Столичный доктор. Том V

Глава 4

ВѢСТИ ИЗЪ ВНУТРЕННИХЪ ОБЛАСТЕЙ. Какъ сообщаетъ «Ков. Лист.» въ замѣткѣ «Оплеванiе дьякона», ковенскiй губернаторъ за оскорбленiе служителя православной церкви оштрафовалъ на 500 рублей дворянку дѣвицу В. Яцевичъ. Дѣло возникло по жалобѣ дьякона Эльпидина, который проходилъ по улицѣ, мимо открытаго окна дома Яцевичъ, и былъ оплеванъ дѣвицей Яцевичъ и ея подругой гимназисткой.

РЕКЛАМА. Интересно для МУЖЧИНЪ! Требуйте немедленно выслать 12 открытыхъ писемъ натурщицъ и красавицъ. Цѣна съ пересылкой въ заказномъ письмѣ 2 рубля (можно марками). Требованiя и деньги адресовать въ контору «Бубенчикъ и Клико». Москва, Фурманный пер., д. Монигетти.

ПЯТИГОРСКЪ. 28-го августа членъ русскаго географическаго общества Пастуховъ совершилъ второе восхожденiе на Эльбрусъ, гдѣ произвелъ изслѣдованiя и метеорологическiя наблюденiя и установилъ максимальный термометръ.

Мне показалось, или минут через пять сын начал дышать чуть пореже? Да ну, не может быть. Скорее всего, я принимаю желаемое за действительное. Эффект так быстро не наступит. Подождем очередного замера, тогда и узнаю. Вместе со всеми.

Когда сиделка ловко сунула кончик термометра Сашке в прямую кишку, я отвернулся. Не хотелось даже смотреть на результат. А вдруг всё напрасно? Самый опытный в этом вопросе — Николай Васильевич молчал, никаких комментариев не выдавал.

— Тридцать девять и три десятых, — произнесла сиделка.

На три десятых меньше прошлого раза? Ничего не значит. Ошибка измерения, мало ли что. Фигня, короче. Я почувствовал, как мои ногти вонзились в ладонь, и разжал кулак. Не поможет ведь.

Гневанов сообщил, что показатели без изменений. Как было, так и осталось. Сергей Александрович разочарованно вздохнул. А чего ты хотел? Даже если микробы сейчас начали массово погибать, то нужно время, чтобы организм отреагировал. Я чешу в затылке. Почти наверняка у сына бактериальная пневмония? Всякие нехорошие кокки в легких? Скорее всего, так и есть — вируса гриппа вокруг не наблюдается, никто из семьи и слуг не болеет. Я уже коротко опросил окружающих. Так что если это бактерии, то пусть и наш слабенький пенициллин уработает непривычных к нему бактерий на раз, два, три…

В воздухе запахло уксусом — начали обтирать тело младенца в попытках хоть немного снизить температуру. Я вдруг вспомнил, как на скорой подрабатывал студентом еще, и меня поставили на ночь к педиатру. Поехали на вызов, а там годовалый ребенок пьяный — родители обтирали его водкой, как взрослого, вот и надышался. Зрелище не для слабонервных.

— Примерно через час обычно изменения начинаются, — тихо сказал мне Николай Васильевич на ухо.

Мы с ним рядом стояли, так что нас никто, наверное, и не слышал. Дмитрий Витальевич рядом с сиделкой возился, Великий князь что-то тихо говорил Лизе. Повторять им слова Склифосовского не буду. Не тот сейчас момент, когда стоит вселять надежду.

Еще через четверть часа температура сдала позиции, с пиретической, которая выше тридцати девяти, стала фебрильной, тридцать восемь и семь. Состояние из очень хренового перешло в просто отвратительное. Покапать бы сейчас, он же обезвожен. На такую массу… Да хотя бы четверть литра физраствора и столько же глюкозки пятипроцентной. Медленно, чтобы не перегружать сердце, которому сейчас и без того несладко приходится.

— Вы можете телефонировать, чтобы привезли стерильные растворы и системы для внутривенного вливания?

— Такому малютке… Как собираетесь обеспечить доступ?

— Через родничок, конечно же. Совсем как у той дамы, что мы у вас смотрели, помните? Только оставлять ничего не будем.

Я могу шутить. Уже хорошо. А Склифосовский может улыбаться. Тоже неплохо.

Интересно, производил кто-нибудь инъекции таким образом? Внутривенные вливания сейчас не очень распространены. А у детей — тем более. Но я сделаю. В любом случае отговорюсь, что слышал где-то. Или читал. Неважно. Лишь бы Сашке стало получше. Нет, не так. Я хочу, чтобы сын выздоровел. Именно так, а не иначе.

