нот, ни клавиш и ни рук... О том, что я несчастен, врут.

Еще нам плакать и смеяться, но не смиряться, не смиряться. Еще не пройден тот подъем. Еще друг друга мы найдем...

Все эти улицы - как сестры. Твоя игра - их говор пестрый, их каблуков полночный стук... Я жаден до всего вокруг.

Ты так играешь, так играешь, как будто медленно сгораешь. Но что-то есть в твоем огне, еще неведомое мне. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Эта женщина! Увижу и немею. Потому-то, понимаешь, не гляжу. Ни кукушкам, ни ромашкам я не верю и к цыганкам, понимаешь, не хожу.

Напророчат: не люби ее такую, набормочут: до рассвета заживет, наколдуют, нагадают, накукуют... А она на нашей улице живет! Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Кричат за лесом электрички, от лампы - тени по стене, и бабочки, как еретички, горят на медленном огне. Сойди к реке по тропке топкой, и понесет сквозь тишину зари вечерней голос тонкий, ее последнюю струну.

Там отпечатаны коленей остроконечные следы, как будто молятся олени, чтоб не остаться без воды... По берегам, луной залитым, они стоят: глаза - к реке, твердя вечернии молитвы на тарабарском языке. Там птицы каркают и стонут. Синеют к ночи камыши, и ветры с грустною истомой все дуют в дудочку души... Булат Окуджава. Избранное. Стихотворе 1000 ния. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Сто раз закат краснел, рассвет синел, сто раз я клял тебя, песок моздокский, пока ты жег насквозь мою шинель и блиндажа жевал сухие доски.

А я жевал такие сухари! Они хрустели на зубах, хрустели... А мы шинели рваные расстелем и ну жевать. Такие сухари!

Их десять лет сушили, не соврать, да ты еще их выбелил, песочек... А мы, бывало, их в воде размочим и ну жевать, и крошек не собрать.

Сыпь пощедрей, товарищ старшина! (Пируем - и солдаты и начальство...) А пули? Пули были. Били часто. Да что о них рассказывать война. Русская советская поэзия 50-70х годов. Хрестоматия. Составитель И.И.Розанов. Минск, "Вышэйшая школа", 1982.

ЧЕЛОВЕК Дышит воздухом, дышит первой травой, камышом, пока он колышется, всякой песенкой, пока она слышится, теплой женской ладонью над головой. Дышит, дышит - никак не надышится.

Дышит матерью - она у него одна, дышит родиной - она у него единственная, плачет, мучается, смеется, посвистывает, и молчит у окна, и поет дотемна, и влюбленно недолгий свой век перелистывает. Русская советская поэзия 50-70х годов. Хрестоматия. Составитель И.И.Розанов. Минск, "Вышэйшая школа", 1982.

* * * Ф.Искандеру

Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет. Что назначено судьбою - обязательно случится: то ли самое прекрасное в окошко постучится, то ли самое напрасное в объятья упадет.

Так не делайте ж запасов из любви и доброты и про черный день грядущий не копите милосердье: пропадет ни за понюшку ваше горькое усердье, лягут ранние морщины от напрасной суеты.

Жаль, что молодость мелькнула, жаль, что старость коротка. Все теперь как на ладони: лоб в поту, душа в ушибах... Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок только ровная дорога до последнего звонка. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

ПЕСНЯ О МОСКОВСКОМ МУРАВЬЕ Мне нужно на кого-нибудь молиться. Подумайте, простому муравью вдруг захотелось в ноженьки валиться, поверить в очарованность свою!

И муравья тогда покой покинул, все показалось будничным ему, и муравей создал себе богиню по образу и духу своему.

И в день седьмой, в какое-то мгновенье, она возникла из ночных огней без всякого небесного знаменья... Пальтишко было легкое на ней.

Все позабыв - и радости и муки, он двери распахнул в свое жилье и целовал обветренные руки и старенькие туфельки ее.

