Стихотворения

Вот слесарь

на писателя

он пожалуй не похож

вот повар

на писателя

он едва ли похож

вот солдат

на писателя

он вряд ли похож

вот прокурор

на писателя

он ничуть не похож

вот грабитель

на писателя

он решительно не похож

вот пианист

но он скорее похож на скрипача

а вот и писатель

но на писателя он тоже не похож

он похож немножко на повара

почему-то

немножко на солдата

как ни удивительно

немножко на прокурора

как ни ужасно

и немножко на грабителя —

совсем уж странно!

он похож на пианиста

и одновременно

на скрипача

и одновременно

на дирижёра

камерного оркестра

но на сочинителя

он ничуть не похож

ничуть!

загримирован?

или носит маску?

или сделал пластическую операцию

лица?

Гляжу

и всё вижу:

дерево стоит

букашка ползёт

ребёнок бежит

(упал

заплакал

поднялся

снова бежит)

кирпичи

канавы

виадуки

аквалангисты

яичная скорлупа

пирамиды ацтеков

радиотелескопы

газетные киоски

бесцеремонность цыганок

трудолюбие японцев

военные

голубые глаза блондинок

военные

карие глаза шатенок

военные

чёрные глаза брюнеток

военные

военные

военные

(как много однако

военных!)

кто-то глядит на меня с усмешкой

думает:

ничего он не видит!

а я же всё думаю:

дерево бежит

пытаясь спастись

букашка стоит

возвышаясь над миром

ребёнок ползает

куда-то в будущее

(бедное дитя!)

Раздвинулись

распались облака

раскрылось небо

вышел светлый ангел

приблизился

и что-то мне сказал

— погромче! — попросил я —

чуть погромче! —

но он не повторил свои слова

и удалился

и снова сдвинулись

сплотились облака

закрылось небо

что он сказал мне

этот странный ангел?

и почему он говорил так тихо —

почти шёпотом?

Стою на перепутье

жду серафима

по шоссе что-то движется

нет, это автобус

над головой что-то прогрохотало

нет, это вертолёт

в кустах что-то шуршит

нет, это бычок пасётся

слегка нервничаю

серафима что-то не видно

летает где-нибудь

крыльями своими машет

мало ли у него забот?

или сидит где-нибудь

шестикрылостью своей озадачен

обо мне и не думает

а то лежит где-нибудь

в крыльях своих запутался

встать не может

тревожусь изрядно

серафима всё нет

залетел небось

в тридевятое царство

и дорогу назад запамятовал

или наткнулся сослепу

на телевизионную башню

и повис на ней как мешок

а то поймали его

хитроумные птицеловы

и посадили в клетку вместо попугая

в крайней растерянности

стою на перепутье

серафима нет как нет

перепутье видать не то

на другом

стоять надо бы

Эти безумцы

бегают по стенам,

как мухи,

и пьют керосин

вместо пива.

Эти безумцы

могут погубить нас!

Верно,

эти безумцы могут!

Караул!

эти безумцы нас погубят!

Но, быть может,

не эти?

Верно, не эти.

Это безобидные безумцы —

бегают себе по стенам

и пьют керосин вместо пива.

Между прочим,

они не безумцы —

просто у них не хватает денег на пиво,

а от керосина

не только по стенам,

по потолку бегать будешь!

Но где же те безумцы,

которые нас погубят?

Их надо поискать —

пошарить за шкафом,

залезть под кровать,

заглянуть за портьеры.

Как много в мире сумасшедших

они встречаются повсюду

от них нигде не уберечься

и никуда не убежать

вольготно в мире сумасшедшим

они воюют и пируют

они рыдают и хохочут

они валяют дурака

уютно в мире сумасшедшим

им больше некуда стремиться

им больше нечего бояться

им больше нечего терять

и как-то стыдно мне

что я не сумасшедший

и как-то совестно

что я в своём уме

по временам

(почему-то поутру)

ко мне приходит робкая надежда:

а вдруг и я

такой же как и все?

а вдруг и я

безумец?

о эта девочка с собакой!

где эта девочка с собакой?

а вот и девочка с собакой!

кто эта девочка с собакой?

здесь эта девочка с собакой

какая девочка с собакой

какая девочка

и какая собака?

вот эта девочка

а где же её собака?

Плечистый, но не очень

средних лет

согбенный бременем

лежащим на плечах

(то ль бремя совести,

то ль бремя себялюбия,

то ль бремя алчности,

то ль бремя доброты,

ответственности страшной

за что-то

где-то

кем-то совершённое)

не ропщущий

и даже не вздыхающий

недвижимый

(боится потревожить

балованное

барственное бремя)

не каменный,

не гипсовый,

не медный

живой как будто бы

насморк его мучает

а то бы ничего

а то бы он ещё постоял

под бременем.

