Стиратель

Глава 20 В темнице сырой

Графская темница выполнена с фантазией, ничего не скажешь. У барона-то было без затей — сырой холодный подвал, туда сбрасывали ненужное барахло и там же держали узников, когда доводилось. Тут же к делу подошли куда основательнее. Никакого даже самого крошечного окошка, лишь магический источник света, который то прожигает веки, то едва мерцает, то вдруг покрывает стены безумными извивающимися тенями, как на дискотеке в клубе в пролетарском квартале. Есть здесь и отопление, правда, довольно своеобразное: днем к стене, за которой находится печь, невозможно прикоснуться, так она раскаляется, а ночью в камере царит мертвенный холод. Не знаю уж, использована тут магия или сложные инженерные решения, вроде бы запрещенные после восстания Сета.

Но больше всего донимает методично капающая вода. Когда на второй день с меня все-таки сняли блокатор, чтобы я совсем не загнулся, всю камеру обыскал сантиметр за сантиметром, но откуда капает чертова вода, так и не нашел. А звук — вот он, круглые сутки, и кажется, капли падают прямо мне на череп и уже почти продолбили в нем дырочку. Надо ли говорить, что спать в таких условиях невозможно. Разве что иногда удается провалиться во что-то вроде обморока.

С едой тут тоже все затейливо. Ее приносят трижды в день, и по размеру порции приличные. Проблема в том, что это откровенные объедки — на полуобглоданных костях следы зубов, и какие-то посторонние вкрапления… Когда заявил тюремщику, что не стану есть эту дрянь, он смачно харкнул в тарелку, развеяв мои сомнения. Мои демарши ни на кого тут впечатления не производят. Остается гадать, вспомнит ли граф, что целитель может работать, только будучи живым, или раньше загнусь, и тогда интрига уже в том, от чего — от голода, от нервного истощения, из-за нехватки сна или от ночного переохлаждения. Хоть тотализатор открывай.

Пусть блокатор с меня и сняли, без солнечного света нет сил даже на самый короткий нырок в Тень. Но нападение на тюремщиков ничего не дало бы, кроме морального удовлетворения от того, что на Танаиде станет парочкой гадов меньше — второй отряд стражи надежно защищен каменной стеной, до него мне не дотянуться. Очевидно, я не первый маг, которого здесь держат.

На четвертые сутки мне уже становится все равно, что будет дальше — и тогда-то за мной приходят. О нападении уже не думаю — остаток сил уходит на то, чтобы переставлять ноги. Странно, для меня изменилось все, а замок остался прежним… только вот суетящиеся в коридорах слуги больше не кланяются униженно. В одной из анфилад встречаем Лилли, случайно, наверно; спадает с лица, разворачивается и убегает. Надо же, стыдно ей смотреть мне в глаза. Какая несвоевременная чувствительность.

А вот графу не стыдно ни капельки, он явно наслаждается собой, сидя за тем самым столом, где мы столько раз ужинали. Теперь никто не предлагает мне стул. То ли граф понял, откуда я беру силы, то ли случайно совпало, но за окном темно. Без хотя бы капли энергии в Тень мне не войти.

— Надеюсь, ты хорошо отдохнул и готов приступить к работе? — ехидно спрашивает граф.

Вместо ответа плюю в его сторону. Почти символически, во рту сухо. Жаль, не дотягиваюсь. Один из слуг — где-то уже видел это лицо — коротко, без замаха бьет меня по почкам. Сгибаюсь пополам от боли, однако на ногах устоять удается.

— Долго колебался, не познакомить ли тебя с чудесами моей темницы сразу, — доверительно сообщает граф. — Но решил сперва выяснить, на что ты способен. Что же, теперь тебе надо просто делать то же самое, но намного, намного больше. Желающие исцеления пожилые Высшие не переводятся. Зато награда будет щедрой. Например, возможность поспать не в камере, а в обычной комнате. Или еда, куда почти никто не плевал. Готов приступить к работе?

Молчу. Нет никакого желания разговаривать с этой сволочью.

Так и думал, что сговор с Хёрстами был только поводом. Мне не оправдаться, потому что графу плевать, виновен я или нет. И серебром мне платили, не торгуясь, потому что никто и не собирался его мне оставлять. Аристократический вариант кабатчика Гара.