И тени их качались на пороге. Безмолвный разговор они вели, красивые и мудрые, как боги, и грустные, как жители земли. 1959 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПЕСЕНКА О ПЕХОТЕ Простите пехоте, что так неразумна бывает она: всегда мы уходим, когда над Землею бушует весна. И шагом неверным по лестничке шаткой

спасения нет. Лишь белые вербы, как белые сестры глядят тебе вслед.

Не верьте погоде, когда затяжные дожди она льет. Не верьте пехоте, когда она бравые песни поет. Не верьте, не верьте, когда по садам закричат соловьи: у жизни и смерти еще не окончены счеты свои.

Нас время учило: живи по-походному, дверь отворя.. Товарищ мужчина, а все же заманчива доля твоя: весь век ты в походе, и только одно отрывает от сна: куда ж мы уходим, когда за спиною бушует весна? Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Всю ночь кричали петухи и шеями мотали, как будто новые стихи, закрыв глаза, читали.

И было что-то в крике том от горькой той кручины, 1000

когда, согнувшись, входят в дом постылые мужчины.

И был тот крик далек-далек и падал так же мимо, как гладят, глядя в потолок, чужих и нелюбимых.

Когда ласкать уже невмочь, и отказаться трудно... И потому всю ночь, всю ночь не наступало утро. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

ЛЕНИГРАДСКАЯ ЭЛЕГИЯ Я видел удивительную, красную, огромную луну, подобную предпразничному первому помятому блину, а может быть, ночному комару, что в свой черед легко взлетел в простор с лесныx болот. Она над Ленинградом очень медленно плыла. Так корабли плывут без капитанов медленно... Но что-то бледное мне виделось сквозь медное покрытие

ее высокого чела.

Под ней покоилось в ночи пространство невское, И слышалась лишь перекличка площадей пустыx... И что-то женское мне чудилось сквозь резкое слияние ее бровей густыx.

Как будто гаснущий фонарь,

она качалась в бездне синей, туда-сюда над Петропавловской скользя... Но в том ее огне казались мне мои друзья еще надежней и еще красивей. Я вслушиваюсь: это иx каблуки отчетливо стучат... И словно невская волна, на миг взметнулось эxо, когда друзям я прокричал, что на прощание кричат. Как будто сам себе я прокричал все это. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Не вели, старшина, чтоб была тишина. Старшине не все подчиняется. Эту грустную песню придумала война... Через час штыковой начинается.

Земля моя, жизнь моя, свет мой в окне... На горе врагу улыбнусь я в огне. Я буду улыбаться, черт меня возьми, в самом пекле рукопашной возни.

Пусть хоть жизнь свою укорачивая, я пойду напрямик в пулеметное поколачиванье, в предсмертный крик. А если, на шаг всего опередив, достанет меня пуля какая-нибудь, сложите мои кулаки на груди и улыбку мою положите на грудь. Чтоб видели враги мои и знали бы впредь, как счастлив я за землю мою умереть!

...А пока в атаку не сигналила медь, не мешай, старшина, эту песню допеть. Пусть хоть что судьбой напророчится: хоть славная смерть, хоть геройская смерть умирать все равно, брат, не хочется. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Ехал всадник на коне. Артиллерия орала. Танк стрелял. Душа сгорала. Виселица на гумне... Иллюстрация к войне.

Я, конечно, не помру: ты мне раны перевяжешь, слово ласковое скажешь. Все затянется к утру... Иллюстрация к добру.

Мир замешан на крови. Это наш последний берег. Может, кто и не поверит ниточку не оборви... Иллюстрация к любви. Булат Окуджава. Милости судьбы. Москва: Московский рабочий, 1993.

Я никогда не витал, не витал... Я никогда не витал, не витал в облаках, в которых я не витал, и никогда не видал, не видал Городов, которых я не видал. Я никогда не лепил, не лепил кувшин, который я не лепил, я никогда не любил, не любил женщин, которых я не любил... Так что же я смею?

