Страхи Стихии в Чёртовой Чаще

Брендон Сандерсон «Страхи Стихии в Чёртовой Чаще»

— Кого тебе стоит опасаться, так это Белого Лиса, — произнёс Дэгган, потягивая пиво. — Он, говорят, ударил по рукам с самим Дьяволом, побывал в падшем мире и вернулся оттуда, наделённый таинственной силой. Ни один Страх не осмелится посягнуть на его душу, даже если ему вздумается разжечь огонь глухой ночью. Да… таков Белый Лис. В этих краях — последний ублюдок, уж поверь. Молись, чтобы он тебя не приметил, дружок. Иначе ты покойник.

Собеседником Дэггана был парень, голова которого была криво посажена на тонкую шею, словно картофелина на горлышко винной бутылки. Говорил он с ластпортским акцентом, при этом так повизгивая, что эхо его голоса гулко раздавалось под сводами пристанища.

— Как… С какой стати я ему понадоблюсь?

— По-всякому бывает, дружок, — ответил Дэгган и оглянулся на группу щёгольски одетых торговцев, вальяжно вошедших в помещение. Их чёрные плащи были обшиты спереди тесьмой, на головах красовались шляпы по бастионской моде. Эти не протянут и двух недель здесь, в Чаще.

— По-всякому? — переспросил Дэггана его собутыльник. — Как это, по-всякому?

— Да вот так. Повод-то найдётся. Белый Лис — он ведь охотник за головами. Какие преступления за тобой? Что ты натворил?

— Ничего! — взвизгнул тот, как ржавое колесо.

— Ничего? В Чаще просто так ничего не происходит, дружище, — глаза собеседника Дэггана забегали. Он назвал себя Эрнестом, что значит «серьёзный». Что ж, Дэгган тоже представился — Эмити, значит «дружелюбный». В Чаще имена мало что значили. Хотя… могли значить всё. Если то были правильные имена.

Эрнест вжался в стул и втянул в плечи страусиную шею, будто пытался весь спрятаться за кружкой пива. Он клюнет. Людям нравилось слушать о Белом Лисе, а Дэгган считал себя в этих делах мастером. И он был мастером, по крайней мере, рассказывать байки за выпивку, которую ему покупали лопухи вроде этого Эрнеста.

«Пускай ещё потомится, — улыбался про себя Дэгган. — Ещё немного и готов супчик». Сгорая от любопытства, Эрнест теперь завалит его вопросами.

В ожидании этого, Дэгган откинулся на спинку стула и начал оглядывать помещение. Эти торговцы нарушали общий покой — требовали ужин, твердили, что через час им нужно двинуться в путь. Крайне глупо. Кто дерзнет отправиться в Чащу после заката? Разве что какой-нибудь бывалый поселенец. Но эти господа… Часа не пройдёт, как они нарушат какое-нибудь Простое Правило и навлекут на себя Страхов. Дэгган выбросил этих кретинов из головы.

А что тот приятель в углу?.. Коричневый костюм, неснятая шляпа. Этот выглядел по-настоящему опасным. «Может, он?» — спросил себя Дэгган. Насколько он знал, ещё никто не оставался в живых после встречи с Белым Лисом. За десять лет больше сотни преступников распрощались со своими жизнями. Кто-то ведь должен был знать его настоящее имя. Как-никак, услуги охотника за головами оплачивались властями Бастионов.

К столу подошла Стихия, хозяйка пристанища, и швырнула перед Дэгганом тарелку с едой. С хмурым видом она открыла бутылку пива, пролив немного пены ему на руку, и заковыляла прочь. Серьёзная женщина, жёсткая. Как и все в Чаще. Все, кто выживал, конечно.

Дэгган уже усвоил, что нахмуренные брови — это, своего рода, приветствие Стихии. Она частенько накладывала ему больше оленины, чем положено, вот и сейчас тоже. Было приятно думать, что хозяйка к нему неравнодушна. Кто знает, может одним прекрасным днём…

«Не будь ослом», — прервал свои мечтания Дэгган и принялся жевать сочное мясо. Лучше было жениться на камне, чем на этой скалоподобной Стихии Вер-Шинн — камень чаще выражал свои чувства. А что касается добавки, то, вероятнее всего, Стихия просто ценила постоянных гостей. В последнее время путников здесь останавливалось всё меньше… Страхи, их слишком много. А ещё этот Честертон. Да, дела шли из рук вон плохо.

— Так что?.. Говоришь, он охотник за головами, этот Лис? — на лбу так называемого Эрнеста выступили капельки пота. «Клюнул», — ухмыльнулся про себя Дэгган, а вслух сказал:

— Не простой охотник за головами. Он — лучший из них. Но, знаешь, Белому Лису не интересна мелюзга вроде тебя. Без обид, дружок.

«Дружок» нервничал всё больше. «Что же он натворил?» — любопытствовал Дэгган.

— Н-но… — запинаясь, начал Эрнест, — Лис ведь не может достать меня… в смысле, не смог бы, если бы я, допустим, что-то натворил … он ведь не пришел бы сюда, так? Пристанище Стихии, оно ведь безопасно. Все это знают. Здесь есть Страх её погибшего мужа. Мой кузен видел его, лично.

— Белый Лис не боится Страхов, — ответил Дэгган, наклонившись поближе к Эрнесту. — Знаешь, я не думаю, что он дерзнёт сюда заявиться, но не из-за какого-то там Страха. Конечно, это пристанище — нейтральная территория. Безопасное место должно быть даже здесь, в Чаще. Но…

Дэгган улыбнулся Стихии, которая возвращалась на кухню. В этот раз, взглянув на него, она не нахмурилась. Он определённо прокладывал путь к её сердцу.

— Но? — пискнул Эрнест.

— Знаешь… — потянул Дэгган. — Я бы тебе рассказал о том, как Белый Лис ловит своих жертв, но, видишь, моя кружка быстро пустеет. Какая досада… Тебе наверняка было бы крайне любопытно узнать, как он схватил Миротвора Хэпшира. Невероятная история!

Эрнест визгливо окрикнул Стихию, требуя повторить пиво, но та уже перешагнула порог кухни и не услышала его. Дэгган неодобрительно покосился на Эрнеста, но тот положил на край стола монету в знак того, чтобы кружку наполнили. Это сделает хозяйка или её дочь, смотря кто вернётся в зал первой. «Сойдёт», — решил Дэгган и начал обещанный рассказ.

Стихия Вер-Шинн закрыла за собой дверь в общий зал и прижалась к ней спиной. Она глубоко дышала, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Выдала ли она себя чем-нибудь? Знают ли они теперь, что она их раскрыла? Мимо, вытирая руки тряпкой, проходила Анна Уильям.

— Мам? — спросила девушка, остановившись рядом. — Мам, с тобой всё в по?..

— Дочка, беги за книгой. Быстро!

Побледневшая Анна Уильям ринулась к кладовке. Стихия от волнения вцепилась пальцами в передник. Она так и стояла, пока Анна Уильям не вернулась, неся в руках толстую кожаную сумку, всю покрытую мукой из тайника, в котором она хранилась.

Стихия поставила сумку на высокий кухонный стол и вытащила из неё кипу бумаги. Почти на каждом листе были изображения лиц. Пока Стихия копошилась, Анна Уильям сквозь дверной глазок осматривала зал. На несколько мгновений воцарилась тишина, которую нарушали только шелест бумаги и биение сердца Стихии.

— Тот с длинной шеей, да? — нарушила молчание Анна Уильям. — Его лицо, кажется, было на одном плакате.

— Это жалкий конокрадишка, Причитающий Винбер. Не стоит и двух мер серебра.

— Кто тогда? Тот в углу, со шляпой?

Стихия помотала головой. На дне кипы она отыскала несколько скрепленных листов и теперь внимательно рассматривала лица. «Господи Поднебесный! — взмолилась она про себя. — Может, я и не хочу вовсе, чтобы это оказались они?». Как бы то ни было, её руки перестали дрожать.

Подбежала Анна Уильям и заглянула ей через плечо. В свои четырнадцать эта девочка ростом была уже выше матери. Такое ли это несчастье, когда ребенок выше тебя? И хотя дочь постоянно сетовала на свою неуклюжесть и худощавость, в её стройных формах угадывалась будущая красота. Она пошла в отца.

— О, Поднебесный… — вырвалось у Анны Уильям. Её рука взметнулась ко рту. — Хочешь сказать, это …

— Разделяющий Честертон, — докончила Стихия. Этот подбородок и этот взгляд не спутаешь ни с чьими. — Явился прямиком к нам, а с ним ещё четверо.

Награды, обещанной за этих пятерых, хватит на год, может на два.

Стихия перевела взгляд на надпись под рисунками, отпечатанную чётким жирным шрифтом: «Особо опасен. Разыскивается за совершенные насилия, грабежи, резню». И, конечно, большими буквами ниже — «А также заказные убийства».

Стихия всегда хотела знать, намеревалась ли банда Честертона убить губернатора самого могущественного города на этом континенте, или же это произошло случайно. Быть может, простой грабёж пошел не по плану? В любом случае, Честертон понимал, что он совершил. Прежде он был, если можно так выразиться, рядовым бандитом с большой дороги, но после этого случая он стал могущественнее и гораздо опаснее. Он знал, что ему не ждать пощады, будь он пойман. В Ластпорте из него сделали антихриста, изувера и психопата.

Пути назад для Честертона не было, да он его и не искал.

«Господи», — повторяла про себя Стихия, просматривая список преступлений Честертона, продолжавшийся на следующей странице.

Анна Уильям стояла за её спиной и читала шёпотом.

— Он здесь? — спросила она. — Но где же?

— Торговцы, — ответила Стихия.

— Что?! — Анна Уильям вновь ринулась к глазку. Не только дверь, но и всё деревянное убранство кухни было выскоблено добела. Опять Себруки занялась чисткой. — Не вижу.

— Присмотрись, — ответила Стихия. Она тоже не сразу узнала его, хотя ночи напролет изучала и запоминала все эти лица на плакатах.

Спустя мгновение поражённая Анна Уильям ахнула и от изумления взметнула ко рту ладонь:

— Как глупо так подставляться. Его ведь запросто можно раскрыть, даже в этом маскараде…

— Всем запомнится лишь очередная кучка недоумков торгашей из бастиона, которые решили, что Чаща им по зубам. Хитро придумано. Через пару дней, когда они исчезнут с дорог, все решат, что их забрали Страхи, если о них вообще кто-то вспомнит. А кроме того, это даёт Честертону возможность перемещаться быстро и в открытую. Он может без опаски заходить в пристанища и выведывать, что ему нужно.

Может быть, именно так ему удавалось подыскивать новые жертвы для нападений? «А раньше они бывали здесь?» — от этой мысли у Стихии всё внутри похолодело. Она часто кормила преступников, среди которых были и постоянные посетители. В Чаще пожалуй каждый являлся преступником, хотя бы из-за такой мелочи, как неуплата бастионских налогов. Честертон и его дружки были нарушителями иного сорта. Стихия не нужно было видеть полный список их преступлений — она и без того прекрасно понимала, на что они способны.

— Где Себруки? — спросила она.

Анна Уильям вздрогнула, будто приходя в себя.

— Кормит свиней. Сумрак! Ты же не думаешь, что они её узнают?

— Нет, я боюсь, как бы она их не узнала.

Себруки было всего восемь лет, но её небывалая наблюдательность нередко вызывала беспокойства.

Стихия захлопнула альбом с преступниками. Пальцы её рук покоилась на обложке.

— Мы собираемся перебить их всех? — спросила Анна Уильям.

— Да.

— Сколько за них заплатят?

— Иногда, дочка, дело не в цене, — Стихия услышала лживые нотки в собственном голосе, едва различимые. Времена были очень нелёгкие. Серебро дорожало и в Форт-Хилле и в Ластпорте. Да, иногда дело было не в цене. Но только не сейчас.

— Пойду за ядом, — сказав это, Анна Уильям отошла от двери и направилась в другой конец кухни.

— Что-нибудь помягче, детка, — предупредила Стихия. — С этими шутки плохи. Чуть что, они сразу насторожатся.

— Я же не дура, мама, — холодно ответила Анна Уильям. — Возьму болотку, она в пиве не заметна.

— Насыпь половину. Не хочу, чтобы они отключились прямо за столом.

— Не утруждай себя так сильно, дитя.

Анна кивнула и зашла в старый чулан. Закрыв за собой дверь, она принялась поднимать половицы, под которыми хранились разные отравы. От болотки у этих ребят затуманятся и закружатся головы, но это их не убьет.

