ОСТАНКИНСКАЯ БАШНЯ


Адмиралтейская игла

Стихам знакома исстари,

А мне близка, а мне мила,

Которая у Выставки.


Вокруг — панельные дома

И реже — знать кирпичная,

А надо всем она одна,

Такая непривычная.


Когда темно, когда светло,

Когда в тумане слепо,

И днем и ночью, как сверло,

Она буравит небо.


Я на девятый влез этаж

И дверь закрыл наружу,

Чтоб вечных не решать задач

И не морочить душу.


Какая, господи, тоска,

Как холодно и страшно,

Что вдруг до чертиков близка

Останкинская башня.


И молча распахну окно,

И млею перед нею,

Как будто ближе — никого

И никого — роднее...


1971



ИГРА СУДЬБЫ


Александр его удалил

В Кишинев, а потом в поместье,

Чем свободою одарил,

Уберег от уколов чести.


Мог в столице к полкам пристать —

И не выстрелил пусть ни разу,

Все равно писать-рисовать

Воспретили бы, как Тарасу.


И какая б стряслась беда

Для России — не думать лучше...

А когда б не пошел туда,

Сам извел бы себя, замучил.


...В Петропавловке жестко спать,

Если каешься без оглядки,

А в Михайловском тишь да гладь,

И с опального взятки гладки.


1988



АНАФЕМСКИЙ СОН


Анафемский сон

И ночью и днем.

Должно быть, резон

Какой-то есть в нем?


Извёл недосып?

Под старость ослаб?

На жизнь нету сил —

Остались на храп?


Сон в полночь и в рань

И средь бела дня.

Похоже, и впрямь

Жалеют меня.


И я потому,

Не плача навзрыд,

Спокойно приму

Всё, что предстоит,


И тихо, во сне,

А не наяву,

По Стиксу в челне

От всех уплыву.


2001



ПРОИСХОЖДЕНИЕ


Аристократы, древние греки,

Храмы и статуи — это не мы.

Мы человеки, полукалеки,

Мы для сумы, а верней — для тюрьмы.


С суши на море, с моря на сушу

Нас не тащил хитроумный Улисс.

Не бороздить нам Эгейскую лужу

И не царить средь всемирных кулис.


Нам безразлично, что вешать на древко...

Вытащив нож, мы бухтим по душам...

Вождь и пророк у нас каторжный Федька

И предводитель наш из каторжан.


2001



ЯБЛОКИ


Бедный дичок загорчил, как досада.

Белый налив до сих пор сахарист...

Яблоки из монастырского сада,

Что же я раньше не рвал вас, не грыз?


Или шатался не больно идейно

По лесостепи, лесам и степи,

И, как назло, попадались отдельно

Либо сады, либо монастыри?


Вот отчего так смущенно и дерзко,

Словно во сне еще — не наяву,

В прежней обители Борисоглебской

Эти ничейные яблоки рву.


...Яблоки из монастырского сада,

Я не найду вам достойной хвалы,

Вы словно гости из рая и ада,

Словно бы средневековья послы.


Вас прививала лихая година,

И, хоть была невпродых тяжела,

Память о ней и горька, и сладима,

И через вас до сегодня жива.


Вот и сегодня в Историю живу

Вновь я уверовал благодаря

Этим бесхозным дичку и наливу

Борисоглебского монастыря.


1986



* * *


Белой ночью против Биржи, над Невою,

Распрощались. Настоял на этом — сам!..

Так чего себя я осенью неволю

И слоняюсь по мостам и по торцам?


День четвертый ветер хлещет по затылку,

Кепки нету, на согреться — тоже нет…

А когда-то нераспитую бутылку

Водрузили на гранитный парапет.


И сегодня у реки такой надменной,

На пространстве величавом и чужом,

Я какой-то неприкаянно бессмертный

Под осенним нескончаемым дождем.


День четвертый от себя спасенья нету,

Остужаю лоб ладонями дождя…

Приезжай сюда! Иначе сам приеду,

Может, вечность скоротаем сообща.


1963



ИЛИАДА


«Бессонница. Гомер...» Я не читал Гомера

Ни в поздней старости, ни в детстве по складам.

Однако объяснил, что эпос — не химера,

Совсем не сказочник, а Осип Мандельштам.


Он список кораблей с собой унес в могилу,

Которую доныне не нашли.

Но лирика его мне заменила

Великое сказание земли.


1999



ИЗ ОКНА


Богомерзкая погода —

Холод, слякоть и тоска —

Вроде горе — перевода

С никакого языка


Мокрый снег похож на дождик.

Крыши на пустынный пляж…

Словно бы слепой художник

Пишет вымерший пейзаж.


А, пожалуй, был бы зрячим,

Всё бы враз переиначил,

Снизошла бы красота,

Улыбнулась бы удача…

Но на нет и нет суда.


10 апреля 1995



ОТЕЦ


1.


Болезненный до ветхости,

Почти полуживой,

Не смерти, а безвестности

Страшился предок мой.


Вдруг перестанет стариться

И от него тогда

Ни звука не останется,

Ни строчки, ни следа…


И потому-то, жалобно,

Вздыхая и кряхтя,

К величию державному

Тянулся, как дитя.


От бытия отставленный,

Родитель неспроста

Царя Петра и Сталина

Чтил больше, чем Христа.


… На кладбище, за городом,

Теперь лежит отец

Покрыт сусальным золотом

На памятнике текст:


Лишь имя да фамилия,

Да цифры, как судьба…

Авось, Господь помилует

Почившего раба.


23 июля 1995


2.


Я гордился своим отцом —

Выше не было идеала! —

И хотел походить во всем,

Но, увы, удавалось мало.


Он красив был, я — некрасив.

Он изящен, а я неловок:

Не хватало для сходства сил,

Обаяния и уловок.


Не с того ли с мальчишечьих пор,

Рифму глубже всадив, чем шило,

Супротив и наперекор

Безнадега меня тащила?


И отец мой не понимал,

Отчего, себя расхлебеня,

Заменил я свой идеал

Жаждою самоистребленья.


28 июля 1995



ТАЛАНТ


Болтовня, болтовня —

С рифмами и без них —

Так и прет из тебя,

Но зато звонок стих.


Ни души, ни нутра,

Истины ни на грош,

Все — игра, все — мура...

Стих, однако, хорош!


Он как следует сбит,

Он лихой и шальной,

И пьянит словно спирт,

Хоть набит болтовней.


Ведь свободный талант —

Больше форма, чем суть...

Смысл — ничто, был бы лад!..

Так что не обессудь.


И не выдохну: «Стоп!»,

Как попрут на меня

Весь твой вздор, весь твой стёб,

Вся твоя болтовня.


1996



БОЛЬ

(Короткая поэма)


1


Был он вчера с микроб,

Нынче уже в зените...

В смертном свело соитье

Лайнер и небоскрёб.


Это начало века

И десяти веков,

Это мечта и Мекка,

Битых силовиков,


И мегатонны боли

Всюду, в любой стране...

Всё это поневоле

Отозвалось во мне.


2


Боль.

Боль.

Сверхболь...

Похоже,

Вырыт войны топор.

Так отчего же, Боже,

Ты допустил террор?


Праведное ли дело —

Ввергнуть в неравный бой

Немолодое тело

И молодую боль?


Гордая диверсантка —

Ей неохота жить,

Но, разъярённой, сладко

Всё вкруг себя крушить.


Пара зарядов мощных —

Замысел чем не прост? —

И полетел, как мост,

Старческий позвоночник...


Болью прошит, похожим

Стал я на решето...

Боже, прости, но все же

Хоть объясни, за что...


3


Как полукровок, отпрыск

Жертв, а еще — громил,

Я не билет, а пропуск

Выпросил в этот мир


На откидное место

В самый последний ряд...

Мир как театр, но с детства

Напоминал мне ад.


С детства душа болела

Ночью и даже днем;

Сердце мое и тело

Вечно смущал погром:


Шла слобода на гетто,

Гетто — на слободу.

Прятать в себе всё это

Было невмоготу.


4


То ли терзая грудь,

То ли спасая душу,

Я изнутри наружу

Рвался — да толку чуть...


И оттого тревога

Зрела весь век во мне...

Но до чего ж убого

Было в моей стране:


В грозном своем злосчастье,

Бредя опять войной,

На две неравных части

Разделена; в одной —


Блок, Пастернак, Есенин;

Бред — во второй и страх...

И для себя в стихах

Я изыскал спасенье.


Жизнь променяв на лиру,

(Жаль,— не на волшебство!..)

Я для сего стал мира

Не от мира сего.


5


Дьяволова работа! —

Хоть и ценою в грош,

А не пошлёшь в болото —

Сам туда с ней уйдешь.


Вся на разрыв аорты

И заодно — души...

Зря ли признался гордо:

Пишущие — бомжи...


Жмурики краше в морге!..

Всё у нас вкось и вкривь.

Роемся на помойке

Ритмов, словес и рифм.


... Жалкую жизнь влачу,

Но в языковой яме

Я не слова ищу —

Скрытую за словами


Тайну, но не секрет...

Мало она витальна,

Всё ж во Вселенной нет

Истины выше Тайны.


6


С фронта открыт и с тыла,

Ветром продут насквозь...

Сумрачный, как горилла,

В рифму писал уныло

И чересчур всерьёз...

Всё ж ты меня любила,

Славно с тобою было

И одиноко врозь.


Время, сжимая в пясти,

В пыль нас могло б стереть,

Но оставалось счастье

Всё ж сообща стареть.


Где ж вы, любовь и радость,

Радостная любовь?..

Хворый, могу стать в тягость,

В тягость мне станет боль.


Зла и неизлечима

(Главное, то, что зла...) —

С близкими разлучила,

С дальними развела.


Мало чего изменишь,

Стал я давно не тот:

Гнет меня сволочь-немощь,

Боль меня мука бьет.


7


Двинет то здесь, то там —

В левый, то в правый бок,

Носится по тылам,

Как партизанский полк.


Хрена ее возьмешь,

Эту не извести:

Вся ее сила-мощь

В неуловимости.


Свой позвоночник-мост

Не возведу опять...

Вскоре откажет мозг

Думать и рифмовать.


Ведать бы наперёд,

Что предстоит-грозит,

Что напоследок ждёт

Невыносимый стыд.


8


Помощи ниоткуда

Ждать и уже не жду,

Всё же унять не худо

Эту мою беду.


С детских годов неловкий,

Реже, чем большинство,

Просьбой о жизни легкой

Я донимал Его.


Впрочем, Душа Живая,

Мало того, что Бог,

Сам бы, чего желаю,

Он догадаться б мог.


...Жизнь стала вроде гроба,

Даже еще тесней.

Сердце частит, хвороба

Прет изо всех костей.


Прежде, чем катафалку

Тронуться в бодрый путь,

Господу контрамарку

Не позабыть вернуть.


2001



В ПРАЧЕЧНОЙ


Бросила жена? Ее

Бросил сам? Сменил жилье?

...Гладили вдвоем белье

С ним в стекляшке.

Он балдел — заметил я —

От шумевшего бабья

И от вороха белья

И от глажки.


А по виду был ходок.

Но совсем не холодок —

То ли страх, то ли упрек

Был во взгляде.

Может, чудилось ему:

Я, старик, его пойму.

Объяснить мне, что к чему,

Будет кстати.


На подобный разговор

Я его бы расколол.

Прежде был и спор и скор

На знакомства:

Две рюмахи или три

Пропустили — говори.

Но теперь скребет внутри

Скорбь изгойства.


Несуразная судьба —

Эмиграция в себя,

Словно начисто тебя

Съела фронда.

Вроде ты живой и весь

И душой и телом здесь,

А сдается, что исчез

С горизонта.


Потому теперь и впредь

Не к чему ломать комедь.

И не стал я пить с ним — ведь

Мы б не спелись.

После полусотни грамм

Он, запуган и упрям,

Выдохнул бы: «Пшел к ерам,

Отщепенец...»


Так что про житье-бытье

Мы молчали, а белье

Расстилали, как бабье,

На гладилке.

Потому и обошлось

Без мужских горючих слез,

Без сочувствий, без угроз,

Без бутылки.


1979



* * *


Будь мужчиной и молчи.

Будь, хоть нелегко.

Горя словом не мельчи,

Хоть и велико.


Ткнись в подушку головой

И молчи, пока

Безнадежная любовь,

Как трава, горька.


Грозных молний не мечи,

Пей невкусный чай.

Будь мужчиной и молчи.

Тютчева читай.


I960



СТИХ СТИХУ


Был у Евтушенко

Стих — не самый лучший,

Но ему оценку

Дал мой личный случай.


На большие сроки

Изгнан из шеренги,

Полюбил я строки

Жени Евтушенко.


Описал он просто,

Прямо, без утайки

Лихость, непокорство,

Стойкость ваньки-встаньки.


Жизнь была не нянька,

А скорей — лишенка,

Но грел душу ванька-

Встанька Евтушенко.


Потому что, грустный

И не выйдя рожей,

С этою игрушкой

Был я чем-то схожий...


1988



БАЛЛАДА О БУТКОВЕ


1


В благодатном веке

Без гроша, тишком,

Частию в телеге,

Частию пешком

В Петербург добрался

Юноша Бутков,

И ему достался

Худший из углов.

Жизнь в углах неладна,

Смрад в углах и страх.

Надобно таланта —

Не пропасть в углах.


2


От солдатской доли

Откупившись в долг,

Стал писать в неволе,

Но велик ли толк?

Вроде достоверный

Сочинит рассказ —

“Нет, не Достоевский!.." —

Слышит всякий раз.


3


Не дурак, не лодырь,

Хоть не в меру пил,

Он и впрямь не Федор

Достоевский был.

У того дорога

Из углов крута:

С плаца до острога,

Дальше — в рекрута...

И хотя в падучей

Сотрясалась плоть,

Но ее получше

Охранял господь.


4


Был Бутков напуган,

Нелюдим и зол.

Как за нитки — кукол,

Прототипы вел.

Дело шло не ходко,

И пришли в свой срок

С водкою чахотка,

Госпиталь и морг.


5


Господи, помилуй,

Ну зачем ты дал

Юноше унылый,

Невеликий дар?

Не деля на части,

Весь бы выдал кус —

Без того несчастья

Наводнили Русь.

Дар — не пайка хлеба,

Не для бедняков...

И не узрел неба

Из угла Бутков.


6


Маленький писатель —

Это что за червь?

Ты таких, создатель,

Наплодил зачем?

Где добыть им славы,

Мир перевернуть,

Если сердцем слабы

И таланту чуть?..


1972



МУЗЫКА


В глуши лесной играют Баха

(Не на рояле — клавесине!),

И старый Бах встает из праха —

И снова в славе, снова в силе.