А я-то всё думал, как мне откреститься от дурацких обвинений. Новую отговорочку сочинил, прелесть, какую убедительную. Но нет, бесполезно. Давно и не мной сказано: я виноват уж тем, что хочется сиятельному графу кушать. Никакие отговорки не помогут. И всё-таки он меня сильно удивляет.

— Жаль, что у тебя нет семьи, — раздумчиво говорит граф. — Мужчине твоих лет положено иметь жену и детей, что же ты так сплоховал? Меня всегда поражало, на что только люди не идут ради близких. А вот у Сета семья была, и он даже не представлял себе, насколько уязвимым это его сделало. Такой гордый, такой несгибаемый, вот прямо как ты… а потом он в ногах у меня валялся. Сперва — чтобы я пощадил его жену и детей, а через несколько часов — чтобы наконец позволил им умереть. Весьма досадно, что ты не обзавелся близкими, Мих. Но не расстраивайся, и с самим человеком можно проделать много удивительных вещей. Три дня в темнице были лишь небольшой разминкой. Но у меня хорошее настроение, и я готов пропустить часть с развлечениями, если ты отправишься к пациентам прямо сейчас.

Молча смотрю на него сквозь спутанные волосы. Вот еще, разговаривать с этой мразью… Но не только брезгливость мешает. Ещё огромное недоумение, он что, правда не понимает? Раньше не держал его за полного идиота.

Ещё обращаю внимание на кое-какие слова графа. В Танаиде нет нормы беречь женщин и детей. Дело не в гуманности, чем-то другим и очень важным это кажется. Не успеваю додумать…

— Ну вот и славно! — оживляется граф. — Конрад, золотце мое, приступай.

Хлобысь! Канис пенис ин ано графус! Слуги не простые — это какой-то силовой вариант вроде боевых дружинников; швыряют меня на пол. С трудом удаётся не удариться лицом о пол.

Из-за спин боевых холопов выступает ещё один персонаж. Крепкие ноги в сапогах, просторная рубаха с закатанными рукавами. Грубое мужицкое лицо украшает — хотя вернее сказать, сильно портит, — предвкушающая поганая ухмылка. В могучих руках устрашающей толщины и размеров кнут. Тот самый конюх, самый первый почти нахамивший мне слуга.

Что-то мне активно не нравится выражение лица графского «золотца» Конрада. Как будто в спальню к новобрачной вступает. Причём не просто к возлюбленной, а к той, кого долго вожделел и вот — наконец-то! Вот что больше всего напрягает. Меньше всего мне хочется быть на месте объекта вожделения брутального мужика, хоть и не в том смысле. Ворочается внутри и хватает за горло вспышка злобы.

Канис пенис ин ано аурум-Конрадус! Я буду не я, если не найду, чем ответить этому уроду. Всем уродам! В-ш-ш-и-х-с-с! — угрожающий свист кнута заканчивается взрывом длинной боли. Сжимаю изо всех оставшихся сил зубы, превращаю рвущийся из груди крик в задавленный хрип. И проваливаюсь в спасительную тьму.

Где это я? А, родная темница! На автомате проверяю себя, на это энергии почти не требуется. Козлина Конрад! Прекрасно помню, вернее, не помню ударов больше одного, но чувствую на спине три рубца. Графское «золотце» сразу не поняло, что удовольствия его подло лишили?

Лицо и волосы, обрывки, в которые превратилась рубашка, мокрые. Пытались водой отлить? Какие-то капли в рот попали и самую малость притушили бушующую внутри жажду. Подносимое мне питьё тоже предусмотрительно не употреблял. А сейчас чувствую, организм кожей драгоценную влагу впитывает. Ну, хоть так. Может, сутки ещё протяну, или сколько там без воды человек может жить?

Как-то не задалась у меня житуха в этом чудном магическом мире. Отчётливо начинаю понимать, что нет мне здесь места. Если только низшим, пахать до изнеможения, платить непомерные подати и медленно подыхать. Или быстро, если повезёт. Вот только жизнью это назвать язык не поворачивается.

Вольным стрелком работать не получилось. Как они сами между собой дела имеют, решительно не понимаю. Не представляю, как можно работать с компаньонами в любом деле, постоянно ожидая предательства и удара в спину? Интересная мысль в голову приходит: как-то слышал, что в среде русского купечества слово купца ценилось дороже золота и крепче булата.

