Стиратель

Глава 1 Ну пожалуйста, Михал Лексаныч

Будто из воды выныриваю. Только что вокруг было оно, изменчивое пространство, но блёкло окрашенное, почти чёрно-серо-белое — говорят, когда-то такие телевизоры были, врут, небось, — и вот по всем органам чувств бьёт многоцветье красок, запахов и звуков.

Поднимаю голову, переводя внимание со своей ладони, лежащей чуть выше и правее паха пациентки. Упираюсь взглядом в весёлые и ясные серые глаза. Уже хорошо — отмечаю как врач, — что весёлые. Дамочка приятная. Полноватая, но совсем уж форму не потерявшая, тридцати четырёх лет, — всплывают анкетные данные из карточки. Двое детей, патологий и вредных привычек не имеет, с лишним весом активно борется — посещает бассейн. Из бассейна она и ехала, когда машину занесло, развернуло на встречку, под не успевший затормозить джип… Первые сутки борьба шла за жизнь пациентки, первую неделю — за сохранность ног и вот уже третий месяц — за восстановление организма.

Помогать этой дамочке в радость, потому что она и сама изо всех сил старается себе помочь: превозмогая боль, выполняет все упражнения и предписания. Хотя полнота, конечно, немного затрудняет эту задачу. Как мужчина и хирург средней руки предпочитаю «худых сук», так иногда называют завистливые дамы юных и спортивных девушек. Их оперировать легче, не мешает мощный слой сала, который имеет склонность к воспалению в местах разрезов. Само собой, это и к худощавым мужчинам относится. Но мужчин почему-то не обклеивают подобными эпитетами. Тощий кобель? Как-то не звучит. Уж точно другие мужчины так не скажут. Женщины тем более.

— Как у вас дела? Боли не беспокоят? Какие-то другие неприятные ощущения?

— Боль есть, но уже меньше, чем на прошлой неделе, — пациентка энергично улыбается. — Ощущения? Как будто ноги набиты стеклом. Но это ничего, я все упражнения выполнила. Вы новые мне назначите? А от вашей ладони немного горячо и слегка покалывает.

— Это хорошо, это заживление идёт. В ускоренном темпе.

— Вы ускоряете?

Женщины любопытны, а сообразительные — втройне.

— Нет, — ни к чему ей знать. — Просто, когда я касаюсь швов, ваш организм как бы обращает внимание на это место. А за ускоренную регенерацию благодарите свою конституцию. Такое у неё замечательное свойство.

И ведь ни словом не соврал, человеческие тела действительно обладают колоссальной способностью к регенерации. После несчастного случая у аппарата МРТ я умею эту способность усиливать и направлять. Но за время подводного плавания в том, блёклом мире — про себя я называю его Тенью — занимался не только этим.

— Михаил Александрович, а когда я смогу ходить? — спрашивает пациентка.

— У вас два варианта, — выпрыгнувшая наружу опаска в её взгляде разбивается о мою безмятежную улыбку, — либо скоро, либо очень скоро. Больше месяца валяться на кровати никак не получится.

Понимаю, что надо аккуратнее со словами, но иногда ничего не могу с собой поделать. Хотя, с другой стороны, точно знаю, что только что заразил её абсолютной уверенностью в благополучном исходе.

Выхожу из палаты, расстегиваю верхнюю пуговицу халата. Ну вот, вроде удалось и помочь всем, кто нуждался в этом, и самому не перегреться. Теперь можно и позавтракать! Сегодня вроде овсянка. В бытность интерном воротил нос от больничной еды, а теперь привык: бесплатно и идти никуда не надо… Не особо вкусно, зато с гарантией не отравиться.

Не тут-то было. По коридору за мной бежит сестра Светочка.

— М-михал Лексаныч! — запыхалась, бедняжка, так спешила. — Извините, Михал Лексаныч… Пархоменко не вышел на работу. Так что его пациенты на вас сегодня.

— … — ничего не отвечаю, только смотрю. С откровенным недоумением.

Отмечаю специфическую реакцию Светы, такую же можно увидеть у недоброго, но весёлого шутника, нацелившегося на спящего, и вдруг напоровшегося на абсолютно ясный и недоброжелательный взгляд бодрствующего человека.