Звучит средь хвои неземная —

Не знаю — фуга ли, соната,

А наша глухомань лесная

Уверена, что так и надо.


Сквозь ветки до небесной тверди

Воскресшие доходят звуки,

Не это ли и есть бессмертье,

Преодоленье смертной муки,


Преодоленье притяженья

Земли, и времени, и долга?..

И замер я от приближенья

Полёта, волшебства, восторга!


За стенкою играют Баха,

И радости моей нет краю,

И взмокла на спине рубаха,

Как будто это я играю,


Как будто я уже причислен —

От музыки окрепший духом! —

К высоким самым, самым чистым

Надеждам, помыслам и звукам.


Гоняет старость и усталость

Бах, заиграв на клавесине.


Такие чудеса остались

Лишь в решете и лишь в России.


1986



БЕЛЫЕ СЛОНЫ


В жгучий полдень он и с ним она,

Ожидая поезда, пьют пиво,

Но уже их участь решена,

Будто у Эсхила и Шекспира.


«Белые слоны». Хемингуэй

Лучшего не сочинил рассказа.

Юности не вороши своей:

Вся стыдом набита до отказу.


Сильными мы были, а меж тем

Оказались дряблыми, как слизни:

Вылезли, неведомо зачем,

Супротив любви и даже жизни.


… От всего давно удалены,

Вспоминаем длинными ночами

Ту новеллу «Белые слоны»

И какими были сволочами.



ПОЭТЫ


В задоре, а может, в запое,

С похмелья, стрезва — все одно, —

Но только в своем Гуляй-Поле

Обмолвился батька Махно:


«Актеры и девки охочи

Любому, кто сверху, служить...»

А знал атаман, между прочим,

Почем в лихолетии жить.


Едва ль не мальчишкой отведав

И кровь, и этап, и острог,

Он все же причислить поэтов

К актерам и девкам не смог.


Жестоким был Нестор Иваныч,

А все ж понимал, голова:

Поэты не падают навзничь,

Не лают чужие слова.


Не менее, чем Откровенье,

Подай им — и вся недолга,

А там хоть хула, хоть забвенье,

Зато не презренье врага.


1988



ПОЖАР


В ней было столько жара,

Надрыва и размаха,

Что вечно ей мешала

Последняя рубаха.


От края и до края,

От моря и до моря,

От ада и до рая

С кем только можно споря,


Взыскуя вместо Града

Вселенского пожара,

Металась до упада,

Так, что Земля дрожала.


И, как тайга, как джунгли,

Во всем великолепье

Сгорела... Даже угли

Исчезли в сером пепле.



СОБАКА ПОДЛЕЦА


В поселке под Москвою,

Где дачам нет конца,

Заходится от вою

Собака подлеца.


Ей не угомониться,

Не ест она, не спит...

Подлец лежит в больнице,

Кондратием разбит.


Не мелкий бес, а дьявол!

В лихие времена

Кровавый бал он правил,

Как полный сатана...


Все так... А вот, однако,

Не знаю почему,

Несчастная собака

Тоскует по нему.


Какою мерой мерить

Судьбу и суть свою?

И почему не верить

Безгрешному зверью?


И что мы, в общем, значим?

Мне черт-те сколько лет —

Ни дачи, ни удачи,

Собаки даже нет.


А вроде жил не праздно,

Не знал без строчки дня,

И не подлец. А разве

Любили так меня?


...Пес лает до упаду —

Хоть кайся, хоть реви,

Хоть сочини балладу

О странностях любви.


1972



ДЕРЖАВИНСКОЕ


В провинциальном граде Ужице

Я увидал, как слава рушится.


Хоть в сорок первом против вермахта

Держался город этим именем,

Сегодня прошлое отвергнуто,

А имя проклято и сгинуло,


И даже памятника нет,

И не осталось пьедестала,

И государственный секрет,

Где прежде статуя стояла.


Истории перелицовка,

Как всюду, начата с вождя,

Тем более он — полукровка,

Не главной нации дитя...


А сорок лет страной владел!

Запуганные им до робости,

Не замышляли передел

Республики, края и области.


Отвергнутый московской школой,

От гибели на волоске,

Крутой апостол власти голой,

Он тоже строил на песке.


...В гостинице промерзшей в Ужице

Я нынче думаю всю ночь

О низости его и мужестве,

И ужаса не превозмочь.


Ни перед кем не унижался,

Чуть что — вздымался на дыбы!

...Но вечности жерлом пожрался

И общей не ушел судьбы.



СПОР


В спор не надобно кидаться,

Без него поймёшь:

Родина и государство —

Не одно и то ж.


Присягнув гербу и флагу,

Не затянешь гимн

И в атаку, и на плаху

Не пойдёшь с таким.


Родина — любовь и память,

Проза, стих и песнь…

Много мог ещё добавить,

Места нету здесь.


А ещё — овраг и поле,

Роща и река,

А ещё — тоска и воля,

Воля да тоска.


Только больше неохота

Зря словами трясть.

Родина — всегда свобода,

Государство — власть.


1988



РЕПЕРТУАР


В стародавние свинские,

Клятые времена

Причитанья Вертинского

Не пленяли меня.


Не ценил я иронии

(Видно, не понимал),

В примитивной гармонии

Отыскал идеал.


Петр Семенович Лещенко

Щедрой мерой своей

Лил в души моей трещины

Бедных песен елей.


Сам любого несчастнее,

СМЕРШем пущен в расход,

Про торговку пел частную

И кирпичный завод.


Ну, а я, неприкаянный,

Отвергая режим,

В центре, как на окраине,

В главном городе жил.


Вечно сыт неудачами,

Умножая долги,

Истреблял на горячие

Бублики — пятаки.


Но душа моя верила,

Почему — не пойму,

Что отрада ждет в тереме,

А точней — в терему.



* * *


В стране банкротов и воров

Ни жизнь не защитишь, ни кров

И малышню, и молодежь

От лжи и бездны не спасешь.


Страна господ, страна бомжей,

Страна всеслышащих ушей,

Осатанев от мин и бомб,

Не хочет побороть апломб.



ДОЛГОЛЕТИЕ


В этом веке я не помру.

Так ли, этак — упрямо, тупо

Дотащусь, но зато ему

Своего не подсуну трупа.


Двадцать первый — насквозь чужой,

С крематорием чем-то схожий...

Не приемля его душой,

Подарю ему кости с кожей.


От недоли хоть волком вой,

Только все-таки жить охота.

Потому доползти позволь

До две тыщи первого года.


Мне бессмертье не по плечу,

Потому и шепчу с надсадом:

— Пожалей меня — не хочу,

Не могу помирать в двадцатом.


Выдай крови и выдай сил,

Долголетия выдай, донор!..

Все равно я все упустил,

Все равно молодым не помер.


1973



АННЕ АХМАТОВОЙ


Ваши строки невесёлые,

Как российская тщета,

Но отчаянно высокие,

Как молитва и мечта,


Отмывали душу дочиста,

Уводя от суеты

Благородством одиночества

И величием беды.


Потому-то в первой юности,

Только-только их прочёл —

Вслед, не думая об участи,

Заколдованный пошёл.


Век дороги не прокладывал,

Не проглядывалась мгла.

Бога не было. Ахматова

На земле тогда была.


1961



МЭТР


Весь в пятнах и в морщинах

И лысый, как скелет,

Жеребчиком мышиным

Резвился тридцать лет.


И много было шуму

Совсем из ничего,

Хотя, похоже, к шуту

Истлело естество,


Ни чувства и ни чуда! —

Ну, разве что слегка...

Однако, жил покуда,

Игра вовсю влекла.


Но лед его мистерий

Не вдохновлял меня,

И не был в подмастерьях

Я у него ни дня.


2001



* * *


...И загадку жизни моей.

А. Ахматова


Взыскующему — исполать! —

Недолго ведь страху поддаться...

Себя невозможно понять,

Однако не грех — попытаться.


Тогда-то твой смысл или суть —

Чтоб взыск не остался впустую —

Откроются лишь на чуть-чуть —

Не больше, чем долю шестую...


Ты хочешь себя разгадать?

Но круглую эту загадку,

Куда тяжелей раскатать,

Чем, скажем, солдатскую скатку.


Зачем-то запретна она,

Кощеева эта сверхтайна...

Посмотришь — совсем не страшна,

А всё же для многих — летальна.


2000



ДОЖДЬ ОБЫЧНЫЙ


Вновь дождь: у бога неполадки...

Я мок в окопе и в палатке —


Не на войне, а малость позже,

Поскольку дождь тогда был тоже.


И снова он по окнам лупит,

Как будто он кого-то любит,


А вот ему не открывают,

И он чечетку отрывает.


...Он все такой же забияка,

Хотя лет тридцать не без гака


Прошло с окопа и палатки,

А он опять в большом порядке!


Осенний, летний или вешний,

Он все равно какой-то вечный,


А я, хоть лезу вон из кожи,

Здесь только гость или прохожий.


1986



* * *


Вольная поэзия России,

Я тобой держался, сколько мог,

В боксах интенсивной терапии,

Из которой выдворяют в морг.


С маетою сердце не справлялось,

Но попеременно утешал

Тютчева и Лермонтова хаос,

Баратынского холодный жар.


Слава Богу, не ослабла память

Для твоих стихов и для поэм,

Оттого ни слова не добавить —

Я тебе давно обязан всем.


Ты нисколько не литература,

Ты — моя награда и беда:

Темперамент и температура

У тебя зашкалена всегда.


Ты меня наставила толково,

Чтоб не опасался неудач

И с порога отвергал такого,

Кто не холоден и не горяч.


1997



ПЛАТФОРМА 126-го КМ


Времена напористы

Свыше всякой нормы.

...Ожидаю поезда

У лесной платформы.


Времена напористы,

Но отнюдь не скверны...

Ожидаю поезда,

Утишаю нервы.


Было всяких вывертов

Больше, чем донельзя...

Ноги в джинсах вытертых

Вытянул на рельсы.


Были силы вынести

Бед чередованье,

Так что в неподвижности

Есть очарованье.


Дел — вагон с тележкою,

Что ж не беспокоюсь?

Отчего блаженствую,

Ожидая поезд,


И в начале августа

Таю от соблазна

Крикнуть вроде Фауста:

«Стой, ведь ты прекрасно!»?


Шевельнуться боязно —

Поврежу вдруг лесу...

Ожидаю поезда,

Нужен до зарезу.


1987—1988



СЫЗНОВА...


Все острия и бездны,

Бездны и острия

Стали мне нелюбезны,

Постарел для них я.


Мне б не стихи, а песни,

Что-нибудь из старья.

...Но снова тянет в бездны

Или на острия.



БЛОК


Все рейтинги я отверг,

Какой в них и толк, и прок?..

Двадцатый окончен век,

И первый поэт в нем — Блок.


Метели, гибель и мрак

И воля влекла его,

И появлялось так

Гармонии вещество.


Овладевали им

То Сатана, то Бог,

Однако неукротим

Остался несчастный Блок.


Вселенский не поднял ор,

Когда именье сожгли.

И голоден, проклят, хвор,

Не бросил родной земли.


Завистниц был целый полк,

Завистников — два полка...

И все-таки только Блок

Поднялся под облака.


1999



СТЫД


Вырос я едва-едва,

Замаячило

Мне занятие — лафа —

Не бей лежачего.


Целый век себе лежи

Нога на ногу

По велению души,

Вроде пьяного.


Паста вверх не лезет из

Ручки шариковой —

С карандашиком возись,

Звук нашаривай.


И на сердце нет греха —

Сожаления,

И идет себе стиха

Сочинение.


Но сегодня мне впервой

Стало совестно,

И зачем-то сам с собой

Начал ссориться.


Понял, бедный, что лишь груши

Околачиваю

И доверчивые души

Околпачиваю.


1988



* * *


Где малина, там крапива,

Будто изуверство...

Всю мне юность отравило

Двух кустов соседство.


Без крапивы нет малины,

Жить не могут розно,

И одна к другой манила,

Чтоб обжечь нарочно.


Разум был не в силах вынесть

И считал дремотно:

Либо здесь несправедливость,

Либо грех просмотра.


Лишь внезапно, через годы,

Словно в пароксизме,

Понял замысел природы,

Отраженный в жизни.


И малина, и крапива,

И витье их веток

Дух и душу укрепило,

Жаль, что напоследок.


1988



ГЕРОИ


Герои устали.

Поди, не устань,

Когда доконали несчастья и хвори,

Когда низвергает их разная дрянь…


Устали герои.

Уходят герои.

Прославлен, кто умер.

Печален, кто жив:

Уныл, говорлив и к тому ж беспокоен,

Согбен, как верблюд, и беззуб, и плешив —

Вчерашний герой обернулся изгоем.


Попытка гармонии не удалась,

Не соединились концы и начала,

Утратило время шекспирову связь.

Герои ушли, и страна одичала.


2000



* * *


Голова ясна после близости,

Словно небо — после грозы,

Словно крылья и плечи выросли,

Хоть лети, хоть мешки грузи.


Дело спорится просто бешено.

В жилах ходит шальной азарт.

Только снова тоска по женщине

С полдороги вернет назад.


И покуда тоска не кончится,

Полдень — за полночь, вверх и вниз,

От объятий до одиночества,

Точно маятник, ходит жизнь —


В неприкаянности, в ненасыти,

То монашествуя, то греша,

Аж до самой могильной насыпи

Нескончаемо хороша!


1963



МИЛОВАН ДЖИЛАС


Голый остров и «Новый класс».

«Новый класс» — сочиненье Джиласа.

Этой книгой он мир потряс:

В ней догматик из догмы вырвался.


Голый остров — это ГУЛАГ,

А его обустроил Милован,

Он в те годы, свободы враг,

Волонтеров ее не миловал.


Чуждый жалости коммунист,

Он гноил отступников заживо.

Даже Тито его осаживал:

«Слушай, Джило, угомонись».


Встарь садист и гонитель Савл

Превратился в Павла-апостола …

Джилас, «Новый класс» написав,

Не доплыл до Голого острова.


Не тесна была, не темна

Камера с коврами и вазами,

Но тюрьма — все равно тюрьма,

Хоть со всякими прибамбасами.


И ничто не могло унять

Эту гордость-спесь черногорскую,

Потому и сел вдругорядь

За еще одну книгу острую.


И, до смерти жестокосерд,

Он в прошедшем своем не каялся,

И когда встречал своих жертв,

Не снимал берета, не кланялся.


Нет, не требовали прикрас

Эта жизнь обоюдоострая,

Эта повесть про Новый класс,

Эта память о Голом острове.



ЖИЗНЬ


Горькое и долгое прощанье,

С уходящим от тебя тобой,

И тому прощанью нет скончанья

Аж до самой крышки гробовой.


