Стрелы ярости

© Китаина Т., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Глава 1

Сентябрь, 182 год от Р. Х.

В теплом свете послеполуденного солнца тунгрийские центурионы сгрудились вокруг своего командира, радуясь последним минутам затишья перед битвой. Марк Трибул Корв по-дружески подмигнул Дубну, бывшему опциону, а теперь центуриону Девятой центурии, которой прежде командовал Марк, а потом легонько подтолкнул локтем мужчину постарше – тот не отводил взгляда от солдат, строившихся на склоне холма.

– Хватит пялиться на легионеров, Руфий! Смирись, теперь ты тунгриец!

Руфий заметил его хитрую улыбку и кивок в сторону Юлия, старшего центуриона подразделения.

– Ничего не могу с собой поделать, Марк. Когда я вижу римских солдат, ждущих битвы, я сразу вспоминаю те дни, когда стоял перед ними с жезлом из виноградной лозы. И, кстати, это моя старая когорта…

Юлий отвлекся от изучения цели и одарил товарищей недовольным взглядом. Руфий чуть подтолкнул Марка локтем и с мрачным видом покачал головой.

– Ладно, братишка, давай оставим соратника в покое. Он не виноват, что пришлось все утро и половину дня расставлять две сотни пехотинцев и кучку метателей дротиков. А у меня живот рычит, как голодный пес, а в сапоги столько пота натекло, что будет хлюпать еще неделю.

Дубн обернулся и потрепал старого центуриона по плечу.

– В нашей когорте это называют не потом, а мочой.

Ветеран понимающе ухмыльнулся.

– Ты лучше думай, как впервые в жизни поведешь людей в бой, а уж я как-нибудь совладаю со своим мочевым пузырем в пятидесятом сражении… Молодо-зелено, правда, Юлий?

Юлию явно не нравилось долгое ожидание перед крепостью, которую предстояло штурмовать.

– Да заткнитесь вы наконец! Скоро атака. Как только этих придурков выбьют с вала, двинемся вперед. Нам отведена главная роль в великой победе трибуна Антония над племенем карветов. Когда разойдетесь по своим центуриям, прикажите солдатам готовиться к наступлению и еще один, последний раз объясните им задачу.

Батареи метателей дротиков выстроились по флангам центурий – люди, мокрые от пота, крутили ручки лебедок, натягивая тетивы. Юлий подтянул ремень шлема с колыхавшимся на ветру крестообразным гребнем – знак отличия центуриона – и снова повернулся к деревянным стенам крепости.

– Не доверяю я этим ленивым скотам. Недокрутят, и дротик полетит в своих… Как пойдем в атаку, помните: наша задача – ворваться внутрь и занять первый бастион. Больше ничего от вас не требуется. Трибун Антоний высказался предельно ясно.

Марк ухитрился ничем не выдать своих чувств, но Руфий не сдержал понимающей улыбки. Все офицеры Шестого легиона, брошенного на подавление мятежа карветов, знали: военный трибун горит желанием доказать, что способен командовать собственным легионом. Если ему не удастся это сделать до того, как истечет короткий срок его пребывания на посту, придет другой многообещающий генерал.

– Когда путь ко вторым воротам будет расчищен, мы запустим внутрь легионеров, а дальше уже их дело. Понятно? Подавите сопротивление за первой стеной и останьтесь там. Никаких подвигов, никаких попыток захватить цитадель. У вас нет под рукой двух когорт профессиональных солдат, рвущихся к славе. Как только наша задача будет выполнена, я дам отмашку этим бронированным быкам, и они сделают все остальное.

Собравшиеся вокруг Юлия офицеры обернулись: метательная батарея, стоявшая справа от шеренги солдат, выпустила по крепости, находившейся от них примерно в двухстах шагах, залп из трех снарядов. На таком расстоянии батарея могла стрелять прицельно. Еще один из варваров, выстроившихся вдоль деревянной стены, был скошен свирепой силой дротика и замертво рухнул на землю по ту сторону ограждения. В следующую секунду защитники крепости нырнули под заслон прочных деревянных бревен, а артиллеристы удовлетворенно ухмыльнулись. Их офицер сразу же приказал снова браться за лебедку и готовиться к новому залпу.

Юлий кивнул.

– Ну все, теперь больше не высунутся. Возвращайтесь к центуриям.

Все четыре центуриона отсалютовали и двинулись по своим местам в колоннах вспомогательной пехоты, построившихся по обе стороны от тяжелого деревянного тарана – главного орудия, которое должно было проложить дорогу в крепость. Дубн – высокий широкоплечий молодой центурион с фигурой атлета и густой черной бородой – перебросился парой фраз со своим опционом, и тот отправил дежурных проверить готовность солдат к бою. Пока они в последний раз осматривали оружие и доспехи, Дубн громким голосом повторил приказ – занять первый бастион, – затем вытащил из ножен короткий меч и поднял щит. Усмехнувшись, он обернулся к Марку, который спокойно стоял перед своей центурией, еще даже не успев надеть шлем, висевший на руке.

– Когда в прошлом месяце мне вручили жезл из виноградной лозы, я подумал, что мне не придется больше носить тяжеленный щит.

Глаза друга горели возбуждением перед предстоящим боем. Ростом Марк не уступал Дубну, хоть и выглядел тоньше. У него были черные, как вороново крыло, волосы, карие глаза и смуглая кожа, тело покрывала рельефная мускулатура – результат многих месяцев беспрестанных тренировок. Внешне молодой центурион мало походил на солдата вспомогательных войск, куда набирают парней из местного населения. На левом бедре у него висел длинный кавалерийский меч в ножнах, а в руке он держал более короткий гладиус. Искусной работы рукоять меча, сделанная в виде головы орла, отливала в свете послеполуденного солнца золотом и серебром.

– …И в результате ты снова держишь в руках эту разрисованную деревяшку, как будто по-прежнему стоишь в шеренге? Может, лучше возьмешь свой жезл? Как полагаешь, Дубн?

– Ну, нет, спасибо, Марк! Уж лучше я еще разок потаскаю эту ношу. Синеносые не вечно будут прятаться. Как только мы прорвемся через ворота, в нас полетит все, что можно, вплоть до старых корыт. Но это если мы прорвемся. Не хочешь в последний раз повести в бой Девятую центурию?

Его друг покачал головой, указав на передний ряд выстроившихся за ним воинов.

– Теперь это твои люди. Я только присоединяюсь. Ты первый, центурион.

Внезапный рев труб, призывавший замершие в ожидании центурии приготовиться к атаке, заставил их напрячься. Марк натянул шлем, скрыв лицо за жесткими линиями нащечников, и тоже взял щит.

– Пехота, в наступление!

Юлий, стоявший во главе левой колонны, обернулся к солдатам.

– Вперед, тунгрийцы!

По его команде подразделение, построенное в две колонны, размеренным шагом двинулось вниз по пологому склону холма, который спускался к крепости. С трех сторон крепость была совершенно недоступна из-за поросших лесом крутых склонов, обрывисто уходивших вниз с севера, юга и востока. Подойти к ней можно было только с запада, где плоский и безлесный гребень изгибался, примыкая к горе. Там располагалась артиллерийская поддержка и две когорты легиона, готовые последовать в наступление за тунгрийскими ауксилиями. По обеим сторонам от гребня склоны были покрыты густыми зарослями дуба и березы, и пробиться через густой подлесок из остролиста, ольхи и орешника было практически невозможно. Широкая часть гребня почти напрямую вела к массивным деревянным воротам. Однако обитатели крепости, предвидя очевидный маневр, возвели с западной стороны сложную систему защитных сооружений. Внутреннюю часть крепости, расположенной на плоской вершине горы, окружали три последовательно стоящих частокола из толстых деревянных бревен.