И что я могу? Неужто лишь то, чего не могу? И неужели я не добегу До дома, к которому я не бегу? И неужели не полюблю Женщин, которых не полюблю? И неужели не разрублю узел, который не разрублю, узел, который не развяжу в слове, которого я не скажу, в песне, которую я не сложу, в деле, которому не послужу, в пуле, которую не заслужу?.. 1962 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

* * * Не сольются никогда зимы долгие и лета: у них разные привычки и совсем несхожий вид. Не случайны на земле две дороги - та и эта, та натруживает ноги, эта душу бередит.

Эта женщина в окне в платье розового цвета

1000 утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез, потому что перед ней две дороги - та и эта, та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез.

Хоть разбейся, хоть умри - не найти верней ответа, и куда бы наши страсти нас с тобой не завели, неизменно впереди две дороги - та и эта, без которых невозможно, как без неба и земли. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

ПЕСЕНКА КАВАЛЕРГАРДА Кавалергарды, век недолог, и потому так сладок он. Поет труба, откинут полог, и где-то слышен сабель звон. Еще рокочет голос струнный, но командир уже в седле... Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Течет шампанское рекою, и взгляд туманится слегка, и все как будто под рукою, и все как будто на века. Но как ни сладок мир подлунный лежит тревога на челе... Не обещайте деве юной любови вечной на земле!

Напрасно мирные забавы продлить пытаетесь, смеясь. Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась... Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле... Не обещайте деве юной любови вечной на земле! Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

Я ПИШУ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

В.Аксенову

В склянке темного стекла из-под импортного пива роза красная цвела гордо и неторопливо. Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь как в туман от пролога к эпилогу.

Были дали голубы, было вымысла в избытке, и из собственной судьбы я выдергивал по нитке. В путь героев снаряжал, наводил о прошлом справки и поручиком в отставке сам себя воображал.

Вымысел - не есть обман. Замысел - еще не точка. Дайте дописать роман до последнего листочка. И пока еще жива роза красная в бутылке, дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке:

каждый пишет, как он слышит. Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит,так и пишет, не стараясь угодить... Так природа захотела. Почему? Не наше дело. Для чего? Не нам судить. 1975 Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

ЧАЕПИТИЕ НА АРБАТЕ Пейте чай, мой друг старинный, забывая бег минут. Желтой свечкой стеаринной я украшу ваш уют.

Не грустите о поленьях, о камине и огне... Плед шотландский на коленях, занавеска на окне.

Самовар, как бас из хора, напевает в вашу честь. Даже чашка из фарфора у меня, представьте, есть.

В жизни выбора не много: кому - день, а кому - ночь. Две дороги от порога: одна - в дом, другая - прочь.

Нынче мы - в дому прогретом, а не в поле фронтовом, не в шинелях,

и об этом лучше как-нибудь потом.

Мы не будем наши раны пересчитывать опять. Просто будем, как ни странно, улыбаться и молчать.

Я для вас, мой друг, смешаю в самый редкостный букет пять различных видов чая по рецептам прежних лет.

Кипятком крутым, бурлящим эту смесь залью для вас, чтоб былое с настоящим не сливалось хоть сейчас.

Настояться дам немножко, осторожно процежу и серебряную ложку рядом с чашкой положу.

Это тоже вдохновенье... Но, склонившись над столом, на какое-то мгновенье все же вспомним о былом:

над безумною рекою пулеметный ливень сек, и холодною щекою смерть касалась наших щек.

В битве выбор прост до боли: или пан, или пропал... А потом, живые, в поле мы устроили привал.

Нет, не то чтоб пировали, а, очухавшись слегка, просто душу согревали кипятком из котелка.

Разве есть напиток краше? Благодарствуй, котелок! Но встревал в блаженство наше чей-то горький монолог:

"Как бы ни были вы святы, как ни праведно житье, вы с ума сошли, солдаты: это - дрянь, а не питье!

Вас забывчивость погубит, равнодушье вас убьет: тот, кто крепкий чай разлюбит, сам предаст и не поймет..."

Вы представьте, друг любезный, как казались нам смешны парадоксы те из бездны фронтового сатаны.

В самом деле, что - крученый чайный лист - трава и сор

1000 пред планетой, обреченной на страданье и разор?