Женщина с обнажённой грудью

держала на плечах

большой балкон с балюстрадой.

Я подошёл к ней и говорю:

Не женское это дело —

держать такой большой балкон с балюстрадой,

к тому же сейчас прохладно,

а у вас грудь голая!

Женщина уступила мне место под балконом,

прикрыла грудь,

подкрасила губы,

сказала "спасибо"

и ушла.

Я простоял под балконом полчаса,

изнемог,

плюнул,

выругался

и тоже ушёл.

Уходя, я оглянулся и увидел,

что на балконе стоит толстый мужчина в подтяжках

и курит сигарету.

Курит, сволочь! — подумал я, —

подтяжки ещё напялил!

И я держал балкон с этой толстой сволочью

целых полчаса!

Потом меня осенило:

балкон-то не падает!

Держится, гад! — подумал я, —

кариатида, видать, стояла для красоты,

а я, дубина, тужился,

чуть не надорвался!

пьяный парень

тащит на плече пьяную девку

она вся как ватная

совсем пьяный парень

шатаясь

тащит на плече

удивительно пьяную девку

она без чувств

на ходу

с неё спадает кофта

потом — юбка

потом — сорочка

а туфли держатся

ну и ну!

зверски пьяный парень

тащит по улице

немыслимо пьяную голую девку

в одних туфлях

ну и ну!

но

о боги!

как прекрасно её тело!

но

о боги!

у парня-то крылья!

ах да

это же Амур тащит Психею!

ах да

у Психеи же сегодня день рождения!

ах да

я же забыл поздравить её по телефону!

память у меня девичья

вот что

Загорелый парень в плавках

нёс на руках русалку —

нежную блондинку с зелёным хвостом.

— На что клюнула? — спросил я.

— На пирожное, — ответил он. —

Самые красивые, рыжие с фиолетовыми хвостами,

клюют только на шоколад.

— Не терплю шоколада! — сказала русалка. —

А рыжий цвет уже вышел из моды.

— Мне бы хоть блондинку! — подумал я —

и побежал в кондитерскую,

но тут же спохватился и крикнул вслед парню:

— Эй, приятель! А на что клюют брюнетки?

— Брюнеток можно купить в рыбном магазине, —

ответил парень.

— За углом направо! — крикнула русалка

и показала мне язык.

Утром еду по Руси на грузовичке.

Вдоль шоссе

стоят пьяные деревни.

Все избы покосились —

ни одна прямо не стоит.

— Что же это творится! —

говорю я шофёру, —

все деревни с утра пьяны,

а праздника нет!

В праздник они и вовсе перепьются, —

отвечает шофёр, —

все избы попадают набок

ни одна стоять не останется.

— Остановитесь, пожалуйста, у магазина, —

говорю я.

Вхожу в магазин,

покупаю "маленькую"

и выпиваю её прямо из горлышка.

Пьяный,

еду по Руси на грузовичке.

По сторонам шоссе

стоят совсем трезвые деревни.

Всё ясно, — думаю я, —

чтобы не останавливать машину,

водку надо брать с собой.

Богомазу

удалась икона Богоматери.

На радостях он выпил.

Выпив,

озлился

и плюнул

в прекрасное и печальное лицо Марии.

Слюна текла по её щекам,

как слёзы.

Богомаз упал перед ней

ничком

и долго молил о прощении.

Младенец,

ничего не понимая,

испуганно прижимался к матери.

— Не бойся, —

сказала Мария

и погладила Христа

по светлым прямым волосам, —

не бойся —

дяденька не злой,

дяденька немного выпил —

только и всего.

Странный ребёнок стоял на углу

с очень печальным взрослым лицом

я взял его за руку

и перевёл через улицу

где твоя мама?

— не знаю, дяденька

откуда ты взялся?

— не помню, дяденька

как тебя зовут?

— Антихрист, дяденька

а я некрещёный! —

сказал я весело

и быстренько сел

в подошедший троллейбус

на всякий случай

Влезаем

толкаясь

лягаясь

ругаясь

спотыкаясь

спотыкаясь

торопясь

ну и народ!

Едем

мужчины

женщины

юноши

девицы

девицы

младенцы

старики

старухи

старухи

и одна кошка

её только и недоставало!

Кондукторша орёт

платите

сволочи

мерзавцы

нахалы

нахалы

грубияны

безбилетники бесстыжие

платите за проезд!

Платим

роемся в кошельках

передаём деньги

тянем

тянем руки

роняем копейки

чертыхаемся

вовсе мы не бесстыжие!

Вдруг слух

автобус едет не туда

совсем не туда

совсем в другую

в другую сторону

куда-то вбок

ах, чтоб его!