При приближении к деревянному бастиону тунгрийцы укрылись щитами. Боевой таран с железным наконечником, сделанный из срубленного в соседнем лесу толстого дуба, висел на цепях между двумя рядами пленников, раскачиваясь взад-вперед. Каждая пара пленников была скована цепью, крепившейся на запястьях и обмотанной вокруг ствола. По обе стороны от голых по пояс пленников маршировали солдаты с обнаженными мечами.

В зловещей тишине центурион отрывисто крикнул:

– Когда подойдем к воротам, раскачивайте таран изо всех сил. От этого зависит ваша жизнь. – Он выждал немного, чтобы те из пленников, кто говорит на латыни, перевели его слова остальным. – Когда ворота будут проломлены, вас освободят от цепей, и вы сможете войти в форт и сразиться с его защитниками тем оружием, которое там найдете. Если вы вдруг вздумаете бежать, стоящие рядом солдаты прикончат вас без тени сомнения. Оставшиеся в живых получат второе клеймо и вернутся в свои деревни.

Кое-кто из пленников невольно бросил взгляд на клеймо, безжалостно выжженное у них на правом предплечье. Буква «С» означала captivus – пленник.

– Напоминаю: если попробуете сбежать, то при отсутствии второго клейма в случае повторной поимки вам грозит распятие. А это, парни, не самый приятный способ расстаться с жизнью. Лучше умереть в бою, чем вымучивать свой последний жалкий вздох в агонии, вися, как кусок гнилого мяса.

Дубн подтолкнул приятеля локтем.

– Приглядывай за ними, когда войдем внутрь. Многие сражались против нас в Битве утраченного орла. Я даже узнал парочку. Наверняка они не прочь прихватить кое-кого из нас на тот свет. Особенно тех, у кого на голове помойные ведра с гребнями, как у нас с тобой.

Атакующие остановились перед массивными деревянными воротами.

– Лучники, приготовились…

Центурия сирийских лучников выстроилась позади маленького отряда, готовясь осыпать бастион стрелами, если защитникам крепости хватит глупости высунуться из-за стены. Центурион скомандовал начать атаку. Мыча от натуги, пленники, несшие таран, оттянули ствол назад, а потом общим усилием обрушили его на ворота. Заостренный железный наконечник с громким стуком ударил в створки, осыпав стоявших рядом тунгрийских солдат тучей пыли. Один из дикарей высунулся из-за стены и поднял руки, чтобы обрушить камень на головы нападавших, но, пораженный вонзившейся ему в горло стрелой, упал, не успев даже выпустить из рук свой снаряд. Еще дважды таран бил в трещавшие ворота. С четвертым ударом левая створка покосилась, готовая обрушиться на землю. В напряженной тишине Юлий резко выкрикнул:

– Тунгрийцы, по моему приказу…

Пятый удар тарана вышиб левую створку, и ее обломки в облаке щепок рухнули в пространство между первым и вторым частоколами. Оставшись без поддержки, правая створка недолго сопротивлялась напору тарана и после двух ударов железного наконечника упала на землю, открыв дорогу нападающим. В следующую минуту стражники-легионеры бросили закованным в кандалы варварам ключи от цепей и, укрывшись за щитами, с мечами наголо стали ожидать, пока те освободятся от тарана. Кое-кто из варваров подобрал цепи, чтобы использовать их как примитивное оружие. Остальные смотрели на окружавшие их римские войска со смесью ненависти и страха. Когда последний из пленников освободился, центурион указал мечом на ворота:

– Идите и завоюйте себе свободу!

Пленники неуверенно переглядывались. Затем здоровенный детина с лохматыми космами, управлявший тяжелым наконечником тарана, прорычал какое-то проклятие и бросился в ворота крепости. Его поступок вызвал дружный вопль ярости, и тут же остальные кинулись за ним в бешеную атаку. Когда варвары скрылись в воротах, Юлий взмахнул мечом.

– Вперед!

Все четыре центурии бегом бросились в открывшийся проход. Солдаты непроизвольно пригнулись, когда метатели дротиков, стоявшие позади них, на холме, выпустили поверх голов залп из своих орудий. Едва только Марк, переступив через разбитые доски ворот, оказался внутри, как прямо перед ним один из защитников крепости свалился со стены и с мокрым хрустом ломающихся костей упал на землю. Из груди его торчал железный дротик. Марк шагнул вперед и не раздумывая ударил умирающего мечом по голове, чтобы добить наверняка, а потом окинул внимательным взглядом внутреннее пространство, огороженное изгибающимся частоколом. Им вдруг овладело яростное желание раз за разом пронзать мечом врагов, однако поблизости не было никого, кроме полуголых варваров, топтавшихся в пространстве между стенами, и разбросанных трупов защитников крепости, павших жертвами метателей дротиков. Раздавшийся за спиной крик заставил его вздрогнуть. Инстинктивно прикрывшись щитом, Марк повернулся к противоположной стене и услышал лязг металла о металл – копье, метившее ему в спину, лишь слегка задело железный набалдашник в центре его щита. Метатель взревел от досады, но в следующее же мгновение качнулся вперед и, сорвавшись со стены, упал на землю, совершив в воздухе сальто вполоборота. Из шеи у него торчала стрела – это была цена, которую он заплатил за возможность подняться для броска.

Краем глаза Марк заметил движение: примерно сотня варваров выбежала из-за внутренней стены форта справа от него, размахивая мечами и топорами, и с дикими криками набросилась на атакующих. Защитники крепости без всякой жалости прорубили себе дорогу среди безоружных соплеменников: зная, что тем было предложено заслужить свободу в бою, они не собирались рисковать, выясняя, на чьей стороне те намерены сражаться. По какой-то причине защитники направили все свои силы на отражение атаки тунгрийцев. Расчет на то, что ауксилии взломают первую линию обороны крепости, а основную тяжесть сражения возьмут на себя когорты легиона, явно не оправдался. Увидев атаку варваров, Дубн вышел вперед и, преодолевая минутное замешательство, скомандовал:

– Построиться в шеренгу!

Бо€льшая честь Девятой центурии уже прошла в ворота, и в считаные мгновения солдаты образовали сплошную стену щитов между первым и вторым частоколами. Другие центурии встали плотным строем в тылу, в узком пространстве между двумя стенами. Волна нападающих налетела на них, колотя по щитам мечами и топорами, но тунгрийцы успешно сдержали натиск. Они умело наносили противникам убийственные удары, целясь в горло, живот или пах. Марк, зажатый позади шеренги, вытянул шею, пытаясь увидеть, что происходит за спинами разъяренных защитников крепости. Он заметил, что тот самый здоровяк, который первым из пленных варваров бросился в ворота, встал на ноги в десятке шагов от последнего вражеского воина. Судя по красной полосе на лбу, кто-то из защитников крепости свалил его на землю, не потрудившись удостовериться, что удар вывел врага из строя до конца сражения. Громко крича, здоровяк указывал на что-то, скрытое от Марка изгибом внутренней стены; за шумом битвы нельзя было разобрать ни слова. И тут внезапно Марка осенила догадка.

– Следующие ворота!

Он повернулся к Дубну, указывая за спины варваров, толпившихся по ту сторону стены из сомкнутых щитов.

– Вторые ворота открыты! Дай мне десять человек! Живо!

Марк вложил длинный обоюдоострый меч-спату в ножны и, сдвинув щит в сторону, ловко вскарабкался по деревянной лестнице, ведущей на стену. Мысль, что воины, яростно набрасывающиеся на тунгрийские щиты, оставили незащищенным проход в самое сердце крепости, подхлестывала его. Взобравшись на узкую площадку на стене, Марк бросил беглый взгляд на залитые светом заходящего солнца боевые штандарты легиона, основные силы которого толпились на другой стороне горы в ожидании сигнала к наступлению. Он поднял вверх скрещенные кулаки – условный сигнал сирийским лучникам, означающий, что стена захвачена и надо прекратить стрельбу. Центурион лучников помахал ему в ответ и скомандовал своим людям «отбой».