Тут не обретенье, а потеря,

Потому кидаешься в тоску...

Это я прочел не у Монтеня,

Это я в своем нашел мозгу.


Понимаю: мысли всех велики

Супротив такого пустяка.

Только то, что выудишь из книги,

Вряд ли приспособишь для стиха.


Так что ни Христу, ни Заратустре,

Сколько им с горы ни говорить,

Не раскочегарить наши чувства

И печали не угомонить.


Будешь сам нести свой личный ужас,

Будешь сам вгонять в строфу свой вздор.

И как жизнь уходит, обнаружишь,

Как холодным потом льет из пор.


1986



НЕПОДВИЖНОСТЬ


— Господа, седлайте коней!..

Ни коня, ни седла, ни сбруи...

На своей земле околей

И не лезь в соседние бури.


Кони ржут.

Стучат поезда.

От моторов твердь задрожала.

...А в груди моей, господа,

Распласталась грудная жаба.


И не слышу ваших коней,

Стука рельс, самолетного лаю..

На своей земле околей.

Потихоньку околеваю...


1973



ПОСЛЕДНЯЯ НЕЛЮБОВЬ


Условье наших смутных дней...

Баратынский


Господи, до чего ж настырна

И настойчива, и смела:

Обложила с фронта и с тыла,

Возомнила: ее взяла.


Разрешение всех загадок,

Разрушение всех цепей,

Дай прожить дней моих остаток

Без назойливости твоей.


Но, решив, будто всех мне ближе,

Пристаешь в ночные часы.

Хорошо хоть, в упор не вижу

Ни косы твоей, ни красы.


Отвали! Ну чего прилипла?

Поживем хоть немного врозь.

Отвали! — повторяю хрипло,

Голос мой ослабел от просьб.


Ни любви никакой, ни страсти

У меня ни в одном глазу.

Но не вечно мужское счастье —

Скоро сам к тебе приползу.


2001



РАЗГОВОР


Давай поговори со мною,

Но не про то, что на слуху,

Давай про самое такое

Поговорим как на духу!


Поговори со мною, Дашка,

Без выкриков, без долгих слез,

А то тревожно мне и тяжко,

Что мы не говорим всерьез.


Поговори со мной немного

И понемногу приоткрой

Нелегкой жизни подоплеку,

Неопытной и молодой.


Себя готовя в медицину,

А значит, к зренью изнутри,

Поговори про сердцевину,

О шелухе не говори.


Поговори со мною, дочка,

Про темь души — бездонный склад,

В котором каждый — одиночка...

Про что ни с кем не говорят.


1986



ПАРИЖ


Давай полетим в Париж.

Не отвергай идею.

Вдруг сможем, слетаем лишь

Всего на одну неделю.


Мы вместе давным-давно,

И ты все родней и ближе,

Но хочется все равно

Взглянуть на тебя в Париже.


Увидеть Париж сейчас —

Конечно, мечта и бредни,

И все-таки это шанс,

Решительный и последний.


И после, как скрутит боль,

Припомним, как мы в Париже

Неделю жили с тобой,

И вдруг станет боль потише...


Давай полетим, пока

Не отменены полеты,

Действительны паспорта

И трезвы пока пилоты.


Наверно, сообразишь —

Чтоб как-нибудь, так ли, этак,

Увидели мы Париж

Впервые и напоследок.



СУВОРОВ


Два столетия разговоров —

Книги, памятники, кино…

Всё — Суворов! А что — Суворов?

Полководец-то был с Махно…


Оттого, что везло побольше,

Задирал свой длиннющий нос —

Резал в Турции, вешал в Польше,

Пугачёва на казнь повёз.


Войско грабило, что татары,

Хоть порядок был: барабан,

Сзади — рать, впереди — штандарты

И фельдмаршалов шарабан.


Дудки дуют, мол, пули — дуры,

Но зато молодцы штыки!..

И понуро бредут, что куры,

Разнесчастные мужики,


Феофаны, Захары, Карпы,

Кто в обутках, кто босиком,

По Карпатам и дальше в Альпы

За очаковским петухом.


И не ведают, непоседы,

На швейцарском ветру-снегу,

Что придётся за те победы

Отдавать и сжигать Москву.


1964



КАФЕ


Двадцать первого октября

Шестьдесят ненастного года

Я впервые терял тебя

И рыдал на глазах народа.


Мы сидели с тобой в кафе,

Над которым была киношка,

И слеза текла по скуле,

И соленой была картошка.


Двадцать первое октября.

В окна пасмурный лезет полдень.

Безнадега и страх... Не зря

Полдень тот я навек запомнил.


Было много других утрат,

Но их список не больно четок:

Жизнь огромна, почти как склад

При бесхозном бюро находок.


Ни кафе, ни над ним кино

Больше нет на кольце Садовом,

Но со мной они все равно

И тревожат предвестьем новым.



ДВОЕ

(Короткая поэма)


1


Двое еще не стая,

Но понадежней стай...

Я тебя не оставлю,

Ты меня не оставь.


Тьму пережив годин,

Пожив свое с лихвою,

Понял: один плюс один

Меньше куда, чем двое.


В цифре той смыслов столько,

Что захватило дух...

Радостно, гордо, горько

Быть одному из двух.


Двое — сперва как счастье

И как печаль потом:

Сразу ведь, в одночасье,

Не разлучась, вдвоем,


Разом, одновременно —

Вряд ли кому суметь...

И потому измены

Нету страшней, чем смерть.


2


Одиночество — нелегкий дар,

Душу нам опустошает дочиста,

И когда сигнал к отходу дан,

Постигаешь ужас одиночества.


В дальний путь меня благослови,

Ощущу в последнее мгновение

Я могущество твоей любви

Как напутствие и откровение.


Прошепчи надежные слова,

Чтобы смог перебороть отчаянье,

Чтобы просветлела голова

У бездонной пропасти прощания...


3


За жизнь держусь так цепко,

Что оторвать нельзя...

И все ж переоценка

Идет всего и вся:


Безделья и работы

И новой старины,

Безверья и свободы

Народа и страны.


И в том чередованье,

Где свет похож на тень,

Нет разочарованья

В тебе, как в первый день.


4


Скверное нынче время,

Подлы его дела:

Сдохло мировоззренье,

Собственность верх взяла.


Покуда мы, как бараны,

Мотались по площадям

И новой волны прорабы

Рай обещали нам,


Прибрали мало-помалу

Всё, что с возу упало,

А также и самый воз

Ударники капитала

Надолго, притом всерьез.


5


И вот в полярности,

В неимоверности,

В жестокой ярости,

В надменной дерзости


Сверхграндиозная

Идет неистово

Продажа воздуха,

Причем нечистого.


6


Но не так страшна разруха,

Хоть без толку в ней сидим,

А разрыв, раздрай, разлука

Каждого с собой самим.


Страх животный всеми движет,

И в раздоре ножевом,

Чтобы выжить, выжить, выжить,

Как бы вовсе не живем.


7


Я себе невыносим,

Зол и бестолков.

Мучает потеря сил

И обилье слов.


Сам себе не угодил

И, обидой сыт,

В стих и в прозу уходил,

Все равно как — в скит.


Только жизнь куда сложней

Прозы и стиха,

Оттого-то перед ней

Все они — труха...


8


Чтоб, от бесплодного бреда опомнясь,

В бездне, во тьме не плутал, не страдал,

Ты мне дана, как маяк или компас,

Как гирокомпас или радар.


Руль и ветрило, мотор и пружина,

Ветер, и топливо, и подзавод...

Всем сверхнадежно вооружила,

Кем бы я был без твоих забот?


Верен годам, лишь тобой осиянным,

И не вернусь к предыдущим годам.

Понял, что ты мне дана талисманом,

Но не пойму, для чего тебе дан...


9


Сегодня мужчины не доблестны,

Сплошь невыносимы и тягостны

Их споры, разборки и комплексы,

Но женщины самодостаточны.


Покуда химичат политики,

Банкиры и киллеры тешатся

И сыплют проклятия лирики,

Россия на женщинах держится.


Эпоха стоит похоронная,

А станет еще позловещее...

Однако семью или родину

По силам сберечь только женщине.


10


Я холил в изгойстве

Невзгоды свои,

Твоей даже горсти

Не стоя любви.


И все-таки силу

Дарила ты мне.

За это спасибо

Вдвойне и втройне,


За счастье средь горя,

Средь боли утрат...

Хотя за такое

Не благодарят...


11


Двое не стая,

Двое — семья.

Жаль, что сырая

Спрячет земля


Нас — врозь и вскоре —

В чреве своем...

В этом всё горе,

Больше — ни в чем!..


12


Но мы еще вдвоем

По воле волшебства,

Но мы еще живем,

Жаль, только однова...


Нас, Боже Всеблагой,

Еще побереги:

Ведь встречи никакой

Не светит впереди.



ЧИСТОТА


Двустворное окно — два на два —

Светло, огромно и квадратно,

И небо через два стекла

Размыто синькою слегка.


Не на поле Аустерлица —

Под наволочкою из ситца,

Весь день блаженствую, увы,

Не поднимая головы.


Лежу всех тише и всех ниже

И напоследок четко вижу

На подоконнике цветы

И небо редкой чистоты.


2001



ДОМ


Так из дому рвутся...

М. Цветаева.


Для других — неприметный,

В целом свете — один,

На квадратные метры,

Как душа, неделим


И отважней, чем крепость —

Подступиться нельзя:

Не напрасно в нем эпос

С лирикою слился.


Распахнулось пространство

В нем во весь окоем.

...А ведь некогда рвался

Из дому, а не в дом.


В нем сегодня легко мне,

И зачем, почему

Рвался — вряд ли припомню

И навряд ли пойму...


Для меня он превыше

Всех знакомых чудес,

Даже собственной крыши

Выше, весь — до небес...


Если что-нибудь стою,

То виной всему — он,

Дом, что создан тобою

И тобой осенен.



ШЛАК


Для поэтов большое благо,

Что дано им свои грехи

Изгонять наподобье шлака

И немедля вгонять в стихи.


Распрекрасное это дело —

Все ошибки, весь брак, весь бред

Выгонять из души и тела,

Жаль, что лирики в этом нет.


2000



КРИВАЯ


До свиданья! До лучших времен —

Не скажу, ибо лучше не будет,

И поклясться могу, умудрен,

Будут лучшие — нас позабудут.


Жизнь для будущего — ерунда,

И для нынешнего — не сахар.

Потому-то еще никогда

Я не квохтал над ним и не ахал.


Не хитрил, не химичил, себя

Прямо с кожей от благ отрывая,

И меня, все равно как судьба,

Всякий раз вывозила кривая.


2001



ВДОГОНКУ...


До свиданья, друг мой, до свиданья...

В старости мы все впадаем в детство,

И тогда ничтожные страданья

Обращаются в большое бегство.


То, что ты предложишь в Орегоне,

Больше не считается искусством

Даже на таежном перегоне

Между Красноярском и Иркутском.


Было и талантливо и остро —

Стало за ненадобностью слабо:

Отошла эпоха бутафорства,

А за нею — мировая слава.


Кончилось великое везенье,

Дважды не войдешь в одну удачу...

До видзення, брат мой, до видзення,

Все равно тебе вдогонку плачу.


август 1992



ВЗАПЕРТИ


Должно быть, такое леченье

Намного гуманней, чем нож:

Пьешь йод, а потом в заточенье,

Как приговоренный, идешь,


Поскольку застиранной робой

И собственной плотью своей

Ты вроде как микро-Чернобыль,

Угроза здоровью людей.


Сидишь, отключенный от ящика,

От радио и от газет,

И нет для тебя настоящего

И завтрашнего тоже нет.


Но время отнюдь не напрасно

Застыло в больничной тюрьме.

Отсюда иное пространство

Отчетливей видится мне.


Как будто, явив милосердье

За боль и обиду годов,

Идет репетиция смерти,

И к этому действу готов.



ЛЕРМОНТОВ


Дорога вьётся пропылённой лентой,

То вверх ползёт, то лезет под откос.

И засыпает утомлённый Лермонтов,

Как мальчик, не убрав со лба волос.


А солнце жжёт. И, из ущелья вынырнув,

Летит пролётка под колёсный шум,

Под горный шум, под пистолет Мартынова

На молньями играющий Машук.


…Когда с собой приносишь столько мужества,

Такую злобу и такую боль, —

Тебя убьют, и тут-то обнаружится,

Что ты и есть та самая любовь.


Тогда судьба растроганною мачехой

Склоняется к простреленному лбу,

И по ночам поэмы пишут мальчики,

Надеясь на похожую судьбу.


1948



* * *


Достается, наверно, непросто

С болью горькой, острей, чем зубной,

Это высшее в мире геройство

Быть собой и остаться собой.


Устоять средь потока и ветра,

Не рыдать, что скисают друзья,

И не славить, где ругань запретна,

Не ругать там, где славить нельзя.


Потому в обыденщине душной,

Где слиняли и ангел и черт,

Я был счастлив и горд вашей дружбой,

Убежденьями вашими тверд.


И хотелось мне больше покоя,

Больше славы в огромной стране,

Чтобы кто-нибудь тоже такое

Мог потом написать обо мне.


1966



ЧИТАТЕЛЬ СТИХА


Ей-богу, твои ухищренья смешны,

Стыдливая, бедная лира...

Красивым девчонкам стихи не нужны,

И это вполне справедливо.


Для женщин счастливых, для крепких мужчин

Поэзия — мелкая ставка.

Их поприще — жизнь, и, как всякий почин,

Она их берет без остатка.


Как мало веселых и звонких людей!

Поэтому грусть в дешевизне.

Читатель стиха, поскорее редей

Во имя вершителя жизни!


Когда в мирозданьи совсем никого

Жалеть уже станет не надо,

Засяду писать для себя самого,

Не зная ни капли пощады.


1965



ЗАНОВО


Если за семьдесят с чем-нибудь лет

Не одолел расстояния,

Не было, значит, не будет и нет

Смерти, и нет расставания.


Значит, печей и чертей нет в аду —

Зря вы чернуху нам лепите! —

А безмятежно скользят по пруду

Лебеди, лебеди, лебеди...


И потому-то ничуть не страшись

Непоправимого самого:

Непостижимая движется жизнь

Всюду, повсюду и заново.


2001



ИТОГ


"Если такой умный,

Что же такой бедный?!"

Вздохов родит уйму

Этот вопрос вредный.


Вроде бы не бездарный

И работящий вроде,

Но в толчее базарной

Я все равно в разброде.


Снова сужу предвзято

Пугалом став средь пугал,

И от ума палаты

Малый остался угол.