Толчок

автобус падает

с моста в Фонтанку

в Фонтанку

в воду

со всеми пассажирами

с кошкой

с кондукторшей

всё пропало!

В автобусе каша

руки

ноги

рты

глаза

уши

кепки

очки

валенки с галошами

ничего не разберёшь!

Автобус упал

вылезаем

не толкаясь

не лягаясь

не ругаясь

не спотыкаясь

совсем не спотыкаясь

не торопясь

куда ж теперь торопиться?

Вылезли

мужчины

женщины

юноши

девицы

девицы

младенцы

старики

старушки

и одна кошка

впрочем, это, кажется, кот!

О чудо

нас встречают аплодисментами

дети подносят нам цветы

и читают прекрасные

прекрасные стихи

написанные специально по этому случаю

белые стихи!

Вот, говорит кондукторша

я же говорила

что наш автобус

знает куда едет

я же говорила

говорила

вот!

Врёшь

ничего ты не говорила

ничего подобного

всё врёшь

врёшь нахально

врёшь и не краснеешь

противная баба

сама ты бесстыжая!

Жил-был

Артём Пантелеевич

жил-был

Антон Поликарпович

жили-были

Аристарх Прокопьевич

Акакий Пафнутьевич

Афанасий Порфирьевич

Аполлон Панкратович

Анисим Парфёнович

Амос Питиримович

Антипатр Помпеевич

Аверкий Пахомович

и Агей Петрович

Артём Пантелеевич

умер раньше

Антона Поликарповича

Антон Поликарпович

скончался за месяц до кончины

Аристарха Прокопьевича

Аристарх Прокопьевич

не дожил трёх дней до гибели

Акакия Пафнутьевича

Акакий Пафнутьевич

пережил на целый год

Афанасия Порфирьевича

Афанасий Порфирьевич

преставился той же осенью

что и Аполлон Панкратович

После их смерти

один за другим

удалились в мир иной

Анисим Парфёнович

Амос Питиримович

Антипатр Помпеевич

и Аверкий Пахомович

а вслед за ними

и Агей Петрович

Спустя три года

жарким летом

безымянная пастушка

родила в лопухах младенца

которого нарекли Аким

(отца его звали Проклом)

и род человеческий

слава богу

не прекратился

Аким Проклович

и поныне жив

вы с ним встречались небось

не единожды

душевный человек!

Да, участь физиков поистине трагична!

На днях один из них,

отнюдь не бесталанный,

с задумчивой загадочной улыбкой

съел голову свою

и вытер губы платочком клетчатым.

Подумать даже страшно! —

что, если все они давно уж

без голов. — Подумать страшно!

У лириков же головы редки.

Им легче.

девочка

вывела погулять шотландскую овчарку

президент Соединённых Штатов

был убит

и убийца президента

тоже был убит

и убийца убийцы президента

тоже был убит

какие-то подростки

выбили все стёкла на нашей лестнице

два троллейбуса

наотрез отказались ехать по своему маршруту

и были растерзаны

толпой озверевших пассажиров

крупнейший китайский атеист

объявил себя богом

и сжёг все буддийские монастыри

у меня сломалась пишущая машинка

и я был в отчаянии

а на Юпитере кого-то свергли

и кто-то захватил власть

но всё это только казалось

на самом деле

шотландская овчарка

вывела погулять китайского атеиста

президент Соединённых Штатов

выбил все стёкла на нашей лестнице

моя пишущая машинка

была растерзана толпой озверевших подростков

убийца президента

наотрез отказался ехать по своему маршруту

и убийца убийцы президента

тоже наотрез отказался

пассажиры захватили власть на Юпитере

два троллейбуса

сожгли все буддийские монастыри

я объявил себя богом

и девочка была в отчаянии

но этого было мало

президент нашей лестницы

сломался

крупнейший буддийский атеист

выбил все стёкла у пишущей овчарки

моя китайская машинка

кого-то свергла

пассажиры озверевших штатов

вывели погулять соединённых подростков

убийца президента

объявил себя девочкой

я убийца убийцы не объявил

шотландские монастыри

наотрез отказались ехать по своему маршруту

и два троллейбуса

были в отчаянии

из всего этого хаоса

выплыла большая рыба

поглядела на меня одним глазом

усмехнулась

и поплыла дальше

и тут

именно в этот миг

возникла эта самая мелодия

и я вспомнил —

ave maria!

и я удивился —

ave maria!

и я заплакал —

ave maria!

Я вышел на многолюдную площадь

и заорал в рупор:

мужчины и женщины

старики и старухи

а также дети обоих полов!

отныне

я ваш властелин!

народ оторопел

кто-то упал на колени

на площади стало тихо

и только девочка

лет восьми

вежливо спросила:

а как вас зовут?