На площадку поднялся еще один солдат, смутно знакомый по тем временам, когда Марк командовал Девятой центурией. Их взгляды встретились, и едва лишь Марк поднял руку, делая знак спуститься пониже, как горячая струя солдатской крови ударила ему прямо в глаза. Тяжелый дротик вспорол горло солдата, словно скальпель хирурга. Кровь обрызгала кольчугу Марка, а солдат рухнул вниз, на сражающихся людей. Второй дротик воткнулся в дерево на краю стены – еще немного, и он угодил бы Марку прямо в живот, – а третий просвистел на расстоянии ладони от уха и врезался во внутреннюю стену. На стене появился еще один человек, в котором Марк опознал Меченого – солдата Девятой центурии, прозванного так из-за шрама на лице.

– Эй, центурион, пригнись, а то эти недоумки из легиона вышибут тебе последние мозги.

Марк кивнул и спрятался за частоколом.

– За мной!

Согнувшись чуть ли не вдвое, он поскользнулся на крови и, едва удержав равновесие, обернулся, желая убедиться, что солдаты, поднявшиеся на стену, следуют за ним. Через тридцать шагов вдоль изгиба внешней стены Марк спрыгнул с площадки, находившейся на высоте человеческого роста, и приземлился рядом с мускулистым пленником. Низким зычным голосом мужчина заговорил на исковерканной латыни:

– Ворота открыты. Мы входить, они захлопнуть.

Марк кивнул, велев своим людям прыгать вниз.

– Как тебя зовут?

Не отводя взгляда от открытых ворот, бритт ответил:

– Луго.

– Пойдем со мной, Луго. Мне нужен тот, кто знает их язык. Тебе будет безопасней с нами, чем здесь. Если мы победим, станешь свободным человеком.

Варвар коротко кивнул, и Марк повел свою маленькую группу вокруг внутренней стены к воротам, по-прежнему открытым, несмотря на явную угрозу безопасности крепости. Марк заглянул внутрь. Последние ворота в третьей стене крепости охраняло всего около десятка воинов. Он отпрянул и, обращаясь к своему маленькому отряду, произнес:

– Нам осталось пройти лишь одни ворота. Они по-прежнему открыты, их охраняет всего несколько человек. Одни ворота мы уже захватили, и, если не дадим им закрыть вторые, крепость будет нашей. Вы со мной?

Солдаты из Девятой центурии одобрительно закивали. Меченый со свирепым видом поглядывал на товарищей, однако тех, кто не служил под началом Марка и не привык к его методам, такое предложение сильно смутило. Они нерешительно озирались по сторонам. Но другого выхода не было. Варвар где-то раздобыл копье и смотрел на Марка совершенно бесстрастно.

– Отлично, друзья. Пойдем и завоюем крепость!

С боевым кличем он бросился в проем открытых ворот. Марк хотел, чтобы защитники крепости увидели маленькую группку солдат, во главе с офицером проникших в открытые ворота. На мгновение те замерли в нерешительности: им не хотелось оставлять свой пост у ворот, но, с другой стороны, предоставлялась редкая возможность разделаться с римлянами. За это время Марк успел преодолеть половину расстояния и, оглянувшись, увидел, что за ним последовали лишь пятеро – трое бойцов из его бывшей центурии, почти безоружный варвар и еще один солдат. Теперь другого выхода не оставалось, придется сходиться с противником. Защитники крепости к тому моменту поняли, что их почти вдвое больше, чем нападающих, и двинулись навстречу с обнаженными мечами.

Ловко уклоняясь от ударов, Марк отбил выпад переднего воина длинным лезвием спаты и нанес сокрушительный удар по правому плечу. Отбросив поверженного противника на его подбегавших товарищей, он дал своей группе возможность собраться полным составом. Стряхнув с себя набросившихся варваров, Марк хотел было кинуться на другого воина, но Луго с криком, от которого кровь стыла в жилах, вонзил копье в живот того самого варвара, которого Марк наметил своей жертвой. В следующее мгновение Луго подобрал меч, выпавший из ослабевших пальцев противника. Подняв новое оружие над головой, он со всей силы опустил его на незащищенную голову другого бойца. Его глаза горели безумной яростью битвы. Оторвав взгляд от этого зрелища, Марк едва успел парировать удар слева коротким лезвием гладиуса, а потом, повернувшись направо, разрубил тяжелой спатой позвоночник атакующего, отчего кровь брызнула фонтаном и голова отлетела от туловища. Обезглавленное тело рухнуло на землю. Тунгрийские солдаты сражались с врагом, сгрудившись за спиной Меченого. Теперь защитников ворот осталось вдвое меньше, и они отчаянно оборонялись.

Марк бросил взгляд на последние ворота. Неожиданная удача могла закончиться тупиком, если тем, кто внутри, удастся закрыть засовы. Высокие бревна последнего частокола крепости надолго задержат нападающих, и у оставшихся обитателей крепости будет время перелезть через стену с другой стороны и спуститься вниз к густым зарослям, откуда они смогут уйти по известным только им тайным тропам.

– Меченый, задержи их! Ты… – он ткнул в пыхтящего Луго и указал согнутым большим пальцем в сторону последних ворот, – пойдешь со мной!

Тот кивнул, догадавшись, чего от него хочет римский офицер. Они выбрались из схватки и бегом помчались к воротам. Какой-то человек, привлеченный шумом битвы, появился из-за ворот и тут же умер от меча варвара, не успев даже понять, как плохи дела защитников крепости. Скользкая лента кишок вывалилась из его распоротого живота. Луго швырнул врага на деревянный вал и еще раз ударил мечом в грудь, чтобы пронзить сердце. Марк влетел в проем ворот и остановился, держа оба меча наготове. Его глазам открылось обширное свободное пространство на гребне горы, примерно пятидесяти шагов в диаметре, обнесенное со всех сторон деревянным частоколом. Единственный деревянный дом примыкал к дальней стене, а все огороженное пространство было усеяно еще дымящимися жаровнями с остатками последней трапезы. Перед домом стоял один-единственный воин. Увидев тяжело дышащего Марка в проеме ворот, он что-то крикнул внутрь. Из дверей показался высокий мужчина с боевым топором в одной руке и круглым щитом в другой. Золотой торк на бычьей шее выдавал в нем тана – вождя клана. Он немного помедлил, осознавая свое поражение, а потом пустился тяжеловесной рысью в сторону Марка. Его оруженосец бежал рядом с ним.

Центурион оглянулся и не увидел вокруг никого, кроме бывшего пленника. Луго оказался единственным, кто вместе с ним зашел в самое сердце вражеской обороны. Марк воткнул длинное лезвие спаты в траву у ног и, рубанув ладонью воздух, приказал:

– Ломай ворота!

Даже если он проиграет это последнее сражение, войска придут сюда, как только закончится битва между первой и второй стенами. Последние ворота крепости должны быть открыты. Кивнув, варвар обрушил град ударов тяжелого меча на верхние деревянные петли ворот. Марк вытащил острие спаты из земли и, обернувшись, обнаружил, что вождю клана и его спутнику осталось преодолеть не больше десяти шагов. Не сводя глаз с Марка, тан указал на бывшего пленника и прорычал какую-то команду. Оруженосец с высоко поднятым мечом потрусил в сторону Луго.

С яростным боевым кличем тан набросился на молодого человека, рубя воздух топором. Марк поспешно отступил. Краем глаза он увидел, что оруженосец и пленник рубятся между собой, так что только лезвия сверкают: они оказались практически равны друг другу по силе и опыту. Тан шагнул вперед и снова взмахнул топором. Косой удар чиркнул по животу Марка, едва не пропоров кольчугу. Центурион выронил меч и, согнувшись от удара, попятился. Пока он хватал ртом воздух, огромный тан издал ликующий вопль и уже занес топор, готовясь отсечь голову противника, но в следующее мгновение споткнулся и упал навзничь, поверженный ударом невероятной силы.