Примечательный случай на глаза попадался, как иллюстрация. Некоему известному купцу не хватило тысячи рублей, чтобы урвать нечто ценное на аукционе. Упросил устроителей чуток подождать и вышел на площадь. Кинул клич: я — купец такой-то, вы меня знаете! Срочно нужна тысяча рублей — пособите! Отдам через неделю, все знаете, где моя лавка. Махом в шапку накидали, кто рубль, кто десять. Но это не конец истории. После того случайные кредиторы приходили к купцу и забирали свои деньги. И что характерно, купец не записывал имена, не оформлял список, некогда ему было. Но народ забрал ровно столько денег, сколько накидал. Ни одного хитреца не нашлось рубчик или трёшку на дурнинку срубить.

Доверие и крепчайшая надёжность данного слова сильно снижает издержки любого бизнеса. Например, дорогостоящий штат искушённых юристов для составления хитромудрых договоров не нужен. И наоборот, уверенность в том, что тебя обязательно кинут при любом удобном случае, делает кооперацию чрезвычайно громоздкой, а то и невозможной. Как же они тут живут?

А может быть, стоило переметнуться к герцогу Хёрсту? Придвигаюсь от стены, вытягивающей остатки тепла из тела, к той, что днём пышет жаром. Она остывает не сразу, сейчас почти тёплая.

И что Хёрст? Судя по его чересчур быстро пришедшей в себя дочке, попал бы в такой же суп. В качестве того же цыплёнка. Уж больно откровенно стала липнуть. Какой для меня смысл? Если они проигрывают, то мне каюк. Если выигрывают — что крайне маловероятно, — то меня уже они своему конюху отдадут. На перевоспитание. Чтобы сильно много про себя не думал. Нагляделся, тут даже кровные узы никакой гарантии не дают.

Так, надо вспомнить, зачем я вообще здесь? Как-то из головы вылетело то, что Смотритель сказал. Я здесь транзитом, это промежуточная станция. И как проехать дальше? Умереть? Как-то не вдохновляет. Как последнюю надежду в голове держать можно, но прыгать самому?

Он ещё говорил: надо выяснить, что здесь не так. Да всё так! Аристо, как обычно, козлы те ещё, народ безмолвствует, знакомые дела. Ладно, в голове от мыслей туман, валюсь крючком на пол и отключаюсь. Сном это не назовёшь.

Следующий день.

Достали уже! Металлическое блюдо с помоями, которые мне дают в качестве завтрака, летит обратно в дверное окошко.

Стальная дверь с лязгом распахивается, в проёме вырастает мощная фигура графского тюремщика. Вспышка злорадства придаёт силы. На лице жирные пятна, прилипло маленькой стружкой что-то съестное. Лапшинки, луковые или капустные кусочки. Выглядит не менее «аппетитно», чем на тарелке. Какой-нибудь опустившийся бомж не побрезговал бы облизать и тем самым закусить после дешёвого и сердитого боярышника.

— Ты что себе позволяешь, червь⁈ — и благородное негодование на морде, которое он наверняка называет лицом.

— А ты подойди ближе и поучи меня манерам, — предлагаю, собравшись в комок для прыжка.

Сил на самом деле у меня почти нет. Те, что есть, сожгу из неприкосновенного запаса, но мне всё равно недолго осталось.

Вращает грозно выпученными очами и захлопывает дверь. Х-ха! Так я и думал! Правы утверждающие, что все, кто любит гнобить беззащитных, трусы по своей природе. И вряд ли у них есть лицензия на моё убийство.

Только как быть с графом? Ему лицензии не нужны, он их сам выдаёт. Вчера меня настолько потрясла его какая-то по-детски наивная тупость, что до сих пор её понять не могу. Он что, серьёзно налаживал меня на целительскую работу после трёхдневной голодовки? Когда кто-то не понимает настолько элементарных вещей, договориться с ним невозможно. Он просто слушать ничего не будет. Потом-то репу зачешет, только мне-то уже будет всё равно. Уйду отсюда в лучший из миров. Хорошо бы в свой, а не тот, который самый лучший. И-э-х! Дал бы кто гарантию, билет на станцию «домой», так и сделал бы.

Меня тащат к графу ближе к обеду. К тому времени созревает план, как с ним надо беседовать. И что делать с отмороженным конвоем, который всегда умудряется нанести мне чувствительный, особенно в моём нынешнем состоянии, урон за весьма короткое время сопровождения. Всего за несколько десятков метров. Ну, сами напросились! Если меня долго уговаривать, то я тоже могу встать на тропу войны. В конце концов, русский я или нет? И толика татарской крови не помешает, наоборот, срабатывает, как запал.