и вот я властвую

над целой площадью

моя власть не имеет границ

и только мальчик

лет шести

меня не боится

и строит мне рожи

но вот меня свергли

недолго я властвовал

все надо мною хохочут

и только дети

мальчик и девочка

говорят: не печальтесь!

и суют мне ириски

Не стой на ветру! —

сказала женщина мужчине

и он ушёл

побоялся что простудится

а на дворе

коты ходили

распушив хвосты

и воробьи орали оглушительно

куда же ты делся? —

сказала женщина

и мужчина вернулся

что-то бормоча

а на дворе

желтели одуванчики

и две старушки ворковали на скамейке

о странностях любви

побормочи! побормочи! —

сказала женщина

и мужчина тотчас умолк

ах вот ты как! —

закричала женщина —

ты думаешь

что я ничего не вижу?

ты думаешь

что я ничего не замечаю?

ты думаешь

что я слепая?

не кричи пожалуйста —

сказал мужчина —

весна на дворе!

Обидел муху

ни с того ни с сего

взял и обидел

хорошую

добрую

честную

трудолюбивую

скромную

вполне порядочную муху

она летала

жужжала

потом села мне на руку

посучила задними лапками

пошевелила усиками

и задумалась о чём-то

и тут я говорю ей

довольно грубо:

пошла вон!

она обиделась страшно

не думайте что я такой кроткий

мухи не обижу

Печально я гляжу на настоящее

хотя многие, глядя на него,

просто умирают от смеха

печально я гляжу в будущее

хотя многие ждут его

как манны небесной

и на прошлое я поглядываю с печалью

хотя многие поминают его

только добром

ишь какой печальный нашёлся! —

говорят обо мне многие —

выкинуть его из настоящего!

не пускать его в будущее!

отнять у него всё прошлое!

пусть болтается

вне времени и пространства!

я слушаю и не обижаюсь:

многим ведь печаль недоступна

и они сердятся

Переведите меня через улицу! —

просит слепец

пожалуйста

переведите меня через улицу! —

умоляет слепец

переведите же меня через улицу

чёрт бы вас всех побрал! —

кричит слепец

все бросаются к нему

и на руках

осторожно

переносят его через улицу

вот всегда бы так! —

говорит слепец

и спокойно движется дальше

постукивая палкой по асфальту

— а ведь он знает, куда идти! —

говорит кто-то. —

пошли за ним!

и все толпой

бредут за слепцом

вот давно бы так! —

говорит слепец

и прибавляет шагу

не отставайте! —

кричит слепец. —

не смейте отставать!

Старушка скромная

в столовке поедала

крыло куриное с картофельным пюре

и улыбалась

и тихонечко причмокивала

и никому как будто не мешала

на неё

не обращали внимания

старушка смирная

согнувшись над тарелкой

старательно обгладывала косточки

а помело у стеночки стояло

все думали

что это простая метёлка

старушка крылышко спокойненько доела

сложила косточки в тарелку

и рыгнула

и странно так глаза её сверкнули

недобрым блеском

тут-то и догадались

что она ведьма

и зашумели

и заволновались

но подойти к старухе не решались

держались вдалеке

нечистая же сила

не смущалась

и ковыряла вилкою в зубах

тогда

воспользовавшись общим замешательством

я подошёл к ней

со своим блокнотиком

и попросил автограф

вот и всё

Однотонный

серовато-коричневый галстук

скромный но элегантный

в таком галстуке

можно пойти на свадьбу

в таком галстуке

можно явиться на похороны

на таком галстуке

и повеситься не грех

— сколько стоит

этот серовато-коричневый галстук?

— он не продаётся

ему нет цены!

жалко!

ах как жалко!

в таком галстуке

я бы горы своротил!

Иду

и гляжу себе под ноги

ржавый гвоздь

спичечный коробок

след собаки

бумажный тюльпан

женский гребешок

чугунная цепь

алюминиевая ложка

яшмовые чётки

(да, да, яшмовые чётки!)

маршальский жезл

(честное слово — маршальский жезл!)

монета парфянского царства

дырявый полиэтиленовый пакет

и совсем новенькая карточка

для проезда

во всех видах городского транспорта

(ей-богу, совсем новенькая!)

можно поездить в трамвае

потом пересесть на автобус

и после долго-долго

кататься на метро

впрочем

пешком ходить интереснее

иду дальше

и не отрываясь гляжу себе под ноги

рыбий скелет

апельсиновая корка

пивная бутылка

стёршийся гривенник

рука пластмассовой куклы

а это что такое?

господи

что же это такое?

что я нашёл?

какой ужас!

