Столичный доктор. Том III

Глава 16

В комнате оглушительно громко тикали солнечные часы. Я нуждался в срочной нейрохирургической помощи, потому что подвергся атаке террористов, взорвавших в моей голове гранату. И вообще, хирург-орденоносец Баталов умирал. Страшной и мучительной смертью от обезвоживания и интоксикации. Кто же таскал мое бессознательное тело по пустыне как минимум неделю? Ничего не помню. Может, хоть сейчас, перед смертью, мне дадут попить воды? Я попытался поднять голову, но террористы предусмотрели это, запихнув мне в череп еще порцию взрывчатки — перед глазами полыхнуло.

Как же мне хреново, господи! Скрипнула дверь, вызвав очередной взрыв в голове. Я попытался воззвать к милосердию, но из высушенного жаждой горла раздался только невнятный хрип.

— Проснулись, барин? — спросил незнакомый женский голос. — А я вам узварчику принесла, попить с утра…

Ангела мне прислали! Нежноголосого… Услышали мои молитвы! Нектар и амброзию доставила мне эта достойнейшая женщина! Божественного вкуса жидкость впитывалась прямо во рту, иссушенном жаждой.

— Еще, — схватил я за руку ангела. — Рассол есть?

— Ой, барин, погодьте маленько, а то заплохеть может. Опять в Ригу поедете, как давеча.

Хлопнула дверь, а я попытался восстановить последовательность событий. Так, сначала всё было чин чином, ну, до тех пор, пока не отчалил император. Мы поднялись в кабинет к Склифосовскому, выпили… Коньяк сначала, потом еще… Секретарь закуску приносил… Так, тут вроде всё в порядке. Я шутил, повествование о докторе Моровском и конюхе в моем исполнении заняло первое место на конкурсе врачебного стендапа. Потом водка, да, точно. Я рассказал Сеченову о гемолизе, прямо предупредил, что есть еще неисследованные факторы… Ага, Иван Михайлович махнул рукой, ответил, что и так потратил на эту ерунду много времени. Вот, докладик на конгрессе, и всё, на покой, заниматься просветительской деятельностью. Пусть ученики доводят до ума, а он устал от этого всего. Так, тут лакуна в памяти, мы уже в ресторане сидим, какой-то гвардейский капитан пытается обнять меня за лечение сифилиса… Тоже вусмерть пьяный. Какой-то мужик играет на фортепиано, и отвечает мне, что знает все песни мира, но про блюзы не слышал ничего, и нет, он мне место не уступит, ни за десять рублей, ни за сто… Сеченова тащим в номер… Ступеньки… Женский голос… Унитаз!!! Точно!!! Я обнимался с моим прохладным белым другом… Как же мне хреново было!

Где я? Кто эта женщина? Служанка? Но не моя, у меня же Кузьма… Так… Может, я не у себя? Хорошая мысль, дельная… Рассольчик! Почему не несет? Головаааааааааааааа! Никогда больше… Нет, пить не брошу, это глупо, но с этими тайными советниками… Да никогда в жизни!!! Всё зло от них, простых и действительных. Хотели, сволочи, убить надежду российской и мировой медицины! Друзьями прикидывались, обнимались. Конечно же, это был заговор! Увижу, разоблачу!

Я попытался собрать мысли в кучу. Понятно, что сейчас даже думать больно, но где я нахожусь? Неужели в бордель поехали? Помнится, Чехов не вылезал из них, и в письмах друзьям дам рекомендовал. Ничего, остался в памяти народной великим писателем. Хотя вряд ли… В борделе бы розовые обои были, пуфики, рюшечки… Нет, я у кого-то дома, судя по прислуге. Ага, вот одежда моя, вычищена и отглажена. Часики статусные, «Патек Филипп» с вечным календарем. Келер подарил с прибылей. Страшно даже подумать, сколько этот жучила на мне бабла срубил, что на такой презент сподобился. Как не посеял по пьяни хоть? Трясущимися пальцами поддел и открыл крышку. В иное время мягкий, почти неслышный мелодичный звук остался бы без внимания, но только не сейчас. Гиперакузия называется. Я бы предпочел это умное слово навсегда забыть, чем так мучиться. Восемь часов двенадцать минут.

Ага, а вот и спасительница вернулась. Рассольчик принесла, согласно изысканиям Кузьмы, самый полезный, капустный. Даже клюковка плавает. Ох, блаженство! И только после удовлетворения организма солями натрия и калия в смеси с витаминами я понял, что хваленая емкость мочевого пузыря у хирургов все же предельна.