Причём ловится шутник на горячем. Когда уже подносит горящую спичку к вате, забитой между пальцами ног. Где-то даже забавный микс: разочарование, страх пойманного с поличным, замешательство…

— Нет. Моя смена закончена. Столько даже лошади не работают… — продолжаю движение в сторону столовой.

Светочкин пыл угасает, но она всё-таки плетётся за мной. Присаживается за стол, стоически выдерживает мой давящий взгляд. Ем овсянку с маслицем, двойную порцию, больничная норма для моего мощного мужского организма — издевательство над естеством. Светин нудёж почти не слушаю.

— Михал Алексаныч, ну я понимаю, что третий раз за месяц. Ну что же делать, Автократыч Пархоменке снова больничный лист выписал…

Вообще нашего заведующего отделением зовут Гиви Автандилович, но за глаза его иначе чем Автократычем никто не называет, так уж повелось. Какой-то они бизнес мутят с Пархоменко вместе на оформлении в платные палаты мимо бухгалтерии, вот Автократыч и открывает подельнику больничные листы по любому поводу или вовсе без оного.

— Ну так что, Михал Лексаныч, вы пациентов Пархоменко возьмете?

Света нервно сплетает и расплетает пальцы, однако тон ее мне опять не нравится. Еще младший медицинский персонал мной не помыкал…

— Нет, — чувствую, что надо подкрепить, поэтому продолжаю: — Видишь ли, Светочка, ты что же думаешь, пролетариат по всему миру зря волновался? В нашей стране так вообще до революции дошло. Ты думаешь, все эти стачки, забастовки, восстания из простого каприза учиняли? О, нет, Света очей моих! Они всё время пытались донести до тупых и жадных фабрикантов, что двенадцатичасовой, десятичасовой и даже восьми с половиной часовой рабочий день лежат за пределами физиологических возможностей человека.

— Так что же делать? — беспомощно вопрошает медсестра.

— Тебе — ничего. Что ты можешь сделать? Автократыч дал Пархоменко больничный, пусть он и решает проблему. Ты-то здесь при чём?

— Автократыч еще не приехал… я звонила, он трубку не берет.

Ну еще бы. Не царское это дело — вовремя на работу приезжать, и уж тем более — быть на связи в рабочее время. Действительно, в отделении всего-то полсотни больных после тяжелых травм и операций, что может пойти не так?

Лицо Светы сделалось умоляющим:

— Ну, пожалуйста, Михал Лексаныч… Там пятеро тяжелых у Пархоменко, и если чего случится, с нас с первых спросят!

Это, конечно, правда. Сестер жалко, но ведь себя-то жальче. Всю прошлую неделю меня донимали головокружения, иногда перед глазами мелькали черные мушки. Стараюсь ограничить погружения в Тень двумя, в крайнем случае тремя в день, но выдалось два очень уж интересных случая, хотелось разобраться… И только мне удалось привести себя в норму — на тебе новых пациентов! Удружил Пархоменко…

С другой стороны — практика бесценна. Да и оплата сверхурочных не помешает, как раз месяц до отпуска. Выберу отель пошикарнее, пусть Лера порадуется, девочка заслужила своим терпением. Постараюсь лишний раз не нырять в Тень, глядишь, и обойдётся. Более всего Свете надо благодарить мою Леру, хотя об этом говорить не буду.

— Хорошо, Светочка, — улыбаюсь перепуганной сестричке. — Будь по-вашему, пациентов Пархоменко буду вести сегодня… хотя это не дело — перебрасывать друг другу больных, как волейбольные мячики.

На хорошеньком личике Светы проступает облегчение.

— Знаете, Михал Алексаныч, им ведь повезло… ну, этим пациентам в смысле, — Света понижает голос. — У вас столько тяжелых на ноги встает вопреки прогнозам. А Пархоменко…

Польщённо улыбаюсь девушке и прикладываю палец к губам. Не стоит лишний раз произносить вслух то, что и так все в больнице знают. Так себе Пархоменко специалист, хоть и купил год назад кандидатскую степень; если бы я не вмешался, он бы только в последнем месяце двоих пациентов пожизненно инвалидами оставил.

