Странница в ночи

Глава 1

На улице царила такая духота, что хотелось дождя. Дождь же Господь выдавал маленькими порциями и исключительно по ночам. Поэтому я сидела абсолютно размякшая и думала о том, как было бы хорошо сейчас оказаться не в этом сумасшедшем от жары городе, а там, где синеет теплая Волга, окунуться туда и не выползать из воды до самого окончания этой одуряющей парилки.

Не помогал даже купленный Ларчиком специально для меня вентилятор. Я пыталась пристроиться таким образом, чтобы струи воздуха достигали моего разгоряченного лба, но – увы! Вентилятор совершенно не справлялся со своими функциями, и я чувствовала себя омерзительно.

Жалостливый мой босс оставил меня сегодня в помещении, а сам мотался по делам странного бизнесмена, которого, кажется, кто-то обжуливал. Я же должна была торчать здесь, отвечать на звонки и обольщать новых клиентов, если они вдруг решат забрести к нам. Судя по тишине, царящей в нашем «офисе», все клиенты отправились на пляжи и дачи, а преступные замыслы таяли под напором солнечных лучей. Ну какие там замыслы, подумайте сами? Охота вам в этакую жару вынашивать преступления, да еще и совершать их! Если у вас с психикой все нормально, вы откажетесь от этого до наступления прохладной погоды. А сейчас…

Я с тоской посмотрела в окно. Все удрали на Волгу. Одна я сижу тут в душной комнате и жду неизвестно чего. По радио играла музыка, вентилятор продолжал гудеть, изображая из себя моего благодетеля, хотя, на мой взгляд, его просто распирало от мании величия, и я хотела, чтобы скорее наступил вечер.

– Хочу зимы. Хочу снега. Хочу мороза, – бормотала я. – Сейчас я бы выбежала на снег раздетой и забралась бы в сугроб. Может быть, мне вообще стоит подумать о переселении в Гренландию?

От моих мечтаний мне даже почудилось, что в комнате стало прохладнее. Как будто из благословенной, холодной Гренландии мне послали горсточку снега.

В этот момент в дверь позвонили, и я, вздохнув, пошла открывать. Наверняка Ларчик забыл ключ.

– Нико… – начала я, распахивая дверь, и осеклась.

На пороге стояли два огромных детины, и один из них совершенно невежливо направлял на меня револьвер. Я невольно отступила, отчаянно ругая себя за проявленное легкомыслие.

– Что вам надо? – пробормотала я.

Их лица были спрятаны от моих нескромных взоров под идиотскими масками Микки Мауса, они втолкнули меня в ванную и заперли. Я отчаянно заколотила в дверь, пытаясь привлечь к себе внимание. Ничего себе ситуация! Меня явно собирались ограбить, даже не меня – Ларчика! Наше детективное агентство! Нет, это же бред какой-то!

Они работали молча и не собирались выпускать меня на волю. Потом я услышала быстрые шаги и стук захлопнувшейся двери.

Так, простонала я. Придется сидеть здесь до пришествия Ларчика. А если он действительно забыл ключ? И все это – по моей вине, из-за идиотской манеры распахивать дверь! Когда я наконец отучусь от этого?

Раздумывать, как мне отучиться от дурной привычки открывать двери всем желающим шарахнуть меня по голове, было особо некогда. Надо было выбираться отсюда и посмотреть, что у нас с Ларчиком украли. Клиентов у нас в данный момент было не густо – только обманутый подчиненным глава фирмы; денег, соответственно, наличествовало столь мизерное количество, что я бы лично рисковать своей свободой из-за них не стала. Не минералку же из холодильника они пришли прибрать к рукам? Если только предположить, что жара окончательно свела их с ума…

Отчаянно ругая Ларчика за нездоровую идею поставить запор с внешней стороны, я пыталась выбраться, дергая дверь. Наконец я поняла, что все мои усилия тщетны, и мрачно уселась на край ванны, обдумывая свое плачевное положение. Когда придет мой босс, я не знала. Что он сделает из меня отбивную, в этом я не сомневалась. Сигарет не было – они остались в комнате. За стеной надрывалась музыка, которая не могла развеселить меня, поскольку я во всем теперь видела только мрачные оттенки – сами вот окажитесь в таком положении, тогда посмотрим, какое развеселое у вас будет настроение!

Странности в жизни скромного продавца аудиокассет Володи Баринова начались после того, как погибла его бабушка. Конечно, странным был уже и тот факт, что восьмидесятисемилетняя старушка умерла не своей смертью, а попала под расфуфыренный и нахальный «мерс». До этого же Антонина Ивановна Баринова поражала окружающих здравым рассудком и такой памятью, которой мог бы позавидовать молодой и здоровый человек.

