Столичный доктор. Том V

Глава 19

СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Конфиренцiею Императорской военно-медицинской академiи объявленъ конкурсъ на анатомическую премiю заслуженнаго профессора-академика Петра Загорскаго. Послѣднимъ срокомъ представленiя конкурсныхъ сочиненiй назначено 1-е сентября 1897 года. Участвовать въ конкурсѣ могутъ всѣ врачи — русскiе подданные, за исключенiемъ членовъ академической конференцiи.

СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. 2-го ноября настоящаго года земля встрѣтится съ большимъ потокомъ падающихъ звѣздъ, называющихся леонидами. Это явленiе повторяется черезъ каждые 33 года.

СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Въ 1895 году правительственныхъ телефонныхъ сѣтей дѣйствовало 43, изъ нихъ 9 открыты въ теченiе минувшаго года. Абонентовъ на нихъ было 6,111, а провода занимали протяженiе въ 13,896 верстъ. Частныхъ телефонныхъ сѣтей въ 1895 году дѣйствовало 11 съ 9,007 абонированными аппаратами и 18,786 верстами проводовъ.

ЗАГРАНИЧНЫЯ ВѢСТИ. Изъ вице-королевской резиденцiи въ Симлѣ въ «Standart» сообщаютъ: «Русскiй докторъ Гафкинъ призналъ, что появившаяся въ Бомбеѣ эпидемiя есть, безспорно, чума (pestis bubonica)»

САНКТЪ-ПЕТЕРБУРГЪ. Открытiе Дворцоваго моста назначено 23-го декабря. Сегодня открыто пѣшеходное сообщенiе по мосту.

Перед самым приемом я решил проведать казака. Гости, демонстрация дворца — дело важное, но есть встречи, которые пропускать никак нельзя. Бунакова сегодня выписывают. Вернее, он настоял, чтобы выписали. Я бы осторожно понаблюдал за ним еще пару недель в условиях стационара. Да, рана зажила первичным натяжением. И перистальтика завелась. Не совсем как часы, но до илеуса дело не дошло. Желтуха осталась в виде слабого оттенка, но и это пройдет. К еде по часам и в мизерных количествах Василий Александрович привык удивительно быстро. И даже состав той пищи вроде как его нисколько не тревожит. Супчик на втором бульоне с перетертыми овощами? Тащи. Кашка-размазня на воде, без соли и даже намека на масло? Фигня, закладывай в рот.

Я приехал в институт Елены Павловны, переоделся в пустом кабинете Николая Васильевича, и пошел в хирургию. Генерал на месте, лежит в своей кровати, рядом денщик с ноги на ногу переминается, ждет команды приступить к перевозке. Только я зашел в палату, Бунаков сразу ему приказал:

— Выйди, снаружи подождешь. Нам тут с доктором переговорить надо.

Слаб еще, но волю не потерял. Командует так, что даже мне вдруг захотелось смирно стать.

— Прежде давайте посмотрим, как у вас в животе процессы протекают — я попытался приступить к осмотру, но генерал меня остановил:

— Нечего там глядеть, с одного конца пища подается, с другого дерьмо выходит.

Раз шутит, значит все неплохо. Вид бодрый, усы топорщатся.

— Это понятно, но меня интересует, что там посередине творится. Поднимайте рубаху.

— Песню расскажете? — хитро подмигнув, спросил Бунаков.

— Я ведь говорил вам уже: не помню.

— Жену свою сказками накормите, она поверит. А меня обманывать не надо. Вижу, когда мне врут.

Вздохнув, я продекламировал текст, заменив бурлящую Россию на чужбину, а гражданскую войну на проклятую. Звезда еще сакральным символом советской власти не стала, так и оставил.

— Терехов! — вроде и не очень громко сказал Василий Александрович, но денщик тут же вошел в палату.

— Слушаю-с, ваше превосходительство!

— Сбегай, принеси листок бумаги, карандаш, доктор тебе песню продиктует.

— Сей момент-с!

— А кто написал хоть, ваше сиятельство? Неужто и такой талант за вами?

— Мы же договаривались, Василий Александрович, по имени-отчеству. А то и я ведь могу на господина генерала перейти. Нет, написал не я. Поляк один, по фамилии Рождественский.

