Судебно-медицинская экспертиза: проблемы и решения

1.1 Судебно-медицинская экспертиза как род судебной экспертизы по уголовным делам

При возбуждении, расследовании и судебном рассмотрении уголовных дел следователь (лицо, производящее дознание), прокурор, суд, а также другие участники советского уголовного процесса нередко встречаются с вопросами, для разрешения которых необходимы те или иные специальные познания. Чем более развивается наука и техника, тем больше усиливается дифференциация человеческих знании, и чем сильнее они специализируются, тем более возрастает их роль в уголовном судопроизводстве.

Все возрастающее использование специальных познаний в советском уголовном процессе, с одной стороны, расширяет возможность достижения объективной истины, с другой — порождает различные правовые проблемы, неизбежно возникающие при вовлечении этих знаний в сферу уголовного судопроизводства. Поэтому вполне естественно, что юристы, особенно представители науки уголовного процесса и криминалистики, в последние десятилетия все чаще обращают свое внимание на эти проблемы.

Считается общепризнанным, что специальные познания могут использоваться при возбуждении, расследовании и судебном рассмотрении уголовных дел в различных формах [1].

Так, специальные знания могут использоваться в форме получения различных справок у тех или иных специалистов. Эта форма в действующем уголовно-процессуальном законодательстве непосредственно не регламентирована. В юридической литературе на эту форму использования специальных познаний в уголовном процессе указывает ряд авторов, отмечая ее эффективность. Например, В. М. Галкин анализирует справочную деятельность «сведущих лиц» по уголовным делам [2], Ю. А. Калинкин обращает внимание на возможность получения от специалистов тех или иных знаний в виде различных справок [3],

Ю. К. Орлов отождествляет подобную деятельность с получением различных справок и иных документов, в которых удостоверяются обстоятельства, имеющие значение для дела, в том числе установленные с применением специальных познаний [4]. В. Д. Арсеньев и В. Г. Заблоцкий говорят о «письменных мнениях по специальным вопросам», «получаемых в вышестоящем суде от тех или иных специалистов» [5] и т. д. Существенную помощь следователю и суду могут оказать консультации «сведущих лиц», например, по вопросам о современных возможностях экспертизы, формулировке вопросов на разрешение эксперта, способах сохранения объектов экспертного исследования, объеме образцов для экспертизы и т. п. Анкетный опрос 406 следователей большинства регионов страны, проведенный нами в 1988 г., показал, что они прибегали к этой форме использования специальных знаний для решения ряда важных вопросов: 16,9 % — определения вида требуемой по делу экспертизы; 17,5 % — выбора экспертного учреждения; 27,2 % — подготовки материалов для экспертизы; 55,5 % — формулирования вопросов экспертам и т. д.

Другая, закрепленная в действующем уголовно-процессуальном законодательстве, форма вовлечения в уголовное судопроизводство специальных познаний, носящая по сравнению с предыдущей более сложный характер, — это привлечение к участию в уголовном деле специалистов. Статья 1331 УПК РСФСР [6] предусматривает, что в случаях, указанных в Кодексе, «следователь вправе вызывать для участия в производстве следственного действия специалиста, не заинтересованного в исходе дела». При этой форме специалист, действуя в рамках следственного действия, признан использовать свои специальные познания и навыки для оказания содействия следователю в обнаружении, закреплении и изъятии доказательств (ст. 1331 УПК РСФСР) [7].

Практика привлечения специалистов, в том числе судебных медиков, к следственным действиям свидетельствует о том, что в использовании данной формы привлечения специальных знаний в уголовное судопроизводство имеются существенные недостатки.

Так, наши результаты обобщения практики производства осмотра места происшествия по 100 делам об убийствах в 1985–1987 гг. показывают, что в 50 % случаев эти осмотры проводились без специалиста — судебного медика, хотя по закону его участие является обязательным (ст. 180 УПК РСФСР). Из-за этого значительно снижается качество осмотра и резко понижается его эффективность, поскольку остаются необнаруженными или надлежащим образом незафиксированными те или иные следы события, имеющие важное доказательственное значение по делу. В частности, по 27 % дел на месте происшествия не были обнаружены микрообъекты, необходимые для производства судебно-медицинской экспертизы (в том числе по 4 % дел — следы крови, по 3 % дел — волосы, по 6 % дел — орудия совершения преступления), по 35 % дел осталось не сфотографировано само место происшествия и его элементы (труп, следы крови, орудия совершения преступления) и по каждому второму делу — из числа изученных в протоколе осмотра места происшествия должным образом не отражены поза трупа, особенности трупных явлений, следы крови [8]. Хотя такая практика имеет как субъективные, так и объективные причины, тем не менее она не может считаться нормальной, ибо затрудняет раскрытие преступлений.

При всей важности всех отмеченных выше форм использования специальных познаний в советском уголовном процессе следует все же признать, что ведущую роль среди них играет судебная экспертиза. Эта форма, во-первых, пригодна для решения специальных вопросов, по которым иные формы вовлечения специальных знаний в уголовном судопроизводстве недостаточны; во-вторых, более детально регламентирована действующим уголовно-процессуальным законодательством. И удельный вес судебных экспертиз среди других форм использования специальных знаний по уголовным делам достаточно высок. Так, только во Всесоюзном научно-исследовательском институте судебных экспертиз с 1962 по 1986 г. проведено около 107 тыс. судебных экспертиз, причем за этот период их количество возросло на 34 % [9]. Коллективы экспертных учреждений Министерства юстиции Украины в 1982 г. выполнили на 57 % больше экспертиз, чем в 1972 г. [10]

По данным Ю. А. Калинкина, почти по 80 % изученных им уголовных дел проводилась судебная экспертиза (криминалистическая, автотехническая, судебно-медицинская, судебно-психиатрическая и т. д.) [11]. На все большее распространение судебной экспертизы в уголовном судопроизводстве особо указывается в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. «О судебной экспертизе по уголовным делам» [12]. Данная форма, естественно, привлекала и продолжает привлекать повышенное внимание советских юристов.

Что же представляет собой судебная экспертиза? В специальной литературе на этот вопрос, имеющий принципиальное значение и по теме нашего исследования, можно найти различные ответы.

Все авторы в качестве отправного положения берут указания закона о том, что «экспертиза назначается в случаях, когда при производстве дознания, предварительного следствия и при судебном разбирательстве необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле. Экспертиза проводится экспертом в соответствующих учреждениях либо иными специалистами, назначенными лицом, производящим дознание, следователем, прокурором или судом. В качестве эксперта может быть вызвано любое лицо, обладающее необходимыми познаниями для дачи заключения» (ст. 78 УПК РСФСР). Однако, опираясь па данное положение, различные авторы выделяют неодинаковые признаки судебной экспертизы. М. А. Чельцов и Н. В. Чельцова видят специфику экспертизы в указании следователю и суду опытных положений из области специальных знаний, под которые экспертом подводятся определенные факты дела и таким путем устанавливается новое доказательство [13]. Вопреки этому М. С. Строгович не ограничивает понятие экспертизы логическими операциями и усматривает ее специфику в проведении исследования на основе специальных познаний [14]. И. Л. Петрухин также возражает против попытки определить юридическую природу экспертизы через ее логическую природу и отмечает, что экспертиза представляет собой разновидность научного исследования, в котором невозможно выделить и обособить индуктивный и дедуктивный методы [15]. Все три признака — применение специальных познаний, исследование и дача заключения — включает в определение экспертизы А. А. Эйсман [16]. Эти же признаки экспертизы, с добавлением к ним признака процессуальной формы и специального субъекта исследования, называет Ю. К. Орлов [17]. Во многом сходные признаки экспертизы отмечают Р. Д. Рахунов, А. В. Дулов, А. Р. Шляхов, В. М. Галкин, А. Я. Палиашвили и другие ученые.

Как видим, между приведенными выше суждениями принципиальных расхождений по существу нет. Речь скорее идет о степени полноты тех признаков (свойств, черт), выделение которых необходимо для получения правильного представления о существе судебной экспертизы.

Все признаки, на которые указывают названные выше и другие авторы, действительно присущи судебной экспертизе.

Судебная экспертиза — это юридически значимое действие, осуществляемое:

а) по специальному заданию уполномоченных на то органов и лиц в связи с необходимостью использования в уголовном процессе специальных познаний;

б) в процессуальной форме;

в) специальным субъектом — экспертом;

г) состоящее, в исследовании представленных объектов с целью установления имеющих значение по делу обстоятельств;

д) при правовых гарантиях, способных обеспечить доброкачественность исследования, истинность его результатов и законные интересы участников процесса;

е) завершающееся дачей экспертного заключения (или отказа от такового).

На наш взгляд, лишь взятые в совокупности эти признаки характеризуют судебную экспертизу как процессуально-правовой, так и с логико-гносеологической сторон. Они дают и наиболее полное представление о динамике этого процессуального действия, начиная с назначения судебной экспертизы и кончая анализом и оценкой ее результатов. Именно из такого понимания судебной экспертизы мы будем исходить в ходе дальнейших наших рассуждений.

Поскольку в советском уголовном процессе для установления фактов и обстоятельств, входящих в предмет доказывания по делу, требуется привлечение специальных познаний из самых различных отраслей науки, искусства, техники и ремесла, в качестве эксперта привлекаются разные специалисты, а проводимые ими исследования по своему характеру существенно отличаются друг от друга, в теории и практике принято различать те или иные роды, виды и подвиды судебной экспертизы. Такая классификация может быть произведена по разным основаниям. Чаще всего она осуществляется в зависимости от того, к какой области пауки, техники, искусства и ремесла относятся требуемые по уголовному делу специальные познания. По этому основанию, например, А. Р. Шляхов сначала выделяет судебно-медицинские и психофизиологические, криминалистические, инженерно-транспортные, инженерно-технологические, судебно-бухгалтерские и финансово-экономические, судебно-технические, сельскохозяйственные, экономические и судебно-биологические классы экспертиз, а затем в их рамках разграничивает судебно-медицинскую, судебно-психиатрическую, судебно-психологическую, криминалистическую, автотехническую, бухгалтерскую, строительно-техническую, пожарно-техническую, биологическую и агробиологическую судебные экспертизы [18].

Такая классификация, по нашему мнению, в принципе оправдана, она имеет определенное научное и практическое значение л в этом плане не вызывает особых возражений.

А. И. Винберг и Н. Т. Малаховская выделяют такие виды судебной экспертизы, как криминалистическая, материаловедческая, экономическая, биологическая, сельскохозяйственная, экологическая, инженерно-транспортная, инженерно-техническая, инженерно-технологическая, медицинская и психофизиологическая [19]. В юридической науке широко известны классификация судебных экспертиз и по некоторым другим основаниям. В зависимости от того, одним или несколькими специалистами проводятся экспертизы, различают единоличные и комиссионные судебные экспертизы. С учетом того, выступают ли в качестве эксперта специалисты одной или нескольких отраслей знаний, выделяют однородные и комплексные судебные экспертизы. По объему исследования разграничивают основные и дополнительные экспертизы. По последовательности их проведения судебные экспертизы делятся на первичные и повторные [20] и т. д.

Выделяются также однообъектные (малообъектные) и многообъектные экспертизы — по числу объектов исследования и однородные и неоднородные в зависимости от того, относятся ли поставленные вопросы к одному или нескольким видам экспертиз [21].

При рассмотрении различных классификаций для нас представляется важным то, что все они исходят из признания судебно-медицинской экспертизы самостоятельным родом судебных экспертиз. При классификации судебных экспертиз по особенностям специальных знаний, которые необходимы для их проведения, судебно-медицинская экспертиза независимо ставится в ряд с другими видами судебных экспертиз. И для этого есть веские основания, поскольку предмет судебно-медицинской экспертизы, т. е. круг обстоятельств, устанавливаемых при ее проведении, и соответствующие этому предмету методы исследования, разрабатывается в рамках важнейшей отрасли научного знания — медицины и ее подотрасли — судебной медицины. При классификации же но другим основаниям (последовательности проведения, объему исследования, количеству участвующих в этом исследовании лиц и т. д.) судебно-медицинская экспертиза также обнаруживает черты самостоятельной экспертизы, поскольку она, как и другие виды экспертиз, может быть основной или дополнительной, первичной или повторной, единоличной или комиссионной, однородной или комплексной и т. д.

Судебно-медицинская экспертиза — не только самостоятельный, но и весьма важный вид судебной экспертизы. Во-первых, в количественном отношении судебно-медицинская экспертиза занимает первое место среди всех других судебных экспертиз. Во-вторых, удельный вес судебно-медицинских экспертиз имеет тенденцию к постоянному росту, о чем свидетельствуют приводимые ниже данные о числе и динамике судебно-медицинских экспертиз в СССР за 1978–1984 гг. [22]:

В-третьих, эти экспертизы не только решают конкретные вопросы, которые требуют специальных медицинских знаний, но и иным путем обеспечивают всесторонность расследования. Достаточно сказать, что по 2/3 изученных нами уголовных дел заключения медицинских экспертиз в совокупности с другими доказательствами успешно использовались для выдвижения обоснованных, нашедших впоследствии подтверждение следственных версий и определения общего направления предварительного расследования: по 9 % — послужили основанием производства дополнительных следственных действий, по 4,8 % — для опровержения доводов обвиняемого и т. д.

Судебно-медицинская экспертиза решает вопросы, затрагивающие интересы человека. Чаще всего она проводится по делам, где речь идет о жизни, здоровье, чести и достоинстве граждан. Обращает на себя внимание многообразие объектов исследования: она имеет дело с живыми людьми, трупами, различными продуктами жизнедеятельности человека, связана с различными отраслями медицинских знаний, начиная с анатомии и кончая нейрохирургией, эндокринологией и т. д.

Тем не менее вопросы судебно-медицинской экспертизы в советском уголовном процессе в юридической литературе до недавнего времени специально не рассматривались. Они анализировались главным образом представителями медицинской науки с точки зрения методики производства судебно-медицинской экспертизы. Такое положение связано с господством мнения, будто теория судебно-медицинской экспертизы является одной из отраслей именно медицинской науки [23]. Если этот тезис прямо и не выдвигался, то он, по существу, подразумевался теми авторами, которые, рассматривая судебную медицину в целом как отрасль медицинской науки, игнорировали тот факт, что судебно-медицинская экспертиза некоторыми своими гранями уходит в сферу юридических знаний, тесно переплетаясь со многими правовыми вопросами [24]. Этим, на наш взгляд, объясняется тот факт, что правовые аспекты судебно-медицинской экспертизы не подвергались достаточному исследованию.

Единственной на сегодняшний день работой, в которой специально рассматриваются эти вопросы, является диссертационное исследование Б. М. Шкляра «Судебно-медицинская экспертиза на предварительном следствии», выполненная в 1972 г. [25]. Однако и в ней затрагиваются далеко не все существенные вопросы темы, правовые вопросы не соотнесены с медицинскими, они рассмотрены только применительно к предварительному расследованию, хотя и в других стадиях уголовного судопроизводства существует немало неясностей.

Есть еще диссертационная работа А. Н. Денисюка «Правовые и организационные вопросы использования специальных медицинских знаний при расследовании преступлений» [26]. но в ней, как следует уже из самого названия, правовым аспектам судебно-медицинской экспертизы отводится не основное внимание.

Несомненно, что теоретические разработки по судебной экспертизе в целом касаются и судебно-медицинской экспертизы, поскольку все то, что присуще общему, свойственно и особенному. Тем не менее интересы науки и практики предполагают, чтобы это «особенное», в данном случае проблемы судебно-медицинской экспертизы, тщательно разрабатывалось с учетом специфических свойств. При этом прежде всего необходимо выяснить, каковы ее сущность и содержание.

Отвечая на этот вопрос, Ю. С. Сапожников, А. М. Гамбург указывают, что судебно-медицинская экспертиза — это применение в практике судебно-следственных органов судебной медицины как науки [27]. К. И. Хижнякова дает аналогичное объяснение: «судебно-медицинской экспертизой называется применение медицинских и биологических знаний для разрешения вопросов, возникающих в практической деятельности органов дознания, следствия и суда [28]. В этих высказываниях, как нетрудно заметить, под понятие судебно-медицинской экспертизы, по существу, подведены все формы использования медицинских знаний по уголовным делам, поскольку все они связаны с применением «судебной медицины как науки» в деятельности судебно-следственных органов.

Значительно определеннее высказались по рассматриваемому вопросу авторы, в работах которых судебно-медицинской экспертизой считаются «научно-практические исследования, производимые врачом по постановлению органов следствия пли суда для дачи заключения по медицинским и некоторым биологическим вопросам, возникающим в процессе расследования или судебного разбирательства конкретного уголовного дела» [29]. Здесь выделены весьма важные признаки судебно-медицинской экспертизы, такие как:

а) проведение ее врачом по постановлению следствия и суда;

б) исследование медицинских и некоторых биологических вопросов, возникающих по конкретному уголовному делу;

в) дача заключения по этим вопросам.

Близкое к этому определение дано Б. М. Шкляром, по мнению которого сущность этой экспертизы «заключается в производстве судебно-медицинским экспертом (врачом) по постановлению следователя и в порядке, установленном процессуальным законом, исследований, требующих применения специальных знаний из области судебной медицины с целью установления фактов, имеющих значение для дела» [30]. Внимание автора обращено также на такие черты (признаки) рассматриваемого явления, как проведение экспертизы строго в рамках уголовно-процессуального закона; наличие в ней исследования, во время которого используются специальные познания из области судебной медицины; проведение такого исследования врачом, назначенным в качестве судебно-медицинского эксперта. Приведенные выше суждения дают в общем правильные представления о природе судебно-медицинской экспертизы, помогая отграничить ее от других форм использования специальных медицинских знаний в советском уголовном процессе. Вместе с тем, они, как нам думается, страдают и некоторыми недостатками. Прежде всего вряд ли корректно сведение производства судебно-медицинской экспертизы только к самому экспертному исследованию. Экспертиза — более сложный юридически значимый акт. Когда наряду с познавательной деятельностью эксперта присутствуют некоторые другие элементы, без учета которых невозможно получить достаточно полное представление о сущности и содержании рассматриваемого явления. Речь идет о том, что в производстве судебно-медицинской, как и любой другой судебной экспертизы принимает участие следователь, орган дознания, суд или прокурор, а также те участники уголовного процесса (например, обвиняемый), которые по действующему уголовному законодательству наделены соответствующими правами.

В соответствии с УПК РСФСР (гл. 16) понятие «производство экспертизы» охватывает назначение экспертизы; ознакомление обвиняемого с постановлением (определением) о назначении экспертизы, разъяснение его прав; при необходимости — т получение образцов для сравнительного исследования; экспертные исследования, производимые в экспертном учреждении или вне его, помещение обвиняемого или подозреваемого в медицинское учреждение при необходимости осуществления над ним наблюдения; дача экспертного заключения; предъявление обвиняемому заключения эксперта (ст. 184–191, 193, 288 УПК РСФСР) [31]. При этих обстоятельствах оставление за рамками понятия судебно-медицинской экспертизы указанных действий следователя, суда и других участников судопроизводства не согласуется с действующим законом и способно создать усеченное, неполное и, стало быть, неверное представление о действительном его правовом содержании. Такой подход оставляет в тени и те процессуальные гарантии, при помощи которых советский закон обеспечивает права и юридически охраняемые интересы обвиняемого при производстве судебно-медицинской экспертизы. Это уже само по себе свидетельствует о том, что анализируемые определения судебно-медицинской экспертизы нуждаются в серьезной корректировке.

В этих определениях такой важный признак судебно-медицинской экспертизы, как проведение ее в рамках процесса при строгом соблюдении установленной законом процессуальной формы, соотнесен, главным образом, с самим экспертным исследованием, тогда как в реальной действительности дело обстоит несколько иначе. По закону процессуальная форма определена не столько для самого экспертного исследования, осуществляемого экспертом на основе специальных медицинских знаний, сколько для других этапов производства этой экспертизы, в частности, для ее назначения, подготовки материалов для ее производства, получения образцов для сравнительного исследования, участие в экспертизе обвиняемого и т. д. Особое значение имеет указание в УПК РСФСР на случаи обязательного проведения судебно-медицинской экспертизы (пп. 1, 3, 4 ст. 79 УПК РСФСР). Это весьма важное обстоятельство, без должного учета которого не представляется возможным как правильное понимание правовой природы судебно-медицинской экспертизы, так и определение ее взаимосвязи с другими процессуальными действиями по уголовному делу.

Нуждается, далее, в уточнении и предмет судебно-медицинской экспертизы. Указание на то, что в качестве такого предмета выступают «медицинские и некоторые биологические вопросы» [32], вряд ли достаточно. Биологические вопросы в зависимости от определенных обстоятельств могут оказаться предметом либо судебно-медицинской, либо криминалистической, либо сельскохозяйственной, либо ветеринарной, либо какой-нибудь иной судебной экспертизы. Все зависит от того, каково происхождение подлежащих экспертному исследованию биологических объектов, механизм их образования и те специальные знания, которые требуются для их исследования. В литературе справедливо отмечено, что не следует смешивать предметы судебно-медицинской и криминалистической экспертиз, что «все они имеют некоторые сходства в объектах и даже в отдельных методах экспертного исследования, но существенно различаются по содержанию предметов» [33]. Если для разрешения «биологических вопросов» необходимо исследование объектов растительного или животного происхождения (к ним относятся волосы, кровь животных, частицы растений, деревьев, их остатки, останки животных и другие), то назначается не судебно-медицинская, а судебно-биологическая экспертиза. Идентификация же конкретного животного, растения, изделия из дерева и т. д. по следам-отображениям на других предметах составляет предмет чаще всего криминалистической экспертизы.

Следовательно, биологические объекты относятся к предмету судебно-медицинской экспертизы только при определенных условиях, в частности тогда, когда они имеют «человеческое происхождение» или подобные этому свойства, надо установить их принадлежность к конкретным лицам — обвиняемому, подозреваемому, потерпевшему и т. д.

Кроме того, целесообразно уточнение такого важного момента, как субъект судебно-медицинского исследования. Эксперт — это не обязательно специалист, работающий в судебно-медицинском экспертном учреждении. Им может быть и другое лицо, обладающее необходимыми медицинскими знаниями и назначенное в установленном законом порядке судебно-медицинским экспертом по делу. В Инструкции о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР от 21 июля 1978 г. прямо указывается, что судебно-медицинскую экспертизу могут, наряду со штатными судебно-медицинскими экспертами, производить «профессорско-преподавательский состав кафедр судебной медицины, научные сотрудники НИИ судебной медицины, специалисты учреждений здравоохранения и других ведомств», что эти лица «при выполнении указанной работы по своему процессуальному положению являются экспертами» (пп. 1, 5, 6). Основой для такого суждения является ст. 78 УПК РСФСР, в которой подчеркивается, что «в качестве эксперта может быть вызвано любое лицо, обладающее необходимыми познаниями для дачи заключения».

В 1984 г., например, в стране экспертные исследования трупа в 481 504 случаях производились штатными экспертами Бюро судебно-медицинской экспертизы, а в 8345 случаях — врачами, не работающими в судебно-медицинских учреждениях. Причем удельный вес привлечения специалистов других медицинских учреждений особенно велик, когда речь идет о комиссионных экспертизах.

В условиях нашей огромной страны привлечение в качестве судебно-медицинских экспертов специалистов-врачей, не являющихся штатными сотрудниками судебно-медицинских учреждений, жизненно необходимо. И не учитывать этого обстоятельства при выявлении специфических признаков судебно-медицинской экспертизы нельзя.

Таким образом, судебно-медицинская экспертиза — это регулируемое уголовно-процессуальным законом действие, осуществляемое в процессуальной форме по заданию уполномоченных на то органов и лиц в связи с необходимостью использования специальных медицинских и некоторых биологических знаний особым субъектом — судебно-медицинским экспертом, состоящее в исследовании представленных ему объектов с целью установления имеющих значение по делу обстоятельств при правовых гарантиях, способных обеспечить доброкачественность исследования, истинность его результатов и законные интересы участников процесса, завершающееся дачей экспертного заключения (или отказом от такового).

Судебно-медицинская экспертиза в уголовном процессе может характеризоваться в трех взаимосвязанных срезах: во-первых, как акт-действие; во-вторых, как акт-документ и, в-третьих, как решение. Причем во всех этих плоскостях она является в достаточной степени сложным феноменом. Как акт-действие она охватывает ряд относительно самостоятельных действий, предпринимаемых следователем (органом дознания, прокурором или судьей), экспертом и некоторыми участниками уголовного процесса и прежде всего обвиняемым. Как акт-документ судебно-медицинская экспертиза предполагает такие юридически значимые документы, как постановление или определение компетентных органов о назначении экспертизы, протокол ознакомления с ним обвиняемого, заключение эксперта или отказ от дачи заключения по результатам своей работы и протокол ознакомления с этим документом указанных в законе участников уголовного процесса. И, наконец, как акт-решение она слагается из всех тех констатации и выводов, которые содержатся в указанных выше документах.

Как видим, судебно-медицинская экспертиза, как и любая другая, это сложное и системное явление. Поэтому сведение ее только к экспертному исследованию медицинских и некоторых биологических объектов, нередко встречающееся в нашей литературе [34], не может быть признано оправданным. Тем более, что, с. одной стороны, без должным образом оформленного решения компетентного органа или лица такое исследование, проведенное без соблюдения прав обвиняемого по участию в проведении судебно-медицинской экспертизы, не может считаться полноценным; с другой — постановление (определение) компетентного органа о назначении экспертизы и связанные с ним меры по обеспечению прав участников уголовного судопроизводства имеют реальный смысл только при условии, если по делу фактически проведено экспертное исследование. Отрывать эти действия (документы, решения) друг от друга, выпячивать один из них в ущерб другим, а тем более в какой-то мере их противопоставлять друг другу было бы, как нам думается, неверно. Судебно-медицинская экспертиза, в целом включая в себя все ее слагаемые, является юридически значимым действием (решением, документом). Она полностью проводится при условии и в порядке, определенных уголовно-процессуальным законом. Ей, следовательно, в целом свойственна юридическая, а конкретнее — процессуальная форма.

Некоторые авторы, трактующие судебно-медицинскую экспертизу как осуществляемое экспертом-медиком исследование, недостаточно фиксируют внимание на этой стороне проблемы. Тем не менее можно утверждать, что в советской юридической науке все больше пробивает себе дорогу верное, с нашей точки зрения, мнение, согласно которому экспертиза рассматривается именно как процессуальное, т. е. как юридически значимое действие, регламентированное процессуальным законом [35].