Вот сейчас схожу в сортир, и узнаю, у кого это прислуга с зачатками телепатии. Не успел я открыть рот, чтобы задать вопрос, как эта славная женщина предупредительно подхватила меня под руку и поволокла в сортир, оснащенный по последнему слову современной сантехники, а потом и в ванную.

Через каких-то полчаса я был готов к дальнейшей жизнедеятельности. Оделся, правда, с посторонней помощью, но быстро, слегка покачиваясь — не весь хмель еще выветрился из организма. И пошел завтракать. Тут-то картинка и сложилась. Да я же в квартире у Склифосовского! И служанку эту темненькую зовут Марией, Кузьма к ней клинья подбивал, впрочем, не очень успешно. То-то я думал, что ванная такой знакомой кажется.

Бледный, с испариной на лбу, Николай Васильевич уже сидел за столом, и нехотя ковырялся ложкой в тарелке с овсянкой. Самое оно для измученного перегрузками желудка. Под глазами у профессора круги, руки тоже потряхивает слегка. Тоже, видать, пробуждение нелегко далось. Ну так он и постарше меня прилично так.

— Доброе утро. Как вы, Евгений Александрович? Удалось выжить?

— И вам того же. Зарекался пить с тайными советниками.

— Признаюсь, та же мысль и меня посещала, только в отношении экстраординарных профессоров, — чуть измученно улыбнулся Склифосовский. — Староват я уже для таких излишеств. Слава богу, хоть Софья Александровна на дачу с детьми уехала, а то было бы весело.

Одно хорошо — до работы идти метров сто, если не меньше. Дорогу перешел — и на месте.

Захожу сразу с черного хода, у парадного — традиционная толпа пациентов. Слава богу, полиция бдит, количество городовых даже больше, чем у какого-нибудь Зимнего дворца.

Пока шел на работу, зашел в лавку, купил лаврового листа. Зажевать вчерашние излишества. Вот такой мятный ригли-сперминт нынче. Но ничего, работает. Добавить бы еще мускатного ореха, но моя нелюбовь к этой приправе старше меня, наверное. В сортире посмотрелся на себя в зеркало. Глаза красные, но это ерунда, можно списать на работу допоздна. Щетины после бритья нет, выхлопа вроде тоже. Ладно, можно трудиться.

Первое совещание сразу с Тубиным. Тезка докладывает о происшествиях за ночь. И надо сказать, они регулярно происходят. То решетку на окнах пытались выдернуть упряжкой, то охранников подкупить. Но у нас их сразу трое, как в банковском хранилище. И платим мы им много, больше ста рублей в месяц.

Конкуренты из штанов выпрыгивают — пытаются узнать секрет лечения от сифилиса. Тем более, сделать это стало проще — уколы больным мы с Романовским поручили делать врачам, на себе оставили только разведение раствора с серой. Благо, это можно сделать быстро и в полной тайне. Компоненты закупаются мелкими порциями в разных местах, вместе со всяким балластом. Даже если злоумышленник проберется в святая святых, то выбрать из пары десятков названий нужные, а потом догадаться о верной пропорции в это время практически невозможно.

Закончив с Тубиным, я приступил к разбору корреспонденции. Ее объем перевалил все мыслимые значения, а главное, у меня пока нет в Питере незаменимого Должикова, который все рассортирует, по папочками разложит, если надо, снабдит справочкой. Приходится все самому. Основная масса писем стандартная, «Дай». Эти в сторону, вот несколько с гербами — поближе. Почитаем, что там из вышних сфер пишут.

Первым делом достаю из конверта письмо от Великого князя Сергея Александровича. Который в завуалированной форме сообщает мне, что дело с княжеским титулом застопорилось, но он дожмет ситуацию. Зато сдвинулся вопрос с привилегией на лечение сифилиса. И правда, нужные документы из министерства внутренних дел быстро находятся в общей куче, я чуть ли не зову Кузьму — послать за шампанским. Ближайший год только наше с Романовским товарищество имеет право в Российской империи лечить эту болезнь «по серной методе». Так и написано, без подробностей и деталей.

Выпить шампанского, честно признаюсь, хочется. Даже больше для того, чтобы снять гул в голове. Но опохмел ведет к запою — это старое, известное правило. А в запой мне нельзя — слишком много дел надо завершить до отъезда в Берлин. Поэтому перебарываю себя, начинаю утренний обход пациентов. Как же, те, кто дома боится пережить последствия процедуры, могут у нас расположиться, под круглосуточным наблюдением специалистов. И недорого, совсем чуток перекрывая стоимость люкса в «Англии».

