Странная дружба

Глава 7. Купание "красной" Таньки

Женя подозревала, что грядёт нечто неладное. Но совершенно ничего не могла с этим поделать. Только смотреть на Милану, которая с неподдельным ехидством наслаждалась, растягивая момент.

Она скосила аккуратно подведённые глаза в сторону. Потом опустила их вниз. Не прекращая очаровательно улыбаться. Будто флиртовала с Женькой по каким-то старым женским методичкам. Но на самом-то деле просто наслаждалась грядущим триумфом. Не каждый день оставляешь в дураках Самую Красивую в отряде.

— Вот тебе, Солдатеева — на погоны! — время Миланы, наконец-то, пришло, и она с удовольствием водрузила на Женькины плечи две игральные карты.

Женя дежурно улыбнулась и, положив собственные ненужные уже шестёрку пик и валета крестей — приняла «погоны». Два туза. Пик и червей. Черви — козыри. Женя, к своему стыду, даже не знала, что именно за карты остались в игре. Вот папа всегда следил за вышедшими из кона и догадывался, у кого и что может быть. Он и Славку так научил, а её не смог.

К счастью, очередного вкуса поражения Женька распробовать не успела. От этого важного занятия её неожиданно отвлекло напряжённое, как закипающий чайник, шипение из открытого настежь окна.

— Же-е-ень…

Женя инстинктивно дёрнулась на зов и увидела глаза. Большие и круглые. Внутри которых плескалось всё отчаяние этого мира. Танькины.

Побросав карты, Женбка устремилась на зов, перевесившись животом через узкий подоконник. Танька стояла снаружи и весь её растерянный вид намекал на то, что без крайней необходимости она бы ни за что не нарушила тихого часа. Но сестра взирала на неё с неподдельной, почти детской надеждой и молчала. Уже начиная переживать что-то неизвестное, но очень страшное, Женька сдавленно спросила:

— Что случилось?

— Жень… я голову покрасила, — всё-так же полушепотом ответила Таня.

— И что? — не поняла Женя. И только сейчас заметила прилизанную чёрной краской сестринскую шевелюру.

— Воды в кране нету! — как на духу выпалила Танька и новая надежда мелькнула в её тёмных глазах.

Женька опешила. И постаралась скрыть набухающую на губах улыбку. Сестре просто нечем смывать краску. Значит, мир всё-таки не рушится.

— Придумай что-нибудь! — Таньке же явно было не до смеха и она едва не топнула ножкой. — Мне уже всю голову щиплет!

— Что?! — вслед за сестрой Женька тоже зачем-то перешла на громкий шепот. — Надо было дома краситься!

Таня в «своевременных» родственных советах не нуждалась и мгновенно среагировала:

— Жень, иди в пень!

И стразу инстинктивно оглянулась.

Авторство предложения о том, куда Женьке надо идти, принадлежало Вовке. Тот любил отбиваться так от сестры, когда она, по его мнению, к нему приставала. Но матери это не нравилась, и она не ленилась каждый раз шлёпать мелкого полотенцем между лопаток. Если слышала. И Женьку тоже не ленилась шлёпать. Так что у той успел сформироваться почти условный рефлекс.

А Женька судорожно начала соображать, что же делать. Не бросать же своих в покрасочной беде. И в условиях ограниченных условий и времени смогла выдать только:

— Пошли к нам в душевую.

Танька со своим отрядом обитала в другом корпусе. Вполне возможно, что воды нет только у них.

Та кивнула и опрометью бросилась ко входу. А Женька — к выходу из спальни.

Права старшая и умная Женя оказалась ровно на половину.

Вода в их корпусе действительно была.

— Блин, что делать-то… — Женька разочарованно стукнула ладонью по начинающему запотевать крану. — Холодная…

Танька протянула ладонь под тугую струю, бьющуюся о белое дно раковины. Действительно, холодная.

— Ладно, пофиг, — махнула она рукой, и несколько капель попали Женьке на нос. — Давай хоть так, а то у меня скоро волосня отвалится.

Женька в сомнении замерла. Моржевания в их семье принято на было, и особо закалёнными никто не считался. Но и передерживать краску опасно.

