Странник

Лето в Индии затянулось. Деревья давно уже горели пламенем и отливали медью, но тем не менее дни стояли теплые с обманчивым обещанием затяжного лета.

Пенелопа сидела на берегу реки своей дачи. Рядом находился ткацкий станок. Ее длинные золотистые волосы мягко спадали вдоль лица в то время, как она задумчиво наблюдала за маленькими вертлявыми рыбками в чистой воде и ее собственным мутным отражением.

Легкий ветерок теребил желто-оранжевые листья деревьев, тихо срывая их и опуская на протянутые руки. Она провела пальцами по поверхности станка, смахивая листья в воду, куда они опускались медленно кружась и через мгновение исчезали, уносимые течением реки.

Пенелопа вдохнула и обратила свой взор обратно на станок, где ее пальцы создавали замысловатый узор всевозможных цветных тонов.

Едва уловимый звук привлек ее внимание. Может это одна из крохотных рыбок выпрыгнула из воды?

Она быстро повернулась, но не обнаружила поблизости ни одной рыбешки. Большая тень надвинулась из-за спины. Женщина развернулась на стуле всем корпусом и увидела до боли знакомого седого мужчину.

— Не многие забредают в это местечко, — она пристально посмотрела ему в глаза, — что привело вас сюда?

Она отвернулась, почувствовала, как краска заливает щеки.

Человек неловко переминался с ноги на ногу, посматривая то на землю, то опять на женщину.

— Разрешите мне… можно мне посидеть тут совсем немного? Я проделал долгий путь.

— Ваше рукоделие восхитительно. За границей мне много приходилось слышать о таланте Пенелопы. Картины Земли очень привлекательны. В них присутствует жизнь, так же как и цвет.

— Я счастлива это слышать. Комиссии предоставили мне довольно много работы. Сегодня картины Земли в моде, но завтра, — кто может знать?

Солнечный свет пробивался сквозь листву деревьев и исчезал на полотне, которое она ткала. Этот узор мог быть облаками или звездами, полями пшеницы, солнечным днем или просто абстрактными формами.

Мужчина невесело усмехнулся. Из-за его спины показался кусок шероховатого металла.

— Вы знаете, что это такое?

— Какой-то ржавый предмет. Видимо, эта ненужная вещь тяжким бременем висит у вас на шее. Все это как-то не укладывается с вашей золотой серьгой, которую вы носите, — в голосе ее прозвучали дразнящие нотки.

— Сувенир опыта, если хотите. Я плавал моряком на многих судах различных государств. Золотая серьга показывает, что я обошел вокруг мыса Доброй Надежды. Это древняя морская традиция.

Она нахмурилась.

— Должно быть, опасное путешествие.

— С нами была удача. У нас возникли проблемы с двигателем, и шторм сильно измотал нас. Волны превосходили по высоте сам корабль, казалось, что мы словно эти листья, уносимые течением.

— Да, вы многое повидали в этом мире. А я все время нахожусь в этих стенах и путешествую лишь в мечтах.

Ее пальцы подхватили челнок и вновь взялись за работу.

— Вы когда-нибудь видели пирамиды?

— От Юкатана до Египта есть одна пирамида — древняя Мэйана, в месте под названием Чичен Итца. Она построена таким образом, что змея света восходит и заходит, совершая одно путешествие ко дню весеннего равноденствия, а затем осеннего равноденствия.

— Киндалини, — сказала она тихо.

— Есть множество пирамид, состоящих внутри из пирамид. Эль Кастилло состоит внутри из каменных ступенек, ведущих к статуе красного ягуара, испещренной нефритами.

— Как это — пирамида внутри пирамиды?

— Это был способ Мэйана. Они думали, что мир погибнет, и каждые 50 лет, когда этого не происходило, благодарили богов строительством новой структуры поверх старых. Место считалось священным.

— Кто может сказать с уверенностью, когда погибнет мир или древние периоды времени сами остановятся?

В ее глазах читалось какое-то мечтательное выражение. Во время разговора Пенелопа продолжала работу челноком. Корабль в бушующем море и пирамиды начинали возникать в узоре ткани.

— Я видел глаза Сфинкса и сиживал в апартаментах Египта.

— Вы, очевидно, повидали все знаменитые города земного шара?