— Раз в сто лет даже от пшеков что-то хорошее случается, — проворчал Бунаков. — Но за песню спасибо. У нас при штабе есть оркестр, скажу подобрать ноты.

— Пусть дирижер заглянет ко мне в особняк Барятинских — напою.

— Договорились!

Хоть бы поскорее пережить этот ужас! Стой столбом, улыбайся, говори какую-то фигню в ответ на сказанную тебе ерунду. Ахкнязькакмырады, повторить сто раз. В список приглашенных попало куча народу, которых не пригласить было невозможно. Министры, лейб-медики, верхушка академии, всех не упомнишь даже.

Впечатлить публику я смог. Во-первых, аквариум. Все на него смотрели, не могли отлипнуть. Завораживающее ощущение, особенного «танцующие» в пусть и в слабой, но электрической, подсветке креветки. Самые «продвинутые» из гостей стучали пальцем по стеклу. Пойди, головой о стену побейся, ощутишь примерно то же самое, что несчастные обитатели моря. Детки в клетке. В следующий раз, если вдруг придется устраивать сходку аристократов, поставлю ограждение. Как в музее, смотреть издалека, руками не трогать.

Вторым, но не менее важным пунктом программы был швейцар. Почти двухметровый афророссиянин с доброй улыбкой сына акулы и крокодила, и с кулаками больше моей головы. Даже Жиган смотрелся рядом с ним пацаном. Подгон пришел откуда не ждали — от Фредерикса. Владимир Борисович телефонировал, и спросил, нужен ли мне очень экзотический слуга.

Вася служил в ярославском имении одного славного, но медленно угасающего рода. Привезли парня совсем мальцом из… Абхазии. Туземное имя с фамилией, если и были у него, давно потерялись. Швейцар, ныне совершенно вольный парень по фамилии Осипов, был нанят мной на общих основаниях, поселен во флигеле для слуг, и даже успел немного отлупить коллег по общежитию. Эти клоуны почему-то решили, что массовость в комплекте с более светлой кожей дают им преимущество. Наивные. Мудрость заключалась в том, что никто особо не пострадал — арап получил от меня полтину. За аккуратность. Кстати, надо бы научить его петь блюзы, голос у него — как у Хаулин Вулфа, низкий и сильный.

Вася, одетый в черную черкеску с газырями и шикарную папаху того же цвета, шокировал входящих громовым воплем «Добро пожаловать!». Жаль, что никто не намочил штаны и не убежал домой. Обычно дамы просто взвизгивали, а потом нервно похохатывали, озираясь на входную дверь, пока поднимались по лестнице. После чего резко налегали на спиртное. Которое разносили на небольших подносах лакеи. Шампанское улетало мигом — не успевали открывать бутылки.

Сначала приехали те, кто попроще. А для меня, соответственно, поближе. Романовский с женой, Лидией Михайловной, начальник мой, Николай Васильевич, тоже с супругой, Софьей Александровной. Вот с кем пообщался бы с удовольствием, а не с этими надутыми индюками с вывеской на лбу «голубая кровь».

Ой, да это же сам министр финансов, дорогой Сергей Юльевич! Один явился, без жены. Сделал, блин, одолжение. Будущий премьер посмотрел оценивающе, руку подал, будто подаяние нищему. Да и пошел он. Тоже мне, белая кость. Всю жизнь папины дружбаны за руку водили, карьеру делали, а теперь он снисходит. Впрочем, денежную реформу он проводит неплохо, золотой стандарт мне нравится — я-то как раз храню часть средств в сейфе в тысячерублевых металлических депозитных квитанциях. Переливающиеся почти всеми цветами радуги красивые бланки места занимают гораздо меньше монет, да и случись чего, в кармане унести можно. Так что я на этой реформе разбогател неслабо, за такое и откровенный снобизм простить можно. Но не до конца.

А вот министр внутренних дел, наоборот, был доброжелателен и улыбчив.

— Ваше Высокопревосходительство, добро пожаловать! — приветствовал я Горемыкина.

Иван Логгинович поправил пенсне, пригладил свои выдающиеся бакенбарды, с интересом осмотрелся.