— Ладно, — нехотя согласилась она, не видя для себя и Таньки иных вариантов.

Она отошла к ближайшей душевой кабинке.

— Иди сюда, раздевайся.

Проявлять строптивость Таньке было не выгодно, так что она подчинилась, тут же скидывая футболку и юбку.

— Да трусы-то ты зачем снимаешь! — с чувством великого офигевания вопросила Женька, берясь за гладкий душевой гусёк.

— А, точно! — сориентировалась Танька и шустренько натянула обратно розовую ткань. Медвежья морда, расположенная аккурат на причинном месте, от этого карикатурно растянулась. А Танька ловко закинула руки за спину и стала возиться с крючками бюстгальтера. Тот быстро ослабил своё напряжение в ловких руках и провис, сминаясь, на ослабевших лямках.

Женька полу-пристыженно отвела глаза в сторону. Заниматься сестринской гигиеной ей ещё не приходилось в силу малой разницы в возрасте и повышенной концентрацией взрослых в доме. А уж со взрослой сестрой… Женька всё-таки скользнула глазами по практически оголившейся Таньке.

Фигура у той, конечно, зашибись. По крайней мере на предвзятый Женькин взгляд. Которая особыми формами похвастаться и не могла. Не две спины, конечно, но второй размер по сравнению с Танькиным… Какой у неё? Женя никогда не интересовалась, но по виду что-то ближе к «D». Или даже к «Е». Вот куда такое богатство на такое мелкое тело? У которого, к тому же, резкий перепад талии и округлые бёдра. Разве что ноги коротковаты, но всё одно — ровные и с красивыми мышечными переходами.

Женька сама себе велела не завидовать и засучила повыше длинные рукава. Таня меж тем окончательно разоблачилась и покорно склонила тёмную голову над душевым смывом. Вид у неё от этого стал немного беззащитный и даже покорный. Хотя на деле-то ни беззащитности, ни уж тем более покорности в Таньке отродясь не было. Но сейчас она была будто готова ко всему и ждала своей участи.

Женька выкрутила кран и стала машинально ждать, пока вода нагреется. Когда же этого не произошло, она виновато шагнула ближе к сестре.

— Холодная… — извиняющимся голосом зачем-то сказала она. Таня только кивнула и взялась рукой за стенку, чтобы не потерять равновесия.

Тёмная шапка волос мгновенно набухла от водяного потока. Краска вспенилась, идя мелкими пузырьками и скатываясь вниз, оставляя непередаваемо тёмные следы на Танькиных плечах. И ниже.

От силы гравитации Танькины груди приобрели конусовидную форму, а от холода соски заострились, резко выделяясь красными кончиками на бледно-розовой коже. Струи воды рассеивались, скользя и обволакивая их светлеющим потоком. Бирюзовая венка на левой груди очертилась, словно кровь внутри неё бежала в унисон с водой. Живот Таньки максимально подтянулся, отчего на нём проступил мышечный рисунок, а по бокам — тонкие рёбра. От торопливого дыхания живот то и дело западал ещё сильнее, а грудная клетка коротко приподнималась. Танька фыркала и старалась убрать от лица налипающие прядки. И не думала перехватывать у Женьки инициативу. Аккуратные лопатки только вздрагивали всякий раз, когда струя воды попадала ниже плеч. И её, кажется, совершенно не смущал собственный весьма откровенный вид. Да и с чего бы?..

Женька выключила воду, усилием воли отгоняя из головы некстати выплывшие в памяти картинки. Уже почти стёртые из памяти за ненадобностью и некоторой… постыдностью. Но ведь у всех в детстве случались всякие… недетские эксперименты?

Женька взяла с полки тюбик с шампунем. Тот на последнем издыхании извергнул из себя скопившийся внутри воздух, несколько мыльных пузырьков и, наконец, тягучую жидкость. Танька не стала сопротивляться, когда Женька сама намылила её жалостливо повисшие недлинные прядки. И только сопела, если вдруг сестра слишком резко задевала её ногтями по коже.