Артиллерийский дротик, пролетевший совсем рядом с Марком, пробил доспех племенного вождя и на две трети своей длины вошел ему в грудь. Легионеры стреляли наудачу, целясь в людей, сражающихся в открытом проеме ворот, резко выделявшихся на фоне неба. Тан попытался подняться на ноги, но, встав на одно колено, с удивлением уставился на торчащий из груди дротик. Теряя силы, он выронил топор и щит и посмотрел на Марка, моля об ударе милосердия. Римлянин взглянул противнику в глаза, а затем утвердительно кивнул. Он отбросил гладиус и, взявшись за рукоять спаты обеими руками, уверенным ударом отрубил племенному вождю голову. Оруженосец убитого перестал сражаться. Отступив на шаг, он отбросил меч и простерся перед ними на земле. Собравшись с силами, Луго поднял свой меч и замер, глядя на Марка, ожидая его решения. Центурион устало покачал головой, отодвигая здоровяка подальше от смертельно опасного проема ворот, пока в их сторону не пустили еще дротики, и тяжело плюхнулся на траву. Он весь дрожал – неукротимая жажда битвы перегорала в крови, сменяясь ознобом, несмотря на теплый летний вечер.

– Правильно ли я понимаю, что сразу после того, как вы проникли в крепость, ты всего с полудюжиной солдат бросился вперед, словно тебе зад подпалили? Ты не слышал приказа удерживать первый бастион, пока когорты легиона не войдут внутрь?

Пронзив Марка свирепым взглядом, примипил Секст Фронтиний приподнял бровь, дабы показать, что ожидает ответа.

– Да, примипил.

– А потом ты, не повинуясь приказу, захватил еще двое ворот, которые должны были брать регулярные части, когда ты расчистишь им дорогу?

Марк стоял с каменным лицом, хорошо зная, как скор примипил на расправу. Он перевел взгляд со стены госпиталя на Холме, которая была видна в открытое окно кабинета, на широкий золотой торк, лежавший на столе. Фронтиний перехватил его взгляд, и его лицо посуровело.

– Оставь в покое побрякушки, центурион, и отвечай на вопросы.

– Да, примипил.

– И для полного счета ты победил вождя карветов в поединке.

– Да, примипил, хотя я должен заметить, что…

– Что это не твоя заслуга? Да, я читал донесение Юлия, которое он послал перед вашим возвращением, поэтому у меня было время обдумать все детали твоего последнего подвига. Посереди вашего поединка прилетел дротик. У кого-нибудь есть что добавить к этой истории неповиновения приказам и блистательной победы?

Ничуть не смутившись, Руфий весело сказал:

– Да, примипил. Жалко, ты не видел выражения лица трибуна Антония – он приготовил золотой венец, чтобы вручить его тому офицеру, который первым войдет в последние ворота крепости. А в результате пришлось отложить награду до лучших времен – не отдавать же венец центуриону из когорты ауксилиев.

Марк горестно покачал головой при воспоминании о том, как был удивлен трибун легиона, когда узнал, что тунгрийцы захватили крепость всего за десять минут, потеряв при этом лишь несколько человек. Примипил отвел взгляд от четырех центурионов, стоявших по другую сторону его стола по стойке «смирно», в изумлении возвел очи горе и снова сердито уставился на предмет их разговора. Марк с бесстрастным лицом не сводил глаз с вида за окном.

– Теперь ты изображаешь раскаяние, центурион, а о чем ты думал, когда ставил меня в дурацкое положение? Опять я позволил тебе отправиться на вылазку, и о тебе снова все говорят. Внимание, которое ты привлекаешь, ни к чему ни тебе, ни нашей когорте. Я удивляюсь, почему нас до сих пор не распяли. – Он машинально почесал свой лысый череп и повернулся к Юлию: – Конечно, трибун Антоний не слишком умен, но даже он со временем поймет, что здесь что-то не так, и спросит себя, как вышло, что римлянин служит в когорте ауксилиев.

Его заместитель пожал плечами.

– Честно говоря, примипил, его больше заботил тот факт, что у него увели из-под носа всю славу, причитавшуюся за разгром последнего оплота карветов.

Примипил на минуту задумался.

– Ты прав. Будем надеяться, что его мысли будут заняты лишь тем, как заслужить право командовать своим собственным легионом, и он не будет слишком пристально вглядываться в центуриона Корва. Ну что ж, мне пора на доклад к префекту. Вы четверо можете идти готовиться к завтрашнему походу на побережье. У меня есть сведения, что новое пополнение из Германии уже прибыло. Отправляйтесь в Арабский городок, заберите оттуда новичков, пока кто-нибудь менее достойный не сделал это раньше вас. А ты, Корв, подумай на досуге, можешь ли ты дойти до побережья и обратно, не разгромив по дороге какое-нибудь варварское племя. Свободны.

Четыре центуриона отсалютовали и, выйдя из кабинета, двинулись в сторону офицерской харчевни. Самый старший из них, коренастый седой ветеран, обнял Марка за плечи и потрепал по голове.

– Не стоит волноваться, мой юный друг, я следил за этим сопливым аристократом, как ястреб, и могу поклясться, что он не сопоставит факты. Может, пойдем, выпьем? Завтра нас с тобой ожидают новые центурии, по восемьдесят сильных тунгрийских парней в каждой. Больше не придется маршировать рядом с нашими старыми подчиненными и смотреть, как другие портят результаты наших трудов. – Он увернулся от шутливого тычка Дубна. – За исключением присутствующих, конечно.

Примипил Фронтиний в задумчивости вышел из штаба и двинулся в сторону резиденции префекта, держа в руке тяжелый золотой торк. Новый префект принял командование когортой ауксилиев менее двух недель назад, хотя место освободилось уже давно, после того как в начале лета предыдущий командующий стал во главе Шестого легиона. Пока они только начинали узнавать друг друга, хотя в будущем им предстояло тесно взаимодействовать, чтобы когорта могла успешно сражаться против повстанцев к северу от Вала. И тем не менее было в этом человеке что-то, вызывавшее у Фронтиния опасения. В отличие от предыдущего префекта, ставшего теперь легатом Шестого имперского легиона, который был в курсе секретов центуриона Корва, Гай Рутилий Скавр даже не пытался наладить отношения с примипилом.

Он кивнул стражникам, охранявшим вход в резиденцию, и ступил под прохладную тень здания, ожидая, пока неразговорчивый германец – телохранитель префекта – сходит за своим хозяином. После минутной задержки его начальник появился из дверей своего кабинета. Префект – высокий мужчина лет тридцати с худым, аскетичным лицом – был одет в простую белую тунику с тонкой пурпурной полосой на левом плече, указывающей на принадлежность к сословию всадников. Водянисто-серые глаза, контрастировавшие с черными волосами, смотрели почти что мягко, а узкое лицо с подбородком, который примипил не решился охарактеризовать как слабый, предпочтя именовать его аристократическим, выражало спокойную уверенность. Его речь свидетельствовала о хорошем образовании.

– Не хочешь составить мне компанию, примипил?

Фронтиний вошел в кабинет префекта, взял предложенный ему стакан воды и занял место напротив префекта. Комнату освещал единственный светильник, и бо€льшая ее часть оставалась в тени. Префект сел по другую сторону стола, где его лицо было наполовину освещено мягким светом, и, отхлебнув из стакана, заговорил:

– Я слышал, что наше подразделение вернулось. Полагаю, особых трудностей с усмирением местного населения не возникло, поскольку, как я слышал, раненых у нас совсем не много.

– Да, господин. Мы выполнили свою работу – ворвались в крепость и быстро покончили с ее защитниками. У нас трое убитых и полдюжины раненых, но все ранения легкие, так что перевозить их в Шумную лощину не требуется. В основном это поверхностные раны. Одному из офицеров также удалось захватить… – Примипил положил тяжелое золотое ожерелье на стол префекта и не сводил с него внимательного взгляда, пока тот разглядывал искусной работы головы быков, украшавшие концы торка, – неплохое пожертвование для погребальной коллегии.

