Несмотря на самые позитивные прогнозы врачей, подвижность ног не торопилась возвращаться. Каждый день меня мучили жестокие опоясывающие боли, а конечности не желали слушаться, чувствительность не возвращалась. Всё это пугало и настораживало. В голове крутилась одна мысль: что, если я больше никогда не смогу ходить?
Родители с Аллой были рядом со мной, каждый день сидели в палате, предупреждая каждое моё желание. Мама отказалась от гастролей, о чём, по-моему, даже не жалела. Несмотря на то что петь ей нравилось, она любила сцену, от суматошной жизни родители устали и сейчас оба радовались короткой передышке.
Алла не давала мне скучать, её непосредственность ободряюще действовала на меня. Рядом был и Марис, ежедневно навещая меня с неизменным букетом.
Вскоре после того, как я окончательно пришла в себя, перенеся операцию, меня навестил следователь. Унылый дядька, делающий всё «ради проформы». Откровенно скучая, он задавал нужные вопросы и нехотя чиркал мои ответы в протоколе. По его мнению, это было обычное нападение с целью ограбления, но переросший в несчастный случай. Мои доводы, что грабитель не позарился ни на сумку, ни на золотые серьги и кольцо, его не убедили. Я не стала настаивать на своей версии. Кем бы ни был этот бандит, его мотивы до конца были неясны даже мне. Зачем я ему понадобилась? Изнасиловать? Просто убить? Покалечить? Куча вопросов без ответов.
Главным для меня сейчас было вернуться к полноценной жизни, поэтому другие темы мало волновали.
Как только я привела свои мысли в порядок, немного взяла себя в руки, то сразу же попросила сестру:
– Алла, послушай. Не могла бы ты съездить ко мне домой? – придётся рискнуть, сестра точно сунет свой любопытный нос в рукопись, а что делать? Для меня сейчас квартира так же доступна, как луна.
– Тебе нужны вещи? – с удивлением спросила сестра.
– Нет, в моём чемодане на самом дне есть одна тетрадь, она завёрнута в газету, сразу найдёшь. Привези мне её, пожалуйста.
– Ты никак до сих пор дневник ведёшь, сестрёнка? – поддразнила меня Алка, – конечно, привезу, и даже подглядывать не буду.
– Вот на этом спасибо, – может, и минует меня сестрино любопытство.
Я подробно объяснила, как проехать в Кенгарагс, найти дом. Дала ключи от квартиры. Хорошо, что сумочку отыскали соседи, пока меня снимали с козырька подъезда, и вручили врачам скорой. К вечеру моя ведьмина тетрадь была уже со мной. Правда, пока мама и Алла были рядом, рыться в ней не решилась.
Время посещений подходило к концу, и папа заторопил всех:
– Девочки, хватит рассиживаться, Иришке надо отдыхать.
Расцеловав меня напоследок, все вышли из палаты. Наконец, можно было заняться и заговором. Его я помнила, но боялась ошибиться, потому подстраховалась, всё же он (заговор) был очень сложным и невероятно длинным.
Нашла искомое и начала зачитывать строчку за строчкой, за день я устала, мысли вяло ворочались в голове, казалось, заговор не поддаётся. В итоге, промучившись битых два часа, оставила это на более подходящее время. Подняла глаза и обомлела, палец на правой ноге подрагивал, точно от сокращения мышц. Как? Уже действует? Или это всё мне кажется?
Наутро рассказала об этом врачу, Александр Альбертович не поверил:
– Я понимаю, как тяжело девушке оказаться в подобной ситуации, но сейчас вы только восстанавливаетесь после операции, не ждите чуда. Как поправитесь достаточно для начала активной фазы реабилитации, а это не раньше чем через шесть месяцев, то мы начнём физиопроцедуры и вот тогда двигательные функции начнут восстанавливаться. И как я говорил ранее, шансы полностью восстановиться у вас высоки.
Не стала спорить с врачом, пусть так. Только в действенность своих заговоров я верила без оглядки. И баба Нина была права, лечить магией можно, сколько раз убеждалась на практике!