Может быть, Танька была и права, норовя в начале раздеться полностью. Потому что как Женька не аккуратничала, некоторые брызги всё-таки попадали на розовую ткань, делая её тёмно-багровой. Коленки Таньки забавно поджимались «иксиком», безжалостно сминая постепенно намокающую бельевую ткань, а кожа бёдер собиралась крупными мурашками. Надо бы побыстрее заканчивать холодовую экзекуцию.

Вода уже избавилась от своего красочного оттенка, окончательно став прозрачной на светлом теле.

— У тебя так скоро волосы отвалятся — будешь их постоянно перекрашивать, — пошутила Женя, чтобы разбавить сгущающуюся тишину, нарушаемую только плесками воды.

Танькина рука инстинктивно взметнулась вверх, к голове, словно желая проверить, не отвалилась ли ещё шевелюра. И случайно наткнулась на запястье сестры. Женька не почувствовала холода — только упругость чужой ладони и торопливые пальцы.

— А у тебя сами повылезают, — отозвалась Танька, убедившись, что всё на месте. — Уже дома вся квартира в них.

Женька только хмыкнула, даже на секунду не допуская подобного развития событий. Да, длинные и светлые волосы заметнее коротких и тёмных, но меньше их уже несколько лет не становится, а значит всё нормально. Но для профилактики всё-таки дёрнула Таньку за мочку уха.

— Эй! Ты чего? Первая же начала! — возмутилась та, поднимая на сестру полные возмущения глаза.

— Ну и что? — пожала плечами Женька. — Я старше, а значит — мне можно.

— Славка ещё старше, — мстительно прошипела Танька в ответ. — Приедем, я ему на тебя пожалуюсь.

— Ладно, глаза закрывай, — отмахнулась Женька, снова открывая вентиль воды. Хотя ей и очень не хотелось, чтобы Танька жаловалась на неё старшему брату. Он, конечно, ничего не сделает, но сам факт… Хотя Танька вряд ли на самом деле ему что-то расскажет — она не ябеда.

Водные потоки унесли с собой остатки пены. А Танька, кажется, окончательно замёрзла — когда она подняла голову, то судя по мелкому движению челюстей, очень хотела застучать зубами.

Женька торопливо бросила гусёк на рычаг и метнулась за полотенцем. Когда его белая махровая поверхность скрыла Танькино тело с головой, Женьке стало непередаваемо спокойнее.

Она принялась спешно растирать полотенцем Танькину голову, не скупясь на интенсивность движений. Так что сестра периодически фыркала и шипела. Наконец, Женька осторожно прошлась по её лицу. Сделала полшага назад и стала осматривать результаты совместного труда.

Спутанные волосы стояли дыбом, словно в роду у Таньки был домовёнок Кузька. И глаза преданно ждали вердикта. Один, кстати, покраснел — всё-таки попал шампунь.

— Ну, вроде нормально, — Женька придирчиво оттянула тёмную прядку в сторону. — Ровно.

Танька улыбнулась. От этого её подбородок стал островатым, и щёки собрались «яблочными» бугорками. И выражение лица стало очень напоминать материнское. Губы и нос её поалели, а слипшиеся ресницы добавляли какой-то милоты. Женька бездумно щёлкнула сестру по кончику носа.

— Одевайся быстрее и сушись иди, — велела она, отходя, наконец, от душевой кабинки. С чувством выполненного долга.

А Танька наскоро прошлась полотенцем по озябшему телу и начала залезать в одежду.

Наверное, Женьке уже можно было идти обратно в палату, но она не спешила. А Танька, одевшись, вроде бы начала согреваться и только лениво трусила полотенцем по влажным волосам, которые, вроде бы, не повыпадали. И почему-то пристально посмотрела на Женьку. И та примерно через минуту всё-таки кивнула ей, вопрошая этим жестом — чего ей надо.

— А он тебе нравится? — без обиняков спросила Танька.

— Кто? — Женя от неожиданности вздрогнула.

— Ну… этот… Лев, — Танька так выразительно показала мимикой, как к этому Льву относится, что не будь Женька так смущена, она бы посмеялась.