Дураку скучно

он зевает

и богу скучно

он ногти грызёт

попросите дурака

богу помолиться

вежливо попросите дурака

богу помолиться

деликатно но настойчиво попросите дурака

богу помолиться

заставьте его

помолиться немедля

и пусть дурак

молится усердно

и пусть дурак

бьёт земные поклоны

и пусть дурак

весь лоб расшибёт

а бог посмеётся

глядя как дурак

ему молится

а бог похохочет

глядя на дурака

с разбитым лбом

и оба они развеселятся

и бог

и дурак

но после

конечно

снова станет скучно

и богу

и дураку

Дымком откуда-то потянуло

то ли баню русскую затопили

то ли термы Диоклетиана

то ли листья осенние жгут

то ли мучеников-христиан

то ли Деву Орлеанскую решили спалить

то ли трупы в Майданеке

дыму-то сколько напустили!

кино что ли снимают?

или дымовую завесу поставили

чтобы скрыться от преследований Эринний

чтобы избавиться от них

хоть на час?

дым клубами

всё в дыму

не видно ни зги

и глаза слезятся

будто пожар всесветный

будто весь мир полыхает

сгорит всё

и конец!

кто поджёг сей мир

признавайтесь!

а никто!

сам загорелся

случаи самовозгорания

не редкость

Европа сидит на быке,

держась за изогнутый рог.

Европа поджала ноги, —

она боится воды.

Европа коленки прячет

под вымокшую тунику.

— Европа — девчонка что надо,

губа у быка не дура.

И я, азиат круглолицый,

гляжу на неё с вожделеньем,

мне спать не дают

веками

коленки под мокрой туникой.

И я, азиат круглолицый,

под вечер включаю приёмник,

и слушаю песни Европы,

любовницы хитрого Зевса,

А что мне ещё остаётся?

Ведь я — азиат круглолицый —

Европу не смог похитить.

Вдалеке от города на шоссе

двое парней

попросили шофёра легковой машины

подвезти их.

Шофёр согласился.

Вдалеке от города на шоссе

двое парней

убили шофёра,

покатались на "Волге"

и сбросили её с откоса

в овраг.

Когда их судили,

они удивлялись:

За что?

Мармиллон из гладиаторской школы

бился с цезарем на деревянных мечах

и нарочно упал перед ним,

а цезарь,

прикончив его железным кинжалом,

с пальмой в руках

обежал победный круг!

И никто не сказал ему ни слова!

Парней оправдали.

С тех пор

книгу Светония

"Жизнь двенадцати цезарей"

стали покупать нарасхват.

Даже вести о его смерти

поверили не сразу.

Подозревали,

что он сам распустил этот слух,

желая узнать,

кто первый поверит в его смерть.

Даже увидев его в гробу

и убедившись, что это он,

многие боялись признаться в этом

себе

и своим близким родственникам.

Даже когда гроб опускали в яму,

многие думали,

что это подвох,

и были готовы ко всему.

Даже когда гроб закопали,

многие ещё чего-то опасались

и боялись близко подходить к могиле.

Даже сто лет спустя

многие ещё допускали,

что он может воскреснуть,

и произносили его имя шёпотом.

И лишь через триста лет

какие-то смельчаки

высказали предположение,

что его и не было вовсе,

и даже привели резонные доказательства.

Подойдём к эшафоту

взберёмся по ступеням

осмотрим плаху —

удобная ли она?

Попрыгаем по доскам —

крепкие ли они?

Сядем на край

свесив ноги

поболтаем

о том — о сём

помечтаем о близкой казни

вспомним друзей нашего детства —

какие они были сорванцы!

вспомним наших юных возлюбленных —

какие они были скромницы!

припомним гибель Атлантиды —

какая цветущая была страна!

и падение Трои —

как упорно она защищалась!

и пожар Рима —

как долго он горел!

Устав от воспоминаний

спрыгнем с эшафота

и разойдёмся по домам

кого будут казнить

пока неизвестно

быть может и нас

Жанна всегда мне нравилась,

и я ревновал её ко всем на свете,

даже к палачам,

которые прикручивали её верёвками к столбу.

Когда хворост вспыхнул,

она мне улыбнулась,

и я кивнул ей в ответ.

Так, улыбаясь, она и горела.

Иногда дым рассеивался,

и все видели её радостную улыбку.

Я даже разозлился:

чего она улыбается, дурёха?

Нашла время!

Потом её пепел бросили в Сену,

и Сена стала серой —

она вся покрылась пеплом Жанны.

Французы с гордостью говорят иностранцам:

Глядите, это пепел нашей Жанны!

Вот уже пятьсот лет он плывёт в океан,

и его хватит ещё на тысячу!

И я ревную Жанну ко всем французам.

