Альфред Эдвард Хаусман Стихи из книги «Шропширский парень»


Альфред Эдвард Хаусман (1859–1936) — один из самых любимых и известных поэтов Великобритании. Его стихи печатались и печатаются в престижных английских антологиях, а его творчество неоднократно становилось темой критических и биографических исследований и сотен статей. Теодор Г. Эхрсам, к примеру, привел немало подобных свидетельств в книге «Библиография Альфреда Эдварда Хаусмана» (1941). В 1945 году Роберт Вустер Сталман издал свою «Аннотированную биографию А. Э. Хаусмана ‘Критические этюды’», в которой собрал практически все, что писали о лирике Хаусмана, и сам написал о его влиянии на поэзию 1920–1945 годов.

Впечатляют и мнения о произведениях Хаусмана других поэтов, его соотечественников. Так, Томас Гарди полагал, что стихотворение «Цела ль моя упряжка» — наиболее драматургически выстроенное стихотворение во всей английской поэзии. Бабетта Дойч, Карл Шапиро, У. Х. Оден отзывались о творчестве Хаусмана с уважением и любовью. К. Д. Льюис сравнивал его с такими гигантами, как Джеральд Мэнли Хопкинс, Уилфрид Оуэн и Т. С. Элиот.

Сборник стихов «Шропширский парень» был написан под впечатлением драматических событий в жизни автора. Темы сборника — умирание и смерть, предопределенность судьбы и борьба с роком. Меланхоличные и в то же время ироничные, традиционные по форме и авангардные по внутренней энергетике, стихи Хаусмана повлияли и на поэзию Редьярда Киплинга, в частности, на его «Казарменные баллады». Поэзия Хаусмана, притом что орнамент стихотворений, их строфика своеобразны и прихотливы, поражает экстраординарной простотой и красотой мелодий. Каждое стихотворение — уже готовая песня.

Альфред Эдвард Хаусман известен в нашей стране. На русский язык его переводили Б. Слуцкий, С. Маршак, другие поэты. О нем писали статьи, исследования. И все же «последний поэт-классик луговой Англии» (как назвал его М. Л. Гаспаров) во многом остается загадкой. Переводы, предлагаемые вниманию читателей, — еще одна попытка разгадать эту загадку.

XIV

Идут беспечно люди,

Как их понять уму:

Стою я у дороги,

Не нужен никому.

Как списанный на берег

Моряк, мне все равно;

Душа мое и сердце

Давно ушли на дно.

Нет пары безрассудству

В просторе голубом,

Что привело б подругу

В мой одинокий дом.

Цветы не исцеляют,

Утрачен верный путь;

Потерянное сердце

Мне разрывает грудь.

Так по чужой дороге

Иду я без гроша:

Лежат в пучине моря

И сердце, и душа.

XXII

Раздался незнакомый звук,

Проходит взвод, гремя.

Один красномундирный вдруг

Не сводит глаз с меня.

Мил человек, тебе со мной

Навряд ли встретиться дано,

И то, что мы зовем судьбой,

Давно предрешено.

Ни общих дум, ни общих дат,

Но в счастье иль в беде

Всего хорошего, солдат,

Желаю я тебе.

XXVI

Мы шли вдоль поля год назад

С любимой, догорал закат,

Вдруг слышим мы через забор

Осины странный разговор.

«О, кто там жаждет новостей?

Сельчанин с девушкой своей?

До свадьбы — несколько недель,

И время их сведет в постель,

Вот только ляжет он с другой,

Она ж — накроется землей».

И верно, точно через год

Другая девушка идет,

И вновь звучит над головой

Осины разговор ночной;

Да только слов я не пойму,

Похоже, все идет к тому,

Чтобы не я — подружка поняла,

Как вскоре сложатся дела,

Знать, мне под клевером лежать,

А ей с другим беднягой спать.

XXVII

«Цела ль моя упряжка

В родимой стороне,

Слышны ли сбруи звоны

Как раньше, как при мне?»

Привет, бряцанье сбруи,

А также конский топ

Слышны; лишь ты под пашней

Лежишь, наморщив лоб.

«Играют ли ребята

В футбол на берегу,

И мяч со всеми вместе

Я погонять смогу?»

Играют классно парни,

Открыть, мечтая, счет,

Да и вратарь, как цербер,

Ворота стережет.

«Нашла ль подружка счастье,

Дружка во всем виня.

Или она устала

Оплакивать меня?»

Увы, она не плачет,

Тебя ведь не спасти.

Она теперь довольна.

Молчи и тихо спи.

«А что мой друг старинный,

И как его житье?

Он отыскал ли ложе

Удобней, чем мое?»

Да, с нами всё в порядке…

Тебе ж не стоит знать,

Где, с кем делю я ложе, —

Спокойней будешь спать.

XXXV

На горе пустынной, летней,

Где ручьев разбег ленив,

Барабана звук заметней,

Как во снах речитатив.

Громко, дискантом и басом,

То земля во все концы

Катит пушечное мясо —

Умирать идут бойцы.

Их товарищей убитых

Кости белые торчат

Всюду на полях забытых;

Не придет никто назад.

И рожки зовут напрасно,

И зачем их тон суров?

Был бы это женский голос,

Вот тогда я встать готов.

XXXVI

Ведет дорога далеко,

Над ней луна в крови;

Меня уводит далеко

Дорога от любви.

Недвижно до конца земли

Стоит теней конвой:

Но ноги по ночной пыли

Путь продолжают свой.

Мир кругл, недаром говорят,

Иди себе вперед,

Всё будет хорошо, назад

Дорога приведет.

Но прежде, чем вздохнуть легко,

Пройди круги свои:

Меня уводит далеко

Дорога от любви.

LI

С разбитым сердцем как-то я

В зал греческий забрел, друзья,

И там, в болезненном пылу

Заметил статую в углу.

Спал истукан немало лет,

Ан глянул пристально в ответ.

Казалось, он хотел сказать:

«Привет, не стоит унывать;

Пусть наша юность позади,

Но есть надежда впереди».

Так он стоял, вперяя взгляд

И утешая невпопад:

«Что, парень, очень тяжело?

Да ведь и мне не повезло.

Я тоже должен тыщи дней

Взирать на чуждых мне людей.

Мне спину сгорбили века,

Ты под столом ходил пока.

Когда ты сбросишь иго лет,

Я так же молча гляну вслед.

Смелей, дружок, недолго ждать:

Будь каменным и сдюжишь кладь».

Вот что он взглядом мне сказал,

И я легко покинул зал;

Одолевать цунами чувств

С тех пор у статуй я учусь.

LXI
Колокольня Хьюли

Шпиль колокольни Хьюли

Слепит, смотреть нельзя;

А близ нее уснули

Соседи и друзья.

Там башня копит опыт

Печали и обид,

Там час за часом пробит,

Да только время спит.

Рядам надгробной толщи

Не нужен передых;

Ведь мертвых в Хьюли больше,

Гораздо, чем живых.

Опять копает землю

Могильщик — знай, итожь;

А за оградой дремлют

Самоубийцы сплошь.

Считает башня Хьюли

Количество могил;

Парней, что здесь уснули,

Я горячо любил.

Друзья лежат глубоко,

Везде, от сих до сих;

Я тоже одиноким

Не буду среди них.

Загрузка...