По кивку графа конвой удаляется, слегка пошатываясь. То, что могу не только лечить, это естественно. Любой хирург сломает врагу руку намного ловчее, чем начинающий рукопашник. Только что удачно открыл новые возможности. Когда вертухаи по своему обыкновению попытались насовать мне по рёбрам, слегка, а затем и не совсем слегка, качнул из них энергию. По закону сохранения той самой энергии, если где-то прибыло, то в другом месте убыло. Вот и покачивает их. Зато я стою на ногах почти твёрдо.

— Я надеюсь, ты готов к работе? — графская сволочь сидит за столом, не торопясь, вкушает.

Особого впечатления уже не производит, мой бедный желудок прилип к позвоночнику и будто спит. Рядом с графом та пожилая и величественная герцогиня Хиск, которую уже лечил. С лёгким пренебрежением на меня в этот раз смотрит. С графа пример берёт?

— Сначала обед, ваше графское сиятельство, — сарказм не удерживаю, он до них всё равно не доходит.

— Сначала работа, затем обед, — граф многообещающе улыбается. — И я ведь тебя предупреждал, чтобы ты вёл себя почтительно?

— Обед я давно заработал, ваше сияние, — приступаю к плану. — Вы просто не дали мне рта раскрыть, а я ведь не просто так втёрся в доверию к Хёрсту. Советоваться не было времени, нужно было ловить момент. Уж больно удачный он был.

Любые, почти любые, поступки можно объяснить самыми разными мотивами. Часто вполне противоположными. Могло быть так, как пытаюсь представить? А почему нет? Вроде достигаю цели, граф не смог спрятать искорку интереса в глазах. Продолжим.

— Кое-что мне удалось узнать… — Граф, заинтересовывается не на шутку, да и герцогиня не скрывает любопытства, — но сначала обед. Человеческий, не собачий.

— Ещё не знаю, стоят ли твои сведения обеда, — твердокаменность не изменяет графу.

— Безусловно стоят, хотя вынужден предупредить сразу: они вас не обрадуют. Зато вы будете готовы.

— Выкладывай. И не спорь! Иначе обедом тебя мой конюх угостит.

— Всё проще варёной репы, ваше графское сиятельство. Я понял из их слов, что с рудниками у вас ничего не получится. Никакой прибыли у вас не будет, добыча металла резко упадёт, как только Хёрсты уйдут оттуда.

— Диверсия? — граф сужает глаза.

— Такого при мне не обсуждали. Насколько я понял, связано с какими-то производственными тонкостями.

— Какими? — граф похож на охотничью собаку, почуявшую добычу.

— В этом не разобрался бы, даже если бы они вдруг подробно всё объяснили. Я, видите ли, целитель, а не рудных дел мастер.

— И всё-таки?

— Что-то связанное с откачкой воды. Нельзя её прекращать, — подумав, добавляю. — Это то, что я услышал и понял. Подозреваю, что есть и другие подробности, но о них прямо не говорили.

По переглядыванию графа и герцогини понимаю, что угадал. В мире, где все постоянно ждут друг от друга пакостей, любое подозрение воспримут предельно серьёзно.

— Ладно, иди работай с герцогиней, — графская тварь, умалчивая об обеде, делает приглашающий жест.

— Вы позволите мне работать с её светлостью в таком виде? Ваше графское сиятельство?

Гадёныш проникается. Так что в порядок меня приводят. Получаю приличную одежду и позволение помыться у бочки с водой. Пока стража зевает, останавливаю пробегающую мимо бабёнку с вёдрами и вдоволь напиваюсь воды. Заметно оживаю. Солнце то прячется за облаками, то выглядывает, но мне хватает чуточку подзарядиться. На герцогиню точно хватит. Это ещё если я, как полный идиот, тратиться на эту дуру буду.

Но обедом меня граф так и не удостаивает. Ну, что ж, сработаем по-другому.

— Давай, милок по-быстрому, у меня ещё дела есть, — мгновенно и бесцеремонно напрягает меня герцогиня.

— Ваша светлость, можно и за пять минут, эффекта хватит аж до вечера. А в следующий раз вы меня можете и не застать, — если надо, обломать тоже умею. Оно и для нашего мира не последнее умение, а уж для Танаида…

— Нет, дружок, — надменно усмехается герцогиня, — ты от графа никуда не денешься. Сбежать точно не сможешь.