Долго

Жорж де Латур

блуждал во мраке забвения

с горящей свечою в руке

медленно

Жорж де Латур

выбирался из темноты забвения

прикрывая ладонью горящую свечу

вот он вышел на свет

а свеча всё горит

Жорж

погасите свечу —

зачем она вам теперь?

не гасит

Жорж

задуйте свою свечу —

она вам уже ни к чему!

не задувает

Жорж

вас уже никогда не забудут

не бойтесь!

Ближе к жизни! —

кричат мне, —

ещё ближе!

Ещё чуть-чуть поближе!

Ах, как он ещё далёк от жизни!

Я оглядываюсь вокруг

и нигде не вижу

никаких признаков жизни.

Подумать только! —

кричат вокруг, —

он так далёк от жизни,

что даже не видит её!

Неужели я слеп? —

спрашиваю я себя, —

какой ужас!

Я становлюсь на четвереньки

и шарю руками по земле,

но мне попадаются

только обслюнявленные окурки,

огрызки яблок

и прочая дрянь.

Глядите, глядите! —

кричат надо мной, —

он ползает по земле

в поисках жизни!

Он думает,

что она валяется на дороге,

он не ставит её ни во что,

мерзавец!

Дайте ему пинка!

Пусть он узнает наконец,

что такое жизнь!

Мне дают пинка,

потом ещё,

потом ещё и ещё.

И избивают до смерти.

Пришли какие-то

и стоят

странные какие-то:

стоят и улыбаются

смешные какие-то:

пришли неизвестно зачем

нахалы какие-то:

пришли и не уходят

дураки какие-то:

стоят и стоят

хоть бы сели!

я заснул

а они стоять остались

проснулся —

они всё стоят

и в ушах у них серьги появились

в виде колокольчиков

с перепугу я снова заснул

и снова проснулся:

мать честная! —

они всё стоят

но в ушах у них не колокольчики

а большущие колокола!

ну, думаю

наконец-то!

и зазвонил в колокола

что было мочи

сбежался народ

вот, говорю

пришли какие-то с колоколами

а я тут ни при чём

и народ отпустил меня

а они всё стоят

перед народом ответ держат

чудаки какие-то ей-богу!

Не люблю я этих дураков

они слишком умны

люблю тех

они поглупее

и обожаю во-он тех

они настоящие дураки

а умники тошнотворны

как зловонный

мутный

тёплый самогон

в треснувшем стакане

с дохлой мухой на донышке

зажмуришься

зажмёшь нос

опрокинешь стакан в рот

проглотишь самогон

крякнешь

выплюнешь муху

и воскликнешь:

какая гадость!

закусишь солёным огурцом

и нальёшь второй стакан

Не надо разрушать этот город!

Я не ребёнок. Я понимаю,

что всё должно быть разрушено.

Но бывают же исключения!

Так и быть, если это необходимо, —

разрушьте его наполовину.

Так и быть, если это необходимо, —

оставьте хоть одну пятую!

Так и быть, если это позарез нужно, —

оставьте хоть один мост и пару фонарей.

Ради бога, оставьте мне

хоть один единственный фонарь

на память об этом изумительном городе!

Неужели это так трудно?

Страшно как-то

хочется спрятаться

подпрыгну

ухвачусь за край

подтянусь на руках

влезу на антресоль

зароюсь в старые журналы

и затихну

будут искать

будут аукать

так им и надо!

главное не чихать

тогда и не найдут

Под аркой Главного штаба

торгуют маринованными огурцами

хвала зодчему Росси!

На ступенях Биржи

нежно обнимаются парочки

спасибо зодчему Тома де Томону!

У портика Адмиралтейства

валяется отпетый пьяница

ай-ай-ай зодчий Захаров!

ай-ай-ай!

Не спускал с неё глаз

дрожал

почти обезумел

она улыбалась

гладил её холодные плечи

целовал её твёрдые груди

ласкал её мраморный живот

она не оживала

стоял перед нею и плакал

она не шевелилась

бил её по щекам

она не обижалась

схватил молот

и ударил её

она разбилась

долго сидел над грудой обломков

пригорюнясь

решил: сделаю другую!

и сделал

она ожила

гладила её тёплые плечи

целовал её нежные груди

ласкал её мягкий живот

и думал:

та первая

была всё же лучше!

Поэты

стойте в сторонке

и не суйте нос

не в свои дела

ваше призванье —

любовь

вот и любите

мокрый асфальт

предрассветные сумерки

телефонные будки

дворовых котов

и всю вселенную

и будьте внимательны

переходя улицу

следите за светофором

поэты

не слушайте меня!

