Пловцы

(Место действия - округ Монтгомери, Кентукки, июль 1911 года)

Кентуккских вод прохлада ключевая!

С четверкой сорванцов к речной волне

Спешит малыш, от зноя изнывая,

Здесь лозы льнут к деревьям в тишине,

И у щеки лист лопуха ворсится

Ладошкой Навсикаи. Вновь во мне

Скупой слезинкой детство золотится,

И, высохшие, ожили ручьи

Любви и страха. Вновь былое длится,

И дрозд, качнувший ветку в забытьи,

Насторожил под деревом тюльпанным

Пружину мокасиновой змеи…

Тропа над плесом поросла бурьяном,

С небес течет расплавленный свинец,

И мы шагаем в полусне дурманном -

Билл, Чарли, «ниггер» Лейн (его отец

Был врач), тиликавший на флейте Гарри

И Аллен - я - прославленный пловец.

Сумах поник листвой, как на пожаре,

Заждавшись подаянья облаков,

И мы бредем в полуденном угаре

К воде, чей и в ночи не молкнет зов.

Лейн закричал: «Передохнем немного!»

И тут - глухою дробью - стук подков…

Одиннадцать гнались по краю лога

За тем, кто изнемог и был темней

Щербатых плит у старого порога.

И как спешат подобием теней

Лунатики по скрошенным карнизам,

Когда инстинкт всех навыков верней,

Мы очутились у реки, и низом

Брели, от страха проглотив язык,

По узкой тропке над потоком сизым -

Нам слух глазами стал. И вновь возник

Отряд, но с ним не появился снова

Тот, кто бежал. И я ослеп на миг,

Увидев это воинство христово -

Позором изнуренные тела…

Потом тропа вдоль берега крутого

Пошла ровней и к бухте привела.

Мы на песок присели сиротливо,

Вода рябой прохладою влекла.

Но, словно водоросли в час прилива,

Зашевелились волосы, и весь

Поджался я, услышав, как с обрыва

Слова скатились - горестная весть,

Как будто горсточка земли упала

В могилу: «Этот мертвый ниггер здесь».

Шериф, на явор опершись устало,

Травинку отломил не торопясь

И, ковырнув в зубах, отметил вяло:

«Мы опоздали», - нехотя склонясь

Над мертвецом остывшим, чью сорочку

Кровь запятнала и сухая грязь.

Слепень куснул удавленного в мочку.

Шериф легонько голову носком

Подвинул, поместив ее на кочку.

Друзья бежали под уклон гуськом,

И я был рад их бегству. Вечерело.

Подъехал всадник. Спешившись, рывком

За ноги потянул большое тело.

Набросив петлю на ступни, шериф

К луке веревку привязал умело,

Труп изогнулся, будто был он жив,

Напрягся - словно леска со стремниной

Сражалась, уступая… уступив…

Шериф бранился, но тому причиной

Был не мертвец, а пыль, ее поток

Над кавалькадой, мчавшей по пустынной

Дороге в городок. Я здесь не мог

Остаться дотемна! По теплой пыли,

Босой, я припустил, не чуя ног,

Как жаба, прыгал через рвы, в бессилье

Хватая воздух ртом, а сам глядел,

Как всадники к суду свой груз тащили -

Труп, над которым, точно саван, рдел

Закат, а пыль, клубясь, преображала

В толпу три смутных тела. Я летел,

И с каждым вздохом в грудь вонзались жала.

Потом один стоял, а голова

Безликая на площади лежала…

Столь личная, когда была жива, -

Отныне всем она принадлежала.

Но плакала над нею лишь трава.

Загрузка...