Столичный доктор. Том V

Глава 2

С генерал-губернатором мы поулыбались совсем недолго. От приглашения заехать на Тверскую и немного отпраздновать освобождение я вежливо отказался. И вовсе не потому, что ни в грош не ставил нового московского начальника. С чего бы? Люблю и уважаю, искренне признателен, что он сам, хоть и с ансамблем, прибыл меня освобождать. Хотя мог бы и офицера по поручениям отправить. Просто я испытывал острую нужду помыться и переодеться. А к Святополк-Мирскому я обещался часика через три наведаться, когда в порядок себя приведу.

Свои вещи по старой зековской традиции я все оставил в Таганке. И не потому что так уж чту босяцкие закидоны — просто побрезговал тащить это домой. Мне показалось, что въедливый противный запах безнадеги уничтожить будет невозможно.

Но прокатиться за счет государства не отказался. Так что домчали меня на Большую Молчановку в лучшем виде. Первым, кого я увидел во дворе, был мой новый слуга — Владимир Кузьмич. Ну пока он просто Вовка, но ведь дорастет когда-нибудь, должен. Благая весть в виде вопля «Барин из тюрьмы вернулся!!!» прозвучала звонко и громко. Вне всякого сомнения, это вызовет рост моей репутации среди окрестных жителей.

Дальнейшее происходило по сложившейся традиции, непосредственно у дверей ванной комнаты. Должиков доложил о мероприятиях по спам-атаке. Теперь мне стали понятны слова губернатора о большом количестве телеграмм. Потому что эти умники только в Петербург отправили более четырех десятков криков о помощи. А потом прошлись по заграничным адресам. Самое странное, что отозвался не только Микулич, но и Рентген. Но это всё ерунда — у нас заграницу, особенно европейскую, традиционно уважают. О моем аресте сообщили всем московским и питерским газетам.

— Ясно всё. Спасибо. Возможно, мне еще это поставят на вид, но я вам всем признателен. Теперь, Егор Андреевич, надо телеграфировать в ответ благодарность за участие. Всё, с этим закончили. Следующее. У меня в верхнем ящике письменного стола лежит лист бумаги со списком и суммами. Это студенты и преподаватели Московского университета, которые собирали мне помощь. Найти всех, поблагодарить за участие. Деньги возместить, из моих личных средств. Двукратно. Если кто-то из них нуждается в помощи, сообщите мне отдельно. Остальное потом. Жиган, останься.

— Слушаюсь, Евгений Александрович.

Пора вылезать уже, вроде смылась грязь. Да и времени не так уж и много. Вытерся, натянул подштанники. Достал стаканчик для пены, насыпал туда мыльного порошку, плюхнул горячей воды, и начал взбивать. Бритье с помощью опасной бритвы мне неожиданно понравилось. Приспособился я довольно быстро, и теперь манипуляции с ремнем для правки лезвия, прикладывание к лицу полотенца, смоченного горячей водой, скрежет сбриваемой щетины — всё это приводило меня в состояние некой медитации. Но не сейчас.

— Рассказывай, как было дело.

— Да ну, ничего стоящего вашего внимания, — начал повествование Жиган. — Обратился я к нужным людям, приплатил маленько, чтобы побыстрее шевелились. За день и нашли. Политические, они только гонору понабрались, всё играются в тайны. А сами, что дурачки деревенские, одно и то же делают. Вот и Емеля, думал, если он в номерах копеечных запрется, то его там никто не найдет. А про то, что пить-есть надо, забыл. Мальчишка из трактира видел, коридорный тоже заметил — я дал деньгу, художник хитровский нарисовал его портреты с фотокарточки, она стояла у брата. Раздали их по ночлежкам, да номерам. Да что там коридорный, даже извозчик, которого он сдуру взял, и тот седока странного запомнил.