Время в больнице понятие весьма своеобразное. Кажется, только проснулась, процедуры, посещение друзей, родственников, осмотры врачей и уже вечер – день прошёл, а в пересчёте на недели выходило совсем немного. Заживление шло хорошо, медсестра Надя, которая чаще всего забегала ко мне, искренне удивлялась таким темпам восстановления. Но секрет был прост, каждый вечер, как только палата пустела, я читала заговор, пока не чувствовала, как от истощения начинает кружиться голова. Главное, прошли боли, которые иногда донимали просто неимоверно, не помогали даже обезболивающие уколы.
Хорошо, что со мной не было соседок. Яков Иванович «выбил» для меня отдельные «апартаменты».
Но как бы долго ни тянулись недели и они складывались в месяцы, врачи и медсёстры поражались моим темпам выздоровления. Многие говорили, что такого не бывает, но спорить с результатами анализов и осмотров было трудно.
– Иванова, у меня для вас хорошая новость, – Александр Альбертович зашёл сегодня раньше обычного и был непривычно возбуждён, – мы посоветовались с коллегами, внимательно ещё раз изучили ваши показатели и пришли к выводу, что можно начинать реабилитацию. Раньше, чем планировалось. С завтрашнего дня у вас к медикаментозному лечению добавятся массаж и физиопроцедуры. Готовьтесь, теперь ваше здоровье в ваших руках, как говорится.
Оно и так было в моих ведьмовских руках, но я всё равно порадовалась этой новости:
– Как здорово! Но я хотела бы знать, сколько месяцев уйдёт на это? Понимаю, что процесс не быстрый, можете сказать хоть в самых размытых временных рамках?
Доктор задумался:
– Видите ли, судя по тому, как скоро вы поправились после операции, полагаю, что вам может хватить и половины требуемого времени, то есть от шести месяцев до одного года. Тут мне трудно вам что-либо обещать. Но с вашим рвением, мне кажется, всё пройдёт по первому сценарию. Воля к жизни – это главное условие для того, чтобы вы скорее поправились. А судя по обследованиям, она у вас просто неимоверная! Я в полном восхищении! Вот бы все так верили в себя и в свои силы.
Александр Альбертович довольно улыбнулся и вышел из палаты. А я посмотрела в окно, где ветер гнал осенние листья, кружа их в воздухе. На дворе ноябрь, а когда бандит напал на меня, цвёл май и город готовился к жарким денькам. Как быстро пролетело лето, и одновременно как томительно долго оно длилось. Вот уже второй год я в Риге, и столько упущено! С работы, конечно, меня не погнали, да только не хватало живого общения, хотелось двигаться вперёд, учиться новому, а всё, что могла – заниматься письменными переводами. Иногда мне казалось, что проведу вот так в палате, прикованной к кровати, всю жизнь, но я старалась гнать от себя эти дурные мысли и не поддаваться упадническому настроению.
С утра крапал мелкий дождик, небо было застелено свинцовыми тучами, слёзы дождя медленно стекали по оконному стеклу, словно оплакивая уходящее тепло.
– Ирочка, чего грустим? – в палату вошла Надя, – я сейчас подниму тебе настроение, – она задорно улыбнулась и подмигнула, – симпатичный молодой человек пришёл тебя проведать.
– Марис? – он обычно заезжал после работы, и сейчас я его визита не ждала.
– Да нет, так бы и сказала тогда, твоего воздыхателя уже вся больница знает.
– Он не воздыхатель, а друг и коллега, – перебила Надю.
– Друзья и коллеги такими глазами на красивых девушек не смотрят, – не унималась медсестра, – и букеты шикарные каждый день не носят. Нет, там другой, я его раньше не видела.
– Так зови скорее! – меня разбирало любопытство.
– Так уже иду, – в тон мне ответила Надя и упорхнула в коридор.
Дверь приоткрылась и на пороге показался… Андрей. Не тот тихий и смущённый, которого я встретила на приёме. В его глазах плескалось любопытство и… злорадство.