Застегивая халат, пытаюсь увидеть во всем хорошие стороны. Больше пациентов — больше развития для меня и как для обычного врача, и как для исследователя Тени.

Ирония в том, что открылись эти способности у меня косвенно благодаря жадности того же Автократыча. Полгода назад был у нас в корпусе ремонт электрики. По документам-то его проводила проверенная фирма со всеми положенными сертификатами и лицензиями, а на деле, как водится, нагнали толпу безграмотных гастарбайтеров, вот они чего-то и нахимичили. Обхожу утром отделение, перед тем как уйти со смены, смотрю — непорядок, аппарат МРТ работает вхолостую. Потянулся к выключателю, а очнулся уже в нашем отделении реанимации. У коллег лица перекошенные, сестрички рыдают… три часа, говорят, в клинической смерти провалялся, чего только ни перепробовали — ничего не помогало. Стали уже контакты родных моих искать, а я раз — и очнулся сам.

Мы этот случай документировать не стали. Мало ли, как бывает… Всякий врач много может такого нарассказывать, что ни в каких учебниках не описано и в нормативы Минздрава не укладывается. Автократыч на меня еще пытался поломку аппарата МРТ навесить, но я ему заявлением в прокуратуру пригрозил, и он враз угомонился. На работу вышел на другой день — я же не Пархоменко, чтобы на пациентов забивать по любому случаю. Да и чувствовал себя нормально, даже лучше, чем прежде. И вот на первом же осмотре пациента взял да и провалился в то теневое пространство, в котором энергии чужого тела — как мерцающие нити, и можно ими понемногу управлять.

Долго разбирался, что к чему, и месяц назад заметил, что могу воздействовать на энергетические нити очень серьёзно. Почувствовал и не удивившие меня последствия: заметный упадок сил после каждого активного погружения в Тень. Закон сохранения энергии работает везде и всегда. Если пациенту становится лучше, то мне приходится хотя бы устать. Слава богу, восстановление происходит достаточно быстро, и выяснился ещё один радующий меня момент. Скорость восстановления постепенно растёт. Тренировочный эффект.

Другой эффект уже связан с моей дурью. Как только понял, что могу управлять усилием воли процессами в организме, голову потерял от приступа восторга. Этот месяц дал мне очень много, одно только умение подавлять абсцессы чего стоит. Или ускорение сращивания тканей. Есть другие захватывающие идеи. Например, можно попробовать удалять татуировки.

А дурь в том, что безмерно увлёкшись новыми чудесными возможностями, позволил окружающим ездить на мне без-возд-мезд-но, как говорила Сова, подруга Винни-Пуха. Как впавший в азарт рыбак, у которого пошёл долгожданный клёв, бросал назад, и не глядя, в корзинку очередную рыбёшку-возможность. И не замечал, что там уже целая стая пасётся и кормится моим уловом на дурнинку. Ладно, посмотрим ещё, кому достанутся вершки, а кому корешки.

О своих новых способностях помалкиваю. Дойдёт до Автократыча — раскрутит меня, как великого экстрасенса, а сам набьётся в продюсеры. Ему не привыкать торговать чудесными исцелениями, он давно на пару с Пархоменко какое-то китайское фуфло под видом чудодейственных витаминов пациентам впаривает — пользуется страхом и растерянностью людей, столкнувшихся с бедой. Я как-то не выдержал и объяснил старушке одной, что настоящие витамины в аптеках вполне разумных денег стоят, да и показаны не всем и не всегда — бабуля уже была готова в кредиты влезать, только бы внука на ноги поставить; так Автократыч меня чуть заживо не сожрал, второй выговор на ровном месте нарисовал. Меньше всего хочется заделаться его ручной зверушкой и по совместительству активом. Разбираюсь и дальше сам понемногу, что к чему. Чтобы порок сердца или там рассеянный склероз исцелять наложением рук — такого не умею… может, пока не умею. А вот поспособствовать выздоровлению человека, ускорить регенерацию тканей, иммунитет повысить, боль приглушить, а то и вовсе снять — это пожалуйста. Недавно, например, межпозвоночную грыжу устранил, хоть и пришлось повозиться.

А вот и последний на сегодня пациент.