С находящимися на излечении всё в порядке — лихорадка ровная, в меру мучительная. Никаких гнойно-септических осложнений не наблюдается. А у нас ведь масляный раствор, самый стремный, пожалуй. Каждый день идешь на обход и ждешь обнаружения красноты и припухлости на чьей-нибудь ягодице. К тому же сера в виде мелкодисперсной взвеси, не раствора. Но господь любит идиотов. Равно как и детей с пьяницами. Пока милостив.

Приперся Кузьма. С насквозь фальшивой обеспокоенностью.

— А я уже ноги сбил, искал вас, барин, — начал он песню «Дайте денег, я же хороший». — Пришел сюда, говорят, нету, вчерась как поехал в институт к Николайвасиличу, так и не вертался. Я туда, бают, вчера поехали праздновать. Набрался храбрости, пошел на квартиру, сказали, на работе. С утра не емши, забегался.

— Хватит врать. Сидел у Склифосовских, чаи гонял с их прислугой. Вон, крошки в усах застряли.

— Ну так всё равно, — ничуть не смутился слуга. — На извозчика тратился, рупь почти.

— Квасу мне принеси. Холодного. Будешь надоедать, ничего не дам. Быстро!

Ага, метнулся молнией. Сочувствие к болезному барину проявляет.

Сижу, пью квас, никого не трогаю. Был бы примус, чинил, а так — письма перебираю. Вдруг дверь открылась, и новый приступ подлой гиперакузии накрыл меня. Что ж так громко? Вот только проходить вроде начало, и нате.

— Кто главный? — завопила дамочка весьма серьезного возраста.

Судя по платью и прочим приметам — не меньше чем на жену действительного статского тянет. Если оставить только вопли — максимум на торговку семечками на привокзальной площади. Полновата, нос картошкой, глаза злые. Вот сейчас рот откроет, и расскажет про наркоманов и проституток. Бабка у подъезда, только одета богаче.

— Я главный, — встал я навстречу. — Доктор медицины Баталов, к вашим услугам. Проходите, присаживайтесь, мадам…

— Третьякова Лидия Гавриловна, — торжественно объявила себя пришедшая. — Вдова товарища министра земледелия и государственных имуществ!

— Какое у вас ко мне дело, госпожа Третьякова?

— Я проживаю в этом доме, во второй квартире!

— Очень приятно, соседи, значит. Я в седьмой.

— Кто вас хоть пустил? У нас тут только пристойные люди проживают!

Ничего у нее заходцы с самого начала. С трудом сдержался:

— Вот так вышло, что пустили. Чем могу быть полезен?

— Я требую, чтобы вы освободили наш дом от своего присутствия!

Ого, да тут опасная общественница. Делать ей нечего, вот энергию и направляет на всякие непотребства. Даже разговаривает с традиционно летящими изо рта брызгами.

Та самая похмельная астенизация привела меня в состояние легкого пофигизма и желания слегка похулиганить. Главное, чтобы жертва сама отрезала себе пути к отступлению. А то сейчас обрисуй ей весь расклад, скажет, что поздравить зашла.

— Вы банда жуликов! Я требую, чтобы вы убрались из нашего дома! Как тут тихо и спокойно было! Развели содом и гоморру! Заразу в дом тащите! Я это так не оставлю! Сейчас же напишу жалобу в полицию! И домовладельцу! Да я до Его Величества дойду!

— С полицией не знаю, вам придется самостоятельно разбираться. Домовладельцу? Слушаю вас. Потому что дом приобретен мною. Что касаемо Его Императорского величества, то не далее, как вчера император вручил мне орден, в том числе и за эту нашу работу.

Я погладил крестик награды, на который до сих пор вдова товарища министра не обращала внимания. Впрочем, сейчас ее тревожило другое. Похоже, типичный приступ «медвежьей болезни». Очень уж громко заурчало у нее в животе после слов о милости с самого верху. Она что-то пробормотала, уже на ходу, и ринулась вон. На первый раз прощу, а будет кровь портить — так у меня рычагов давления на нее гораздо больше.

Выбегая, не в меру ретивая соседка чуть не сбила с ног следующую посетительницу. Нет, решительно надо пресекать эту вольницу. Посадить какого-нибудь цербера, чтобы не мешали рисовать вензеля на конвертах входящей корреспонденции. Когда приеду из Германии, пусть меня встречает секретарь, как у всех нормальных руководителей. Все, решено. Вызову Должикова.

— Здравствуйте, Евгений Александрович, — поприветствовала меня стоящая на пороге дама.

