Страшила

Стивен Кинг - Страшила

***

перевод: О. Гез (антология «Комната в башне»)

***

— Мне есть, что рассказать вам, — сказал мужчина, лежавший на кушетке в кабинете доктора Харпера. — Его звали Лестер Биллингз из Уотербери, штат Коннектикут. Судя по заполненной анкете, принесенной медсестрой Викерз, ему было двадцать восемь лет, он работал в Нью-Йорке в промышленной фирме, разведен, отец троих детей. И все трое — мертвы,

— Я не могу обратиться к священнику, я ведь не католик. Я не могу обратиться к адвокату, так как не сделал ничего такого, что входило бы в его компетенцию. Просто, я убил своих детей. По очереди. Убил их всех. Доктор Харпер включил магнитофон. Биллингз лежал на кушетке, вытянувшись во весь рост, ноги его слегка свисали над краем. Всем своим видом он изображал человека, испытывающего неизбежные неудобства.

Его руки лежали на груди как у покойника. На лице не было и следа каких-либо эмоций. Он рассматривал дешевую белую обшивку кушетки с таким видом, как будто видел все, что здесь произошло за время существования этого кабинета.

— Вы хотите сказать, что сами их убили или...

— Нет, — он раздраженно отмахнулся. — Но они на моей совести. Денни — в 1967. Ширл — в 1971. И Энди в этом году. Я хочу рассказать вам, как все это произошло.

Харпер промолчал. Он подумал, что Биллингз выглядит осунувшимся и старше своих лет. У него поредели волосы, появился животик. У него были глаза человека, знавшего о спиртном абсолютно все, даже самое сокровенное.

— Их убили, понимаете? Только никто не понял этого.

Если бы мне поверили, все было бы совсем иначе.

— Почему вы так думаете?

— Потому что...

Биллингз неожиданно замер на полуслове и резко приподнялся, опершись локтями о кушетку. Он уставился на дальнюю стену комнаты.

— Что там? — выдавил он. Его глаза превратились в узкие щелочки.

— Что именно?

— Вон та дверь.

— Там шкаф, — сказал Харпер, — где я вешаю свое пальто и оставляю обувь.

— Откройте. Я хочу посмотреть, что внутри.

Харпер молча поднялся, пересек комнату и открыл дверь шкафа. Внутри висел светло-коричневый плащ, рядом было еще несколько пустых вешалок. Под ними стояла пара надраенных до блеска галош. В одну из них был осторожно засунут свежий выпуск «Нью-Йорк Тайме». Больше там ничего не было.

— Вы довольны? — спросил Харпер.

— Вполне, — Биллингз убрал локти и вернулся в прежнее положение.

— Вы сказали, — напомнил Харпер, возвращаясь к своему стулу, — что, если бы удалось доказать, что ваших детей убили, то все ваши неприятности сразу же прекратились. Объясните.

— Меня тогда бы отправили в тюрьму, — не задумываясь объяснил Биллингз. — На всю жизнь. А в тюрьме все камеры на виду. Видно, что в них делается. Все видно, — он мечтательно улыбнулся.

— Что произошло с вашими детьми?

— Не пытайтесь давить на меня!

Биллингз дернулся и бросил злобный взгляд на Харпера.

— Я вам все расскажу, не надо торопить меня. Я не из тех напыщенных придурков, убеждающих вас, что он не кто иной, как Наполеон, или рассказывающих душещипательную историю о том, как они страдают из-за пристрастия к героину, а все из-за того, что их не любит родная мамочка. Я знаю, что вы мне не поверите. Мне все равно. Плевать, это не имеет значения. Я хочу просто рассказать. Для меня этого достаточно.

— Хорошо, — доктор достал трубку.

— Я женился на Рите в 1965 году. Мне было почти двадцать два, ей восемнадцать. И она уже была беременна. Это был Денни. — На его губах на мгновение появилась вымученная улыбка. — Мне пришлось бросить колледж и искать себе работу, но я ни о чем не жалею. Я любил их обоих. Мы были очень счастливы.

Вскоре после рождения Денни, Рита опять забеременела, и в декабре 1966 появилась Ширл. Энди родился летом 1969, к тому времени Денни был уже мертв. Энди появился на свет случайно, так во всяком случае твердила Рита. Она сказала, что противозачаточные таблетки иногда не срабатывают. Я думаю, это была не просто случайность. Знаете, дети связывают мужчин по рукам и ногам. А женщинам нравится это, особенно, когда мужчина умнее их. Вы понимаете, о чем я?