Префект положил торк на стол и удовлетворенно кивнул, но его следующие слова неожиданно заставили Фронтиния насторожиться.

– А как насчет центуриона Корва?

– Что ты имеешь в виду, префект?

– Я сказал: «А как насчет центуриона Корва?» – подразумевая под этим, что хочу услышать, как проявил себя самый молодой из ваших офицеров во время сражения с карветами.

Фронтиний замялся.

– Центурион Корв принял активное участие в…

– Если верить моему помощнику Арминию, по крепости ходят слухи, что этот Корв за пятьсот ударов сердца сделал то, на что когорты легиона потратили бы пять тысяч. А еще неизвестно, каковы были бы наши потери, если бы туземцы успели закрыть ворота второго частокола. Вдобавок мне донесли, что некий легионный трибун опозорился при весьма впечатляющих обстоятельствах, поскольку лишился возможности вознаградить кого-то из своих центурионов за блестящее завершение кампании. Возможно, это сошло бы за обычные военные байки, но я читал дневник когорты, примипил Фронтиний. – Он ненадолго умолк, изучая Фронтиния спокойным взглядом немигающих серых глаз. – Судя по записям, этот твой Корв принимал участие во всем, что происходило с когортой в последние полгода. Полагаю, он настоящий герой в глазах своих товарищей, не говоря уже о солдатах.

На несколько секунд в воздухе повисла напряженная тишина, а потом префект заговорил снова:

– Когда я читал отчеты о боевых операциях, в которых участвовала когорта с начала кампании, у меня возникло два вопроса, примипил. Во-первых, меня интересует, как один человек нанес такой урон планам противника…

– Он командовал центурией разведчиков, префект, поэтому всегда оказывался…

– И, что еще важнее, примипил, мне хотелось бы знать, как такому блестящему молодому центуриону удавалось избегать внимания старших офицеров, которые, прослышав о его талантах, не захотели поближе с ним познакомиться. Думаю, ты понимаешь, что я не мог оставить без внимания столь важные вопросы, касающиеся моей когорты, тем более что мой долг – обеспечить ее полную преданность императору.

Примипил уже раскрыл рот для ответа, но префект остановил его взмахом руки.

– Не торопись, примипил. Есть еще один вопрос, который меня сильно занимает. Предлагаю тебе хорошенько обдумать свои слова, поскольку от них зависит твое дальнейшее пребывание на этой должности. Мне хотелось бы знать, почему один из офицеров когорты, которой мне доверено командовать, разыскивается фрументариями[1] как изменник трону?

Потрясенный Фронтиний не нашелся, что ответить. Лицо префекта потемнело от гнева.

– Ты считаешь меня дураком, примипил? Он, несомненно, римлянин, но его имя – Марк Трибул Корв – явно вымышленное, а его ловкость и умение обращаться с оружием говорят о том, что он не меньше десяти лет учился у лучших учителей. Между прочим, я слыхал, что сын сенатора Аппия Валерия Аквилы прошел прекрасную школу военных искусств. А самого сенатора, человека знатного и влиятельного, в начале этого года пытали, а потом казнили за измену. Сына готовили к поступлению в преторианскую гвардию, и его учителями были гладиаторы, служившие в доме его отца. Известно, что юношу под надуманным предлогом отправили в Британию за несколько недель до того, как отец испустил дух в руках имперских дознавателей. А его сын исчез бесследно. Его два раза пытались убить, но дело закончилось смертью совсем других людей. Предположительно, этот юноша, Марк Валерий Аквила, примерно одних лет с вашим Трибулом Корвом, пользовался поддержкой кого-то из местных военачальников. В его укрывательстве подозревали бывшего легата Шестого легиона Солемна, но тот был настолько беспечен, что позволил врагу завладеть орлом своего легиона и лишить себя жизни на поле сражения. Полагаю, легату Солемну повезло: его смерть была быстрой и почетной.

Он замолчал, смерив Фронтиния тяжелым взглядом.

– Человек, стоящий за троном, примипил, по-прежнему уверен, что сын Аквилы находится в одном из наших подразделений в Британии. И если до сих пор префект преторианской гвардии Перенн не слишком сильно хотел найти его и предать казни, то гибель его собственного сына в той же провинции при обстоятельствах, намекающих на то, что Перенн-младший был убит как предатель, лишь укрепила его в этом намерении. Фрументарии императора будут рыскать вдоль всей северной границы с приказом убить беглеца и расправиться с командирами военных подразделений, которые его укрывали. Мы оба знаем, что мастера заплечных дел не станут утруждать себя лишними разбирательствами. Я так и вижу, как ты испускаешь дух на кресте, после того как у тебя на глазах казнят всех центурионов твоей когорты вместе с каждым десятым из подразделения. А что касается твоего бывшего префекта, а ныне легата Эквития, то я бы не хотел оказаться на его месте. Так что, может быть, объяснишь мне, почему моя когорта дала прибежище врагу империи и с какой стати я должен с этим мириться? Отвечай же.

Подавальщик офицерской харчевни тихонько дремал в своем уголке, когда дверь отворилась и лучи лампы осветили вошедшего центуриона. Коренастый немолодой человек с седыми волосами на первый взгляд больше походил на торговца, чем на солдата, но подавальщик знал, что это впечатление обманчиво.

– Эй, любезный! Тащи четыре стакана и кувшин, если, конечно, в твоих запасах осталось хоть что-то, кроме микстуры для лечения запора. Боюсь, наши собратья-офицеры вылакали все приличное вино, пока мы в походе защищали честь когорты.

За его спиной в дверном проеме уже толпились люди.

– Отодвинь свою толстую задницу, Руфий. Мне не терпится утолить жажду.

Юлий хлопнул Руфия по плечу, оттолкнул и вошел в харчевню. Он был на голову выше своего старшего товарища, одновременно мускулистый и подвижный. Густая, черная с проседью борода придавала ему пиратский вид. Уронив плащ на стол, Юлий с неподдельной усталостью потянулся. Следом за ним в харчевню зашел Дубн, обладавший еще более мощной комплекцией. Выражение его лица свидетельствовало о том, что он еще не привык к своему новому офицерскому статусу. Подавальщик повидал на своем веку немало центурионов и знал, что поначалу им трудно привыкнуть к жезлу из виноградной лозы, но проходит немного времени, и они полностью осваиваются со своей новой ролью.

– Эй, Дубн, что ты там прячешься? Заходи, снимай плащ. Ты ведь теперь офицер, а жмешься в дверях, как девственница, которую пригласили на оргию.

Дубн наградил собрата-офицера неодобрительным взглядом и поманил Марка странно почтительным жестом. Руфий, подойдя к стойке, подбросил в руке монету изрядного достоинства.

– Если твое вино нам понравится, мы останемся до утра. Следи, чтобы чаши у нас были полны, а еда в тарелках не кончалась, и эта монета станет твоей. Заходи, Марк! Пора тебе наконец всерьез взяться за дело.

Подавальщик почтительно кивнул. С такими офицерами обычно проблем не возникает. В свете лампы за плечом пожилого центуриона возник еще один посетитель – самый молодой из всех. Боги, подумал подавальщик, какое странное сборище: Руфий, прошедший службу в легионе и все еще полный энергии и жизненных сил; Юлий – превосходный воин на самом пике своей карьеры, весь из мускулов, шрамов и невозмутимой уверенности; Дубн, бывший опцион, недавно получивший назначение на должность, освобожденную убитым предшественником, и еще не привыкший к своему новому статусу; и римлянин, не такой сильный и мускулистый, как остальные, но известный всем и каждому в когорте под почтительным прозвищем Два Клинка. Первые трое были отличными центурионами. Их солдаты в равной мере боялись и уважали своих командиров, но римлянин был единственным, за кем бойцы по доброй воле пошли бы в огонь и воду.

Руфий расставил посуду на столе перед Юлием и Дубном и сделал Марку знак присоединяться.

– Бери себе чашу.