Я только хмыкнул. Если бы полиция начала действовать такими методами, то даже при доброй воле всех участников результат мог появиться примерно к Рождеству. Одна тысяча девятьсот пятидесятого года. И это в лучшем случае. Количество грошовых номеров подсчету не подлежит. Равно как и трактиров. А уж чтобы коридорный вдруг кого вспомнил и показал… Пожалуй, только в плохих детективах. Кто ж потом селиться будет, если слушок пойдет, что постояльцев полиции сдают?

— Сильно потратился?

— Да не стоит и говорить, Евгений Александрович! Деньги — грязь. Мне их что, солить? Да и в гроб, даже если кармашек специальный сделать, не потянешь. Вы — моя семья, других нет у меня. Нужны будут, я скажу.

— И что же Емельян?

— Да ну, гнилой человечишка. Как говорится, ни украсть, ни на стреме постоять. Поверите, даже и не бил его никто, признался сразу. Поговорили с ним, рассказали, что из-за него уважаемый человек на нарах парится, он пошел, и сам в полицию сдался.

Ага, так и вижу эту картину. Чуть слезу не прошибло.

— И что его подвигло… на такое?

— Молчал, зараза. Сказал, спьяну поссорились. Может, и так. Да и важно ли это, Евгений Александрович? Он на брата своего руку поднял. А ведь тот ему сильно помогал. Не думайте про него, не стоит. Бурьян как есть.

Ладно, хорошо, что кончился этот дурдом. Пора собираться к новому генерал-губернатору. Поеду в партикулярном, дресс-код, сказали, свободный.

Ну вот, новая метла, новые люди. Интересно, Шувалов куда делся? Поехал в Питер? Или вышел в отставку по здоровью? Надо бы разузнать как-нибудь, не чужие люди. А в последний визит не додумался полюбопытствовать. Впрочем, можно ведь у гвардейцев узнать. Вроде я у них фигура, если не легендарная, то довольно популярная.

Петр Дмитриевич ждать заставил недолго. Встретил как родного, руку жал, по плечу хлопал. И обедали мы с ним тет-а-тет, без свидетелей. В качестве застольной байки я повинился в рассылке моими служащими неимоверного количества призывов о помощи.

— Хотели как лучше, вы уж их простите.

— А ко мне обратиться не додумались. Вот вы, Евгений Александрович, светило медицинское, и все такое. И Его Императорское высочество о вас отзывался в самых лестных выражениях. А в такой простой вещи, извините, поплыли. Этому жандармскому ротмистру надо было просто представиться всеми своими чинами, указать награды, в том числе и именные от Его Величества. Извинились бы и домой отвезли, а потом вы уже им указывали, когда есть время для беседы.

Вот так. Тут ведь животные еще даже не равны. И я вознесен в высшую лигу, почти неприкасаемую для правоохранительных органов. А правда, что, тот же Зубатов не знал, что всякие Морозовы кормили революционеров? Так не то, что на каторгу, даже репутационно потерь не понесли. Купцы, хоть и очень богатые.

Побывка в казенном доме меня сильно встряхнула. Я теперь уже не то что на холодную воду — на лед дуть готов. Дал поручение Моровскому собрать всех сотрудников. Надо срочно выжигать революционную заразу. И не потому что я всеми конечностями за существующий строй, тут косяков столько, что и не будучи поклонником Ильича, отрицать трудно. Но ведь смогли в других странах улучшить жизнь рабочего класса и трудового крестьянства без многолетней резни и последующих рывков. И не верится мне, что буржуи испугались революции, да и пошли на уступки, а иначе и в двадцать первом веке томился бы пролетарий с шестнадцатичасовым рабочим днем и без социальных пособий. Стоит только вспомнить, что версия эта родилась в недрах агитрпропа как объяснение нераспространения мировой революции… Короче, нэ так всо эта была, как заявил товарищ Сталин в одной байке.

Согнали на утро всех свободных от вызовов. Работающая смена тоже присутствовала, готовая рвануть в бой по первому сигналу. А много народу собралось. Если считать и конюхов с санитарами — почти сотня. Чтобы не создавать трудности с доступом кислорода, распахнули настежь все окна.