Харпер неопределенно хмыкнул.

— Ну ладно, это не так важно. Я все равно любил их, — сказал он почти мстительно, как будто любил своих детей назло жене.

— Кто убил ваших детей? — спросил врач.

— Страшила, — уверенно заявил Лестер Биллингз. — Их всех убил страшила. Просто вышел из шкафа и убил их. — Он наклонился и ухмыльнулся. — Вы ведь думаете, что я сумасшедший? Это видно по вашим глазам. Но меня это не волнует. Я просто хочу рассказать вам все, а затем забыть об этом. Хотя, вряд ли мне это удастся.

— Я слушаю вас, — сказал Харпер.

— Это началось, когда Денни исполнилось уже почти два года, а Ширл только-только появилась. Он стал плакать, когда Рита укладывала его спать. У нас в доме две спальни, понимаете. Ширл спала в детской кроватке в нашей комнате. Вначале я думал, что он плачет из-за того, что ему перестали давать бутылочку перед сном. Рита сказала, что не стоит из этого делать трагедию, пусть все идет своим чередом, он сам разберется с этим. Но именно так начинают портиться дети. Вначале вы им все разрешаете, поощряете их. Затем они разбивают ваши надежды. Сделают беременной какую-нибудь девку или начинают колоться, вы понимаете меня. Или становятся голубыми. Можете ли вы представить себе — просыпаетесь как-то утром и обнаруживаете, что ваш ребенок... ваш сын — голубой?

Быстро поняв, что он просто так не прекратит это, я стал сам его укладывать вечером. И если он не переставал плакать, я устраивал ему хорошую взбучку. Рита как-то заметила, что он все время повторяет слово «свет». Ну ладно, я не знаю. Когда дети такие маленькие, никогда нельзя разобрать, что они говорят. Только матери понимают их.

Рита хотела купить ему ночник. Одну из этих штуковин с нарисованным Микки Маусом или щенком Хакл-берри. Их обычно вешают на стенку. Но я ни за что бы ей не позволил. Если ребенок в раннем детстве не преодолеет страх перед темнотой, то он уже никогда потом не сделает этого.

Так или иначе, он умер летом, сразу после рождения Ширл. В тот вечер я уложил его в кроватку, и он тут же начал плакать. Я услышал, что он что-то сказал. Он указывал прямо на шкаф: «Страшила, — сказал ребенок. — Там страшила, папочка».

Я выключил свет и вернулся в нашу комнату, где спросил Риту, для чего она учит ребенка подобным словам. Она сказала, что никогда не учила его чему-либо подобному. Я хотел наказать ее за вранье, но сдержался и только обозвал ее чертовой лгуньей.

Это было неудачное для меня лето, понимаете. Я смог найти работу только на товарном складе, где грузил на грузовики «Пепси-Колу» и всегда сильно уставал. Ширл каждую ночь просыпалась и плакала, а Рите приходилось брать ее на руки и убаюкивать. Честно говоря, у меня иногда было такое настроение, что хотелось выбросить их обоих в окно. Боже, дети иногда могут свести с ума. Да так, что хочется убить их.

Ну ладно, в общем малыш разбудил меня, как по графику — в три часа ночи. Еще полностью не проснувшись, я отправился в ванну, и Рита попросила меня проверить, что там с Дени. Я сказал, что она и сама может это сделать и вернулся в кровать. Я уже почти заснул, когда она закричала.

Я поднялся и пошел туда. Малыш лежал на спине и уже был мертв. Кожа у него была белая, как пол в этой комнате. Кроме тех мест, что были... были запачканы кровью: ноги сзади, голова, зад... ягодицы. Его глаза остались открыты. И это было хуже всего, понимаете. Широко открытые и остекленевшие, как глаза маски, которую нацепил на себя какой-нибудь шутник. Так на фотографиях выглядят наши ребята во Вьетнаме. Но ребенок не должен так выглядеть. Он был мертв. Замотан в пеленки и одет в резиновые штанишки из-за того, что в последнее время стал опять под себя мочиться. Но все равно я всегда любил его.