Вошел лакей, что-то сказал Сергею Александровичу. Тот кивнул, и махнул мне рукой, приглашая поближе. Оказалось, от Менделеева приехали с кислородом.

— Встретьте их, Евгений Александрович. Вам покажут, где можно расположиться. Всё равно лучше вас никто не знает, что надо сделать. Только прошу вас…

— Приложу все силы, — ответил я, и пошел встречать гостей.

Естественно, Дмитрий Иванович на просьбу с самого верха отреагировал максимально быстро и эффективно. Газ привезли в большом стальном баллоне, литров двадцать примерно. Выкрашен простой молотковой краской, никаких надписей. Посуда наверняка для исследовательских целей применялась, что там обозначать, если и так понятно Да и не мое это дело, мне ехать, а не шашечки. Возле кислорода стояли двое — в костюмах, штиблетах, в руках шляпы держат. Один лет тридцати, с английскими усами, щеголевато закрученными на кончиках, второй чуть старше, растительностью на лице напоминавший отца народов.

— Мы по поручению профессора Менделеева, — шагнул мне навстречу тот, что помоложе.

— Здравствуйте, господа. Меня зовут Баталов Евгений Александрович. Это у вас всё?

— Рад знакомству, — отозвался мой визави. — Морощук Иван Сергеевич, инженер. Нет, у нас еще есть оборудование. Просто сам баллон…

— Килограмм сорок, не меньше, — прикинул я.

— Сорок три, — уточнил инженер.

— Вам помогут. Прошу за мной.

Вернее, за лакеем, потому что я и сам не знаю, куда идти.

Кислорода оказалось не так уж много, по крайней мере, для моих запросов. Восемьдесят атмосфер, да еще и не до конца заполнен наверняка. Литра два в минуту… Вот и считай — в самом лучшем случае часов на двенадцать, если не случится попутных потерь. А они точно будут — тут не редуктор, а одно название, шланг каучуковый на живую нитку…

Ладно, для согревания газа можно просто опустить шланг в емкость с горячей водой. Увлажнить… Аппарат Боброва соорудить недолго, хоть из пустой винной бутылки. Примитивный носовой катетер сделаю… Только синей изоленты не хватает, чтобы скрутить всё в кучу! И ведь никто кроме меня и не виноват! Как же, подавай сразу аппарат искусственной вентиляции легких. Желательно, чтобы положительное давление на выдохе присобачили, с застоем бороться. И мониторчик сбоку, цветной. Прожектер, блин. А про такую простую вещь ни разу не подумал. Всё в облаках витаем, Евгений Александрович!

Скрипнула дверь и я повернулся посмотреть, кто там вошел. Странно, что у Великого князя дверные петли со звуковой сигнализацией. Понимаю, что Питер, сырость, но можно выделить кого-нибудь, чтобы с масленкой прошелся. Кстати, это как раз хозяин и пожаловал.

— Что у вас? — спросил князь. Недовольно слегка, но самую малость.

— Ваше Императорское высочество, — инженер Морощук бросил рукоделие, поклонился. — Доктор нам задачу поставил, сейчас решаем некоторые трудности. Максимум через полчаса всё будет готово к применению!

— Занимайтесь, — буркнул Великий князь. — Евгений Александрович, ваше присутствие здесь обязательно?

— Уже нет, Ва…

— Следуйте за мной.

И уже на лестнице его высочество сообщил, что температура упала до тридцати восьми и двух десятых, а одышка — до пятидесяти.

Хвала тебе, господи, за милость и внимание к моим молитвам!

Странно, но со Склифосовским доктор Гневанов не спешил поделиться сомнениями. Зато как только меня увидел, тут же подбежал.

— Что за лекарство вы ввели? Температура падает! Думаете, сейчас начинается псевдокризис?

Устал, наверное. Потому и не спросил сразу про инъекцию. Поспать ему надо, отдохнуть, а он ради здоровья великокняжеского ребенка свое гробит. А ведь годов уже немало, силы кончаются. И веры в счастливый исход нет, потому и считает, что сейчас тот самый страшный и ужасный псевдокризис, после которого станет еще хуже.

— Дорогой Дмитрий Витальевич, — я взял коллегу за локоть и оттащил к окну. — Что за лекарство, сказать не могу. Но поверьте, после него мальчику будет только лучше. Сейчас наладим подачу кислорода, сами заметите улучшение.