— Садитесь сюда, ваша светлость, — встаю сзади, поверхностно сканирую тело. Для видимости эффекта провоцирую лёгкое покалывание кожи.

Я, действительно, могу всё сделать за пять минут, только мне этого не надо.

— Надо запустить кое-какие долговременные процессы в вашем организме, для этого пять минут мало. Настраивайтесь на час.

— Милок…

— Ваша светлость, если вы мне, как целителю, не доверяете, то давайте на этом и закончим. Выходите и говорите графу, что не хотите лечиться.

Затыкается. Поджимает губёшки, но затыкается. Мне надо своё провернуть, иначе тупо могу не выжить. Заставляю слугу принести бумагу и карандаш. И составляю список разных блюд. Два списка. Один из тех кушаний, что любит герцогиня, и второй, из тех, что ей будут полезны. Овощные салаты и гарниры, в основном.

— А теперь назовите блюдо, которое через силу можете съесть, но при этом его ненавидите. Можно для низших.

Называет и объясняет. Что-то вроде тыквенной каши. Местный овощ по-другому называется, но похож.

Даю слуге общий список. В нём всего несколько блюд. Выбрал те, которые точно герцогине не след откушивать и добавил неизвестные. Мне надо их оценить. И ту мамалыгу тоже.

В итоге приносят не всё, но большую часть из списка. Пока ждали, развлекал герцогиню светской беседой.

— Ваша светлость, а вы графу доверяете?

Отвечает мне скептическим взглядом, расшифровать никаких проблем: «В наше время никому нельзя доверять, милок». Х-м, почва удобрена до меня, можно засевать?

— У вас есть основание для недоверия. Дело в том, что вам нужно не меньше десяти сеансов для полного выздоровления, но граф твёрдо намерен меня убить. Так что сегодняшнее лечение, скорее всего, последнее.

— Ты преувеличиваешь, дружок, — ну да, мне она тоже не доверяет. Логично.

— Не кормили три дня, держали в темнице, отдавали конюху на растерзание. Такой образ жизни я долго не выдержу.

— Низшие так годами живут, милок…

— Только те, которые нашему славному конюху не попадались, ваша светлость. Впрочем, ваше дело, а я предупредил. К выносливым низшим и обратитесь, когда в следующий раз меня в живых не застанете, ваша светлость, — на последних словах обдаю её холодным взглядом. Получилось? Посмотрим. А вот и слуга с яствами, на пару ложек каждое.

Между прочим, вкусы герцогини сильно корректировать не придётся. Дичь любого вида не очень калорийна. Из мяса надо исключить местный аналог свинины, как самый высокоэнергетический продукт. И то, если срезать сало, то ограниченно можно.

Задумка моя проста. Некоторые блюда пробую, много есть мне всё равно нельзя, хотя дико хочется.

— Теперь немного всё-таки съешьте этой мамалыги, — встаю у неё за спиной и хоть не вижу, чувствую, как её перекашивает. Это хорошо! Для неё.

— Это еда для низших!

— Относитесь, как к лекарству. Буквально на кончике ложки, — чуть не добавил «за маму, за папу».

И внимательно смотрю на реакцию организма. Отмечаю лёгкие, на грани заметности, позывы к тошноте.

— А теперь это, и не торопясь, — отрезаю кусочек жареной свинины. Одно из любимых блюд. Герцогиня с удовольствием начинает пережёвывать и вдруг выплёвывает.

— Ты что сделал⁈

А то самое! Доволен собой, как слон. Мне удаётся ещё один целительский пируэт. Почти внедрил отвращение к вредной еде на физиологическом уровне.

— Герцогиня, вообще-то это тоже еда для низших. У вас какой-то сбой в организме произошёл, и вас почему-то к этой еде потянуло.

— Для низших⁈ Дружок, что-то ты не то говоришь. Ни один род не пренебрегает этим мясом!

— Мясо и вы можете есть. Но только постное. И что вам за дело до других родов? Хотят травиться, пусть травятся. Вы просто не знаете, что в свинине, в отличие от других видов мяса, часто заводятся такие маленькие червячки. Особого урона Высшим они не наносят, зато низших жрут изнутри поедом. Если недостаточно долго варить или жарить его.

Наплёл ей кучу всего. О гельминтах они тут не в курсе. Пришлось затем даже успокаивать. С пользой для себя. Отрезал кусочек и съел в подтверждение слов:

— В этой порции ничего плохого нет. Я же не сказал, что во всех подряд животных эти червячки живут.