Биллингз медленно покачал головой, и на его губах снова проступила эта его неестественная улыбка.

— Рита кричала и никак не могла успокоиться. Она попыталась взять его на руки и покачать, но я ей не позволил. Полиция не любит, когда вы что-то трогаете в подобных случаях. Я знаю, что...

— Вы уже тогда знали, что это был страшила? — спокойно спросил Харпер.

— О, нет. Еще нет. Но я кое-что заметил. Тогда я не придал этому особого значения, но в памяти у меня это осталось.

— О чем вы?

— Дверь шкафа была открыта. Не сильно. Совсем чуть-чуть. Но я помнил, что оставил ее закрытой. Понимаете? Там были мешки с грязным бельем. Детям нравится в них возиться. Денни мог залезть туда и задохнуться. Понимаете, о чем я?

— Да. А что было потом?

Биллингз пожал плечами.

— Мы похоронили его, — он с отвращением посмотрел на свои руки, которые бросали землю на три маленьких гробика.

— Было расследование?

— А как же, — глаза Биллингза полыхнули каким-то сардоническим блеском. — Явился какой-то деревенский придурок со стетоскопом и черным саквояжем, полным мятных конфет, с дипломом какого-то дешевого колледжа. Он сказал, что это смерть в младенчестве! Вы когда-нибудь слышали подобную чушь? Ребенку было уже три года!

— Смерть в младенчестве случается чаще всего на первом году, — осторожно сказал врач, — но подобный диагноз ставят и детям до пяти лет из-за...

— Чушь, — зло сплюнул Биллингз.

Харпер вновь закурил свою трубку.

— Мы перевели Ширл в бывшую комнату Денни через месяц после похорон. Рита во всю сопротивлялась, но последнее слово всегда за мной. Мне, конечно, было больно. Боже, мне нравилось, когда крошка с нами. Но нельзя быть сверхзаботливым. Так можно испортить ребенка. В детстве моя мать часто брала меня с собой на пляж, а затем кричала до хрипоты: «Не уходи так далеко!.. Не ходи туда!.. Там сильное подводное течение!.. Ты кушал всего час назад!.. Не кувыркайся!» Я должен был даже остерегаться акул в пруде. Ну и что получилось? Я теперь даже близко к воде не подхожу. Это правда, я не преувеличиваю.

Я начинаю дрожать, когда оказываюсь около воды. Когда Денни был еще жив, Рита как-то уговорила меня отвезти ее и детей в Сэвин Рок. Я чувствовал себя, как избитая собака. Я все прекрасно понимаю. Нельзя к детям относиться сверхзаботливо. Но себя тоже нельзя баловать. А жизнь так или иначе продолжалась. Ширл теперь спала в кроватке Денни. Старый матрас мы выбросили на свалку — я не хотел, чтобы моя девочка подцепила какую-нибудь инфекцию.

Так прошел год. И однажды ночью, когда я укладывал Ширл в ее кроватку, она вдруг начала выть, кричать и плакать: «Страшила, папочка, это страшила, это страшила!» — Мне это чертовски не понравилось. Все повторялось как с Денни. И я вспомнил о той двери шкафа, которая была чуть приоткрыта, когда мы нашли его. Мне захотелось забрать ее на ночь.

— И вы забрали?

— Нет. — Биллингз взглянул на свои руки, и у него исказились черты лица. — Я не мог прийти к Рите и признать, что я был не прав. Я должен быть сильным. Она всегда была такой размазней,.. Знаете, она так легко шла со мной в постель, когда мы еще не были женаты.

Харпер заметил:

— С другой стороны, как легко вы шли с ней в постель?

Биллингз застыл, его до этого все время двигающиеся руки замерли, и он медленно повернулся к доктору:

— Ты что, большой остряк?

— Да нет, вроде, — сказал Харпер.

— Ну тогда не мешай мне рассказывать по-своему, — осадил его Биллингз. — Я пришел сюда, чтобы сбросить этот груз с души. Рассказать, как все было, а не распространяться о своей сексуальной жизни, даже если вам и хочется услышать об этом. В этом плане у нас с Ритой все было в полном порядке, без всяких грязных штучек. Я знаю, что некоторые любят рассказывать об этом, но я не отношусь к подобному типу людей.

— О'кей, — сказал Харпер.