Стихия не решилась использовать смертельный яд. Если пристанище ещё хоть раз окажется под подозрением, её ждёт незавидная участь, а может даже смерть. Для путников она всегда должна оставаться пусть своенравной, но честной хозяйкой, которая не задаёт лишних вопросов. Даже самые отчаянные разбойники находились у неё в безопасности. Каждую ночь перед сном сердце Стихии разрывалось от страха быть разоблачённой. Вдруг кто-то углядит неладное в том, сколь много преступников становились жертвами Белого Лиса вскоре после остановки в пристанище?

Стихия зашла в кладовую вернуть книгу на место. И здесь все стены были выскоблены, а полки недавно отшкурены и протёрты. Себруки… Много ли в мире детей, которым больше нравится работать, чем играть? Но если знать, через что прошла эта девочка…

Поддавшись соблазну, Стихия нащупала рукой арбалет, который она хранила на верхней полке шкафа. Арбалет с серебряными стрелами. Она берегла его для Страхов и никогда не направляла на человека. Было слишком опасно проливать в Чаще кровь. И всё же наличие оружия под рукой, на крайний случай, её успокаивало.

Спрятав книгу на место, она вышла проведать Себруки. Та на самом деле занималась свиньями. Стихия всегда разводила этих животных, но, разумеется, не для еды. Считалось, что эти животные отпугивают Страхов. Стихия использовала любые возможности, чтобы её пристанище казалось безопаснее.

Себруки, смуглая невысокая девочка с длинными чёрными волосами, сидела на полу в свинарнике. Даже не зная её печальной истории, принять её за дочь Стихии было невозможно. Мурлыкая себе что-то под нос, она сейчас выскабливала перегородки загона.

— Детка, — позвала Стихия.

Себруки с улыбкой обернулась. Удивительно, как быстро всё меняется. Ещё год назад Стихия готова была поклясться, что этот ребенок никогда больше не улыбнётся. Свои первые три месяца в пристанище Себруки только и делала, что отрешённо смотрела на стены. Не важно, куда отводила её Стихия — ребёнок садился на пол у ближайшей стены и глядел на неё весь день. Молча, не произнося ни слова. В глазах была смерть, как у Страхов…

— Тётя Стихия? — заговорила Себруки. — С тобой всё в порядке?

— Всё хорошо, дитя. Так, вспомнилось что-то. А ты… всё загоны вычищаешь?

— Нужно хорошенько отскоблить стены, — ответила Себруки. — Свинкам очень нравится, когда всё чисто. Ну, Ероне и Изе точно. Остальным, вроде, без разницы.

— Не обязательно так уж всё вычищать.

— Но мне нравится, — ответила Себруки, — Так приятно, что я могу что-то делать. Что-то полезное.

Ну да, уж лучше было чистить стены, чем разглядывать их день напролёт. Сегодня Стихия была рада всему, что могло занять ребёнка. Пусть делает что угодно, лишь бы не шла в обеденный зал.

— Думаю, свинкам и впрямь понравится, — сказала Стихия. — Поскоблишь ещё немного?

Себруки взглянула на неё:

— Что-то случилось?

«Ах сумрак! Какая же ты чуткая».

— В зале стоит ругань. Не хочу, чтобы ты понабралась там всякой дряни.

— Тётя Стихия, я уже не маленькая.

— Нет, маленькая, — строго ответила Стихия. — И будешь слушаться. Смотри у меня, а то надеру тебе задницу.

Себруки недовольно закатила глаза, но всё же вернулась к работе и вскоре опять замурлыкала. Общаясь с ней, Стихия становилась похожа на собственную бабушку — с этой девочкой нужно было быть построже, она сама чуть ли не требовала такого обращения. Для неё это, наверное, значило, что кто-то держит всё под контролем.

Хотела бы Стихия и в самом деле всё контролировать. Но… она была из Первопроходцев — так называли себя её дед и бабка и те другие, кто первыми покинули Дом в поисках нового континента… Да, она была из Первопроходцев, и потому скорее умрет, чем позволит хоть кому-то узнать о чувстве полного бессилия, которое почти никогда её не покидало.

Стихия шла по заднему двору своей большой гостиницы. В окне кухни она заметила, что Анна Уильям готовит смесь, которую потом разведёт в пиве. Пройдя дальше, она заглянула в конюшню. Не удивительно, что Честертон решил двинуться в путь сразу после ужина. В отличие от остальных гостей, которые искали в пристанище хоть какой-то безопасности на ночь, он и его бандиты привыкли спать в Чаще. Разбитый наскоро лагерь был для них удобнее мягких кроватей. И плевать им на Страхов.

В конюшне находился старик Доб. Он только что закончил чистить лошадей, но даже не собирался их поить. Стихии приказали не делать этого до последнего.

— Молодец, Доб, — похвалила его Стихия. — А теперь, не отдохнуть ли тебе?

Доб кивнул и промямлил что-то вроде «спасибам». Сейчас он, как обычно, сядет на крыльце и задымит трубкой. В его голове извилин было не много, и он понятия не имел, какими делами занималась Стихия в своем пристанище. Но он всегда был рядом, ещё до смерти Уильяма. Преданнее Доба у Стихии не было никого и никогда.

Закрыв за ним дверь, Стихия отворила ключом шкаф, стоявший в дальнем углу конюшни, и достала оттуда несколько кисетов. В тусклом свете сумерек она проверила содержимое каждого и разложила их все на большом столе. Затем взяла седло и накинула его на спину одной из лошадей.

Она почти закончила седлать, как дверь в конюшню распахнулась. Застыв на месте, Стихия вдруг вспомнила, что кисеты лежат на столе. Почему она их не засунула в передник? Вот тетеря!

— Стихия Первопроходец, — донёсся из дверей елейный голос. Стихия едва сдержала рвавшийся наружу стон и развернулась всем корпусом к гостю.

— Богоград, — произнесла она. — Как невежливо вторгаться без спроса во владения женщины. Тебя бы вышвырнуть отсюда за это.

— Ну, ну. Это как если бы… лошадь лягнула того, кто её кормит, м-м-м?

Долговязый Богоград облокотился о дверной косяк, сложив на груди руки. На нём был обычный наряд, ничем не выдававший его должность. Бастионские сборщики налогов не любили светиться перед каждым встречным. Снисходительная улыбка, всегда одна и та же, никогда не покидала его гладко выбритого лица. Для обитателя Чащи одет он был слишком свежо, слишком опрятно. Но ни франтом, ни глупцом он не был. Богоград был опасным человеком, опасным по-своему, не как другие.

— Ты здесь зачем, Богоград? — спросила Стихия, взвалив последнее седло на спину храпящего чалого мерина.

— Зачем я всегда прихожу к тебе, Стихия? Зачем, если не ради твоей благосклонной улыбки, м-м-м?

— У меня все налоги оплачены.

— Это потому что ты почти от всех освобождена, — ответил Богоград. — А вот за партию серебра в прошлом месяце ты ещё не расплатилась.

— Дела шли неважно. Но деньги скоро будут.

— А стрелы к твоим арбалетам? — спросил Богоград. — Не хочешь ли ты забыть, что эти серебряные наконечники тоже чего-то стоят, м-м-м? А сменные звенья для твоих оборонительных колец?

Плаксивый тон его голоса заставил её поморщиться, когда она затягивала подпругу седла. О, сумрак, ну что за день!

— Мама дорогая, — протянул Богоград, подходя к столу. Он приподнял один из кисетов. — Что тут у нас? Похоже на сок болотного лука. Я слышал, будто он светится в темноте, если его сперва подержать на нужном свету. Так это и есть одна из непостижимых тайн Белого Лиса?

Стихия выхватила кисет из его рук.

— Не произноси это имя, — зашипела она. Богоград ухмыльнулся:

— Так у тебя тут нажива! Чудесно. Мне всегда было жутко любопытно узнать, как же тебе удаётся их выслеживать. Постой, а может ты проделываешь в этом мешочке дырочку… привязываешь под седлом… и идёшь по следу, который оставляет сок? М-м-м? Прежде чем убить, ты, неверное, позволяешь им уйти далеко-далеко. Твоему уютному пристанищу ведь не нужны подозрения, верно?

Да, Богоград был и впрямь опасен, но ей нужен был кто-то, кто выдавал бы властям убитых ею преступников. Он был крысой по своей натуре, и, как любая крыса, чуял все лазейки и щели. В Ластпорте у него были связи, благодаря которым он доставал ей деньги на имя Белого Лиса, при этом ничем её не разоблачая.

— Знаешь, недавно у меня появился соблазн выдать тебя, — сказал Богоград. — Сейчас очень многие делают ставки на личность этого пресловутого Лиса. Поскольку мне она известна, я мог бы стать богачом, м-м-м?

— Ты и так богач, — отрезала Стихия. — И ты кто угодно ещё, но не дурак. У нас с тобой всё идёт хорошо вот уже лет десять. И не говори теперь, что хочешь променять своё богатство на дурную славу.

Богоград улыбнулся, но возражать не стал. Каждый раз он забирал половину от суммы, которую Стихия получала за преступников. Такая договоренность его устраивала. Ему нравилось, что он ничем не рискует. Он был государственным служащим, а не охотником за головами. Только раз она видела, как он убил человека, и в тот раз его жертва не могла сопротивляться.

— Как же хорошо ты меня знаешь, Стихия — засмеялся он. — Слишком хорошо. Ну и ну, нажива! Кто же он, интересно? Пойду, посмотрю в зале.

— Ничего подобного. Ах ты сумрак, Богоград! Ты что, думаешь, твоя налоговая физиономия не спугнёт их? Не смей портить всё своим появлением.

— Спокойно, Стихия, — сказал он с прежней ухмылкой. — Я играю по твоим правилам. Я предельно осторожен и не появляюсь здесь часто, ничем тебя не подставляю. Но сегодня никак не мог удержаться, ведь я пришёл с предложением. Но оно тебя уже, видимо, не заинтересует! Какая жалость… И это после всех трудностей, на которые я шёл ради тебя, м-м-м?

По спине Стихии пробежали мурашки.

— Какую же помощь ты мог бы мне оказать?

Богоград вынул из портфеля сложенный лист бумаги и бережно развернул своими длиннющими пальцами. Он собирался показать его на расстоянии, но Стихия выхватила бумагу из его рук.

— Что это?

— Возможность освободиться от всех долгов, Стихия! Возможность больше никогда о них не беспокоиться.

В её руках был приказ о конфискации имущества, позволявший её кредитору, Богограду, забрать себе пристанище в качестве оплаты долга. Законы Бастионов действовали на всех примыкавших к ним дорогах и землях. Власти даже направляли туда военные патрули, в отдельных случаях.

— Беру свои слова обратно, Богоград, — гневно воскликнула она. — Ты всё-таки настоящий дурак. Ты готов отказаться от всего, что мы имеем, за этот клочок земли?

— Ну конечно нет, Стихия. Ни от чего я не отказываюсь! Ну же, мне просто так больно видеть тебя моим постоянным должником. Не лучше ли мне взяться за финансы пристанища? Ты останешься здесь и работать и на своих преступников охотиться. Всё по-прежнему. Только без долгов. М-м-м?

Она смяла документ.

— Ты сделаешь из нас рабов, Богоград.

— Ну зачем ты всё драматизируешь. В Ластпорте обеспокоены тем, что такое важное пристанище держится неизвестным элементом. Твоя персона начинает привлекать внимание, Стихия. Не думаю, что это сильно тебя радует.

Стихия только сильнее смяла документ, сжав руку в кулак. Лошади переминались в стойлах.

— Но, быть может, это лишнее? — Богоград расплылся в улыбке. — Может, этот твой преступник стоит очень дорого, м-м-м? Ну же, намекни хоть как-нибудь, чтобы я не ломал голову весь день.

— Убирайся, — шепнула она.

— Стихия, дорогая, — ответил Богоград. — Ты истинный Первопроходец, упряма до последнего вздоха. Говорят, твои дед с бабкой были первыми из первых. Первыми исследовали континент, первыми поселились в Чаще… Первыми, кто застолбили за собой этот чёртов ад.

— Не называй так Чащу! Это мой дом.

— Но именно так его называли люди, ещё до появления здесь Зла. Никогда не задумывалась? Страхи, тени мёртвых, сделали эту землю проклятых своим домом. Мне крайне любопытно, действительно ли это место охраняет Страх твоего покойного мужа, или это очередная байка для гостей? Чтобы те чувствовали себя безопасно, м-м-м? Ты целое состояние тратишь на серебро — в нём истинная защита пристанища. А запись о твоём браке мне никак не удаётся найти. Если её вдруг не существует в природе, тогда окажется, что Анна Уил…

— Уйди.