— Госпожа Бестужева! Проходите! Сейчас прикажу подать… Вам чай? Кофе?

Я и вправду был рад ее видеть. Красавицей не стала, но нос под вуалью смотрится вполне пристойно, и лицо не выглядит таким перекошенным. Живой символ нашей нынешней работы. Тот самый камешек, повлекший за собой лавину. Блин, интоксикация до добра не доводит, я уже думаю как персонаж третьесортного романчика.

— Нет, ничего не надо. Я к вам заходила на днях, но не застала. Вот сегодня повезло.

— Какими судьбами?

— Была в Петербурге, услышала про вашу больницу, и приехала сдать анализ.

— Конечно, сейчас я распоряжусь.

— Вы меня неправильно поняли, Евгений Александрович. Я уже сдала кровь. Приезжала за ответом.

— И? Каков результат? — спросил я.

Хотя вопрос риторический. Судя по улыбке и розовым щекам, всё в порядке. Уж я не знаю, что там делал Дмитрий Леонидович, но ему удалось почти на коленке сотворить какое-то подобие реакции Вассермана. Какая-то бычья кровь обрабатывалась, с чем-то реагировала. Я не специалист, понимать перестал почти сразу. Но метод работал, хотя Романовский отзывался об анализе весьма презрительно, мол, только нужда заставила выпустить в свет такой несовершенный продукт.

— Отрицательный, — Антонина Григорьевна даже полезла в сумочку, дабы продемонстрировать мне бланк.

— Я вас поздравляю! — обрадовался не сказать как — Позвольте, я познакомлю вас с господином Романовским, который открыл возбудителя болезни, и вместе со мной разрабатывал лечение.

— Даже не знаю, стоит ли, — смутилась Бестужева.

— Кузьма! — крикнул я. — Пригласи Дмитрия Леонидовича!

С Романовским мы вчера виделись после награждения, но он только поздравил, и сразу вернулся сюда, на Моховую.

— А пока позвольте мне поблагодарить вас за спасение моей жизни, — торжественно произнесла Антонина Григорьевна, доставая из сумочки конверт. — Здесь чек. Я жертвую эти деньги на ваши дальнейшие изыскания. И не вздумайте отказываться. Это от чистого сердца, — и вдруг расплакалась. — Не обращайте внимания, — отмахнулась она, вытирая слезы. — Просто я так рада, вы не можете представить.

Не знаю кто и как, а я не в том положении, чтобы отказываться от пожертвований. Мечта про миллион обезьян-лаборантов пока таковой и остается.

— Благодарю вас, — я встал, и принял конверт с легким полупоклоном. — Щедрый дар, — добавил, когда достал чек на пять тысяч из конверта.

— Евгений Александрович? — заглянул в кабинет мой компаньон. — Вы заняты? Я позже зайду.

— Нет, заходите. Антонина Григорьевна, позвольте представить вам Дмитрия Леонидовича Романовского, выдающегося ученого, открывшего тот самый микроорганизм. Госпожа Бестужева — наш пациент номер один.

— Наслышан, мадам. Рад знакомству.

Надо потренироваться вот так авантажно шевелить усами. Все встречные дамы мои, если смогу повторить это движение.

Выпить всё же пришлось. Не шампанского, а бордо. Бутылку «Шато Марго» принес Дмитрий Леонидович. Во-первых, поздравить с орденом. Во-вторых, отметить щедрое пожертвование. Такие суммы если и где-то валяются на дороге, то совсем не на нашей. Имел полное право потратить на певичек, но работа важнее. И в-третьих, за успешное ведение дел. Потому что через час приходят на собеседование еще три врача и сколько-то там среднего персонала. Срочно надо расширяться. Поток пациентов уверенно растет, и цена в пятьдесят рублей, похоже, оказалась слишком демократичной.

Вино, кстати, отменное. Я, конечно, не сомелье, про округлые танины рассуждать не могу, но вот какой-то фруктовый привкус, очень приятный, чувствуется. Куплю себе несколько бутылок, будет что выпить вечером перед камином.

В разгар обсуждения дальнейших перспектив приперся почтальон. При всем уважении к тяжелому труду этих людей, я давно испытываю тихую ненависть к носимой им корреспонденции. А тут еще и за телеграмму пришлось расписаться. Некто Ф. А. Девяткин решил сообщить нечто срочное. Я прочитал послание и спрятал бланк в карман.

— Что там? — спросил Романовский. — Плохие новости? Ты побледнел как-то.

— Последствия вчерашних излишеств, — отшутился я. — А новости… С какой стороны посмотреть…

Лиза шифром сообщила о своей беременности.