— Александра Ивановна, дорогая, познакомься с Евгением Александровичем, он недавно вернул к жизни Николая Авксентьевича.

Жена Горемыкина, приземистая круглолицая дама, на похвалу не скупилась:

— Однако, князь, вы превзошли все ожидания. Какое великолепие! И этот аквариум! Чудо!

Наконец и Великие князья начали прибывать. Сергей Александрович с Лизой так широко улыбались, что я сразу понял: Отт лягушек поймал и нужный результат получил. Вот и молодец, возьми с полки пирожок. Подошли, раскланялись. Больше, конечно, я, чем они, но внимание обозначили. Потом поговорим, что-то Романовы сплошным потоком пошли. И Александр Михайлович, и Владимир Александрович. С супругами, и явно не просто так по соточке выпить зашли. «А это что, а рыбок где брал?», и прочее и прочее.

Павел Александрович приехал один. Понятное дело, он вдовец. И хоть не делает почти никакой тайны, что в этом году у него родился сын и он открыто живет с разведенной женой какого-то гвардейского полковника, но по приемам с собой возить ее не может.

— Да уж, князь, с размахом у вас тут всё сделано, — сказал он, глядя на сверкающие от электрических ламп люстры. — Даже не знаю, чего от вас еще ждать.

— Построю яхту тридцатиметровую, тонн сто двадцать, я узнавал, в Саутгемптоне в люксовом исполнении тысяч за тридцать фунтов сделают. Кстати, а ваш бывший тесть, король Греции, он кого из внуков больше любит, Марию или Дмитрия?

Павел Александрович удивленно на меня посмотрел:

— Машу, наверное. А вы с какой целью интересуетесь?

— Буду через внучку просить, чтобы остров продал в Средиземном море. Сооружу виллу, чтобы отдыхать с молодой женой, на новой яхте, — широко улыбаясь, заявил я.

Вокруг нас столпилось уже много народу, все аж замерли от такой наглости. Своего острова нет даже у Никсы. Впрочем, у него есть самая большая страна в мире.

— А ведь вы сможете, с такими ходатаями, — засмеялся Павел Александрович. — Не забудьте потом в гости пригласить, — поддержал он шутку. — Кстати, Георгий просил вам напомнить, что вы обещали заняться его лечением, — вдруг посерьезнел Великий князь. — Думаю, с новым лекарством получится?

— Увы, но нет. Лекарства от чахотки пока не существует. Есть задумка провести операцию, но тут уже не моя воля — разрешить такое в отношении Цесаревича может только Его величество. Но я напишу Его высочеству, обсужу с ним перспективы.

— Не затягивайте. У него снова открылось кровохарканье, и пришлось срочно возвращаться на Кавказ. Столичный воздух на пользу Георгию Александровичу не идет.

Ну вот! Испортил праздник.

Оркестр в бальном зале старался на все деньги. Вальсы, мазурки, и еще не пойми что. Господь миловал, мне танцевать не пришлось — я ходил и разговаривал с гостями то в одном углу, то в другом. Пообщался наконец-то с новым министром труда. Иван Иванович Янжул — личность выдающаяся. Если не десять пудов, как некоторые говаривали, то девять точно. Но взгляд очень умный. Я бы даже сказал, иронично-снисходительный. Вот жена его, писательница Вельяшева, смотрела взглядом опытной учительницы, по воле случая вынужденной дежурить на школьной дискотеке, где великовозрастные детки прибухнули в туалете.

— Ты, Екатерина Николаевна, не смотри, что хозяин молод, — рокотал регентским басом министр. — Рассказывают, что идеи его весьма полезны, и всякое предложение ведет к замечательным результатам. Одна скорая чего стоит! А измерять давление? Это ведь тоже он!

Я пожал плечами:

— До результатов, Иван Иванович, далеко. Как говорят наши начальники из высоких кабинетов, с деньгами любой, извините, дурак сможет, а ты попробуй то же самое без денег. Недавно пришлось на собственные средства посылать студентов академии для организации пастеровских станций. Прививки, лечение сифилиса…

Нас опять окружила высокопоставленная публика.

— Во сколько губерний? Одну? Две? — полюбопытствовала Екатерина Николаевна.