Народ прекратил гул в сразу, как мы с Моровским вошли в зал. И я приступил, не дожидаясь, когда главврач сядет на свое место.

— У нас произошло очень печальное событие. Погиб наш коллега, врач Винокуров Александр Николаевич, заведующий второй подстанцией. Вечная ему память, — перекрестился я на красный угол и дождался, когда мой жест повторят все собравшиеся. — К сожалению, смерть хорошего человека оказалась связана с революционерами. Дома у покойного обнаружена целая библиотека подрывной литературы, а сам убийца тесно связан с бомбистами.

Бомбистов у нас не очень любят. По ряду очевидных причин. Ибо народ они не очень аккуратный, попутный ущерб в виде непричастных к этому лиц случается, да и выступать против власти для большинства населения сейчас — совсем не комильфо. Поэтому среди слушателей начались охи и выкрики неодобрения.

— Тише! — вскочил Моровский. — Обсуждать потом будете! Извините, Евгений Александрович.

— Да я, собственно, почти всё. В связи с происшедшим руководству скорой помощи придется осмотреть служебные помещения, нет ли там чего, не относящегося к работе. И я не про самовары и чашки с ложками. Всё найденное сдавать сюда, диспетчеру. Вацлав Адамович, вам слово.

— Приказ по станции Московской скорой помощи. В связи с гибелью заведующего второй подстанцией Винокурова назначить исполнять обязанности врача Лебедева Никиту Егоровича…

Ну и всё, поговорили, разошлись. Не думаю, что улов получится очень большим, но моя совесть будет чувствовать себя спокойнее. Может, хоть один из сотрудников благодаря этому не пострадает. Пусть лучше борются за счастье народное на своем посту.

Я сел рядом с Моровским, подождать, когда все выйдут. Мне как бы спешить некуда, а им работать. Заговорили о Лебедеве, других врачах первого призыва, с которыми начинали всё это. Конюха, мнущего в руках картуз, я заметил поздно. Он остался один, стоял у двери, явно ожидая, когда мы освободимся.

— Вы что-то хотели? Говорите, не стесняйтесь, — я встал и шагнул к нему навстречу.

— Тут такое дело… Вы не серчайте, барин, вот вы сказали про книжечки…

— Зовут вас как?

— Так Васькой, конюхом мы тут…

Несчастный картуз претерпевал массу метаморфоз в его руках. Волнуется.

— Смелее, Василий, не стесняйтесь.

— Так приходил Емелька, по весне еще, аккурат на Чистый четверг, схоронить кой-чего… Я и не смотрел…

— Заплатил? — спросил подошедший Моровский.

— Ну поднес шкалик, как без этого, — смутился конюх. — А потом забрал, другое принес…

— Чем кончилось? — не выдержал я барахтанья в междометиях и мычании.

— Так лежат у меня книжечки, — выдохнул Василий.

— Неси сюда, — скомандовал я. — Не бойся, наказывать не будем.

Через пару минут я смотрел на то, как конюх разворачивает рогожку, в которую была замотана картонная коробка. Нам в таких лекарства привозят, обычная, серовато-коричневая.

Да уж, Емельян на революции женился крепко и всерьез. Листовочки, две пачки, с агитками на уровне «прокламации для чайников, вводный курс», уже мелькавшая у жандармов брошюрка Ульянова про друзей народа, только вторая серия. Я взял, полистал. Да уж, полемика — на уровне розничных торговок жареными семенами подсолнечника однолетнего. Не блистал самый человечный человек в начале творческого пути, философией не заморачивался. И творения организации «Освобождение труда» в полном составе, разложенные как в мнемоническом приеме: Плеханов, Игнатов, Засулич, Дейч, Аксельрод. Попробуй не запомнить. Манифест компартии впридачу. Помню студенческий стишок — как у Маркса в жопе разорвалась клизма, ходит-бродит по Европе призрак коммунизма. Вот это про него.

— Отнести на задний двор и уничтожить, — сказал я, бросив назад в коробку третий том сборника «Социал-демократ». — Даже на растопку ничего не оставлять.