Завершающий сеанс укрепления зелёных нитей проходит быстро и почти без затрат. В силу особенностей организмов Высших их лечить намного легче, чем низших. Запоздало в голову приходит догадка. Вполне возможно, Высшие живут дольше и болеют редко из-за случайного попадания золотых искорок магии в изумрудные нити. Каковые, судя по всему, являются энергетическим каркасом организма.

Вот и весь секрет лечения высших. Целенаправленное укрепление нитей магическими искрами взамен случайного. Потрясающе просто выглядит, как любой ответ на кажущуюся на первый взгляд неразрешимой загадку.

После сеанса повеселевшая герцогиня грузной, но бодрой козочкой выскакивает из комнаты. Выхожу за ней, изо всех сил не торопясь, доедаю хрустящее птичье крылышко. Чего зря добру пропадать?

Выходим на обширный балкон на втором этаже. Внизу какая-то суетня, которой распоряжается сиятельный граф. Оборачивается на оклик герцогини, идёт в дом.

— Теперь меня, — командует графское сиятельство, — только по-быстрому. Не скучайте, ваша светлость.

Напоследок предлагает ей лёгкого вина, герцогиня не возражает, а меня никто и не спрашивает. Не возражал бы, впрочем, тоже.

О кормёжке граф опять «забывает», а мне уже и не надо. Усаживаю графскую гнусность в кресло, возлагаю руки, работаю. Уже устаю удивляться. Знает, прекрасно знает, как я к нему отношусь, и при этом не то что дозволяет, а заставляет его лечить! У него с головой всё в порядке? И-э-х! И чего я — не менталист? Покопаться бы в его сознании… по-детски непосредственная вера в собственную исключительность, которую просто обязаны признавать все прочие? Так ведь сам других высших не гнушается прибить. С непременным условием скрытности, но ведь убивает. Почему же ты, граф, мысли не допускаешь, что могут убить тебя?

Это ведь должно быть несложно. Чуть-чуть, очень осторожно пытаюсь истончить одну из зелёных нитей. Новое дело для меня. Там, где она особенно мощна… граф хлопает себя по шее и ожесточённо чешет. Надо же! Почувствовал! И я тоже ощущаю слабый прилив сил. Хм-м, могу работать, как вампир? И с высшими и с низшими?

— Чуточку магии, граф.

Сонмом искорок восстанавливаю лёгкую каверну, укрепляю остальные. Все, кроме одной, что проходит через селезёнку. Халтурю? Нет, это целенаправленный саботаж. И он удаётся.

Граф встаёт, явно приободрившийся. Повинуясь повелительному жесту, выхожу, слегка пошатываясь, иду за ним. Присоединяемся к обществу герцогини.

— Без пикантного зрелища не могу оставить вас, герцогиня, — галантно провозглашает граф, и от следующего вопля я слегка дёргаюсь. — Конрад! Начинай!

Лицо «золотца» Конрада освещается неприкрытой радостью. Он тут же живо транслирует команды слугам. Те тащат и умащивают на широкую скамью какого-то худосочного мужичка крестьянского вида. Грубо сдирают с него ветхую рубаху.

— Недоимки платить не хочет, — любезно разъясняет граф.

«Не может», — перевожу для себя.

— Ваше сиятельство, можно мне к себе удалиться?

— Удалишься. Только сначала посмотришь, что бывает с теми, кто провинится.

Глядеть никакого желания, но приходится учитывать строгий взгляд графа, смотрю, тяжело опираясь на перила.

Хмыкаю. Конрад хорош, только перестарался. Истязаемый взвывает от первого удара, прочертившего по жалкой спине красную полосу, переходит на какое-то бульканье от второго и замолкает после третьего.

Хмыкает и герцогиня, граф наливается злостью.

— Конрад!!!

Ну как же! На самом интересном месте! Однако у конюха в запасе резерв имеется. Безжизненное тело отволакивают и бросают в стороне. Умер? Издалека не поймёшь. Притаскивают следующего, по виду крепче. Процедура повторяется.

Сразу видно, что Конрад на этот раз осторожничает. И кнут свистит не так задорно, и паузы подольше. Но после десятого удара, вой забиваемого насмерть низшего переходит в хрип.