Сдуру с собою ссорясь,

Вдоволь обиды вынес,

Злую старуху совесть

Зря хранил, как невинность.


Мог бы глядеть пошире,

Меньше пыля и споря,

И при любом режиме

Не коченеть в подполье.


27 июня 1995



АНТАБУС


Еще не в твоем кабинете,

Где вечно за дверью толпа,

А прежде на четверть столетья

В шалмане я встретил тебя.


Несчастный, пропахший мочою,

Читал о погибшей любви,

И как полыхали мечтою

Глаза голубые твои.


Казалось, недолго осталось:

Проводим тебя на погост...

Но принял, как постриг, антабус

И сразу стал важен и толст.


О, яростный культ государства,

Изрядно похожий на бред!..

От этого мрака лекарства,

Антабусу равного, нет.


И поздно из этого рая

Рвануть, принимая хулу,

Уйти в «голубые Дунаи»

И брызгать на каждом углу.


И поздно с беспутным задором

Стихом прозвенеть под вино,

И даже, как псу под забором,

Уже помереть не дано.


1972—1999



ПОДРАЖАНИЕ ВИЙОНУ


Жизнь безобразнее стихов,

Грехи прекрасней добродетели,

Низы опаснее верхов,

Несчастней киллеров свидетели.


Всего огромнее — чуть-чуть,

Всего свободнее в империи…

Особый у России путь

И полное в него неверие.


1999



РАБОТА


За эту работу не платят:

Вытье в ней одно и нытье.

Лишь кто окончательно спятит,

Возьмется работать ее.


Не платят за эту работу,

И все ее видят в гробу,

Она никому не в угоду

И к пропасти торит тропу.


Однако работа такая,

Не схожая с добрым трудом,

Сначала тебя упрекая,

Тебе благодарна потом.


Когда ты, смежив свои зенки,

Окончишься как вещество,

Она на правах иждивенки

Живет за тебя самого.


2001



ЗАПАХ ДУХОВ (Давняя история).


Попытка душу разлучить...

Б.Пастернак. Сестра моя жизнь


Запах духов — неприкаянный запах.

Головы кружит влюбленным и слабым.


Что до любви — отлюбил я уже,

Да и духам позабылось названье.

Но, как втяну этот запах ноздрями,

Зябко становится на душе.


Есть у поэтов надежное средство:

Хочется что-нибудь вынуть из сердца,

Не напивайся и не блажи.

Сядь и об этом всерьез напиши.


...Лет девятнадцать мне было когда-то,

Вышибли из института меня.

Но, не печалясь, шагал по Арбату

И рассуждал, никого не кляня:


«Вышибли? Стало быть, стоящий парень,

Перед собою благоговей.

Что институт? Чхал на Англию Байрон

И на Америку — Хемингуэй».


Был я в ту пору заправским поэтом:

Брюки обшарпаны, смяты при этом,

Скусаны пуговицы

С пиджака.

Вспухла от путаницы

Башка.


«Самая главная наша забота, —

Я рассуждал, — это наша свобода.

Будут тебе о другом напевать,

Можешь не слушать и наплевать».


Шел я, вихрастый, худой и губастый.

Встретил тебя и сказал тебе:

— Здравствуй! —

Ты засмеялась.

Бровь подняла.

Мне показалось:

Все поняла.


Мы проваландались самую малость:

Скоро пошли непогожие дни.

Но по парадным не обжимались:

Ты в эти годы жила без родни.


Смелая девушка. Первая женшина!

Первое чудо средь вечных чудес...

Помню, как мне залепила затрещину,

Но, не робея, я снова полез.


Было в ту пору мне девятнадцать,

Было в ту пору тебе — двадцать два.

Надо сдаваться...

Куда же деваться?

Даже не стоило драться сперва.


Нравилась нам поначалу забава.

Нам поначалу хватало запала.

Мы просыпались в первом часу.

Ты в институт торопилась... Духами

Прыскала локоны и за ушами,

И на лету наводила красу.


Кальки сворачивала, а руку

Не успевала всадить в рукав...

Глянем — и бросит опять друг к другу,

Тут уж не прячься и не лукавь!


Но очумелые, как укротители,

(Что человечат, калечат зверей),

Помню, мои озверели родители

И от любви уводили твоей.


Родичи, что ли, твои не потрафили

И о тебе небылицы плели

(Все потому, что свои биографии

Предки мои, как невинность блюли).


Помню, они не на шутку гордились,

Что обошли все капканы с умом:

И в оккупациях не находились,

И не пропали в — тридцать седьмом.


Ну а твои были шиты не лыком!

Вождь их чинами сперва наградил:

Дядька был маршалом, батька комбригом,

Ну а с мамашей — Фадеев крутил...


Впрочем, другие романы затеяв,

Скоро мамашу оставил Фадеев,

Думать Фадеев о ней позабыл,

Но о семье позаботился Сталин;

Маршал немедля был к стенке поставлен,

Батьку с мамашей загнали в Сибирь.


..............................................................

..............................................................


Вся извелась моя бедная мачеха,

Перед отцом исходила тоской:

— Если мерзавка опутает мальчика,

То пропадет он с анкетой такой!


Был я беспечный, безжалостный парень,

В головы им, точно гвозди, вбивал:

— Блок был опален, Есенин опален

И Пастернак-то в чести не бывал. —


Где там! От гнева на стенку полезли...

Что им Есенин, что Пастернак?

И потому к ним на Красную Пресню

Я уже было ходить перестал.


В полдень мы хлеб с маргарином жевали

И за стихи принимались опять.

Их ни в едином не брали журнале,

Но на журналы было плевать.


Хуже — что худо жилось нам без денег

И что ни вечер кидалась ты в плач:

Дескать, я бездарь, отпетый бездельник

И никакой не поэт, а трепач.


Пишешь стихи? Так пиши для печати.

Я понимал: это крик о пощаде.

Скоро от слез твоих вовсе промок,

Только с собою сладить не смог.


Как-то проснулся и понял, что — баста!

Пусто в груди и ни капли любви.

Кончилась. Так же, как в тюбике паста.

Больше не выдавишь — и не дави!


Все хорошо, черт возьми, что не поздно! —

Встал я, собрал всю охапку стихов,

Обнял тебя, и ударил мне в ноздри

Запах прощания, запах духов...


Вся неприкаянность, радость и ярость —

Мне показалось — выдохлись враз.

То, что в тебе от меня оставалось,

Не разбираясь, выскоблил врач.


И вот тогда-то пошла мешанина:

Предками был я немедля прощен

И в добродетельного мещанина

Чуть было не был уже обращен.


С кем ты спала — я лишь знал понаслышке.

Были все это уже не мальчишки —

Парни добротные, лет тридцати...

Ты мне подробности эти прости.


Но, коль писать, так уж полную правду,

А умолчанье — все-таки ложь.

Начал рассказ и, пожалуй, обратно —

Даже захочешь! — не повернешь.


Дети врагов трудового народа,

Бывших шахтеров и кузнецов!

Что вы за племя? Что за порода?

Тянет ли вас на дорогу отцов?


Вы понимаете, время какое?

Вечно чего-нибудь скверного ждешь...

Вот потому-то с бессонной тоскою

Думал о вас наш учитель и вождь.


Думал. И вот что решил напоследок:

Чтоб уберечь вас, не выдать беде —

Спрятать от всех иноземных разведок

На Колыме или в Караганде.


И по веленью учителя нашего

Всяких племянниц, племянников маршала

Взяли и вывезли на Колыму.

(Кроме тебя. Ты сидела в Крыму.)


Кто-то советы давал тебе дошлые:

— Что ты рыдаешь. Мужа возьми.

Все, понимаешь, тут дело в жилплощади.

С мужем им хуже. Больше возни.


Ну, пропиши хоть хромого какого-то...

Им не опасна чужая жена.

Им, понимаешь, жилплощадь нужна.


И вот тогда-то тебя осенило...

Это был козырь в пропащей судьбе.

Прямо с вокзала ты мне позвонила,

И, удивляясь, пошел я к тебе.


Кажется, дождь моросил на Арбате.

Комната плавала в полумгле.

Полулежала ты на кровати,

Полусидел я на шатком столе.


Помню лицо твое с жалкой улыбкой,

Малость увядшей, манящей и липкой...

Только все номером было пустым.

Надо ведь быть дуралеем отпетым,

Чтобы — где некогда царствовал первым,

Царствовать пятым или шестым...


Взяли тебя в декабре, на рассвете.

Двери солдатам открыли соседи.

Ты к их приходу готова была,

Чуть не полгода в платье спала.


А оставалось всего-то полгода,

Пару зачетов, проект — и диплом!..

И расставаться с Москвй неохота,

И уж, конечно, с московским теплом. ...


Я и не ведал! Клянусь небесами.

В день, когда мне о тебе написали,

Я в караулке дремал на боку

Где-то на юге в зенитном полку.


Жестокосердию, что ли, в отместку

Месяца три с половиной назад

Мне под расписку вручили повестку

Спешно явиться в военкомат.


Чуб мне состригли. Форму мне выдали.

В шкуру зеленую запросто влез

И поклянусь, что в прилаженном сидоре

Не уместился маршальский жезл.


После учился под Ленинградом,

Вышел с грехом пополам лейтенантом.

Ротный не выдал, бог сохранил

И не закинул на Сахалин.


Пьянствовал. Резался в карты безбожно,

Как первосортное офицерье...

А на востоке армянский сапожник

Взял ненадежное сердце твое.


Все получилось счастливо! Лишь в книжке,

Да не во всякой! — случается так.

Парень сперва удостоен был «вышки»,

Но заменили на «четвертак».


А просидел чуть побольше «червонца».

Умер наш Сталин, зашло наше солнце.

Коллегиальности благодаря

Пораскрывали тогда лагеря.


И за спиной твоего армянина

Жизнь твоя стала — сплошная малина,

И наплевать на медвежью глушь...

Шил он изящную обувь. А обувь

В этой глуши разыщи-ка, попробуй!

Вот и срывали правильный куш.


...Дальше рассказывать долго и нудно.

В общем, и вы, как подобные все,

Перекантованы были из тундры

Прямо на Боровское шоссе.


...Хвалишь теперь все, что свыше услышишь,

Слова тебе поперек не скажи.

Без рассуждений и без излишеств

Перекореживаешь этажи.


Мне говоришь, что живу я оплошно

И ничего не сумею уже.

Дескать, в душе я бездушный сапожник,

А твой супруг — тот художник в душе.


Я снисхожу к твоим жалобным фразам,

Не пререкаюсь, не спорю с тобой:

Старым, изрядно затянутым фарсом

Мне представляется наша любовь.


...Есть у поэтов надежное средство:

Не напивайся и не блажи.

Хочется что-нибудь вынуть из сердца —

Сядь и об этом всерьез напиши.


Думал от холода душу избавить,

Думал работать без дураков,

Думал отмыть безнадежную память

От неприкаянных странных духов


И написал...


30—31 марта 1958.



ЧИСТЫЙ ЛИСТ


Запросто, спроста,

С самого начала,

С чистого листа,

Будто прожил мало,


Заново начну

Исповедь и сразу

Прошлое смахну,

Как княжну с баркаса.


Повторенье — сплошь

Прописи и басни,

А они, как ложь,

Для души опасны.


Лучше уж в бреду,

Позабыв о плане,

Сходу поведу

Самораспинанье.


Ужас — не успеть —

Больше не колышет...

Все, что нужно, смерть

За меня допишет.


1999—2001



ЗАЧЕМ


Зачем луна тревожит меня

И не дает уснуть?

А ночь зачем прекраснее дня,

Хотя с нее толку чуть?..


Зачем такое в ней колдовство,

Что сумрак света милей?

Зачем, когда не слышат его,

Безумствует соловей?


Зачем вода, и земля, и высь

Спасают одних себя?

Зачем единый утрачен смысл

И каждый себе судья?


Не оттого ли который век

Беспомощно одинок

И Бога отторгнувший человек

И человека — Бог?



ТОЛСТОВСКАЯ ДРОБЬ


Знаменатель — самомнение,

А числитель — содержание.

Станешь единицы менее,

Ширя самообожание.


Быдло жаждет небожителя,

А точнее — подражателя,

Позабывши о числителе,

Тащится от знаменателя.


Но отменные читатели,

Страстотерпцы и мыслители,

Презирают знаменатели

И приветствуют числители.


Ибо жизнь отнюдь не плоская

И столетием проверено,

Что, покуда дробь толстовская

Действует, не все потеряно.



ЗООПАРК


Зоопарк. Второе ноября.

Знойким утром, вовсе не в запарке.

Зря, а может, все-таки не зря,

Как нам жить, решали в зоопарке.


Мне удача, если я с тобой,

А тебе желаннеее разлука.

Для меня ты — счастье и любовь.

Для тебя я — хаос и разруха.


И за все, за тридцать восемь лет,

Неизменно с осени до лета,

Был тобою вволю обогрет,

Мною ты была не обогрета.


Почему я жил не по уму,

Мог, казалось, много быть умнее...

Скоро дезертирую, помру,

Ничего другого не умею.


И ты вспомнишь, ветер-маловер

Растолкал деревья, как качели,

Звери ждали посреди вольер,

Будто навсегда окоченели...


2001



ОБЕЩАНИЕ


Зря ты в тревоге и в горести,

Словно бы вся не со мной...

Помни, достанет мне совести

Не отправляться зимой.


Почва на той территории

Даже кайлу тяжела,

А не могу в крематории:

Там как на юге жара.


Помни, в тебе столько смелости,

Сколько во всех вместе нет,

И без какой-нибудь мелочи

Веришь ты мне тридцать лет.


Я обещал тебе некогда,

Что не оставлю одну.

Деться от этого некуда,

Сделаю, не обману.


1988



ИГРА


И снова кто кого!

О, Господи, как тошно!

Сегодня тот побит, а этот знаменит

И на короткий срок победою, как должно,

Он рейтинг сохранит и нервы укрепит.


Везде идет она — по правилам, без правил —

Постыдная игра, рассудку вопреки…

Как будто новый век от жизни нас избавил,

И больше нет людей, и всюду игроки.



ЗАБВЕНИЕ


И ты и я обижены судьбой

И, значит, квиты...

Давным-давно я позабыт тобой,

Ты мной забыта.


Когда теперь гляжу за толщу лет,

Которых сорок,

Мой взор как будто в пелену одет,

Совсем не зорок.


Там все вдали под гнетом темноты,

Там все уныло,

Хотя тебя любил и вроде ты

Меня любила.


Друг с другом не связало нас узлом

Пришла разлука...

И вот на улице не узнаем

Уже друг друга.


Да как же так? Зачем и почему?

Что с нами сталось?

А ничего... Есть этому всему

Названье — старость.