не стойте в сторонке

суйте нос куда попало

любите только себя

и плюйте на светофоры

и пусть дверью

прищемят вам нос

и пусть никто

никто не любит

мокрый после дождя асфальт

фиолетовые предрассветные сумерки

обшарпанные телефонные будки

облезлых дворовых котов

и

набитую звёздами вселенную

и пусть на улицах

вас давят такси

как кошек и голубей

а чем вы лучше

кошек и голубей?

Наша вера — пропала.

Все спрашивают друг у друга:

Где наша вера?

Вы не видели нашу веру?

Она такая светлая,

чистая и наивная,

с голубыми глазами

и с ямочками на щеках.

И правда, где она,

наша вера, — что с ней стряслось?

Может быть,

её застрелили выстрелом в затылок, —

предварительно обрезав ей волосы?

(зачем же волосы пачкать?)

А перед этим

ей совали иголки по ногти,

и она страшно кричала

(попробуйте-ка не кричать!).

Может быть, её заставляли

чистить нужник голыми руками?

(у неё были красивые руки

с длинными пальцами), —

её рвало, но она чистила,

а потом её утопили в этой жиже.

Может быть, её заставляли

пилить лес на 40-градусном морозе?

У неё не было тёплых рукавиц

(никто не присылал ей посылки),

но она пилила. А потом замёрзла,

и её занесло снегом.

Может быть, её изнасиловали

пьяные солдаты (она ведь была

очень недурна — наша вера!)?

Изнасиловали — и ушли довольные.

А она повесилась.

Но скорее всего, но вполне вероятно,

мы ей просто надоели,

и она сбежала от нас.

Собрала вещички — и ушла

с узелочком — куда глаза глядят.

Может быть, она вообще странница —

кто её знает?

Течёт речка, голубая и широкая.

Говорят, в ней полно рыбы.

Но рыбаки все с голоду передохли.

От безрыбья? Или от лени?

От безверья, — кричат верующие, —

от безверья!

Но что делать! — наша вера

куда-то запропастилась.

Вы не видели её, — нашу веру?

Она такая светловолосая,

чистая и наивная,

с большими голубыми глазами

и с ямочками — на щеках.

Живёшь как все прочие

не хандришь

и отыскиваешь несметные клады

как и все прочие

не скучаешь

и ловишь неуловимых жар-птиц

как и все прочие

не ленишься

и воздвигаешь вавилонские башни

как и все прочие

устаёшь

но продолжаешь истреблять драконов зубастых

как и все прочие

иногда же страдаешь от насморка

тоже как прочие

словом, живёшь — хлеб жуёшь

как и все прочие

и вдруг — телефонный звонок

и нежный

ласковый

ангельский голосок

говорит тебе

что ты совсем не такой

как прочие

что ты особенный

удивительный

бесподобный

что ты почти божество

слушаешь и поражаешься

и сомневаешься

и даже слегка пугаешься

но всё же веришь —

хочется в это верить

честно-то говоря

словом

сердце твоё

разрывается от радости

и ты умираешь

несказанно счастливым

в расцвете лет

а мог бы и пожить ещё —

живут же все прочие!

Стреляют в президента Соединённых Штатов.

Умер президент Соединённых Штатов.

Хоронят президента Соединённых Штатов.

Весь мир любуется этим редким зрелищем.

Весь мир в восторге от этой роскоши.

Весь мир покрякивает от удовольствия.

Почему так редко убивают президентов?

Неужели это так трудно?

Человек обнял водосточную трубу

он страстно прижимается к ней

это его надежда

человека тянут в сторону

его хотят оторвать от трубы

его пытаются разлучить

с единственной надеждой

человек сопротивляется

он отчаянно цепляется за трубу

он не намерен расставаться

с возлюбленной надеждой

человека наконец отрывают

вместе с куском помятой трубы

у человека ещё есть остаток

спасительной надежды

человека куда-то увозят

в обнимку со ржавой жестяной трубой

не так-то просто у человека

отнять последнюю надежду

Милости просим! —

улыбнётся мне Харон

и я сойду в лодку

держась за её борт

садитесь поудобнее! —

скажет Харон

и я сяду на корму

сложив на коленях руки

поплыли! —

объявит Харон

и я стану глядеть

в мутно-жёлтую воду

подплываем! —

провозгласит Харон

и я увижу угрюмый

каменистый берег

платите! —

потребует Харон

и я положу обол

в сухую старческую ладонь

вылезайте! —

прикажет Харон

и я выйду на берег

оглядываясь по сторонам

вам прямо, потом налево —

объяснит Харон

и я побреду по тропинке

между тёмных гладких камней

будьте осторожны! —

крикнет Харон —

тропинка скользкая!

какой приятный старик! —

подумаю я —

и лодка у него

что надо!

Друг мой

разве ты не умер?

разве это не твой был гроб

такой добротный

обитый розовым шёлком?

не твой?

как странно!