— О'кей, — с непонятной надменностью повторил Биллингз. Казалось, он потерял нить разговора, и его взгляд беспокойно блуждал по двери шкафа, которая была плотно закрыта.

— Хотите еще раз взглянуть, что за ней? — спросил Харпер.

— Нет, — мгновенно отказался Биллингз. Он издал короткий нервный смешок. — Зачем мне смотреть на ваши галоши?

— Страшила убил ее, — продолжал Биллингз. Он потер лоб, как бы стараясь вспомнить, что в какой последовательности было. — Через месяц. Но до этого еще кое-что произошло. Однажды ночью я услышал там шум. А затем она закричала. Не мешкая, я выбежал из комнаты в коридор, там горел свет, и ... она сидела и плакала и... что-то там двигалось... Пряталось в темноте возле шкафа... Что-то ускользнуло тогда.

— Дверь шкафа была открыта?

— Да, кажется. Едва приоткрыта. — Биллингз облизал губы. — Ширл кричала о страшиле. И о чем-то еще, разобрать было сложно, но кажется это были «лапы». Только она произносила «вапы», понимаете. У маленьких детей всегда проблемы с этим звуком. Рита тоже прибежала наверх и стала спрашивать, что произошло. Я сказал, что ее испугали ветки, скребущие по крыше.

— Вы заглядывали в шкаф?

— Д-да, — руки Биллингза были прижаты к животу, кулаки стиснуты так крепко, что на костяшках появились белые пятнышки.

— Там было что-нибудь внутри? Вы видели...

— Ничего я там не видел! — неожиданно закричал Биллингз. Последующая фраза вылетела, как черная пробка со дна его души. — Она была мертвой, когда я нашел ее, понимаете. И она стала черной. Совсем черной. Она задохнулась и стала черной, как негр из дешевого представления. И она смотрела на меня. У нее были глаза, как у чучела животного: блестящие и полные ужаса.., как у ожившей мраморной статуи. И они говорили: «Он добрался до меня, папочка, ты позволил этому случиться, ты убил меня, ты помог ему убить меня...» — его речь сбилась. По щеке беззвучно скатилась одинокая неестественно большая слеза. — Это были спазмы, понимаете? У детей это иногда бывает. Неправильный сигнал из мозга. В Хартфордском приемнике сделали вскрытие и сказали, что она задохнулась... язык закрыл гортань... спазм... И мне пришлось одному возвращаться домой, потому что Рите стало плохо и ей дали успокоительное. Я остался дома один, а я знаю, что у детей не бывает спазмов просто из-за того, что у них что-то не так в мозгу. Ребенок может испугаться, и у него начинаются спазмы. И мне пришлось возвращаться в дом, где все это произошло. Он прошептал:

— Я спал на кушетке. При включенном свете.

— И что-нибудь произошло?

— Я видел сон, — сказал Биллингз. — Я находился в темной комнате, и там было что-то, но я не мог... не мог понять, что именно. Оно издавало звуки... хлюпающие звуки. Это напоминало мне сборник комиксов, который я читал в детстве. «Байки из склепа», помните? Боже! Рисунки делал один парень, Грэм Инглз. Так он мог нарисовать все что угодно, любую пакость, которая только есть в этом мире. И которой здесь нет тоже... В общем там была история о женщине, которая утопила своего мужа. Привязала к его ногам цементный блок и сбросила в карьер. Вот только он вернулся. Он был весь черно-зеленый и почти разложившийся, а рыбы выели у него глаза. Вместо волос у него теперь были водоросли. Он вернулся и убил ее. И когда посреди ночи я проснулся, мне показалось, что это же существо прижалось ко мне. Обняло своими лапами с... с длинными когтями.

Доктор Харпер взглянул на вмонтированные в стол электронные часы. Лестер Биллингз находился здесь уже почти полчаса. Тогда он спросил:

— Когда ваша жена вернулась домой, какие у вас с ней были отношения?

— Она продолжала любить меня, — с гордостью сказал Биллингз. — Она всегда выполняла все мои распоряжения. Жена ведь должна знать свое место, так ведь? Эти женские подлизывания только раздражают мужчин. Для человека самое главное знать свое место. Свое... э...

— Положение в жизни?