Что - напиток именитый?.. Но, средь крови и разлук, целый мир полузабытый перед нами ожил вдруг.

Был он теплый и прекрасный... Как обида нас ни жгла, та сентенция напрасной, очевидно, не была.

Я клянусь вам, друг мой давний, не случайны с древних лет эти чашки, эти ставни, полумрак и старый плед,

и счастливый час покоя, и заварки колдовство, и завидное такое мирной ночи торжество; разговор, текущий скупо, и как будто даже скука, но... не скука

естество. 1975 Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * *

О.Чухонцеву

Я вновь повстречался с Надеждой

приятная встреча. Она проживает все там же

то я был далече. Все то же на ней из поплина

счастливое платье, все так же горяч ее взор,

устемленный в века... Ты наша сестра,

мы твои непутевые братья, и трудно поверить,

что жизнь коротка.

А разве ты нам обещала

чертоги златые? Мы сами себе их рисуем,

пока молодые, мы сами себе сочиняем

и песни и судьбы, и горе тому, кто одернет

не вовремя нас... Ты наша сестра,

мы твои торопливые судьи, нам выпало счастье,

да скрылось из глаз.

Когда бы любовь и надежду

связать воедино, какая бы (трудно поверить)

возникла картина! Какие бы нас миновали

напрасные муки, и только прекрасные муки

глядели б с чела... Ты наша сестра.

Что ж так долго мы были в разлуке? Нас юность сводила,

да старость свела. 1976 Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

НОВОЕ УТРО Не клонись-ка ты, головушка, от невзгод и от обид, Мама, белая голубушка, утро новое горит.

Все оно смывает начисто, все разглаживает вновь... Отступает одиночество, возвращается любовь.

И сладки, как в полдень пасеки, как из детства голоса, твои руки, твои песенки, твои вечные глаза. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

ДУНАЙСКАЯ ФАНТАЗИЯ

Оле

Как бы мне сейчас хотелось в Вилкове вдруг очутиться! Там - каналы, там - гондолы, гондольеры. Очутиться, позабыться, от печалей отшутиться: ими жизнь моя отравлена без меры.

Там побеленные стены и фундаменты цветные, а по стенам плющ клубится для оправы. И лежат на солнцепеке безопасные, цепные, показные, пожилые волкодавы.

Там у пристани танцуют жок, а может быть, сиртаки: сыновей своих в солдаты провожают. Всё надеются: сгодятся для победы, для атаки, а не хватит - сколько надо, нарожают.

Там опять для нас с тобою дебаркадер домом служит. Мы гуляем вдоль Дуная, рыбу удим. И объятья наши жарки, и над нами ангел кружит и клянется нам, что счастливы мы будем.

Как бы мне сейчас хотелось очутиться в том,

вчерашнем, быть влюбленным и не думать о спасенье, пить вино из черных кружек, хлебом заедать

домашним, чтоб смеялась ты и плакала со всеми.

Как бы мне сейчас хотелось ускользнуть туда,

в начало, к тем ребятам уходящим приобщиться. И с тобою так расстаться у дунайского причала, чтоб была еще надежда воротиться. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * На полотне у Аллы Беляковой, где темный сад немного бестолковый, где из окна, дразня и завораживая, выплескивается пятно 1000 оранжевое, где все имеет первозданный вид и ветви как зеленая оправа, где кто-то бодрствует, а кто-то спит в том домике, изображенном справа,там я бываю запросто в гостях, и надобности нет о новостях выспрашивать дотошно и лукаво. По лесенке скрипучей в сад схожу и выгляжу, быть может, даже хмурым; потом сажусь и за столом сижу под лампою с зеленым абажуром. Я на виду, я чем-то удручен, а может, восхищен, но тем не мене никто, никто не ведает,

о чем я размышляю в данное мгновенье, совсем один в той странной тишине, которою вселенная объята... И что-то есть, наверное, во мне от старого глехо* и от Сократа.