Марк замешкался, расстегивая фибулу на плаще, и Руфий обратил внимание на тяжелую драгоценность на плече друга.

– Все еще носишь эту брошь? Не говори потом, что я тебя не предупреждал, если эта штуковина вдруг пропадет. Юлий, пропусти его к стойке.

Юлий обернулся к молодому центуриону, который расстегивал украшенную камнями пряжку, и внимательно вгляделся в декоративную копию кавалерийского щита, где был выгравирован бог войны Марс в полном вооружении, с мечом, занесенным для удара.

– Это та самая, ради которой вы мотались в такую даль? Красивая штука…

Руфий взял у младшего товарища плащ и бросил его на заваленный стол.

– Это все, что у него осталось на память об отце. На задней стороне щита выгравирована надпись, что придает фибуле еще большую ценность в его глазах. Это все, что удалось сохранить из свертка, который мы с Дубном закопали после серьезной передряги у Тисовой рощи.

Широкоплечий молодой центурион, стоящий позади них, негромко рассмеялся, сразу забыв о прежнем смущении.

– Мы с Дубном? Да ты, похоже, забыл, что стоял на месте, размахивая мечом, а мне пришлось кидаться на них, как гарнизонной шлюхе в платежный день.

Руфий хмыкнул, шутливо ткнув приятеля в живот.

– Ну вот, стоило тебе один раз метнуть топор на расстояние плевка, а потом прикончить парочку беззащитных лошадок, и ты уже вообразил себя Горацием Одноглазым[2]. Но все равно, эта фибула – единственное, что мы забрали перед тем, как закопать сверток. Ну, кроме последнего послания его отца, конечно.

Марк вздрогнул, вспомнив, как холодным утром открыл плотно запаянный воском футляр и прочел предсмертные слова отца.

«Полагаю, к тому времени, как ты достигнешь Британии, Коммод и его приспешники уже постучатся в наш дом с официальным обвинением в измене. Меня будут пытать, чтобы узнать о твоем местонахождении, а потом убьют без лишнего шума и церемоний… Мне не дано предвидеть подробности смерти наших родственников, но их непременно схватят и незамедлительно убьют. Честь нашего дома будет опозорена, а наш род практически исчезнет. Скорее всего, ты один останешься в живых…»

Юноша тряхнул головой, прогоняя нахлынувшие воспоминания, и поднял чашу.

– Хватит об этом, давайте лучше выпьем. У меня есть тост, друзья. За наших товарищей тунгрийцев, живых и мертвых.

– За живых и мертвых.

Они подняли чаши и выпили.

– Теперь твоя очередь.

Подняв чашу, Юлий с улыбкой оглядел компанию.

– Я пью за то мгновение в Битве утраченного орла, когда Дядюшка Секст оттрахал отрубленную голову вождя варваров перед двадцатью тысячами синеносых. Я тогда подумал, что скоро умру.

Они снова выпили. Руфий подтолкнул Дубна локтем.

– Твоя очередь, центурион.

После короткой паузы молодой офицер поднял свою чашу.

– За Счастливчика, где бы он сейчас ни был.

– Ну, не такой уж он счастливчик, как оказалось. За столько лет ни одной царапины, а кончилось все тем, что топор синеносого раскроил ему череп. Он проиграл, а ты выиграл.

Все четверо молча кивнули, предавшись воспоминаниям. Марк протянул чашу Руфию.

– Ну, а ты что скажешь, Дед?

– За что я выпью? Я поднимаю чашу за тех, кого мы любили и кого сегодня с нами нет.

Остальные одобрительно кивнули, подняв чаши в молчаливом приветствии. Руфий выпил до дна и, причмокивая губами, постучал чашей по длинной деревянной стойке.

– Подавальщик, еще вина! Мы сядем вон там, у печки. Июнь нынче выдался холодный.

– Это началось еще в феврале, когда один из моих опционов привел к главным воротам крепости какого-то юношу в крестьянской одежде.

Стараясь избегать преувеличений, Фронтиний кратко изложил историю о том, как Марк получил место в когорте. Когда он дошел до конца, Скавр какое-то время сидел молча.

– Да, примипил, ты поставил меня перед непростой дилеммой. За все время учебы мне не приходилось решать таких трудных задач.

В воздухе повисло долгое молчание. Фронтиний почел за благо придержать язык и подождать, пока префект сам не возобновит разговор.

– Ну что ж, теперь я ясно представляю себе ход событий, но мне по-прежнему хотелось бы знать, что послужило тому причиной. Объясни, примипил, чем ты руководствовался, когда решил укрыть его от имперского правосудия. В свое время…

Префект поднялся со стула и стал ходить по комнате, стараясь глядеть старшему центуриону в глаза. Теперь его собственное лицо было спрятано в тени, а свет лампы за спиной высвечивал все эмоции на лице примипила. Фронтиний немного подумал над ответом и решил, что нет смысла что-либо приукрашивать.

– Ты хочешь знать, почему я решил дать убежище человеку, которого разыскивают за измену? Тому было несколько причин. Полагаю, можно забыть о том, что он, как и его отец, совершенно невиновен в тех преступлениях…

Скавр пожал плечами с полным безразличием.

– Какая разница, примипил? Он может быть чист, как весталка, но это ничего не меняет. Я спрашивал не о его невиновности, в которой мало кто сомневается, а о том, почему он здесь оказался.

Фронтиний кивнул.

– Понятно. Во-первых, меня попросил мой префект, а за годы службы под его началом я привык доверять суждениям Септимия Эквития. У него был долг чести перед Солемном, легатом Шестого легиона, истинным отцом юноши. Но не думай, что я пытаюсь таким образом свалить вину на легата Эквития. Если судьба уготовила мне распятие, я не буду тащить его за собой. Сколько бы ни длилась моя агония, через реку можно перейти лишь раз. Я только пытаюсь объяснить тебе, что была затронута его честь.

Фронтиний немного помолчал.

– Я также думал, что он может принести когорте пользу. В обмен на зачисление Корва я потребовал у легата Солемна изрядную сумму в погребальный фонд. Корв прибыл в сопровождении бывшего примипила когорты легиона, незадолго до этого вышедшего в отставку, и я поставил условием, что он тоже прослужит у нас не меньше года. – Фронтиний мрачно хмыкнул при воспоминании о самодовольной улыбке, мелькнувшей на лице Тиберия Руфия, когда он снова получил в руки жезл из виноградной лозы. – Правда, потом оказалось, что он был готов на все, лишь бы ему дали возможность еще год надрывать глотку перед центурией. Кроме того, была и еще одна причина – возможно, самая важная из всех. Я бы ни за что не согласился на просьбу префекта Эквития, если бы не видел в юноше ничего особенного. И ни его честь, ни золото, ни призовой центурион, подсластивший сделку, меня бы не убедили. Я не такой дурак, чтобы без серьезных оснований рисковать своей жизнью и жизнью офицеров, служащих под моим началом.

Скавр посмотрел ему в глаза.

– Так что за причина?

– Корв – прирожденный солдат, префект, только и всего. Прирожденный солдат. Я провел большую часть жизни, набирая рекрутов в этих краях и обучая их сражаться с варварами, которые нападают на их народ. Я видел их сотни – сильных, слабых и средних – и могу с уверенностью сказать, что способнее воина я не встречал на своем веку. Вдобавок он отличный командир. Он знает, что нужно делать, и делает это без колебаний, а в искусстве владения мечом ему нет равных. Солдаты из его бывшей центурии готовы были прикрывать его щитами даже с риском для собственной задницы. Если бы все сложилось по-другому, Корв без всякого труда дослужился бы до командира легиона. – Он замолчал, пытаясь разобрать выражение лица префекта. – Если бы ты был с нами во время Битвы утраченного орла, префект, ты бы не просил сейчас объяснений. Как увидишь его в сражении, сразу поймешь, что я имел в виду, когда говорю, что не знаю больше никого, кто управлялся бы с оружием так умело и ловко.