К сжиганию книг я отношусь плохо. Нехорошо это. И не так уж и важно, жгут ли Томаса Манна со Стефаном Цвейгом, или Владимира Сорокина с Баяном Ширяевым. Но тут… Эта коробка может принести кучу неприятностей как отдельному конюху, за символическую плату хранившему макулатуру, так и всей скорой. Да и не книги это, агитки. Примерно как газеты, только сброшюрованные. Придется, конечно, муки совести коньяком заливать, но ничего, если для дела надо, я и это стерплю.

Мне бы из Москвы уехать, чтобы выпутаться из этого фатального водоворота глупых несуразностей, но машина запущена: тут и с геральдической палатой завершить надо, и документы второй день обещают через час подготовить. Сижу, жду, никого не трогаю, после тренировки медитирую. Спрашиваю совета у Вселенной. Ли Хуан намекнул, что если правильно сформулировать запрос — ответ обязательно будет.

Что у нас в планах? Первоочередные задачи? Пенициллин, конечно. Очистка и контроль. Повторные испытания, с более тщательным подбором. Вот зачем включили в исследование умирающего больного? На самом деле, сам виноват. Пустил на самотек, не проинструктировал. Еще дополнительный аргумент за то, чтобы не работать с бухты-барахты, наскоком. Один раз с серой прокатило, так там же просто всё как зубило, испортить невозможно. Ладно, со стрептоцидом тоже. Вот и поверил в необычайную удачливость, мол, неприятности, это не про нас, все взлетает ракетой.

И вдруг — какой-то разговор у входной двери. Первый участник — Вовка, бухтит что-то. В ответ слышу — женский голос, мол, доложи. Меня желает видеть Виктория Августовна. И нет сил в природе, которые ее остановят.

Госпожа Талль ворвалась вихрем.

— Женя, здравствуй! — ворвалась она в кабинет. — Скажи уже своей прислуге, чтобы меня не задерживали! Я так переживала!

— С чем пожаловала? — я встал, аккуратно пожал ей руку, так, самые кончики пальцев. Приличия надо соблюдать.

— Ну как же! Я, как только узнала, сразу к тебе! Мы на пленэр выезжали, пейзажи фотографировать, только приехали, я даже переодеться не успела, сразу сюда! Ах, Женя, что тебе пришлось пережить!

— Спасибо, что помнишь и переживаешь. Кажется, все разрешилось.

— Все, да не все.

И дальше госпожа Талль мне выдала такое — хоть стой, хоть падай. Пока я катался по Тамбовам и пел «Таганку — вокруг родные лица» в тюрьме, мамаша Вики встречалась с Феррейном.

— Он хочет выкупить нашу долю в «Русском медике».

Я мысленно перекрестился. Вот вышел бы на биржу, как мне предлагали некоторые, атаку на компанию вряд ли бы не удалось бы отразить быстро и без потерь. Скупал бы тишком акции, а потом бац, конкурент в совете директоров.

— Сколько предлагает?

— Полтора миллиона золотом.

Я засмеялся. На дурачка работает — хочет купить успешный бизнес за полугодовую выручку. Но с этим господином надо что-то делать. Мало того, что шпиков вербует, так еще и долевым хочет стать.

— Донеси до маман следующее, — я порылся в сейфе, достал устав товарищества. — По нашей договоренности приоритетное право выкупа доли имеет директор предприятия. То есть я. Любая сделка в обход будет опротестована по суду.

Вика взяла устав, прочитала соответствующий пункт.

— Подготовился.

— А как же… — я тяжело вздохнул, поворошил бумаги на столе. — У тебя все?

— Почти. Вот, возьми, — Вика отстегнула от связки ключ. — Это от моей квартиры тут. Я съезжаю.

Губки надула, сейчас немного поднатужится, и слезу выдавит. Надеюсь, ума хватит не заламывать руки как в любительском спектакле и не призывать вспомнить, как мы с ней и всякое прочее.

