54

Ольге Ивановне никогда в жизни не доводилось поднимать руку на человека. Она сидела на откидном стульчике в вестибюле и горько плакала. Болела ушибленная грудь, саднило разбитое колено, ногти на руках были обломаны, окровавленные колготки порваны…

Она только что убила человека! Живого, страдающего человека, пассажира, которого по долгу службы и велению сердца должна была всячески оберегать и спасать в полете! Он заплатил свои деньги, доверил ей жизнь… Ну, напился до чертиков… так обстоятельства же…

Она представила себе будущее расследование, объяснения, суд… Неужели нельзя было обойтись без насилия, спросят ее. И что отвечать?

Страх предстоящей ответственности рвал сердце. Плечи старой бортпроводницы тряслись, она скорчилась на стульчике жалким, беспомощным комочком.

В безутешных рыданиях она и не заметила, что самолет давно уже не летит, а стоит неподвижно, что толпа ликующих пассажиров заполнила проходы и вестибюль. Морозный ветер ворвался через открытую входную дверь. Кто-то осторожно тряс ее за плечо, она подняла голову: женщины суетились вокруг, и сквозь туман сознания, отчаяние и боль стали пробиваться какие-то слова о помощи. Кто-то нуждался в помощи! Может, на борту есть пострадавшие, раненые?

Она вскочила, снова готовая помогать и заботиться, забыв о своем внешнем виде… да черт с ним, с видом… кто пострадавший? Сейчас… где аптечка…

Женщины держали под руки крутого. С разбитой головы капала кровь, текла по лицу, мутные глаза были бессмысленны, но на ногах он держался.

— Нажрался… со страху-то… Не пристегнулся, вот и выбросило, голову вон расшиб. Аж в кабину влетел!

— Живой! Дуракам и пьяницам везет! Неужели мы живы? Ой, я так испугалась, думала — все, конец… А как упали и покатились, поняла, что — все, жива! А думала — все…

— А я подумала…

Женщины, пережившие страх близкой смерти, теперь отходили душой и без умолку болтали, болтали, болтали…

Ноги Ольги Ивановны подкосились. Теперь ей самой нужна была помощь.

Загрузка...