Володя, например, был потрясен, когда бабушка поведала ему, что из-за того, что не может перед сном читать по слабости зрения, засыпает, повторяя про себя Вергилия. Если бы вы попросили рассказать наизусть «Энеиду» самого Володю, он вытаращил бы на вас глаза – дай бог «Я вас любил» вспомнить, а бабушка шпарила весь свой классический репертуар без запинки. Да что там это – перед тем как отправиться в свой последний «поход», она уселась за пианино и сыграла вальс Шопена, после чего, закурив «Беломор», взмахнула рукой и сказала:

– Теперь, мон шер, все жизненные трудности я смогу перенести стоически. Главное – получить заряд высоких чувствований, чтобы омерзительность бытия не могла затуманить рассудка и превратить тебя и меня в животных.

Так и выпорхнула за порог, подобно шестнадцатилетней девочке-подростку – мотылек с крылышками. Выпорхнула – и улетела в заоблачные выси, туда, где, как говорилось в вечерней молитве все той же бабушки, «ни боли, ни горечи – только свет божественный». За порогом ее поджидал пресловутый шестисотый «мерин», владельцу которого было явно наплевать на «божественный свет», вальсы Шопена и творения Вергилия – для него Антонина Баринова была просто странной старушкой, мешающей движению, поскольку шла она с сумкой, доверху нагруженной пустыми бутылками из-под пива, которые она собирала на стадионе и в парке, окружающем тот самый рынок, где Володя торговал кассетами.

К смерти бабушки Володя отнесся фаталистически – хорошо, что старушка не успела ничего почувствовать, настолько сильным был удар и мгновенной – смерть. Вернувшись с похорон, он поплакал, попробовал сыграть вальс Шопена, но легкости, таившейся в старческих пальцах бабушки, у него не было, потом закурил оставленный бабушкой «Беломор», закашлялся и выкинул его. Слишком крепким он ему показался, от горечи папиросок и в душу проникла горечь. Тут Володя опять попробовал расплакаться – да слез уже не было.

– Я остался совсем один, – сказал он себе. Отчего-то вспомнилось, как баба Тоня говорила пятилетнему Володе, потерявшему родителей в автокатастрофе:

– Плачь не плачь, мальчик мой, а нам с тобой надо жить. Никакой радости маме и папе от наших с тобой рыданий не будет – только к Богу им мешаем уйти. Так что давай лучше поможем им.

– Как? – прошептал тогда Володя, глотая слезы.

– Тем, что будем приличными людьми, – передернула плечом бабушка. – Бог тогда посмотрит, какого хорошего сына они произвели на свет, и многое им простит за тебя.

При этом она горестно вздохнула, посмотрела на серое, затянутое тучами небо и перекрестилась.

Тогда маленький Володя еще не знал, что за тайна так угнетает его бабушку. Впрочем, и потом все ее недосказанности и недомолвки он не пытался разгадать. Знал он только, что было у бабы Тони двое сыновей и оба умерли. И что есть у него двоюродный брат Никитка, которого он никогда в жизни не видел, да, верно, никогда уже и не увидит…

Бабушка про свою невестку Таню вспоминать не любила, а та на общение не напрашивалась – единственное, что Володя знал, это то, что Таня уже лет десять была замужем за каким-то директором завода и жила не тужила, а с Володиным дядей у нее отношения не сложились. Как и с бабушкой. Вопросы о своих родственниках Володя не задавал – он был неглупым мальчиком и видел, что бабушке неприятно было вспоминать про тетю Таню, а раз неприятно – не надо терзать ее.

В комнате надрывался телефон, которому я совершенно ничем не могла помочь, я сидела в ванной, мрачно рассматривая орнамент, образованный трещинами рядом с газовой колонкой, и думала, какая же я все-таки недотепа, раз вляпалась в наиглупейшую ситуацию. В конце концов, я поняла, что на самом-то деле виноват во всем Лариков, которому пришла в голову нездоровая мысль разместить свое агентство в собственной квартире.

В это время открылась дверь, я обрадовалась, думая, что пришел Ларчик, и приготовилась закричать, но вовремя остановилась.

Шаги были чрезвычайно осторожными, человек, пришедший в наш офис, явно не напрашивался на общение. Более того – этот гость старался двигаться бесшумно.