Он улыбнулся, но вышел из конюшни, в знак прощания слегка коснувшись кончиками пальцев своей шляпы. Она слышала, как он сел на лошадь и ускакал. Скоро наступит ночь. Она даже не смела надеяться, что Богограда заберут Страхи, и давно подозревала, что где-то неподалеку у него было укрытие. Какая-нибудь пещера, защищённая серебром.

Стараясь успокоиться, Стихия дышала полной грудью. Появление Богограда сильно её расстроило, но он не знал всех её тайн. С трудом заставив себя вернуться к работе, она достала полное ведро воды, высыпала в него содержимое кисетов и дала вдоволь напиться томимым жаждой лошадям. Привязать кисеты к сёдлам, как предположил Богоград, было бы ненадёжно. Что, если преступники решат расседлать на ночь лошадей? Они обнаружат кисеты и будут готовы к встрече с непрошенными гостями. Нет, она придумала кое-что похитрее.

«Как всё это провернуть? — шептала она, ставя ведро перед мордой очередной лошади. — Сумрак! Меня со всех сторон окружили! Убить Богограда? Скорее всего, так поступила бы бабушка… — Стихия задумалась. — Нет, я не стану такой! Я — не она». Богоград был, конечно, подлой тварью, но она знала, что никаких законов он не нарушал и явного зла никому не причинил. Даже в тех краях существовали свои правила и свои пределы. И тут она, наверное, мало чем отличалась от бастионцев. И она найдет другой путь. Всё, что было у этого подонка — жалкая судебная бумажка. Ему требовалась предъявить её, и теперь у неё в запасе был день, может два, чтобы вернуть деньги. Всё в установленном порядке. Бастионы заявляли о своей цивилизованности, и их законы давали ей шанс.

Стихия вышла из конюшни. В окне зала она увидела Анну Уильям, которая подносила “торговцам” Честертона выпивку. Стихия отвела взгляд.

Позади неё дрожала на ветру Чаща.

Стихия сперва только прислушалась, а затем повернулась к ней лицом. Жителей Бастиона узнать было просто — они отводили от Чащи взгляд, никогда не смотрели вглубь. Эти величественные деревья покрывали почти каждую пядь земли на этом континенте, эти листья затеняли землю. Тишина и покой. Животные бродили по Чаще, но, по сообщениям бастионских исследователей, хищников среди них не было. Их давным-давно забрали Страхи, влекомые каплями крови.

Казалось, что если вглядываться в Чащу, она отступала. Пропадала зловещая тьма, тишина сменялась шорохами грызунов, копошащихся в опавшей листве. Первопроходцы знали, что взор нужно направлять прямо в Чащу. Ещё они знали, что исследователи ошибались. Хищник там жил. И им была сама Чаща.

Отвернувшись, Стихия направилась к двери кухни. Сохранить гостиницу — вот что было сейчас главным, и поэтому она со всей решимостью была настроена получить свою добычу, Честертона. Она чувствовала, что если не расплатится с Богоградом, её жизнь уже никогда не будет прежней. Он сгноит её в пристанище, ведь идти ей некуда. Бастионского гражданства нет, а у местных забот и без неё хватает. Она будет служить Богограду, и тот выжмет её до последней капли, каждый раз требуя всё больший процент от наград.

Она распахнула дверь кухни. На лавке перед столом сидела Себруки. На коленях она держала арбалет.

— Господи! — ахнула Стихия. Дверь за ней захлопнулась. — Детка, что ты…

Себруки подняла на нее взгляд. Прежние безжизненные и бесчувственные глаза. Глаза, словно тени.

— У нас гости, тётя Стихия, — произнесла Себруки холодно и монотонно. Рядом на лавке лежала ручка для зарядки арбалета. Девочке удалось самостоятельно зарядить эту штуковину и взвести курок.

— Я смазала остриё плакун-травой. Правильно? Яд их наверняка убьёт.

— Детка… — Стихия сделала шаг вперёд.

Ничто не дрогнуло во взгляде Себруки. Она развернула на коленях арбалет, сжимая в ладошке курок, и направила прямо на Стихию.

— Так дела не делаются, Себруки, — со всей строгостью сказала Стихия. — Даже если тебе удастся дотащить эту штуку до зала, ты не попадёшь в него… но даже если так, нас тут всех за него убьют!

— Я не против, — спокойно ответила Себруки, — если успею спустить курок и убить его.

— Тебе на нас плевать?! — крикнула Стихия. — Я дала тебе дом, дала семью. И этим ты мне платишь? Крадешь оружие и угрожаешь мне?

Себруки на мгновение зажмурила глаза.

— Да что с тобой такое! Прольешь кровь в нашем укрытии? Чтоб Страхи бились о защиту? Если они прорвутся, они перебьют здесь всех! Всех, кому я обещала безопасность. Как ты смеешь!

Себруки начала приходить в себя. Оцепенение покинуло её, и она выронила арбалет. Щелчок, выстрел. Стрела прошла в нескольких сантиметрах от лица Стихии и разбила окно.

Сумрак! Задело или нет? Есть ли кровь? Стихия поднесла к щеке дрожащую руку. Крови, слава Богу, не было. Спустя мгновение Себруки, захлебываясь от рыданий, уже стояла в объятиях Стихии. Та встала на колени, крепко прижимая девочку к себе.

— Всё хорошо, родная. Не плачь.

— Я всё слышала, — всхлипывала та. — Мама не плакала. Она знала, что я рядом. Тётя Стихия, она была сильная! Поэтому я тоже смогла быть сильной, даже когда кровь закапала на мои волосы. Я слышала. Я слышала всё!

Стихия закрыла глаза и не отпускала девочку. Во всём мире ей одной было дело до того страшного пожара в доме поселенцев. Отец Себруки иногда останавливался в пристанище. Он был хорошим человеком… насколько можно оставаться хорошим после того, как зло захватит твой Дом…

В тот день Стихия обнаружила больше десяти трупов на ещё дымившемся пепелище. Банда Честертона перерезала всю семью, не пощадив и детей. Спаслась только самая маленькая, Себруки. Её спрятали в спальне, в тайнике под половицами.

Сверху на неё капала кровь собственной матери, но она лежала молча. И даже когда Стихия волей случая нашла её, та не проронила ни слова. Честертон был осторожен и, чтобы обезопаситься от Страхов перед резней, посыпал по периметру комнаты серебро. Стихия решила собрать часть этой пыли, осевшей между половицами, как вдруг заметила, как снизу за ней следят чьи-то глаза.

В этом году Честертон сжёг тринадцать домов, убив человек пятьдесят. Из всех выжила только Себруки.

Девочка захлебывалась в рыданиях.

— Зачем… зачем?

— Этому нет причин. Мне жаль.

Что ещё она могла сказать? Какую-то банальную чушь? Или что Боженька их покарает? Это ведь Чаща, тут утешения не спасают.

Стихия крепко обнимала девочку, пока плачь не начал стихать. В дверь вошла Анна Уильям с подносом пустых кружек и застыла возле кухонного стола. Её взгляд метнулся на валявшийся арбалет, потом на разбитое окно.

— Ты убьешь его? — шептала Себруки. — Так же справедливо?

— Справедливость умерла Дома, — ответила Стихия. — Но я обещаю тебе, что убью.

Тихо ступая, Анна Уильям подняла арбалет. Было видно, что он сломан. Стихия вздохнула. Нельзя было оставлять его там, где Себруки могла найти.

— Ступай к нашим гостям, Анна. Я отведу Себруки наверх.

Дочь кивнула, ещё раз бросив взгляд на разбитое окно.

— Крови не было — ответила на этот взгляд Стихия. — Всё в порядке. Но если выдастся минутка, поищи стрелу, вдруг она где-то рядом. Наконечник-то из серебра…

Не лучшие времена сорить деньгами. Анна Уильям вернула арбалет в кладовку, а Стихия заботливо усадила Себруки на стул. Та крепко обвила ее руками, отказываясь отпускать, и Стихия, уступив желанию девочки, ещё немного постояла рядом. Анна, успокоившись, толкнула дверь и вышла в зал с подносом выпивки.

Спустя какое-то время Себруки отпустила Стихию, и та смогла приготовить снадобье. Затем она отнесла ребенка на чердак наверху, где они все втроем и спали. Что касается Доба, то он спал на конюшне, а гости размещались в довольно уютных комнатах на втором этаже.

— Ты хочешь, чтобы я уснула, — Себруки покрасневшими глазами покосилась на кружку.

— Утром всё вокруг покажется веселее, — ответила Стихия. — А ещё, нельзя, чтобы ты ночью ушмыгнула за мной.

Девочка неохотно взяла в руки кружку и залпом выпила снадобье.

— Прости. За арбалет.

— Мы придумаем, как тебе отработать его починку.

Кажется, это успокоило Себруки. Она была поселенцем, рожденным в Чаще.

— Раньше ты мне пела на ночь, — тихонько сказала Себруки и легла в кровать, закрыв глаза. — Когда впервые меня сюда привела. После того… после того…

Она сглотнула слюну.

— Не думала, что ты тогда слышала.

Тогда Стихия была почти уверена, что девочка глухая.

— Слышала.

Стихия села на стул перед её кроваткой. Ей не хотелось сейчас петь, поэтому она принялась напевать с закрытым ртом. Эту колыбельную она пела новорожденной Анне, в самые тяжелые времена. Вскоре слова сами стали вырываться из её уст:

«Тише, родная… Ночь настаёт… Но ты не бойся, солнце взойдёт. Спи, дорогая, слёзки утри… Тьма наступает, но солнце внутри…»

Она держала Себруки за руку, пока та не уснула. Окно у кроватки выходило во двор, и Стихия видела, как Доб выводит лошадей Честертона. Пятеро переодетых бандитов спустились вниз по крыльцу и влезли в сёдла. На дорогу они выехали друг за другом и вскоре скрылись в Чаще.

С наступления темноты прошёл час, и Стихия принялась собирать рюкзак при свете очага.

Этот очаг не затухал с тех пор, как его разожгла бабушка. Это едва не стоило ей жизни, но она не желала платить за розжиг. Стихия покачала головой. Бабушка всегда шла наперекор обычаям. Но она сама, что, лучше?

Не разжигай пламени, не проливай кровь, не бегай после заката, иначе притянешь к себе Страхов. Это были Простые правила, по которым жил каждый поселенец. И каждое из них она нарушала, и не раз. Только чудом она ещё не превратилась в Страх.

Всякий раз, когда она готовилась к убийству, тепло очага казалось таким далёким. Стихия взглянула на старый алтарь — им служил обычный шкаф, — который она всегда держала под замком. Языки пламени напоминали ей о бабушке. Иногда она думала, что огонь — это и есть она. Не сломленная ни Страхами, ни бастионами, до последнего вздоха. Стихия выбросила из пристанища всё, что напоминало о ней, кроме алтаря Господа Поднебесного. Он помещался за дверью возле кладовки, и у той двери раньше висел бабушкин серебряный кинжал, символ прежней религии.

На нём были выгравированы богословские знаки, служившие для защиты. Стихия носила с собой кинжал не из-за этих знаков, а из-за серебра. В Чаще его никогда не бывало слишком много.

Рюкзак собирался бережно — на дно поместился лекарственный набор, вслед за ним — внушительных размеров кисет с серебряной пылью, спасительным против столкновений со Страхами. На него были сложены десять плотных тканевых мешков. Они были пропитаны дёгтем, что делало его непромокаемым изнутри. Сверху уместилась керосиновая лампа. Стихия не хотела пользоваться ей, потому что не доверяла огню. Огонь привлекал Страхов. Но прежний опыт подсказывал ей, что лампу лучше взять. Она зажжет её, только если где-то поблизости уже будет гореть огонь.

Закончив сборы, Стихия, немного поколебавшись, зашла в старый чулан. Подняв половицы, она достала сухой бочонок, уложенный рядом с отравами. Порох.

— Мам? — услышала она голос Анны Уильям и подскочила от неожиданности.

Она едва не выронила из рук бочонок, от чего её сердце замерло.

Постаравшись спрятать бочонок в рукаве, она мысленно выругала себя. Вот дура, как же он взорвётся без огня. Она прекрасно знала, что это невозможно.

— Мама! — Анна Уильям разглядела бочонок.

— Мне он вряд ли не понадобится.

— Но…

— Знаю. Всё, замолчи.

Стихия положила порох в рюкзак. С боку к бочонку был приделан запал — ткань, привязанная к двум металлическими клеммам. Он принадлежал бабушке. Взорвать порох — это всё равно, что разжечь огонь, по крайней мере, в глазах Страхов. Это привлекало их почти так же быстро, как кровь, и днём и ночью. Первые беглецы из Дома быстро обнаружили это свойство. В каком-то смысле кровь была даже не такой опасной.