Но по-прежнему остается дискуссионным вопрос о том, относится ли судебная экспертиза (в том числе судебно-медицинская) к числу следственных действий. Есть авторы, которые, считая экспертизу процессуальным действием, данный вопрос оставляют тем не менее нерешенным [36]. Известен и взгляд, суть которого состоит в отрицании за судебной экспертизой свойств следственного действия, в стремлении рассматривать ее как некую автономную форму дознания в уголовном процессе [37]. Противоположное мнение состоит в том, что любая экспертиза является не просто процессуальным, а именно следственным действием [38]. Наконец, в имеющейся юридической литературе встречаются и высказывания о том, что экспертиза в рассматриваемом плане имеет двойственный характер. В. М. Галкин, к примеру, полагает, что судебная экспертиза в узком смысле выражается во внепроцессуальной деятельности эксперта по исследованию представленных ему материалов на основе специальных познаний, а в широком смысле — в следственном (судебном) действии, направленном на установление имеющих значение для дела фактов путем привлечения экспертов [39]. На правомочность такого подхода, охватывающего гносеологическую (специальную, научно-методологическую) и процессуально-правовую сторону рассматриваемого явления указывают и некоторые другие авторы [40].

Вполне понятно, что в пользу каждой из отмеченных позиций приводятся те или иные аргументы. Например, признание судебной экспертизы следственным действием чаше всего обосновывается указанием на то, что она начинается по постановлению следователя (органа дознания, прокурора, суда), который определяет объем и направление экспертного исследования, контролирует его ход, получает и оценивает заключение эксперта и т. д. Ученые же, отстаивающие противоположный взгляд, упор делают на то, что сердцевину судебной экспертизы составляет вся деятельность эксперта, заключающаяся в исследовании представленных ему материалов на основе специальных познаний, что содержание и «технология» этой деятельности выходят за рамки процессуальной формы, определяются научными и научно-методическими положениями соответствующей области специальных знаний. Авторы же, усматривающие в судебной экспертизе двойственную природу, стремятся учесть и ту, и другую характеристику этого явления, хотя, как это будет показано нами позднее, соединение их необязательно предполагает такую «двойственность».

Нельзя отрицать, что эти и некоторые другие аргументы, приводимые в обоснование той или иной позиции по рассматриваемому вопросу, сами по себе правильные. В судебно-медицинской экспертизе, как в сложном комплексе актов (действий, документов, решений), присутствуют моменты, в разной степени регламентируемые уголовно-процессуальным законом и, стало быть, «процессуальные» не в одинаковой мере. Если действия следователя (органа дознания, прокурора) или суда по назначению экспертизы достаточно подробно регулируются статьями 78–79, 81, 184–189, 193–194 и 208 УПК РСФСР, то действия эксперта по исследованию представленных ему материалов на основе своих специальных познаний такой регламентации в законе не находят. И это вполне резонно, ибо исследовательская часть этого сложного комплекса осуществляется специалистом на базе накопленных в соответствующей области науки знаний и с применением адекватных этим знаниям специальных методов. Сугубо экспертные исследования — творческий процесс, в котором проявляются умение эксперта тщательно анализировать и решать поставленные перед ним специфические задачи, его личный опыт, знания и владение методами и достижениями представляемой им области науки, техники, искусства или ремесла [41]. Этот творческий процесс, естественно, не «персонофицирован», по каждому делу сугубо индивидуален. Его методика, причем как общая, так и частная, разрабатывается наукой, постоянно обогащается за счет вновь накапливаемых экспертных знаний. Законодатель не может в процессуальных нормах регламентировать его подробно, не подменяя правовое регулирование общественных отношений попыткой создать методику того или иного экспертного исследования, «заорганизовать» его и тем самым лишить эксперта творческой самостоятельности.

Однако сказанное вовсе не означает, что экспертное исследование осуществляется вообще вне рамок процессуального закона. УПК РСФСР определяет права и обязанности эксперта, процессуальную форму его выводов (ст. 80, 82, 187, 189, 190–192 и 288 УПК РСФСР). Вся исследовательская деятельность эксперта осуществляется в рамках его нрав и обязанностей, предусмотренных в этих уголовно-процессуальных нормах. Оттого что уголовно-процессуальный закон не описывает способов (приемов, методов) осуществления предусматриваемых им прав и обязанностей эксперта, ни сами эти права и обязанности, ни совершаемые в их осуществление действия не меняют своей юридической характеристики, не теряют тех уголовно-процессуальных свойств, которые придаются им уголовно-процессуальным законом.

Больше того, эти права и обязанности, в рамках которых производится исследование представленных эксперту материалов, строго соотнесены с правами и обязанностями следователя (органа дознания, прокурора, суда) и других участников советского уголовного судопроизводства. Иначе говоря, они возникают, существуют и осуществляются в правоотношении между экспертом, с одной стороны, с другой — только что названными субъектами уголовно-процессуальной деятельности. Поэтому эксперт — это не просто лицо, наделенное процессуальными правами и обязанностями, но и одновременно участник (субъект) соответствующих уголовно-процессуальных отношений.

Сказанное выше говорит о том, что эксперт является относительно самостоятельным субъектом уголовно-процессуальной деятельности. Трудно себе представить положение, при котором то или иное лицо, с одной стороны, является полноправным участником уголовно-процессуальных отношений, а с другой — не считается субъектом уголовно-процессуальной деятельности, неразрывно связанным с этими отношениями. Представляется более логичным вывод обратного порядка о том, что эксперт, как и любой другой участник уголовного судопроизводства, выступает и в роли субъекта уголовно-процессуальных отношений и предпринимаемой в их рамках уголовно-процессуальной деятельности.

Можно говорить о степени (уровне) детализации в правовом регулировании деятельности судебно-медицинского эксперта. Но этот вопрос возникает и применительно к другим участникам уголовного судопроизводства, совершающим иные следственные действия. Если, скажем, взять ход производства следователем или органа дознания, обыска или выемки по уголовному делу, то действующее законодательство ограничивается указанием на основания, общий порядок производства и на круг возможных участников этих следственных действий (ст. 167–171 УПК РСФСР), отнюдь не регулируя ни методики, ни тактики, ни каких-либо других подобных сторон этих действий. Примерно то же самое наблюдается и при регулировании остальных следственных действий: допрос обвиняемого (ст. 156–160 УПК РСФСР), допрос свидетелей (ст. 155–160 УПК РСФСР), очная ставка (ст. 152–163 УПК РСФСР) и т. д.

Хотя в советской юридической литературе подчас говорится о детальной правовой регламентации процессуальных действий [42], следует согласиться с тем, что здесь имеется в виду регламентация не операциональной структуры, не предпринимаемых при этом познавательных и удостоверительных операций того или иного действия в уголовном судопроизводстве, а его процессуальная форма. Последняя действующим уголовно-процессуальным законом регламентируется в той мере, в какой это необходимо для обеспечения законности, обоснованности и целенаправленности того или иного юридически значимого действия, для гарантии в ходе его производства прав, свобод и юридически охраняемых интересов граждан и других участников соответствующего процессуально-правового отношения.

Приведенные выше соображения убеждают нас в том, что судебно-медицинская экспертиза, как и любая другая, не только в какой-либо своей части, а целиком взятая в качестве единого правового явления, служит процессуальным действием, совершаемым по уголовному делу при участии следователя (органа дознания, прокурора, суда), эксперта и некоторых субъектов уголовно-процессуальной деятельности.

При этом мы учитываем и то обстоятельство, что в структуре любой человеческой деятельности выделяются сначала определенные, относительно самостоятельные действия, а внутри их — операции, приемы и выборы способов, которые, в свою очередь, составляют структуру этих действий и олицетворяют процесс их реального осуществления. При правовом регулировании уголовно-процессуальной деятельности законодатель упорядочивает, думается, непосредственно сами действия, оставляя определенный простор тем или иным субъектам этой деятельности для выбора наиболее оптимальных в каждом конкретном случае приемов, операций, способов и т. д. Это обстоятельство, связанное с общенаучным фактором, и методологии, и методики человеческой деятельности в целом применительно к нашей проблеме свидетельствуют о том, что при анализе процессуальной природы судебной экспертизы (включая сюда судебно-медицинскую) необходимо учесть, о чем — о целостном действии как о полиструктурном феномене или об отдельных его структурных частях и способах их взаиморасположения и взаимодействия — идет речь [43]. От этого зависит не только уровень юридического опосредования, степень детализации уголовно-процессуального регулирования рассматриваемого явления, но и правильное соотнесение друг с другом, с одной стороны, его юридически значимых и, следовательно, регламентируемых законом, с другой — остальных сторон (моментов, проявлений). При таком, с нашей точки зрения, наиболее оптимальном подходе становятся очевидными преимущества вывода о целесообразности признания сложным, полиструктурным процессуальным действием судебной экспертизы в целом, включая сюда все те действия субъектов уголовно-процессуальной деятельности, из которых она в конечном счете складывается.

Однако из того, что судебно-медицинская экспертиза в общем и целом является процессуальным действием, однозначно еще не вытекает, что одновременно надо ее считать и следственным действием. Дело в том, что в советской юридической литературе не всегда ставится знак тождества между процессуальными и следственными действиями. Не вдаваясь в подробности этой проблемы, выходящей за рамки данной статьи, отметим, что многие советские ученые стремятся последовательно их разграничивать, полагая, что следственными являются только определенные процессуальные действия [44].

Правда, в теории пока не сложилось единства мнений в понимании существа следственных действий. Но наиболее распространенной и, с нашей точки зрения, верной является позиция, соответственно которой следственными являются процессуальные действия, направленные на обнаружение, закрепление, проверку и оценку доказательств [45]. Эти действия имеют достаточно сложную структуру (стало быть, состоят из множества различных приемов, операций), предпринимаются во время предварительного или судебного следствия по делу, отличаются друг от друга своеобразным сочетанием в собственной структуре разных методов познания, приспособленных к выявлению, закреплению, проверке и преобразованию в определенные виды доказательств тех или иных фактических данных.

С этой точки зрения мы не видим каких-либо препятствий к тому, чтобы судебно-медицинскую экспертизу признать полнокровным следственным действием. Она проводится в ходе предварительного или судебного следствия, направлена на выявление, проверку, закрепление и преобразование в специфический источник доказательств, именуемый заключением экспертизы, определенной доказательственной информацией. В ней, наряду с экспертом, проводящим специальное исследование с целью дачи экспертного заключения, активное участие принимают орган дознания, следователь или суд, т. е. те субъекты уголовно-процессуальной деятельности, которые ведут уголовное судопроизводство, проводят предварительное или судебное следствие. Поэтому нельзя не согласиться с выводом о том, что судебно-медицинская экспертиза в целом входит в систему следственных действий [46].

Подчас сторонниками иной позиции высказывается мнение, что самое экспертное исследование специалистом, а не следователем и не судом носит по отношению к нему опосредованный характер, в силу чего оно никак не может выступать как следственное действие, поскольку последнему опосредованность не свойственна [47]. Такое соображение, однако не представляется в достаточной мере убедительным.

Во-первых, нельзя забывать, что любая доказательственная информация, на базе которой решается вопрос о существовании или несуществовании входящих в предмет доказывания по делу фактов и об их юридически значимых свойствах, по отношению к следователю и суду носит в конечном счете опосредованный характер. Следователь и судья непосредственно сами не являются очевидцами содеянного и других обстоятельств дела, они воссоздают их образы на основе доказательственной информации, полученной из определенных источников (документов, показаний и т. д.), и в этом плане их знания «опосредованы» при совершении подавляющего большинства следственных действий в советском уголовном процессе. Исключением в данном отношении могут, пожалуй, служить только следственные осмотры, в ходе которых сам следователь или суд могут непосредственно «воспринимать» значимые по делу свойства материальных следов содеянного (скажем «следы» автотранспортного происшествия на дороге и на самих столкнувшихся автомобилях). Что же касается допросов, очных ставок, исследования документов как источников доказательств (ст. 88 УПК РСФСР) и других подобных следственных действий, то признак «опосредованности» присущ всем им вполне закономерно. Почему степень такой опосредованности может быть различна не только при разных следственных действиях, но даже при одном и том же способе получения и проверки доказательств (например, при допросе свидетеля в одних случаях следователь получает доказательственную информацию «из первых рук», в других — «из вторых рук» и т. д.). Судебная экспертиза не является исключением, поскольку та доказательственная информация, которую следователь или суд черпают из ее заключения, может базироваться в одних случаях на фактах реальной действительности, которые воспринимались непосредственно самим экспертом, в других — основываться на информации, взятой из других источников, в-третьих, и на лично воспринятых реальных фактах, и на «опосредованной» другими источниками доказательственной информации.

Во-вторых, говорить об «опосредованном» характере одних и «неопосредованности» других следственных действий в научном плане вообще некорректно. И гносеологически, и онтологически любое действие — это внешнее выражение волеизъявления именно того лица, которое его совершает. Ни один дееспособный человек не нуждается в том, чтобы в совершаемом им действии присутствовал момент «опосредованности». Это в равной мере относится и к любому следственному действию, являющемуся всегда неопосредованным волеизъявлением того, кто его в соответствии с законом предпринимает.

Но если даже на какое-то время отойти от отмеченного выше общенаучного постулата и идти по пути условного конструирования свойства «опосредованности» того или иного следственного действия в том значении, в каком, очевидно, понимает его С. А. Шейфер, то нетрудно заметить, что такое свойство в той или иной мере можно усмотреть во многих следственных действиях. «Опосредованность» в подобном значении налицо, к примеру, полностью при выполнении следственных действий в другом месте по отдельному поручению (ст. 31, 132 УПК РСФСР), а частично при следственном осмотре или эксперименте, производимом с участием специалиста (ст. 179, 180, 183 УПК РСФСР).

И, в-третьих, выделение следственных действий из системы всех процессуальных действий осуществляется ведь не по признаку их «опосредованности» или «неопосредованности» и даже не в зависимости от того, кем, когда они производятся. Например, если следователь составляет обвинительное заключение по делу (ст. 205 УПК РСФСР), то речь идет не о следственном, а об ином процессуальном действии. И, наоборот, следственным являются определенные действия органа дознания или суда первой инстанции. Здесь важно другое — назначение и характер производимого действия. Если последнее выражается в обнаружении, закреплении, проверке и оценке доказательств по уголовному делу, направлено на осуществление таким путем доказывания, то оно признается следственным, если даже его предпринимает не следователь, а орган дознания, прокурор или суд. В сложных же следственных действиях вполне возможно полноценное участие других субъектов уголовно-процессуальной деятельности, что не меняет их процессуально-правовой природы.

Все изложенное выше дает, на наш взгляд, достаточное основание для того, чтобы судебно-медицинскую экспертизу признать таким процессуальным действием, которое закономерно входит в общую систему следственных действий в советском уголовном процессе.

1.2 Отграничение судебно-медицинской экспертизы от освидетельствования, осмотра и других смежных процессуальных действий

Дальнейшая конкретизация рассмотренных выше признаков судебно-медицинской экспертизы предполагает отграничение ее от процессуальных институтов, имеющих с ней какие-то общие черты. Здесь возникает, по существу, три группы проблем. Надо отграничить судебно-медицинскую экспертизу: во-первых, от иных форм использования специальных медицинских познаний в советском уголовном процессе; во-вторых, от такого весьма близкого к ней следственного действия, как освидетельствование живых лиц, и, в-третьих, от некоторых видов судебной экспертизы (например, биологической, криминалистической и т. д.), которые по объекту, методам и некоторым другим параметрам имеют общие моменты с судебно-медицинской экспертизой.

Решение первой группы вопросов, думается, не представляет собой сложности. Когда речь идет об использовании по уголовному делу консультационной или справочно-консультационной помощи со стороны лиц, обладающих специальными медицинскими познаниями, то налицо совершенно иная форма привлечения специальных познаний в уголовном судопроизводстве и смешение ее с судебно-медицинской экспертизой вряд ли возможно. Эта форма применения специальных знаний в уголовном процессе в советской юридической литературе освещена достаточно подробно [48]. Применительно к судебно-медицинской экспертизе эта проблема какой-либо специфики не имеет и поэтому нет необходимости в ее рассмотрении.

Несколько сложно отграничить судебно-медицинскую экспертизу от участия специалиста в некоторых следственных действиях, если в качестве такого специалиста выступает лицо, обладающее медицинскими познаниями. Такая картина нередко встречается при осмотре места происшествия, при обысках, выемках, при следственном эксперименте, при опознании трупов и живых лиц. Все эти следственные действия проводятся следователем (лицом, производящим дознание), а специалист выступает в них лишь в роли лица, призванного оказать ему помощь своими специальными познаниями. Условия привлечения органом предварительного расследования специалиста, процессуальное положение последнего при производстве следственных действий регламентированы ст. 1331 УПК РСФСР. Все те научные, организационные и методические положения, которые разработаны советской юридической наукой по применению этой статьи УПК РСФСР [49], в полной мере распространяются на специалиста-медика.

Когда речь идет даже о наружном осмотре трупа на месте его обнаружения, то это следственное действие в соответствии со ст. 180 УПК РСФСР производится следователем (органом дознания) в присутствии понятых и с участием врача-специалиста в области судебной медицины, а при невозможности его участия — иного врача. Нетрудно видеть, что специалист с медицинскими знаниями при таком осмотре трупа не превращается в эксперта, его процессуальное положение ограничено теми правами и обязанностями, которыми наделен любой специалист в соответствии со ст. 1331 УПК РСФСР. Другое дело, что этот специалист впоследствии может быть назначен экспертом. Однако это происходит лишь постольку, поскольку органом предварительного расследования назначается судебно-медицинская экспертиза и ее производство поручается именно этому специалисту. Если же в качестве эксперта назначается любое другое лицо, обладающее медицинскими познаниями, то специалист-медик, участвовавший в наружном осмотре трупа, в эксперта по делу не превращается.

Возникает вопрос: не изменяется ли только что высказанное положение, если осмотр сопряжен с эксгумацией трупа? Часть 2 ст. 180 УПК РСФСР предусматривает, что «в случае необходимости извлечения трупа из мест захоронения следователь выносит об этом постановление. Извлечение трупа производится в присутствии следователя, понятых и врача-специалиста из области судебной медицины, а при необходимости — и в присутствии иного специалиста». По смыслу этой нормы ведущим лицом в производстве этого процессуального действия все же остается следователь, а судебный медик так же, как и любой присутствующий при этом специалист (например, криминалист), остается специалистом в смысле ст. 1331 УПК РСФСР. Это в достаточной мере очевидный признак, не позволяющий смешивать осмотр трупа, сопряженный с эксгумацией, с судебно-медицинской экспертизой [50].

Соответственно сказанному при эксгумации врач-специалист из области судебной медицины своими познаниями помогает следователю и другим участникам этого следственного действия решить, какие меры предосторожности предпринимать при извлечении, осмотре и в случае необходимости транспортировки трупа, обнаружить и квалифицированно описать в протоколе совершаемого следственного действия данные, имеющие значение по делу (в том числе те, которые необходимо учесть в ходе последующего экспертного исследования). При этом медик может обратить внимание на глубину захоронения, состояние гроба, характер позы трупа, имеющиеся на нем повреждения и на иные обстоятельства, которые могли повлиять на сохранность трупа, на его внешний вид и т. д. [51].

Положение, на наш взгляд, не меняется в тех случаях, когда эксгумация трупа осуществляется в целях опознания последнего. Здесь, по существу, имеет место участие врача-специалиста из области судебной медицины последовательно в двух процессуально-значимых действиях: сначала в эксгумации, затем в опознании. Оба эти действия предпринимаются следователем соответственно требованиям ст. 180, 165 УПК РСФСР, участие в них лица с медицинскими познаниями не выходит за пределы того статуса специалиста, который очерчен в ст. 1331 УПК РСФСР. Иначе говоря, лицо с познаниями из области судебной медицины оказывает необходимую помощь следователю (органу дознания) в производстве соответствующего следственного действия, которое в силу отмеченных выше обстоятельств никоим образом не превращается в судебно-медицинскую экспертизу.

Необходимо четко провести грань между собственно эксгумацией, проводимой от начала до конца следователем и остающейся следственным действием, и самостоятельным экспертным исследованием, осуществляемым судебным медиком. В имеющейся литературе на этот счет подчеркивается, что эксгумация и экспертиза извлеченного из земли трупа являются двумя самостоятельными действиями. В частности, правильно, на наш взгляд, подмечено, что собственно эксгумация — это извлечение трупа из земли (могилы) с представлением его судебно-медицинскому эксперту для исследования. Согласно ст. 180 УПК РСФСР и соответствующим статьям УПК союзных республик извлечение трупа из места захоронения производится в присутствии следователя, судебно-медицинского эксперта и понятых. Судебно-медицинская же экспертиза эксгумированного трупа выполняется экспертом или комиссией экспертов [52].

В случае появления необходимости применения специальных познаний из области судебной медицины для исследования эксгумированного трупа следователь (орган дознания) или суд решают вопрос о назначении судебно-медицинской экспертизы.

УПК РСФСР не содержит специальных указаний об оформлении назначения судебно-медицинской экспертизы эксгумированного трупа. Из этого следует, что такие экспертизы назначаются в обычном порядке, т. е. следователь выносит постановление, в котором указывает обстоятельства дела, обусловившие необходимость эксгумации и проведения экспертизы (первичной, дополнительной или повторной), перечисляет вопросы, подлежащие экспертному разрешению и т. д.

В тех случаях, когда назначается дополнительная судебно-медицинская экспертиза эксгумированного трупа, что согласно ст. 81 УПК РСФСР производство ее может быть поручено тому же либо другим экспертам. Повторная же экспертиза поручается другому или другим экспертам. Но в любом случае в распоряжение эксперта представляется труп я все необходимые материалы уголовного дела.

Необходимо отграничить судебно-медицинскую экспертизу также от такого процессуального действия, как получение образцов для сравнительного исследования. Это следственное действие, как известно, правовую регламентацию впервые в истории советского уголовного процесса получило в ныне действующем уголовно-процессуальном законодательстве. В частности, ст. 186 УПК РСФСР предусматривает:

Аналогично сформулированы соответствующие статьи УПК большинства других союзных республик [53].

В соответствии с этим нормативно-правовым предписанием образцы для сравнительного исследования могут быть получены следователем как с участием, так и без участия специалиста. Вопрос об отграничении судебно-медицинской экспертизы от рассматриваемого следственного действия возникает в тех случаях, когда в качестве такого специалиста выступает лицо с познаниями из области судебной медицины. Скажем, надо получить кровь потерпевшего для сравнительного исследования, необходимого по делу. Когда же речь идет об изъятии крови, находящейся на теле подозреваемого, подногтевого содержимого у подозреваемого или о других подобных объектах будущего экспертного исследования, то мы сталкиваемся с несколько иным явлением, связанным скорее с получением вещественных доказательств. Поэтому в подобной ситуации нужно, очевидно, руководствоваться теми правилами уголовно-процессуального закона, которыми определяется порядок обнаружения, изъятия и закрепления вещественных доказательств (ст. 83–86 УПК РСФСР).

Врач с познаниями из области судебной медицины, привлеченный для участия в получении образцов для сравнительного исследования, является, бесспорно, не кем иным, как специалистом в смысле ст. 1331 УПК РСФСР. Изложенные выше соображения о процессуальном положении специалиста и его отличия от судебного эксперта полностью сохраняют силу и применительно к данному случаю. Поэтому нет надобности особо обосновывать вывод о том, что врач, принимающий участие в получении следователем образцов для сравнительного исследования, не превращается в судебно-медицинского эксперта.

Конечно же, вопрос о получении сравнительных образцов от трупа или у живых лиц может возникнуть и в ходе судебно-медицинской экспертизы, назначенной в установленном законом порядке. Однако рассмотрение его представляется более целесообразным в том разделе пособия, где освещаются порядок и методические вопросы производства судебно-медицинской экспертизы.

Более сложным и острым является вопрос о соотношении судебно-медицинской экспертизы и освидетельствования.

В годы становления советского уголовного процесса термин «освидетельствование» чаще всего употреблялся для обозначения деятельности любого врача (в том числе судебного медика) по проведению судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы живого лица [54]. Несколько позднее начали появляться утверждения о необходимости отграничения освидетельствования как следственного действия, проводимого органом расследования, от экспертной деятельности. М. С. Строгович, например, еще в 40-е годы писал: «По сути дела, освидетельствование — это тоже осмотр и отличается от него тем, что предметом освидетельствования является не вещь, как при осмотре, а живой человек» [55]. Такие же соображения встречались тогда в трудах М. А. Чельцова, Д. С. Карева, Р. Д. Рахунова, П. И. Тарасова-Родионова и ряда других видных ученых [56]. Для такого подхода определенные основания давал УПК РСФСР 1923 г., где освидетельствование, по существу, рассматривалось как осмотр живого лица, проводимый врачом по поручению следователя (ст. 193–194 УПК РСФСР 1923 г.).

Но уже на том этапе развития уголовно-процессуальной науки и практики выдвигалось предложение рассматривать освидетельствование в одном плане как самостоятельное следственное действие, в другом — как разновидность судебно-медицинской экспертизы. «В случае, когда освидетельствование возлагается на эксперта, — писал, в частности, Н. В. Терзиев, — мы имеем дело в процессуальном смысле с экспертизой, а когда освидетельствование производится следователем или представителем органов дознания (с привлечением специалиста и без него), происходит следственный осмотр» [57].

В ведомственных нормативно-правовых актах освидетельствования, проводимые медиком, также отождествлялись с судебно-медицинской экспертизой. Например, в Инструкции о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР от 13 декабря 1952 г. указывалось, что в компетенцию судебно-медицинской экспертизы входят: производство судебно-медицинского освидетельствования живых лиц, судебно-медицинского исследования трупов, судебно-медицинских и судебно-химических исследований вещественных доказательств, а также производство судебно-медицинской экспертизы» (п. 9). Здесь, как видим, судебно-медицинские исследования живых лиц рассматривались как разновидность экспертизы.

Позднее, по мере углубления понимания существа экспертизы, положение стало меняться. Все более весомыми становились соображения о необходимости четкого разграничения, с одной стороны, освидетельствования, с другой — судебно-медицинской экспертизы. Советское уголовно-процессуальное законодательство, принятое на рубеже 60-х годов, пошло именно по такому пути. Однако оно подошло к правовой регламентации данного вопроса недостаточно последовательно. Убедиться в этом можно уже при простом сопоставлении текстов соответствующих статей УПК различных союзных республик.

Ст. 181 УПК РСФСР предусматривает, что следователь вправе произвести освидетельствование обвиняемого, подозреваемого, свидетеля или потерпевшего для установления на их теле следов преступления или наличия особых примет, если при этом не требуется судебно-медицинской экспертизы».