Префект хмыкнул.

– Весьма поэтично.

Фронтиний помотал головой.

– При чем тут поэзия? Голые факты! А теперь, префект, давай оставим эти игры, с меня хватит. Ты наверняка уже принял решение. Будь любезен, сообщи мне, каково оно. Если прикажешь распять меня – ну что ж, значит, так тому и быть. Но предупреждаю, если ты хочешь схватить мальчишку, продумай свой план заранее, поскольку есть одна центурия, которая не станет стоять и спокойно на это смотреть. Они зальют пол своей кровью и кровью тех, кто встанет у них на пути.

Далеко к северу от римского Вала, на лесной поляне, похожей на ту, где меньше полугода назад принималось решение о новом военном походе, Кальг, повелитель северных племен, спорил с несогласными. И хотя из всех племенных вождей лишь один осмелился возражать ему в открытую, полдюжины других стояли за спиной старика с выражением мрачной непреклонности на лицах. Кальг покачал головой и воздел руки к небесам, будто прося совета у своих богов.

– Нет, Бренн, мы не проиграли войну. Напротив, война еще даже по-настоящему не началась, а у нас уже есть два великолепных трофея, которыми мы можем похвалиться перед нашими людьми.

Правитель вотадинов устало откинулся в кресле, глядя на Кальга из-под капюшона толстого плаща.

– Это мы уже слышали. Ты полагаешь, мои люди должны удовольствоваться головой римского офицера и бессмысленной металлической птицей на шесте, но на самом деле им нужно не это. Может ли твоя птица, Кальг, вернуть наших павших воинов и прекратить убийства? Мы, в отличие от твоих буйных сельговов, с римлянами не воевали. До сих пор они не строили своих крепостей на нашей территории, в то время как твои земли были утыканы их заставами. Сначала ты испортил отношения с римлянами, а потом стал убеждать нас расторгнуть наши с ними договоренности. Ты похож на бесхвостого лиса, который уговаривает своих собратьев отбросить хвосты.

Старик оглянулся на остальных вождей, которые явно его поддерживали.

– Теперь наши владения наводнят римские солдаты, как это произошло на землях твоего племени. Мы будем жить под контролем римлян, они больше не будут доверять нам, а станут внимательно следить и погонять, как скот, в который мы превратимся.

Кальг не ожидал от старого вождя такого напора, но тот чувствовал за своей спиной достаточно сторонников, готовых в случае чего дать отпор телохранителям Кальга. Уверенность в своей правоте и безопасности придавала ему мужества. Кальг сделал глубокий вздох и заговорил снова:

– Они были хозяевами на наших землях, Бренн, но теперь это уже не так. Ты ведь знаешь, что мы сожгли все римские крепости во владениях сельговов в первые же два дня после того, как объявили войну захватчикам. Теперь сельговы свободны от их гнета, и им нелегко будет вернуть нас под свою власть. Трофеи, захваченные нами в сражениях с римлянами, вернут наших союзников – северные племена. Это свидетельства того, что империя уже ослабела. Они указывают на то, что легионы можно победить в бою, а значит, мы снова станем свободны и…

Правитель вотадинов открыто рассмеялся ему в лицо, и Кальг оцепенел от ярости.

– Это значит, что тебе просто повезло, Кальг. Ходят слухи, что ты нашел среди римлян предателя, который заманил легион в ловушку. Но не стоит рассчитывать, что и в другой раз нам выпадет такая удача, если это только можно назвать удачей. Да, ты разгромил легион, но еще до вечера того же дня мы бежали, как испуганные дети, а на пятки нам наступали еще два легиона и проклятая кавалерия. Из-за их копий я потерял сына, которого больше никогда не увижу, а его голова, отрубленная римскими солдатами, украсит стену их казармы.

Его племянник, Марто, стоял за креслом своего дяди с полудюжиной верных людей и смотрел на Кальга с плохо скрываемой яростью. Об этом суровом воине с лицом, испещренным шрамами, ходила слава бесстрашного бойца. Бренн откинулся в кресле, не отводя взгляда от Кальга. В это мгновение вождю сельговов вдруг стало ясно, что наступает решающий момент. Быстрой походкой он преодолел разделяющее их расстояние и, подойдя вплотную, склонился над стариком, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Марто и его люди напряглись, готовые обнажить мечи, если Кальг посмеет притронуться к их повелителю.

– Сын твоей сестры – ваш новый герой, старик? Или, может, поступим как в старые времена: ты выставишь своих людей против моих, и посмотрим, чья возьмет?

Бренн бесстрашно встретил его взгляд.

– Согласись на мир с римлянами – и никакого поединка не будет. Уже сейчас на наших землях стоят два их легиона. Им подвластна вся местность вокруг их разрушенных крепостей, которые они уже начали восстанавливать, а ты утверждаешь, что сможешь сбросить их гнет. Если мы попробуем оказать сопротивление, их легионы прокатятся по нам тяжелыми жерновами и вдавят нас в землю. – Он отрицательно покачал головой и повернулся к стоящим за ним людям. – Восстание проиграно. Мы снова под их железным кулаком, но на этот раз мы не получим от римлян никакой компенсации, которая послужила бы нам утешением. Единственное, на что мы можем рассчитывать, – это обменять проклятые трофеи на некоторое снисхождение, присовокупив к ним униженную мольбу о прощении и обещания хорошего поведения в будущем. А пока мы этого не сделаем, их легионы будут топтать нашу землю, ища отмщения за свою поруганную гордость.

Кальг отвернулся, притворяясь, что обдумывает предложение. Это был не просто приказ от племенных вождей, столпившихся за спиной старика, – это был смертный приговор для него самого. Ведь если начнутся переговоры, то жажду мести утолит лишь выдача его собственной головы наряду с головой римского легата, что сейчас лежит в его шатре, в кувшине с кедровым маслом. Если, конечно, им не удастся захватить его живым для долгих унижений и последующей ритуальной казни. Он повернулся и посмотрел в безжалостные лица, скрывая улыбку.

– Значит, ценою мира станет моя голова. Вы не оставляете мне выбора. Приятно осознавать, что вам придется пожертвовать кое-чем еще, кроме моей головы.

На лице старика забрезжила догадка. Остальные вожди нахмурились, силясь понять смысл сказанного.

– У тебя есть заложники?

Кальг печально покачал головой.

– Ах, Бренн, Бренн, за кого ты меня принимаешь? Конечно, я взял заложников. Поскольку вы все виновны в нашем поражении, каждый из вас должен заплатить за него свою цену. Если вы предадите меня, вы предадите ближайших членов своих семей. Ваши сыновья никогда не станут мужчинами. Ваши жены не согреют вам постели. Ваши дочери не выбегут вам навстречу. И, если говорить начистоту, жизнь их будет безрадостна. Я послал своих людей, чтобы они об этом позаботились. – Он широко раскинул руки, обводя присутствующих жестокой улыбкой. – Ну что, кто хочет доставить мою голову своим римским друзьям?

Десять долгих секунд никто не двинулся с места.

– Похоже, ни у кого нет желания. – Он приблизился к сидящему старейшине, и улыбка на его лице сменилась мрачной гримасой. – Тогда вернемся к делу. Чтобы у вас не возникло соблазна вонзить нож мне в спину, предупреждаю, что если люди, удерживающие ваших родных, не получат от меня условного сигнала, то жизни дорогих вам людей оборвутся, как если бы вы сами их зарезали.

Во взгляде Бренна мелькнул ужас, смешанный с отвращением.

– Думаешь, ты сможешь вечно править нами, Кальг?