Кровотечение из носа или случайный порез не могли привлечь Страхов. Но если пролита кровь другого человека — эти твари кинутся на обидчика и, убив его, разъяренные Страхи убивают уже всех без разбора.

Только сейчас Стихия заметила, что её дочь оделась по-походному — на ней были штаны и сапоги, в левой руке она держала рюкзак.

— Куда это ты собралась, Анна Уильям?

— Ты думаешь в одиночку убить пятерых? А ведь они выпили только пол дозы болотня, мам.

— Мне не впервой. Я научилась работать одна.

— Только потому, что некому было помочь, — Анна накинула рюкзак на плечо. — Теперь это не так.

— Ты ещё слишком мала для этого. Ложись спать… Следи за пристанищем, пока я не вернусь.

Анна Уильям не двинулась с места.

— Я тебе сказала…

— Мама, — Анна Уильям крепко схватила её за руку. — Ты уже не девочка! Думаешь, я не вижу, как ты хромаешь всё сильнее? Ты не сделаешь всё на свете сама! Чёрт возьми, я буду помогать тебе, и точка!

Стихия смерила её взглядом. Откуда эта упёртость? Она редко вспоминала, что в жилах Анны тоже текла кровь Первопроходцев. Стихия знала, что бабушка вызвала бы у Анны такое же отвращение, как у неё самой, и гордилась этим. У Анны было настоящее детство. Она не стала от этого слабой, она выросла вполне… нормальной. Можно стать сильной женщиной и при этом не иметь каменного сердца.

— Как ты разговариваешь с матерью! — в конце концов воскликнула Стихия.

Анна Уильям только подняла брови.

— Ладно, можешь идти, — сдалась мать, вырывая руку из руки дочери. — Но будешь делать то, что тебе скажу я.

Анна выдохнула полной грудью и радостно закивала.

— Скажу Добу, что мы уходим.

Она вышла из кухни и направилась к конюшне медленным шагом — по ночам так ходили только истинные Поселенцы. Даже находясь под защитой серебряных колец, окружавших пристанище, нужно соблюдать Простые правила. Забудешь о них в безопасном месте, забудешь и потом.

Стихия достала две миски и приготовила в них две разные светомази, которые разлила по пиалам, и сложила в рюкзак.

Выйдя на улицу, Стихия вдохнула свежий прохладный воздух. Чаща умолкла.

Но, конечно, Страхи никуда не делись.

Несколько из них можно было различить невдалеке по их слабому внутреннему свечению. А только что мимо проплыли старые Страхи — эфирные, прозрачные, в которых едва уже угадывались человеческие формы. Головы их были расплывчаты, «лица» пульсировали, как клубы дыма. За Страхами на полметра тянулись белые шлейфы. Стихии часто чудились в них какие-то лохмотьях.

Ни одна женщина, даже Первопроходец, не могла взглянуть на них без трепета. Днём они, разумеется, тоже существовали, просто были невидимы. Разожги огонь или пролей кровь — увидишь. Ночью Страхи были другими. Они быстрее реагировали на нарушения правил. А ещё их привлекали резкие движения, чего не случалось днём.

Стихия вытащила одну из пиал с мазью, осветив пространство вокруг себя бледно-зелёным светом. Он был слабым, но, в отличие от света факела, ровным. Факел — вещь ненадёжная, ведь его нельзя зажечь ещё раз.

Анна уже ждала мать, держа в руках древки от фонарей.

— Нужно двигаться тихо, — сказала Стихия, крепя к древкам пиалы. — Говорить только шепотом. Как я сказала, ты будешь меня слушаться во всём, все приказы выполнять моментально. Эти головорезы… они могут убить тебя, или что похуже, и глазом не моргнут.

Анна кивнула.

— Не слишком-то ты испугалась, — сказала Стихия, обмотав чёрной тканью пиалу с более яркой мазью, отчего всё погрузилось во тьму. Высоко в небе сиял Звёздный Пояс, и свет от него пробьётся сквозь крону деревьев, особенно если они не будут сходить с дороги далеко.

— Мне… — начала Анна Уильям.

— Помнишь, как собака Гарольда взбесилась прошлой весной? — перебила Стихия. — Помнишь, какой у нее был взгляд? Ничего не напоминает? Глаза, полные жажды крови. Эти люди как раз такие, Анна. Бешеные. И их нужно пристрелить, как ту собаку. Для них ты — не человек, а кусок мяса. Понимаешь?

Анна Уильям кивнула. Стихия отметила, что та по-прежнему была больше возбуждена, чем напугана, но что поделать. Она вручила дочери один из фонарей, мазь в котором светилась бледно-голубым. Второй фонарь она взяла себе, накинула на плечи рюкзак и кивнула головой в сторону дороги.

Неподалеку, в сторону границы пристанища проплыл Страх. Коснувшись узкой серебряной полоски на земле, из него посыпалось что-то вроде искр. Тварь резко отпрянула и поплыла в другую сторону.

Любое такое касание стоило Стихии денег, портило серебро. За это и платили постояльцы — за пристанище, остававшееся неприступным уже более века, за пристанище с древней традицией — ни единого непрошенного Страха внутри. Своего рода безопасное место. Самое надёжное в Чаще.

Анна переступила через границу, которая представляла собой линию из больших серебряных ободов, выдававшихся над землей и посаженных на цемент так, что их нельзя было вырвать. Для замены испорченной секции одного из колец — а вокруг пристанища имелось три концентрических кольца — нужно было отсоединить её, сделав подкоп. Огромная работа, и Стихия была с ней знакома не понаслышке. Недели не проходило без замены или поворота той или иной секции.

Страх уплывал прочь, не замечая женщин. Стихия не знала, могли ли эти твари видеть тех, кто не нарушал правила.

Они вышли на тёмную заросшую дорогу. В этих местах за дорогами следили слабо. Ситуация, быть может, изменится, если бастионы начнут выполнять свои обещания. Как бы то ни было, на дорогах шло оживлённое движение. Из одного бастиона в другой торговать продуктами ездили поселенцы. Зёрна, выращенные на расчищенных землях Чащи, были полезнее и вкуснее горных. Индейки и зайцы, пойманные или выращенные в клетках, стоили немало серебра.

Этого нельзя было сказать о свиньях. Свинину ел разве что какой-нибудь невежда-горожанин.

В общем, торговля здесь велась, поэтому дорога была изношена. Этому не могли помешать даже деревья, которые своими ветвями, словно огромными руками, стремились отрезать от путников дорогу и забрать её себе. Чаще не нравилось, что в ней, словно паразиты, появились люди.

Мать и дочь двигались осторожно, без резких движений. Казалось, целая вечность прошла, прежде чем на дороге перед ними что-то появилось.

— Смотри! — шепнула Анна Уильям.

Стихия облегченно выдохнула. На дороге что-то светилось голубым. Богоград озвучил остроумную, но всё же неточную догадку о том, как она выслеживала добычу. Свет от мази, которую называли здесь Светом Авраама, вызывал свечение капель болотного лука. В свою очередь лук ещё и расслаблял мочевые пузыри лошадей. Стихия увидела на земле светящуюся лужицу мочи.

Что, если Честертон свернул в Чащу сразу после выезда из пристанища? Это было маловероятно, но до этого момента Стихию не оставляла в покое эта мысль.

Теперь же она точно знала, что напала на верный след. Если они свернули в Чащу, то лишь спустя несколько часов после выезда, чтобы замести все следы. Стихия закрыла глаза и спустя какое-то время поймала себя на том, что наизусть читает молитву благодарности. Она остановилась. Откуда это в ней? Прошло много лет.

Она потрясла головой и продолжила путь. Все пять лошадей были напоены водой с луком, поэтому теперь за ними тянулся устойчивый след.

Этой ночью Чаща казалась особенно тёмной. Свет сквозь ветви проходил слабо. Но было заметно, что Страхов как будто больше, чем обычно. Едва светящиеся, они рыскали меж стволов деревьев.

Анна Уильям шла, вцепившись пальцами в древко своего фонаря. Да, она уже бывала в Чаще ночью. Ни один поселенец не мог избежать таких прогулок. Нельзя было всю жизнь трястись от страха перед тьмой, зажавшись в своих четырёх углах. Иначе чем ты отличаешься от бастионца? Жизнь в Чаще — тяжелая, иногда смертельно опасная. Но при этом — свободная.

— Мам, — шепотом окликнула Анна Уильям. — Почему ты больше не веришь в Бога?

— Может, потом обсудим?

— Ты всегда так отвечаешь, — Анна перевела взгляд под ноги, на светящийся след.

— Да, а ещё я всегда избегаю этого твоего вопроса, — ответила Стихия. — Но вот ночью в Чащу я хожу далеко не всегда.

— Это важно как раз сейчас. Ты ошибаешься, раз думаешь, что мне не очень страшно. Я едва дышу. Но я знаю, в какой опасности пристанище. Ты всегда такая злая после визитов господина Богограда. Серебро в звеньях ты уже не так часто меняешь. А каждый второй день ты ешь только хлеб.

— И при чём здесь Бог?

Анна Уильям продолжала смотреть под ноги. «Сумрак! — выругалась про себя Стихия. — Она думает, что это нам в наказание. Глупая девочка, вся в отца».

Они шагали по расшатанным доскам Старого моста. Одним из тех, кто его восстанавливал, был отец Себруки. Что касается Нового моста, то из него можно было голыми руками выламывать доски и швырять их в ущелье под ногами, прямо как власти бастионов швырялись обещаниями и подарками — ценными на вид, но на деле совершенно бесполезными.

— Я верю в Господа Поднебесного, — ответила Стихия, когда мост был пройден.

— Но?..

— Но не молюсь ему. Это не значит, что не верю. В древних книгах наши места назывались землями проклятых. И я сомневаюсь, что тем, кто проклят, может помочь молитва, вот и всё.

Дочь не ответила. Они шли ещё около двух часов. Стихия обдумывала возможность срезать через лес, но её удерживала угроза потерять след и проделать двойной путь. К тому же эти бледно-голубые следы были сейчас единственной дорожкой в непроглядной тьме, дорожкой надежды для неё и дочерей. Они отслеживали все манёвры Честертона, отсчитывая метры от одного следа до другого. Если он долго не появлялся, они молча возвращались и искали другие пути. Стихия боялась, что эта часть охоты окажется самой сложной, но они с лёгкостью замечали все движения бандитов по светящимся следам копыт лошадей, наступавших в мочу друг друга.

Стихия сняла рюкзак, вытащила из него удавку-гарроту, и, поднеся палец ко рту, жестом приказала Анне ждать у дороги. Та кивнула. Стихия не могла определить в темноте её состояние, но слышала, как часто та дышит. Одно дело — быть поселенцем и привыкнуть ходить в Чащу по ночам. Другое дело — остаться здесь одной…

Стихия накрыла платком пиалу с мазью, сняла обувь и чулки, и крадучись зашагала в темноту. Каждый раз, делая так, её охватывали воспоминания, как ребенком она шла по Чаще с дедом. Голыми пальцами ног она ощупывала перед собой каждый листок и каждую веточку, которые шорохом или хрустом могли её выдать. Она даже слышала собственный голос, указывающий как определить направление ветра или как пройти шумное место, пользуясь шелестом листвы. Дед любил Чащу до того, как они не стали здесь хозяевами. «Никогда не называй эту землю чёртовой, — говорил дедушка. — Её нужно уважать, как опасного зверя, но нельзя ненавидеть».

Меж деревьев проплыли Страхи, едва заметные без освещения. Стихия держалась от них подальше, но всё равно то и дело оборачивалась, когда какая-нибудь тварь проплывала мимо. Столкновение с ней могло оказаться смертельным, но такое случалось не часто. Страх, если его не разъярить, отступал от подходивших близко людей, как будто его сдувало ветром. Пока движешься медленно, как ты и должен двигаться, всё будет в порядке.

Платок с пиалы она снимала только когда хотела пристальнее рассмотреть следы. Мазь освещала Страхов, и это свечение могло её выдать.

Вдруг невдалеке послышался стон. Стихия застыла на месте, её сердце забилось очень быстро. Страхи были безмолвными существами, а значит это стонал человек. Бесшумно ступая, она шла на звук, пока не обнаружила часового, скрытого в расщелине огромного дерева. Ступая взад и вперёд, он массировал себе виски. Отрава, приготовленная Анной, разламывала ему голову.

Оценив ситуацию, Стихия подкралась с другой стороны дерева и припала к земле. Прошло мучительные пять минут прежде, чем он двинулся с места, зашуршав листьями.

Стихия бросилась вперёд и, накинув гарроту ему на шею, крепко затянула. Удушение — не лучший способ убийства в Чаще. Слишком медленный.

Часовой начал извиваться всем телом и пытался добраться руками до удавки. Страхи замерли.