УПК Украинской ССР решает тот же вопрос несколько иначе. Он гласит: «При необходимости выявить или удостоверить наличие у обвиняемого, подозреваемого или свидетеля особых примет следователь выносит об этом постановление и производит освидетельствование в присутствии двух понятых», а «при необходимости производит судебно-медицинское освидетельствование…, такое освидетельствование по указанию следователя производится судебно-медицинским экспертом или врачом» (ст. 193). Следственное освидетельствование, проводимое органами предварительного расследования и судебно-медицинское освидетельствование, осуществляемое специалистом-медиком, различается также в УПК Казахской ССР (ст. 130) и в УПК Азербайджанской ССР (ст. 207), хотя и в них тоже есть некоторые особенности в регулировании данного процессуального действия.

Кроме заметных различий в формулировках уголовно-процессуальные кодексы союзных республик, разграничивающие следственное и судебно-медицинское освидетельствование, не определяют ни цель, ни особенности, ни порядок производства судебно-медицинского освидетельствования, которыми оно отличалось бы от следственного.

При этом нельзя не принять во внимание то обстоятельство, что речь идет о действии, часто встречающемся в следственной И судебно-медицинской практике, причем и здесь часто не проводится четких различий между экспертизой и освидетельствованием.

Достаточно сказать, что, по данным Главного судебно-медицинского эксперта Минздрава СССР, например, в 1984 г. (позднее эти сведения не обобщались) из общего количества судебно-медицинских исследований живых лиц (1 317 275) более 52,2 % (687 616) проведены по «направлениям» органов суда, прокуратуры и предварительного расследования, т. е. без назначения экспертизы. В этих случаях данное действие выступало как судебно-медицинское освидетельствование. По данным А. М. Корнукова, на долю судебно-медицинских освидетельствований приходится 75 % всех освидетельствований [58]. Исследование, проведенное З. З. Зинатуллиным, показало, что проводится 94,7 % судебно-медицинских и только 5,3 % следственных освидетельствований [59]. Если же к практике судебно-медицинского освидетельствования подойти с учетом того, что в трех союзных республиках, где судебно-медицинское освидетельствование закреплено в самом законе, удельный вес этого приема становится еще более значительным. Например, в Украинской ССР, от общего числа проведенных судебно-медицинских исследований живых лиц в 1984 г. судебно-медицинские освидетельствования составили 64,7 % (144 601), а судебно-медицинские экспертизы — 35,3 % (79 011); в Казахстане судебно-медицинские освидетельствования составили 46,0 % (29 109), а судебно-медицинские экспертизы — 53,1 % (33 057); в Азербайджанской ССР судебно-медицинские освидетельствования составили 61 % (13 699), а судебно-медицинские экспертизы — 39 % (8748).

Больше того, количество судебно-медицинских освидетельствований имеет тенденцию к возрастанию. Например, в 1980 г. судебно-медицинских освидетельствований в стране было проведено 671 094, а в 1984 г., как мы уже отмечали, их было уже 687 616. Анализ этих данных показывает, что часть таких освидетельствований проводится вместо судебно-медицинских экспертиз. Например, в 1984 г. в СССР было проведено судебно-медицинских освидетельствований 687 616 (52,2 %) и 629 659 (47,8 %) судебно-медицинских экспертиз живых лиц. При этом степень тяжести телесных повреждений определялась в 1 235 847 случаях, т. е. в 93,8 % от общего количества. Это значит, что почти во всех случаях судебно-медицинские освидетельствования проводились для решения вопросов, которые входят в компетенцию судебно-медицинской экспертизы, поскольку по действующему закону для определения тяжести телесных повреждений обязательно назначено проведение судебно-медицинской экспертизы (ст. 79 п. 1 УПК РСФСР).

Существующие ведомственные нормативно-правовые акты, детализирующие задачи и некоторые организационные стороны работы судебных медиков, по существу способствуют такой практике. Так, Инструкция о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР, утвержденная приказом Минздрава СССР от 21 июля 1978 г., при определении компетенции судебно-медицинской экспертизы, указывает, что сюда относятся «экспертиза потерпевших, обвиняемых и других лиц, а также освидетельствование граждан для определения характера и тяжести телесных повреждений (п. 1.3.3). Из положения п. 2.1 Инструкции видно, что судебно-медицинское освидетельствование решает те же задачи, что и судебно-медицинская экспертиза живых лиц, т. е. установление тяжести, давности, механизма образования телесных повреждений, но имеет ограниченную сферу применения — только в стадии возбуждения уголовного дела. Согласно Правилам судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений, утвержденных Приказом Минздрава СССР от 11 декабря 1978 г. (п. 4.33), как при судебно-медицинской экспертизе, так и при судебно-медицинском освидетельствовании живых лиц в выводах должны быть отражены:

Характер повреждения с медицинской точки зрения (ссадина, кровоподтек, рана, перелом кости и т. п.), их локализация и свойства.

Вид орудия или средства, которыми могли быть причинены повреждения.

Механизм возникновения повреждений.

Давность (срок) причинения повреждений.

Степень тяжести телесных повреждений с указанием квалифицирующего признака — опасность для жизни, расстройство здоровья, стойкая утрата трудоспособности и т. п.

Выводы в «Заключении эксперта» («Акте») должны являться результатом анализа данных, установленных при проведении экспертизы. Они должны быть подробными и научно обоснованными. Таким образом, «Инструкция» и «Правила» хотя и упоминают о двух различных формах применения специальных судебно-медицинских познаний так же, как и УПК трех союзных республик, не проводят каких-либо существенных отличий между ними.

На протяжении десятилетий не прекращается дискуссия по рассматриваемой проблеме и в научной литературе [60]. Многие авторы считают судебно-медицинское освидетельствование разновидностью судебно-медицинской экспертизы. Эту точку зрения наиболее отчетливо защищает С. А. Шейфер, полагающий, что «судебно-медицинские освидетельствования являются разновидностью судебно-медицинской экспертизы» [61]. На той же позиции стоит Р. С. Белкин, рассматривающий судебно-медицинское освидетельствование как «один из видов судебно-медицинской экспертизы» [62].

Другие ученые рассматривают освидетельствование, проводимое лицом со специальными медицинскими познаниями, как «врачебный осмотр». И. Л. Петрухин, например, отмечает, что «в соответствии со статьей 181 УПК РСФСР освидетельствование возможно не только как разновидность следственного осмотра, но и как врачебный осмотр, проводимый в отсутствии следователя, по его поручению в установленной законом процессуальной форме, отличающейся от порядка проведения судебной экспертизы» [63]. Отметим, что И. Л. Петрухин с давних пор считает, что «конструкция судебно-медицинского освидетельствования, занимающая промежуточное положение между простым освидетельствованием и экспертизой, представляется довольно искусственной» [64]. К этой точке зрения присоединяется и Н. А. Маркс [65].

Однако эта точка зрения не разделяется некоторыми процессуалистами. Отграничивая освидетельствование в целом от судебно-медицинской экспертизы, они, опираясь на упомянутые выше нормы УПК УССР, Казахской ССР и Азербайджанской ССР, различают два вида освидетельствования: следственное, проводимое органами предварительного расследования, и судебно-медицинское, проводимое специалистом из соответствующей области медицинской науки [66].

Как же разрешить спорный вопрос? Можно ли найти критерий разграничения следственного и судебно-медицинского освидетельствования, судебно-медицинского освидетельствования и судебно-медицинской экспертизы. Заметим, что ответ на вторую часть вопроса предопределяет и на первую его часть.

Итак, существует ли критерий разграничения судебно-медицинской экспертизы и судебно-медицинского освидетельствования? Как уже было показано в практической деятельности судебно-медицинских учреждений посредством судебно-медицинского освидетельствования решаются задачи, входящие в компетенцию судебно-медицинской экспертизы. Ведомственный нормативно-правовой материал дает для этого основания. Так, в соответствии с Правилами судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений» вполне возможно судебно-медицинское освидетельствование даже при определении степени тяжести телесных повреждений, при объяснении механизма этих повреждений, давности их причинения и т. д. (п.п. 4.33).

Н. В. Жогин и Ф. Н. Фаткуллин предприняли попытку отграничить судебно-медицинское освидетельствование от обычного и от судебно-медицинской экспертизы тем, что при производстве судебно-медицинского освидетельствования «не только обнаруживаются и фиксируются поддающиеся непосредственному восприятию факты, но дается медицинское обоснование или объяснение им», что «оно предназначено главным образом для установления фактов, не вполне доступных следственному освидетельствованию и, вместе с тем, не требующих применения специальных познаний из области медицинской науки и практики в том объеме, какой характерен для судебной экспертизы» [67]. Нетрудно заметить, что авторы указывают два признака, свойственные судебно-медицинскому освидетельствованию и отличающие его от судебно-медицинской экспертизы: непосредственное восприятие судебным медиком фактов и использование для их объяснения специальных познаний в объеме меньшем, чем при экспертизе.

По этому поводу в литературе не без оснований отмечается объем используемых врачом специальных познаний из области судебной медицины не может служить признаком, отличающим судебно-медицинское освидетельствование от судебно-медицинской экспертизы. Так, С. А. Шейфер считает, что «положение о «меньшем объеме» познаний не может быть принято в силу его неопределенности. К тому же результаты проведенных судебным медиком обследований (какими бы простыми они ни были) обязательно требуют обобщения и истолкования, а это существенный признак экспертизы» [68].

Есть и другие соображения, указывающие на слабость и противоречивость конструкции судебно-медицинского освидетельствования.

Первое из них связано с неизбежным дублированием работы судебных медиков. Как уже отмечалось, судебно-медицинское освидетельствование фактически решает задачи, отнесенные к компетенции судебно-медицинской экспертизы: о характере, давности, тяжести и механизме образования телесных повреждений. При этом по своей структуре акты судебно-медицинского освидетельствования не отличаются от заключения эксперта (этот момент прямо подчеркивается в п. 3.11 Инструкции), этот документ формально же считается заключением эксперта, поскольку исследование производилось без вынесения постановления.

Но так как для разрешения вопроса о характере телесных повреждений УПК всех союзных республик требуют обязательного назначения экспертизы, складывается парадоксальное положение: следователь, получивший от эксперта акт судебно-медицинского освидетельствования и не имея оснований усомниться в его полноте и обоснованности, вынужден назначать судебно-медицинскую экспертизу. Нередко эксперт судебный медик в подобной ситуации вынужден дублировать свои выводы, изложенные в акте.

Не случайно поэтому, что в следственной практике наблюдается устойчивая тенденция рассматривать «Акты судебно-медицинского освидетельствования» как заключение эксперта, каковыми они, однако, не являются.

Неопределенность правовой оценки судебно-медицинского освидетельствования порождает массу других трудностей. Неясно, в каком качестве судебный медик должен быть вызван в суд, когда в этом возникает необходимость, т. к. экспертом он не назначается (заметим, что согласно п. 3.5 и 3.11 Инструкции он обязан подписать «Акт» именно как судебно-медицинский эксперт), специалист же действует лишь в рамках следственного действия и не вправе давать заключения. Кроме того, неясно, какой вид исследования должен быть проведен судебным медиком, когда следователь или суд не соглашаются с выводами, изложенными в «Акте»: здравый смысл подсказывает, что нужна повторная экспертиза (с отстранением эксперта, составившего «Акт», от ее проведения), однако первичное исследование экспертизой не является и поэтому формально можно назначить первичную экспертизу, поручив ее тому же эксперту, который составил «Акт». А это недопустимо, т. к. поставлена под сомнение объективность эксперта [69].

К тому же, несмотря на важность решаемых при судебно-медицинских освидетельствованиях вопросов, обвиняемый, подозреваемый и потерпевший, чьи интересы затронуты самым непосредственным образом, оказываются полностью устраненными от производства исследования.

С учетом сказанного следует согласиться с позицией тех авторов, которые предлагают исключить из уголовно-процессуального закона и из судебно-медицинской практики возможность проведения судебно-медицинского освидетельствовании за рамками судебно-медицинской экспертизы.

Принципиальное решение данного вопроса содержится в УПК Армянской ССР, где судебно-медицинское освидетельствование рассматривается как разновидность судебно-медицинской экспертизы и производится с соблюдением правил, предусмотренных для экспертизы (ст. 181).

Отметим также, что отказ от искусственной конструкции судебно-медицинского освидетельствования уже обозначился в законодательстве: ни одна союзная республика не заимствовала опыт УПК УССР, Казахской и Азербайджанской ССР. Наоборот, из УПК Узбекской ССР в 1976 г. норма о судебно-медицинском освидетельствовании была исключена, что следует признать правильным.

2.1 Классификация судебно-медицинских экспертиз по объекту и предмету исследования Судебно-медицинская экспертиза трупов, живых лиц, вещественных доказательств

Многообразие объектов, подвергающихся экспертному исследованию, существенные особенности оснований и порядка проведения, которыми одни экспертизы отличаются от других делают необходимым упорядоченный анализ различных видов экспертиз и их классификацию. Последней проблеме посвящено немало работ [70]

Для правильной классификации экспертиз различного вида большое значение имеет выбор оснований классификации. Такими основаниями, как отмечалось, являются объект, предмет и соответствующие ему методы экспертного исследования (т. е. совокупность методик, разработанных на основе специальных познаний). Кроме того, классификация возможна по последовательности проведения экспертного исследования, субъекту исследования (единоличному или коллегиальному) и другим основаниям.

По поводу объекта экспертного исследования в правовой литературе высказаны различные суждения. Так, некоторые ученые считают объектом обстоятельства дела, на изучение которых направлено экспертное исследование [71]. Другие исходят из более узкой трактовки, понимая под объектом исследования лишь те материальные предметы, которые подвергаются экспертному исследованию [72]. На наш взгляд объект экспертного исследования — это тот фрагмент окружающей действительности, в котором в скрытом виде содержится важная для дела информация, извлечь, осмыслить и истолковать которую можно лишь на основе специальных познаний, с применением методик, соответствующих обязанностям [73] исследуемого явления. Искомая информация образует в данном случае предмет экспертизы и отражает ту познавательную потребность и те возможности познания, которые существуют в данный момент.

Под таким углом зрения объектами судебно-медицинской экспертизы можно считать: труп, живого человека и вещественные доказательства. Своеобразным объектом исследования могут стать и материалы соответствующего уголовного дела, в которых отразились данные, характеризующие тот или иной из перечисленных объектов, при обстоятельствах, когда сам он реально не сохранился или существенно изменился [74].

Что же касается предмета исследования, то в общегносеологическом смысле под ним понимают не свойства познаваемого объекта, которые составляют цель исследования [75]. Применительно же к экспертному исследованию под предметом исследования понимают факты и обстоятельства (фактические данные), устанавливаемые посредством экспертизы [76] либо, что равнозначно, круг решаемых экспертизой вопросов (задач) [77].

Методика исследования (понимаемая как совокупность методов исследования тех или иных объектов) определяется как природой исследуемых объектов, так и экспертными задачами, т. е. предметом экспертного исследования.

Перечисленные основания взаимно уточняют и сужают классификационные группы: когда экспертизу разграничить по объекту невозможно, на помощь приходит такой критерий, как предмет экспертного исследования, а в необходимых случаях — и методика исследования. Это создает условия для последовательной и исчерпывающей классификации видов судебно-медицинских экспертиз.

Выше отмечалось, что объектами судебно-медицинской экспертизы являются трупы (их части), живые лица, вещественные доказательства [78].

Однако эти объекты могут быть и объектами других экспертиз. Так, например, человек может быть объектом психиатрической, психологической и судебно-медицинской экспертиз. Но он может быть также объектом и криминалистической экспертизы, например, при исследовании динамических стереотипов — выраженных в почерке, походке и т. д. Для разграничения судебно-медицинской и указанных выше экспертиз определяющую роль играет их предмет. Например, ответы на вопросы о характере, степени тяжести, давности и механизме причинения телесных повреждений могут быть получены в результате судебно-медицинского исследования живого лица, требующего применения соответствующих методик.

В пограничных случаях, когда объекты и предмет не дают возможности разграничить экспертизы по видам и качеству дополнительного критерия используется методика экспертного исследования. Так, например, решение вопроса о дальности выстрела может быть достигнуто за счет исследования одного и того же объекта, т. е. трупа и одежды, в которой он находился, однако в одном случае будут применены судебно-медицинские методики (патологоанатомическое вскрытие, гистология, непосредственная микроскопия, участково-послойная рентгенография в максимально мягких рентгеновских лучах и др.), и тогда производимая экспертиза должна быть отнесена к судебно-медицинской экспертизе; в других же случаях потребуются криминалистические методики (контактно-диффузный, электрографический, химический методы, эмиссионный спектральный анализ и др.), и тогда экспертизу следует отнести к криминалистической.

С учетом изложенных выше представлений об основаниях классификации судебно-медицинской экспертизы рассмотрим каждый из ее видов: экспертизу трупов, экспертизу живых лиц, экспертизу вещественных доказательств, обратив внимание на их значение для установления истины, основания проведения, организационные аспекты, предмет исследования, факторы, снижающие эффективность экспертизы, и пути их устранения.

Экспертиза трупов — самое трудное и важное направление деятельности судебно-медицинской экспертизы.

В практике поводами для назначения экспертизы трупов обычно являются:

очевидно насильственный характер смерти (убийство, самоубийство, несчастный случай);

смерть с подозрением на насилие (скоропостижная смерть, смерть от болезни, протекавшей без наблюдения врача);

смерть от заболевания в случаях жалоб родственников покойного или других лиц на неправильное или несвоевременное лечение;

обнаружение трупа неизвестного лица, в том числе и трупа новорожденного ребенка.

В 1984 г. в стране было произведено 491 239 исследований трупов. Насильственная смерть явилась причиной смерти в 330 756 случаях (67,4 %), ненасильственная — в 153 259 случаях (31,2 %). Видами насильственной смерти были: механические повреждения — 312 957; механическая асфиксия — 101 079; отравление различными ядами — 73 162; действия низкой температуры — 9 450; действия высокой температуры — 8 366; криминальные аборты — 648; электротравмы — 4 992; другие виды смерти — 102. Видами ненасильственной смерти явилась скоропостижная смерть:

а) от сердечно-сосудистых заболевании — 116 229;

б) от других заболеваний — 37 030.

Подавляющее большинство экспертиз трупа проводится с исследованием самого трупа. Части трупа оказывались объектами исследования очень редко.

Уголовно-процессуальное законодательство (Ст. 79 УПК РСФСР и соответствующие статьи УПК союзных республик) предусматривает обязательность проведения судебно-медицинской экспертизы для выяснения причин смерти потерпевшего и характер телесных повреждений.

Судебно-медицинская экспертиза трупа в основном назначается органами следствия и дознания (в 1984 г. — 97,9 %), редко — судом (обычно это повторные и дополнительные экспертизы). Основаниями для судебно-медицинского исследования трупов явились постановления органов прокуратуры, МВД или определения судов в 199 479 случаях (40,6 %). В 291 731 случае (59,4 %) исследование проводилось по письменному предложению тех же органов и носило характер ведомственных исследований [79].

Экспертизы трупа проводятся в судебно-медицинских учреждениях: в республиканских, краевых, областных бюро судебно-медицинской экспертизы, в районных и межрайонных отделениях. Наиболее сложные и комиссионные, в том числе повторные экспертизы, проводит НИИ судебной медицины Минздрава СССР.

Эта деятельность осуществляется в соответствии с «Правилами судебно-медицинского исследования трупов», утвержденными Наркомздравом и Наркомюстом РСФСР еще в 1928–1929 гг. За 60 лет их действия они в значительной мере устарели, т. к. научные достижения в области судебной медицины и опыт, накопленный экспертными учреждениями, позволили внедрить новые методы исследований. Тем не менее и до нынешнего времени «Правила» представляют собой нормативную основу экспертизы трупов.

При проведении судебно-медицинской экспертизы трупа судебно-медицинский эксперт руководствуется также «Инструкцией о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР» (1978 г.), «Правилами направления, приема, порядка исследования, хранения и выдачи трупов в судебно-медицинских, моргах» (приложение № 8 к приказу МЗ СССР № 166 от 10 апреля 1962 г.), «Правилами изъятия, фиксации, обработки, исследования, хранения и документации трупного материала, предназначенного для судебно-гистологического исследования» (1975 г.), «Правилами изъятия и направления трупного материала на судебно-химические исследования в судебно-медицинские лаборатории бюро судебно-медицинской экспертизы» (приложение № 6 к приказу МЗ СССР № 166 от 10 апреля 1962 г.) и другими инструктивными, а также методическими материалами, периодически издаваемыми Главным судебно-медицинским экспертом Министерства здравоохранения СССР.

Судебно-медицинская экспертиза трупа складывается из ознакомления с предварительными сведениями об обстоятельствах дела, наружного осмотра трупа, его вскрытия, дополнительных исследований и оформления заключения эксперта.

Наиболее часто при судебно-медицинской экспертизе трупа разрешаются такие вопросы:

Какова причина смерти?

Когда наступила смерть?

Какие повреждения обнаружены на теле погибшего?

Чем они причинены?

Не нанесены ли повреждения орудием, подобным представленному на экспертизу?

Каково направление удара?

Одним или несколькими орудиями причинены повреждения?

Какова последовательность нанесения повреждений?

Какое повреждение привело к смерти?

Какова поза потерпевшего в момент нанесения повреждения?

Каково было взаимное расположение потерпевшего и нападавшего?

Способен ли был потерпевший после получения травмы совершать какие-либо активные действия?

Имеются ли на трупе признаки, указывающие на борьбу и самооборону?

Какова группа крови погибшего?

Принимал ли потерпевший незадолго перед смертью алкоголь и в каком количестве?

Какими заболеваниями страдал потерпевший при жизни?

Какие повреждения имеются на одежде потерпевшего и их характер?

По данным наших исследований, сроки проведения судебно-медицинской экспертизы трупа при убийствах характеризуются следующими данными: до 10 дней — 1 %, до 20–35 %, до 30–39 %, в 25 % случаев экспертиза длится свыше 30 дней. При опросе следователей 35,11 % из них высказали претензии к срокам проведения этого вида экспертизы. Следует отметить, что сами вскрытия трупов обычно проводятся в течение 1–3 суток. Задержка с дачей заключения объясняется, во-первых, длительностью лабораторных исследований, которые являются вспомогательными по отношению к судебно-медицинскому исследованию трупа и, во-вторых, сложностями технического характера: нехваткой машинисток, перегрузкой фотолаборантов и т. д. Уже готовые результаты исследования могут пролежать по этим причинам в судебно-медицинском учреждении довольно долго. Это явление крайне затрудняет работу по раскрытию преступления, ибо быстрое получение следственными органами результатов судебно-медицинского исследования трупа нередко имеет решающее значение для сосредоточения усилий следствия в нужном направлении.

В настоящее время судебная медицина располагает научно обоснованными методиками, позволяющими ответить на подавляющее большинство вопросов, возникающих при расследовании преступлений. Однако детальный анализ экспертной практики показывает, что многие вопросы нередко не получают разрешения. Прежде всего это относится к определению давности наступления смерти. Существующие методики с большой степенью точности устанавливают давность в первые 1–2 суток после смерти. В более поздние сроки этот вопрос решается с меньшей точностью. В этих случаях многое зависит от полноты представленных справочных материалов: метеосводок, данных о температуре воды в водоеме, где обнаружен труп и т. д. Существуют методики, которые позволяют по содержанию в тканях трупа некоторых органических элементов определять давность захоронения скелетированных трупов. Однако все эти методы пока не позволяют установить время наступления смерти с достаточной точностью. Поэтому данная проблема остается актуальной и продолжает исследоваться в научных учреждениях. Несколько лет назад в г. Челябинске П. И. Новиковым разработано устройство, которое быстро и с большой степенью точности позволяет определить давность наступления смерти. Однако из-за сложности с размещением заказов на приборы они пока не внедрены в практику. Имеются методики, позволяющие косвенно судить о времени наступления смерти, ведя отсчет от какого-либо известного факта. Так, проф. К. И. Хижняковой разработана методика определения давности наступления смерти по состоянию и характеру содержимого желудочно-кишечного тракта (это дает возможность установить количество часов, прошедших с момента попадания пищи в желудок). Однако этот метод пригоден в тех случаях, когда следственным органам известно время последнего приема пищи потерпевшим. По этим причинам не всегда вопрос о давности наступления смерти экспертами разрешается с необходимой точностью. Встречаются случаи недостаточно обоснованных, неконкретных, а иногда и ошибочных выводов о причине смерти. Это может направить расследование по ложному пути, затруднить поиск преступника.

Другим, пока еще трудноразрешимым вопросом можно считать вопрос о механизме нанесения повреждений. Существующие методики определяют тип, вид орудия, которым причинено повреждение, направление удара, силу удара, примерную массу орудия. Есть методики, позволяющие судить о том, причинено ли повреждение тупым предметом путем удара этим предметом или же путем удара об этот предмет при падении. Разработана методика определения обстоятельств падения с высоты: было ли это свободное падение тела или же телу было сообщено определенное ускорение (т. е. потерпевшего могли вытолкнуть). Однако, несмотря на наличие таких методик и их успешное опробирование на практике, многими экспертами они не применяются. В связи с этим ответы на вопросы о механизме образования повреждений часто носят весьма общий характер, а иногда просто не разрешаются. При опросе следственных работников выяснилось, что наиболее часто не решаются вопросы о механизме образования повреждений, возможном расположении потерпевшего и нападавшего в момент нанесения ранения, взаимном расположении орудия и тела при производстве выстрела, расстоянии, с какого произведен выстрел, причинивший ранение. Изучение уголовных дел показало, что часто остаются неразрешенными такие вопросы, как последовательность нанесения повреждений, нанесены ли повреждения в одно и то же или разное время, одним или несколькими орудиями, с какой силой (значительной, малой) нанесено повреждение, направление нанесения повреждения, направление выстрела, судя по раневому каналу, в каком положении находился потерпевший в момент получения повреждения, имеются ли на трупе признаки, позволяющие судить о форме, размере, весе и других общих и частных признаках орудия (тупого), если да, то какие именно. Причиной пассивности судебно-медицинских экспертов являются их недостаточная квалификация, слабость приборной базы. К сожалению, наблюдаются и факты недобросовестного отношения экспертов к проведению экспертизы.

Не вполне благополучно обстоит дело с решением вопросов, связанных с черепно-мозговыми травмами. Как показывает практика, примерно каждый третий труп имеет черепно-мозговую травму. Эти травмы могут иметь различное происхождение и механизм получения: от удара о твердый предмет, путем удара тупым предметом и т. д. Современные методики позволяют разрешать многие из этих вопросов. Например, по характеру имеющихся повреждений на костях черепа можно судить о силе удара, массе орудия, причинившего повреждение, возможности получения данного повреждения при падении. Но эти возможности пока слабо реализуются, т. к. мало экспертов-медиков прошли специализацию в этом направлении. Подготовку специалистов в области черепно-мозговой травмы, несомненно, следует расширить.