— Кислорода⁈

Приходится долго и муторно объяснять, как происходит вспомогательная подача. Вообще бы, конечно, сначала опробовать все на взрослом и Гневанов мне тут же это ставит в упрек. Соглашается быть подопытным кроликом.

— Кислорода мало! — пытаюсь я возражать, но вяло. Доктор переходит в наступление, и я сдаюсь. Мы кладем Дмитрия Витальевича на кушетку в той комнате, где всё в кучу собирали, подаем ему кислород из баллона в нос.

— Очень необычные ощущения — комментирует врач, вращая глазами. — Слегка голова закружилась.

Ага, запьянел чутка. Странно, с чего? Ну конечно, вентиль открутили на полную, и драгоценный газ расходуется на ерунду. Помощники Менделеева с интересом рассматривают происходящее, тихо переговариваясь. Один даже записывает показатели — мы меряем Гневанову давление по ходу действия. Волевым усилием тесты закончены, я спрашиваю мнение доктора.

— Да, это будет весьма полезно!

Попробовал сам. Мне интереснее, чтобы самодельные носовые катетеры проходимыми оказались, и расстояние между ними подходящее было. А то я сначала от большого ума на себе примерял.

'Моя дорогая Агнесс!

Пишу это письмо одновременно с чувством нежности и грусти! Мои мысли наполнены тобой, а каждый день, проведенный вдали, становится настоящим испытанием.

После нашего расставания в Петербурге мне пришлось отправиться в своё имение в Тамбовской губернии для решения неотложных дел. К сожалению, моё путешествие омрачило трагическое событие. Во время пути мой верный слуга, служивший нашей семье многие годы, погиб. Его утрата стала для меня глубоким ударом, ибо он был не просто слугой, но и надёжным, верным другом, которые не оставлял меня ни на минуты в тяжелые моменты жизни. Смерть несчастного Кузьмы напомнила мне о хрупкости нашего существования и важности дорожить каждым мгновением с близкими.

После завершения всех дел в имении, я направился в Москву для участия в важной церемонии. Сообщаю, что милостью императора был восстановлен в княжеском достоинстве мой род, что стало огромной и приятной неожиданностью, с которой спешу с тобой, моя радость, поделиться.

Прости, что так долго не писал тебе — чувствую, что попал в какие-то жизненные «качели». То взлет, то падение. Но нет ни дня, чтобы я не думал о тебе и о нашей свадьбе!

Вернувшись в Петербург, я принял участие в лечении сына великого князя Сергея Александровича. Малыш, которому всего четыре месяца, страдал от тяжелой пневмонии. Его состояние вызывало серьёзные опасения, и каждый день был испытанием для его родителей и всех, кто принимал участие в его лечении. Однако благодаря совместным усилиям и, смею надеяться, моему вмешательству, состояние мальчика начало улучшаться. Видеть, как жизнь возвращается к этому невинному существу, было для меня настоящим счастьем и утешением.

Каждое утро, пробуждаясь, я мысленно представляю наш дом и нашу будущую семью. И, конечно, детей.

Мечты о нашей жизни придают мне силы и решимости преодолевать все трудности.

Моя дорогая Агнесс! Пусть это письмо принесёт тебе утешение в разлуке. Я с нетерпением жду момента, когда смогу вновь обнять тебя и выразить все те чувства, что переполняют моё сердце. Пожалуйста, береги себя и знай, что каждое мгновение моей жизни наполнено мыслями о нашем совместном счастье.

С глубочайшей любовью и преданностью,

Твой Евгений'.

А чем еще заниматься? Только письма сочинять. Я снова в «плену» у Великого князя. Доктору Гневанову повезло больше — вот как раз он перешел на амбулаторный режим, приходит из дома. Здоровье Сашки улучшилось, температура нормализовалась, дышит правильно, почти не кашляет, грудь сосет, пищеварительный тракт работает как швейцарские часы. Тут бы и трех визитов в сутки хватило, доколоть курс антибиотика, но нет, будь под рукой постоянно. Только и счастья, что разрешено пользоваться телефонным аппаратом и принимать посетителей. Но лучше этого не делать. Потому что Сергей Александрович стал большим поклонником профилактики инфекций, передающихся воздушно-капельным путем. Причем то, что он продолжает ездить по службе в город и там тесно общается с людьми, которые могут нести опасность, он поначалу во внимание не принимал. Только когда сунулся в детскую чуть не в уличной одежде, получил ответочку. Я заставил его пойти, принять душ, сменить одежду и обувь, а потом еще и надеть на лицо ватно-марлевую повязку. Прямо сразу вспомнились золотые деньки в «Русском медике»: зашел в операционную без бахил — плати штраф, не стесняйся.