Она потянула сильнее. Часовой пытался отбиться ногами, но он был ослаблен отравой. Она уворачивалась от ударов, не отпуская гарроту, и следила за Страхами, которые словно хищники озирались по сторонам. Несколько тварей начали чернеть, их внутреннее свечение угасало.

Плохой знак. Сердце билось, как сумасшедшее. Умри же ты, сволочь!

Наконец его движения перешли в конвульсии. Он последний раз дёрнулся и обмяк, а Стихия всё ещё ждала, затаив дыхание. Казалось, прошла вечность, прежде чем Страхи стали прежними и поплыли прочь, каждая в своем, ей только ведомом, направлении.

Стихия ослабила гарроту и перевела дух. Собравшись с мыслями, она свалила с себя убитого и с прежней осторожностью направилась назад, к Анне.

Девочка спряталась так ловко — какая гордость для матери — что её было не найти, пока та не шепнула:

— Мама?

— Я.

— Слава тебе, Господи, — обрадовалась Анна, вылезая из ямы, где она лежала, укрывшись ворохом листвы.

Дрожа от страха, она взяла мать за руку и спросила:

— Нашла?

— Сняла часового. Осталось четверо, должны спать. Сейчас ты мне будешь нужна.

— Я готова.

— Тогда за мной.

Они направились в сторону, откуда пришла Стихия. Анна Уильям равнодушно посмотрела на труп.

— Один из них, — прошептала она. — Я его помню.

— Кто же ещё.

— Просто хотела убедиться. Ведь нам сейчас… ты поняла.

Недалеко от поста часового они нашли и сам лагерь. Четверо бандитов ночевали в спальных мешках, а вокруг разгуливали Страхи — на такое мог отважиться только тот, кто был рождён в Чаще. В центре лагеря, в углублении, стояла пиала с зелёной светомазью, освещавшей привязанных неподалёку лошадей. Пиала осветила лицо Анны. Каково же было удивление Стихии, когда она увидела на нём не страх, а гнев. Дочь быстро взяла на себя роль заботливой старшей сестры Себруки и теперь была готова даже на убийство.

Стихия сделала знак в сторону крайнего справа человека, и Анна кивнула. Опасности только начинались. Нужно убивать тихо, иначе бандиты, выпившие только половину отравы, проснутся.

Стихия вынула из рюкзака мешок, который передала Анне, и молоток. Как говорил дед, это не оружие, а обычный инструмент для забивания гвоздей и… других предметов.

Стихия подошла к одному из бандитов. От взгляда на его спящее лицо по её спине пробежали мурашки. Животный страх шептал ей, что эти глаза вот-вот распахнутся.

Она подняла вверх три пальца, и начала по очереди их опускать. На счёт три Анна набросила мешок на голову бандита. Он задёргался, и Стихия со страшной силой ударила молотком в висок. Череп треснул и вдавился внутрь. Бандит ещё раз дёрнулся и затих. Анна затянула мешок вокруг его шеи.

Стихия напряженно следила за остальными бандитами. Страхи, ненадолго замерев, поплыли дальше — их больше привлекло убийство часового. Пропитанная дёгтем подкладка мешка не давала крови просочиться наружу, а это значит, что они были в безопасности. Стихия ударила его ещё два раза, затем проверила пульс. Он отсутствовал.

Женщины проделали «операцию» со вторым бандитом. Циничное и жестокое дело, как убой скота. Помогало видеть в бандитах бешеных животных. А вот мысли о том, сколько плохого они причинили Себруки, пробуждали только злобу, которую сейчас нельзя было себе позволить. Нужно было оставаться хладнокровными и смертоносными.

Второму потребовалось на два удара больше, зато он медленнее просыпался. Всё, что нужно было Стихии — сонливые вялые жертвы. Болотень — лучшее средство для таких дел.

Вдруг один из бандитов приподнялся в своем спальнике.

— Какого?.. — забормотал он.

Стихия набросилась на него, схватила за плечи и сильно ударила оземь. Вокруг тотчас закружились Страхи, будто слетевшись на шум. Бандит пытался сбросить с себя Стихию. Анна оцепенело наблюдала за происходящим.

Стихии удалось набросить ему на шею удавку и крепко её стянуть. Страхи возбуждались от этой борьбы. Она не успела его прикончить, как со своей лежанки вскочил последний бандит. Одурелый и встревоженный, он предпочел убежать.

Сумрак! Это же и был Честертон! Если на него набросятся Страхи…

Стихия оставила третьего бандита и, позабыв обо всём, ринулась за Честертоном. Если Страхи сейчас заберут его… Нет трупа — нет награды.

Она настигла Честертона уже у лошадей и, схватив за ноги, опрокинула на землю.

— Ах ты, дрянь! — пьяным голосом бормотал он, отпихивая Стихию ногами. — Хозяйка гостиницы. Ты меня отравила, дрянь!

Страхи стали совершенно чёрными. Глаза заполыхали зелёным — теперь они видели мир, как люди.

Стихия боролась с Честертоном, отбрасывая его руки в стороны.

— Я тебе заплачу, — кричал он, вцепившись в нее пальцами. — Заплачу.

Стихия ударила его молотком по руке. Тот взвыл от боли. Потом ударила его в лицо. Послышался хруст. Пока он стонал и дёргался, она разорвала на себе свитер и кое-как обернула вокруг его головы и молотка.

— Анна! — крикнула она. — Дай мешок, мешок!

Анна бросилась на помощь и натянула мешок на голову Честертона. Свитер был уже почти насквозь пропитан кровью. Нащупав свободной рукой на земле камень, Стихия ударила им по лицу через мешок. Свитер приглушал крики Честертона и удары камня. Она била снова и снова.

В конце концов, жертва обмякла. Анна Уильям сжимала мешок на его шее, не пропуская наружу кровь, и тяжело дышала: «О, Господи Поднебесный…»

Стихия осмелилась поднять взгляд. В темноте, словно костры, разгорались десятки зелёных глаз. Анна зажмурилась и зашептала молитву, по её щекам текли слезы.

Стихия встала рядом и вынула серебряный кинжал. Перед её глазами возникли воспоминания о другой ночи, ставшей для её бабушки последней. Беги, девочка! БЕГИ!

Тогда для этого была возможность, тогда они были недалеко от безопасного места. Но даже это не спасло бабушку.

Те воспоминания леденили душу страхом. Что же наделала бабушка. Что она сама наделала… Сегодня у неё оставалась только одна надежда. Бегство не спасёт, слишком далеко.

К счастью, жуткие глаза начали медленно растворяться в темноте. Стихия изнеможенно рухнула на спину, выронив кинжал. Анна Уильям открыла глаза.

— О, Господи! — воскликнула она, когда Страхи исчезали из вида. — Чудо!

— Это не чудо, — ответила Стихия, — а удача. Мы вовремя их убили.

Анна сидела, обхватив себя руками.

— Сумрак, вот же сумрак! Я думала, мы уже покойники.

Тут Стихия что-то вспомнила. Третий бандит! Она не успела его придушить. Она резко вскочила на ноги и, оглянувшись, увидела, что тот лежит замертво.

— Я его прикончила, — объяснила Анна Уильям. — Пришлось своими руками…

Стихия взглянула на нее.

— Кажется, ты нас спасла. Без твоей помощи я бы их убила, но и мне настал бы конец.

Анна всё ещё следила за Страхами, теперь бесстрастно бродившими меж деревьев.

— Что должно случиться, чтобы ты в чём-то увидела не удачу, а чудо?

— Должно случиться чудо. Ладно, пойдем, натянем на них по второму мешку.

Это делалось на всякий случай, ведь самое страшное — это кровь. Бегство притягивало Страхов, но не сразу. Огонь возбуждал их мгновенно, но вместе с тем ослеплял и сбивал с толку.

И только кровь… пролитая со злости… одна лишь капля, попавшая в атмосферу, заставляла Страхов убивать не только напавшего, но и всё живое вокруг.

Стихия проверила у каждого бандита пульс. Его не было.

Они оседлали лошадей и взгромоздили на них трупы бандитов, включая часового. Спальные мешки и прочую утварь они тоже захватили. К счастью, у бандитов оказалось немного серебра. Законы позволяли забирать вещи преступников себе, если, конечно, разыскивали их не за краденое. В случае Честертона, властям нужна была только его голова. И далеко не только властям.

Стихия привязывала трупы к сёдлам, и вдруг замерла.

— Мама! — шепнула Анна, заметив то же самое. Шорох листвы. Они убрали с пиалы ткань. Свет от неё и пиалы бандитов осветил восемь человек на лошадях — мужчин и женщин.

Сразу видно, что горожане — новенькие одежды и манера озираться на Страхов. Стихия сделала шаг вперед, сожалея, что в руках у неё не оказалось молотка — с ним она выглядела бы хоть как-то угрожающе. Но молоток был в мешке, повязанном на голове Честертона. На нем была кровь, и нельзя было его вынимать, пока она не высохнет, или пока они не доберутся до какого-нибудь безопасного места.

— Поглядите-ка, — произнёс первый наездник. — А я не поверил Тобиасу, когда он вернулся с разведки, но кажется это правда. Пятеро бандитов Честертона убиты двумя поселенцами?

— Ты кто? — спросила Стихия.

— Малыш Рэд, — он коснулся своей шляпы кончиками пальцев. — Я выслеживал эту добычу целых четыре месяца. Не знаю, как тебя и отблагодарить за услугу.

Он сделал знак нескольким своим людям слезть с лошадей.

— Мам! — шепнула Анна. Стихия пристально смотрела в глаза Рэда. У него в руках была дубина, а одна из женщин за его спиной держала в руках арбалет новой конструкции с тупоносыми стрелами. Они быстро заряжались и мощно стреляли, при этом не проливали кровь.

— Отойди от лошадей, дочка, — приказала Стихия.

— Но…

— Отойди.

Стихия отпустила поводья ведомой ею лошади. Троё незнакомцев повели лошадей. Один из них с ухмылкой поглядывал на Анну.

— А ты не глупа, — Рэд изучал взглядом Стихию, облокотившись на луку седла. Мимо неё прошла одна из женщин, тянувшая за поводья лошадь Честертона с его же трупом на седле.

Стихия подошла к лошади, положив руку на седло. Растерявшись, женщина посмотрела на своего начальника. Стихия вынула из чехла нож.

— Поделись с нами, — произнесла Стихия, пряча его в рукаве. — За нашу работу. Четверть, я больше не прошу.

— Разумеется, — Рэд улыбнулся одной из тех фальшивых улыбок, которые часто изображают на портретах. — Четверть твоя.

Стихия кивнула. Она провела ножом по одной из веревок, которыми Честертон был привязан к седлу. В этот момент женщина потянула за собой лошадь, и разрез на верёвке получился глубоким. Стихия сделала шаг назад и положила руку на плечо Анны, вместе с тем украдкой возвращая оружие в ножны.

Рэд вновь коснулся шляпы, и в следующий момент охотники за головами уже удалялись в сторону дороги.

— Четверть? — шепнула Анна. — Думаешь, он заплатит?

— Сомневаюсь, — ответила Стихия, набрасывая на плечи рюкзак. — Нам повезло, что он вообще нас не убил. Пойдём.

Она двинулась вглубь Чащи. Анна шла рядом. Обе шагали осторожно, по правилам.

— Думаю, тебе пора вернуться в пристанище.

— А ты куда?

— Возвращать добычу.

Чёрт подери, она же Первопроходец! Какому-то бастионскому щёголю не забрать то, что принадлежало ей.

— Срежешь через белый луг чтобы догнать их. Ну, а дальше? Их слишком много, мама.

— Придумаю что-нибудь.

От этого чёртового трупа зависела свобода и жизнь её дочерей. Она не позволит ему раствориться, словно призраку. Страхи, совсем недавно готовые наброситься, бродили мимо и, смущаемые людским присутствием, отплывали подальше.

Думай, Стихия. Здесь что-то не так, совсем не так. Как они нашли лагерь? По свету? Или по голосу? Они сказали, что преследовали Честертона уже несколько месяцев. Почему тогда она не слышала о них раньше? Слишком они выглядели «с иголочки», слишком свежими для тех, кто месяцами бродит по этим местам.

Эти размышления наталкивали её на выводы, признавать которые не хотелось. Только один человек знал, что сегодня она охотится, и видел её приготовления. Только у одного человека была причина завладеть Честертоном. У Богограда.

«Надеюсь, что ошибаюсь, — подумала она. — Если за этим стоишь ты…».