— Да, именно так! — Биллингз щелкнул пальцами. — Точно. И жена должна слушаться своего мужа. О, после этого она почти полгода была какой-то неживой, словно в ней что-то сломалось — все время бродила по дому и бесконечно повторяла: «Не пой, не смотри телевизор, не смейся». Я понимал, что ей нужно переболеть этим, Когда дети еще маленькие, не стоит особо приглядываться к ним. А не то вскоре придется доставать альбом и смотреть фотографию, чтобы вспомнить, как же они в действительности выглядели в детстве. Она хотела еще одного ребенка, — мрачно добавил он. — Я сказал ей, что это неудачная идея. Не навсегда, конечно, но на ближайшее время — точно. Я сказал, что сейчас самое время обо всем забыть и начать наслаждаться друг другом. У нас ведь раньше никогда не было времени для этого. Если возникает желание сходить в кино, то приходится искать няньку. Ты не можешь поехать в город на игру любимой команды, если ее родители не возьмут детей, потому что моя мать отказала нам в какой-либо помощи. Денни родился почти сразу после нашей свадьбы, не прошло и пару месяцев, понимаете? Она сказала, что Рита — девка, простая уличная шлюшка. «Уличная шлюшка», — так обычно ее называла моя мать. Ну что тут поделаешь. Она как-то раз усадила меня возле себя и стала рассказывать, что можно подцепить, занимаясь этим с б... проституткой. Как в один день на твоем ... члене появится всего лишь маленькая ранка, а на следующий — он полностью почернеет. Она даже не явилась на нашу свадьбу.

Биллингз забарабанил пальцами по груди.

— Гинеколог порекомендовал Рите одну из этих штучек, их называют «противозачаточными спиральками». «Стопроцентная гарантия», — сказал он. — Она просто ставится в женский... в нужное место, и больше ничего не требуется. Если туда что-то вдруг и попадет, яйцеклетка не оплодотворится. И вы даже не почувствуете, что она там, — он с мрачным наслаждением улыбнулся, глядя в потолок. — И не понять, была она там или нет. А на следующий год Рита опять забеременела. Вот тебе и стопроцентная гарантия.

— Никакие методы контроля над рождаемостью не совершенны, — сказал Харпер. — Противозачаточные таблетки помогают лишь в девяносто восьми случаях из ста. А эта штучка могла и выпасть из-за спазма, сильной менструации, а то и просто во время испражнений.

— Да. И ее еще могли просто вынуть.

— Тоже возможно.

— Хотите спросить, что дальше? Она вязала детские вещи, напевая в душе и, как сумасшедшая, все время ела соленое. Сидела у меня на коленях и говорила, что так пожелал Бог... Дерьмо.

— Ребенок появился почти через год после смерти Ширл?

— Точно. Мальчик. Она назвала его Эндрю Лестер Биллингз. Я старался держаться в стороне от всего этого, во всяком случае вначале. Я считал, что раз она обманула меня, то пусть сама и заботится о нем. Понимаю, как это звучит, но не забывайте, что я многое пережил,

Тем не менее, я вскоре изменил свое отношение к нему. Он был единственным из наших детей, похожим на меня. Денни был похож на мать, Ширл вообще ни на кого не похожа, разве что на мою бабушку. А вот Энди был моим отражением.

Приходя с работы, я всегда играл с ним. Он хватал меня за руки, улыбался и пускал пузыри. Ребенку всего девять недель, а он уже улыбается своему отцу. Вы представляете?

Но однажды я вышел из аптеки с прыгунком для него. Я! Дети не ценят своих родителей до тех пор, пока не становятся достаточно взрослыми, чтобы сказать спасибо. Я всегда так считал. Но вот он я, покупаю ему всякую дребедень и только тут я понял, что люблю его больше, чем кого-либо. К тому времени я нашел уже другую работу. И работа была вполне ничего — продавал сверла для дрелей в «Клюэт энд санз». Мои дела пошли в гору, и, когда остался только Энди, мы переехали в Уотербери. Со старым домом у нас было связано слишком много плохих воспоминаний.

И там было слишком много стенных шкафов.

Следующий год был лучшим в нашей жизни. Я бы руку отдал, чтобы все это вернуть. Да, конечно, продолжалась война во Вьетнаме и везде бегали голые хиппи, а нигеры во всю глотку вопили о своих правах, но все это не интересовало нас. Мы жили на тихой улице, у нас были прекрасные соседи. Мы были счастливы, — подвел он итог. — Я как-то спросил Риту, не беспокоит ли ее это. Ну, знаете, Бог любит троицу, и все такое. Она сказала: «К нам это не относится». Сказала, что Энди — особый случай. Что Бог бережет его.