– Что ты здесь делаешь? – всё, что смогла сказать я, внутри враз всё похолодело от смутной догадки.
– Вот, – пожал мужчина плечами, – пришёл навестить старого друга, вернее, подругу, – в руках он держал гвоздики, хотя знал, что эти цветы я не люблю, и коробку конфет, – как видишь, не с пустыми руками.
Вальяжно, как у себя дома, незваный гость пересёк палату, небрежно вытащил букет Мариса, отправив его в мусорную корзину, поставил свои гвоздики в вазу и присел на стул.
– Ну, как ты? – в его голосе не было ни капли сочувствия, ни толики сострадания.
– Как видишь. И не стоит так делать, – указала я на корзину, – достань цветы. Они от друга.
– Ещё один друг… А ты времени даже в больнице не теряешь? – Андрей глумливо улыбнулся, но букет достал и положил на подоконник, – вот, как оборачивается судьба, – повернулся он ко мне, – вчера ты была на коне, а сегодня прикована к больничной койке.
– К чему этот разговор? – тема была мне неприятна, более чем, и мой бывший это прекрасно понимал.
– Не надо было на том ужине упиваться своей победой и вытирать об меня и мою маму ноги. Ах, да, можешь поздравить, меня перевели в Ригу, так что я здесь надолго. Смогу навещать тебя.
– Матушка постаралась? – не удержала «шпильку».
Андрей скривился, но промолчал.
– Ты пришёл поглумиться надо мной? Можешь продолжать, уже привыкла к твоей подлости, – первоначальное волнение прошло, ему на смену пришло ледяное спокойствие.
– Что ты! Пришёл выразить свои соболезнования. Как обидно в столь юном возрасте остаться инвалидом. Когда тебя отправят домой? Вряд ли практикантку будут держать в ЦК из жалости.
– Я не инвалид. Всё это временно, – Андрей уже просто раздражал, – и занимаю свою должность далеко не из жалости.
– Или твой дружок ходит, клянчит у начальства для тебя послабления и особых привилегий. Стоит ещё разобраться, за какие такие заслуги. Государство не должно платить за то, что ты вздумала с кем-то провести время в подъезде, да так неудачно.
– Как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне? – держать себя в руках становилось всё сложнее, хотелось влепить пощёчину от души.
– Не притворяйся праведницей, недолго ты сомневалась тогда у бабушки в квартире.
От обиды комок подступил к горлу, с трудом сдержала слёзы, плакать перед этим человеком нельзя. Просто нельзя. e6dcd1
– Выметайся из палаты, – указала рукой на дверь, – больше я в такой «поддержке» не нуждаюсь.
– Не буду отнимать твоё драгоценное время, лежи себе дальше, – Андрей небрежно сбросил с плеч больничный халат, перекинул его через локоть и прошёл к двери, – права мама, таких как ты не стоит жалеть, вас надо учить жизни жёстко.
Меня словно прошибло молнией, ведь я знала, что не просто так тот мужик караулил меня возле дома:
– Значит, вот чьих рук это дело? Так это месть мне за то, что я смогла своими силами добиться больше, чем ты с протекцией родителей? Даже для тебя это слишком, – слёзы уступили место ярости, казалось, ещё одно слово и я сумею встать с кровати, чтобы вбить всю свою обиду ему в глотку да так, чтобы он задохнулся.
Андрей осёкся и замолчал.
– Значит, я угадала, – продолжила я, – чужой успех – тяжкая ноша для неудачника. Ты спросил, каково это быть инвалидом? Запомни мои слова, вскорости я спрошу у тебя о том же, – не знаю, что на меня нашло, слова вырвались сами собой.
Халат выпал из его рук и шелест падения одежды был сильнее раскатов грома, Андрей побледнел, и более не промолвив ни слова, выскочил из палаты вон, громко хлопнув дверью.
Я смотрела ему вслед, и мне до странного стало спокойно. Ни злости, ни ярости, ни раздражения. Ни даже ненависти. Словно всё, что нужно было сказать, было высказано – ни добавить, ни убавить.