Они продирались сквозь Чащу в непролазных местах, где ненасытная крона деревьев днём поглощала весь свет, оставляя почву под собой мертвой. Страхи, словно слепые стражники, несли дозор в этих лесных залах. Рэд и его охотники были горожанами. Значит, они не сойдут с дороги — в этом её преимущество. Говорить, что Чаща была к поселенцам дружелюбнее, чем к другим, всё равно, что говорить, что знакомое море чем-то безопаснее незнакомого.

Стихия была в этих морях опытным моряком. Она умела ходить по ним лучше любого бастионца. И сейчас, кажется, пришло время устроить шторм.

Белым лугом поселенцы называли участок дороги с тянувшимися вдоль него грибными полями. Идти туда пришлось целый час, и к концу пути бессонная ночь начала для Стихии сказываться. Но, отбросив усталость, она старалась бодро шагать по полю. Пиала отбрасывала слабые тени на деревья и морщинистую землю.

Основная дорога делала большой крюк и приходила сюда. Если охотники направлялись в Ластпорт или любой другой близлежащий город, то эта дорога для них — единственный путь.

— Иди дальше, — сказала Стихия дочери. — Отсюда до пристанища час пути. Проверь, как там дела.

— Я тебя не оставлю, мама.

— Ты обещала слушаться. Нарушишь слово?

— А ты обещала, что я смогу тебе помочь. Нарушишь своё?

— Ты мне сейчас не нужна, — ответила Стихия. — К тому же это будет опасно.

— Что ты собираешься делать?

Стихия остановилась на обочине и, став на колени, достала из рюкзака бочонок пороха. Анна Уильям побледнела.

— Мама!

Стихия отвязала запал. Она не была уверена, что он ещё рабочий. Никогда прежде она не осмеливалась соединить эти две железки. Они создадут искры, а пружина между ними разведёт железки в стороны.

Стихия взглянула на дочь и подняла запал перед собой. Анна отступила на шаг, оглянувшись на Страхов.

— Всё и правда настолько плохо? — прошептала она. — Для нас?

Стихия кивнула.

— Ладно.

Глупая девочка. Стихия не отправит её домой. По правде говоря, ей могла понадобиться помощь. Она намеревалась вернуть себе Честертона. Труп — нелёгкая ноша, а отрезать голову возможности не было из-за Страхов.

Порывшись в рюкзаке, она вынула медицинские средства, зажатые между двумя дощечками, которые могли служить лангетами. Привязать обе дощечки к сторонам запала было делом нехитрым. Затем она вырыла небольшую яму в рыхлом месте дороги, глубиной как раз для бочонка. Вынув из него пробку, зафиксировала в ямке. Смочив носовой платок керосином из лампы, она воткнула его одним концом в бочонок, и положила дощечки на дорогу так, чтобы платок оказался рядом с клеммами, дававшими искру. Напоследок она засыпала листвой своё изобретение. Получилась своеобразная ловушка. Когда кто-то наступит на верхнюю дощечку, та прижмется к нижней, и образовавшиеся искры зажгут платок. Если повезёт…

Стихия не могла поджечь запал сама. Страхи всегда нападают сперва на тех, кто сотворил огонь.

— А что, если не наступят? — спросила Анна.

— Тогда попробуем ещё раз в другом месте.

— Ты же понимаешь, что может быть кровь?

Стихия не ответила. Если, например, кинуть на ловушку палку, то Страхи не разберутся, кто устроил взрыв. Но если при взрыве прольется кровь, Страхи придут в ярость. И вскоре уже будет не важно, кто прав, кто виноват. Всем будет несдобровать.

— Рассвет ещё нескоро, — сказала Стихия. — Спрячь мазь.

Анна кивнула и поспешила набросить на пиалу ткань. Стихия ещё раз проверила ловушку, затем увела Анну на обочину. На всём протяжении дорога петляла от одного просвета к другому — путешествуя по Чаще, каждому хотелось увидеть кусочек неба.

Прошло время, и на дороге появились охотники Малыша Рэда. Они шли молча, каждый держал в руке пиалу с мазью. Бастионцы по ночам были неразговорчивы.

Они проходили по ловушке, которую Стихия установила в самом узком месте дороги. Она затаила дыхание, следя за копытами лошадей, которые одна за другой обходили ловушку. Анна Уильям сидела на корточках, зажав уши ладонями.

Одно из копыт задело ловушку. Ничего не случилось. Стихия раздосадовано вздохнула. Что, если запал испорчен? Что теперь делать…

Тут её сотрясло взрывной волной. Страхи резко почернели, распахнув зеленые глаза. Лошади встали на дыбы и заржали, люди закричали.

Стихия вышла из ступора, схватила Анну за плечи и вытолкала из укрытия. Ловушка сработала лучше, чем она ожидала. Из-за тления платка, наступившая на ловушку лошадь успела пройти несколько шагов, прежде чем случился взрыв. Крови не было, были лишь напуганные лошади и люди. Бочонок с порохом не оказался таким мощным, как она ожидала — байки о силе пороха оказались столь же преувеличены, как и рассказы о Доме — но рвануло оглушительно.

В ушах Стихии звенело. Она с боем прокладывала себе путь сквозь ошеломлённых бандитов, в поисках трупа Честертона. Он лежал на земле, сброшенный с седла брыкливой лошадью. Стихия схватила тело под руки, Анна — за ноги. Они боком побежали в Чащу.

— Тормозы! — проревел Рэд своим опешившим охотникам. — Остановить её! Она же…

Он осекся из-за Страхов, которые заполонили дорогу и ринулись на них. Рэду удалось удержать лошадь, но она пятилась от Страхов. Разъярившись, они стали совершенно чёрными, хотя всё ещё пребывали в оцепенении от вспышки. Они слетелись на неё, словно мотыльки на огонь. К счастью, глаза этих мотыльков были всё ещё зелёными. Но если они станут багровыми…

Одного охотника, стоявшего на дороге, и крутившегося вокруг себя, настиг Страх. Спина его выгнулась, по всей коже захлестали щупальца этой твари. Он упал на колени и закричал, а кожа на его лице стянулась до самого черепа.

Стихия отвела взгляд. Анна с ужасом смотрела на бедолагу.

— Медленнее, дитя, — Стихия старалась говорить как можно спокойнее, но это давалось ей сейчас с большим трудом. — Анна Уильям, посмотри на меня.

Девочка перевела на нее взгляд.

— Смотри мне в глаза. Теперь иди. Вот так. Помни, Страхи сперва двинутся к огню. Они сбиты с толку и оглушены. Они не чувствуют огонь так, как чувствуют кровь, и поэтому набросятся на того, кто будет двигаться быстро. Поэтому медленно… Пусть их отвлекают горожане.

Мать и дочь ступали с особой осторожностью. По сравнению с тем хаосом, что творился на дороге, они двигались словно мыши. Рэд организовал сопротивление. Ослепленных огнём Страхов можно уничтожить серебром. Конечно, будут подлетать новые твари, но если действовать с умом и если улыбнётся удача, то можно убить ближайших и тихо уйти. Возможно, им удастся спастись.

Но не дай Бог пролиться крови.

Стихия и Анна шли по грибному полю. Светящиеся грибы, походившие на черепа, беззвучно давились под ногами. Увы, удача отвернулась от них — на дальнем конце поля появились несколько Страхов, оправившихся от взрыва, и ринулись на них.

Анна вскрикнула. Стихия, выпустив из рук плечи Честертона, достала кинжал.

— Не останавливайся, — шепотом приказала она. — Тащи сама. Только медленно, дочка, медленно.

— Я тебя не оставлю!

— Я догоню, — сказала Стихия. — К этому ты ещё не готова.

Она не видела, выполнила ли Анна её приказ, ведь Страхи были уже совсем рядом — чёрные как уголь, они скользили по светящемуся бугристому полю. Так просто их не одолеть, ведь они были бестелесны. Оставалось только быстро двигаться и не дать себя испугать.

Страхи очень опасны, но пока есть серебро, есть и надежда. Многие погибали лишь потому, что бежали, тем самым привлекая ещё больше Страхов, когда надо было стоять на месте.

Стихия выставила корпус вперёд. «Хотите забрать дочь, проклятые твари? — зарычала она. — Не на ту напали».

Она ткнула кинжалом в один из Страхов. Так учила Бабушка. Никогда не пяться от них, никогда не трусь перед ними. Ты же Первопроходец! Чаща — твоя. Ты такое же её создание, как и другие. Такая же, как я…

Кинжал вошёл в Страх с небольшим сопротивлением, исторгнув сноп белых искр. Тварь отступила, её щупальца забились одна о другую.

Стихия повернулась лицом ко второй твари. В темноте можно быть разглядеть только её глаза, ядовито-зелёные. Стихия сделала выпад.

Призрачные пальцы вцепились в предплечье, ужалив ледяным холодом. Пальцы были материальны. Отпугивало только серебро.

Стихия с силой двинула кинжал глубже. Искры брызнули из спины твари, словно вода из шланга. Почувствовав жгучую леденящую боль, Стихия вскрикнула. Нож выскользнул из онемевших пальцев. Она качнулась вперед и упала на колени. В это время Страх упал навзничь и начал кататься по земле. Его «товарищ» трепыхался, как рыба, выуженная из воды, и пытался подняться, но то и дело опрокидывался назад.

Холод в руке стал невыносим. Стихия видела, как плоть словно испаряется, а кожа прижимается к кости.

Послышался плач.

«Стой на месте, Стихия» — это был голос бабушки. Налетели воспоминания того дня, когда она впервые убила Страх. «Ты сделаешь то, что скажу я. Никаких слёз! Первопроходцы не плачут. Первопроходцы НЕ ПЛАЧУТ».

В тот день она научилась ненавидеть бабушку. Ей было десять лет, когда её, дрожащую и плачущую, с кинжалом в руке, бабушка заперла в кругу из серебра один на один со Страхом.

Бабушка бегала по периметру, разъяряя Страх движениями. А Стихия стояла лицом к лицу со смертью.

Чтобы чему-то научиться, нужно делать это — и только так, Стихия. И ты у меня научишься, никуда ты не денешься.

— Мам! — послышался голос Анны.

Стихия открыла глаза и увидела, как та посыпает её поражённую руку серебряной пылью. Поражение остановилось, когда Анна, сдерживая подступавшие к горлу слёзы, высыпала на руку серебро из кисета. Металл обратил процесс, и кожа вновь розовела, чернота исчезла в белых искрах.

«Слишком много», — подумала Стихия. Торопясь спасти мать, Анна истратила всё серебро — гораздо больше, чем было необходимо. Стихия не могла разозлиться, ведь её рука вновь обрела чувство, и холод отступил.

— Мама? — сказала Анна. — Я ушла, как ты приказала. Но он был такой тяжелый. Я не смогла далеко уйти и вернулась за тобой. Прости. Я вернулась за тобой!

— Спасибо тебе. Ты поступила правильно.

Она приподнялась и ухватилась рукой за плечо дочери, а другой, исцеленной принялась нащупывать в траве кинжал бабушки. Он почернел в нескольких местах, но всё ещё годился для защиты.

Тем временем бастионцы встали на дороге в кольцо, пытаясь сдерживать Страхов копьями с серебряными наконечниками. Лошадей больше не было — одни убежали, другие пали.

Стихия собрала с земли горстку серебряной пыли. Остальное было истрачено на лечение. Слишком много.

«Что уж теперь об этом думать», — смирилась она, ссыпая пыль в карман. Затем заставила себя встать на ноги и сказала дочери:

— Пойдем. Прости, что никогда не учила тебя с ними бороться.

— Нет, учила, — ответила Анна, утирая слезы. — Ты мне рассказала о них всё.

Рассказала. Но ничего не показывала. Бабушка, знаю, что огорчу тебя, но… я никогда не сделаю такого с ней. Не могу. Но я хорошая мать. Я не дам их в обиду.

Они пересекли грибное поле, волоча вновь подобранное тело, эту жуткую добычу, и тяжело зашагали сковзь Чащу. Мимо них, торопясь на битву, проплыли несколько Страхов. Они слетались на мелькавшие искры. Горожанам не спастись. Слишком много внимания и возни. Часа не пройдет, как туда заявится добрая тысяча Страхов.

Стихия и Анна шли медленно. И хотя рука почти ожила, что-то осталось… Какая-то дрожь внутри. После касания Страха конечность заживает только через несколько месяцев.

Но могло быть гораздо хуже. Если б не расторопность дочери, Стихия осталась бы калекой. Когда поражение поселялось в теле — времени для этого требовалось немного — процесс становился необратим.

Вдруг в деревьях что-то зашевелилось. Стихия замерла, приказав Анне остановиться, и огляделась по сторонам.

— Мам? — спросила Анна шепотом.

Стихия нахмурилась. Не было видно ни зги, а мази с собой уже не было. «Здесь что-то есть, — подумала она, вглядываясь в темноту. — Что ты такое? Господи Поднебесный, защити нас, если это пробудились Древнейшие».