— Лев?.. — переспросила она, чтобы потянуть время и уложить хотя бы в голове более-менее приличный ответ. — Не знаю… Вроде… Но не знаю…

Танька насупилась.

— Если не нравится, чего гулять с ним ходишь?

Женьке стало жарко щеками. С одной стороны, хотелось рявкнуть, что это вообще не дело этой мелкой. С другой, эта мелкая задавала весьма интересные вопросы.

— А что, ты с ним ходить хочешь? — Женька почувствовала в собственном голосе неприятные металлические нотки.

Танька закатила глаза и сделала беззвучное движение губами, явственно показывая неприличное слово.

— Дура ты, Женя. Хоть и красивая, — разочарованно протянула Таня, глядя ей прямо в глаза и одновременно с силой забрасывая полотенце на перекладину для сушки.

— Ты зато умная… — буркнула Женька в ответ и направилась к выходу из душевой. Никто её не останавливал.

Оказавшись в палате, она бухнулась на кровать и отказалась дальше играть в карты.

Не везёт в картах, повезёт в любви…

А Женьке, кажется, просто во всём не везёт.

***

Стрелки опять получились разными. На левом глазу — такая, как надо: с остреньким кончиком и постепенным утолщением к веку. На правом же… просто карандашная линия, неловко изогнутая прямо посередине. Да ещё и слишком сильно опущенная вниз, будто карандаш в Женькиной пытался оттолкнуться ото дна, чтобы взмыть вверх.

Женька взяла было ватный диск и даже машинально дёрнула его к лицу — чтобы исправить безобразие. Но с секунду посмотрев на себя в зеркало, всё-таки положила вату на место. Чего-то совсем не хочется рисовать новую стрелку.

Идти, если честно, тоже не очень хочется…Может, сказаться больной, как Танька? Да ну… Танька может и на самом деле заболела — холодная помывка с бухты барахты мало кому иммунитета прибавляет. Но Женька буквально попой чуяла, что сестра просто не хочет встречаться с ней.

И от этого было вдвойне обидно собираться на вроде-как-свидание.

Танькины слова всё не шли у Женьки из головы. И вызывали в груди смутное томление, которое Женя никак не могла ухватить словами.

«Умри, но не давай поцелуя без любви».

Женька не помнила, откуда взяла эту фразу. И не могла понять, согласна она или нет.

Лев, конечно, хороший… Но в книжках и на девчачьих каналах того, кто нравится, описывали совсем не этим словом. И хоть Женька и не могла толком знать, но в груди у неё ничего не горело.

Но может ведь оно загореться позже? Истории от девчонок, которые сначала не любили своих ухажёров, а потом любили, она тоже слышала. А если сразу отказать, то будет уже поздно…

И всё-таки Женька не стала перерисовывать стрелку. Будто с тайной надеждой считала: пусть смотрит так. И вообще Женька, наверное, не очень расстроится, если он сегодня не придёт.

Но Лев пришёл. Уже ждал на дальней скамейке, уверенно расставив коленки и щёлкая что-то в телефоне. Женька чуть не запнулась о дорожную неровность.

Увидев её, Лев вальяжно поднялся и ухватил под локоть, будто боясь, что Женька сама не сможет ступить пары шагов.

Вообще все эти киношные жесты вроде бросания куртки на лужу или зажигания свечек внутри деревянной беседки начинали Женьке надоедать. Но она машинально улыбнулась, кивнув, и рука Льва сжалась на её локте сильнее.

— Куда пойдём? — спросил он, и в голосе промелькнул едва заметный сарказм. Потому что выходить с территории всё равно было нельзя, а внутри ходить можно было разве что вокруг корпусов. Ну, или на речку, куда Женя идти со Львом совершенно не хотела.

— Давай здесь посидим? — как обычно предложила она.

Лев кивнул и даже сделал вид, что не ждал именно такого ответа.

Спокойная прохлада уже спустилась на окрестности «Юнната» и вечерние сверчки завели свои успокоительные песни.

Лев сел рядом и завозился. Женя не без интереса покосилась на него, машинально одёргивая юбку. А Лев развернулся к ней и улыбнулся, протягивая что-то.