Я притаилась, боясь стать жертвой очередного нападения, особенно когда шаги остановились рядом с ванной и я почти услышала, как мой гость затаил дыхание, прислушиваясь. Я в свою очередь тоже замерла, правда, именно в этот неподходящий момент мне больше всего на свете хотелось чихнуть, но я зажала нос и мужественно терпела. Наконец, удовлетворив свое нескромное любопытство, от моей двери отошли, и очень скоро дверь снова хлопнула. К собственному удивлению, я услышала голос Ларчика:

– Прости, что ты тут, собственно, делаешь? И где Саша?

Представив себе, где они меня сейчас обнаружат, я сначала притихла, а потом расхохоталась. Ничего себе картиночка – помощника частного детектива находят запертым в ванной!

Мой смех стал для них подобием маяка в ночи для потерявших курс кораблей – около ванной раздался топот, потом Ларчик осторожно поинтересовался:

– Сашка? Это ты?

Неизвестный гость изумленно протянул:

– Там же никого не может быть… Взгляни – дверь заперта снаружи! Как твоей Саше удалось запереть себя подобным образом?

Тоже мне детектив! Вот такая пришла мне в голову нездоровая мысль… Однако, если я не подам голос, Ларчик так и будет размышлять, каким образом я проявила чудеса смекалистости, закрыв саму себя в этой противной ванной комнате!

– Андрей Юрьевич! – позвала я елейным голоском. – Откройте, пожалуйста!

– Господи, – изумился гость. – Она действительно там! Как же это?

Ларчик быстро открыл, и я предстала их взорам с безмятежной улыбкой. Можно было, конечно, как несчастной пленнице встретить их потоками слез и радостными объятиями, но ситуация меня так рассмешила, что я расхохоталась.

– Саша, что ты здесь делаешь?

– Купаюсь, – сказала я, сдерживая хохот, и пропела: – «Мыла Марусенька белые ножки»… Что еще может делать в ванной вполне приличная девушка, воспитанная в пуританской семье? К тому же одна!

Гость, который оказался вполне симпатичным молодым человеком в усах, таращился на меня столь удивленно, что я опасалась за его рассудок – не каждый день ты находишь помощников детективов в ванных, да еще запертых снаружи!

– Что тут произошло?

– Ничего, – сообщила я. – Вломились в масках Микки Мауса и затолкали меня сюда… Кстати, что они украли, интересно? Пока я сидела там, меня эта проблема занимала больше всего на свете. Что у нас с тобой можно стырить, а, Ларчик? Неужели наш компьютер с шизофреническими наклонностями?

Ларчик метнулся в комнату и облегченно вздохнул:

– Нет, он на месте…

Я искренне пожалела, что этого монстра не соблаговолили удалить от меня на безопасное расстояние – он только и делал, что зависал в самый неподходящий момент.

– Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, – развела я руками. – Сия проблема является абсолютно непостижимой для моего детского, неразвитого ума!

Я вышла и осмотрелась.

Знаете, что было самым странным?

В комнате царил абсолютный порядок! То есть два кретина в масках приходили сюда с непонятными целями. Неужели они рисковали свободой исключительно для того, чтобы запихать Сашу Данич в ванную? Нет, это маразм…

– Андрей, – сказала я, став серьезной, – мне все это почему-то ужасно не нравится… Как-то слишком странно повели себя эти ненормальные!

– Саша, в конце концов, это могла быть просто шутка подростков, – начал было Андрей, но я прервала его:

– Нет. Надо внимательно проверить все. Даже компьютерные файлы. Подростки унесли бы магнитофон. А он тоже стоит на месте.

Андрей сурово посмотрел на меня и сказал:

– Я сначала поговорю с Виктором Сергеевичем, а потом уж мы займемся проверкой.

Я вздохнула, но что я могла поделать? По части упрямства мой шеф явно превосходил меня!

– Может быть, я начну без тебя?

– Ты можешь нам понадобиться, – отрезал Ларчик.

Он сел в кресло.

– Найди нам данные по делу Шлендорффа.

– Кого? – переспросила я.

– Розовая папка. Третья сверху.

Я отправилась за ней, размышляя, с чего моего Ларчика вдруг начали интересовать иностранцы, и, пошарив взглядом по полке с папками, решила, что у него безнадежно съехала крыша. Вернувшись, я остановилась в дверях и сказала:

– Нет там такой папки!

Ларчик окинул меня таким взглядом, что я без труда догадалась, что он думает о моих умственных способностях, и встал.

– Я сам найду.

Я пожала плечами, проигнорировав его испепеляющий взор, и пропустила его.

Очень скоро он появился растерянный и развел руками.

– Ее там действительно нет. Куда же я мог ее положить?

– Все, отдыхайте…

Татьяна устало опустилась в кресло, наблюдая, как ее ученицы разбредаются по классу – стройные, изящные, но – бог мой, сколько же она сама настрадалась из-за своих чересчур мускулистых ног и рук!