Звук не повторился. С плохим предчувствием Стихия двинулась дальше. Они шли ещё целый час, и в кромешной тьме обнаружили, что дошли до дороги, только когда встали на неё.

Стихия с облегчением вздохнула, положила ношу на землю и размяла суставы. Сверху пробивалось немного света от Звездного Пояса, освещая что-то наподобие огромной челюсти слева. Старый мост. Они почти дома. Здесь Страхи не были возбуждены. Они лениво слонялись, чуть ли не порхали.

У Стихии рука ныла от боли, а этот труп, казалось, всё тяжелел и тяжелел. Люди часто не понимают, насколько тяжелыми бывают трупы. Стихия присела отдохнуть.

— Анна, у тебя вода осталась?

Та в ответ простонала.

Стихия встрепенулась и вскочила на ноги. Анна стояла у моста, а прямо за ней стояла скрытая в темноте фигура. Внезапно всё озарилось тусклым зеленым светом — фигура достала пиалу. Перед ней стоял Рэд.

Он держал нож у шеи Анны. Схватка со Страхами дорого ему обошлась. Один глаз стал молочно-белым, половина лица почернела, губы втянулись, оголив зубы — Страх ударил его в голову. Ещё повезло, что жив остался.

— Я жнал, што ты попрешься нажад этой дорогой, — шепелявил он. По подбородку стекала слюна. — Щеребро. Гони швоё щеребро!

Его нож… он был из обыкновенной стали.

— Ну же! — прорычал он и поднёс нож ближе к шее Анны. Стоит ему хоть царапнуть её, как Страхи окажутся здесь в мгновение ока.

— У меня только кинжал, — солгала Стихия и бросила оружие перед ним на землю. — Твоему лицу уже не помочь, Рэд. Оно уже поражено.

— Плевать, — прошипел он. — Теперь давай труп. Отойди от него, женщина. Прочь!

Стихия сделала шаг назад. Как ей добраться до него прежде, чем он убьет Анну? Ему ещё нужно дотянуться до кинжала. Может броситься сейчас?..

— Ты убила моих людей, — рычал он. — Всех. Господи, не скатишь я в яму… Я шлышал всё. Шлышал их шмерть!

— У тебя одного хватило ума спастись, Рэд, — ответила она. — Ты ничем не мог им помочь.

— Гадина, их убила ты.

— Нет, они сами себя убили, — шёпотом ответила она. — Вы пришли ко мне в Чащу забрать то, что принадлежит мне. Тут уж либо твои люди, либо мои дети, Рэд.

— Што ж, если хочешь, штобы твои дети выжили, то штой на месте. Девочка, подними кинжал.

Анна встала на колени, всхлипывая. Рэд повторял за ней все движения, не спуская глаз со Стихии, и держал нож наготове. Дрожащими руками Анна подобрала кинжал. Бандит выхватил его и сжал в свободной руке.

— Теперь девочка понешёт труп, а ты жди прямо ждесь. И попробуй только подойти ближе.

— Хорошо, — ответила Стихия, обдумывая план действий. Сейчас не время нападать, он слишком насторожен. Она пойдёт за ним и дождётся какого-нибудь удачного случая, чтобы нанести удар.

Рэд сплюнул.

В следующую секунду тупоконечная арбалетная стрела пронзила его плечо. Рэд дёрнулся. Клинок скользнул по шее Анны, и вниз потекла струйка крови. Анна распахнула от испуга глаза. Пусть это была лишь царапина, не это важно.

Важна кровь.

Рэд прижимал руку к плечу. Несколько капель крови сверкнуло на его ноже. Страхи разом почернели. Их глаза вспыхнули было зеленым, но в следующий миг стали багроветь.

Багровые глаза ночью… Значит где-то рядом кровь.

— Чёрт! — воскликнул Рэд. — Чёрт!

Вокруг него кишели кроваво-красные глаза. В этот раз между ними не было никакого замешательства, никакой путаницы. Страхи ринулись на того, кто пустил кровь.

Стихия помчалась к дочери. Рэд схватил девочку и толкнул её прямо на приближавшийся Страх. От столкновения тот крутанулся вокруг себя и поплыл в другом направлении.

Лицо Анны, прошедшей сквозь Страх, начало увядать на подбородке и вокруг глаз.

Она упала в руки Стихии. Та обезумела от горя.

— Нет! Дитя моё, нет. Нет, нет…

Анна тяжело дышала. Губы и веки её съежились.

«Серебро. Мне нужно серебро. Её ещё можно спасти». Стихия приподняла голову дочери. Рэд бежал по дороге, размахивая кинжалом по сторонам, рассыпая искры. Вокруг него кишели Страхи, как вороны, слетающиеся на добычу. Очень скоро они прикончат его и будут искать новую плоть — не важно, чью.

Кровь на шее Анны ещё не высохла. Вскоре они придут за ней. Но и без того жизнь быстро покидала её тело.

Серебра на клинке не достаточно, чтобы спасти её. Стихии нужна пыль, чтобы исцелить горло дочери. Она достала немного из кармана.

Слишком мало. Она прекрасно это понимала. Но тренировки бабушки не пропали даром — она сумела успокоить разум, и всё в голове вдруг прояснилось.

Совсем недалеко пристанище, а там серебро.

— М… Мама.

Стихия подняла Анну на руки. Она слишком лёгкая, её плоть высыхает. Собрав последние силы, Стихия побежала через мост.

Руки сильно болели из-за этого трупа… Труп! Нет, она не могла его упустить!

Даже думать об этом было невыносимо. Страхи заберут его после Рэда. Никакого вознаграждения она не получит. Так, сейчас нужно думать о дочери.

Слёзы мерзли на её щеках от ветра. Анна дрожала, будто в предсмертных конвульсиях. Если она умрёт так, то превратится в Страх.

— Я тебя не потеряю! — воскликнула Стихия в пустоту. — Прошу! Я не потеряю тебя…

За спиной раздавались дикие крики Рэда. Вскоре стало тихо — у Страхов началось пиршество. А вокруг неё было множество багряных глаз.

Кровь в воздухе, кровь в глазах.

— Ненавижу тебя, — шептала Стихия, не останавливаясь. Каждый шаг причинял дьявольскую боль. Она старела.

— Ненавижу тебя! Что ты сделала со мной. Что ты сделала с нами.

Стихия не знала, к кому она обращает свои проклятья — к бабушке или Господу. Они нередко смешивались в её сознании. Неужели она не замечала этого раньше?

По лицу хлестали ветки. Что это, свет? Пристанище?

Впереди встала стена из сотен глаз, жаждущих крови. Обессиленная, она начала спотыкаться, и словно тяжелую вязанку дров несла Анну, которая закатив глаза, продолжала дрожать.

Стихия достала из кармана собранную щепотку пыли. Ей так хотелось посыпать ей Анну, хоть на время снять боль, но она точно знала, что это не поможет. Рыдая, она сделала из пыли круг вокруг себя и Анны. Что ещё делать?

Анна судорожно вздрогнула, с большим трудом сделала вздох и вцепилась матери в руку. Вокруг слетались десятки Страхов, учуявших кровь и плоть.

Стихия крепко прижала к себе дочь. Надо было забирать кинжал. Анну им не вылечить, но смогла хотя бы отгонять Страхов.

Без кинжала, вообще без всего, она была обречена. Бабушка оказалась права.

— Тише, родная, — шепотом запела Стихия, закрыв глаза. — Ночь настаёт…

Несколько Страхов ударились о её ненадёжное ограждение, разбрызгивая искры, и Стихия открыла глаза. Эти твари отпрянули, но приходили всё новые и новые. Их скорченные силуэты немного освещались глазами.

— Но ты не бойся… — слёзы мешали ей петь. — Солнце взойдёт.

Анна Уильям вдруг прогнулась в спине и стала неподвижной.

— Спи… спи дорогая… Слёзки утри. Тьма наступает, но солнце… солнце внутри…

Нельзя было позволять ей идти.

Но не будь её рядом, Честертон бы убежал, а Стихию убили бы Страхи. Анна и Себруки стали бы рабынями Богограда, или хуже того. Так что никаких возможностей не было.

Шах и мат, Стихия.

— Зачем ты послал нас сюда? — закричала она, вперив взгляд поверх багровых глаз. — Для чего?

Ответа не было. Его не было никогда.

Да, впереди, сквозь ветви деревьев, действительно маячил свет. До границы пристанища оставалось всего несколько метров. Значит, она умрёт в двух шагах от дома, прямо как бабушка.

Страхи прорвали защиту.

Стихия только моргнула, продолжая качать на руках дочь.

Эта ветка… прямо перед ней. Она такая странная. Длинная, тонкая и без листьев. Совсем не похожа на другие ветки. Больше напоминает…

Арбалетную стрелу! Ту самую, которую выстрелила Себруки. Стихия уставилась на сверкающий наконечник.

Серебро.

Стихия Вер-шинн ворвалась в пристанище через заднюю дверь, таща за собой обезвоженную дочь. Она едва доплелась до кухни и выронила стрелу из поражённой руки.

Кожа на ней стягивалась, а всё тело увядало. Когда вокруг столько Страхов, прорваться без потерь невозможно. Стрела позволила совершить последний отчаянный рывок.

Взгляд заволокло туманом. Из глаз лились слёзы, но, несмотря на них, она чувствовала в глазах такую сухость, будто целый час стояла на ветру. Веки не моргали, губы онемели.

Здесь есть… что? Что я ищу?

Пыль… Ведь так?

Она действовала неосознанно. На подоконнике стоит кувшин с серебром. На случай прорыва колец. Она отвернула крышку онемевшими пальцами. Их вид ужаснул её где-то глубоко внутри.

Умираю. Я умираю.

Зачерпнув кувшином с серебром воду из ведра, Стихия заковыляла к Анне, но, упав перед ней на колени, пролила на пол почти всю серебряную воду. На лицо дочери попало немного.

Прошу тебя, прошу.

Темнота.

— Мы здесь, чтобы быть сильными, — произнесла бабушка на краю скалы, смотря вниз на прибой. Пряди седых волос развивались на ветру, чем-то напоминая обрывчатые силуэты Страхов.

Она обернулась к Стихии. На её обветренном лице блестели капли воды.

— Нас послал Господь Поднебесный. Это входит в Замысел.

— Удивила! — прошипела она. — Ты в свой поднебесный Замысел что угодно впишешь. Хоть разрушение мира.

— Я не потерплю от тебя богохульства! — голос её хрустел, как щебень под ногами. Она направилась к Стихии. — Ругай Господа сколько угодно, это ничего не изменит. Уильям был глупцом и идиотом. Ты же совсем другая. Мы Первопроходцы. Мы должны уцелеть. Когда-нибудь мы одержим победу над Злом.

Она прошла мимо Стихии. Та ни разу не видела улыбки на устах бабушки со смерти её мужа. Улыбка — пустая трата сил. А любовь… Любовь была уделом тех, кто остался Дома. Тех, кто пал от Зла.

— Со мной дочь, — произнесла Стихия.

Бабушка остановилась.

— Уильям?

— Кто же ещё?

Бабушка не ответила и продолжила движение.

— Ну, где твоё осуждение? — спросила Стихия, сложив на груди руки.

— Довольно! — ответила бабушка. — Мы Первопроходцы. Раз этому суждено случиться, пусть так и будет. Меня больше волнует судьба пристанища и долги перед этими проклятыми бастионами.

«Тут можешь не волноваться», — Стихия думала о убитых ею преступниках. — «Даже ты не осмелилась бы на такое. И подумать бы не смела».

Бабушка, дойдя до кромки леса, строго обернулась на Стихию, потом надела шляпу и шагнула вглубь.

— Мои дети — это мои дети! — прокричала ей вслед Стихия. — И воспитаю их так, как хочу я!

Бабушка скрылась во тьме.

Прошу тебя, пожалуйста.

Как хочу я!

Я тебя не потеряю. Не потеряю…

Стихия очнулась, жадно хватая ртом воздух. Её пальцы судорожно вцепились в половицы, взгляд направлен в потолок.

Жива. Она была жива!

Перед ней склонился старик Доб, он держал в руках кувшин с пылью. Стихия закашлялась и поднесла к шее пальцы — они были вновь живыми, плоть на них восстановилась. С шеей тоже всё хорошо, только несколько царапин серебра. Кожа повсюду была усыпана остатками потемневшего металла.

— Анна! — воскликнула она и вскочила на ноги.

Девочка лежала на полу у двери. Левый бок, на который пришлось касание Страха, весь потемнел. С лицом всё было более-менее хорошо, а вот рука иссушена полностью, как у скелета. Её ампутируют. Состояние ноги было тоже плохим, но нужно было её обследовать, чтобы сказать точнее.

