Стихотворения, басни, повести, сказки, фельетоны, ноябрь 1917 — 1920

У "Новой жизни" вывод прост:

"Солдат — мошенник и прохвост.

Стащив с буржуя одеяло,

Он не сконфузится нимало —

За три целковых или пять

Буржую сбыть его опять".

Для "Новой жизни" это ново:

Сказать хоть раз такое слово,

В котором (правду скрыть хитро)

Сказалось все ее нутро:

Пустое, дряблое, гнилое,

Брезгливо-барское и злое!

"Первый" список — всё портреты.

Многих песенки тут спеты.

"Мертвых душ" подбор какой.

Со святыми упокой!

Списки, листики, воззванья.

Мастера на обещанья!

Всё слова, слова, слова.

"Два" кадетское повсюду.

Трудовому, значит, люду

Счастье сладят? Черта с два!

Их семья "терпеть" готова

До пришествия Христова.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Хоть убейте, не пойму,

Что тут, собственно, к чему;

Я с подобным языком

Отродяся не знаком.

Хлопwi! З вамы заодно

Мы працюемо давно.

И товклы в однiй нас ступi.

Голосуйте з намы вкупi!

Объясните нам заглавье:

Вам какое равноправье?

Только барынь меж собой?

А работницам отбой?

Им хорош и воздух спертый?

Дайте список им четвертый!

Знайте: есть у нас одних

Равноправье и для них!

Вот восьмерки и девятки.

Но с эсеров взятки гладки.

Насулят — держи карман!

А получится- обман.

Краснобайство — разговоры,

На словах — златые горы,

А на деле — поглядишь —

Родила гора их — мышь!

Не "земля и воля", где там!

Поякшавшися с кадетом,

Переправить девять в два, —

Вот девятка какова!

Тоже, знаете, "развитье":

Разрешать нам чаепитье.

Попивай вприглядку чай

Да развитье величай!

Как-то где-то радикал

На свободу намекал.

Но, увы, его намеки

От свободы так далеки.

Всё попы, попы, попы,

Строя прежнего столпы,

Богомольцы за царей.

Поворот им от дверей!

Генеральша тут хлопочет:

Помогать кому-то хочет, —

Дам совет я генеральше,

Чтобы шла она подальше,

Молодцы. Подумать здраво:

Шаг налево, шаг направо,

Шаг назад и шаг вперед.

Независимый народ!

Черту дудка, богу свечка,

В шкуре тигровой — овечка,

Рыба с мясом, винегрет.

В чем программа их? Секрет!

"Христианское смирение,

Подчиненье и терпение.

Протерпевши жизнь свою,

Упокоиться в раю", —

Вот она программа тоже.

Дай ума им каплю, боже!

По шестнадцатому списку

Поднесут пустую миску,

Никого чтоб не озлить,

Так как нечего делить.

По семнадцатому списку

Поднесут оплесков миску,

Не возьмет никто помой, —

И пойдут они домой.

С этих нечего спросить.

Мертвых трудно воскресить.

Тут орудует Каледин,

Но Каледин сам безвреден:

Трудовой казачий люд —

Он не станет за Иуд!

"При долинушке стояла,

Калину ломала,

Я калинушку ломала,

В пучочки вязала,

Я в пучочечки вязала,

Край дорожки клала,

Край дороженьки я клала,

Примет примечала[1],

Как я богу тут молилась:

"Боже ты мой, боже!

От Еремы вести нету

И от Вани тоже.

Вы, солдатики родные,

Живы ли вы оба?

Сердце, сердце, подскажи мне:

Кто ж моя зазноба?"

Письмецо прислал Ерема,

Белые листочки.

Как прочла письмо Еремы,

Не спала две ночки.

Мне писал-писал Ерема:

"Машенька ты, Маша!

Как у нас теперь в столице

Заварилась каша;

Спор большой, неразбериха

Да промеж полками —

Кто — эсерами доволен,

Кто — большевиками.

Журавля эсеры хвалят:

Хороша-де птица!

Да на что журавль нам в небе,

Коль в руках — синица?!

С богачами нам бороться

Надо осторожно.

Час неровен, и синицу

Потерять ведь можно.

Надо десять раз отмерить

Маленькою меркой.

Я, Машутка, стал эсером,

Будь моей эсеркой!

Большевистские ребята —

Много в них размаху;

Дать хотят народу столько,

Что помрешь со страху:

Неча, бают, плесть нам лапти

Из худого лыка!

Сам народ себе хозяин,

Сам себе владыка!