Отсутствие четких ответов на все подобные вопросы лишает органы следствия ценной информации и отрицательно сказывается на качестве и сроках расследования. Для исправления допущенных ошибок приходится назначать дополнительные, а иногда и повторные экспертизы. По изученным нами уголовным делам об умышленных убийствах при отягчающих обстоятельствах дополнительные экспертизы трупа составили 24 %.

Невыяснение всех указанных выше обстоятельств происходит не только по вине судебно-медицинских экспертов, не проводящих необходимых исследований, но и потому, что следователи не всегда в полной мере при назначении экспертиз используют имеющиеся возможности судебной медицины. По данным изучения уголовных дел оказалось, что вопросы, которые, как об этом говорилось выше, часто не разрешаются экспертизой, порой и не ставятся перед экспертом. Помимо этого, органы следствия часто не ставят вопросов, связанных с исследованием расчлененных трупов, например, таких: каким образом совершено расчленение трупа; с помощью каких орудий произведено расчленение; нет ли признаков, указывающих на то, что лицо, расчленившее труп, обладало познаниями в области анатомии. Встречаются случаи постановки следователями вопросов, выходящих за пределы компетенции судебно-медицинского эксперта, ошибочных с научной точки зрения, неясных и неточных. Иногда поставленные вопросы друг друга исключают или дублируют. Эти недостатки свидетельствуют о необходимости более глубокого изучения следователями предмета и методики судебно-медицинской экспертизы трупа. Полагаем, что прокурорам-криминалистам совместно с учреждениями судебно-медицинской экспертизы следует постоянно обобщать практику назначения экспертизы и использовать полученные материалы в процессе обучения следователей.

Для обеспечения более оперативного использования следствием результатов экспертного исследования трупа следует нормативно решить вопрос о возможности, по просьбе следователя, назначившего экспертизу, дачи экспертом заключения по части поставленных перед ним вопросов, с последующим предоставлением заключения по вопросам, которые требовали более длительного срока для своего разрешения.

Судебно-медицинская экспертиза потерпевших, обвиняемых и других лиц прочно занимает первое место по объему работы среди других видов судебно-медицинской экспертизы. На ее долю приходится до 80 % всех судебно-медицинских экспертиз и исследований. Она имеет огромное значение при расследовании преступлений против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности. Проведение этих экспертиз требует познаний во всех разделах клинической и теоретической медицины — травматологии, хирургии, невропатологии, акушерства и гинекологии, реаниматологии, патологической физиологии и других специальностей.

Судебно-медицинская экспертиза живых лиц зачастую дает очень ценный для установления истины доказательственный материал. И в самом деле, копоть на руке раненого огнестрельным оружием разрушает версию о нападении и говорит о саморанении; определение повреждений укусами и идентификация их с отпечатками зубов жертвы рисует картину убийства, сопровождавшегося борьбой; обнаруженные в огнестрельной ране посторонние тела (частицы хлеба, дерева) уличают освидетельствуемого в самостреле через «поглотителя» следов близкого расстояния, применяемого для инсценировки несчастного случая.

При экспертизе потерпевшего, подозреваемого и обвиняемого чаще всего устанавливается характер и степень тяжести телесных повреждений; стойкая утрата трудоспособности; аггравация, дезаггравация, симуляция и дисимуляция при повреждениях и болезнях, искусственно вызванных болезнях, искусственно вызванных повреждениях; рубцы как последствия повреждений или заболеваний; заражение венерической болезнью; общее состояние здоровья; спорное половое состояние (гермафродитизм); половая зрелость, девственность и бывшее половое сношение, половая способность у мужчин к совокуплению и оплодотворению, беременность, аборт, роды (недавние, давние); признаки насильственного полового акта (изнасилования), развратных действий, полового сношения с лицом, не достигшим половой зрелости, мужеложства; возраст; идентичность личности (тождество); степень алкогольного опьянения [80].

Если говорить об удельном весе отдельных видов обследования живых лиц, то можно отметить, что в 1984 г. в целом по стране 93,7 % обследований падало на установление тяжести телесных повреждений, 3,4 % — на установление половых состояний.

В 629 659 случаях (47,3 %) обследование живых лиц в амбулатории бюро судебно-медицинской экспертизы проводилось на основании постановления органов прокуратуры, МВД или определения суда и носило характер экспертизы.

В 687 616 случаях (52,7 %) обследование проводилось по письменному предложению тех же органов, т. е. носило характер ведомственных исследований, направленных на выявление признаков преступления.

Экспертиза живых лиц обычно проводится в специальных судебно-медицинских амбулаториях. Если потерпевший находится на стационарном лечении, то экспертизу проводят в лечебном учреждении. Кроме того, в экстренном порядке экспертиза может выполняться экспертом в зале судебного заседания, в кабинете следователя, дознавателя и в других местах.

Экспертные выводы должны базироваться на объективных данных, полученных при непосредственном обследовании лица и изучении медицинской документации (истории болезни, индивидуальной карты амбулаторного больного, записей в журнале «Вызов скорой помощи» и др.). Принимаются во внимание результаты специальных и лабораторных исследований (рентгеноскопия и рентгенография, клинико-лабораторные анализы, судебно-медицинские лабораторные исследования и т. д.). Заочная экспертиза только по медицинским документам (история болезни, индивидуальная карта больного), т. е. без обследования лица, допускается в исключительных случаях, например, когда органам следствия или дознания срочно необходимо экспертное заключение, а осмотр потерпевшего или обвиняемого затруднителен или по медицинским показаниям временно невозможен (в связи с тяжелым состоянием, с недавно произведенной обработкой раны и т. п.). К сожалению, в практике экспертных учреждений в последнее время наблюдается неправомерная подмена обследований живых лиц дачей заключений по медицинским документам. Полагаем, что подобная практика противоречит требованиям закона о том, что эксперт дает заключение «на основании проведенных исследований» (ст. 80 УПК РСФСР).

Если в процессе амбулаторной экспертизы в целях уточнения диагноза и характера повреждения выявляется необходимость продолжительного наблюдения, то по сообщению эксперта следователь может поместить лицо в медицинское учреждение (ст. 188 УПК РСФСР). В таких случаях экспертное суждение о травме выносится на основании всех полученных при этом данных.

Руководители и врачи лечебных учреждений обязаны оказать судебно-медицинскому эксперту содействие в проведении клинического обследования пострадавшего и лабораторных анализов, оказывать консультативную помощь при разрешении специальных вопросов.

Согласно ст. 79 УПК РСФСР для установления характера телесных повреждений и возраста обвиняемого, подозреваемого или потерпевшего в случаях, когда это имеет значение для дела, а документы о возрасте отсутствуют, проведение судебно-медицинской экспертизы обязательно.

Оценивая характер и продолжительность заболевания или нарушения функций, связанных с повреждением, судебно-медицинский эксперт должен руководствоваться «Правилами судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений» (приказ Минздрава СССР № 1208 от 1 декабря 1978 г.) и исходить из объективных данных, установленных в процессе проведения обследования. Помимо «Правил судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений», судебно-медицинский эксперт руководствуется также «Правилами судебной акушерско-гинекологической экспертизы» 1966 г., «Правилами судебно-медицинской экспертизы половых состояний мужчин» 1968 г. и другими инструктивными и методическими указаниями Главного судебно-медицинского эксперта Минздрава СССР.

Сведения об обстоятельствах происшествия эксперт получает, прежде всего, из постановления о назначении экспертизы Они могут быть получены также из материалов расследования, которыми в соответствующих случаях следователь знакомит эксперта. Нередко они содержатся в представленной эксперту истории болезни или ином медицинском документе. Важные сведения могут быть получены в беседе с обследуемым.

При анализе всех этих источников экспертом выясняется место и время события, кем нанесены повреждения или при каких обстоятельствах получены (например, в результате наезда транспорта, несчастного случая на производстве и т. д.). Уточняются особенности предмета, которым причинены повреждения. Со слов освидетельствуемого отмечается состояние его здоровья (жалобы) непосредственно после травмы (потеря сознания, тошнота, рвота и т. д.), на протяжении времени до освидетельствования и момент такового. Уточняется характер оказанной медицинской помощи, производилась ли обработка раны, сопоставление обломков при переломе и т. д.

В процессе расспроса подэкспертного выясняется состояние его здоровья до получения травмы, характер перенесенных ранее заболеваний и проводившегося лечения.

При осмотре отмечаются повреждения, полученные освидетельствуемым. При этом потерпевший обычно сам обращает внимание экспертов на имеющиеся у него повреждения, что, однако, не должно исключать активного выявления их экспертом, особенно, когда дело касается подозреваемого или обвиняемого, поскольку эти лица могут быть заинтересованы в том, чтобы скрыть полученные повреждения, различные наложения (микро- и макрочастицы) и особые приметы, имеющие огромное значение при расследовании преступлений против жизни и здоровья граждан.

Телесные повреждения являются самыми частыми поводами к судебно-медицинской экспертизе потерпевших, обвиняемых и других лиц. При этом основными вопросами, которые ставятся на разрешение судебно-медицинского эксперта, являются:

Имеются ли у данного лица какие-либо повреждения, если да, то каков их характер, локализация, количество?

Каким орудием и каким способом причинено повреждение освидетельствуемому? Не могло ли оно быть причинено представленным орудием?

Каково было взаимное положение пострадавшего и нападавшего в момент нанесения телесных повреждений?

Могли ли телесные повреждения, установленные у данного лица, быть получены при указанных потерпевшим (обвиняемым) обстоятельствах, если нет, то при каких обстоятельствах они могли быть причинены?

Какова давность повреждений и соответствует ли она давности, указанной потерпевшим?

Не противоречит ли характер и локализация повреждений, обнаруженных у освидетельствуемого, тому, что они получены при самообороне?

Нанесены ли повреждения приблизительно в одно и то же или разное время?

Судя по имеющимся повреждениям, установить, каково было количество ударов и какова их последовательность?

Могли ли имеющиеся у освидетельствуемого повреждения быть причинены его собственной рукой?

Какова степень тяжести телесных повреждений, имеющихся у данного лица?

Наиболее часто остаются без четкого ответа следующие вопросы следователя, каков механизм образования повреждений, каково взаимное расположение нападавшего и потерпевшего в момент причинения повреждений и др.

По данным опроса следователей, 6,38 % из них не удовлетворены сроками проведения экспертизы живых лиц.

Помимо исследования трупов и живых лиц, судебно-медицинская экспертиза занимается еще исследованием вещественных доказательств.

Вещественное доказательство — это материальный объект, свойство, состояние или местонахождение которого несут доказательственную информацию об обстоятельствах, входящий в предмет доказывания. В процессуальном смысле объект становится вещественным доказательством после его осмотра, описания в протоколе и приобщения к делу в установленном законом порядке [81]. Судебно-медицинское исследование вещественных доказательств оказывает существенную помощь органам дознания и следствия в расследовании уголовных дел.

В судебно-медицинской практике в качестве вещественных доказательств исследуются различные объекты биологической происхождения: кровь, сперма, волосы, пот, слюна, выделения влагалища и носа, моча, кал, меконий, сыровидная смазка, околоплодная жидкость, лохии, женское молоко и молозиво, а также кости, различные ткани и органы. Данные объекты могут быть исследованы как сами по себе, так и в виде следов на различных объектах (одежде, обуви, орудии преступления транспортных средствах и т. д.). В большинстве случаев вещественные доказательства приобретают значение для следствия и суда только после специальных исследований. Эти исследования могут носить самый разнообразный характер и поэтому к ним могут привлекаться лица различных специальностей. Наиболее часто вещественные доказательства исследуют судебно-медицинские эксперты и судебные химики, которые прошли специальную подготовку. Для исследования вещественных доказательств проводится судебно-медицинская биологическая экспертиза, судебно-химическая экспертиза и физико-техническая (медико-криминалистическая) экспертиза. Их правомерно считать подвидами экспертизы вещественных доказательств.

Объектами судебно-биологической экспертизы являются части и выделения человеческого организма (кровь, сперма, моча, кал, волосы, кости, мягкие ткани и др.), а также животных.

За последние годы арсенал методов исследования объекта биологической природы пополнился высокочувствительными методиками, позволяющими исследовать микроколичества вещества. Таковы реакция абсорбции, смешанной агглютинации электрофоретические методы, хроматография и др. Чаще стали использоваться цитологические методы для исследования клеточного строения различных тканей и органов.

По состоянию на 01.01.85 г. в стране насчитывалось только 172 судебно-биологических отделения, лишь некоторые областные бюро судебно-медицинской экспертизы имеют экспертов-биологов. Это вынуждает проводить биологические исследования в бюро других регионов или в республиканском центре, что отрицательно сказывается на сроках проведения экспертизы.

В стране за 1984 г. было проведено 3 957 611 судебно-биологических исследований.

Как показал опрос следователей, 43,09 % их не удовлетворены сроками проведения судебно-биологической экспертизы. В наиболее длительные сроки исследуется кровь (19,02 % опрошенных), сперма — (14,38 %), слюна, моча, пот и потожировые выделения (31,91 %), волосы (20,21 %).

Изучение уголовных дел об умышленных убийствах показало, что чрезмерная длительность биологических экспертиз нередко влечет за собой нарушение сроков следствия. В то же время наблюдается и несвоевременное направление следователями биологических объектов на экспертизу.

Анализ дел показал, что в ряде случаев эксперты не смогли ответить на поставленные вопросы из-за недостаточного количества материала исследования.

Многие данные, полученные в процессе производства судебно-биологических экспертиз, имели значение лишь в совокупности с другими доказательствами (в 46,5 % случаев). Однако они оказались весьма значимыми: в 17 % случаев выводы экспертов изобличали виновных, в 14 % — способствовали всестороннему исследованию версий, в 7 % — производству дополнительных следственных действий.

Практика показывает, что многие вопросы, поставленные перед экспертами-биологами, остаются нерешенными. По данным опроса следователей, чаще всего при судебно-биологических исследованиях не решаются следующие вопросы:

принадлежит ли кровь в исследуемом пятне мужчине или женщине?

принадлежит ли кровь взрослому человеку или младенцу?

каково региональное происхождение крови?

не принадлежит ли кровь беременной женщине или роженице?

не образовано ли пятно менструальной кровью?

образовано ли пятно кровью живого лица или трупа?

какова половая принадлежность эпителиальных клеток, обнаруженных в пятнах слюны?

какова половая принадлежность лица, которому принадлежали волосы?

какова групповая принадлежность волос?

имеются ли на орудии текстильные волокна и одинаковы ли они с волокнами-образцами из материалов одежды потерпевшего?

какова давность образования кровяных пятен?

Это свидетельствует о том, что потребность в разрешении многих важных вопросов с помощью судебно-медицинской биологической экспертизы весьма велика, однако состояние приборной базы, недостаточная разработанность методик исследования и слабая подготовка экспертных кадров мешают полному удовлетворению этой потребности.

Судебно-химическая экспертиза связана с тем, что химизация народного хозяйства породила в быту и промышленности применение новых химических соединений, нередко обладающих ядовитыми для человека свойствами. Не утратили токсикологического значения и так называемые старые яды. Отравления составляют значительную часть всех случаев насильственной смерти, уступая по частоте лишь травмам. Количество отравлений со смертельным исходом ежегодно увеличивается (с 1969 по 1978 гг. — в два раза). Поэтому номенклатура веществ, которые подвергаются судебно-химическим исследованиям, в последние годы значительно расширилась. Перечень токсикологических веществ, подлежащих судебно-химическому исследованию в бюро судебно-медицинской экспертизы (приказ по Минздраву СССР № 1021 от 26 декабря 1973 г.), содержит 173 наименования.

На протяжении многих лет, как показывает экспертная практика, основная масса смертельных отравлений вызывается этиловым спиртом (57,0 %). Второе место занимает отравление окисью углерода (19,0 %). Далее следует уксусная кислота (8,0 %) и фосфорорганические ядохимикаты — тиофос, карбофос, меркаптофор и др. (4,0 %), растворители — (1,6 %), лекарственные вещества (1,7 %) [82].

За последние годы наблюдается явный прогресс в решении многих практических задач судебной химии. В стране насчитывается 155 судебно-химических отделений, которые охватывают все регионы. В них работает 900 химиков и фармацевтов.

Из общего количества судебно-химических экспертиз (исследований) по постановлению следственных органов проведено 10 840, по направлениям судебно-медицинских экспертов 410 344. Большое количество судебно-химических исследований выполняется по направлениям экспертов, производящих освидетельствование живых лиц, с целью установления степени опьянения.

Объектами судебно-химической экспертизы являются органы и ткани трупов, рвотные массы, моча, кал, другие выделения человека, лекарственные вещества, а также вещества неизвестного состава, если есть основания полагать, что они могут вызвать отравление.

Изучение уголовных дел показало, что большинство судебно-медицинских экспертиз носят характер дополнительного исследования по отношению к экспертизе трупа или живого лица, сводятся к определению содержания алкоголя в крови и моче (70–80 %) и выполняются по направлению экспертов, проводящих основные исследования. Следователи обычно ставят вопрос о наличии алкоголя в крови и моче в постановлении о назначении судебно-медицинской экспертизы трупа, не вынося об этом отдельного постановления.

К сожалению, до сих пор при проведении судебно-медицинской экспертизы определенное количество отравлений (1,5 %) точно не диагностируется и относится к группе неустановленных интоксикаций, что является показателем недостаточной разработки отдельных вопросов судебной химии и частичного отставания науки от практики.

Физико-техническая экспертиза. Научно-технический прогресс при его современном состоянии развития создает возможность и обязывает к использованию в судебно-медицинской науке и практике физических, технических и других методов исследований. Это, в конечном итоге, позволяет получить новые объективные данные, имеющие доказательственную ценность.

Большинство физико-технических исследований проводилось по направлениям судебно-медицинских экспертов (12 574 из 29 809 исследований, произведенных в 1984 г.). Только в 4046 (13,5 %) случаях — по постановлениям следователей прокуратуры и МВД.

К сожалению, физико-технические отделения организованы не во всех бюро судебно-медицинской экспертизы.

Поскольку научно-практическая значимость работы этих отделений не подлежит сомнению и проверена многолетней практикой, их отсутствие создает дополнительные сложности в работе судебно-медицинской службы, удлиняет сроки производства экспертизы из-за необоснованности направления вещественных доказательств в другие областные или республиканские центры.

Физико-технические отделения оснащены, как правило, современным оборудованием, позволяющим выполнять сложные экспертизы. Растет и количество выполненных экспертиз.

Некоторые отделения, однако, оснащены недостаточно и, естественно, могут выполнять только несложные экспертизы.

В физико-технических отделениях страны работают достаточно квалифицированные специалисты — судебные медики, рентгенологи и др. Количество экспертиз и исследований составило: в 1980 г. — свыше 17 500 (что в 2 раза больше, чем в 1972 г.), а в 1984 г. — уже 22 802.

При проведении данных видов исследований эксперты руководствуются «Инструкцией о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР» 1978 г., «Правилами судебно-медицинской экспертизы вещественных доказательств» (утвержденных 1 декабря 1956 г.), «Правилами судебно-химической экспертизы вещественных доказательств в судебно-химических отделениях органов здравоохранения» (утверждены МЗ СССР 1 декабря 1956 г.), «Правилами хранения и уничтожения вещественных доказательств в судебно-медицинско-химических лабораториях бюро судебно-медицинской экспертизы» (приложение № 4 к приказу МЗ СССР № 166 от 10 апреля 1962 г.), «Правилами приема, хранения, использования и отпуска ядовитых и сильнодействующих веществ в судебно-медицинско-химических лабораториях бюро судебно-медицинской экспертизы» (приложение № 5 к приказу МЗ СССР № 166 от 10 апреля 1962 г.), а также указаниями и методическими письмами Главного судебно-медицинского эксперта МЗ СССР.

Опрос следователей и прокуроров-криминалистов показал, что 23,4 % из них не удовлетворено сроками производства физико-технической экспертизы; 14 % отметили, что в региональном бюро судебно-медицинской экспертизы в наиболее длительные сроки исследуются органы человека и его останки.

Физико-технической экспертизе в основном подвергаются части органов и тканей человека, орудия преступления и одежда с повреждениями и загрязнениями. Крайне редко исследуются, к сожалению, внутренние органы с раневыми каналами. При этом решаются преимущественно следующие вопросы:

определение вида, типа, а также индивидуальное отождествление орудия травмы, механизма его действия по повреждениям;

определение видовой и половой принадлежности костей по анатомоморфологическим признакам;

отождествление личности по трупам и костным останкам;

определение механизма образования следов крови по их форме, локализации, размерам;

определение следов металлов спектральным методом в объектах биологической природы;

все другие виды судебно-медицинских исследований, если они требуют применения рентгеноскопии, спектрофотомерии и других физико-технических методов.

Изучение уголовных дел, результаты опроса следователей и анализ работы бюро судебно-медицинской экспертизы некоторых областей показали, что следователи, хорошо зная возможности судебно-медицинской экспертизы трупа и судебно-биологической экспертизы, недостаточно полно осведомлены о возможностях физико-технических исследований и не назначают их во всех необходимых случаях. Это рождает определенные сложности, вынуждает экспертов — судебных медиков по собственной инициативе давать поручения о производстве исследований экспертам физико-технических отделений.

Получив материалы из танатологического отделения и не имея постановления о назначении экспертизы, физико-техник в таких случаях оформляет результаты своей работы в виде акта судебно-медицинского исследования, а не заключения судебно-медицинской экспертизы. Естественно, такое исследование не обеспечивается процессуальными гарантиями, в частности, эксперт не предупреждается об ответственности за дачу заведомо ложного заключения по ст. 182 УК РСФСР (ст. 187 УПК РСФСР). Эксперт не вправе заявлять ходатайство о предоставлении ему дополнительных материалов и вынужден получать их при необходимости в этом непроцессуальным путем. Подобные нарушения уголовно-процессуального законодательства могут явиться основанием для назначения в суде дополнительных или повторных экспертиз, которые, естественно, будут крайне затруднены ввиду давности события преступления.

Спорным представляется вопрос о том, являются ли самостоятельным объектом судебно-медицинской экспертизы материалы дела. В судебно-медицинской литературе этот вопрос обычно решается утвердительно. Так, Н. В. Попов отмечает, что «весьма существенным объектом экспертизы могут быть материалы дела, когда следователь или суд направляет эксперту все дело для изучения и ответа на поставленные вопросы» [83]. По мнению М. И. Авдеева, «исследование следственных и судебных дел проводится обычно в случаях, когда невозможно или затруднительно исследовать объект экспертизы» [84]. В. И. Молчанов считает, что «судебно-медицинской экспертизой по материалам дела называется изучение документов следственного или судебного дела и составление экспертного заключения по медицинским вопросам на основании тех фактических данных, которые имеются в этих документах. В случае экспертизы только по материалам следственного или судебного дела эти материалы являются единственным объектом экспертного исследования» [85]. Подобных взглядов придерживаются и другие судебные медики [86].

Следует признать, что для подобного подхода имеются определенные основания. В частности, в «Положении» 1934 г. и инструкциях о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР 1952 и 1978 гг. экспертиза по материалам дела выделяется в отдельный вид судебно-медицинской экспертизы [87].

Соответственно этому «Словарь основных терминов судебно-медицинской, судебно-психиатрической и судебно-психологической экспертиз» также относит к объектам судебно-медицинской экспертизы, наряду с живыми лицами, трупами, вещественными доказательствами, и материалы уголовных и гражданских дел [88].

В уголовно-процессуальной литературе этот вопрос освещения не получил. По мнению М. С. Строговича, если эксперт основывается в своем заключении на материалах предварительного и судебного следствия (например, на показаниях свидетелей об обстоятельствах, при которых произошла смерть потерпевшего), он делает несомненную ошибку, т. к. занимается оценкой показаний свидетелей, что никак не относится к компетенции эксперта-врача (как и всякого иного эксперта) [89].

Вопреки этому И. Л. Петрухин полагает, что «объектом экспертизы могут быть не только предметы, следы и явления, но и сведения о них, поступающие из различных источников, когда соответствующие материальные объекты к моменту проведения экспертизы видоизменились или перестали существовать [90]. Подобный взгляд получил широкое распространение среди других исследователей [91].

Представляется, что последняя точка зрения должна быть признана обоснованной. Используя имеющиеся в деле сведения, эксперт оценивает их с точки зрения своих специальных познании и в этом смысле не выходит за пределы своей компетенции. Конечно, риск положить в основу вывода показания свидетелей и другие доказательства, которые впоследствии могут быть признаны недостоверными, существует. В этом случае заключение эксперта приобретает как бы условный характер: оно может быть признано обоснованным лишь при условии достоверности использованных экспертом доказательств. Но несмотря на эту трудность, материалы расследования и судебного разбирательства все же не могут быть исключены из числа аргументов, на которых строится вывод эксперта. И дело здесь не только в том, что некоторые объекты экспертного исследования, например, живой человек, труп или другие, в силу самых разных обстоятельств не могут быть представлены эксперту. Следует учесть, что некоторые данные, важные для дачи заключения, относятся к поведению человека (например, процесс умирания, жалобы больного и симптомы умирания, соблюдение больным лечебного режима, зафиксированные в истории болезни или протоколах допроса). По своему характеру эти данные не могут быть восприняты экспертом иначе как сообщения, зафиксированные в материалах дела.

Немаловажное значение имеет и информация об обстоятельствах происшествия, изложенная в постановлении о назначении экспертизы. Она указывает на одно из возможных направлений экспертного исследования, т. е. служит основанием для экспертных версий, выдвижение которых служит условием всесторонности и полноты экспертного исследования.

Однако означает ли сказанное выше, что материалы уголовного дела являются самостоятельным объектом экспертного исследования?

Представляется, что во всех случаях обращение к материалам уголовного дела объектом судебно-медицинского исследования продолжают оставаться либо человек как живой организм (в том числе и акты его поведения), либо труп (в том числе и обстоятельства наступления смерти), либо вещественные доказательства (в том числе и обстоятельства их формирования).

Такое суждение, на наш взгляд, подтверждается следующим:

1. Даже при наличии всех этих материальных объектов эксперт весьма часто обращается к материалам уголовного дела, содержащим дополнительную информацию об обстоятельствах, связанных с указанным объектом. Формально говоря, и в этих случаях тоже производится экспертиза по материалам уголовного дела. Однако никому из исследователей не приходило в голову выделять эту часть экспертной работы в самостоятельный вид экспертизы.

Используемые экспертом материалы уголовного дела содержат нередко информацию о тех признаках объектов исследования, которые к моменту проведения экспертизы нельзя воспринять непосредственно. Другими словами, в материалах дела содержится производная информация об объектах экспертного исследования (о состоянии трупных явлений, виде и локализации телесных повреждений), т. е. то, что относится к самому объекту.

Имея в виду это обстоятельство, Б. М. Галкин правильно пишет: «Если объект экспертного исследования отсутствует в наличии, эксперт черпает о нем сведения из иных материалов дела (например, из протоколов осмотра). Однако сами эти сведения объектом экспертизы не являются» [92].