Она сидела, откинув голову и прикрыв глаза. Занятия, занятия, занятия… Если ради того, чтобы заниматься тренингом этих глупеньких курочек, мечтающих стать «топ-моделями», надо было восемь лет париться в хореографическом училище – то Татьяна самая большая дура на свете… Отказ во всем – и все-таки она не стала балериной! Все ее планы были расстроены замужеством. Хотя его мамаша, конечно, считала иначе. «Брось, детка, просто у тебя никогда не было особого дарования… Для этого тебе не хватает тонкости в кости и изящества».

Его мать вообще любила напоминать ей о «широкой кости». С этакой улыбкой превосходства. Чертова голубая кровь!

Вспомнив про свою свекровь, Татьяна не смогла удержаться от мстительной улыбки. Приятно, черт возьми, наблюдать падение врага!

Особенно зная…

Звонок телефона заставил ее отвлечься от своих столь приятных мыслей. Она взяла трубку в руки и услышала голос, так хорошо ей знакомый:

– Татьяна Витальевна?

– Я слушаю вас, – сказала она.

– Мы проверили сведения. Все оказалось именно так, как мы и предполагали.

Ее сердце радостно забилось. Она прикусила губу, чтобы не вырвался крик победы. Теперь она может позволить себе расслабиться.

– Спасибо. Когда мы увидимся?

– Когда вам будет угодно, – произнес голос. – Интересующие вас документы у меня в руках.

«Тогда немедленно», – чуть не вырвалось у нее. Слава богу, сдерживать эмоции она научилась давно.

– Я освобожусь к трем часам, – холодно произнесла она. – Вас устроит это время?

Его устраивало. Она положила трубку.

Вскочив, она дала выход чувствам, закружившись в танце.

– Простите…

Резко остановившись, она оглянулась. На пороге стояла Оля Синицина, ее ученица, несколько удивленная тем, что холодная Татьяна Витальевна вдруг превратилась в озорную девицу.

– Я забыла трико… Простите, пожалуйста, что я вам помешала…

Она сдержала улыбку. Глупышка, кто теперь сможет ей помешать?

– Нет, ничего страшного.

Оля не поверила своим ушам. Быстро пробежав к оставленной возле станка сумке, она так же резво вернулась и бросила на мегеру-преподавательницу последний, потрясенный взгляд.

«Ну и ну, – покачала она головой, выйдя из зала. – Девчонки не поверят, что фурия способна быть такой простой и человечной…»

Спускаясь по лестнице в вестибюль, Оля вспоминала раскрасневшиеся щеки и блестящие глаза преподавательницы. «Будто ее подменили, – думала она. – Что бы все это значило?»

Резкий толчок заставил ее поднять глаза. Прямо на нее смотрели такие глазищи, что Оля уже подумала, что сегодняшний день – самый странный в ее жизни. Человек, нечаянно толкнувший ее, явно куда-то спешил, но остановился и, прижав руку к сердцу, проговорил с легким поклоном:

– Простите, барышня… Я, кажется, задел вас?

– Ничего, – растаяла Оля от этих великолепных глаз, обрамленных черными ресницами, и от этого обращения – «барышня», немного старомодного, но ужасно милого. – Я сама летела вам навстречу, как корова с крылами.

Он рассмеялся.

– Неплохое сравнение… Корова с крылами.

Оля подумала, что здесь ей надо бы обидеться, но это было так смешно, что она не сдержалась и фыркнула.

Он легко поднялся по ступенькам, Оля проводила его мечтательным взглядом и тяжело вздохнула.

Интересно, к кому направлялся этот красавчик? Оля прекрасно понимала, что такие не про ее честь. Но все же, все же, все же…

Она спускалась дальше в туманной дымке мечтаний, поскольку именно в них Оля видела смысл своей жизни.

Поэтому второго джентльмена она толкнула уже сама.

– Смотреть надо, куда идешь.

Голос над ее ухом на этот раз был безжизнен и немного гнусав.

– Простите, – растерялась вконец Оля, чувствуя себя такой неловкой, что хотелось провалиться со стыда.

Ей ответили сухим смешком, от которого Оле стало так зябко и неприятно, что она поежилась.

Она посмотрела вслед его удаляющейся вверх по лестнице фигуре – такой надменной и неприступной, как у какого-нибудь герцога. Правда, Оля никогда в жизни этих самых герцогов не видала.

И вообще ей надо было спешить, поэтому она выскочила на улицу и начисто забыла обоих мужчин, которые встретились ей на лестнице.