Биллингз с болью посмотрел на потолок.

— Последний год был не так удачен. Атмосфера в доме изменилась. Я стал оставлять туфли в прихожей, мне теперь не нравилось заглядывать в шкаф. Мне все казалось:

«А что, если оно все еще там? Забилось где-то и готово выскочить, едва я открою дверь?» И у меня появилась уверенность, что я стал слышать хлюпающие звуки, как будто нечто слизкое и темно-зеленое шевелится там...

Рита спрашивала, может, я переработался, а я опять стал бить ее, как раньше. У меня в животе что-то обрывалось, когда я оставлял их одних в доме, а сам уходил на работу. Но с другой стороны, Бог — свидетель, я был рад, покидая наш дом. Вначале я думал, что оно потеряло нас, когда мы переехали. Но оно рыскало где-то поблизости, кралось ночью по улицам и, может, ползало по канализациям. Вынюхивало нас. Это заняло целый год, но оно нашло нас. Оно вернулось. Оно хотело Энди, оно хотело меня. Мне пришла мысль, что если думать о чем-то достаточно долго и не переставать верить в это, то оно становится реальным. Все эти чудовища, которых мы боялись в детстве — Франкенштейн, Человек-Оборотень, Мумия, — может, они не просто сказка. Может, они реальны, достаточно реальны, чтобы убивать детей, которые считаются затянутыми песками, утонувшими в озерах или просто пропавшими. Может быть...

— Вы не отвлеклись, господин Биллингз?

Биллингз молчал — электронные часы отсчитали две минуты. Затем внезапно снова заговорил.

— Энди умер в феврале. Риты тогда не было с нами. Позвонил ее отец и сказал, что мать попала в автокатастрофу через день после Рождества и врачи считают, что ей уже не выкарабкаться. В ту же ночь она на автобусе поехала к ним.

Ее мать не умерла, но долгое время была в критическом состоянии. Мы нашли хорошую женщину, которая согласилась днем присматривать за Энди. Уборку мы стали делать только ночью. \Л держали двери шкафа всегда открытыми.

Биллингз облизнул губы.

— Малыш спал со мной в одной комнате. Да, это смешно. Когда ему было два года, Рита просила перевести его в детскую. Спок и всякие ему подобные шарлатаны утверждают, что детям вредно спать вместе с родителями. Считается, что они получают неправильное представление о сексе, и все такое. Но мы никогда не занимались этим, если он еще не спал. Я не хотел оставлять его. Мне было страшно. С меня хватило Денни и Ширл.

— Но вы ведь перенесли его, не так ли? — спросил Харпер.

— Да, — сказал Биллингз и болезненно улыбнулся. — Я сделал это.

Опять наступила тишина. Ему это не понравилось.

— Я был вынужден! — наконец прокричал он. — Я был вынужден! Все было хорошо, пока с нами была Рита, но когда она уехала, оно стало смелее. Стало... — он закатил глаза и дико улыбнулся, обнажив белые зубы. — О, вы не верите мне. Я знаю, что вы думаете, я для вас просто еще один занятный случай в вашей практике. Я понимаю, но вы не были там, вы — дрянной самодовольный любитель копаться в чужих мозгах!

Однажды в доме с треском распахнулись все двери. Как-то утром я проснулся и обнаружил противный след на полу в прихожей от входной двери к платяному шкафу. Убралось ли оно от нас? Или наоборот, пришло? Я не знаю! Не знаю я, черт побери! Кассеты поцарапаны и покрыты слизью, зеркала разбиты... и звуки... звуки...

Он провел рукой по волосам.

— Вы просыпаетесь в три часа ночи и, устремив взгляд во мрак, говорите себе: «Это просто часы». Но на самом деле слышите, как что-то украдкой двигается к вам. Нет, не совсем бесшумно: оно ведь хочет, чтобы его слышали. Противный хлюпающий звук, как из водопроводной трубы в кухне. Или щелкающий звук, как если бы провести когтями по лестничным перилам. И вы закрываете глаза, зная, что звук отвратительный, но увидеть это...