2. При проведении экспертизы по материалам дела предмет экспертного исследования, выраженный в вопросах, решаемых экспертом, фактически является тем же самым, что при непосредственном исследовании материальных объектов (трупа, живого лица, вещественного доказательства). Так, по одной из экспертиз, проведенной по материалам уголовного дела, были поставлены следующие вопросы:

какова причина смерти?

когда наступила смерть?

наступила ли смерть сразу после повреждения или через какой-либо определенный промежуток времени?

являются ли данные повреждения огнестрельными?

где расположены входные и выходные отверстия?

с какого расстояния производились выстрелы?

Подобные вопросы ставятся и при судебно-медицинской экспертизе, когда объектом экспертного исследования является только погибший человек.

Таким образом, из всего вышесказанного вытекает, на наш взгляд, следующий вывод: экспертиза по материалам уголовного дела нацелена на исследование тех же объектов, которые исследуются при экспертизе трупа, живого человека и вещественного доказательства. Следовательно, материалы дела не являются самостоятельным объектом экспертного исследования, а представляют собой лишь опосредованное отражение признаков одного из трех объектов судебно-медицинской экспертизы: трупа, живого человека, вещественного доказательства.

Обособление экспертизы «по материалам дела» оправдано лишь в организационном отношении (комиссионность, объемность и т. д.), но не с точки зрения объектов исследования.

Рассмотрим некоторые особенности проведения таких экспертиз. Они могут быть первичными, дополнительными и повторными, исполнены одним экспертом, но чаще проводятся комиссионно. Экспертную комиссию обычно возглавляет начальник бюро судебно-медицинской экспертизы. Комиссионная экспертиза назначается по сложным делам. В частности, по делам о привлечении к уголовной ответственности врачей за профессионально-должностные преступления, а также в случаях повторных экспертиз. Иногда она проводится комплексно, т. е. с участием не только врачей, но и специалистов иного профиля. Это имеет место, например, по делам об автодорожных, авиационных и других происшествиях.

Объем исследуемых материалов дела зависит от содержания поставленных перед экспертом вопросов, характера дела и содержащихся в нем документов. Среди различных материалов наибольшее значение имеют медицинские документы — истории болезни, медицинская (амбулаторная) карта, справки и свидетельства медицинских комиссий и т. п. Иногда в материалах дела имеется заключение первичной судебно-медицинской экспертизы. Все эти документы (в подлинниках) подлежат тщательному изучению и анализу. Наряду с ними изучаются и другие материалы — протоколы осмотров, допросы обвиняемого, потерпевшего, свидетелей и т. п.

В результате изучения перечисленных документов эксперт или экспертная комиссия составляют детальный обзор всего фактического материала, относящегося к предмету экспертизы, т. е. к решению поставленных вопросов. В экспертном заключении этот обзор обычно помещается в раздел, именуемый «Обстоятельства дела». Излагаемые здесь фактические данные чаще всего приводятся в виде выписок, цитат с указанием документа и листа дела, откуда взято каждое цитируемое положение. Приводя фактические данные из материалов дела, эксперт может здесь же одновременно высказать и свою оценку этих данных, например, может отметить позитивное и негативное значение приведенного конкретного факта для ответа на поставленный вопрос.

В зависимости от качества собранных в деле материалов, особенно медицинских документов, т. е. их полноты и безупречности, выводы эксперта могут быть сформулированы различно. В большинстве случаев материалы дела позволяют дать четкие ответы в категорической форме на все поставленные вопросы. Иногда в этих материалах нет убедительных данных, представленные медицинские и прочие документы неполноценны, вызывают сомнение в их правильности. В таком случае, если нельзя исследовать само живое лицо, труп или вещественное доказательство, составляется мотивированное заключение о невозможности ответить на поставленный вопрос по имеющимся в деле материалам.

2.2 Классификация судебно-медицинских экспертиз по иным основаниям. Дополнительная и повторная, комиссионная и комплексная судебно-медицинские экспертизы

Мы рассмотрели различные виды судебно-медицинских экспертиз, выделенные по объектам (предмету, методикам) судебно-медицинского исследования.

Однако имеются и другие основания для классификации судебно-медицинских экспертиз. В частности, по объему исследования закон (ст. 81 УПК РСФСР) различает экспертизы основные и дополнительные.

Дополнительные экспертизы назначаются при недостаточной ясности либо неполноте заключения основной экспертизы. «Недостаточно полным может быть признано заключение, основанное на исследовании не всех представленных эксперту объектов или не содержащее исчерпывающих ответов эксперта на все поставленные вопросы» [93]. Данная экспертиза поручается тому же либо другому эксперту (ст. 81 УПК РСФСР). В бюро судебно-медицинских экспертиз дополнительную экспертизу принято поручать эксперту, который ранее давал заключение, т. к. при этом сокращается время на ознакомление с материалами дела и выбор методик, облегчается оценка результатов исследования.

Назначение дополнительной экспертизы является правом, а не обязанностью следователя (суда). Это очень важно иметь в виду, поскольку подобное основание (недостаточная ясность или неполнота) установлено законом (ст. 192 УПК РСФСР) и для допроса эксперта после дачи им заключения. В связи с этим дополнительную экспертизу следует назначать лишь в том случае, «если недостаточную ясность или неполноту заключения не представилось возможным устранить путем допроса эксперта» [94]. Критерием для разграничений оснований допроса эксперта и назначения дополнительной экспертизы следует признать наличие либо отсутствие необходимости в дополнительных экспертных исследованиях соответствующих объектов. В тех случаях, когда для выяснения результатов, уточнения содержания заключения нет необходимости в производстве таковых можно ограничиться допросом эксперта.

Одним из оснований назначения дополнительной экспертизы является недостаточная ясность заключения. Полагаем, что данный дефект не должен трактоваться расширительно. Под неясностью надо понимать нечеткость, расплывчатость ответов эксперта, в результате чего следователь не понимает ясного смысла сказанного экспертом или хода его мыслей. Как правильно отмечает Ю. К. Орлов, «вряд ли возможна ситуация, когда неясность экспертного заключения не свидетельствовала бы в то же время о его неполноте или даже необоснованности» [95].

По-видимому, данную формулировку нецелесообразно сохранять в качестве основания назначения дополнительной экспертизы.

Как основание назначения дополнительной экспертизы неполнота экспертного исследования означает, что экспертом либо решены не все поставленные перед ним вопросы, либо исследованы не все представленные в его распоряжение объекты [96]. Последнее основание следует отличать от случаев, когда у следователя (суда) возникает необходимость в исследовании новых объектов, ранее не представленных эксперту.

В таком случае, как разъяснил Пленум, должна назначаться не дополнительная, а новая экспертиза. Точно так же должен решаться вопрос при возникновении у следователя (суда) новых вопросов к эксперту, давшему ранее заключение.

На практике же вместо этого часто назначается дополнительная экспертиза. Это явное нарушение закона, приводящее к тому, что основное заключение признается некачественным, т. е. неполным или недостаточно ясным, в то время как недостатки в нем отсутствуют, а речь идет лишь о расширении предмета экспертного исследования [97].

Назначение дополнительной экспертизы также следует признать обязательным в тех случаях, когда в заключении, данном по результатам основной экспертизы, эксперт не ответил надлежащим образом на все вопросы следователя, вследствие чего остались невыясненными существенные обстоятельства дела.

Не вполне ясным является вопрос о том, как должен поступить следователь в случае, когда эксперт отказывается дать заключение вследствие недостаточности материала, представленного следователем. Встречается утверждение, что в подобных случаях необходимо назначить дополнительную экспертизу [98]. С этим нельзя согласиться. Как будет показано дальше, эксперт свое мнение о невозможности дать заключение излагает в различной форме: если исследования объектов уже проведены, то составляется заключение о невозможности ответа на поставленный вопрос, а если недостаточность материала выявляется и без проведения исследований, следователю направляется сообщение о невозможности дать заключение.

В каждом из этих случаев следователь должен пополнить недостающий материал. Однако требование о проведении экспертных исследований будет выражено в разной форме. В первом случае следователь вынесет новое постановление о назначении экспертизы и возможно поставит новые вопросы. Это будет новая, а не дополнительная или повторная экспертиза. Во втором случае он лишь представит эксперту дополнительные объекты, а проведенное экспертом исследование будет первичной экспертизой, проведенной на основе первого постановления.

В тех случаях, когда до окончания экспертизы у следователя возникнут дополнительные вопросы к эксперту либо появятся дополнительные объекты, подлежащие экспертному исследованию, он вправе поставить их на разрешение эксперта, представить ему эти объекты и назначить экспертизу соответствующим постановлением. Закон четко не регламентирует данную ситуацию. Представляется, что в этом случае имеет место не дополнительная экспертиза, а вновь назначенная. Эксперту предстоит дать два самостоятельных заключения.

Менее предпочтителен другой вариант решения данной проблемы: пересоставление постановления о назначении экспертизы с расширением предмета исследования и представлением новых объектов исследования. Это возможно при условии повторного ознакомления обвиняемого с постановлением о назначении экспертизы и обеспечения его прав, предусмотренных ст. 185 УПК РСФСР и лишь тогда, когда экспертное исследование еще не завершено.

Постановление о назначении дополнительной экспертизы должно быть мотивировано. Это означает, что в нем должно быть указано, в чем состоит неполнота или недостаточная ясность заключения.

Изучение практики назначения дополнительных экспертиз показало, что они составляют примерно 7 % от общего количества экспертиз по изученным нами уголовным делам. К сожалению, более точной и всеобъемлющей статистики не существует, т. к. в учреждениях судебной медицины отдельного учета дополнительных судебно-медицинских экспертиз не ведется. Назначаются они в подавляющем большинстве органами следствия (70 %) и реже (30 %) судом.

Дополнительные экспертизы назначались вследствие того, что при назначении первичной экспертизы перед экспертом не были поставлены все необходимые вопросы (51 %); в ходе следствия возникали новые вопросы, требующие разъяснения (23 %). С учетом сказанного ранее очевидно, что в каждом из этих случаев следовало назначать не дополнительную, а новую, первичную экспертизу, поскольку первоначальное заключение не было ни неполным, ни недостаточно ясным, а новое исследование проводилось с осознанием новых познавательных задач. Таким образом, в 3/4 случаев вновь назначаемая экспертиза получила неправильное обозначение. И лишь 1/4 часть дополнительных экспертиз соответствовала своему названию, т. к. проводилась в связи с тем, что не на все поставленные, вопросы судебно-медицинский эксперт дал ответ (14 %), при проведении первичной экспертизы были исследованы не все объекты (12 %).

Анализируя количество дополнительных экспертиз, можно сделать вывод, что наибольшее их число (62 %) от общего количества назначаются в связи с исследованием трупа.

Это в значительной степени объясняется тем, что, как уже указывалось ранее, большая часть исследования трупа проводится не по постановлениям следователей, в которых перед экспертом поставлены все интересующие следователя вопросы, а по «направлениям», «отношениям». Полученные при таких исследованиях данные нередко затем оформились в виде заключений экспертизы. Ясно, что эксперт, проводивший исследование, не имея исчерпывающего перечня вопросов, не смог предусмотреть и исследовать все обстоятельства, имеющие доказательственное значение.

В большинстве случаев следователи не присутствуют при вскрытии трупов, что лишает их возможности оперативно уточнять интересующие его обстоятельства и впоследствии приводит к назначению дополнительных экспертиз.

Неоправданное назначение дополнительных экспертиз объясняется и тем, что следственные органы часто не представляют в распоряжение экспертов всех необходимых справочных материалов и, в частности, протокола осмотра места происшествия. Отсутствие у эксперта важных данных о позе трупа, расположении и форме пятен крови, состоянии одежды на потерпевшем, температуре тела и окружающей среды часто ведет к тому, что эксперт не может ответить на ряд поставленных вопросов, например, о времени наступления смерти, о позе потерпевшего в момент нанесения ему повреждения и др.

В тех случаях, когда дополнительная экспертиза назначается спустя значительное время после проведения исследования трупа, ответы на поставленные вопросы часто могут быть даны лишь при эксгумации трупа.

Около 14 % от общего числа дополнительных экспертиз составили дополнительные судебно-биологические экспертизы. Изучение показало, что почти всегда основанием к их назначению явилось то, что в ходе следствия возникли новые обстоятельства, выяснение которых потребовало экспертного решения. Нередко при назначении первичной экспертизы на начальном этапе расследования следствие располагает лишь вещественными доказательствами: пятнами крови, окурками со следами слюны, волосами, обнаруженными на одежде, но не располагает образцами, отражающими личностные особенности подозреваемого. Когда отсутствует подозреваемый, первичная экспертиза, решая большей частью вопросы, связанные с общей видовой, групповой характеристикой вещественных доказательств, закономерно носят неидентификационный характер. При выявлении же подозреваемого, возникает необходимость провести сравнительное исследование вещественных доказательств и образцов крови, волос и т. д., взятых у подозреваемого. Очевидно, что и в этих случаях речь идет о первичных, а не о дополнительных экспертизах.

16 % дополнительных экспертиз от общего их количества составляют физико-технические экспертизы. В 62 % случаев основаниями их назначения является возникновение в процессе расследования новых вопросов. В значительной степени это объясняется причинами, аналогичными вышеизложенным. В начале следствия следователь часто не располагает орудиями совершения убийства, не знает некоторых обстоятельств совершения преступления. Поэтому на разрешение экспертизы ставятся вопросы, позволяющие составить общее представление о характере, размере орудия, виде металла, из которого было изготовлено орудие.

Используя полученную от эксперта физикотехника ориентирующую информацию, следователь может обнаружить орудие убийства, в связи с чем возникает необходимость в назначении экспертизы с целью идентификации вещественных доказательств, например, выяснения, не нанесены ли повреждения данным орудием (по следам на хрящах, костях, по частицам металлизации) и т. д. Отметим, что и в этих случаях новая экспертиза не является дополнительной, ибо проводится не потому, что первичное заключение неполное или неясное, а по другим основаниям.

При судебно-медицинской экспертизе живых лиц дополнительные экспертизы назначаются редко, их количество составляет лишь 7–8 % от общего числа дополнительных экспертиз. Чаще всего они назначаются в связи с тем, что первичные экспертизы иногда назначаются до выздоровления освидетельствуемого лица и не всегда учитывают те последствия, к которым могут привести имеющиеся повреждения. В этом случае вновь проводимая экспертиза явно носит характер повторной, т. к. проводится в связи с необоснованностью первого заключения.

Таким образом следует признать установленным, что, назначая дополнительные экспертизы, следователи не учитывают различий в основаниях проведения первичных, дополнительных и повторных экспертиз. К сожалению, и судебно-медицинские эксперты крайне редко реагируют на подобную неправильную практику. Это приводит к тому, что новое экспертное исследование проводится в ненадлежащем процессуальном режиме, создающем предпосылки для экспертных ошибок (вследствие предубеждения эксперта).

По последовательности проведения судебно-медицинские экспертизы делятся на первичные и повторные. Повторной называется экспертиза, назначаемая в случае необоснованности или сомнения в правильности заключения, данного при проведении первичной экспертизы, и поручаемая другому эксперту или другим экспертам (ст. 81 УПК РСФСР). Это является важной гарантией независимости внутреннего убеждения эксперта, а следовательно, и объективности заключения.

Необоснованность заключения означает, что выводы, к которым пришел эксперт, полностью или частично не основаны на результатах проведенного им исследования либо исследование базируется на недостоверных данных (материалах дела). Сомнения в правильности заключения могут быть вызваны противоречием заключения материалам дела, противоречиями между заключениями нескольких экспертов, установлением новых данных, которые могут повлиять на выводы эксперта (например, данных, касающихся использованной экспертом методики исследования), существенным нарушением процессуального закона при производстве первичной экспертизы [99] и другими обстоятельствами.

Частым из таких обстоятельств бывает неполнота экспертного исследования объекта, повлиявшая на обоснованность вывода эксперта по существу. Так, при производстве судебно-медицинской экспертизы по делу К. труп Р. не был исследован полностью (не был вскрыт его череп), что дало основание суду усомниться в обоснованности вывода эксперта о причине смерти Р. [100] По делу Г. судебно-медицинским экспертом не были достаточно полно исследованы раны на голове потерпевшего, что также дало основание суду усомниться в его выводе об их характере и тяжести [101]. Приговоры по этим делам были отменены и уголовные дела были направлены на новое расследование для проведения повторных экспертиз.

Неполноту экспертного исследования как основание назначения повторной экспертизы не следует смешивать с неполнотой экспертного заключения, служащей основанием дополнительной экспертизы, которая возникает при непроведении отдельных самостоятельных исследований объектов (пуль, гильз и т. п.), представленных ранее эксперту, и не влияет на обоснованность его выводов по результатам тех исследований, которые были им проведены.

Судебно-медицинскую экспертизу нельзя рассматривать как повторную, если она проводится по материалам, содержащим данные, существенно отличающиеся от данных, представленных на предыдущую экспертизу по тому же делу. В этом случае речь идет о новой самостоятельной экспертизе.

По делу может назначаться несколько дополнительных, а также повторных и новых самостоятельных экспертиз. Следовательно, не всякую вторую, третью и т. д. судебно-медицинские экспертизы следует считать повторными. Повторной является экспертиза, в процессе которой исследуются те же объекты, которые исследовались при производстве первой экспертизы и ставятся те же вопросы, по которым ранее было дано заключение, вызвавшее сомнение либо признанное необоснованным [102].

Одним из оснований назначения повторной экспертизы Верховный Суд СССР считает случай, «когда при назначении и производстве экспертизы были допущены существенные нарушения процессуального закона» [103].

В литературе правильно отмечается, что не каждая, а лишь неустранимые могут иметь такое значение [104]. Вопрос о существенности процессуальных нарушений как оснований повторной экспертизы достаточно обстоятельно рассмотрен в процессуальной науке [105].

Остановимся поэтому лишь на тех существенных нарушениях, которые являются значимыми, представляют значительную угрозу обоснованности заключения судебно-медицинского эксперта.

Как отмечалось ранее, существенным и весьма распространенным нарушением является проведение судебно-медицинской экспертизы без вынесения о том постановления следователя, т. с. на основании поручений (направлений). Формально такие исследования экспертизой считаться не могут. Однако фактически многие следователи принимают их в качестве экспертизы. Так, при изучении 35 заключений повторных судебно-медицинских экспертиз, проведенных в республиканских бюро судебно-медицинской экспертизы МЗ УАССР, установлено, что 7 первичных экспертиз (20 %) были проведены на основании поручении («направлений») следователя, в которых не содержалось детального изложения обстоятельств дела и исчерпывающего перечня вопросов. Неудивительно, что поставленные в затруднительные условия эксперты допускали односторонность в выводах, не касались существенных обстоятельств, требующих судебно-медицинской оценки [106].

Верховный Суд РСФСР неоднократно отменял приговоры в связи с тем, что в деле отсутствовало постановление о назначении экспертизы или в связи с тем, что заключение было составлено до назначения экспертизы [107].

С отмеченным связано и другое существенное нарушение: лишение обвиняемого и подозреваемого прав, представленных им при проведении экспертизы. Если судебно-медицинская экспертиза по делу не проводилась, а следователь ограничился «Актом», составленным судебным медиком на основании поручения следователя, обвиняемый не имел возможности заявить отвод эксперту, просить о постановке эксперту нужных вопросов, иным путем влиять на направление экспертных исследований. Такие факты получают резко отрицательную оценку в практике Верховного Суда РСФСР [108]. Обоснованное возражение обвиняемого в ряде случаев привело к повторной экспертизе.

Отрицательное значение имеет нарушение требований закона, обеспечивающих подлинность и сохранность вещественных доказательств и образцов, направляемых на экспертное исследование. Вопреки положениям ст. 84, 186 УПК РСФСР, исследуемые объекты нередко направляются в бюро судебно-медицинской экспертизы в неупакованном и неопечатанном виде, некоторые вещественные доказательства не изолируются от других, а получение образцов должным образом не документируется. В результате в экспертной практике встречаются случаи, когда вместо надлежащих объектов исследуются другие, происходит порча вещественных доказательств, от взаимодействия разных объектов образуются ложные следы наложения, в качестве экспериментальных исследуются образцы неизвестного происхождения. Это может породить (и порождает) экспертные ошибки.

Такое же значение имеет выход эксперта за пределы своей компетенции. Подводя итог многолетней дискуссии о предмете судебно-медицинской экспертизы и пределах научной компетенции эксперта, Верховный Суд разъяснил, что «суды не должны допускать постановку перед экспертом правовых вопросов, как не входящих в его компетенцию (например, имело ли место… убийство или самоубийство)» [109]. Как постановка подобных вопросов, так и разрешение их экспертом — судебным медиком приводит к попытке установления существенного обстоятельства, входящего в компетенцию следователя или суда. Подобные факты встречаются в экспертной практике, в виде, например, установления «халатного отношения» лечащего врача к выполнению своих обязанностей, о «неизгладимом обезображивании» лица и т. д.

Повторная экспертиза может быть назначена и при несогласии следователя, суда с заключением эксперта о невозможности разрешить поставленный вопрос. Так бывает в тех случаях, когда следователь, суд ставят под сомнение утверждение эксперта о недостаточной информативности представленных ему объектов и считают, что их достаточно для того, чтобы дать определенные ответы на поставленные вопросы. Однако иное положение складывается в случае, когда эксперт сообщает о невозможности дать заключение, ссылаясь на неполноту объектов, отсутствие необходимых методик и т. п. Поскольку в этих случаях экспертное исследование не проводилось, требования следователя произвести его неравнозначны повторной экспертизе. Речь фактически идет о необходимости произвести первичную экспертизу [110].

В практике возникает вопрос, всегда ли при несогласии следователя с заключением эксперта он должен назначить повторную экспертизу. Согласно разъяснению, содержащемуся в Постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г., «при несогласии с выводами эксперта назначение повторной экспертизы не является обязательным. При решении этого вопроса следует учитывать наличие в деле иных доказательств по обстоятельствам, являющимся предметом экспертизы, а также практическую возможность провести повторную экспертизу, например, при утере или существенном изменении исследуемых объектов» (п. 13).

Закон требует от следователя и суда мотивировать назначение повторной экспертизы. В постановлении (определении) о ее назначении следователь (суд) обязан указать как основание, так и мотивы, которые побудили его прибегнуть к повторному исследованию. Основания — это обстоятельства, указывающие на необоснованность или сомнительность первого заключения, а мотивы — это обстоятельства, свидетельствующие о возможности повторного экспертного исследования. К сожалению, эти требования закона зачастую нарушаются следователем (судом), в результате чего эксперты нередко вынуждены делать запросы на имя следователя (суда), чтобы выяснить, что конкретно вызвало у него сомнение в первичной экспертизе.

В отличие от дополнительных повторные экспертизы в учреждениях судебно-медицинской экспертизы учитываются отдельно. В республиканском бюро судебно-медицинской экспертизы Удмуртской АССР нами было изучено 100 заключений повторных экспертиз.

Количество повторных экспертиз по сравнению с общим количеством проводимых исследований невелико и составляет менее 1 %. Большая часть (62 %) назначалась органами следствия, немного более трети (38 %) — судом. В 56 % случаев повторные экспертизы назначались в связи с судебно-медицинским исследованием трупа.

Установлено, что основаниями их назначения послужили неполнота исследования (50 %); несоответствие выводов первоначальной экспертизы материалам дела (38 %); некомпетентность экспертов (12 %). Таким образом, во всех случаях назначения повторных экспертиз следователи правильно определили основания для этого.

В соответствии с ведомственными актами Минздрава СССР повторные экспертизы проводятся комиссией экспертов, как правило, наиболее квалифицированных. Иногда это дает возможность выявить новые существенные дополнительные данные, помимо тех, которые были установлены при первичных исследованиях, исправить допущенные ранее ошибки.

Однако, как показало изучение статистических материалов и уголовных дел, в 59 % случаев повторные экспертизы в основном подтверждали первичное заключение, в 24 % — выводы первичной экспертизы были дополнены и лишь в 17 % случаев выводы повторной экспертизы существенно отличались от выводов первичной экспертизы [111]. Сказанное свидетельствует о том, что назначение повторной экспертизы далеко не всегда указывает на допущенную экспертом ошибку.

Изучение практики показало, что значительное количество повторных экспертиз назначаются по основаниям, ныне законом не предусмотренным.

Ни закон, ни руководящие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР не считают основанием назначения повторной экспертизы возражения, высказываемые обвиняемым и потерпевшим и их представителями с заключением эксперта. В принципе это правильно, т. к. несогласие с заключением экспертизы указывает на такое предусмотренное законом основание проведения повторной экспертизы, как сомнение в ее правильности. Однако нельзя не учесть и того, что нередко фактической причиной назначения повторных экспертиз являются жалобы потерпевших и их представителей. Так, 8 из 35 повторных судебно-медицинских экспертиз были назначены в связи с обоснованными жалобами потерпевших или их родственников, в которых указывалось на недостатки первичных экспертиз, причем некоторые из этих доводов впоследствии были подтверждены заключениями повторных судебно-медицинских экспертиз. Сказанное, на наш взгляд объясняется несовершенством законодательства, фактически отстраняющего потерпевшего от проведения экспертизы.

Полагаем что если бы с постановлением о проведении первичной экспертизы был ознакомлен потерпевший и имел возможность уточнить фактические обстоятельства дела, ставить вопросы на разрешение эксперта и т. д., необходимость в проведении некоторых повторных экспертиз не возникала бы.

Встречаются случаи, когда повторные экспертизы назначаются следователем для производства ее в вышестоящем судебно-медицинском учреждении для придания «большего веса» заключению при отсутствии каких-либо конкретных поводов для повторного исследования. Подобную практику следует признать противоречащей закону. Она порождает перегрузку республиканских экспертных учреждений.

Порой поводом для назначения повторных экспертиз является то, что следователи не оценивают должным образом полученное первоначальное заключение. В случаях неясности для него выводов или исследовательской части заключения, наличия специальной терминологии и т. д. следователь не прибегает к консультациям специалистов, не реализует своего права допроса эксперта, проводившего исследование, или проведения дополнительной экспертизы, как это предусмотрено законом. В беседах со следователями и прокурорами-криминалистами было установлено, что к допросу эксперта, как форме разъяснения его заключений, они прибегают крайне редко. Вместо этого следователь назначает повторную экспертизу, в которой просит дать разъяснения по тем или иным вопросам. В подобных действиях проявляется непонимание оснований назначения повторных экспертиз. При данных обстоятельствах экспертные учреждения справедливо отказывают в проведении повторной экспертизы, тратя значительное время на письменное разъяснение органу, ее назначившему, того, что в материалах дела и заключении эксперта нет несоответствия, а есть лишь терминологические расхождения, которые легко устранить, допросив эксперта.