А в старости — все годы позади

И эти — сорок,

И не поверить, что свербил в груди

Любви осколок.


Так напрочь зарастает всякий след

Обиды ранней,

Что никаких таких в помине нет

Воспоминаний.


1986



ДЕРЕВЬЯ


...дерево пою...

О.Мандельштам


Из даров Господних

Прочно и давно

Сердцу соприродно

Дерево одно.


В листьях или в хвое —

Хоть пилил-строгал —

Обожал живое,

А не матерьял.


Может быть, и звери

Хороши, но всё ж

Нету им доверья,

Ибо с ними схож.


Но зато деревья

В центре и в глуши,

Дарят удивленье

И восторг души.


Ни сосны, ни клена

Тайны не постиг,

Потому влюбленно

И гляжу на них.


2001



АРИТМИЯ


Изволнуешься, мамма миа!

Ливнем с лысины лупит пот,

Маляриею аритмия,

Закусив удила, трясет.


Припустила в охотку, ходко,

Так, что слева вовсю горит...

Заполошная идиотка,

Где посеяла прежний ритм?


Махи как умудрилась вымахать?

Что за дикое баловство?

С чистой рыси почти на иноходь

Перекинулась для чего?


Продолжаешь пороть горячку,

В страх кидаешь меня и в дрожь,

За проскачкой даешь проскачку

И не знаешь, куда несешь...


Перепуганы все родные,

И сочувствуют нам друзья.

Ты одумайся, аритмия,

Ты их выслушай. Так нельзя.


Опасаются: мне не выехать…

Но не зря ли тебя кляну,

Потому как любая иноходь

Веселей, чем ни тпру ни ну.


1988



* * *


Изящно, легко и галантно!

Ну что же — и дальше пиши.

Отмерено вдоволь таланта,

Недодано только души.


И полного нет разворота,

И самая малость тепла.

Ну что ж — это не для народа,

Тут важно, чтоб горстка прочла.


А все же хватает таланта

И всем ты, ей-богу, хорош.

Да только пуанты, пуанты,

Пуанты заместо подошв.


Но тем, кто читает усердно

И учит тебя наизусть,

Твои мельтешенья по сердцу

И мил микромир получувств,


Где нету свинцового неба

И вихря и черной воды,

Где нет всероссийского гнева,

Предвестия общей беды.


1964 или 1965



МАРОСЕЙКА


К счастью, наверно, а не на беду,

В прошлое нету лазейки...

Через полвека с довеском иду

Вечером по Маросейке.


И не припомню, со мной — не со мной

Все сверхпрошедшее было...

А Маросейка военной зимой

Выглядела уныло.


Хоть убирали на улице снег,

Еле тащились трамваи,

Утром и вечером чуть не у всех

Пуговицы обрывая.


Тощий, в обноски отцовы одет —

Нищего быта гримаса, —

Был я подростком пятнадцати лет,

Словом, ни рыба, ни мясо...


И пронеслись за какой-нибудь миг

Эти с лихвою полвека!..

И Маросейкой спасаюсь от них,

Тяжко дыша, как от бега.


Мало чего мне уже по плечу,

Но перед самым погостом

Что-то шепчу и чего-то мычу,

Как ошалелый подросток.



ИСТОРИЯ


Казалось: вот-вот

Добьет англичан —

И родина спасена!

Но именно тот,

Кто всех обличал,

Решил: пусть умрет она.


С вершины судьбы

На самое дно

Свела ее колея...

Сердиты попы,

И черным-черно

Предательство короля.


Глотают позор

Бабье с мужичьем,

Кружится вороний карк,

Пылает костер,

И горит живьем

Счастливая Жанна д’Арк.


...Зачем История?

Для чего

Все пытки, измены, стыд

И все крематории?..

Для того,

Чтоб не был никто забыт.



МОЛЬБА


Как обрыдла эта рожа

В перекошенной мольбе

Боже, Боже, до чего же

Опостылел я себе!..


Всё печальней год от года

Эта самая мольба,

Эта зряшная охота

Отвязаться от себя.


Жажду вырваться из тела

Наподобие души.

Одолевши все пределы.

Все запреты — рубежи.


И свести при этом жажду

Все начала и концы,

То, что сделали пока что

Гении да мертвецы.


1999



РУЛЕТКА

(поэма)


Не дает ответа.

Н. Гоголь


Мы не врачи.

А. Герцен


1


Крутится, вертится

Шарик-стервец.

Кто ему вверится,

Тот не жилец.


Красное, черное,

Нечет и чет...

И обреченного

Бездна влечет..


2


Шарик, шарик, шарикоподшипник,

Ненасытный изверг и садист,

Наплодил трагических ошибок,

Свинств, бесчинств, убийств, самоубийств.


Без тебя здесь подлости в избытке,

Так что сгинь или рассыпься в пыль,

Но освободи от новой пытки,

От попытки сделать сказкой быль.


И ежу понятно, что покуда

Нет усердья, не случится чуда.

Не с того ли сикось-накось, вкось

Жизнь пошла — налево и направо...

И манят рулетка и халява,

И опять надежда на Авось.


3


Нечет, чет и возрастает счет...

Родина на отыгрыш идет,

В долг берет под божеский процент,

Под процент, похожий на презент,

За который Николай II

Отдал ее Первой мировой.


4


Оказавшись в начале Азии,

А Европы — в самом хвосте,

Ты не знала однообразия

И в порядке, и в красоте.


Первенства и величья жаждала,

И для этих твоих затей

Ты достоинство всех и каждого

Растворила в славе своей.


Но не цели во имя радужной

И не ради твоих похвал

Сам себя, добровольный каторжник,

Я к тебе навек приковал.


И привязанность эта странная,

Но такая, как ты сама,

Стала вечной душевной раною

И загадкою для ума.


Непутевая и неверная,

Черной полночью, как звезда,

Ты мне светишь — одна заветная,

А все прочие — никогда...


5


Рабство — верная основа

В прошлом, нынче, да и впредь:

Гнать насильника чужого,

А от своего — терпеть...


В горькой крепостной работе,

В поте, через не могу,

Возводилась на болоте,

На песке и на снегу.


Жизнь без жизни, быт без быта...

Потому сквозь нищету

Вызрела в тебе обида,

Обращенная в мечту.


И, когда на бунт решилась —

Зря, а может, и не зря... —

От без удержу лишилась

Разом Бога и царя.


И настала тут свобода —

Прямо оторви да брось!.. —

И ни выхода, ни входа

В том остроге мук и слез.

И тянулась бы невзгода,

Не вмешайся вдруг Авось...


Но, подобно малолетку,

Не смекнувши, что к чему,

Ты махнула на рулетку,

Пятилетку и тюрьму.


6


Нечет или чет,

Цифра или цвет...

Но который год

Выигрыша нет.


Все, что взяли в долг,

Обращаем в прах...

Все короче срок,

Все надежней крах.


7


Вся нараспашку, вся напролом,

Вечный дурдом и сплошные поддатья,

Самопожертвованья, объятья

С камнем за пазухой и топором.


Мысли тщета и души широта;

К чину почтенье, презренье к богатству;

Зависть к удаче; в несчастиях — братство:

Если беда — отворяй ворота.


Невмоготу быть с тобою в ладу:

Ты не для жизни — для ностальгии,

Но столько лирики, столько стихии

Больше нигде на земле на найду.


И потому мне, как песня без слов,

Поле пустое с разбитой дорогой,

Серое небо и мостик убогий

Через протоку меж редких кустов.


...Прочь улетели мои журавли,

Были они чересчур легкокрылы.

И обступили родные могилы:

Други и недруги рядом легли.


Вольному — воля, холопу — судьба...

И оттого не расстался с тобою,

Что ничего ровным счетом не стою

Сам по себе, если нету тебя.


8


Богу — Богово, Лиру — лирово...

Но какой Шекспир, черт побрал,

Срежиссировал, срепетировал

И форсировал твой провал?!


Не глядеть бы на то позорище —

Сникла воля и дух ослаб...

Но по-прежнему, но ведь все еще

Есть размах в тебе и масштаб!


Устояла бы в схватке с ровнею,

Но за горло тебя взяло

Низкопробное, уголовное

Твое чадо, твое хамло.


9


Малиновый Пиджак

Стащил с себя бушлат.

Когда грозил вышак,

Он был бушлату рад.


Сейчас у Пиджака

Все схвачено — будь спок! —

Свой банк, своя ЧК,

И сам он царь и бог.


10


Крутится, вертится шарик,

Будто по минному полю...

Ждем, что ему помешает

Чья-нибудь сильная воля


И отведет все напасти

Палкой и голосом зычным,

Словно все дело в начальстве,

А не в достоинстве личном.


11


Отчаянье, голод и холод —

Каких еще надо дрожжей?

Села не осталось, а город

Обстали заставы бомжей.


Не видно конца безобразью,

Испуг переходит в недуг,

И старославянскою вязью

Украшен тевтонский паук.


Какая нам выпадет клетка,

Укажут уже не в Кремле,

И не президент, а рулетка

Рулит, примостясь на руле.


12


Как в такой круговерти помочь тебе, если

Я не врач, а всего лишь боль?

И от боли все чувства бесследно исчезли,

Только горечь во мне и любовь...


Чем тебе помогу, если плоть я от плоти,

Отпрыск долгой твоей тоски?..

На песке, на снегу да еще на болоте

Возводил все свои стихи...


И смогу ли помочь, если дряхлый, ледащий,

И дела мои не в дугу:

Не сегодня, так завтра сыграю в ящик...

Чем же я тебе помогу?..


И неужто, от ужаса и сумасбродства

Обменяв Авось на зеро,

Ты оставишь себя и свое первородство,

Да и душу свою в казино?..


13


Отчего, господа сограждане,

Снова страшно и тяжело?

А ведь все, что желалось каждому,

Состоялось, произошло!


Но тот шанс, что дала история,

Прозевали и в этот раз:

Либо хапали, либо спорили,

И Авось нас уже не спас.


Но не каялись, не закаялись

И нацелились не туда...

Надвигается апокалипсис.

Ставки сделаны, господа...



СТИХ


Кто его родня? Гитара? Лира?

Песнопение или молитва?

Или он изгой, проклятье мира,

И с ним рядом петля и поллитра?


Выскажусь, предтечам не переча.

Он — дитя не лиры, не гитары,

Не молитвы. Он лишь точка встречи

С тем, что никогда не прилетало.


2001



НЕЗАДАЧА


Кто не мастер — несчастен

И удачи лишен.

К жизни он непричастен,

От нее отрешен.


Неспокойно, негордо

Ходит он по земле,

Потому что при ком-то,

А не сам по себе.


А уж бед и напастей

Нипочем не избыть,

Как возжаждет немастер

Вдруг за мастера слыть...


Не от той ли причины

Полпланеты встрясло?!

А ведь все получил бы,

Возлюбя ремесло,—


Трезвость веры и мысли,

Повседневную высь.

И бессмертье при жизни,

И посмертную жизнь.


Только жаждет он снова

Не добра, а вранья,

И рыдает в нем злоба,

Как мотор без ремня.


1968



ВЯЗАЛЬЩИЦА


Кто она — черту известно.

Взор из-под челки сердит.

Вечно напротив подъезда

С вечной работой сидит.


Выйду — посмотрит подробно,

Строчку заполнит крючком,

И отчего-то под ребра

Вновь саданет холодком.


Бред?

Несусветная дикость?

Полный в мозгу кавардак?..

Что ж мне мерещится Диккенс —

«Повесть о двух городах»?


(В Сент-Антуанском предместье

Тоже плела приговор,

Тоже вязала из шерсти

Сводки на сотню голов.


Злобной волчицей рычала —

Сгинула, точно овца...

Кто подстрекает начало,

Плачет еще до конца...)


Так что с вязаньем помедли,

Яростный взгляд опусти

И погребальные петли

Ради себя распусти.


Вяжет...

А жизнь по привычке

Ладит нехитрый уют.

Мимо бегут электрички,

Дети и птицы поют.


И о районе не скажешь,

Будто похож на Париж...

Что ж ты все вяжешь и вяжешь,

Что исподлобья глядишь?


1968



ЖИВОПИСЬ


Лето в городе Гороховце,

Белое и рыже-золотое,

Все в полдневной солнечной пыльце,

Все помолодевшее от зноя.


Крохотный и древний городок

Возле Клязьмы прикорнул укромно,

И ему, наверно, невдомек,

Что отныне лето в нем огромно.


Как охота мне в Гороховец!

...Ошалев от зелени и света,

На холсте он уместился весь,

И в нем лето и все время — лето!


Никаких ни осеней, ни зим —

Лето — в ржави крыш и колоколен!

...Разве ж этак мы изобразим,

Нарифмуем или наглаголем?


Разве нам дана такая власть?

Разве найдено такое слово,

Чтобы краской на бумагу класть

И тебе — пожалуйста! — готовы


Крыши, колокольни, деревца

Рыже-бело-золотого цвета,

И из города Гороховца

Никогда не исчезает лето.


1983



ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА


Люблю железную дорогу

Всей памятью и всей душой —

И ту, что далеко-далёко,

И ту, что тут, при окружной.


Мне запах мил угля и дыма

И гари ветровой глоток,

Они никак непобедимы,

Хоть перешли давно на ток.


Подросток, говорят, несносный

Дерзил и убежать грозил,

Но товарняк четырехосный

Его от немцев вывозил.


И я остался благодарным

Всем рельсам, всем вокзалам сплошь.

И ежели теперь с товарным

По чистоте купейный схож


И все, кто ездит, воем плачут,

И разрывает поезда,—

Железную дорогу, значит,

За прошлое люблю тогда.


1988



В МАКЕДОНИИ


Македонская держава —

Красота да благодать:

Бездна слева, круча справа,

Если путь на юг держать.


Ни разъезда, ни объезда —

На страну один маршрут,

Так что круча или бездна

Заблудиться не дадут.


Эту римскую дорогу

Проложили до Христа...

Вот и выбору не много:

Пропасть или красота.



ПРИСУХА


Маловато чего достиг,

Мучась присухой в келии,

Вместо глазури — покрыл свой стих

Траурной пастой гелевой.


И ни жива, да и ни мертва,

Скрадывая все мелочи,

Вдруг почернела моя строфа,

Точно квадрат Малевича,


Вся закосневши, вся затвердев... —

Ну-ка с такою выбеги

За волнолом или за предел

В водовороты лирики!..


11 декабря 2001



ПРЕЖНЕЕ СЛОВО


Медленно, но упрямо

Время словарь казнит.

Прежнее слово — «дама»,

Что у тебя за вид?


Вроде бы не сегодня

Вышло ты на покой

И ни на что не годно,

Даже в роман плохой.


«Дамы и кавалеры!» —

Сказано не про нас.