— Дитя моя, — простонала Стихия, склонившись над дочерью.

Анна дышала. Это было самое главное.

— Я попытался, — сказал Доб. — Но вы уже и так сделали всё, что можно.

— Спасибо, Доб, — ответила Стихия и повернулась к этому старику с высоким лбом и простоватыми глазами.

— Она у вас? — спросил он.

— Что?

— Вашу добычу.

— Я… да, была у меня, но пришлось бросить.

— Будет ещё, — пожав плечами, произнес Доб и поднялся на ноги. — Белый Лис без добычи не останется.

— Давно ты всё знаешь?

— Я, мэм, идиот, — ответил он, — но не дурак.

Он кивнул ей и удалился, как всегда неуклюжим шагом. Стихия поднялась на ноги и, стоная от боли, перенесла дочь на второй этаж, в комнату. Там она провела осмотр.

С ногой всё было не так плохо. Несколько пальцев ампутируют, но ступня восстановится. Левый бок весь почернел, будто обгорел. Со временем кожа станет серой.

Любой с первого взгляда поймёт, что случилось. И мало кто из мужчин пожелает коснуться её, боясь такого «загара». Её жизнь будет омрачена одиночеством.

«Я знаю, каково это», — подумала Стихия, окуная в ведро с водой платок и обтирая им лицо Анны. Проспит весь день, ведь она оказалась лицом лицу со смертью, чуть сама не став Страхом. Тело от такого долго не оправится.

Стихия, как и дочь, была сегодня на пороге смерти. Но ей доводилось бывать там и раньше — спасибо бабушке. Господи, как сильно ненавидела она эту женщину! Но ведь эти тренировки сделали Стихию такой, какой она была. Можно ли испытывать благодарность и ненависть одновременно?

Закончив обтирать дочь, Стихия одела её в мягкую сорочку и оставила в кровати. Рядом, всё ещё в плену снотворного, спала Себруки.

Стихия спустилась в кухню, погруженная в тяжелые мысли. Она упустила наживу. Страхи уже набросились на тело и превратили в пыль. Ей никак не доказать, что это был Честертон.

Стихия облокотилась о кухонный стол, безвольно опустив руки. Хотелось надраться виски и забыть все ужасы этой ночи.

Несколько часов она так и стояла, размышляя. Как расплатиться с Богоградом? Занять денег? У кого же? Тогда может пойти за новым преступником? Но постояльцев было совсем совсем немного. Богоград уже показал ей свои бумаги. День-два он подождет, а потом пристанище перейдёт ему.

Неужели через всё это она прошла только чтобы проиграть?

Солнечный луч озарил её лицо, сквозняк из разбитого окна коснулся щёк и вывел её из дремоты. Стихия потянулась. Руки и ноги болели. Она подошла к кухонному столу и невесело вздохнула. Вчера она в суматохе оставила на столе миски с мазью, которые слабо светились. У двери валялась стрела. Нужно прибраться и приготовить завтрак для постояльцев, а потом придумать, как ей…

Задняя дверь распахнулась, и кто-то вошёл.

… как ей разобраться с Богоградом. Да, это был он. Чистая одежда и снисходительная улыбка. На полу за ним тянулись грязные следы.

— Стихия Вер-Шинн. Доброе утречко, м-м-м?

«Нет, я сейчас не в силах с ним разговаривать», — подумала она.

Он подошёл к окну закрыть ставни.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— М-м-м? Разве тебе не отвратительна мысль, что нас увидят вместе? Что могут обо всём догадаться? Ты меня предупреждала об этом раньше. Вот я и хочу тебя защитить. С тобой что-то случилось, м-м-м? Ты выглядишь ужасно.

— Я знаю, что ты сделал.

— Правда? Ну, вообще-то я много чего делаю. Ты о чём именно?

О… как же ей хотелось вырезать с его лица эту дрянную ухмылку и вытянуть из горла этот невыносимый ластпортский акцент. Но она не могла. Проклятье, он превосходный актёр. Какие бы догадки у неё не были, даже самые правдоподобные, они остаются лишь догадками. Никаких доказательств

Бабушка просто убила бы его на месте. А она… почему она так отчаянно пыталась ему доказать, что у неё не всё потеряно?

— Ты был в Чаще, — ответила она. — Когда Рэд застал нас на мосту, я подумала, что это он тогда шуршал в темноте. Но нет. Он дал понять, что всё это время ждал нас там. А, значит, в темноте был ты. Ты и выстрелил в него, чтобы тот дрогнул и пустил кровь. Зачем, Богоград?

— Кровь? — удивился тот. — Ночью? И ты выжила? Должен сказать, тебе крупно повезло. Удивительное дело. Продолжай, что ещё случилось?

Она молчала.

— Я пришёл за долгом. У тебя, вроде, наживы нет, м-м-м? Тогда нам всё же понадобится мой документик. Я принес ещё одну копию, только не благодари. Какая выгодная сделка для нас обоих! Ты что, не согласна?

— У тебя ботинки светятся.

Богоград секунду колебался, потом посмотрел под ноги. Тянувшийся за ним грязный след еле заметно светился голубым. Это была её светомазь.

— Ты шёл за мной, — прошептала она. — Ты был там ночью.

Выражение на его лице стало каким-то неопределённым.

— И что? — он шагнул вперёд.

Стихия отступила назад, упершись в стену, пошарила руками по сторонам, и, наткнувшись на ключ, отперла им дверь за своей спиной.

— О, тайное оружие? — Богоград презрительно усмехнулся. — Арбалет, который ты прячешь в кладовке? Да, я знаю о нём. Ты меня расстроила, Стихия. Ну почему нельзя решать дела цивилизованно?

— Я никогда не подпишу твою бумажку, Богоград, — сказала она, плюнув ему под ноги. — Мне легче умереть, легче покинуть родной дом. Можешь забрать пристанище силой, но я тебе не стану служить. Будь ты проклят, вот и всё, что я скажу. Ты…

— Да заткнись ты!

Он дал ей пощечину. Резко, без эмоций.

— Сколько драматизма. Сколько волнения. Тебе и впрямь подходит твоё имя.

Губу жгло от пощечины. Она облизала её, затем поднесла палец. На нём осталась капля крови.

— Ой как страшно! Брось, мы здесь в безопасности.

— Городской болван, — она стряхнула каплю ему на лицо. — Всегда следуй Простым правилам. Даже когда думаешь, что не нужно. Я не кладовку открывала.

Богоград нахмурил брови, затем посмотрел за открытую дверь. Там находился небольшой алтарь. Алтарь её бабушки, алтарь Господа Поднебесного.

Снизу дверь была покрыта серебром.

За спиной Богограда распахнулась пара багровых глаз, вокруг которых в тусклом свете начал проявлялся угольно-чёрный силуэт. Богоград медленно обернулся.

Страх схватил его за голову, не дав Богограду и крикнуть. Этот Страх был ещё не совсем бесформенным. В силуэте легко угадывалась высокая женщина со строгими чертами лица и вьющимися волосами.

Богоград успел только раскрыть рот, после чего всё его лицо высохло, а глаза сжались в две точки.

— Надо было бежать, — сказала Стихия.

Его череп начал рассыпаться. Тело рухнуло на пол.

— Видишь зеленые глаза — прячься, красные — убегай, — Стихия достала серебряный клинок. — Твои правила, бабушка.

Страх двинулся в её сторону. Мурашки пробежали по спине Стихии, когда она взглянула в мёртвые стеклянные глаза этого матриарха, которого она любила и ненавидела.

— Ненавижу тебя. И благодарю тебя за это чувство.

Она подняла с пола серебряную стрелу и выставила перед собой. Но бабушка не ринулась на неё. Стихия шагнула вбок и стала отгонять Страх. Тот отступал к алтарю, в котором Стихия заперла его несколько лет назад.

Сердце её бешено колотилось. Загнав Страх, она заперла за ним дверь. Каким-то непонятным образом тварь оставила её в покое. Промелькнула мысль, что Страх вспомнил, кем он был раньше. А ещё промелькнуло даже чувство вины за то, что все эти годы она держала его взаперти.

Шесть часов спустя Стихия обнаружила убежище Богограда в одной из пещер посреди холмов у Старого моста, где и предполагала его найти. Вокруг убежища была защита из серебра. Она заберёт его себе.

В пещере нашёлся труп Честертона — Богоград оттащил его сюда, пока Страхи отвлеклись на Рэда и Стихию. «Твоя скупость мне наконец-то по душе, Богоград».

Ей предстоит найти другого компаньона для выдачи преступников. Сделать это будет не так-то просто. Стихия вытащила из пещеры труп, закинула на седло лошади и дошла до дороги. Что-то вспомнив, она прошла по ней немного вперёд и обнаружила тело Рэда, вернее то, что от него осталось.

В руке его она нашла клинок бабушки, испещренный и почерневший от битвы, и убрала его в ножны на своём поясе. Затем побрела домой и сбросила труп в подвал за конюшней, куда ещё раньше спрятала останки Богограда.

Вернувшись на кухню, она повесила стрелу, «подаренную» ей Себруки, на место клинка бабушки.

Что ей ответят бастионские власти, когда она объяснит им смерть Богограда? Может, сказать им, что нашла его в таком виде?.. От этой мысли Стихия Вер-шинн улыбнулась.

— Да ты, как-никак, счастливчик, дружок, — произнёс Дэгган, потягивая пиво. — Белый Лис больше не сможет тебя побеспокоить.

Худощавый парень, всё ещё настаивавший, что его зовут Эрнест, невольно вжался в стул.

— Как же так вышло, что ты ещё здесь? — спросил Дэгган. — Я успел смотаться в Ластпорт и обратно. Вот уж не ожидал застать тебя.

— Я нанялся к поселенцам, тут неподалеку, — отвечал человек со страусиной шеей. — И, знаешь ли, хорошая работёнка попалась.

— А что ж ты здесь платишь за ночевку?

— Здесь спокойнее. У поселенцев серебра-то нет почти. У них Страхи… расхаживают по комнатам, как у себя дома, — он поёжился от собственных слов.

Дэгган отмахнулся от него и приподнял кружку, приветствуя Стихию, которая проковыляла мимо. Да, хорошая баба. Он обязательно подкатит к ней сегодня, ну может завтра. В ответ на его улыбку она нахмурилась и швырнула перед ним тарелку.

— Я, кажется, зацепил её чем-то, — рассудил он вслух, когда она отошла.

— Тебе придётся поднапрячься, — сказал Эрнест. — В этом месяце уже семеро сделали ей предложение.

— Что?!

— А то. Вознаграждение. За головы Честертона и его бандитов. Ей посчастливилось найти тайник Белого Лиса, а там покоились эти ребята.

Эта новость не сильно понравилась Дэггану, и он переключил внимание на обед. Значит, Белым Лисом был этот пижон Богоград? Бедная Стихия. Каково это женщине наткнуться на обезображенный труп…

— Говорят, Богограду нелегко далась схватка с Честертоном, — сказал Эрнест. — Убив его, он утащил тело в пещеру, но уже не успел добраться до спасительной пыли. Это в духе Лиса — забыть о себе и думать только о наживе. Таких охотников уже и не осталось.

— Пожалуй, — согласился Дэгган, но ему очень не нравилось, что Лис отбросил коньки. О ком теперь травить байки? Не самому же платить за пиво!

За соседним столиком господин в замызганной одежде оторвался от своей тарелки и пьяной походкой направился к выходу, хотя был ещё только полдень.

«Найду, о ком», — Дэгган тряхнул головой и поднял свою кружку:

— За Белого Лиса,

Эрнест чокнулся с ним:

— За последнего ублюдка, которого только видывала Чаща.

— Пусть земля ему будет пухом. И возблагодарим Господа Поднебесного за то, что Лис не нашёл в своей земной жизни времени на нас с тобой.

— Аминь.

— Но, как бы то ни было, Кровавый Кен всё ещё жив-здоров. Опаснейший тип. Тебе остаётся только надеяться, чтоб он тебя не вычислил. И не смотри на меня так невинно. Это же Чаща. Здесь невинных нет — у каждого свой скелет в шкафу…

Узнать о Брендоне Сандерсоне и его творчестве, отблагодарить переводчика данного рассказа, поспособствовать появлению на русском языке других произведений, официальный выход которых в России под большим вопросом, можно на сайте Booktran.ru — иностранная фантастика и фэнтези на русском языке. Анонсы, новинки, переводы. Мы Вас очень ждём!

Присоединяйтесь к нашему сообществу в «Вконтакте». Всё творчество Брендона Сандерсона — новости, обзоры, переводы, обсуждения. Добро пожаловать — vk.com/b.sanderson!