— Сначала хотел во все, но по размышлению пришлось ограничиться европейской частью России, — я развел руками. — Полученный опыт продолжим на более дальние расстояния в следующем году.

Наверное, с арифметикой у жены экономиста Янжула всё было в порядке, даже не спрашивая, по сколько я собрался платить студентам, умножать придется на очень большое число.

— Обещали вернуть вложения? — со скепсисом спросил Иван Иванович.

— А я и узнавать не буду. Ничего, на такое не жалко. Заработаю еще. Вот что хотел предложить вам. Зная вашу любовь к контролю государством за правами работающих, что скажете об оплачиваемом отпуске по беременности и родам? Возможно, за счет больничных касс. Хотя бы на три-четыре недели.

Янжул задумался, остальные молча за ним и мной наблюдали. Кажется, даже оркестр сделал паузу в мазурках.

— Зато каков эффект! — решил нажать я — Сейчас женщина вынуждена или тотчас возвращаться на работу, или увольняться. А отсутствие отдыха после такого испытания — прямой путь к болезням и ранней потере трудоспособности. Ну и смерти. Поднимите цифры, по большим заводам и фабрикам со своими больницами есть вся статистика.

— Хотите как в Германии…

— И Австрии тоже, — добавил я. — У них по три недели как раз. Получится ввести у нас — и мы будем в пионерах введения такой заботы о человеке. Впереди Франции с Британией, и прочих «передовых» стран.

Янжул в сомнении покачал головой:

— Интересно, конечно. Надо посчитать, во сколько это обойдется… Сразу, вот так в приятельской беседе, такие вопросы не решаются. С таким предложением надо выходить во всеоружии, с весомыми аргументами.

— Я понимаю. Это вы у нас экономист и специалист по статистике. А мне что метод наименьших квадратов, что коэффициент корреляции — одинаково непонятны.

— Но Гальтон ввел понятие коэффициента… — начал Иван Иванович.

Я понял, что сейчас он сядет на своего конька, и мне придется выслушать продолжительный ликбез по статистическим методам. И всем остальным тоже.

— Брось, Ваня, не сейчас, — оборвала его жена. — Пойдем к аквариуму, сам говорил, надо получше рассмотреть.

Я с благодарностью поклонился этой мудрой женщине, пока Янжул не видел. Спасительница!

Через два часа, ноги уже конкретно так побаливали, пошел во двор подышать свежим воздухом. Но на лестнице меня перехватил слуга. Из нового набора, Яков вроде.

— Ваше сиятельство, вас просили пройти в зимний сад.

Вот к чему я руку не прикладывал вовсе. Оставил для Агнесс. Она как-то сказала, что любит возиться со всяким цветами, вот приедет, пусть занимается. Я даже приказал поставить ширмы перед входом, чтобы никого не занесло сюда случайно. Нечего здесь посторонним делать. Оказывается, есть те, чья воля выше хозяйской. Потом проведу расследование, выясню, кто тут манкировал своими обязанностями.

Кто бы сомневался. Великой княгине можно ходить куда угодно — слуги сами ширмы уберут. Лиза вышла из темного угла, едва я закрыл дверь.

— Ты меня совсем забыл! Даже беременность приезжал проверять Отт. Интересно, что ты ему сказал? Он весь покраснел от злости, стоило мне спросить, как прошла ваша встреча.

— Не думай так, помню о тебе всегда. А Дмитрий Оскарович решил сыграть в старую мальчиковую игру «Кто у нас самый главный?».

— И проиграл? Это тебя не извиняет! Мог бы просто заехать, с обычным визитом.

— Чтобы всем графиням при дворе было о чем посплетничать? Я переживаю за твою репутацию. К тому с этим назначением, которое придумал Сергей Александрович, у меня совершенно не остается времени. Иногда кажется, что он так нагрузил специально.

В спорах с женщинами главное — самому вовремя перехватить инициативу и перейти в атаку. Ну и тактильный контакт тоже важен. Я взял Лизу за руку, сжал.

— Я все понимаю! Не беспокойся, работа нового министерства наладится, будет полегче. Поцелуй меня, Женя, крепко и долго, как ты можешь.

Я не мог отказать даме в просьбе. Особенно в такой приятной.