Вся земля ему и воля!

Богачам с приплодом

Будет, дескать, по-былому

Помыкать народом!

Большевистскими полками —

Вот какие страсти! —

Нынче сброшены с насесту

Все чины и власти.

Шла с властями злая битва.

Большевик отпетый,

Друг приятель наш, Ванюша,

Ранен в битве этой".

Как Еремино письмо я

Все прочла до строчки,

А потом ревмя-ревела,

Не спала две ночки.

Как на третью-то я ночку

Косы расчесала,

Да всю ноченьку Ванюшу

Письмецо писала.

Ах, калинушка-калина!

Было ль во примете?!

Нет Ванюши мне дороже

Никого на свете.

Были б крылья — полетела б

Я к Ванюше птичкой.

Не хочу я быть эсеркой!

Буду большевичкой!

Псой — оборотистый мужик,

Когда-то лавочник был местный.

Теперь он — просто ростовщик

И плут известный.

Путь у него к наживе прост:

Паук пускал деньжатки в рост.

Росли деньжатки помаленьку.

Опутал мироед родную деревеньку,

Потом — соседнюю, потом —

Округа целая ограблена плутом!

Люд бедный стоном стонет,

А Псой в довольстве тонет:

С спокойной совестью и без больших хлопот

Переливает, знай, в рубли народный пот.

Там урожай хорош ли, плох ли,

А Псою то и это впрок:

Содрав положенный оброк,

Псой крестится: "Не я б, так все б кругом подохли!"

Но под конец он так прижал всю бедноту,

Что стало ей невмоготу;

Ввалилися к нему голодные солдатки:

"Ты, дьяволов ты сын, съел наши все достатки!

Нет на тебя, на пса поганого, ружья!

Вот погоди ужо, придут с войны мужья!"

Вцепиться в бороду готовы бабы Псою.

Псой перед бабами-лисою:

"Спасибо, милые, за добрые слова.

Вот благодарность мне, я вижу, какова.

Такого ли от вас я чаял воздаянья

За все мои благодеянья?

Мужьями мне грозить? — Не страшно. Я не трус:

Придут — там будет видно.

Мне, главное, обидно:

За что вы на меня?" — Наговорив турус,

Псой выпроводил баб и в первую же ночку,

С собою прихватив сундук, жену и дочку,

Удрал, — куда? — бог весть.

Сумел следы заместь.

В собрание одно на днях попав случайно,

Был удивлен я чрезвычайно.

Псой объявился тут. Растрепанный и злой,

Кричит: "Долой! долой!"

Бранит большевиков и чем-то их стращает,

Эсеров очень восхищает.

Интеллигентики от Псоя без ума:

Вот, дескать, мудрость где народная сама!

А то скрывают крохоборы,

Что мироед у них пришел искать опоры!

Большевистская звезда

Ярким светом светит.

В чистом небе без труда

Всяк ее заметит.

Словно выцветший плакат,

Звездочка кадета:

Повернула на закат

Мертвая планета.

Смотрит горестно эсер

На свою комету:

"Был весной какой размер,

Нынче — трети нету!"

Меньшевик клянет судьбу.

Очень уж обидно:

"И в подзорную трубу

Ничего не видно!"

Про Еремея Ильича

Да Прова Кузьмича

Всяк скажет: "Богачи первейшие в округе".

И вот поди ж ты: два первейших богача

Двух добрых слов сказать не могут друг о друге,

У Прова Еремей —

Собака, лютый змей,

Мошенник, кровопийца!

У Еремея Пров —

Вор, изо всех воров

И чуть ли не убийца!

Кто только богачей не пробовал мирить!

Поп даже проповедь сказал на этот случай.

Куда! О мире Пров не хочет говорить.

Ерема ходит туча тучей.

Не знала ни одна душа,

Из-за какого барыша

Так разъярились оба,

Что вот, кажись, порвут друга друга на куски, —

Что не уляжется у них, как видно, злоба

До гробовой доски.

Ан вышло дальше чудо:

Вдруг по селу пронесся слух:

От батраков пришлось Ереме, дескать, худо —

Бунтуют, всё разносят в пух.

Услыша о разгроме,

Кто ж первым бросился на выручку к Ереме?

Кто? Пров Кузьмич, не кто иной.

Забывши прежние с Еремою все счеты,

Он, батраков своих в минуту сняв с работы,

Кричит: "Ребятушки, за мной!

Проклятых бунтарей проучим так, ребятки,

Чтоб вечно помнили, как делать беспорядки!"

Тут чудо новое стряслось,

Среди "ребятушек" такое поднялось,

Что подобру да поздорову

Счастливым случаем лишь Прову

От батраков своих укрыться удалось!

Всем, кто пугает нас "союзными" штыками,

Скажу: морочьте дураков!

Чтоб батраков душить батрацкими руками, —

Да где ж найдете вы подобных батраков?

Кривляки злые "Дня", продажные актеры!

Иуды гнусные, засевшие в "Речи"!

Зовите палачей! Но кто же палачи?

Ужель французские шахтеры?

Ужель английские ткачи?

Я вас приветствую, предательские перья!

И рад я каждому гнуснейшему листу:

Побольше смелости, поменьше лицемерья,

Валите все начистоту!

Холопы барские, являйтеся в ливрее!

Пусть видит весь народ, кто враг его судьбе,

Удар, который вы готовите себе,

На ваши головы пусть рушится скорее!

"Дело народа" — не дело народа,

Что ни статейка — все пень да колода.

Жалкие речи про жалкую "тактику".

Совестно, видно, ссылаться на "практику"!

Чем не партия, ей-богу!

Век слыла за недотрогу.

Гордой павой выступала, —

Ан, гляди, как низко пала!

И румяна и белила…

С кем ты, партия, шалила?

"Ах, кому какое дело,

Что я с Керенским сидела!"

Сколько доблестных примеров!

Полюбуйтесь на эсеров,

Как они свою старушку

Превратили в побирушку.

Вот она — эсерья повесть:

Потерявши стыд и совесть,

Богачам сдались без бою

И с покорною мольбою

Ждут, воззрясь на денег пачки,

Хоть какой-нибудь подачки!

"Ой вы, горе-подлецы,

Буржуазные скворцы!

В клетках век вам вековать,

Зерна барские клевать,

С барских ручек вечерком

Баловаться сахарком!"

Вся власть Учредительному собранию!

Вопль отчаявшихся буржуев

и "социал-предателей".

На Невском буржуи вчера "выступали",

По Невскому несся их жалобный вой:

"Пропали достатки все наши, пропали!

Мы жертвою пали в борьбе роковой!"

Проклявши "отродье" предместий фабричных,

Буржуи, грозя дать "злой черни" отпор,

Склоняли знамена у банков столичных,

Рыдали навзрыд у банкирских контор.

Прошли весь Литейный, пошли по Шпалерной.

Узревши Таврический дряхлый дворец,

Гадали на пальцах в тоске суеверной:

Удастся иль нет мм игрой лицемерной

Опять оттянуть свой жестокий конец?

"Нас выручат только казацкие плетки!"

"Не верю я в свой депутатский билет!"

Чернов, Милюкова обняв у решетки,

Рыдал ему долго в пикейный жилет.

На нового друга загадочным взглядом

Глядел, ухмыляясь, кадетский хитрец.

Вороны тревожно кричали над садом,

И сумрак спускался на дряхлый дворец.

Суровый хозяин равнины холодной,

Народ, ты создашь Всенародный Совет

Не здесь! Не в темнице свободы народной

Свобода родится на свет!

Вся власть нам!

Буржуазные вопли!

Давно ль? Прошло всего каких-нибудь полвека

С тех пор, как власть "господ" была так велика,

Что баре мужика

Стеснялися считать за человека!

Любая сволочь из "господ"

Смотрела на простой народ,

Как на безгласную рабочую скотину,

Покорно гнущую пред "господами" спину.

Любой плюгавый самодур

Драл с мужика семь шкур,

Выматывал у бедняка всю душу,

Вгоняя в жир свою откормленную тушу.

Днем барин — барствовал, а приходила ночь —

Законно, без помехи,

Он брал у мужика единственную дочь

Для собственной утехи.

Кто на насильника посмеет посягнуть?

Строптивца вправе он в бараний рог согнуть!

Вся власть над челядью несчастной

Была дана ему другою силой властной.

Злодеи гнусные повластвовали всласть!

Когда корниловцы вчера, через решетку

В Таврический дворец, прокравшись, драли глотку:

"Нам — власть! Вся власть! Вся власть!",

Я думал: "Наглецы! Отъевшиеся баре,

К чему вы рветеся в отчаянном угаре?!

Фальшивый спрячьте ваш мандат!

Утихомирьте ваши страсти!

Стал трудовой народ у власти:

Мужик, рабочий и солдат!"

в конверте, адресованном "Его благородию Владимиру Ильичу

Ульянову (Ленину)", прислал на бумаге, украшенной княжеским

гербом, письмо такого содержания:

"Владимир Ильич,

Прочитав "декрет об уничтожении сословий" и т. д., я открыл Гёте и вот

что прочел:

Im Nebelgeriesel, im tiefen Schnee,

Im wilckn Wald, in Winternacht,

Ich horte der Wolfe Hungergeheul,

Ich horte der Eulen Geschrei:

Wille worn worn worn!

Wille wo wo wo!

и т. д.

Примите уверение в должных к Вам чувствах.

Светлейший князь Петр Петрович

Волконский".

Беру на себя смелость дать слабый перевод утешившей бывшее "сиятельство"

строфы Гёте, продолжив ее соответственным образом:

В туманной мгле, в сугробах снежных,

Ночной порой, среди глухих лесов,

Я слышу вой волков голодных и мятежных,

Я слышу крики сов:

У, вы! У, вы!

У — вы!

В тревоге горестной, прислушиваясь к вою,

Светлейший князь поник светлейшей головою:

Ужели скатится корона с головы?

— Увы!

Светлейшей голове быть без короны княжьей, —

Нет силы у князей бороться с силой вражьей:

Кость черная дает всей кости голубой

Последний, страшный бой!

— Ой! — Ой! — Ой!

Волконский, кланяйся всем прадедам и дедам!

Конец приходит дармоедам.

Забудь свой княжеский покой,

Пошевели рукой,

Возьмись-ка за работу

До устали — до поту,

Отведай жизни трудовой,

А там уж вой:

— Ой! — Ой! — Ой!

Весною некий птицелов

Ловил перепелов:

Лежал в траве густой часами,

На сети на свои глядел издалека, —

Перепела ж ловились сами.

Была ли на сетях приманка велика?

Да ровно никакой! Доверчиво и смело

Шли птицы на привычный зов:

Обманщик ловкий, птицелов

Перепелиный бой подделывал умело!

Как много в наши дни вот этаких ловцов

Средь политического поля!

— "Земля и воля!"

— "Земля и воля!"

— "Права!" — "Порядок!" — "Хлеб!" —

свистят со всех концов.

Кто верит всякому "на вид — социалисту",

Те уподобятся легко перепелам.

Друзья, судите не по свисту,

А по делам!

"Нет Каледина! Авось

Поякшаемся мы с Дутовым!"

Меньшевик, надежды брось;

Дутов станет Подведутовым!

Вот, как пить дать, подведет!

Кто осилит рать свободную?

Трудовой казак нейдет

На измену всенародную!

Депутатского письма

Содержание весьма

Умилительное:

"Депутатское лицо

Не пускают на крыльцо

Учредительное!

Мы толпимся у дверей,

Ах, скорей, скорей, скорей!

Нам неможется.

Дорог, дорог каждый час,

Царство русское без нас

Все разложится!

Рты бы только нам открыть,

Показали бы мы прыть

Учредительную!

"Мира, воли и земли!"

Мы бы песню завели

Удивительную.

День пропели и второй,

А на третий — в скрипке строй

Поубавили.

И, вздохнувши веселей,

Мы бы крылышки смелей

Порасправили!

В ход пустивши пустомель,

Черный люд бы пять недель

Мы морочили:

Ду-ду-ду да ду-ду-ду!

Глядь, помещичью беду

И отсрочили!

Ду-ду-ду да ду-ду-ду!

Знай, натягивай узду

Помаленечку.

Неча дело торопить,

После можно прикупить

Деревенечку!

После. После. А пока

Объезжали б мужика

Норовистого,

Да в деревню той порой

Привели казаков строй,

С ними — пристава.

Чрез полгода — через год

Пустим "полный задний ход".

Что нам станется?!

Как оглянется народ:

Ни земельки, ни свобод

Не останется.

Ежли, вставши на дыбы,

Разъяренные рабы

С нами схватятся, —

Мы учены уж, ей-ей,

Толстой шкурою своей

Все поплатятся:

Бунтарей в кнуты, в кнуты!!

Ох вы, сладкие мечты

Упоительные!

Ох, кружится голова,

Ох, скорей бы нам права

Учредительные!"

Умолкли злобные проклятья.

Кровавый кончен пир.

И близок, близок, сестры, братья,

Мир, долгожданный мир!

— Мир! — зову братскому я внемлю.

Вчерашний враг — мне друг.

Где кровь лилась, сырую землю

Прорежет мирный плуг!

Звени, набата голос медный!

Вставай, рабочий люд!

Пой, торжествуя, гимн победный,

Освобожденный труд!