Конрад вопросительно глядит на графа. Продолжать? Не присматриваюсь к жесту графа, но, видимо, что-то вроде большого пальца в сторону сердца. Аналог безмолвного приказа римских императоров, решавших участь проигравшего гладиатора.

Низший оправдывает ожидания сиятельных тварей, перестаёт подавать признаки жизни только после ещё семи ударов. И вот этот момент для графа и герцогини самый сладостный, судя по всему. Искоса посматриваю на них.

Мне просто интересно, каким образом получается, что вся аристократия — сплошные садисты, наслаждающиеся чужими страданиями. В самодержавной России тоже такие встречались. Та же пресловутая Салтычиха. Но, как ни крути, она плохо закончила. Не помню деталей, но вроде тогдашняя императрица её куда-то в монастырь закатала.

Хищных зверей можно в жестокости обвинить. Но они элементарно такого понятия не знают. Поймали добычу и жрут. То, что она ещё жива, их не волнует. Как и момента окончательной смерти не замечают. Никакого садисткого удовольствия они не испытывают, они просто жрут.

— Понравилось? — насмешливо глядит граф. — Уведите его.

Пара дюжих стражников уводит меня, еле волочащего ноги, в родную темницу. По мере продвижения к цели шаг мой становится всё увереннее. Нет уже необходимости гнать картину для графа, показывая себя измождённым до крайней степени. Зато конвойных начинает шатать. Не сильно, только если присмотреться. Не должны они ничего понять. До времени.

А вот и время! Доходим до караульного помещения. Там ещё трое. Последним бесцеремонным касанием отправляю конвой сползать на пол по стеночке. Ещё одного шустрого хлопаю рукой по лбу. С таким же эффектом. Не, они живы, через полчаса мощные организмы проведут внутреннюю мобилизацию и восстановят тонус.

— Парни, я вас предупреждаю, — говорю двоим, не успевшим среагировать, да и остальные слышат. — Мне насрать, где вы возьмёте, но если ещё раз! Только раз вы мне вместо еды помои принесёте, я вас просто-напросто убью.

— Это я тоже заберу, — нагло реализую намерение, приватизирую со стола небольшой кувшин, в котором что-то булькает. Мне всё равно, что там. Пиво, вино, вода… всё сойдёт.

— И это тоже, — хватаю какой-то зипун, валяющийся у стенки.

Лихорадочно быстро за мной захлопывается дверь. Усмехаюсь. Пригубляю жидкость из кувшинчика — о, слабенькое винишко, вроде забродившего компота. Сойдёт! Располагаюсь у прохладной стенки. Так жить можно! Звук падающих капель! Снова! Как только посторонние звуки отсекаются, появляются они!

Ныряю в Тень. Внимательно осматриваю всю камеру. В правом верхнем углу, в той стене, где должно быть окно, вижу слабое свечение. Затыкаю, а вернее, вытягиваю из источника света всю энергию. Выныриваю.

Ну и замечательно. Никаких капель нет. Это магический пыточный артефакт. Скорее всего, я его не разрушил, а разрядил. И то хлеб.

— И вот что интересно, Миша, — почему бы и не поговорить самому с собой, если поблизости больше не наблюдается интеллигентных и образованных людей. — Как только ты перестал миндальничать, пытаться договориться, а принялся воевать с этим миром, всё как-то пошло на лад.

Взять тех же охранников. Граф даже если узнает, неизвестно, как отреагирует. Вдруг только пальчиком погрозит. А тут непосредственная угроза, мало ли на что этот бывший Высший способен. Сказал-то без всякого намёка на сомнение. Оно им такое надо?

Потихоньку засыпаю. На этот раз по-настоящему засыпаю, а не в полуобморочное состояние впадаю. Перед тем, как окончательно отдаюсь в объятия блаженного покоя, в сознании всплывает Смотритель. Что он там говорил? Выясни, что в этом мире не так? А что тут выяснять? Козлы они все…

И ещё одна фраза звучит вслед моему падению в сон: «В стране, где нет порядка, будь смел в действиях, но осмотрителен в речах». Я так и делаю? Ведь об усиливающем меня солнечном свете графская сволочь до сих пор ничего не знает. Никто не знает. Речи вроде вёл хитрые, осторожные. И с холуями его не церемонюсь…

А утром мне снова надевают кандалы. Всё-таки они ловкачи, за ними глаз да глаз. Кормят приличным завтраком, выводят со всем почтением, и в какой-то момент сзади ловко цепляют за ноги.