— Сережа хочет отправить меня на воды, — сказала Лиза, поправляя волосы. — Считает, что зиму лучше пережить в тепле, особенно в моем положении.

— Даже завидую тебе. А мне, похоже, из Петербурга еще долго не удастся выбраться, разве что по службе. С ностальгией вспоминаю «наш» Кавказ.

— Я тоже!

И мы опять поцеловались. Да так страстно, что я уже испугался за свою выдержку — могу не стерпеть и изменить Агнесс.

До свежего воздуха я все-таки добрался. Запыхавшийся и со шлейфом запаха духов Великой княгини. И застал еще одного гостя, который умудрился даже внутрь не заходить. Сергей Васильевич Зубатов травил какие-то свои жандармские байки с моим шефом безопасности. Можно, конечно, обозвать это встречей старых друзей, но я точно знал, что вместе они ни секунды не служили. Но беседа увлекла их настолько, что даже меня они заметили, когда подошел к ним едва ли не вплотную. Уходить было неудобно — заметят. Поэтому, поправив фрак, я сделал шаг вперед. Надеюсь, мое предыдущее рандеву не выдаст меня запахом…

— Сергей Васильевич, рад вас видеть.

— Взаимно, Евгений Александрович, — изобразил поклон Зубатов.

— Что не заходите? Или Андрей Михайлович со двора не пускает? У нас там тепло, плюс танцы и лучшие вина.

— Да я зашел проверить охрану наших подопечных, вот и разговорились. Говорят, вы хотите предложить блиндированные кареты для высших сановников?

— Идея пришла мне в Царском, после показа кареты государя Александра Николаевича. Там же живого места не осталось, и это бомбу метнули под ноги коням. А окажись Рысаков чуть пометче, — я перекрестился, — и Гриневицкий мог совершенно спокойно уходить, потому что нужды в его броске не было бы.

— Согласен с каждым вашим словом, — сказал Зубатов. — И пример хороший, наглядный. Не думаю, что это будет слишком дорого. Великие князья, министр обороны, внутренних дел, командующие округами… На всю Россию десятка три наберется… мишеней.

Последнее слово Сергей Васильевич явно процитировал. Наверное, попался ему какой-то ярый продолжатель дела «Народной воли».

— Я вот тоже с пастеровскими станциями в губерниях размахнулся во всю ширь, а потом сел, посчитал, прослезился. Сначала уполовинил запросы, потом еще раз поделил на два. Также и с бронированными каретами. Сейчас это кажется недорого, но как у вас выстроится очередь… Так что лучше сначала царь с царицей, дети. Глава Госсовета с семьей, Дурново. Потом можно и министров с Великими князьями.

— Дельно, — Зубатов внимательно ко мне присмотрелся. — По глазам вижу, что есть еще идеи!

Вот же хитрован. На ходу подметки режет.

— Читал, что китайский шелк внахлест несколько слоев может остановить пулю маленького калибра. Вроде Бульдогов.

— Серьезно? — тут удивился не только товарищ министра, но и Андрей Михайлович.

— Источник не показался мне авторитетным, — развел руками я. — Но почему бы не попробовать сделать такую рубашку и обстрелять ее на манекене шагов с десяти? Если все пройдет удачно, на публике охраняемые лица могли бы надевать такую защиту под верхнюю одежду. Спасет от удара ножа, выстрела револьвера или осколков бомбы. А нам, врачам — работы меньше.

— Обязательно займусь! — загорелся Зубатов. — Завтра же.

Я откланялся и отправился обратно к гостям. Вот не дают перевести дух, везде люди, вопросики, темки, обсуждения дворца. Кое у кого явная зависть в глазах. Выскочка, отхватил такой особняк, прямо в центре Питера…

К полуночи я так устал, что был готов уже сам начать выпроваживать гостей. Некоторые из которых так разошлись, что подкупленный оркестр безостановочно играл задорные венские вальсы.

— Ваше сиятельство! — ко мне подошел знакомый уже Яков с серебряным подносом. На нем лежал конверт. Я вскрыл его — внутри была телеграмма из Германии. «Приезжаю первого декабря утренним поездом. Встречай! Агнесс».