— Куда, если не секрет?

— Купила квартиру на Остоженке, в доме Трамбецкой. Будешь рядом, заходи.

Вика достала из ридикюля платок, промокнула край глаза. Боже, как я не люблю такие разговоры! Начнешь расспрашивать — получишь истерику. Я присмотрелся к девушке.

Уважаю. Плакать все-таки не начала. И губы дуть перестала почти сразу.

Пауза затянулась. Мне бы, как гостеприимному хозяину, чай предложить, но я молчал, глядя на лежащий передо мной ключ, будто эта железяка что-то могла значить. Ну да, символы мы любим, есть такое.

Ситуацию разрешил слуга. Вовка постучал по косяку, будто дверь была закрытой, и сообщил:

— Барин, там вас внизу человек дожидается. Вона, карточку передал.

— Ну так давай ее сюда.

На визитке было написано «Гюйгенс Андрей Михайлович, подполковник по артиллерии в отставке», а ниже от руки добавление «ОКЖ». От Зубатова человек? И целый подпол? Надеюсь, не делопроизводством заведовал.

— Так что ответить? — нетерпеливо спросил Вовка.

Необученный персонал, что сделаешь. Другого нет. Голова еще не варит, должен понять, что работает на меня, а не на ожидающего. Может, я его специально помурыжить хочу?

— Проси, — ответил я, пряча визитку вместе с ключом в ящик стола. — Всё, Вика, извини, работать надо. Сейчас провожу тебя.

— Не надо, я и сама найду куда выйти, — она вскочила, зачем-то проверяя застежку ридикюля, и поспешила к двери. В глазах все-таки появились слезы.

Отставной подполковник ОКЖ пришел быстро. Бегом что ли бежал по лестнице? Внешне — совсем непривлекательный. Костюм гражданский, хоть и не из магазина готового платья, но на первый взгляд простенький, ничего особенного. А дальше всё среднее — рост, телосложение, растительность на голове, усы. Вопреки фамилии, ничего западноевропейского, типичный русак, нос картошкой. Но взгляд умный, с хитринкой.

Вошел, поклонился коротко. Вот в самый раз — и не прогиб с замиранием в нижней точке секунд на несколько, и не обозначение, как почти равному.

— Ваше сиятельство, разрешите представиться: Гюйгенс Андрей Михайлович, отставной подполковник отдельного корпуса.

Я встал, пожал руку.

— Проходите, присаживайтесь. Можете обращаться по имени-отчеству. Позвольте полюбопытствовать, какую должность вы занимали перед выходом в отставку?

— Заведовал жандармским отделением Московско-Рязанской железной дороги. Сейчас — Московско-Казанская, — уточнил он.

— То есть в отставке вы с…

— Шестой год, с девяностого. Ушел после ранения.

А товарищ-то боевой.

— Начальник отделения — и ранение на службе? Вы умеете удивить, Андрей Михайлович. Давайте я вам сейчас коротко расскажу, чем придется заниматься, если мы будем работать вместе. Рекомендация Сергея Васильевича для меня много значит.

Дверь открылась, пропуская самовар, а за ним Прошку, второго из непутевых пока слуг. Я замолчал, Гюйгенс тоже дождался, когда дверь закроется.

— Готов выслушать, Евгений Александрович.

— У меня есть общество «Русский медик», расположенное в Москве. Общество «Российский медик» в Петербурге. Несмотря на разницу в названиях, они суть одно и то же, просто акционеры немного разные. Мы занимаемся научными изысканиями в области медицины. Кроме этого, в ближайшее время откроется лаборатория в Тамбовской губернии. Может быть, даже фабрика. Мне надо, чтобы результаты нашей работы не уходили на сторону, а сотрудникам ничего не угрожало.

— Порядок нужен, — хмыкнул отставной жандарм.

— Именно так. Кроме перечисленного, придется выявлять засланцев от конкурентов. Пожалуй, с этого даже начать придется. Подозреваю, что в компании есть шпион.