Иногда повторные экспертизы назначаются в тех случаях, когда возникает необходимость в выяснении новых обстоятельств по объектам, которые ранее не исследовались экспертами, но с постановкой новых вопросов. Как уже отмечалось, из смысла ст. 81 УПК РСФСР и разъяснений Пленума Верховного Суда СССР от 16 марта 1971 г. вытекает, что в данном случае должна проводиться новая, а не повторная или дополнительная экспертиза.

Необоснованное назначение повторных экспертиз увеличивает загрузку экспертных учреждений, отвлекает наиболее квалифицированных экспертов на проведение ненужной работы, ведет к затягиванию сроков экспертных исследований.

По количеству экспертов, назначаемых для производства исследования, судебные экспертизы подразделяются на единоличные и комиссионные. Комиссионной называется экспертиза, проводимая двумя или более экспертами одной специальности по одним и тем же вопросам и в отношении одних и тех же объектов. Порядок проведения комиссионных судебно-медицинских экспертиз регламентирован «Инструкцией о работе судебно-медицинских экспертных комиссий бюро судебно-медицинских экспертиз» 12 апреля 1959 г. Эксперты после проведения такого исследования совещаются между собой, а затем либо дают совместное заключение (если они пришли к одинаковым выводам), либо (в случае разногласия) каждый эксперт дает отдельное заключение (ст. 80 УПК РСФСР). Кроме того, может быть дано совместное заключение, отражающее мнение части экспертной комиссии. При назначении комиссионной экспертизы на одного из экспертов органом, назначившим экспертизу, либо руководителем экспертного учреждения возлагается координация деятельности всех экспертов, разработка общего плана исследований и руководство совещанием экспертов. Какими-либо преимуществами перед другими экспертами в решении поставленных вопросов руководитель комиссии не пользуется. Комиссионной может быть как первичная, так и повторная экспертиза.

От комиссионной экспертизы следует отличать многообъектные экспертизы, проводимые группой экспертов. При наличии большого числа однородных объектов, подлежащих исследованию в рамках одной экспертизы для решения одних и тех же вопросов, последние распределяются между двумя и более экспертами одной специальности, каждый из которых проводит исследования и делает выводы только но своим объектам.

Такая организация работы способствует быстрому производству всей экспертизы в целом. В этом случае не проводится совещание экспертов и не формируются общие выводы, однако, в целях технического удобства, может быть составлено общее письменное заключение, где указывается, какой эксперт и какие объекты исследовал, к каким выводам пришел [112].

По характеру используемых знаний судебные экспертизы подразделяются на однородные и комплексные.

Существенную сложность представляет вопрос о комплексной экспертизе с участием судебного медика, т. е. исследовании, в котором судебный медик принимает участие наряду со специалистами других областей знания и которое завершается их совокупным выводом об искомых обстоятельствах.

Следует заметить весьма узкую нормативную основу комплексной экспертизы: она неизвестна УПК союзных республик. Только УПК Киргизской ССР в ст. 63 устанавливает «для разрешения вопросов, относящихся к компетенции различных областей науки и техники, в необходимых случаях назначается комплексная экспертиза, поручаемая комиссии соответствующих экспертов». Но и в этой норме ничего не говорится о том, как осуществляется исследование специалистами разного профиля, и главное — каким образом формируется их совокупный вывод.

Основная трудность в определении компетенции комплексной экспертизы состоит в том, что совместное исследование и вывод ставит под сомнение выраженный в ст. 50 УПК РСФСР принцип личной ответственности эксперта за проведенное исследование и данное заключение. И, действительно, при формировании общего вывода эксперт одной специальности нередко встает перед необходимостью принять в качестве исходного выводы другого эксперта, т. е. принять их на веру. Оценивая подобную ситуацию, М. С. Строгович пришел к выводу: «в подобных случаях имеет место не одна экспертиза, а несколько экспертиз и каждый эксперт должен давать свое заключение отдельно, только по вопросам, относящимся к его компетенции» [113].

Не внесло ясности в рассматриваемый вопрос и Постановление Пленума Верховного Суда СССР «О судебной экспертизе по уголовным делам» от 16 марта 1971 г. Разъяснив судам, что в случаях, когда установление того или иного обстоятельства невозможно путем проведения отдельных экспертиз, либо это выходит за пределы компетенции одного эксперта или комиссии экспертов, может быть назначено проведение ряда исследований, осуществляемых несколькими экспертами на основе использования разных специальных познаний, Пленум пришел к выводу, что эксперты вправе при этом составить совместное заключение, которое может быть подписано всеми экспертами. Но в то же время каждый эксперт вправе подписать лишь часть заключения, которое отражает ход и результаты проведенных им лично исследований. Если в первом случае Пленум явно имеет в виду общий, т. е. коллективно сформулированный вывод, то во втором случае — серию единоличных заключений. Остается открытым и вопрос, каким образом синтезируются полученные результаты и кто должен сформулировать вывод, объединяющий несколько отдельных заключений. Такая противоречивая позиция Верховного Суда СССР дала основание Р. С. Белкину, А. И. Винбергу, И. Л. Петрухину утверждать, что при проведении комплексной экспертизы объект ее как бы распадается на ряд специальных объектов, самостоятельно исследуемых каждым «узким» специалистом, а сама комплексная экспертиза, «как правило, завершается составлением нескольких экспертных заключений, которые в сумме решают какой-то широко сформулированный специальный вопрос» [114]. Но из такого представления не ясно, кто же суммирует эти отдельные заключения и формулирует итоговый вывод.

По-видимому, с этим связано предложение А. И. Винберга и других авторов ввести в процесс фигуру «интегратора», призванного давать заключение на основе «анализа и синтезирования ряда частных заключений (исследований) экспертов другого профиля» [115]. Однако такое предложение представляется нам неприемлемым, ибо оно противоречит изначальной роли эксперта. Закон в четкой форме определяет, что эксперт должен дать заключение по результатам проведенного исследования (ст. 80 УПК РСФСР). Отсюда вытекает, что «интегратор» должен быть столь же активным исследователем, как и другие члены экспертной комиссии [116]. К тому же формулирование итоговых выводов на основе исследований, проведенных другими исследователями, как отметил Р. С. Белкин, «не является само по себе экспертизой, а целиком входит в понятие исследования и оценки доказательств» [117].

Трудности в трактовке и практическом применении комплексной экспертизы не могут однако служить основанием для того, чтобы снять проблему интеграции знаний при производстве экспертных исследований. Как правильно отмечает Ю. К. Орлов, в условиях интенсивного внедрения в экспертную практику научных и технических достижений и усиливающейся дифференциации и интеграции знаний процесс производства экспертизы все более приобретает не только коллективный, но и кооперативный характер, в нем прослеживаются черты научного разделения труда. Вследствие усложнения и увеличения числа применяемых методов и методик усиливается специализация экспертов. Все чаще производство экспертизы становится непосильным для эксперта одной какой-то специальности или тем более узкой специализации. Кроме того, потребности судебно-следственной практики все чаще диктуют необходимость решения вопросов, находящихся на стыке различных наук и требующих познаний в различных областях знания» [118].

Практика судебно-медицинских экспертных учреждений знает многочисленные примеры, когда сложные вопросы получают убедительное экспертное разрешение на основе интеграции знаний, привлеченных к исследованиям специалистов разного профиля. Характерным представляется следующий пример.

Осенью 1988 г. в районе дачного массива вблизи г. Ижевска были обнаружены аккуратно упакованные в газеты и полиэтиленовые пакеты части расчлененного трупа, как впоследствии выяснилось принадлежавшие мужчине 29 лет. В результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий и следственных действий были получены некоторые данные, указывающие на то, что погибшим был гр-н М… а убийство и расчленение трупа совершено его сожительницей К. На квартире К. был обнаружен и изъят топор — возможное орудие преступления, а на полу комнаты были обнаружены следы от действия рубящего орудия и замытые пятна бурого цвета, похожие на пятна крови.

После первичных экспертных исследований, установивших группу крови, возраст погибшего, принадлежность частей одному трупу, перед следствием возникла задача — установить, не применялся ли при расчленении трупа топор, изъятый у К. Необходимо было также выяснить не являются ли следы, обнаруженные в квартире К., следами расчленения трупа. Для разрешения этих вопросов была назначена комплексная медико-криминалистическая экспертиза. Ее производство было поручено специалистам республиканского бюро судебно-медицинской экспертизы и ЭКО МВД УАССР. Руководители экспертных учреждений поручили производство экспертных исследований опытным экспертам: судебно-медицинскому эксперту, судебно-медицинскому биологу-эксперту, физикотехнику и криминалисту (трассологу).

В ходе экспертизы были проведены следующие исследования: судебно-медицинский эксперт, исследовав повреждения на костях трупа, установил, что они причинены рубящим предметом, а также определено направление действия травмирующей силы. Эксперт-биолог обнаружил, что пятна бурого цвета на топоре, изъятых частях половиц и стене квартиры К., принадлежали человеку с группой крови 0 (1), совпадающей с группой крови погибшего. Эксперт физикотехник совместно с экспертом-криминалистом исследовали повреждения на костях и ребрах расчлененного трупа и сопоставили их с экспериментальными следами от действия топора. На основании совпадения трасс они пришли к выводу, что повреждения костных тканей причинены топором, изъятым у гр-ки К. Эксперт-криминалист исследовал разрубы на половицах квартиры гр-ки К. и, сопоставив их с топором, по совпадению трасс также определил, что следы разрубов оставлены тем же топором.

Изложенные выше выводы содержались в заключении комплексной медико-криминалистической экспертизы. Заметим, что не все они явились результатом совместных исследований. Например, заключение эксперта-биолога в общем заключении выступало его автономной частью. Однако вывод о применении разрубов на костных тканях топором, изъятым у гр-ки К., несомненно был сделан на основе интеграции специальных познаний эксперта физикотехника, судебно-медицинского эксперта и эксперта-криминалиста (трассолога).

С учетом сказанного представляется необходимым определить те условия, при которых интеграция различных специальных познаний и полученных на их основе данных окажется реально возможной и не будет противоречить принципу личной ответственности эксперта за данное им заключение.

Как нам представляется, такими могут стать следующие положения:

1. Объектом комплексного экспертного исследования могут быть как общий для всех экспертов объект (объекты), так и объекты, порознь исследуемые каждым из экспертов, входящих в группу. Так, при комплексной медико-психологической экспертизе объектом исследования будет человек как носитель определенных анатомо-физиологических (заболевания слуха, зрения и др.) и психологических (нарушение остроты восприятия) особенностей. В медико-криминалистической экспертизе общими объектами исследования могут стать ткани и органы человека со следами действия определенного орудия (например, ребра с трассами от разрубов) и само орудие, оставившее след (топор). В медико-автотехнической экспертизе общими объектами будут телесные повреждения на теле человека (трупа) и выступающие части автотранспорта. Во всех подобных случаях общие объекты порознь исследуются каждым из экспертов.

Деятельность экспертов может быть направлена и на исследование разных объектов. Так, в комплексной медико-криминалистической экспертизе, имеющей целью установить взаиморасположения потерпевшего и обвиняемого в момент выстрела, объектом исследования для судебного медика будет тело человека (входное отверстие, раневой канал, выходное отверстие и др.), а для эксперта-баллиста — огнестрельное оружие и внешние условия, которые обусловили траекторию полета пули (расстояние, возвышение и т. п.). Каждый из таких объектов будет исследоваться отдельно, комплексность же экспертизы обуславливается общим предметом (решением вопроса о взаиморасположении) [119].

2. Каждый эксперт осуществляет исследование представленных ему объектов, используя методы, относящиеся к области его специальных познаний. В тех случаях, когда эксперты в равной мере владеют методикой исследования, экспертиза утрачивает комплексный характер, становясь обычным комиссионным исследованием.

3. Эксперты, производящие комплексную экспертизу, должны быть носителями разных специальных познаний. Например, вместе с судебным медиком экспертизу могут производить специалисты-психологи, криминалисты, автотехники и другие.

Однако участниками комплексной экспертизы могут быть и специалисты одной отрасли знания, но разных профилей. Например, в комплексной экспертизе могут участвовать врачи, имеющие различную специализацию: судебный медик, невропатолог, акушер-гинеколог, психиатр, дерматолог, рентгенолог и другие.

В каждом из этих случаев использование различных специальных познаний позволяет с разных сторон исследовать объекты экспертизы и получить данные, недостижимые эксперту одной специальности. Сотрудничество врачей, производящих экспертизу, не может, на наш взгляд, вызвать сомнения в ее комплексном характере в силу глубокого профилирования различных направлений врачебной деятельности и появления в связи с этим узких специалистов. Речь в подобных случаях идет о применении различных специальных познаний. Этот момент получает свое отражение даже и в названии комплексных медицинских экспертиз (медико-психиатрическая). В свете сказанного представляются ошибочными утверждения тех авторов, которые усматривают признак комплексности не в привлечении к экспертному исследованию специалистов разного профиля, а в использовании в исследовании комплекса специальных познаний хотя бы и одним экспертом [120].

4. Необходимым условием производства комплексной экспертизы является, на наш взгляд, наличие у экспертов зоны «смешанного» (диффузного) межотраслевого, междисциплинарного знания» [121], создающего относительно равную компетенцию экспертов. Это означает, что специалисты различных областей знания должны иметь глубокую профессиональную подготовку, позволяющую им достаточно свободно ориентироваться в смежной отрасли знания и правильно оценивать результаты, полученные его коллегами-специалистами иной специальности или профиля. Без этого невозможна квалифицированная оценка всеми экспертами методик и результатов исследований, проводимых в рамках комплексной экспертизы.

Рассматриваемое условие — одно из труднодостижимых при производстве комплексной экспертизы, особенно в случаях, когда специальные познания относятся к различным областям и в обычной экспертной практике не имеют точек пересечения (судебный медик и автотехник).

Но и тогда, когда эксперты являются специалистами одной области знания, но разных профилей (врачи), необходима специализированная подготовка их в смежных областях. Например, в учреждениях судебной медицины в настоящее время организуется специализация экспертов — судебных медиков по таким направлениям, как травматология, гинекология, нейрохирургия и другие, что существенно расширяет возможности проведения комплексных экспертиз.

Неосведомленность производящих комплексную экспертизу специалистов в смежных областях знания ставит под сомнение самую возможность проведения комплексных экспертиз, ибо вынуждает экспертов принимать на веру промежуточные выводы своих коллег.

5. Формулирование общего вывода также следует признать существенным условием проведения комплексной экспертизы.

Иногда полагают, что заключение комплексной экспертизы в ряде случаев базируется на условной ответственности эксперта за общее заключение. Так, Пленум Верховного Суда СССР пришел к выводу, что если основанием окончательного вывода являются факты, установленные другим экспертом, то об этом должно быть указано в заключении [122]. По мнению Ю. К. Орлова, в этом случае эксперт отвечает за правильность вывода, в формулировании которого он участвовал, при условии, что использование им результатов исследования, проведенного другими исследователями, правильны [123].

С такими суждениями трудно согласиться, ибо они прямо или косвенно противоречат принципу личной ответственности эксперта, которая, на наш взгляд, в значительной мере сохраняет свое значение и при проведении комплексной экспертизы. Мы полагаем, что общий вывод об искомых фактах должен быть сделан всеми экспертами, которые при этом должны опираться на промежуточные результаты исследований, признанные ими достоверными и правилами логики, позволяющие синтезировать полученные знания [124]. Такое представление вовсе не превращает комплексную экспертизу в комиссионную, т. к. при равенстве процессуальной компетенции экспертов объем и содержание их специальных познаний отсюда не совпадают.

Осведомленность в смежной области знания не уравновешивает эксперта полностью с представителями других отраслей знания (профиля). Он лишь приобретает возможность объективно оценить методику и результаты исследования, проведенного своими коллегами.

В связи с проведением комиссионных и комплексных экспертиз возникает вопрос о функциях эксперта, на которого возложено руководство совместного исследования. В литературе, а также в «Инструкции об организации и проведении комплексных экспертиз в судебно-медицинских учреждениях СССР» 1986 г. такое лицо именуется ведущим экспертом. Ведущий эксперт не имеет никаких процессуальных преимуществ перед другими экспертами и наделен точно такими же правами, как и они. Его роль заключается в организации совместных экспертных исследований. Так, в соответствии с п. 7 «Инструкции» он знакомит каждого члена комиссии с постановлением (определением) о назначении экспертизы и материалами, поступившими для исследования; определяет последовательность исследования вещественных доказательств с целью получения наиболее полной информации и с учетом их возможного повреждения в результате применения соответствующих методов анализа; осуществляет связь с руководителями учреждений (подразделений), сотрудники которых являются членами экспертной комиссии; руководит совещанием комиссии экспертов при разработке общей программы исследований; контролирует срок производства экспертизы и координирует выполнение программы исследований; организует ознакомление членов комиссии с ходом и промежуточными результатами исследований; руководит итоговым совещанием комиссии экспертов при оценке результатов всех исследований, их обобщения и формулирования общего вывода (выводов); сообщает руководителю экспертного учреждения о действиях члена комиссии, не согласующихся с общей программой исследований или нарушающих их последовательность; составляет заключение или сообщение о невозможности дать заключение.

Особо следует подчеркнуть, что ведущий эксперт не вправе выступать в роли «интегратора» и составлять заключение на основании данных, полученных каждым экспертом, либо монтировать заключение из фрагментов, составленных отдельными экспертами [125]. Его роль, на наш взгляд, должна ограничиваться редактированием формулировок, предложенных в процессе коллективного обсуждения, принятием окончательной отредактированной им формулировки всеми экспертами.

В свете рассмотренных выше представлений о комплексной экспертизе проанализируем некоторые аспекты организации экспертных исследований в учреждениях судебной медицины. По установившейся практике и на основании имеющихся подзаконных актов (п. 19 и 20 Инструкции о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР 1978 г. и др.) в республиканских (АССР), краевых и областных бюро судебно-медицинской экспертизы установлен порядок, при котором судебно-медицинский эксперт, производящий исследование, имеет право направлять в лаборатории бюро объекты, требующие лабораторных исследований, без которых невозможно разрешение поставленных перед ним вопросов. Такими объектами чаще всего оказываются: кровь, моча, сперма и другие выделения человеческого организма, ткани и внутренние органы трупа (кожа, мышцы, ребра и т. д.). В тех случаях, когда следователь, не назначая отдельных экспертиз вещественных доказательств, включает вопрос, требующий идентификации орудия преступления в общее постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы, эксперт вынужден в целях последующей идентификации орудия преступления направлять эти объекты в соответствующую лабораторию с заданием подвергнуть их исследованию. В результате лабораторных исследований всех перечисленных выше объектов экспертизы каждый эксперт, работающий в лаборатории бюро судебно-медицинской экспертизы, составляет «Акт судебно-медицинского исследования вещественных доказательств», который передается эксперту, направившему объект в лабораторию. Получив Акт, эксперт, проводящий экспертизу, использует его для обоснования своего заключения. В лабораториях бюро по заданиям эксперта также изымаются и исследуются образцы биологического происхождения, а полученные результаты затем аналогичным образом используются им для обоснования вывода.

В ряде случаев эксперт сталкивается с необходимостью подвергнуть дополнительному исследованию направленных на экспертизу живых лиц (потерпевшего, обвиняемого, свидетелей). Так, при подозрении на травму головы эксперт направляет обследуемого к врачу-невропатологу, нейрохирургу для выявления сотрясения или ушиба головного мозга; при подозрении на травму конечностей — к врачу-травматологу, рентгенологу и т. д. При подозрении на прерывание беременности обследование производит врач акушер-гинеколог. Все эти специалисты не работают в экспертном учреждении и не вправе составлять каких-либо судебно-медицинских документов («актов»). Обычно результаты обследования излагаются ими в документах, именуемых «консультациями».

Нетрудно заметить, что во всех подобных случаях действия специалистов приобретают характер комплексной экспертизы. Ее определяющий признак в том, что исследования проводятся несколькими специалистами в различных областях медицинской науки, использующих при этом специфические методики. Результаты произведенных ими исследований становятся основаниями для конечных выводов.

Представляется бесспорным, что подобная организация комплексных исследований противоречит закону и не содержит необходимых гарантий, обеспечивающих достоверность и обоснованность выводов заключения судебно-медицинской экспертизы.

1. Специалисты, производящие исследования по поручению судебно-медицинского эксперта, не занимают процессуального положения эксперта. Если эксперты работают в экспертном учреждении, они могут занять процессуальное положение эксперта только в тех случаях, когда о них прямо говорится в постановлении о назначении экспертизы или когда руководитель бюро поручил им проведение экспертизы, чего на практике не бывает, поскольку, как отмечалось выше, задание специалистам дает эксперт, которому поручено производство исследования. Еще в более неопределенном положении оказываются врачи, работающие вне экспертных учреждений, ибо даже но должности они не являются экспертами. Эти лица (консультанты) вообще не несут никакой ответственности, возложенной УПК на экспертов. Такое положение снижает достоверность и убедительность итогового вывода.

2. Участники процесса (обвиняемый и подозреваемый) лишаются права заявить отвод лицам, производящим исследования по поручению эксперта, поскольку те не являются экспертами, а следователи и суд по этой же причине лишены возможности допросить их для устранения каких-либо неясностей в качестве экспертов.

Между тем вовсе не исключено, что все эти лица могут быть заинтересованы в исходе дела, что чревато искажением истины.

3. Ограничиваются и права лиц, производящих исследование по заданию эксперта: не будучи экспертами, они не участвуют в формулировании конечных выводов.

4. Судебно-медицинский эксперт, которому официально поручено проведение экспертизы (указанием на это в постановлении о назначении экспертизы или распоряжением руководителя экспертного учреждения), выступает в нежелательной, как это уже отмечалось, роли «интегратора», т. к. формирует общий вывод на основе исследований, в которых сам не участвовал. В этих случаях имеет место явное отступление от принципа личной ответственности эксперта за данное им заключение.

Представляется необходимым привести подзаконные акты и основанную на них практику в соответствие с рассмотренными выше условиями проведения комплексной экспертизы. Для этого, на наш взгляд, необходимо:

1. Наделить всех специалистов, производящих исследования, правами и обязанностями эксперта. Круг экспертов, производящих такие исследования, должен быть указан либо в постановлении о назначении экспертизы, либо в распоряжении начальника бюро о поручении экспертизы определенным сотрудникам бюро судебно-медицинской экспертизы.

2. Эксперт, на которого возложено решение основной массы вопросов, должен выполнять в процессе производства экспертизы роль ведущего эксперта, оставаясь при этом процессуально равноправным с другими экспертами.

3. Требуют существенного дополнения нормы процессуального закона, регламентирующие производство экспертизы. Необходима специальная норма, регулирующая проведение комплексной экспертизы. В ней должны быть предусмотрены основания этих экспертиз (необходимость разрешения вопросов (вопроса) путем проведения нескольких исследований с использованием разных отраслей знаний); равную компетенцию экспертов, принимающих участие в комплексной экспертизе, и их самостоятельность и ответственность за выполненную часть исследования; коллективную выработку всеми экспертами итогового заключения.

В значительной мере эти условия отражены в «Теоретической модели УПК РСФСР», подготовленного авторским коллективом Института государства и права АН СССР (ст. 259). Неточным, однако, представляется следующее положение данной нормы. «Эксперт не вправе подписывать ту часть заключения комплексной экспертизы, которая не относится к его компетенции» (3). Это положение позволяет трактовать заключение комплексной экспертизы как серию частных заключений, что как равно уже отмечалось, противоречит исходным положениям о сущности комплексной экспертизы.

Комплексная экспертиза с участием судебных медиков — эффективный инструмент уголовно-процессуального познания. В нем ярко отразились тенденции к интеграции научных знаний, присущие современному уровню познавательной деятельности. Теоретические и практические трудности организации и проведения комплексной экспертизы не должны стать препятствием к широкому внедрению ее в следственную, судебную и экспертную практику.

2.3 Краткий обзор истории развития судебно-медицинской экспертизы в СССР

Состояние и перспективы развития судебно-медицинских учреждений Министерства здравоохранения СССР следует рассматривать исторически, исследуя условия и узловые моменты их возникновения и развития. Это дает возможность понять их роль в деятельности органов расследования и правосудия в те или иные периоды развития Советского уголовного процесса. При этом необходимо прежде всего выявить действительную причину, обусловившую возникновение судебно-медицинских учреждений в данной конкретной исторической обстановке [126].

Октябрьская революция разрушила старый буржуазно-помещичий государственный аппарат, создала новый советский суд, новые принципы правосудия. Начался новый этап в развитии и отечественной судебной медицины. Организация судебно-медицинской экспертизы на принципиально новых началах шла большими темпами.

Учреждение в Народном комиссариате здравоохранения подотдела медицинской экспертизы положило начало организации советской судебно-медицинской службы, именовавшейся сначала медико-юридической экспертизой [127]. Подотдел являлся высшей судебно-медицинской инстанцией РСФСР [128]. Наряду с руководством медицинской экспертизой в его функции входили разработки и систематизация законоположений и ведомственных инструкций, организации подготовки кадров, а также решение ряда вопросов, связанных с работой экспертов.

В этот период был издан ряд официальных директив, регламентирующих деятельность судебно-медицинских экспертов и судебно-медицинских учреждений: 19.12.1918 г. — циркуляр Наркомздрава РСФСР «О порядке освидетельствования мертвых тел в случаях скоропостижной смерти»; 05.04.1919 г. — «Временное постановление для медицинских экспертов о порядке производства исследования трупов»; 01.02.1919 г. — «Положение об организации кабинетов для освидетельствования при подотделах медицинской экспертизы» и целый ряд других официальных указаний.

Для совершенствования методов работы экспертов были организованы специальные лаборатории, деятельность которых расширяла возможности судебно-медицинской экспертизы и обеспечивала повышение ее доказательственного значения.

В 1919 г. подотдел медицинской экспертизы Наркомздрава РСФСР преобразован в отдел [129]. Соответствующие преобразования были произведены и в губернских отделах здравоохранения.

Условия работы экспертов в первые годы организации судебно-медицинской службы были очень сложными.

Несмотря на все трудности, судебно-медицинская служба с самого начала своей деятельности стала оказывать большую помощь органам советского правосудия.

К 1920 г. относится начало организации судебно-медицинской экспертизы на Украине, где в Народном комиссариате здравоохранения «как высшая учебно-практическая инстанция» был учрежден отдел медицинской экспертизы [130].

В других советских республиках в этот период судебно-медицинские учреждения организованы еще не были, хотя в народных комиссариатах некоторых из них имелись соответствующие административные подразделения. В последующие годы судебно-медицинская служба была организована во всех советских республиках [131].