разве не ты в нём лежал

такой красивый

и безмятежный

не ты?

удивительно!

разве не тебя отпевали

в Преображенском соборе

в чудный весенний день?

не тебя?

не может быть!

разве не тебя похоронили

у самой ограды кладбища

в тихом уютном месте?

не тебя?

а ты не шутишь?

и разве не над тобою

плакала какая-то женщина

бледная от горя?

не над тобою?

просто не верится!

друг мой

неужели ты жив?

но чей же тогда

был гроб?

но кто же тогда

в нём лежал?

но кого же тогда

отпевали?

но кого же потом

хоронили?

и над кем

плакала та женщина

бледная и прекрасная от горя —

скажи?

По шоссе мчится самосвал

за рулём сидит усталый шофёр

он спит

ему снится

его голубое детство

он катается на игрушечном автомобиле

и мечтает стать шофёром

ему снится

что он уже шофёр

он несётся на мощном самосвале

навстречу своему счастью

ему снится

что он врезается в своё счастье

на огромной скорости

и счастье навеки

поглощает его

под откосом

валяется искорёженный самосвал

на откосе

лежит бездыханное тело шофёра

не жалейте его

он умер счастливым

чёрта с два вам удастся

так умереть

Дерево было высокое

листья на дереве трепетали

под деревом сидел Сергеич

он загадочно улыбался

— а ты того, Сергеич

уже накушался спозаранку?

— это я от веры

— в кого?

— в бога

бог меня разбудил и говорит:

выпей, Сергеич

я тебе разрешаю —

пришлось вкусить

дерево было густое

листья на дереве шелестели

под деревом спал Сергеич

он выглядел превосходно

— спи, Сергеич

спи сладко

бог тебя бережёт

спи, Сергеич

спи крепко

бог тебя не разбудит

спи, Сергеич

спи долго

бог тобою любуется

Медведь ел хлеб

Сергий смотрел из него

до чего же вкусный был хлеб!

как пряник!

Время ещё спало.

Медведь ел хлеб,

и чёрный нос его влажно блестел.

До чего же весело было Сергию!

Он смеялся.

Время проснулось и потянулось.

Медведь съел хлеб

и благодарно лизнул руку Сергия.

До чего же шершавый был язык у медведя!

даже кожу оцарапал.

Время встало и пошло.

Сергий работал.

Медведь смотрел на него.

До чего же розовые были стружки!

как закат над Радонежем!

Время блуждало в окрестных лесах.

Сергий обтёсывал бревно

Топорик блестел на солнце.

До чего же ярко блестел топорик!

Медведь зажмурился.

Время продиралось сквозь густой ольшаник.

Сергий ладил последний венец.

Церковь была готова.

До чего же обрадовался медведь!

даже приплясывал.

Время вышло на поляну и стояло молча.

Стены с высокими башнями.

Купола с золотыми звёздами.

Время ходит вокруг и удивляется.

Сергий спит в своей раке.

До чего же сладко ему спится!

даже завидно.

В моей комнате

стоит шкаф орехового дерева

на шкафу сидит деревянный Буратино с длинным носом

он дразнит моего кота

который тихонечко воет от злости.

В моей комнате

солнце бывает только вечером

под вечер оно изрядно устаёт

и я не пристаю к нему с разговорами.

В моей комнате

казнили Марию Стюарт

и Марина Цветаева тоже умерла в моей комнате.

Вчера я подметал пол

и обнаружил под столом чугунное ядро

оказывается Бородинская битва

тоже произошла в моей комнате.

Кто-то распустил слух

что в моей комнате

расстреляли Николая Второго и его семью.

Я не монархист.

Но это ложь.

Во дворе меня убивают грабители,

на сцене меня протыкает шпагой Лаэрт

в Китае мне ломают рёбра революционеры

в кино мне стреляет в затылок эсесовец

а по улицам бродят наглые молодые люди

и пристают к скромным девицам

к тому же весенние платья женщин очень яркие и режут глаза

и когда едешь на вокзал с чемоданом

то кажется

что все на тебя смотрят

а когда входишь в купе

то боишься

что соседи окажутся слишком общительными

но мы выйдем все вместе на последней станции

и они тоже выйдут —

тот идиот в Вильнюсе у костёла святой Анны

(мял в руках кепку

взгляд был просящий и выжидательный)

тот слепой с транзистором у Казанского собора

(дышал свежим воздухом

и слушал баркаролу Шуберта)

тот парень с рюкзаком на вершине Кара-Дага

(подошёл и спрашивает как пройти к морю

а море было на виду — огромное)

тот человек стоявший в открытом окне на шестом этаже

(он был голый до пояса и мыл стёкла)

о мир!

о мальчик мой!

не плачь!

мы выйдем вместе!