На его большой, как лопата, ладони лежал клочок бумаги и карандаш.

— Оставишь мне свой номер? — подмигнул Лев.

Опять. Опять этот показушно-киношный жест, который, очевидно, должен сразить Женьку наповал. Не проще ли было защёлкать цифры сразу в телефон, в который Лев втыкал буквально минуту назад?

Но Женя взяла с тёплой ладони и карандаш, и вырванный из блокнота клетчатый листок с перфорацией по краю.

Не то, чтобы ей очень хотелось оставлять номер… Но и обижать Льва не хотелось — он всё-таки старался.

Вывив восьмёрку, Женькина ладонь машинально замедлилась. Может, написать наобум?.. А вдруг наберёт? Или «ошибиться» в одной цифре, или переставить парочку?..

Нет.

Это подло.

Лучше уж прямо сказать.

Вечерние сверчки будто сделались тише. Что-то влажное легко полоснуло Женьку по голой щиколотке — будто быстрые крылья стрекозы. Где-то в далеке раздался неясный треск, как если бы кто-то пытался пробираться через кусты.

И Женька, положив ногу на ногу для удобства, принялась выводить правильные цифры, скользя грифелем практически по ткани собственной юбки.

***

От неожиданного толчка в бок Максим чуть не упал. И с наскока вернул его Димке тычком в плотный живот. Димка со ржачем попытался сделать захват Максимовой шеи, но тот уже был готов и легко ушёл от крепкой, но не слишком шустрой руки. Тогда тот быстро сориентировался и переключился на Вадика, который зашипел:

— Б…, жирный…

Но шансов против более мощного Димки и того не было — из захвата он смог освободиться, только после того, как попросил прощения за «жирного».

— Тихо! — машинально рявкнул Максим, когда завидел в зеленеющих зарослях вожатого. Пусть вожатый и не его, но всё-таки время, проведенное в лагере, научило его держать субординацию перед всеми вожатыми.

Димка с Вадиком действительно притихли, а потом, напустив на себя приличного вида, чинно пошли дальше, к танцплощадке. Всё-таки игра в приличных людей засасывает.

Дискотеки сегодня не было, но там всё равно можно было собраться.

А Максим от них отстал. Потому что кроме Льва в древесных просветах он разглядел Женю.

В вечернем свете, оттенённая изумрудными кронами, она напоминала древесную нимфу. Хоть Максим и никогда не интересовался нимфами. Но если он когда-нибудь станет художником, то наверняка рисовать сможет только что-то похожее.

Лёгкое, вытянутое тело на пределах естественной худобы. Чуть замедленные движения, будто Женя не только нимфа, но и немного марионетка из кукольного театра. И перед тем, как до шарнира по верёвочке дойдёт сигнал, должна пройти доля секунды. Кажется, ещё немного, и Женя улетит в невесомом порыве лесного ветра.

Димка и Вадик уже давно скрылись. Надо бы идти и Максиму. Но почему-то он не мог. Внезапная страсть к вуайеризму его, конечно, не накрыла. И вообще в душе больше скрипело раздражение, чем что-то ещё. Но схожее напряжение с тем разом, когда у входа в «Юннат» возник маньяк, зацарапало Максиму в горле.

Лев держался от Жени на расстоянии, приближаясь к ней будто кругами. О чём они переговаривались, слышно не было, да и Максим не хотел ещё и подслушивать. Хватало того, что он подглядывает.

Максим видел Женино лицо. И оно ему не нравилось. Она, конечно, улыбалась. Но только одной половиной лица. Нижней. Глаза же застыли неподвижно, только зрачки выхватывали что-то из окружающего пространства.

Лев перестал кружить и стал уже напрямую приближаться к Жене. Та, не переставая что-то рассказывать стала показывать в левую сторону. Но Лев не стал туда смотреть. Расстояние между ними сокращалось. Женя начала жестикулировать сильнее и одновременно пятиться полушагами. Ровно до тех пор, пока не упёрлась спиной в могучий древесный ствол. А спина Льва закрыла её от взгляда Максима.