В период создания судебно-медицинской службы перед ее руководителями стояли сложные и ответственные задачи — выработка общей программы развития службы, налаживание деловых контактов со следственными и судебными органами, укрепление материально-технической базы судебно-медицинских учреждений, улучшение условий работы и материального положения экспертов, подготовки квалифицированных кадров.

Чрезвычайно важным мероприятием, сыгравшим большую роль в становлении советской судебной медицины, явился I съезд судебно-медицинских экспертов, проходящий в Москве 20–25.09.1920 г., почетным председателем которого был Нарком здравоохранения РСФСР Н. А. Семашко. На съезде основное внимание было уделено организационным вопросам, подготовке кадров, отчетности и преподаванию судебной медицины [132].

Решения съезда нашли свое выражение в законодательных актах и организационных мероприятиях, направленных на дальнейшее совершенствование судебно-медицинской службы.

16.12.1921 г. Наркомздравом и Наркомюстом РСФСР за № 481 было утверждено «Положение о судебно-медицинских экспертах» [133], определяющее их процессуальное и служебное положение, и ряд других важных законодательных актов. Все эти радикальные мероприятия привели к созданию системы экспертной службы.

В 1922 г. судебно-медицинская служба была реорганизована. При лечебном отделении Наркомздрава РСФСР была учреждена секция судебно-медицинской экспертизы, а в лечебных подотделах губернских отделов здравоохранения — должности губернских судебно-медицинских экспертов [134].

В 1924 г. судебно-медицинская служба уже имела свое организационное построение и циркуляром НКЗ № 156 от 29.07 было констатировано, что городские, уездные, окружные судебно-медицинские эксперты работают под руководством губернского (областного или краевого) судебно-медицинского эксперта, подчиненного заведующему соответствующим отделом здравоохранения. В том же 1924 г. в штате Организационно-административного отдела Наркомздрава РСФСР учреждается должность Главного судебно-медицинского эксперта [135].

Итогом основных мероприятий по организации судебно-медицинской экспертизы в первые годы Советской власти явилось издание, начиная с 1925 г., журнала «Судебно-медицинская экспертиза» [136].

Значительным событием в развитии судебно-медицинской экспертизы явилось создание в 1924 г. Центральной судебно-медицинской лаборатории [137]. К этому времени уже функционировали районные судебно-медицинские лаборатории в Москве, Ленинграде, Саратове, Омске, Иркутске, Ростове-на-Дону, Свердловске [138].

10.04.1924 г. Наркомздрав РСФСР утвердил «Временное положение о районных судебно-медицинских лабораториях [139], согласно которому в их задачи входило выполнение судебно-медицинских экспертиз, изготовление сывороток, разработка научно-технических вопросов судебно-медицинской практики, проведение усовершенствования судебно-медицинских экспертов и химиков.

Все это вместе с относительно планомерным проведением специализации и усовершенствования судебно-медицинских экспертов и судебных химиков (подготовка судебных химиков начала осуществляться в Москве в 1920 г. на периодически проводившихся 4-месячных курсах, а усовершенствование судебно-медицинских экспертов — в 1924 г. в Ленинграде при Государственном клиническом институте), создавало условия для улучшения деятельности судебно-медицинских экспертов судебно-медицинской экспертизы [140].

Однако организация судебно-медицинской экспертизы проходила негладко. Вследствие отсутствия подготовленных кадров обязанности судебно-медицинских экспертов нередко выполняли врачи других специальностей. Некоторые руководители местных органов здравоохранения, недопонимая значение судебно-медицинской экспертизы, не обеспечивали надлежащих условий, необходимых для ее нормальной деятельности. Не был налажен надлежащий контакт с молодыми, не имеющими достаточного опыта органами юстиции и дознания.

Согласно циркуляру НКЗ РСФСР № 156 от 29.07.1924 г. к этому времени в РСФСР уже действовала судебно-медицинская служба [141], состоящая из уездных, городских и окружных судебно-медицинских экспертов, работающих под руководством губернских, а затем, с введением нового административно-территориального деления, областных и краевых судебно-медицинских экспертов, подчиненных соответствующим органам здравоохранения, В этом же году в штате НКЗ РСФСР вводится должность Главного судебно-медицинского эксперта, возглавившего судебно-медицинскую экспертизу республики [142].

Учреждение органов судебно-медицинской экспертизы в системе здравоохранения явилось важным и принципиально правильным решением, определившим ее дальнейшее успешное развитие. Принадлежность судебно-медицинской экспертизы к органам здравоохранения позволила в короткие сроки относительно удовлетворительно укомплектовать судебно-медицинские учреждения квалифицированными медицинскими кадрами.

Судебно-медицинский эксперт, состоящий на государственной службе в системе здравоохранения, явился объективным, незаинтересованным лицом, независимым от следственных и судебных органов, которые он обслуживал.

Структура судебно-медицинской службы обеспечивала постоянный контроль и научно-методическое руководство со стороны стоящих выше судебно-медицинских учреждений, что, несомненно, оказывало положительное влияние на деятельность судебно-медицинской экспертизы в целом.

В 1926 г. состоялся 2-й Всероссийский съезд судебно-медицинских экспертов, в работе которого приняло участие 137 человек.

Съезд явился важным историческим этапом в развитии судебно-медицинской экспертизы. На нем были рассмотрены и приняты решения по ряду важнейших организационных вопросов, реализация которых имела большое значение в укреплении судебно-медицинской экспертизы в РСФСР и других республиках [143].

Отметив успехи в деле организации судебно-медицинской экспертизы, съезд по докладу народного комиссара здравоохранения РСФСР указал на необходимость улучшения поставки судебно-медицинской экспертизы в сельской местности. Важное значение имели вышедшие после съезда циркуляр НКЗ и Наркомюста РСФСР № 13/мв рт 11/1 1928 г. «Об улучшении постановки судебно-медицинской экспертизы в сельской местности» и постановления Совнаркома РСФСР от 15.01.1928 г. «Об улучшении постановки судебно-медицинской экспертизы в сельской местности» и от 15.04.1928 г. «Об улучшении материально-бытового положения судебно-медицинских экспертов, обслуживающих сельское население РСФСР» [144].

В 1928 г. НКЗ РСФСР утвердил «Правила судебно-медицинского исследования трупов» [145].

В связи с введением нового уголовного кодекса РСФСР в 1928 г. издаются «Правила для составления заключения о тяжести повреждений» [146], квалифицирующие телесные повреждения в соответствии с принятым законодательством.

Научно-педагогическая деятельность лабораторий и кафедр судебной экспертизы обусловила развитие судебно-медицинской науки. Однако масштабы этой работы все же не удовлетворяли потребностей быстроразвивающейся следственной и судебной практики. Назревала необходимость в организации более мощного научно-практического и организационно-методического центра, призванного координировать работу всех судебно-медицинских учреждений страны. Таким центром явился Научно-исследовательский институт судебной медицины, созданный в феврале 1933 г. [147] на базе центральной судебно-медицинской лаборатории НК.З РСФСР и кафедр судебной медицины I и II Московских медицинских институтов. В его функции входили научно-методические, научно-исследовательские работы в области судебной медицины, изготовление сывороток и производство особо сложных судебно-медицинских экспертиз.

Новое «Положение о производстве судебно-медицинской экспертизы» было издано в 1934 г. Тогда же опубликованы «Правила судебно-медицинского и судебно-химического исследования вещественных доказательств» и «Правила амбулаторного судебно-медицинского, акушерско-гинекологического исследования.

В связи с организацией в 1937 г. Народного комиссариата здравоохранения СССР руководство судебно-медицинской экспертизой Советского Союза было возложено на директора НИИ судебной медицины Н. В. Попова. Институт с этого времени по существу стал выполнять функции высшей судебно-медицинской инстанции в СССР [148].

В связи с организацией судебно-медицинской экспертизы в союзных республиках, ранее не имевших ее, возникла острая необходимость в кадрах, расширения масштабов их подготовки и повышения квалификации. Общее число судебно-медицинских экспертов в стране было немногим более 700 человек, из которых только 40 % являлись основными работниками, а остальные были совместителями. Особенно тяжелое положение с кадрами было в некоторых союзных республиках. Так, например, в Армянской и Карело-Финской ССР в 1940 г. было только по одному эксперту, в Таджикской СССР к 1941 г. — 2 эксперта [149].

Усовершенствование и специализация судебно-медицинских экспертов производилась все еще недостаточно интенсивно. С 1933 г. по 1939 г. централизованное усовершенствование прошло только 94 эксперта [150].

В 1939 г. директором НИИ судебной медицины был назначен В. И. Прозоровский, на которого в апреле 1941 г. были также возложены обязанности Главного судебно-медицинского эксперта НКЗ СССР.

Важным этапом в истории советской судебной медицины явилось Постановление СНК от 04.07. 1939 г. «О мерах укрепления и развития судебно-медицинской экспертизы», имеющее большое значение для дальнейшего развития судебно-медицинской экспертизы [151].

Нападение фашистской Германии на Советский Союз помешало выполнению судебными медиками намеченных планов. В дни Великой Отечественной войны большая часть судебно-медицинских экспертов ушли в ряды Советской Армии, отдавая все силы и знания для разгрома врага.

Судебные медики приняли участие в работе Государственной чрезвычайной комиссии по расследованию зверств немецко-фашистских захватчиков в Краснодаре, Смоленске, Харькове, Хатыни, в лагерях смерти Заксенхаузене, Майданеке и выступили экспертами в судебных процессах над участниками этих зверств. Свидетелем от СССР о фашистских зверствах в Международном военном трибунале в Нюрнберге выступал В. И. Прозоровский. Акты и материалы судебно-медицинских экспертиз, выступления советских судебных медиков в процессах, связанных с немецко-фашистскими злодеяниями, явились важнейшими доказательствами преступлений, совершенных фашизмом против человечества.

После окончания войны был проведен ряд мероприятий, направленных на восстановление судебно-медицинской экспертизы страны. Министерство здравоохранения СССР издает ряд директив, важнейшими из которых явились: приказ № 82 от 16.02.1948 г. «О мероприятиях по укреплению судебно-медицинской экспертизы», приказ № 643 от 14.07.1951 г. «О штатных нормативах судебно-медицинской экспертизы» и др.

Большое внимание Советского государства к нуждам судебно-медицинской экспертизы и оказанная ей помощь позволили в короткие сроки не только восстановить, но и значительно улучшить судебно-медицинскую службу страны.

Судебно-медицинская экспертиза независима не только от судебно-следственных органов, она занимает особое место и в системе органов здравоохранения, ибо выделена в 1949 г. в самостоятельную группу — «Бюро судебно-медицинской экспертизы» [152].

16.02.1948 г. министр здравоохранения СССР издал приказ № 82 «О мерах по укреплению судебно-медицинской экспертизы» [153].

В этом приказе впервые обращено внимание на то, что «судебно-медицинская экспертиза, кроме своей основной задачи по выполнению соответствующих требований органов советского правосудия, должна быть использована и для поднятия качества лечебной работы, тем более, что патологоанатомическая служба в районах из-за отсутствия патологоанатомов совершенно не организована».

Выделение в 1949 г. судебно-медицинской экспертизы в отдельную группу привело к изданию в 1951 г. приказа № 643 министра здравоохранения СССР [154], которым существовавшая на местах судебно-медицинская экспертиза министерств здравоохранения автономных республик, краевых и областных отделов здравоохранения реорганизована в бюро судебно-медицинской экспертизы. В Москве и Ленинграде организованы городские бюро. Республиканские бюро судебно-медицинской экспертизы были созданы при министерствах здравоохранения РСФСР, УССР, БССР и Казахской ССР. В Киргизии, Литве, Латвии, Таджикистане и Узбекистане бюро организованы на базе городов и областей, а в Азербайджане и Армении, Грузии, Латвии, Молдавии и Эстонии — созданы единые республиканские бюро.

Этим же приказом утверждены штатные нормативы медицинского персонала бюро судебно-медицинской экспертизы. В отличие от прежних нормативов, в штаты непосредственно самих республиканских бюро министерств здравоохранения РСФСР, УССР, БССР и Казахской ССР введена на каждые 12 автономных республик, краев и областей одна должность судебно-медицинского эксперта. В аппарате республиканских бюро здравоохранения других союзных республик было установлено по одной должности республиканского или областного судебно-медицинского эксперта на каждую автономную область или республику, обслуживаемую данным бюро.

Нормативы по обслуживанию городского и сельского населения остались прежними — по одной должности эксперта на 100 000 городского населения и по одной должности на 2–3 сельских района. Предусмотренные нормы работ судебно-медицинских экспертов по исследованию вещественных доказательств и судебных химиков исходили из количества произведенных анализов. Введены дополнительно должности заведующих отделениями по исследованию трупов, освидетельствованию живых лиц и исследованию вещественных доказательств.

В 1952 г. Министерством здравоохранения СССР утверждается «Инструкция о проведении судебно-медицинской экспертизы в СССР» [155], составленная с учетом происшедших изменений в работе экспертов. «Инструкция» определила цели и задачи, стоящие перед судебно-медицинскими экспертами. В «Инструкции» записано: «…судебно-медицинская экспертиза имеет целью в пределах своей функции, прав и обязанностей — всемерно содействовать здравоохранению в улучшении качества лечебной помощи населению, в борьбе за снижение заболеваемости и смертности, за оздоровление труда и быта и т. д.», тем самым подчеркнуто, что задачей судебно-медицинских экспертов является не только производство экспертиз по предложению судебно-следственных органов, но и участие в общей работе органов здравоохранения. «Инструкция» значительно полнее, чем «Положение о производстве судебно-медицинской экспертизы» от 1934 г., которое она заменила, охватывает все стороны деятельности судебно-медицинских экспертов министерств здравоохранения и судебно-медицинских лабораторий.

В соответствии с выделением судебно-медицинской экспертизы в самостоятельную номенклатурную единицу, приказом № 115 от 29.01. 1953 г. по Министерству здравоохранения СССР утверждается «Положение о бюро судебно-медицинской экспертизы» и новая номенклатура экспертных должностей в судебно-медицинских учреждениях [156].

Внедрение в практику новых методов исследования и происшедшие изменения в работе судебно-медицинских лабораторий потребовали пересмотра существующих официальных материалов, и в 1957 г. издаются раздельные «Правила судебно-медицинской экспертизы вещественных доказательств» [157] и «Правила судебно-химической экспертизы вещественных доказательств» [158], а также впервые составленные «Правила взятия, фиксации, обработки, исследования, хранения и документации трупного материала, предназначенного для судебно-гистологического исследования» [159].

Действующие нормативные документы пополняются в 1959 г. утвержденной Министерством здравоохранения СССР «Инструкцией о работе судебно-медицинских экспертных комиссий бюро судебно-медицинской экспертизы» [160].

В период 1960–1962 гг. в союзных республиках приняты и введены в действие уголовные кодексы, в связи с чем разработаны и утверждены министерствами здравоохранения союзных республик «Правила определения степени тяжести телесных повреждений». В РСФСР, в частности, такие «Правила» утверждены 04.04.61 г. с одновременной отменой «Правил для составления заключения о тяжести повреждений» 1928 г.

Развертывание физико-технических отделений повлекло выпуск в 1962 г. «Положения о физико-техническом отделении бюро судебно-медицинской экспертизы» [161].

В 1962 г. был издан приказ № 166 от 10 апреля [162], который охватил все стороны деятельности судебно-медицинской экспертизы.

Большое внимание в приказе уделено кадрам и повышению их квалификации. В частности, утверждены новые штатные нормативы медицинского персонала бюро судебно-медицинской экспертизы, которые существенно отличаются от прежних. Так, разрешено устанавливать в отдельных случаях штаты судебно-медицинских экспертов в сельской местности из расчета одной должности на один район. Увеличено число должностей судебно-медицинских экспертов в республиканских бюро министерств здравоохранения РСФСР, УССР, БССР и Казахской ССР. Введены должности судебно-медицинских экспертов в судебно-гистологических и физико-технических отделениях лабораторий и моргов, должности зав. отделениями лабораторий. Установлены нормы работы экспертов судебно-медицинских лабораторий и судебно-гистологического отделения морга, при этом нагрузка заведующих отделениями лабораторий поставлена в зависимость от числа имеющихся экспертов.

Приказом № 166 утверждены: «Положение о бюро судебно-медицинской экспертизы», «Правила хранения и уничтожения вещественных доказательств в судебно-медицинских лабораториях», «Правила приема, хранения, использования и отпуска ядовитых и сильнодействующих веществ в судебно-медицинских лабораториях», «Правила изъятия и направления трупного материала на судебно-химическое исследование в судебно-медицинские лаборатории», «Правила направления, приема, порядка исследования, хранения и выдачи трупов в судебно-медицинских моргах» и «Перечень реактивов, красок, химикалий и фотоматериалов для бюро судебно-медицинской экспертизы» [163].

В 1966 г. издаются новые «Правила судебно-медицинской акушерско-гинекологической экспертизы» [164].

Важное значение в развитии судебно-медицинской экспертизы и внедрения научных достижений в практику имели Всесоюзные конференции и совещания судебных медиков, проведенные в 1946, 1950, 1957, 1967, и I, II, III Всесоюзные съезды, состоявшиеся в 1976 г. в Киеве, в 1962 г. — в Минске, в 1988 г. — в Одессе.

Активная роль в послевоенном восстановлении и развитии судебно-медицинской службы принадлежит организованному в 1946 г. Всесоюзному научному обществу судебных медиков, привлекшему к организационной, методической и научной деятельности широкие массы судебно-медицинских экспертов. Большое значение в этом отношении имеет также основанный в 1958 г. журнал «Судебно-медицинская экспертиза», являющийся всесоюзной трибуной советских судебных медиков.

В настоящее время в СССР существует стройная государственная система организации судебно-медицинской экспертизы. Основная масса экспертиз выполняется штатными специалистами судебно-медицинских экспертных учреждений.

В «Основах законодательства Союза ССР и союзных республик о здравоохранении», утвержденных на сессии Верховного Совета СССР 19.12.69 г., указано: «Судебно-медицинская и судебно-психиатрическая экспертизы проводятся в соответствии с законодательством Союза ССР и союзных республик по постановлению лица, производящего дознание, следователя, прокурора, а также по определению суда. Порядок организации и производства судебно-медицинской и судебно-психиатрической экспертизы устанавливается Министерством здравоохранения СССР по согласованию с Верховным Судом СССР, Прокуратурой СССР, Министерством внутренних дел и другими ведомствами» (ст. 51).

Исходя из этого закона, на основе предшествующего опыта, в соответствии с действующими нормами уголовно-процессуального и гражданско-процессуального кодексов разработана и введена в действие с 21.07.78 г. новая «Инструкция о производстве судебно-медицинской экспертизы» [165], утвержденная Министерством здравоохранения СССР по согласованию с Прокуратурой СССР, Верховным Судом СССР и Комитетом государственной безопасности при Совете Министров СССР.

В то же время были утверждены «Положение о Бюро судебно-медицинской экспертизы» [166], «Положение о начальнике Бюро судебно-медицинской экспертизы министерства здравоохранения союзной республики» [167], «Положение о начальнике Бюро судебно-медицинской экспертизы областного (краевого), республиканского (АССР), городского (Москва, Ленинград) подчинения [168], «Положение о заведующем отделом Бюро судебно-медицинской экспертизы» [169], «Положение о заведующем отделением судебно-медицинской экспертизы» [170], «Положение о враче судебно-медицинской экспертизы» [171], «Положение о методическом совете Бюро судебно-медицинской экспертизы» [172], «Положение о Главном судебно-медицинском эксперте Министерства здравоохранения СССР» [173].

Судебно-медицинская экспертиза в СССР (структура)[174]

Номенклатура должностей

«Положением о Бюро судебно-медицинской экспертизы» предусмотрено, что штаты бюро утверждаются в установленном порядке и соответствующими штатными нормативами и что в бюро должны быть следующие структурные подразделения:

Отдел судебно-медицинской экспертизы потерпевших, обвиняемых и других лиц.

Отдел судебно-медицинской экспертизы трупов с судебно-гистологическим отделением.

Судебно-медицинская лаборатория, в состав которой входят судебно-биологическое, физико-техническое, судебно-химическое отделения.

Районные, межрайонные и городские отделения бюро судебно-медицинской экспертизы.

Хозяйственная часть.

В столицах союзных республик районные, межрайонные, городские отделения не организуются.

Таким образом, структура бюро соответствует основным видам объектов судебно-медицинской экспертизы. Каждый из этих объектов может исследоваться в соответствующем подразделении бюро одним или несколькими экспертами. Производство сложных экспертиз по материалам следственных и судебных дел осуществляется комиссиями экспертов, которые создаются по мере надобности распоряжением начальника бюро. Последний обычно и возглавляет работу этих экспертных комиссий.

Начальниками бюро судебно-медицинской экспертизы являются: республиканского — главный судебно-медицинский эксперт МЗ союзной республики; автономной республики — республиканский эксперт МЗ автономной республики; краевого, областного — краевой, областной судебно-медицинский эксперт; городского (в Москве, Ленинграде) — старший городской судебно-медицинский эксперт.

Бюро судебно-медицинской экспертизы имеет двойное подчинение: в административно-хозяйственном отношении — руководителям соответствующих городских (в Москве, Ленинграде), областных, краевых управлений (отделов) здравоохранения или министрам здравоохранения автономных и союзных республик, а в научно-практическом, организационном и методическом отношении — начальнику вышестоящего бюро. Главные судебно-медицинские эксперты союзных республик, являющиеся начальниками бюро, в организационно-методическом отношении подчинены Главному судебно-медицинскому эксперту МЗ СССР.

Главный судебно-медицинский эксперт МЗ СССР осуществляет научно-методическое и организационное руководство всей судебно-медицинской деятельностью в стране. Он же является директором научно-исследовательского института судебной медицины. Этот институт выполняет функции бюро судебно-медицинской экспертизы МЗ СССР.

Все медицинские учреждения и отдельные медицинские специалисты обязаны оказывать судебно-медицинским экспертам всемерное содействие при производстве экспертиз. В случае надобности эксперты могут пользоваться помощниками, оборудованием и материалами, помощью личного состава и консультациями специалистов тех медицинских учреждений, где производится экспертиза.

На судебно-медицинскую службу возлагается также обязанность — всемерно содействовать органам здравоохранения в улучшении качества лечебной помощи населению, в борьбе за снижение заболеваемости и смертности, за оздоровление труда и быта. Начальники бюро и эксперты должны доводить до сведения органов здравоохранения случаи грубых расхождений клинических и судебно-медицинских диагнозов и о дефектах лечебной помощи, а также принимать участие в проведении клинико-анатомических конференциях при разборе таких случаев. Они должны анализировать материалы по скоропостижной смерти, травматизму, отравлениям и представлять в органы здравоохранения свои соображения по профилактике этих явлений.

В тех городах, где имеются медицинские институты, бюро судебно-медицинской экспертизы используется и как учебная база. Кафедры судебно-медицинских институтов тесно сотрудничают с экспертами бюро.

В функциональных отделах бюро непосредственно работает только часть судебно-медицинских экспертов, а также эксперты-химики и некоторые другие специалисты. Остальные судебно-медицинские эксперты работают в городских, районных и межрайонных отделениях бюро, которые обслуживают определенный город, район или несколько районов. Они называются соответственно городскими, районными, межрайонными судебно-медицинскими экспертами. В городах, на каждые 110 000 населения, полагается одна должность судебно-медицинского эксперта, в сельских местностях — одна должность на 1–3 района.

Для обслуживания органов военной юстиции в системе медицинской службы Советской Армии и Военно-Морского Флота также имеются учреждения судебно-медицинской экспертизы, руководимые Главным судебно-медицинским экспертом Министерства обороны СССР. Между военными судебно-медицинскими лабораториями и бюро судебно-медицинской экспертизы поддерживаются контакты и осуществляется взаимопомощь в работе.

Государственная система организации судебно-медицинской службы в нашей стране, независимость экспертов от следствия и суда, отсутствие материальной заинтересованности эксперта в исходе дела обеспечивают объективность судебно-медицинской экспертизы. Использование современных методов исследований, подготовка экспертных кадров и повышение их квалификации обеспечивают высокий уровень и достоверность экспертных заключений.

НИИ судебной медицины МЗ СССР, помимо научно-исследовательской работы, проводит и экспертизы в основном повторные и особо сложные первичные. Судебно-медицинские эксперты проводят исследования трупов и живых лиц. Судебно — медицинские исследования вещественных доказательств могут проводиться только врачами — судебно-медицинскими экспертами, получившими специальную подготовку. Судебно-химические исследования проводятся экспертами-химиками, имеющими высшее фармацевтическое образование и прошедшими специализацию по судебной химии.

Эксперты судебно-биологического и судебно-химического отделений лабораторий обладают такими же правами, как и судебно-медицинские эксперты.

Правами экспертов пользуются профессора и преподаватели кафедр судебной медицины медицинских институтов.

3.1 Нормативное регулирование судебно-медицинской экспертизы и пути его совершенствования

Рассмотрение данной проблемы следует начать с краткого обзора истории нормативно-правового регулирования производства судебно-медицинской экспертизы в советском уголовном судопроизводстве. Это важно не только потому, что исторические процессы развития нормативной базы судебно-медицинских учреждений в СССР и их деятельность изучены пока весьма слабо, но и по той причине, что имеющийся в данной области исторический опыт, причем как позитивный, так и негативный, может послужить определенной базой для переосмысления и, стало быть, для дальнейшего совершенствования нормативно-правового регулирования судебно-медицинской экспертизы по уголовным делам на современном этапе развития советского общества, когда происходит качественное обновление по существу всех сторон его жизнедеятельности.

Хорошо известно, что сразу же после победы Октябрьской социалистической революции новая Советская власть приступила к созданию своего государственного аппарата и принятию рабоче-крестьянских законодательных актов, призванных обеспечивать коренные социально-экономические и политические преобразования в стране. Декретом ВЦИК, от 7 декабря 1917 г. были в основном упразднены государственно-правовые структуры и институты старой России. В числе преданных слому институтов, служивших в прошлом интересам эксплуататорских классов, оказалась и весьма несовершенная судебно-медицинская служба, находившаяся тогда в ведении Министерства внутренних дел. Этим были созданы определенные условия для развития народных правоохранительных органов и связанных с ними государственно-правовых институтов. Учреждение советских правовых структур и осуществление мероприятий, направленных на регулирование методов их работы и тем самым на внедрение социалистической законности, способствовали созданию судебно-медицинской экспертизы.

В частности, уже 23 июля 1918 г. Народным Комиссариатом юстиции РСФСР была издана инструкция «Об организации и действии местных народных судов» [175], в которой указывалось на необходимость более широкого использования в судебных процессах различных, в том числе судебно-медицинских, экспертиз.

Тогда же судебно-медицинская служба была включена в систему органов здравоохранения. 22 декабря 1917 г. в Петрограде был образован Совет Врачебной Коллегии [176].