Гюйгенс почесал затылок.

— Это задача масштабная, потребует…

— О средствах не беспокойтесь. Меня интересует, сможете ли вы наладить работу такого подразделения в ближайшее время? Набор персонала, организация их деятельности практически с нуля…

Задумался. Это хорошо. Значит, понимает потолок своих возможностей, и теперь соизмеряет его с задачей.

— Какие-то сотрудники уже есть, которые занимаются безопасностью?

— Есть. Один в Москве, один в Питере. Второй у меня под большим подозрением. Надо бы его первым делом проверить.

— Пожалуй, смогу этим заняться, — Гюйгенс зачем-то встал и вытянулся по стойке «смирно».

— Что же, и про заработную плату узнавать не собираетесь?

— Отчего же, спрошу. И если договоримся — потребуется рассказать, кто ваши враги, чем могут быть опасны. Работу свою знаю хорошо, всякое повидал за годы службы.

— Ну что же, вот вам бумага, карандаш, — пододвинул я к нему искомое. — Напишите число.

— Что написать? — подполковник внимательно на меня посмотрел.

— На какое жалование у меня рассчитываете.

На перрон Николаевского вокзала столицы нашей родины города Санкт-Петербурга я ступил в десять часов утра тридцатого августа. Настроение — самое замечательное. Уладил я наконец все московские дела. Документы оформил, с геральдической палатой всё решил, Гюйгенса нанял. Въедливый дядька оказался, до зубной боли. Штат своей службы набросал, обосновав каждую позицию, всё до мелочей уточнил. И даже по первоочередному вопросу — ловли засланного казачка, есть пара задумок. Кстати, мою идею развил.

Питер, в отличие от Москвы, встречал меня типичной погодой, присущей Северной Пальмире. Холодный ветер с Балтики, мелкий дождь. Разительный контраст с первопрестольной, где мы просто плавились от жары.

Семейство Невстроевых находилось сзади, в районе высадки третьего класса. С ними Жиган, он и багаж получит, и довезет всех до места. А я налегке, с легким саквояжем. До чего же удобно, описать не могу. Свистнул извозчика, сел, и поехал. Красота. А день, какой был день тогда? Ах, да, среда. Очень уж в строку песня зашла, и я даже потихонечку запел, чтобы никто не услышал: «Ну вот, исчезла дрожь в руках…». Может, питерская прохлада это не так уж и плохо?

И радующая глаз, да и кошелек тоже, очередь с зонтиками на прием никуда не делась. Скамеечки поставили отдельно, как я и говорил, молодцы. В квартиру заходил не стал, пошел в больницу. Романовский должен на месте быть, соскучился без него. Пообщаемся хоть, чайку откушаем.

Стоило мне на порог ступить, тут же встретил Ельцину. Ждала она меня, что ли, увидев?

— Здравствуйте, господин Баталов. Извините, что вот так сразу, с дороги, но у меня есть ряд вопросов, не терпящих отлагательств.

— День добрый, Зинаида Яковлевна. Потерпите минут десять хотя бы, я освобожусь, поговорим. Устроит вас так?

— Да, спасибо, — не очень довольно ответила она и скрылась в ординаторской.

Романовский оказался на месте. Может, он расскажет, что за беспокойную сотрудницу мы взяли? Но только успели пообниматься, зазвонил телефон.

— Тебя, наверное, уже трижды спрашивали за последний час.

— Кто такой нетерпеливый? — спросил я, и тут же услышал ответ от телефонистки.

— С вами будут разговаривать из резиденции Великого князя Сергея Александровича.

И сразу вслед за этим — Лиза. Лично!

— Князь, вы приехали?

Конечно, телефонистки уши греют. Сейчас о конфиденциальности телефонных переговоров никто и не думает. По открытому каналу с возможностью стороннего подключения…

— Да, а что случилось?

— Срочно приезжайте. Сын… Сашенька… — тут она сорвалась, явно всхлипнула. — Ему плохо третьи сутки!

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Неужели гемофилия вылезла?!