* Крестьянин (груз.) Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Сколько сделано руками удивительных красот! Но рукам пока далече до пронзительных высот, до божественной, и вечной, и нетленной красоты, что соблазном к нам стекает с недоступной высоты. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * *

А. Кушнеру

Хочу воскресить своих предков, хоть что-нибудь в сердце сберечь. Они словно птицы на ветках, и мне непонятна их речь.

Живут в небесах мои бабки и ангелов кормят с руки. На райское пение падки, на доброе слово легки.

Не слышно им плача и грома, и это уже на века. И нет у них отчего дома, а только одни облака.

Они в кринолины одеты. И льется божественный свет от бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

ПРИМЕТА

А. Жигулину

Если ворон в вышине, дело, стало быть, к войне.

Чтобы не было войны, надо ворона убить. Чтобы ворона убить, надо ружья зарядить.

А как станем заряжать, всем захочется стрелять. Ну а как стрельба пойдет, пуля дырочку найдет.

Ей не жалко никого, ей попасть бы хоть в кого, хоть в чужого, хоть в свово.. Во, и боле ничего.

Во, и боле ничего. Во, и боле никого. Кроме ворона того: стрельнуть некому в него. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Черный ворон сквозь белое облако глянет значит, скоро кровавая музыка грянет. В генеральском мундире стоит дирижер, перед ним - под машинку остриженный хор. У него - руки в белых перчатках. Песнопенье, знакомое с давешних пор, возникает из слов непечатных.

Постепенно вступают штыки и мортиры значит, скоро по швам расползутся мундиры, значит, скоро сподобимся есть за двоих, забывать мертвецов и бояться живых, прикрываться истлевшею рванью... Лишь бы только не спутать своих и чужих, то проклятья, то гимны горланя.

Разыгрался на славу оркестр допотопный. Все наелись от пуза музыки окопной. Дирижер дирижера спешит заменить. Те, что в поле вповалку (прошу извинить), с того ворона взоров не сводят, и кого хоронить, и кому хоронить непонятно... А годы уходят.

Все кончается в срок. Лишней крови хватает. Род людской ведь не сахар: авось не растает. Двое живы (покуда их вексель продлен), третий (лишний, наверно) в раю погребен, и земля словно пух под лопатой... А над ними с прадедовых самых времен черный ворон, во всем виноватый. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

ДЕРЗОСТЬ, ИЛИ РАЗГОВОР ПЕРЕД БОЕМ - Господин лейтенант, что это вы хмуры? Аль не по сердцу вам ваше ремесло?

- Господин генерал, вспомнились амуры не скажу, чтобы мне с ними не везло.

- Господин лейтенант, нынче не до шашней: скоро бой предстоит, а вы все про баб!

- Господин генерал, перед рукопашной золотые деньки вспомянуть хотя 689 б.

- Господин лейтенант, не к добру все это! Мы ведь здесь для того, чтобы побеждать...

- Господин генерал, будет нам победа, да придется ли мне с вами пировать?

- На полях, лейтенант, кровию политых, расцветет, лейтенант, славы торжество...

- Господин генерал, слава для убитых, а живому нужней женщина его.

- Черт возьми, лейтенант, да что это с вами! Где же воинский долг, ненависть к врагу?!

- Господин генерал, посудите сами: я и рад бы приврать, да вот не могу...

- Ну гляди, лейтенант, каяться придется! Пускай счеты с тобой трибунал сведет...

- Видно, так, генерал: чужой промахнется, а уж свой в своего всегда попадет. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.

* * * Читаю мемуары разных лиц. Сопоставляю прошлого картины, что удается мне не без труда. Из вороха распавшихся страниц соорудить пытаюсь мир единый, а из тряпья одежки обветшалой блистательный ваш облик, господа. Из полусгнивших кружев паутины вдруг аромат антоновки лежалой, какие-то деревни, города, а в них - разлуки, встречи, именины, родная речь и свадеб поезда; сражения, сомнения, проклятья, и кринолины, и крестьянок платья... Как медуница перед розой алой фигуры ваших женщин, господа... И не хватает мелочи, пожалуй, чтоб слиться с этим миром навсегда. Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. "Московский Рабочий", 1989.