– Вечно, Бренн? Конечно, нет. Мне надо продержать вас в повиновении лишь до тех пор, пока мы не закончим начатое дело. У римлян здесь двадцать тысяч разозленных солдат. Они находятся в незнакомой для себя местности, где их окружают враждебные племена, а легионы с юга и запада не останутся здесь навсегда. При первых же признаках волнений в их собственных областях они двинутся в обратную дорогу, оставив на границе лишь Шестой легион и ауксилиев. К концу лета мы выгоним их за Вал и тогда посмотрим, захотят ли ваши люди мира с римлянами. Я изрублю захватчиков на куски. Римляне пожалеют о том, что пришли на наши земли, я заставлю их бежать отсюда, поджав хвосты. Лучше бы ты, Бренн, и вы, дурни, меньше думали о вечности и больше о том, что случится в ближайшие дни.

Марк все еще обсуждал с друзьями предстоящий поход в Арабский городок, когда явился ординарец префекта и сообщил, что префект Скавр просит центуриона явиться в его резиденцию. Марк вернулся в свое жилище, переоделся в чистую тунику и поспешил вверх по склону холма. Вечерние сумерки сменила ночная мгла, и на улицах крепости зажгли факелы. Его провели в комнату префекта, где он, к своему удивлению, обнаружил, что Скавр сидит напротив Фронтиния, а на коленях у него лежит вынутый из ножен меч. В дальнем конце комнаты стояла небольшая статуэтка, окруженная кольцом свечей. Статуя изображала человека, убивающего быка: его левая рука оттягивала голову животного назад, а правая – вонзала кинжал ему в горло. Примипил кивнул на кресло, стоящее напротив.

– Садись, центурион.

Марк вопросительно посмотрел на обоих и сел на предложенное ему место. Он уже догадывался, зачем его вызвали.

– Прости, что пришлось оторвать тебя от общения с друзьями, Марк Валерий Аквила, но в данных обстоятельствах было бы глупо с моей стороны не принять мер предосторожности.

Марк понимающе кивнул, не сводя глаз с префекта.

– Ты ведь знаешь, почему я тебя вызвал?

– Ты раскрыл мой секрет, префект, и хочешь поговорить со мной прежде, чем принимать окончательное решение.

Старший офицер поднял бровь.

– Ты полагаешь, я еще не принял решения?

– Именно так. Если бы ты решил меня арестовать, меня бы привели к тебе силой, со связанными руками и потом заперли бы в клетку, чтобы я не сбежал. А если бы ты решил оставить все как есть, меня бы тут не было, а вы с примипилом обсуждали бы, как сделать так, чтобы моя тайна не выплыла наружу. Обнаженный меч у тебя на коленях говорит о том, что ты либо не доверяешь мне, либо сомневаешься в своих силах. Или и то и другое одновременно.

Скавр рассмеялся, бросив взгляд на Фронтиния.

– Уверенность не покидает тебя даже перед лицом казни, Валерий Аквила?

– Я свыкся с мыслью о неправосудной смерти, подобной той, что выпала на долю моего отца, матери, брата, сестер, дяди и двоюродных братьев несколько месяцев назад. Трудно бояться так долго, префект.

Он замолчал, ожидая, когда заговорит префект. Скавр посмотрел ему в глаза, чуть пожал плечами и произнес:

– Как и ты, я родился и вырос в Риме, но отличие от тебя появился на свет в небогатой семье, хотя и принадлежу к старинному и знатному роду. Наша семья впала в немилость в Год четырех императоров[3]. Сто лет назад мой предок имел несчастье поставить не на того, кого следовало, и император Веспасиан заставил его заплатить за это высокую цену. Нашей семье чудом удалось выжить. Мы перенесли трудные времена, но нас по-прежнему обходят чинами и наградами. Наш род, возникший семь веков назад, во времена свержения последнего царя, влачит жалкое существование. Моя мать умерла родами, а отец погиб на северной границе, сражаясь с германцами, когда я был совсем еще ребенком, поэтому я воспитывался в доме дяди, где был для всех обузой. Меня не встречали с распростертыми объятиями. Естественно, я стремился всеми силами выбраться из этого положения, и мне удалось найти богатого и влиятельного покровителя.

Он помолчал, оглядывая слушателей с усмешкой на губах.

– Вы хотите знать, чем мне пришлось расплачиваться за его милости. Что такого я мог предложить старику, за что он ввел меня в свой дом и обходился со мной как с родным сыном? Какова была плата за мое новое положение и прочие благодеяния? – Он резко рассмеялся. – Больше половины жизни я ловлю на себе косые взгляды и слышу прозрачные намеки, но на самом деле мой благодетель просто поверил в меня. Он вырвал меня из жизни, которая должна была стать разочарованием для всех, не только для меня, и поднял мне голову, чтобы я увидел вершины, на которые мог бы подняться. Он смотрел в глаза обиженного подростка и видел воина, ждущего своего часа.

Скавр указал мечом на статую, окруженную яркими огоньками свечей.

– Он внес лишь одно изменение в мою жизнь, совершенно ничтожное в сравнении с теми, что выпали на твою долю, Валерий Аквила, но оно повлияло на меня не меньше, чем то, через что пришлось пройти тебе. Он воспитал меня приверженцем бога Митры, Солнца Непобедимого, истинного бога солдат, и таким образом дал мне в жизни цель, которой мне недоставало. Не буду утомлять вас рассказом о том, какие перемены произошли в моей жизни после того, как я стал приверженцем Митры. Скажу лишь, что желание восстановить свое доброе имя привело меня на путь, по которому я до сих пор следую: служение Митре и верность воинским принципам, которые соблюдал мой покровитель и его братья. Все те, кто служит моему богу, стали и моими братьями тоже. – Он замолчал, бросив долгий взгляд на статую, а потом продолжил: – Я вижу в тебе такую же неугомонную целеустремленность, что была у меня пятнадцать лет назад и которую мой покровитель направил на службу нашему богу. Ты можешь вершить великие дела, Валерий Аквила, а можешь идти прежней дорогой до тех пор, пока тебя в конце концов не найдут и не подвергнут мучительной смерти вместе с теми, кого ты считаешь своими братьями. Пока ты остаешься здесь, каждый новый день будто подбрасывание монеты. Рано или поздно выпадет орел и погубит все, что тебе дорого. Я предлагаю тебе выбор: стать служителем благородного бога, стремясь к воинскому идеалу, или оставаться здесь и ждать того часа, когда твое убежище будет обнаружено.

Он замолчал на минуту, вопросительно подняв бровь.

– Ты предлагаешь мне защиту, префект?

Префект улыбнулся, блеснув белыми зубами в полумраке комнаты.

– Я предлагаю нечто большее, Валерий Аквила. Я предлагаю тебе дружбу, нечто вроде родства, если хочешь так это называть. Я не могу заменить тебе семью, но могу дать общность, к которой ты сможешь принадлежать, не подвергая ее опасности одним своим присутствием.

– И в качестве цены за эту сделку ты предлагаешь мне убраться отсюда и оставить этих людей?

– Когда придет время, ты покинешь это место.

Марк озабоченно наморщил лоб.

– Есть одна женщина…

Скавр кивнул.

– Я знаю. Примипил Фронтиний просветил меня на этот предмет. В будущем, если захочет, она сможет сопровождать тебя, куда бы ты ни отправился. Митре нужны солдаты, а не отшельники. В твоей жизни будет место и для бога, и для женщины.

Марк медленно, задумчиво кивнул.

– Щедрое предложение, префект Скавр. Как именно ты сможешь защитить меня от императорского сыска?

Скавр едва заметно улыбнулся.

– Учитывая твой незаурядный талант привлекать к себе внимание, защитить тебя будет непросто. Со временем ты лучше поймешь, какие силы охотятся за тобой и какие силы стоят за мной, но пока просто доверяй мне. Так что ты решил?

Несколько долгих мгновений Марк смотрел на глубокие тени по углам комнаты.

– Я сделаю, как ты скажешь, префект. Я буду подчиняться твоим приказам и готов по мере сил служить твоему богу.

Скавр решительно кивнул.

– Хорошо. Возможно, так мы сумеем спрятать тебя от ищеек императора и обезопасим твоих друзей и командиров. А как нам отвести от тебя внимание общества – это совсем другой вопрос.