И все время боитесь, что эти звуки на некоторое время вдруг прекратятся, а затем вы услышите смех возле своего лица и чье-то дыхание с запахом гнилой капусты, а затем почувствуете прикосновение на своем горле.

Биллингз был совсем плох, он дрожал.

— Итак, я перенес его. Я знал, что оно придет за Энди. Ведь он был слабей. И оно пришло. В первую же ночь. Посреди ночи малыш стал кричать, и, когда я потерял терпение и поднялся к нему, то увидел, что он стоит на кровати и кричит: «Страшила, папочка, страшила... забели меня, забели меня, папочка!» — голос Биллингза поднялся до высокого сопрано, став похожим на голос ребенка. Казалось, его глаза полностью заполнили лицо, он будто бы сжался на кушетке.

— Но я не мог, — срывающимся детским голосом продолжал он. — Я не мог. И час спустя раздался крик. Ужасный захлебывающийся крик. И только тогда я понял, как сильно люблю его. Я даже не включил свет, я бежал, бежал, бежал, о Господи, оно было там, оно трясло его, как собака тряпку, и я мог лишь различить нечто ужасное, сгорбившееся, с головой пугала и я чувствовал запах, как от мыши, попавшей в бутылку с узким горлышком и сдохнувшей там. И я услышал... — он постепенно успокоился и вновь говорил нормальным голосом. — Я услышал, как у Энди сломалась шея. — Биллингз говорил теперь холодным безжизненным тоном. — С таким же звуком ломается под вами лед, когда вы катаетесь на коньках по замерзшему пруду.

— И чем это кончилось?

— О, я ушел оттуда, — сказал Биллингз таким же холодным безжизненным голосом. — Я отправился в ночную закусочную. Как это... дополняет портрет полного труса? Я отправился в ночную закусочную и выпил там шесть чашек кофе. Затем вернулся домой. Уже начало светать. Я вызвал полицию и только потом поднялся наверх. Он лежал на полу и смотрел на меня. Из уха вытекла маленькая струйка крови. Всего лишь пару капель, если быть честным.

И дверь шкафа была открыта, совсем чуть-чуть.

Он остановился. Харпер снова взглянул на часы. Прошло уже пятьдесят минут.

— Запишитесь на прием у сестры. Там можно выбрать. Вторник или четверг?

— Я пришел, чтобы рассказать это. И только, — сказал Биллингз. — Снять камень с сердца. Я солгал в полиции, понимаете? Сказал им, что ребенок, наверное, попытался ночью вылезть из кроватки, и... они попались на это. Конечно, попались. Именно так ведь все и выглядело. Нелепая случайность, подобное может произойти в любой семье. Но Рита поняла... разумеется... поняла.

Закрыв лицо руками, он стал всхлипывать.

— Мистер Биллингз; нам о многом еще нужно поговорить, — после паузы сказал доктор Харпер. — Я верю, что нам удастся снять с вас часть вины, которую вы несете, но вначале вам необходимо поверить в себя.

— Вы не верите мне? — убрав руки от лица, закричал Биллингз. Глаза у него были красные, нездоровые...

— Пока нет, — спокойно сказал Харпер. — Так как, вторник или четверг?

После долгого молчания Биллингз проворчал:

— Чертов невера. Ладно, ладно...

— Запишитесь на прием у сестры/мистер Биллингз.

И всего вам хорошего.

Биллингз странно усмехнулся и, не оглядываясь, быстро вышел из кабинета.

Сестры не оказалось на месте. «Вернусь через 10 минут», — было написано на листе промокашки, лежащей на столе.

Биллингз повернулся и зашел обратно в кабинет.

— Доктор, вашей сестры н...

Комната была пуста.

Но дверь шкафа была приоткрыта. Совсем чуть-чуть.

— Прекрасно, — послышался голос из шкафа. — Просто прекрасно. — Казалось, говорящий произнес это ртом, набитым гнилыми водорослями.

Не в силах шевельнуться Биллингз прирос к полу, а дверь шкафа широко раскрылась, Скорей всего он даже не почувствовал, как что-то теплое растеклось у него между ног.

— Просто прекрасно, — сказал страшила, неуклюже вылезая наружу. Он все еще держал в гниющей лопатоподобной клешне маску доктора Харпера.