Фразе такой нет веры,

Жизнь все же — не танцкласс.


Странно звучало б: «Дамы,

Дамы и господа!»

Тут от любви и драмы

Не отыскать следа.


Все это отзвучало,

Сникло в живой стране,

И никакой печали

Нету по старине.


Даму достала старость,

И недалек закат.

Вот она и осталась

Только в колоде карт.


1986



ТОСКА


Мой товарищ ходит по Парижу,

Ручкается с Эльзой Триоле...

Я, несчастный, музыки не слышу,

Словно все притихло на земле.


Никоторой трели, ни обрывка,

Ни ползвука, просто ни черта...

Словно все примолкло и обрыдло

И на череп вздета глухота.


Жизнь как печь, которая не тянет,

Хоть дрова кидаешь без конца.

Темнотою завалило память,

А из будущего — ни словца,


Никакого отзыва, ни свиста...

Даже жилка смолкла у виска,

И одна тоска самоубийства,

Самая российская тоска.


1965



РЖАВАЯ ТАЧКА


Мой шальной фантастический предок —

Вовсе не образец-идеал —

Был шкодлив, предприимчив и едок,

Но не денег, а славы желал.


Принимался за сотни диковин,

Изучал двадцать два языка,

А под старость был к тачке прикован,

Все равно, что несчастный зэка.


Ради самой негромкой огласки —

Пусть соседи от зависти мрут! —

На мизерном садовом участке

Вырыл то ли бассейн, то ли пруд.


Это рвенье во имя успеха

Доставало, давало под вздох,

Било, как орудийное эхо,

И отец, в самом деле, оглох.


Постоянная скачка за славой

В предприятье, неважно каком,

Обозначилась тачкою ржавой,

Что застряла в кустах за окном.


Но ведь скачка достойней, чем спячка,

В ней хотя бы азарт и размах...

И, как памятник, старая тачка

Пусть ржавеет в садовых кустах.


2000



ИНТЕРНЕТ


Мощно, борзо и даже сверхборзо

Разбежался процесс и пошел,

Но на пользу, а может, без пользы —

Разобраться нельзя из-за шор.


Стал угрозой для стихотворений

Да и прозу вгоняет в испуг

Беспредельный компьютерный гений,

Парадоксов уверенный друг.


Оттого и вчера и сегодня,

Завтра и послезавтра, и впредь,

Где угодно и сколько угодно

Каждый может себя лицезреть


В телевизоре и в интернете…

И однако, куда ни смотри,

Точно также, как в прежнем столетьи,

Не увидишь себя изнутри.


1998



ЖЕНЩИНЫ


Мужчины себя потеряли,

Но в женщинах крепче заряд:

Невестами и матерями

За нас, как деревни, стоят.


Мужчины себя уронили,

На то была бездна причин,

А женщины — те и доныне

Рожают и нежат мужчин.


Давно вся надежда и вера

На них — нешироких в кости,

До лучшего времени века

Надеются нас донести.


И носят, рожают и нянчат,

Как корни, из тьмы гонят ввысь,

И снова по-бабьему плачут,

Что помыслы их не сбылись.


1967



ГИТАРА


Музыки не было, а была

Вместо неё — гитара,

Песнею за душу нас брала,

За сердце нас хватала.


И шансонье был немолодым,

Хоть молодым — дорога,

Но изо всех только он один

Лириком был от бога.


Пели одни под шейк и брейк-данс

И под оркестр другие,

А вот с гитары на нас лилась

Чистая ностальгия.


Был этот голос словно судьба,

Словно бы откровенье,

Нас он жалел и жалел себя,

А заодно и время.


Пел свое, времени вопреки,

И от его гитары

Все мы, усталые старики,

Все же еще не стары.


1987



НЕБО


На главной площади в Бердянске

Мотор задохся и заглох.

Я скинул сапоги, портянки

Снял, накрутил поверх сапог.


Шофёр изматерил машину,

Рыдал над чёртовой «искрой»,

А я забрался под махину

И, развалясь, дымил махрой.


Неподалёку выло море,

Запаренное добела.

А мне какое было горе?

Я загорал, а служба — шла.


Год пятьдесят был первый, август.

И оказалось по нутру,

Скорее в радость, а не в тягость

Курить под кузовом махру.


Похожие на иностранок,

Шли с пляжа дочери Москвы,

Но не впивался, как ни странно,

Глазами, полными тоски.


Солдат фурштадтский, в перерыве

Я стал нечаянно велик,

И вся обыденность впервые

Запнулась, будто грузовик.


Мир распахнулся, будто милость,

От синей выси до земли…

И всё вокруг остановилось,

Лишь море билось невдали.


ЗИС спал, как на шляху — телега,

А я под ним в полдневный жар,

Босой, посередине века,

С цигаркою в зубах лежал.


Лежал, как будто сам — столица

И истина со мною — вся.

И небеса Аустерлица

Мне виделись из-под ЗИСа́.


1966



14 ФЕВРАЛЯ


На два года с половиной

Раньше, чем наш лоботряс,

В день святого Валентина

Валентина родилась.


И в гордячку молодую

Девятнадцати годов,

Трепеща и негодуя,

Он влюбиться был готов.


Но твердила Валентина:

— Ты не тот, совсем не тот, —

И другого властелина

Ожидает и найдет.


Видно, что-то понимала

И на должности росла,

И — не много и не мало! —

Вышла замуж за посла.


...Что ж сегодня с нею сталось?

Годы бурные неслись

И не обогнула старость

Ни послов и ни послиц.


И уже не авантажна,

Как в былые времена...

Впрочем, вряд ли это важно,

Важно, что была она,


Что удача ей светила

И что, словно на заказ,

В день святого Валентина

Валентина родилась.


2001



* * *


На канале шлепнули царя —

Действо, супротивное природе.

Раньше убивали втихаря,

А теперь при всем честном народе...


Сани — набок... Кровью снег набух...

Пристяжная билась, как в припадке...

И кончался августейший внук

На канале имени прабабки.


Этот март державу доконал.

И хотя народоволке бедной

И платок сигнальный, и канал

Через месяц обернулся петлей,


Но уже гоморра и содом

Бунтом и испугом задышали

В Петербурге и на всем земном

Сплюснутом от перегрузок шаре.


И потом, чем дальше, тем верней,

Всё и вся спуская за бесценок,

Президентов стали, как царей,

Истреблять в «паккардах» и у стенок.



ВОЗНИЦА


На козлах развалился сатана,

Ему тысячелетье что минута,

Была бы только скорость задана —

И никакого дела до маршрута,


И все равно что завтра, что вчера

(Недаром преуспел он в стольких кознях...),

И все равно что пропасть, что гора, —

Покрасоваться только бы на козлах!


Пока большой и добрый, как медведь,

Его хозяин спит без передыха,

Ему просторно одному сидеть,

И хлещет, хлещет он по одрам дико.


Обманщик, обирала, шарлатан,

Едва ли понимает, жалкий дьявол,

Куда наш разнесчастный шарабан

Он, радуясь и пакостя, направил...



ОСТРОВ


На необитаемом острове

Живу и дышу, как могу,

И воспоминания пестрые

Давно не теснятся в мозгу.


И междоусобным баталиям

Сюда нипочем не достать —

На острове необитаемом

И тишь, и блаженная гладь.


Все нужное и все ненужное —

Дабы не случилось чего —

Зарыто. Забыто минувшее,

Грядущее отключено.


Забрался я в жадные заросли,

Где розы шипов лишены,

Где выданы жалкие радости

Беспамятства и тишины.



ВОЕННЫЙ ОРКЕСТР


Л. Лазареву


На площади на Маяковской

Гремят барабаны и медь.

С охотою не стариковской

В толпу затесался глядеть.


Во всю батальонную силу

Играет оркестр духовой,

Как вырыли немцу могилу

В суровых полях под Москвой.


И холодом бьет по подошвам

Знакомая звонкая дрожь,

И помню, что все это в прошлом,

В сверхпрошлом, а все-таки, все ж...


И с мукою давней и тайной

И полупонятной тоской

Слежу, как, свернув с Триумфальной,

Идет батальон по Тверской.


Пошли косяком годовщины,

А жизни остался — лоскут...

И вроде совсем без причины

Последние слезы текут.


1986



ПОГОДИНКА


На тихой улице Погодинке

Во имя мира и добра

Собачий лай трясет питомники

С полуночи аж до утра.


По тихой медицинской улице

Осенней полночью бреду

И слышу — узники и узницы

Опять почуяли беду.


Их лай то явственней, то глуше,

И вот уж — черт его дери! —

Не разбираешь: он снаружи,

А может, и во мне, внутри.


И постигая боль собачью,

Я словно сам в стальном лесу

Истошно лаю, горько плачу

И клетку истово грызу.


Не сыщешь доводов для сердца,

Ему неведомо досель,

Что нечего глядеть на средства,

Когда так благородна цель.


Но как безвыходно и сиро

Вдруг станет, отвлечешься чуть,

И все несовершенство мира

Обстанет — и не продыхнуть.


1961



НАВОДНЕНЬЕ


Дмитрию Сухареву.


Наводненье в Днепропетровске!

По проулкам и по дворам

Табуретки плывут и доски,

Подгребают лодки к дверям.


Это у Запорожья воду

Перекрыли, но все равно

Добывает себе свободу,

Как Петлюра или Махно.


Точно новая продразверстка,

План коварного ГОЭЛРО —

И плывет из Днепропетровска

Недограбленное добро.


...Будет всё — и террор, и голод,

Оккупация... А потом

Все страдания вспомнит город

И останется за бугром.


...Что мне отрочество и детство,

Еле брезжущие вдали?!

Мне в том городе нету места,

Да и немцы мой дом сожгли.


Но в бессоннице вижу воду,

Затопившую полкрыльца,

И гребущего на работу

Молодого еще отца.



СИГАРЕТА


Надежная вещь сигарета!

Сдави-ка покрепче в зубах,

Зажги — и не выдашь секрета,

Что дело и вправду табак.


Попыхивает светло-синий

Дымок её — символ добра,

И кажется: смирный и сильный,

Спокойно дымишь, как гора.


Какие огромные горы!

И море у самой горы!..

Какие кругом разговоры!

А ты втихомолку кури,


Молчи, что изъедены нервы,

О том никому невдомек,

Поскольку достойно и мерно

Восходит веселый дымок.


Хватает позора и горя,

А все-таки не обличай:

Покуривай, как крематорий,

И все это в дым обращай.


Пускай докатился до ручки

И весь лихолетьем пропах,

Но это не видно снаружи —

Торчит сигарета в зубах.


Я сам за нее укрываюсь

И что-то таю и темню,

Справляю последнюю радость,

Одну за другою дымлю.


1969



КОРНИ


Надо бы жить попроворней,

Строгость меня извела:

Взял — разменялся на корни,

И ни листвы, ни ствола.


Зряшно, подземно и слепо,

Все свое пряча внутри,

Маюсь без краюшка неба

И без полоски зари.


Жизнь ты моя нутряная,

Что же ведешь в никуда,

Роешь, меня зарывая?

Корень — он вроде крота.


Может, и мог бы покорно

Деревцем чахлым цвести,

Да разменялся на корни —

И ни ствола, ни листвы.


Что это — страх или подвиг?

Точный расчет или бред?

...А на земле и не помнят:

Помер такой или нет.


1974



КОМАНДИРОВКА НА СЕВЕР


Наконец-то поеду на Север.

Не с руки было и недосуг —

Маловато бывал там доселе,

Все сворачивал больше на юг.


А теперь, как чужую победу,

В руки суточные получу

И до самой до тундры доеду,

А точнее сказать, долечу.


«Север — клевер» — избитую рифму

В книгу Красную надо внести,

Чтоб об этих широтах надрывно

Никакой ерунды не плести.


Тем, кто бросил на Севере якорь

Не от радости и неспроста,

Не по нраву ни клевер, ни ягель,

Мерзлота, да и вся красота.


Ну, а я подобру-поздорову

Еду в край, где другому — беда,

Да и денег дают на дорогу

В два конца, а не только туда.


1986



НОСТАЛЬГИЯ


Нас такие

Ковали деспоты!..

Ностальгию хлебали с детства мы

И не скепсису,

Не иронии,

А доверились

Жажде родины.


Боль по родине,

По отечеству

Не пародии

Человечности!..

Поразила

Нас скорбь нелепая

По России, которой не было…


1 июля 1964



ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ


Начинался черный день — смешно:

Было мне тринадцать без недели,

Сочинял я «Думу про Махно»

И считал, что нахожусь при деле.


Но отец, меня не ставя в грош,

О моих дерзаниях проведав,

Приказал: «Переведи чертеж» —

И насильно сунул мне рейсфедер.


Только что в седьмой я переполз,

До оскомины, до горьких слез

Ненавидя всякое ученье.

И опять — пожалуйста! — черченье.


Потому-то поднял дикий ор:

«Не хочу! Не буду! Лучше — розги...»

И вдруг дворник крикнул на весь двор,

Чтоб на окна клеили полоски.


Засмеялся я отцу в глаза,

В серые, уже не озорные:

И еще тянулось полчаса,

Прежде чем запели позывные.


...Взявши кружку, ложку, вещмешок,

Молча мой отец из дому вышел.

И никто мне помешать не мог.

И чертежник из меня не вышел.


1986



СМЕЛЯКОВ


Не был я на твоем новоселье,

И мне чудится: сгорблен и зол,

Ты не в землю, а вовсе на север

По четвертому разу ушел.


Возвращенья и новые сроки

И своя, и чужая вина —

Все, чего не прочтешь в некрологе,

Было явлено в жизни сполна.


За бессмертие плата — не плата:

Светлы строки, хоть годы темны...

Потому уклоняться не надо

От сумы и еще от тюрьмы.


Но минувшее непоправимо.

Не вернешься с поэмою ты

То ль из плена, а может, с Нарыма

Или более ближней Инты.


...Отстрадал и отмаялся — баста!

Возвышаешься в красном гробу.

Словно не было хамства и пьянства

И похабства твоих интервью,


И юродство в расчет не берется,

И все протори — наперечет...

И не тратил свое первородство

На довольно убогий почет.


До предела — до Новодевички

Наконец-то растрата дошла,

Где торчат, как над лагерем вышки,

Маршала, маршала, маршала.


...В полверсте от литфондовской дачки

Ты нашел бы надежнее кров,

Отошел бы от белой горячки

И из памяти черной соскреб,


Как ровняли овчарки этапы,

Доходяг торопя, теребя,

Как рыдали проклятые бабы

И, любя, предавали тебя...


И совсем не как родственник нищий,

Не приближенный вдруг приживал,

А собратом на тихом кладбище

С Пастернаком бы рядом лежал.