— Как самочувствие? Упражнения делали?

— Издеваешься, что ли, доктор? Какие там упражнения… Пузо болит, пиз… очень болит, мочи нету. Я ночью орал, чтобы сестричка обезбола добавила, так эта корова сперва тащилась в палату битый час, потом говорит — назначения нет… Вы, доктор, добавили бы мне обезбола-то.

— Нельзя. Опасно для печени.

— Вон оно чо… Лекарства, значит, экономите на рабочем человеке? Я жалобу напишу в этот, как его, Минздрав — будете знать!

Глядит на меня развязно и нагло. Всего-то тридцать два года мужику, а уже хронической алкоголик, и печень посажена. В травму загремел из-за пьяной драки, причем в третий раз. Вот и сейчас от него перегаром разит… и, кстати, свежим.

— Где водку взял? — решительно перехожу на «ты». Такие люди даже профессиональную вежливость принимают за слабость.

— Почему водку? Какую водку? — деланно удивляется. — Вы попутали чего-то, доктор…

Открываю тумбочку, достаю пакет апельсинового сока, откручиваю крышечку, принюхиваюсь. Так и есть — дешевая сивуха.

— Ты понимаешь, тупая твоя башка, что мы тебя серьезными медикаментами пичкаем? Они с алкоголем не совместимы! Будешь бухать — в лучшем случае антибиотики просто не подействуют, инфекция разовьется. Придется ноги тебе ампутировать, обрубком доживать станешь. А может, это ударное комбо враз твою печень добьет, даже реанимация не поможет.

— Да ну чего же вы, доктор… — алкаш теряется от моего напора. — Да я… сам не знаю, как так вышло… Больше ни за что, мамой клянусь…

Надо бы, конечно, устроить Свете выволочку за то, что в отделение попадает водка. Алкашу этому так и надо, но ведь если он отбросит копыта, посадят за него, как за человека… Даже жаль, что закончился ковид с его карантинами, теперь трудно поддерживать порядок.

Алкаша осматриваю формально, для галочки, и никакого погружения в Тень. Оно, быть может, и неэтично, врач обязан одинаково относиться ко всем больным, вне зависимости от их морального облика и личной симпатии. Первое время после открытия Тени так и делал — и людям помочь хотелось, и интересно было, что у меня за способности и где их предел. Доигрался — схлопотал обморок на рабочем месте на третьи сутки, повезло хоть, на пустую койку рухнул и шибко умную свою голову не разбил. Потом неделю ходил, придерживаясь за стеночку. Понял, что больных много, а вот силенок у меня маловато, потому придется выбирать, кого лечить только утвержденными Минздравом методами, а кому помогать по-особенному. Старался, чтобы этот выбор не от личной симпатии зависел, а от того, пытается ли человек помочь себе сам.

Поддёрнув рукой, смотрю на часы. Что у нас там? Сканирую память на предмет событий последних дней. Ага, внеочередная моя смена закончилась четверть часа назад. Удачненько получилось. Двойное дежурство позади, а в организме моём многострадальном чувствуется неснятая усталость. Пока что бодр телом и ясен взором, но позади длинная марафонская дистанция, и запасы энергии в теле показывают дно.

Неделю спустя.

— Опять ты ужинаешь в шесть утра? — недовольничает Лера.

Пожимаю плечами. Вчера авария была, и сразу трех тяжелых больных к нам положили, так с подростком одним полночи провозился — очень жаль было оставлять пацана в инвалидном кресле по гроб жизни; сперва обычная срочная операция, потом другая, не менее сложная — в Тени. Притащился со смены выжатый, как половая тряпка, даже на еду сил не осталось. Принял душ и завалился спать, не слышал, как Лера пришла. И вот теперь снова пора на работу.

— Ты бы хоть разогрел, — не унимается Лера.

— И так пойдёт, — отмахиваюсь. Вчерашние макароны с котлетой особо вкусными не были, но едва ли подогрев в микроволновке мог это исправить. — Спасибо, солнце моё. А ты зачем встала в такую рань? Тебе же к десяти только в институт…

— А когда еще я тебя увижу? — дует губки Лера. — Явишься с работы и сразу на боковую… Субботу хоть освободил, как я просила?