На этом моменте постороннему зрителю стоило бы покинуть место действия, если он не является ментально озабоченным. Но зритель даже через широкую спину видел Женину бледную ладонь. Которая не коснулась Льва, как можно было ожидать, а вжалась в древесную крону. А потом и вовсе собралась в кулак. И Максим очень хорошо видел наливающиеся красным пальцы. И то, как кулак начал мелко подрагивать. Совсем не по-нимфски.

Максима вдруг захватила злость. И напряжение, копившееся в горле, разом загорелось в голове. Которая, видимо, и дала сигнал двинуться вперёд.

— Эй! — получилось у Максима куда громче, чем нужно было. Он даже успел заметить, как по спине Льва прошла волна дрожи.

Тот воровато оглянулся, но, увидев всего лишь Максима, кажется едва удержался, чтобы не сплюнуть презрительно.

— Чего тебе? — через губу поинтересовался он.

А Максим смог увидеть, как вспыхнуло алым лицо Жени и как стеснительно она потупилась. Но почти сразу снова подняла глаза на Максима.

— Тебя Пал Игнатьич зовёт, — на ходу придумал Максим, всуе понимая имя директора лагеря.

Лев, конечно, дураком не был и Максимов обман прочухал.

— Скажи, что щас приду, — осклабившись, велел Максим и начал снова разворачиваться к Жене. Максим заметил, как её затылок от этого вписался в деревянный ствол.

— Сам скажи, — Максим постарался придать голосу даже больше презрения, чем вышло изо Льва, хоть это и было сложновато. — Я тебе шестёркой не нанимался.

— Че-го? — низко протянул Лев, нарочито медленно разворачиваясь к Максиму.

Тот рассудил, что драка сейчас совершенно не нужна — тем более, что Лев явно физически крепче. Так что умерил свой тон до вполне уважительного и заговорил тише:

— Если я пойду к Пал Игнатьичу, то скажу, почему ты сам не пришёл… Что ты пристаёшь к малолеткам и вообще…

Что вообще, Максим договорить не успел — по телу Льва уже пошла волна для замаха. Правда, не настолько сильная, чтобы он её не сдержал.

Сквозь сжатые зубы Лев процедил литературное, но не самое культурное слово, означающее собаку женского пола и размашистыми шагами двинулся к тропе. По пути обдав Максима всем презрением, на которое был способен.

Максим не верил, что всё вышло так просто и напряжённо смотрел в удаляющуюся спину. А когда та окончательно удалилась, перевёл взгляд на Женю.

Нет, он, конечно, не ждал, что та в порыве благодарности бросится ему на шею. Но и такого острого, недоверчивого взгляда тоже не ожидал.

— Зачем ты так? — очень тихо и очень недружелюбно спросила она. Тёмные зрачки заострились на нём.

Знатоком женской психологии Максим не был. И не догадался, что Женькин тон — лишь реакция на высшую степень смущения, ощущения себя «малолеткой» и вообще стыдом за то, что её пришлось в прямом смысле спасать от навязчивого ухажёра как в тупом кино.

— Что зачем?! — завёлся Максим с полоборота. И сразу притупился — не ругаться же с ней. — Хотя… можешь идти вернуть.

Максим сдержался из последних сил, чтобы не сказать что-нибудь более обидное. И поторопился уйти с поля «проигранного» боя.

А Женьку потряхивало и было жарко. И воздух почти не пролезал в лёгкие.

Кое-как, заставив себя считать листики на ветке, она заставила себя успокоиться. Руки вроде перестали трястись.

В сущности, ничего страшного не случилось. Хотя и очень неприятно…

Она разжала кулак. Бумажка, на которой она выцарапала свой телефон, начала морщить от пота. Лев так её и не забрал — когда Женя протянула ему номер, тот вдруг так резко подался вперёд, что мог бы подмять её. Если бы Женя не ухитрилась соскочить со скамейки за секунду до этого.

И, говоря какую-то ерунду, инстинктивно уходить ближе к людям.

Женька уже хотела швырнуть бумажку в траву, но отчего-то решила повременить. И положила номер в нагрудный карман.

И, пытаясь держать ровную и лёгкую походку, ступила на тропу и пошла к своему корпусу.