1972



* * *


Не было аналоя,

Ни к чему аналой,

Воля или неволя —

Ничтожны перед тобой.


Так что в любую пору,

Кляня до потери сил

Всякую власть без разбору,

Тебя лишь боготворил.


Жизнь шла не то чтобы криво,

А все-таки нелегко,

Но все равно к разрыву

Никогда не влекло.


Хоть с годами гораздо

Зорче стал и трезвей,

Но присягаю рабству

Любви — свободе моей.



РИФМА


Не владею белым стихом

Для себя, для своей работы.

Белый стих пополам с грехом

Истребляю на переводы.


Белый стих меня не берет

Ни в балладах, ни даже в песнях,

Не познал я его высот,

Не гулял в его тайных безднах.


Помню, в молодости с тоской,

Ошалелый и оробелый,

Я глядел, как наставник мой

Километры гнал пены белой.


Этих тысяч двенадцать строк,

А быть может, еще поболе,

Я без рифмы жевать не мог,

Как жевать не могу без соли.


...Рифма, ты ерунда, пустяк,

Ты из малостей — микромалость,

Но стиха без тебя никак,

Хоть зубри, не запоминалось.


Рифма, ты и соблазн, и сглаз,

Ты соблазном и сглазом сразу

Отравляешь лирикой нас,

И несем ее, как заразу.


Рифма, нет на тебе креста,

Ты придумана сатаною,

Но и жизнь без тебя пуста,

Хоть намучаешься с тобою.


1986



ВОРОН


Не грози мне смертным приговором,

Я хоть хворый, но еще живой,

Не кружи, нетерпеливый ворон,

Над моей бедовой головой.


У тебя зрачки чернее дегтя,

Твой окрас трагически красив,

Но скажи, чего достигнешь, когти

Синие свои в меня вонзив?


2001



ТАЙНА


Не дорого ценю свои секреты,

И в этом прав.

Из шкафа вышвырнуть могу скелеты

И самый шкаф.

Они скучны и чересчур детальны,

Легко их выдам другу и врагу,

Бери, кому не лень, и только тайну

Поберегу.


Не Бог весь кто, я все же с нею кто-то...

А без нее —

Собранье сплетен либо анекдотов,

И лишь — нытье...


А так хотя б задел кого-то краем

Во благо — вряд ли, все же не во зло,

Не замечаем, но не познаваем,

Как НЛО.


2001



ОБЛАКО


Не имея облика —

Только габарит,

Над страною облако

Странное парит.


Им по небу родины

С розою ветров

Мало еще пройдено

Сёл и городов.


Над Россией облако,

Прежних порезвей,

Не боится окрика

Никаких властей.


Прет куда понравится

Вдоль озер и рощ,

Соблюдая равенство.

Льет на землю дождь.


Не урежет порции.

Всем — один заказ,

Чем уж чем, а стронцием

Не обделит нас.


Будет вволю, в досыти

Воя и тоски...

Дай все это, Господи,

Встретить по-людски.


1986



ПРОЛОГ


Не итогом, а только прологом

Оказались и жизнь и судьба.

Убежавшим с уроков пророком

До сих пор ощущаю себя.


Правда, напрочь изношено тело,

А другого, — увы! — не дано,

Но беспечности нету предела

И доверчивости — заодно.


Что томило меня, то осталось

Полстолетья с довеском спустя...

Перед миром — я рухлядь и старец,

Перед словом — все то же дитя.


2001



ЖЕНЩИНА


Не нитка за иглой —

За ниткою игла

Ползет — не оторвет себя от нитки.

Идет на лад иной

Старинная игра,

И нет больней трагедии и пытки.


Отчаян женский долг,

Печален женский страх,

Зато любовь, как прежде, бескорыстна...

И пусть не на восток

И вовсе не в санях,

Но все равно летишь, как декабристка.


Не хочешь слов и слез,

Поскольку с этажа

Не бросилась во двор, не отравилась.

Без петли, без колес

Раздавлена душа,

И снова правит бал несправедливость.



ПЕРВЫЙ ПСАЛОМ


Не пошел на совет нечестивых,

Все равно не обрел благодать…

Сердце стронулось и зачастило,

Неотложку пришлось вызывать.


Заколодило в левом предсердье

И полночи, извечный изгой,

Между жизнью мотался и смертью,

Не постигнув ни той, ни другой.



ЭПОХА


Не различу, прекрасна ли, убога,

Не разберу, слаба или сильна,

Да только это не моя эпоха

И это вовсе не моя страна.


Та и другая будто неживая,

Куда живей кладбищенский покой,

С того и оставаться не желаю

В другой эпохе и в стране другой...



Л. К. ЧУКОВСКОЙ


Недоговорили, недоспорили,

Хоть с хрущевских говорили пор,

А на Вашей новой территории

Не могу продолжить с Вами спор.


Длинные неистовые диспуты

Вовсе не о поиске пути

И немыслимой российской истины,

Днем с огнем которой не найти;


Долгие дискуссии по проводу

Не о долге и не о правах,

Не о счетах к Берии—Андропову,

Больше — о поэтах и стихах.


Всякий раз опять, сначала, сызнова,

Под подслушек заунывный свист,

Утверждали наше разномыслие,

Что надежней было всех единств.


Недоговорили, недоспорили...

И теперь, в недолгий перерыв,

Я на прежней маюсь территории,

Недоспорив, недоговорив.



26 АПРЕЛЯ


Незадолго до пасхи,

Перед самой страстной,

Безо всякой опаски

Мы ругали застой.


Мудрецы и невежды

Ликовали спроста

Воскрешенью надежды,

А отнюдь не Христа.


Нам казалось: работа

Скоро нашу страну

Вынесет из болота

Прямо на быстрину!


...А уже мирный атом,

Не дождавшись утра,

Шел с доставкою на дом

Вдоль притока Днепра.


...От беды в отдаленьи,

Не смиряя восторг,

Мы забыли о лени,

Матери катастроф.


Лень, щадя наше тело,

Нежное, словно воск,

Разнесла до предела

Вместо мускулов — мозг.


Лень превысила меру,

Прервала с жизнью связь

И в последнюю эру

Перекинула нас.


...Хоть немногого стою,

Промолчать не рискну:

Как же дальше — к застою

Или прямо к Христу?


Но в киот и лампаду

Верить я не могу,

Хоть готов на лопату,

На кайло и соху.


Только жаль, много муки

От зари дотемна

Примут слабые руки,

Убоявшись ума.


И тогда не до выгод,

Привилегий и льгот...

Но покуда есть выход,

Что не в норы ведет,


Есть проход сквозь опасность

И спасенье в аду,

Я надеюсь на гласность,

На нее на одну.


1986



ГЛУХОТА

(короткая поэма)


1


Немота немоте — не чета,

Не чета — глухоте глухота...

И порой говорящий глух,

И немой иногда не нем,

Потому что не слух, а дух

Выше слов и даже поэм.


2


Похоронив сестру,

Ты как сироту

Принял меня, вынянчил...

Так что я, как стих,

Азбуку глухих

Рано выучил.


В пляске пальцев-рук

Чудился мне звук,

И звучала мимика

Трудных скул и губ

Музыкою труб,

Как позднее — лирика...


Обращая в жест

Голос, речь и текст,

Я с тоской надрывною

Думал их спасти —

Удержать в горсти

Ритмом или рифмою.


3


Дядька и друг, и нянька,

Образец и пример,

Ты, как индюк-всезнайка,

Не шалел от химер.


Жизнь не мерил аршином

Пятилеток, вождей

И, приставлен к машинам,

Вещи знал поважней.


Не зверея — трезвея

От хлопот и невзгод,

Словно землетрясенье,

Слышал времени ход.


Озарял добротою

И оттого был прав.

Я расстался с тобою —

Тем себя обобрав.


4


Считая, что провинция

К стиху глухим-глуха,

Я рвался не в правительство,

А в царствие стиха.


Как сопляка — в соитие,

Гнала меня мечта,

Но вышло не событие,

А призрак и тщета.


5


Я искал себя — не обрящил,

И сегодня — давно старик —

Отставной козы барабанщик,

Ничего не взял, не достиг.


На поверку все вышло просто;

За спиною — дорога вся,

По которой я от сиротства

К одиночеству доплелся.


6


Все мы глухонемые —

И враги, и друзья,

И потому-то в мире

Жить по-людски нельзя.


Слово уже не дело,

Вообще — ничего...

Вот и заледенело

Воздуха вещество.


Каждый отныне слышит

Лишь самого себя,

И его не колышет

Чья-то еще судьба.


И немота повсюду,

И глухота везде,

И не случиться чуду,

Длиться одной беде.


7


Живу уже сверхдолго,

Второй, похоже, срок...

Да только мало толку

От всех годов и строк.


Не стал я сердцем вровень

С усердием своим,

И оттого виновен,

И весь невыносим.


Все чаще прячусь в старость,

Как под кровать — дитя,

Отчаясь, не справляясь

С громадой бытия.


Ты прожил век иначе,

Несчастлив и счастлив,

Удачу с неудачей

Ничем не разделив.


Вчера на Украине,

Ушедшей за бугор,

Тебя захоронили

Как вечный мне укор.


8


Урон високосного года,

Ты горько нутро мне прожег...

Залить его чем-то охота,

Но глохнет от водки движок.


Куплю себе легкого пойла,

Какого еще не пивал,

И выдую за упокой твой

И свой бесподобный провал.


Хотя не молился Лубянке

И мумии я не кадил,

Не славил преступные банки,

Служебных не хапал квартир,


Хотя не горел вполнакала,

Но тоже пришел никуда...

Такую подлянку сыграла

Со мною моя глухота.


Но благодарю за науку:

Когда б ни твои удила,

Не вынес бы долгую муку

И жизнь бы ни к черту была.


Прими мое трижды спасибо:

Когда б меня нянчил не ты,

Я б замкнуто гнил и спесиво

От зависти и глухоты.



УЛЫБКА


«Неулыбы вы, неулыбы!» —

Упрекают с улыбкой нас.

Отмахнуться еще могли бы,

Да никак не смолкает глас.


Значит, впрямь был изъян допущен

Где-то во глубине веков,

И, шаля, напускался Пушкин

На поэтов и ямщиков.


Что же это мы, в самом деле,

От безмерных своих причин

Прежде хоть заунывно пели,

А теперь, замрачнев, молчим?


Ну-ка, голову выше быта,

Выше ненависти-тоски,

Все претензии и обиды

Встретим весело, по-мужски!


Не для славы исправим нравы,

А за нравами — времена!

Будем радостны, если правы,

Это неправота мрачна!


В лихолетий, в круговерти

За улыбку давай держись —

Пусть она не сулит бессмертья,

Но зато облегчает жизнь;


Упрощает твою задачу —

Потому и веселым будь.

Улыбайся вовсю!

Иначе

Никому не укажешь путь.


1987



ПОПЫТКА ГИМНА


Ни в победе, ни в насилье.

Ни в отмщенье, ни в борьбе —

Мощь твоя, моя Россия,

Лишь в одной любви к тебе.


И какой бы ни грозили

Самой скверною судьбой,

Помни, не забудь, Россия,

Жизнь отнюдь не вечный бой.


На вершине ли, в трясине,

Радуясь или скорбя,

Ты живи для нас, Россия,

Что мы стоим без тебя?


2000



ЭМИГРАНТ


Ни добром и ни злом не заметен

И ни в чем не оставивши след,

Переносчиком слухов и сплетен

Продержался он семьдесят лет.


И убыток, а может, подарок —

Принесла напоследок судьба:

И теперь, не горевший огарок,

В Калифорнии греет себя.


Отчего ж средь бессоницы ночью

(Слава Богу, хотя бы не днем!),

Распроститься с ним память не хочет

И без толку гадает о нем:


Каково без московских знакомых,

Разговоры понятны едва,

На звонки не хватает зеленых,

А на сплетни не сыщет слова...


До чего ж непонятно и странно:

Здесь, казалось, цена ему — грош,

А убрался за два океана —

Запечалишься и не уснешь.


Привидение, призрак — упорно

Он терзает меня досветла,

Словно в бедной России неполно

Без бездельника и без трепла.



* * *


Никого не веселя,

Хмуро и невежливо

Ухожу опять в себя,

Словно в годы Брежнева.


На дворе не благодать,

Нечему завидовать…

Время камни собирать,

Рано их раскидывать.


1994



ЖАРА


Ну и стояло пекло!

Ну, доложу, пекло!

Тут не опишешь бегло,—

Время едва текло.


Парило и парило,

Долгий держался зной.

Словно планер, парило

Лето над всей землей.


Молодо, яро, добро,

Жадно земля жила.

И неправдоподобно

Я умолял: — Жара,


Надобно продержаться!

Раз уж твоя страда,

Страждь! Вдруг тебе удастся

Сразу и навсегда!

Жарь же, раскочегарь же!

Я тебя не продлю...


Но на декаду раньше,

Не по календарю

Перед рассветом оземь

Грохнулись небеса...

И потянулась осень,

Плач дождевой начался.


1968



ТРАВА


О чем трава поет

Средь ночи и к утру?

Не знаю многих нот,

А слов — не разберу.


И потому стихам

В который раз, — увы! —

Души не передам

И музыки травы.


… Касался многих тем,

Свергая все и вся,

Но, кажется, не тем

Я вовсе занялся.


И нынче все права

На все свои труды

Я б отдал за слова

И музыку травы.


2000



ИНЕРЦИЯ СТИЛЯ


Обретается мир с «не могу»,

С «не умею»... Но некуда деться —

И штурмует свою немоту

Неуверенный лепет младенца.


Это после придут мастерство,

И сноровка, и память, и опыт...

Но не стоят они ничего —

Повторять нынче может и робот!


Все уменье — забудь и оставь,

Как бы громко оно ни звучало!..

Мертвый тянется на пьедестал,

И живой начинает сначала!


Он идет всякий раз от нуля,

Чтоб досталось побольше простора,

Неизведанность снова продля

И страшась, как позора, повтора.


Я прочел где-то: «Если опять

С побежденными драться придется,

Надо тотчас из армии гнать

Разгромившего их полководца».


Не хочу пожелать и врагу

Той судьбы мастака генерала,

Потому-то меня «не могу»,

«Не умею» — всегда вдохновляло.


1986



ЗАТМЕНИЕ


Один за всех, за одного

Мы были, как заведено,

И запросто меняли девушек,

И девушки меняли нас…

Но обратились мы сейчас

В тщедушных бабушек и дедушек.


Наверно, такова судьба,

Отныне каждый за себя,

Нас больше не влекут искания,

От них — мы знаем — быть беде,

И сами мы уже нигде —

В земле, в золе или в изгнании…


Те баснословные года

Ушли неведомо куда,

Однако не ушло сомнение

И гложет — пожирает нас:

Когда — тогда или сейчас —

На каждого нашло затмение?..