Но ничего, проглотил великий князь выговор и даже, похоже, еще больше зауважал. Добавила доверия и аналитическая записка, которую я обещал подать Сергею Александровичу в Москве. Кое-какие наброски я успел сделать по дороге в столицу — осталось только все причесать, оформить. Выдал все буквально за два дня, после чего, по сути, бездельничал.

Библиотека у товарища Романова спасением не стала. Как собрание антиквариата она, вероятно, хороша, но найти там что-то для развлечения я не смог. На французском не читаю, немецкие книжки, напечатанные готическим шрифтом, годились только в качестве орудия пытки. Немногочисленные издания на русском подходили исключительно для пятого года пребывания на необитаемом острове. А некоторые и для более длительного периода воздержания от печатного слова. Отчаявшись, хотел уже уйти, как вдруг узрел великолепную книгу. «Новейший, самый полный и подробный письмовник, или всеобщий секретарь». Издан в двадцать втором году, но обещал помощь, основанную на переписке Екатерины, Наполеона, Павла, Людовика, ну и всяких принцев, князей, и ученых мужей со стихотворцами в придачу. То, что надо! Хотя есть и более свежие издания, я виделв книжной лавке, но не здесь.

По дороге в отведенную мне комнату встретил Шувалова. Редкая птица, видел его в день приезда, а потом пару раз мельком.

— Здравствуйте. Что это у вас? — спросил он, пожав мне руку.

— Хочу письмо невесте написать. Но таланта к этому не имею. Вот, решил воспользоваться помощью.

— Верните назад, — вынес свой вердикт граф, посмотрев на обложку. — Это для приказчиков и счетоводов. В знак нашей дружбы я помогу вам. Десять минут — и готово. Поверьте, ваша Агнесс вставит это послание в рамочку и будет показывать внукам. А за это вы сыграете со мной партию в биллиард.

— С этим у меня не намного лучше, чем с эпистолярным жанром, — предупредил я.

— Ничего страшного, побеседуем, расскажете еще что-нибудь веселое.

Лизы будто и не было в доме. То ли пряталась от меня сознательно, то ли проводила время по церквям и иным богоугодным заведениям — не докладывали. Вчера вот за ужином встретились, но кроме обычного застольного трепа, да и то, по минимуму, не услышал. Обиделась на меня за что-то? Попробуй, пойми этих женщин. Вчера еще в глаза глядела, а нынче всё косится в сторону, прямо как у классика. Нет, пятый день тут торчу, а будто на острове. С прислугой разговаривать не о чем, у них словарный запас мизерный, кроме «Да, ваше сиятельство» и «Нет, ваше сиятельство» мало что услышишь. Сергей Александрович готов обсуждать только Сашкино здоровье, да и то — постоянно утверждает, что устал и много хлопот по делам Госсовета

Мне бы статью какую написать — например, про вред женских корсетов или еще что умное, но ничего толкового в голову не лезло. Тоска. На шестой день, после одинокого завтрака снова посидел с сыном, зафиксировал в очередной раз, что кроме слабости и вялости ничего нет. Младенцы и так большей частью дрыхнут, просыпаясь в основном для еды и сигнала о грязных пеленках. А тут после такой болезни… Так что оставил пацана с сиделкой, и пошел в библиотеку. Вдруг удастся найти что-то приемлемое.

Полез по стремянке посмотреть, что там спрятано на полках повыше. Мало ли, какой-нибудь Фаддей Булгарин попадется, говорят, хорошо писал, пользовался заслуженной популярностью. А Пушкин его не любил из-за ревности к успеху. И вдруг снизу услышал:

— Женя.

Блин, нельзя же так внезапно! Эта стремянка не очень устойчивая, а травматология сейчас в сильно зачаточном состоянии! С большим трудом удержался.

— Ваше Императорское высочество, — завел я шарманку, опасаясь, что могут присутствовать тайные собиратели подробностей великокняжеской жизни.

— Спускайся. Никого нет. Одна сиделка сейчас с Сашей, и дворецкий на задний двор ушел.

Странное это дело — такой огромный дом, и никого нет? Наверное, надо было сильно постараться, чтобы под благовидными предлогами такую толпу разогнать.

А выглядит Лиза сейчас — вот прямо один в один в Пятигорске такая же была, после знаменитого сражения с полчищами собак. Румянец на все щёки, грудь вздымается, будто только что метров двести на результат пробежала. К чему бы это?

— Быстро и тихо. За мной, — скомандовала она, схватив меня за руку. Спустя несколько ударов сердца мы оказались в спальне.