— Париж… обычно сырой и холодный, но неузнаваемо прекрасный весной. Лондон, Мадрид, Рим, Венеция… Там очаровательные женщины призывали меня из окон. Да, я хорошо запомнил Венецию.

— И ты откликался на их призывы, разумеется!

Кто знал Пенелопу хорошо, тот мог уловить в ее голосе слабые нотки раздражения.

— Любой человек, который называет себя мужчиной, поступил бы точно также. Я нигде не задерживался и отправлялся путешествовать дальше.

— Было много мужчин, которые пытались меня завлечь в этом укромном уголке мира. Сколько ухищрений они придумывали при этом. — Она взмахнула головой, и волосы разметались во все стороны.

— Что я могу тебе сказать еще, — в его словах была грусть, он на мгновение замолк. — Я много работал на виноградниках, пас овец, водил автобусы и выслушивал бессмысленные выступления политиканов.

— Ты не нашел правды в их словах и обещаниях?

— И мужчины, и женщины лживы. Хитрость состоит в том, чтобы отделить правду от бесконечного потока словесности.

Пенелопа провела рукой по волосам, и этот жест запечатлелся на полотне.

— Ну, а как там Греция?

Его глаза заискрились:

— Можно было мне не напоминать о ней. Там все также танцуют старые танцы, по-прежнему швыряются в тавернах тарелками и красивыми гвоздиками и вовсю радуются жизни. Старые традиции… Их отголоски продолжают раздаваться в Новой Греции. Ты, наверное, знаешь, что я находился на Минеральных источниках несколько месяцев назад, где Платон и Аристотель принимали ванны с незапамятных времен! Люди все еще приходят туда и требуют лечебных исцелений от воды и грязей. Они жаждут сверхъестественного.

— А Оракул… Оракул из Дельфи. Ты ходил туда?

— Представь себе, да. Как и многие другие, я пошел посмотреть, даст ли он мне ответ — когда придет конец моим странствиям.

— И ты получил ответ?

— Я долго сидел под деревом и тихо думал, что ответ уже близок, но это были лишь мечты человека, долго бороздившего моря.

— О чем же ты мечтал? — она перестала работать и вновь взглянула на него.

— Сколько я буду странствовать с якорем за плечами, пока не найду того, кто спросит меня о моей ноше.

— Кусок металла из твоего мешка… так это, оказывается, твой якорь?

— Да. И много глупостей натворил я в этой жизни.

— Ну ты сделал какие-либо выводы из всего этого?

— Думаю, что да, — он вздохнул и уставился на реку.

— И, разумеется, после этого уже не будет ошибок?

Руки были заняты ткацким станком, а глаза неотрывно следили за мужчиной.

— Ты, должно быть, страшно устал в своих скитаниях, но ты говоришь языком настоящего любителя путешествий. Страждущий увидеть больше нового, интересного. Заглянуть чуть повыше Колоссов и чуть подальше, чем Великая Китайская Стена.

— Нет, я бросаю якорь здесь.

Он грустно смотрел на нее, мольба звучала в его словах.

— Ну и что мы сейчас будем делать?

Голос мужчины набрал силу, глаза вспыхнули:

— Если я сражу всех твоих женихов… Тех, что тебя соблазняли, — он почти кричал, — могли бы мы зажить спокойно на Итаке?

— Итака изменилась за это время, также, как и мы.

— Не так сильно, моя любовь. И, причем, ты всегда оставалась в моем сердце. Как мне было пусто без тебя.

Он опустился перед ней на колени и погладил по волосам.

— Неужели реально мы находимся в разлуке?

Ее глаза наполнились влагой, и две слезинки скатились по щекам.

— Я следовала за тобой в своих Земных картинах. Война… Как она была давно, Улисс. Может, мы заслуживаем покоя в Итаке.

Они поднялись, и он нежно привлек ее и поцеловал. Левой рукой Пенелопа потянулась к ткацкому станку.

На выставке, в одном знаменитом музее, экспонируется огромное количество гобеленов Пенелопы.

Самым интересным является последний гобелен, на котором каждый мог видеть греческое жилище с двумя фигурами на фоне пламенного сердца.

Саму рукодельницу больше никто не видел с того самого полдня индийского лета.