ЧТЕНИЕ


I


...Он все еще кочует,

Под звездами ночует,

Бичует, и врачует,

И чует, что линчуют.


И никуда не скрыться...

Еще одна страница.

Еще одна девица

Стремится исцелиться...


Мне все давно известно,

Я знаю день и место,

Но все ж надеюсь честно

На исправленье текста.


Но нет!.. Созрели козни,

И бревна в гору тащат...

Не надо мне про гвозди...

Глаголь, второй рассказчик!


...И вновь каленных лечит,

Талдычит, бисер мечет...

«А вдруг не изувечат?» —

Надеюсь целый вечер.


И вот, пока кочуя,

Он жить велит по-птичьи,

Я пропущу про чудо,

Зато запомню притчи.


К чему престол небесный

И ангельская свора,

Когда была в нем бездна

Таланта и простора?!


Была в нем прорва чувства.

И мне, ей-богу, грустно,

Не веруя в Иисуса,

Так веровать в искусство.


1970


II


Евангелья от Матфея,

От Марка и от Луки

Читаю благоговея,

Неверию вопреки.


И все-таки снова, снова

Четвертым из всех задет,

Поскольку мне тоже слово

Начало всего и свет.


1983



ТВЕРСКОЙ БУЛЬВАР


Он еще на Тверском бульваре

В 45-м стоял году.

Я подумал: в паны едва ли

Попаду, скорей — пропаду!


Не до пенсии, а до гроба

Не работа ждет, а страда,

Безразмерная, как утроба,

Ненасытная, как беда,


Одиночество — вместо братства...

..................................

..................................

Вскоре граций и муз дитя

Через улицу перебрался,

Государственность обретя.


...И неужто полвека скоро,

Полстолетья уже почти

Как с бульвара бреду Тверского

И никак не найду пути?


Вместо цели и вместо плана —

Незадачливый идеал,

И, поскольку не вышло пана,

Получается, что пропал.



БОЛЬШИЕ БАТАЛЬОНЫ


Бог на стороне больших батальонов.

Вольтер


Они во всем едины,

Они не разделены,

Они непобедимы,

Большие батальоны.


Они идут, большие,

Всех шире и всех дальше.

Не сбившись, не сфальшивя:

У силы нету фальши.


Хоть сила немудрена,

За нею власть и право.

Большие батальоны

Всевышнему по нраву,


И обретает имя

В их грохоте эпоха,

И хорошо быть с ними,

А против них быть плохо.


Но всю любовь и веру

Все ж отдал я не богу,

А только офицеру,

Который шел не в ногу.


1988



ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ


Осень поздняя, что ты такое?

Не постигну твое раздвоенье:

То уносишь ты сон, беспокоя,

То даруешь умиротворенье.


Осень поздняя — время позора,

Не косы, а заржавленной бритвы,

Не хозяина, а мародера,

Что оставил пейзаж после битвы.


И хотя небеса не синее,

Но простора и воздуха много,

Оттого-то и веришь сильнее

Поздней осенью в Господа Бога.


Поздней осенью — хворь и усталость,

И рассветы, как полночи, серы...

Поздней осенью вряд ли осталось

Что-нибудь, кроме смерти и веры.



БЕАТРИЧЕ


От Данта и других в отличье,

Косноязычный моноглот,

Я не замыслил Беатриче,

Случилось всё наоборот.


Она отчистила, отмыла,

Она мне душу отскребла,

Чтоб не темна и не уныла,

А справедливою была.


Нисколько не похож на Данта

Неповоротливый мой слог,

Да я и школьного диктанта

Достойно бы списать не смог.


И чтоб не натащили дичи,

Невнятицы и шелухи,

Хлыстом хлестала Беатриче

На корде все мои стихи.


Им тыщи миль до Алигьери

По дарованью и уму,

Однако в них, по крайней мере,

Почти понятно, что к чему.


2001



ПО НАШЕЙ УЛИЦЕ...


Откровенной усмешки не пряча,

Телесами окрестность маня,

Шла по улице нашей удача

Не навстречу, а мимо меня.


Поглядела хот бы вполглаза!..

Но не смотрит, не видит в упор

И по улице нашей, зараза,

Все идет, все плывет с давних пор


Не навстречу — по-прежнему мимо,

Молода, дерзновенна, грешна,

Но затравленному нелюдиму

Черта в ней и какого рожна?..


Гнет меня от годов и от ветра,

Не хватает ни сил, ни огня,

А удача плывет, словно стерва,

Не навстречу, а мимо меня.



* * *


Оттого, что дела никакого

Нету никому ни до кого,

Стало скудно, холодно и голо,

Как в кино, где кончилось кино.


Где они, участливые феи,

На звонок спешащие друзья?

Стало всем до лампочки, до фени,

Даже и поплакаться нельзя.


Жизнь осиротела, оскудела,

Вымерзла, как сельское кино,

Оттого, что никакого дела

Нету никому ни до кого.


1990



ПЕРЕГОНЩИКИ «ИКАРУСОВ»


Перегонщики «Икарусов»,

Новые пенсионеры,

Матерились в десять ярусов,

Так поизносились нервы.


Были классные водители,

Не могли стерпеть обиды,

Что сменили их вредители,

Нечисть пришлая — лимиты.


— Что творит лимит с машиною,

— Подпускать опасно близко!

А ему три с половиною

И московскую прописку.


Охраняю вроде сторожа

Будущую стройплощадку

И твержу: — Остыньте, кореши,

Чересчур вы беспощадны.


Что ж такого, если пришлые,—

Тут не зона, не граница,

Да и пришлые не лишние,

Или не для всех столица?


— Ну, защита начинается...

А лимит раздавит банку,

Или вовсе — наширяется

И вползает за баранку.


...Перегонщики «Икарусы»

Как механики чинили

На морозе в тридцать градусов

И опять лимит чернили.


Мерзлый, волею-неволею

Забегал я в их вагончик.

А потом меня уволили,

Так что не был спор закончен.


Как вы нынче, перегонщики?

Неужели вновь сердиты?

Спор какой идет в вагончике,

Если больше нет лимита?


Может, тоже перестроились

И уже не так вам туго?

Или вовсе перессорились

И ругаете друг друга?


Вам и то, и это надо бы,

Но когда нехваток тыщи,

Уж кого, а виноватого

Даже не ища отыщешь.


1988



ПЕСНЯ И СТИХ


Песню тянут, чтоб не молчать,

Позабыть скопом скорби-горести,

Чтоб не думать, прав не качать

И достойно не слышать совести.


Стих — совсем другой коленкор;

Неприкаянный и неистовый,

Весь он, песне наперекор,

Беспощаден, как поиск истины.


И не к скопу он обращен,

А к душе, чтоб не стала косною,

Чтоб, резон сменив на рожон,

Не искала путей к спокойствию.


1998



ШАХМАТЫ И КИНО


Пешки и короли...

Залы, где днем темно...

Жизнь мою извели

Шахматы и кино.


Что меня к ним влекло?

Чёрта я в них нашел?

Шахматы и кино

Были заместо шор.


Пешки и короли,

С молодости маня,

Зорко подстерегли,

Взяли, как западня.


Каждый киносеанс

Был как уход в ничто,

Был как забыться шанс

Сразу минут на сто.


Шахматы и кино —

Скучное бытие...

Лучше бы уж вино,

Лучше бы уж бабье...


Все-таки те грехи

Тем хороши хотя б,

Что за грехи — стихи

Душу вовсю когтят...


Но мне прожить в стихах

Было не суждено:

Гнал меня хлипкий страх

К шахматам и кино.


...Шахматы и кино —

И пустота в душе...

Так-то... И никого

Не удивить уже.


1986



ПИШУЩАЯ МАШИНКА


Пишущая машинка,

Хлеб мой, моя судьба,

Жизни моей ошибка,

Кто мне родней тебя.


Старый, согбенный, сивый,

Душу к тебе тащу

И с бестолковой силой

Все по тебе стучу.


Ходит каретка шатко,

Серая гнется сталь.

Что ж, мне тебя не жалко,

Да и себя не жаль.


Оба мы инвалиды,

Так что страшиться брось...

Но не снести обиды.

Что похоронят врозь.


1958—1986



ДОЖДЬ


По березам, по кленам, по соснам

Хлещет с умыслом дождь-лиходей.

Жалко всех — жалко юных и взрослых

И по-новому жалко детей.


Нам-то что? Мы, хлебнув лихолетья,

И Чернобыли пережуем...

Только горестно думать, что детям

Никогда не гулять под дождем.


А ведь сам, капюшон нахлобучив,

Капли жадно сжимая в горсти,

На дожде подрастал и до тучи

Собирался еще дорасти...


Что же мы за добро сотворили,

Что и дождь нам уже не к добру

И как будто бы в тюрьмы — в квартиры

Затворили свою детвору?


Больно мы о себе возомнили,

И теперь от крутни-беготни

Мы хитрее библейского змия

И беспомощнее ребятни.


Дождь идет — и к чему долголетье?!

Наше время уже истекло.

Потихоньку уходим, а дети

Упираются лбами в стекло.


1986



АЯМ


По магистрали амуро-якутской,

Вспученной от мерзлотки,

"Газик" выруливал так же искусно,

Как меж порогов — лодки.


А на обочинах магистрали,

Сгинувшие, как обры,

Жалкими призраками стояли

Олпы, одни лишь олпы.


С каждых ворот, с любого барака

Сшиблены серп и молот,

Череп усатого вурдалака

Напополам расколот...


Помню, в тот год пятьдесят девятый,

Счастлив я был, демократ завзятый,

Что помирает поганый лагерь,

И покрывает останки ягель.


...Но от обиды и от разрухи,

Лени и безнадёги,

Потянуло страну на круги,

Сбилась опять с дороги.


И как по трассе амуро-якутской,

Только не больно зорок,

Въехал водитель малоискусный

В прошлое лет на сорок.


Всех не заставишь любить свободу,

Нету на это права...

Честь и хвала такому народу,

Слава, вечная слава.


2001



МОНАРХИСТ


Погулять был и выпить силен,

Сладко жил, хоть без толку.

А отправленный на пенсион,

Растерялся надолго.


Все ж занятье нашел: склеил сам

Лист-гигант, на котором

Разместил, по квадратам вписал

Всех Гольштейнов-Готторнов.


— Ты со мной,— говорит,— не базарь,

Я душою и сердцем

Счастлив, что наконец-то наш царь

Наречен страстотерпцем...


Я молчу, потому что до слез

Жалко мне монархиста:

Размечтался облезлый Портос,

Мол, он граф Монте-Кристо...


Что ж, давай что угодно неси,

И не стану я спорить:

Все равно ведь у смерти вблизи

Что нести — все равно ведь...


1987



СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ


Подкидыш никудышных муз

И прочей нуди,

Я скукой день-деньской томлюсь

В Литинституте.


И замыслов невпроворот,

И строчек вздорных...

А за окном асфальт метет

Упорный дворник.


Сутулый, тощий, испитой,

Угрюм он, болен.

Но шут с ним и с его бедой —

Я дурью полон.


...Когда бы знать, что он лишён

Других доходов,

Что от журналов отлучён

Отцом народов,


С того и проза тех времён

Вдруг стала тусклой...

Зато просторный двор метён

Литинститутcкий.


...Всю жизнь гляделся я в себя,

А в ближних — мало.

И все равно его судьба

Меня достала.


Такой или сякой поэт,

Я кроме смеха

На склоне века, склоне лет —

Уборщик снега.


Кого от нашего житья

Возьмут завидки?

Он от чахотки сник, а я —

От щитовидки.


...Тащу отверженность, не гнусь,

Не бью поклонов,

Но перед вами повинюсь,

Андрей Платонов!


И сорок лет спустя молю:

В своем зените

Простите молодость мою,

За все простите —


За спесь, и черствость, и сполна

Еще за скуку,

С какой глядел я из окна

На вашу муку.


январь 1985



ПОВЕСТКА


Полвека уже прошло,

Однако запомнил осень,

Когда мне не повезло,

Поскольку я стал несносен.


Якшались друзья со мной

Теперь уже для блезира,

Покуда между землей

И небом я ждал призыва.


Уже и родимый дом

Казался мне подворотней,

Но был я при всем, при том

Свободный и беззаботный


Полсотни годов прошло

Которых ничуть не жалко.

Дышу — увы! — тяжело,

Живу ни валко, ни шатко...


Но снова с собой в ладу,

Хоть повода нет для лада:

Из бездны повестку жду,

Как ждал из военкомата.


И, видимо, суждено

Мне корчиться в преисподней…

Однако я все равно

Свободный и беззаботный.


2000



ФЛЕЙТА В МЕТРО


Полонез Огинского в метро

Тянет флейта горестно и чисто,

Но червонцев не кладет никто

В кепку дерзновенного флейтиста.


Душит горло, пробирает дрожь...

В суете и спешке перехода

Чувствуешь: безумна до чего ж

Наша неуемная свобода.


Взапуски и наперегонки

Обличали все и разрушали,

И назад не соберешь куски,

И флейтисту не избыть печали.


Наш — в тысячелетие длиной! —

Марш был сплошь из крови и железа,

И уже гремела над страной

Вместо полонеза марсельеза.


Видно, что-то сделали не то,

Облегчая, впали в обнищанье,

Вот и обещает нам в метро

Флейта не прощенье, а прощанье.



СПОРТЛОТО


Полпенсии на "Спортлото"

Ты истреблял, отец.

Тебя унять не мог никто

И выразить протест.


Я, изгнан отовсюду прочь,

Везде лишен рубля,

Ничем не мог тебе помочь,

Лишь осуждал тебя.


Ты выводил колонки цифр

И ставил интеграл,

И выходил толковый шифр,

Но вряд ли помогал.


Что ж, молодость мечтой пьяна,

А в старости — похмель,

Но даже старости нужна

Надежда или цель:


Уже не можешь сеять-жать,

Но все ж не прочь грешить,

Чего-то непременно ждать

И для чего-то жить,


И чувств не растерять — не то

К чему тянуть свой срок?..

Что бытиё, как "Спортлото" —

Я все-таки усек.


Из всяких рифм и полурифм

Изобретаю шифр

И как бы созидаю миф,

Но тех проклятых цифр


Пяти

Мне не фартит найти

Средь тридцати шести...

И ты меня, отец, прости,

За все, как есть, прости.



УТРО


Полшестого... Бормочет дождик.

Дождь неспешный, непроливной..

Переводит, как переводчик,

Слог небесный на слог земной.


Я глаза на него поднимаю,

Я спросонья внимаю ему

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги