День Поэзии 1968 Публикация И. И. Эрбург


Лев Славин Мужество Бориса Лапина

Борис Лапин хорошо известен как прозаик. Книги его — «Повесть о стране Памир», «Тихоокеанский дневник», «Дальневосточные рассказы» (в соавторстве с 3. Хацревиным), «Подвиг» — неоднократно издавались и полюбились широкому читателю.

Но только в тесном кругу литераторов старшего поколения известно, что Б. Лапин был и поэтом.

Три стихотворения, публикуемые здесь, далеко не дают представления о его поэзии — глубокой и оригинальной.

В Отечественную войну нас раскидало по разным фронтам. Но мне случилось быть с Борей в тридцать девятом году на Халхин-Голском фронте. Там я не раз имел случай убедиться в его спокойном и ровном мужестве. Не такова ли его поэзия!

В последний раз мы увиделись с ним в августе сорок первого года, когда редакция «Красной звезды» вызвала со всех фронтов своих корреспондентов, чтобы дать им новые инструкции. Ночью мы с Борей стояли на крыше девятиэтажного дома в Лаврушинском переулке, и после фронтовых испытаний это дежурство во время бомбежки казалось нам заслуженным отдыхом.

Краткое пребывание в Москве Борис использовал, между прочим, и для того, чтобы записать свои стихи прежних лет. До тех пор они хранились только в его памяти. Но вдруг он решил собрать их на бумаге. Откуда это «вдруг»?

Испугался ли он, что попадет в положение героя бальзаковского рассказа «Неведомый шедевр», которого маниакально-одержимая работа над формой привела к обессмысливанию самого произведения?

Или Лапин решил закрепить свои стихи на бумаге, потому что память так хрупка, да и мало ли что может случиться с их автором! Не забудем, то были тревожные дни сорок первого года.

Так появился рукописный сборник, тонкий альбом в кожаном переплете с медной застежкой, единственное хранилище поэзии Бориса Лапина. Сам он не вернулся. Как и его друг, Захар Хацревин, он погиб на фронте под Борисполем, городом, который совпадал с его именем.

В немногие дни нашего последнего свидания Борис Матвеевич сказал мне, что хочет писать поэму. А мы-то, друзья его, полагали, что он отошел от стихов. На самом деле он не переставал писать их. Оказалось, что среди них есть прекрасные вещи. Но Лапин не опубликовывал их, стремясь еще к большему совершенству. Да, он не вмещался в одной прозе. В сущности, поэзия всегда прослаивала его прозу. Но сам он считал, что его стихи не более чем обещания.

Сейчас мы видим, что они не только обещания, но и свершения.

Борис Лапин

Самарканд

Ночь горит огнем. Уплывает сад.

Молодой соловей кричит.

Путник всходит на холм, не глядя назад,

И за ним его тень бежит.

И бежит вдали, слыша чей-то крик,

И за ней еще тень ползет —

Это черный куст, как немой старик,

Беспокойный холм стережет.

Путник снова свернул. Вот горят огни.

Он идет по своим следам,

Спотыкаясь о каменных кладбищ пни

И гробницы помойных ям.

Кто его зовет? Или сонный царь

Снова встал из былых высот?

Иль ждет его роковая сталь

Там, где есть в пути поворот?

Нет, не ждет его ни чужая сталь,

Ни крутая о друге весть,

Ни домашний страх, ни любовь, ни ложь,

Ни отчаяние, ни месть.

Это всё, что может лежать в суме,

Что блестит на храме звезды,

Что бело в земле и черно в сурьме

И течет сквозь поток воды.

Поступь коня

Внизу повисли купы звезд,

В янтарь оделась бирюза,

Дрожит над бездной чуткий мост.

Будь осторожен, как слеза,

Повисшая на реснице.

По камню сполз в кустах арчи

Закат Восточной Бухары,

И за рекою басмачи

Кошмами кутают костры,

Но кто ты, одинокий?

Ты должен спать, припав к земле,

На тюфяке одной из рук

И слышать, как в холодной мгле

Скрывается и цвет и звук.

(И разве ты существуешь?)

Ты, может быть, один из тех,

Кто скрылся от дневных лучей,

Кто говорит без слов и вех

На языке барантачей

Под свист железной сабли.

И может статься, кровь бежит

На твой мохнатый малахай,

И может статься, ты — джигит,

Навеки потерявший рай,

Погибнув под штыками.

И может статься, ты — обман,

Ты — только эхо среди гор,

Бегущее в сырой туман

Под черствыми ножами шпор,

И это мой ступает конь.

Сестра убитого комиссара

Заплакала, поцеловала

Портрет, не видный в темноте,

Лицо горящее прижала

К шершавой каменной плите.

Прозрачным светом, пылью звездной

Кавказ дымился за горой.

Из виноградников морозной

Тянуло ночью и сырой.

Так ты, Баку, горишь над морем

У темных низких берегов,

Суровым скованное горем

В огне домов, в тени холмов.

1923

Загрузка...