— Не помню, луноликая, — вру напропалую. — Надо в расписании смотреть. Отпишусь тебе как только, так сразу.

На самом деле знаю, что в эту субботу дежурю. Как и в прошлую, и в позапрошлую. Но говорить это Лере в лицо не хочется. Бедняжке и так не хватает моего внимания. Вот и теперь, несмотря на ранний час, она аккуратно причесана и даже, кажется, слегка подкрашена, верхние пуговицы халатика расстегнуты, приоткрывая высокую грудь… Вот зачем это она? Знает же, что мне пора на работу, пациенты ждать не могут.

— Мы с тобой никуда не ходим! — бросает очередную обиду Лера. — Мне двадцать четыре года, а я дома каждый вечер, как бабка старая.

— Солнце моё, ты ж знаешь, сейчас напряженный период на работе, — ответил я. — Пациентов много, и все на мне. Пархоменко, скотина такая, совсем ими не занимается, недавно тетку одну чуть не угробил. Это не продлится долго, клянусь!

— Тетку? — тянет слово Лера. — Молодую, небось? Красивую?

— Очень молодая и очень красивая! — не удерживаюсь, обожаю её поддразнивать. — На пенсии всего-то десять лет.

— Всё равно, вечно тебе эти чужие тетки и дядьки важнее, чем я!

— Нет ничего важнее, чем ты. Но чтобы тратить на тебя деньги, надо их заработать сначала. Разве не так, луноликая? Вот щас заработаю вот такую стопку денех, — щедро развожу большой и указательный палец сантиметров на пятнадцать, — и как начнём их тратить!

Вообще-то Лера — хорошая девушка. Неглупая, веселая, хозяйственная, и в постели раскована. Яркая, подтянутая, все при ней, причем самое натуральное — как хирург я бы сразу заметил силикон. Мы познакомились год назад, и мне тогда понравилось, что долго ухаживать за Лерой не пришлось, она сама не стеснялась проявлять инициативу. С определённого момента. Как-то естественно получилось, что мы стали жить вместе. То на ночь останется, то на две, ну и… Все шло неплохо до последнего времени.

— Помнишь Манюню из педа? — спрашивает вдруг Лера.

— Да вроде нет… А что?

— А то, что она замуж вышла в субботу! Прикинь, в Москве платье заказывала! Кольцо с брюликом в три карата! Банкет был в «Астерии» на сто персон!

Судя по тому, что сама Лера в число ста избранных персон не вошла, не так уж и близко они дружат с этой Манюней. Эта упоительная история рассказана, как упрек мне. Наверно, девушку можно понять, ведь я сутками пропадаю на работе, она скучает, ей не хватает внимания…

— Пойми, луноликая, именно сейчас не могу меньше работать, — стараюсь говорить помягче. — Встанет человек на ноги или останется прикован к кровати до конца недолгой и печальной жизни — всё зависит от того, сколько я уделю ему сил и времени.

— Но ведь тебя не ценят! Когда ты в последний раз получал премию?

— Да разве в этом дело⁈ Лерочка, мои дела сейчас точно по пословице «летний день год кормит»! Период профессионального роста сейчас во взрывном темпе. И он близок к концу. Сейчас надо аккуратно финишировать, и всё, я — на пьедестале. А там, поверь, начну морду воротить даже от премий, если они будут не шестизначными. Силой мне их впихивать будут, вот посмотришь. А работать снова начну от сих до сих и ни минуты больше.

Полгода назад я едва не рассказал Лере о своем необычном таланте. Правильно, наверно, не рассказал… но вот так, общими словами намекнуть о предстоящем возвышении, безопасно.

— В этом квартале премия будет обязательно, с такими-то переработками! И у меня самая большая доля успешных реабилитаций в отделении. Так что в конце месяца обязательно куплю тебе… ну, что ты хочешь? Новый телефон? Или посудомоечную машину?

— В отпуск хочу. С тобой. Чтобы только мы, никаких пациентов, никаких срочных вызовов.

Обнимаю Леру, наскоро целую:

— Договорились, свет очей моих. Сам мечтаю. Закончится квартал, получу премию громоздких размеров, и рванём в отпуск.