Положение Наркомздрава от 28 февраля 1919 г. «О правах и обязанностях государственных медицинских экспертов» установлено, что о результатах освидетельствования живого лица и освидетельствования мертвого тела составляется Акт медицинской экспертизы. Первые две части такого акта — введение и описательная часть — именовались протоколом, который подписывал не только эксперт, но и другие присутствующие лица. Заключительную же часть акта подписывал только эксперт. Заключение эксперта, составленное с соблюдением предписанных законом условий, приобретало обязательную силу для частных лиц и учреждений различных ведомств [177].

Согласно Положению о военных следователях, утвержденному Приказом Реввоенсовета от 30 сентября 1919 г., сведущие лица приглашались к участию в осмотре. Предусматривался судебно-медицинский осмотр (ст. 39). Заключение сведущих лиц излагалось в особом акте, составлявшемся экспертом. В такой обрисовке экспертиза фактически не отделялась от осмотра («сложный осмотр») [178].

Эти нормативно-правовые акты придавали заключению судебно-медицинских экспертов самодовлеющее значение. Особенно ясное выражение такой подход получил в совместном Постановлении Наркомздрава и Наркомюста от 24 октября 1924 г. «О судебно-медицинских экспертах», где прямо говорилось, что заключение эксперта получает обязательную силу, а при несогласии с ним судебно-следственных властей вопрос передается в вышестоящую судебно-медицинскую инстанцию. Судебно-медицинский эксперт признавался научным судьей фактов и наделялся правом сбора доказательств, истребования вещественных доказательств и документов, правом проведения следственных действий (осмотров, допросов).

Отмеченное выше обстоятельство фактически было, на наш взгляд, попыткой воскресить в новых условиях взгляды русского дореволюционного ученого Л. Е. Владимирова о том, что «эксперты, основывающие свои заключения на какой-либо науке, суть научные судьи» [179].

Согласно этому Постановлению результаты экспертизы излагались в заключении, две первые части которого именовались протоколом.

Во всех этих актах явственно просматривается стремление придать деятельности судебно-медицинского эксперта самостоятельное, автономное значение, а судебно-медицинской экспертизе — самодовлеющей роли, трактовка заключения судебно-медицинского эксперта как научного приговора, не подлежащего оценке следователя и суда.

В то же время экспертиза по форме своего проведения слилась с осмотром и освидетельствованием, в чем явственно просматривалась старая концепция, в соответствии с которой судебная экспертиза рассматривалась как вид следственного осмотра.

Но и в последующий период, когда уже не утверждалось, что судебно-медицинский эксперт — это судья фактов, процессуальный порядок проведения экспертизы отразил в себе взгляд на судебно-медицинскую экспертизу как на элемент, составную часть осмотра. Так, УПК РСФСР 1922 г. устанавливал, что лицо, вызываемое в качестве эксперта, обязано явиться, участвовать в осмотрах и освидетельствованиях и давать заключение (ст. 68). Отсюда вытекает, что заключения давались в результате осмотра или освидетельствования, производимого экспертом. В другом месте Кодекса говорилось, что протокол вскрытия и медицинского освидетельствования составляются врачом и подписываются следователем (ст. 198). Из этого вытекало, что осмотр и вскрытие, а также медицинское освидетельствование — это уже не следственное, а экспертное действие. По-видимому, заключение судебно-медицинского эксперта должно было следовать после протокола.

По УПК 1922 г. судебно-медицинская экспертиза, не связанная с осмотром или освидетельствованием, проводилась в форме допроса эксперта. В этом отразились имевшие ранее распространение взгляды на заключение эксперта как на своего рода свидетельские показания.

По УПК РСФСР по окончании экспертизы составлялся протокол допроса эксперта. В этой норме тоже отсутствует четкое указание на процедуру получения заключения эксперта. Данные предписания представляют собой остатки взглядов на эксперта как на свидетеля [180], нашедших отражение в Уставе 1864 г., а еще ранее — в Своде законов Российской империи (т. XV).

Во многом сходные положения сохранились в ЦИК РСФСР 1923 г.

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что судебно-медицинская экспертиза не была окончательно отделена в этих законодательных актах от следственного осмотра. С другой стороны, наблюдался взгляд на эксперта как на свидетеля особого рода.

В полном соответствии со взглядом на обязательность заключения экспертов первые положения (1919 и 1921 гг.) представляли судебно-медицинским экспертам широкие полномочия по сбору необходимой информации, в частности, право требовать все относящиеся к данному случаю документы, переписки и вещественные доказательства, производить осмотры местностей и принимать другие меры, хотя этих полномочий нет уже в УПК 1922 и 1923 гг. и в последующих положениях и инструкциях о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР.

Важным этапом нормативной регламентации судебно-медицинской экспертизы в СССР стало Положение о производстве судебно-медицинской экспертизы от 16 февраля 1934 г. [181] Оно во многом сохранило идею обязательности заключения эксперта. Согласно пункту 6 этого Положения, органы, не довольные заключением экспертизы, могли запросить заключение вышестоящей судебно-медицинской инстанции, а се заключение могло быть опротестовано перед Главным инспектором судебно-медицинской экспертизы Наркомздрава СССР (третья инстанция). Его решение являлось окончательным.

Рассматриваемое Положение не считало эксперта научным судьей факта. Подчеркивалось, что заключения экспертов «приобретают силу и. значение, определяемые процессуальными нормами» (п. 3). Однако «окончательность» принимаемых ими решений явственно напоминает «научный приговор», ибо указывалось, что судебно-медицинский эксперт является «ближайшим помощником органов расследования и суда в борьбе с социально опасными действиями классово враждебных и дезорганизаторских элементов» (пункт 1). Эксперт должен был активно участвовать во всех стадиях следственного и судебного процессов. Нетрудно заметить, что между положением об обязательности заключения эксперта и его роли как «помощника» органов расследования и суда имеется существенное противоречие.

Важным новшеством здесь являлось указание на то, что судебно-медицинские экспертизы проводятся по требованию органов расследования, суда, учреждений, организаций, а также отдельных граждан (частных лиц) (п. 5). Здесь еще не сформировалось положение о том, что экспертизу вправе назначать только государственный орган, ведущий производство по делу.

В «Положениях» и «Инструкциях» 1921, 1924, 1952 и 1978 гг. сохранилась обязанность судебно-медицинского эксперта заявить суду о неправильном истолковании заключения эксперта (в «Положении» 1921 г. — после судебных прений; в «Положении» 1934 г. — в любой стадии, в «Инструкции» 1952 г. — без указания стадии; в «Инструкции» 1978 г. — в рамках судебного следствия). Нетрудно заметить, что категоричность данного требования убывает по мере отказа от взгляда на эксперта как на «научного судью факта».

Принятая в 1952 г. новая «Инструкция о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР» содержала в п. 2 указание, что судебно-медицинская экспертиза во всех случаях производится только по предложению следственных и судебных органов. Это положение было шагом вперед по сравнению с предыдущими нормативно-правовыми актами, в которых упоминалось лишь об обязанностях эксперта явиться по вызову следователя и суда, участвовать в осмотрах и освидетельствованиях, но ничего не говорилось о таком юридическом основании проведения экспертизы, как акт ее назначения.

Но нечеткость нормативного определения правовых оснований проведения экспертизы в «Инструкции» 1952 г. играла весьма отрицательную роль. Так, указание в «Инструкции», что экспертиза проводится по предложению соответствующих органов, стирало всякую грань между экспертизой как процессуальным институтом и другими исследованиями, проводимыми, судебно-медицинскими экспертами (без вынесения постановления). Здесь, как и во всех предшествующих нормативных актах, еще не говорится о том, что экспертиза проводится исключительно на основе постановления следователя или определения суда.

Письмом Главного судебно-медицинского эксперта МЗ СССР от 7 мая 1953 г. было разрешено проводить экспертизы для военной прокуратуры и трибуналов, но и здесь вновь указано, что они проводятся по письменным предложениям следователя и суда.

Первое упоминание о проведении экспертизы на основании постановления следователя в подзаконных актах МЗ СССР дано в п. 2 «Инструкции о работе судебно-медицинских экспертных комиссий бюро судебно-медицинской экспертизы» 1959 г. [182]

Сложным был путь совершенствования процессуальной формы результатов экспертизы. Отнюдь не всегда они облекались в форму заключения.

В «Положениях» 1919, 1921 и 1934 гг. судебно-медицинский эксперт после проведения исследования составлял акт судебно-медицинской экспертизы. В «Инструкции» 1952 г. эта терминология сохранилась, хотя указаны и разновидности актов экспертизы (акт судебно-медицинского освидетельствования, акт судебно-медицинского исследования трупов, акт судебно-медицинского исследования вещественных доказательств, акт судебно-медицинской экспертизы по материалам уголовных дел).

Термин «Акт экспертизы», прочно утвердившийся в ведомственных нормативных актах, проник и в УПК союзных республик (скажем, ст. 214 УПК Литовской ССР, ст. 173 УПК Казахской ССР, ст. 160 УПК Эстонской ССР).

В принятой в 1978 г. новой «Инструкции о проведении судебно-медицинской экспертизы в СССР» термины «Акт судебно-медицинского освидетельствования» и «Акт судебно-медицинского исследования» сохранены для обозначения исследования судебно-медицинских объектов, проводимого до возбуждения уголовного дела.

В «Положениях» 1919, 1921 и 1934 гг. говорится, что вводная и описательная части составляют протокол освидетельствования или исследования, под которым подписываются все присутствующие. Это же положение сохранилось и в «Инструкциях» 1952 и 1978 гг. По всей видимости — это анахронизм, сохранившийся от представлений, будто экспертиза — это допрос свидетеля, зафиксированный в протоколе, или элемент «сложного осмотра», также отраженного в протоколе.

В «Инструкции» 1952 г. дано не вполне обоснованное деление на врачей-экспертов и судебно-медицинских экспертов, поскольку и те, и другие по УПК — судебно-медицинские эксперты.

Важным для понимания процесса становления правовых основ судебно-медицинской экспертизы является положение п. 36 «Инструкции» 1952 г.: «В случае сложности экспертизы и необходимости решения специальных вопросов судебно-медицинский эксперт вправе просить о приглашении для участия в экспертизе соответствующих специалистов и давать заключение совместно с ними». Аналогичное общее правило содержалось и в «Положении» 1934 г. (п. 28). По точному смыслу этой нормы лица, привлекаемые в сложных случаях к участию в экспертизе, должны занимать положение эксперта. Но отступлением отсюда явились положения пп. 2.19 и 2.20 «Инструкции» 1978 г., дающие эксперту право проводить дополнительные лабораторные исследования и привлекать специалистов к решению сложных вопросов вне рамок экспертизы (последние экспертами не являются).

В «Инструкции» 1952 г. установлена обязанность эксперта давать консультации по вопросам, подлежащим его ведению, работникам следственных и судебных органов (п. 41). В «Инструкции» 1978 г. это положение исключено.

В новых УПК союзных республик, принятых в 60-е годы, экспертиза окончательно отграничивается от таких следственных действий, как осмотр и допрос. Параллельно с этим шел процесс дифференциации форм применения специальных познаний: участие судебного медика в следственных действиях перестало быть элементом экспертизы, выделившись в особую форму — участие специалистов. Однако процессуальное положение специалиста получило конкретизацию значительно позже — в Указе Президиума Верховного Совета РСФСР от 31.08.66 г., включившего в УПК РСФСР новую ст. 1331.

Важной новеллой, утвердившейся ранее в практике, стало положение закона о том, что экспертиза назначается путем вынесения постановления следователя или определения суда. Получила четкое закрепление процедура обеспечения прав обвиняемого при назначении и проведении экспертизы (ст. 185, 193 УПК РСФСР).

В законе нашли также закрепление отсутствующие в прежнем законодательстве:

а) принцип личной ответственности эксперта за дачу заключения (ст. 80 УПК РСФСР);

б) права и обязанности эксперта (ст. 82 УПК РСФСР);

в) право на экспертную инициативу (ст. 192 УПК РСФСР); г) основание и порядок проведения дополнительной и повторной экспертизы (ст. 81 УПК РСФСР).

Большинство новых УПК союзных республик отказалось от прежнего обозначения итогового экспертного документа (акт экспертизы), приведя его название в соответствие с нормой о доказательствах, предусматривающей Заключение эксперта (ст. 16 Основ уголовного судопроизводства и ст. 69 УПК, РСФСР). Однако в УПК Казахской ССР, Литовской ССР и Эстонской ССР сохранено прежнее наименование итогового документа — акт экспертизы. Хотя в этих УПК источник доказательственной информации, исходящей от эксперта, именуется заключением эксперта. А это способно быть основанием для вывода, что акт экспертизы — это форма заключения эксперта. Тогда как такое словоупотребление не соответствует общесоюзному закону и вносит ненужную путаницу в теорию и практику.

В новых УПК окончательно оформился отказ от освидетельствования как медицинского действия: так стало именоваться следственное действие по установлению следов преступления и особых примет (ст. 181 УПК РСФСР).

Впервые в процессуальном законе получили закрепление правила о получении образцов для сравнительного исследования (ст. 186 УПК РСФСР), сформированы различия в регламенте проведения судебной экспертизы в судебном учреждении и вне его (ст. 187, 189 УПК РСФСР), определены основания и порядок помещения обвиняемого или подозреваемого в медицинское учреждение для экспертного исследования (ст. 188 УПК РСФСР). Допрос эксперта (ст. 192 УПК РСФСР) из способа проведения экспертизы стал средством разъяснения или дополнения заключения эксперта (ст. 182 УПК РСФСР).

Но нельзя не заметить, что в действующем уголовно-процессуальном законодательстве наблюдаются и некоторые рецидивы старых взглядов. Так, например, в УПК Казахской ССР (ст. 196), Узбекской ССР (ст. 169) и Азербайджанской ССР (ст. 206) предусматривается «осмотр и вскрытие трупа». До принятия нового законодательства М. А. Чельцов считал указанные действия сложным «судебно-медицинским» действием [183]. С точки зрения современных представлений об экспертизе и осмотре совмещение этих действий вообще невозможно, поскольку они основаны на совершенно разных методах. Концепция «судебно-медицинского» действия и сохранение в законе нормы, его предусматривающей, получает объяснение только через концепцию сложного осмотра [184].

В новом законодательстве экспертиза окончательно отделилась от смежных познавательных приемов и обрела четкую и детально регламентированную законом процессуальную форму, обеспечивающую эффективное применение специальных медицинских познаний для разрешения вопросов судебно-медицинской экспертизы.

Как видим из приведенного выше исторического обзора, развитие нормативно-правового регулирования производства судебно-медицинской экспертизы в Советском уголовном процессе шло по нескольким направлениям, из которых наиболее важными представляются:

а) вычленение судебно-медицинской экспертизы из числа других, порою в достаточной мере близких к ней следственных действий;

б) уточнение ее процессуально-правовой природы и доказательственного значения по уголовным делам;

в) постепенное расширение круга вопросов, определяемых в нормативно-правовом порядке;

г) повышение роли закона среди ведомственных и иных нормативно-правовых актов, призванных регламентировать производство данного вида судебной экспертизы;

д) усиления процессуальных прав обвиняемого, обеспечивающих ему возможность отстаивать свои законные интересы при производстве судебно-медицинской экспертизы. Каждое из этих направлений, просматриваемых в истории развития анализируемого участка нормативно-правового массива, шло не прямолинейно, а, напротив, было сопряжено с зигзагами и отступлениями. Тем не менее сами эти тенденции бесспорно существовали и они в значительной степени определяют то состояние нормативно-правового регулирования производства судебно-медицинской экспертизы в советском уголовном процессе, которое сложилось ныне и которое, стало быть, является своеобразным стартовым условием для дальнейшего совершенствования интересующей нас части нормативно-правовых актов страны.

При этом, однако, было бы неверно не учитывать того, что в названных выше нормативно-правовых актах пока присутствуют противоречивые и устаревшие положения. С этой точки зрения обращают на себя внимание существенные недостатки, присущие «Инструкции о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР», утвержденной приказом Министра здравоохранения СССР № 694 от 21 июля 1978 г.

Прежде всего «Инструкция» нечетко определяет задачи судебно-медицинских экспертных учреждений, возлагая на них разрешение вопросов, возникающих в судопроизводстве и требующих специальных судебно-медицинских- познаний, и, кроме того, содействие улучшению качества лечебной помощи населению (п. 1.1.). Соответственно в обязанности судебно-медицинским экспертам вменяется исследование трупов не только при подозрении на применение насилия, но и «при других обстоятельствах», обусловливающих производство судебно-медицинского исследования трупа в судебно-медицинском порядке (п. 1.3.2).

Хотя понятие «других обстоятельств» в «Инструкции» не раскрывается, в судебно-медицинской практике эксперты вынуждены вскрывать большое количество трупов при отсутствии каких-либо признаков насильственной смерти. В таком порядке вскрываются трупы лиц:

а) умерших скоропостижно вне дома (на улице, в общественных местах и др.) и дома, если причина смерти не установлена и врач отказал в выдаче «Врачебного свидетельства о смерти»;

б) лиц, причина смерти которых неизвестна;

в) неизвестных лиц, обнаруженных при случайных обстоятельствах или доставленных в лечебное учреждение с признаками жизни и умерших независимо от длительности пребывания в лечебных учреждениях;

г) умерших в лечебных учреждениях при неустановленном диагнозе заболевания (если смерть наступила в течение 1-х суток после поступления в лечебное учреждение) и при подозрении на насильственную смерть;

д) умерших в лечебных учреждениях от заболеваний с установленной причиной смерти, если по поводу их смерти в органы расследования поступило заявление о неправильном лечении или неправильных действиях медицинского персонала [185].

Вряд ли такое положение можно признать оправданным. Во-первых, речь идет о вскрытиях, которые с успехом могут производиться патологоанатомами. Поскольку признаки преступления отсутствуют, непонятно почему подобные исследования именуются судебно-медицинскими. Заметим попутно, что и традиция, при которой в подобных случаях органы милиции и прокуратуры направляют такие трупы для вскрытия в судебно-медицинские учреждения, не имеет перед собой правовых оснований.

Практика вскрытия трупов в судебно-медицинских учреждениях без признаков насилия опирается на давние традиции, относящиеся к временам, когда еще только складывались процессуальные формы проведения экспертизы в уголовном процессе. В частности, она базируется и на «Правилах судебно-медицинского исследования трупов», утвержденных Наркомздравом РСФСР еще в 1928 г. и Наркомюстом РСФСР в 1929 г. [186] Сам термин «судебно-медицинское исследование трупов» соответствовал положению УПК 1923 г. (ст. 193, 195 УПК предусматривали вскрытие трупов судебно-медицинским экспертом с составлением им протокола вскрытия), но не соответствует действующему законодательству, в котором четко определяется, что для установления причин смерти обязательно проведение экспертизы (п. 1 ст. 79 УПК РСФСР).

Действующие «Правила судебно-медицинского исследования трупов» 1928 г., допускающие это, не соответствуют ныне действующему законодательству (соответствовали УПК 1923 г.). Да и сам термин «судебно-медицинское исследование трупов» не соответствует закону, тем более, что здесь неправильно говорится об «экспертизе трупов».

Наряду с экспертизой потерпевших, обвиняемых и других лиц, п. 1.3.3 «Инструкции» предусматривает «судебно-медицинское освидетельствование граждан», т. е. опять-таки вводится непроцессуальное понятие.

В разделе «Основные положения уголовно-процессуального законодательства о порядке проведения экспертизы. Правила организации и производства судебно-медицинской экспертизы» Инструкция, наряду с воспроизведением норм УПК, устанавливает правила, не предусмотренные и даже противоречащие принципу и порядку доказывания, установленному уголовно-процессуальным законом. Так, согласно п. 2.1 «по мотивированному письменному поручению органов дознания, следователя, прокурора, суда могут проводиться судебно-медицинские исследования и судебно-медицинские освидетельствования с целью выявления признаков, служащих основанием для возбуждения уголовного дела».

Этим фактически устанавливается новый «судебно-медицинский» способ проверки оснований к возбуждению уголовного дела. Такое решение не может быть принято в подзаконном акте, ибо способы проверки оснований к возбуждению уголовного дела установлены уголовно-процессуальным законом и они ограничиваются истребованием необходимых материалов и получением объяснений (ст. 109 УПК РСФСР). Лишь при весьма расширенном толковании закона можно подвести дачу получения о судебно-медицинском исследовании под «истребование необходимых материалов». Ясно, что можно истребовать только тот материал, который уже существует в действительности (например, акт патологоанатомического вскрытия трупа, историю болезни, амбулаторную карту, заключение ведомственной медицинской комиссии о правильности лечения и т. д.). В данном же случае речь идет о проведении по требованию следователя (суда) сложных исследований, в результате которых судебным медиком делается вывод о причине смерти и характере телесных повреждений.

Как показывает практика, подобное «дополнение» уголовно-процессуального закона новыми формами использования судебно-медицинских специальных познаний порождает немало трудностей. Одна из них — наблюдающаяся нередко подмена судебно-медицинской экспертизы, которая в подобных случаях по закону обязательна (п. 1 ст. 79 УПК РСФСР), исследованиями, проведенными в порядке п. 2.1 Инструкции до возбуждения уголовного дела [187]. К тому же крайне запутанная ситуация создается в случаях, когда суд не соглашается с выводами, изложенными экспертом в актах судебно-медицинского исследования трупа и судебно-медицинского освидетельствования-: неясно, надо ли проводить повторную экспертизу (первое исследование экспертизой не является) и можно ли ее поручить тому же эксперту.

Согласно ст. 80 УПК, РСФСР эксперт дает заключение от своего имени на основании проведенных исследований в соответствии с его специальными знаниями и несет за данное им заключение личную ответственность. С этим важным положением не согласуется п. 2.19 Инструкции, который гласит: «Если в процессе проведения судебно-медицинской экспертизы возникает необходимость в производстве судебно-медицинской экспертизы, возникает необходимость в производстве судебно-медицинских лабораторных исследований для разрешения вопросов, поставленных перед судебно-медицинским экспертом или возникших у него лично, то, на основании имеющегося у него постановления, определения или письменного предложения органов дознания, следователя, прокурора или суда, он направляет объекты в лабораторию бюро судебно-медицинской экспертизы. При этом судебно-медицинский эксперт заполняет соответствующий бланк, в котором указывает краткие обстоятельства дела, объективные данные, выявленные при экспертизе, цели лабораторного исследования».

Как отмечалось ранее (см. § 2 гл. 2), фактически здесь речь идет о случаях, когда сам эксперт (а не следователь и суд) принимает решение о привлечении к экспертизе других специалистов, причем деятельность последних, экспертная по самой своей сути, практически проходит вне рамок экспертизы. Такое положение может приводить и приводит к безответственности специалистов, проводящих лабораторные исследования (т. к. не действуют соответствующие гарантии). Оно не может быть принято и потому, что противоречит отмеченному выше принципу личной ответственности эксперта за данное им заключение.

Конечно, необходимость в привлечении к экспертизе других специалистов нередко возникает на практике. Как разрешить данную проблему? Возможны два варианта ее решения:

а) если вопрос, решение которого требует привлечения специалистов, имеет самостоятельное значение, руководитель экспертного учреждения должен дать поручение соответствующему специалисту о проведении исследований на основе уже вынесенного постановления о назначении экспертизы. Это исследование оформляется заключением эксперта и направляется следователю вместе с заключением по другим вопросам; возможно, что по одному постановлению будет проведено несколько экспертиз, оформленных разными заключениями. «Лабораторные исследования», несомненно, являются экспертизой и именно так она и оформляется, когда ставится только этот вопрос;

б) если от результатов лабораторного исследования зависит ответ эксперта на поставленный вопрос, т. е. оба исследования неразделимы, руководитель экспертного учреждения дает поручение провести экспертизу двум (трем и т. д.) специалистам экспертного учреждения и тогда экспертиза становится комплексной, что требует соблюдения всех положений, относящихся к проведению комплексной экспертизы [188].

В Инструкции в ряде случаев пересказываются «своими словами» нормы уголовно-процессуального закона, что порождает много неясностей. Так, в п. 2.18 содержится запрет разглашать «следственные материалы и данные, полученные в процессе экспертизы». Это противоречит ст. 139 УПК РСФСР о том, что следователь лишь в «необходимых случаях» предупреждает эксперта о недопустимости разглашения данных следствия. К тому же Инструкция не пытается определить порядок сохранения этих сведений в тайне. Между тем такая проблема возникает при напечатании машинисткой заключения, при привлечении к исследованию других специалистов и т. д. Да и само изложение данных исследований в заключении, т. е. в документе, который не является закрытым, тоже можно трактовать как «разглашение».

Пункт 2.30 Инструкции устанавливает право эксперта возразить в суде против трактовки его заключения каким-либо участником процесса. Между тем законом эксперту подобное право не предоставлено. Если и есть необходимость дополнить таким образом закон, то это можно сделать не в Инструкции, а в самом законе.

В пункте 2.6.2 Инструкции содержится необоснованное ограничение производства первичных экспертиз в НИИ судебной медицины, между тем как уголовно-процессуальный закон не содержит в этом отношении никаких ограничений.

В пункте 2.14 Инструкции содержится неточность: эксперт вправе не отказываться от ответов, выходящих за пределы его компетенции, а сообщить о невозможности дать заключение (ст. 82 УПК РСФСР). Ничего не сказано о письменной форме данного сообщения, хотя в п. 2.16 правильно говорится о письменном сообщении о причинах невозможности дать заключение. Но и здесь наблюдается стремление «подправить» закон (ст. 82 УПК РСФСР), в котором не упоминается о причинах невозможности дать заключение. Из сравнения пп. 2.14 и 2.16 можно предположить, что эксперт вправе в спорных ситуациях принять два разных решения. Между тем, как уголовно-процессуальный закон упоминает только об одном.

В пункте 2.13 Инструкции не решен вопрос, может ли судебно-медицинский эксперт, проводивший работу в порядке п. 2.1 (по поручению), впоследствии стать экспертом. По аналогии п. 3 ст. 67 УПК РСФСР он подлежит отводу, т. к. его материалы «послужили основанием к возбуждению уголовного дела». Такое же решение следует, если признать его специалистом (из п. 3а ст. 67 УПК РСФСР). Однако в практике этот вопрос решается весьма противоречиво.

В пункте 2.20 говорится, что «если возникает необходимость проконсультировать лицо, подвергаемое судебно-медицинской экспертизе или судебно-медицинскому освидетельствованию у врача-специалиста, работающего в другом учреждении здравоохранения, то его направляют в это учреждение с соответствующим письмом, подписанным начальником бюро и заведующим отделом (отделением) бюро, либо судебно-медицинским экспертом». Данное положение на редкость неясное. Прежде всего консультацию получает не обследуемое лицо, (как по буквальному смыслу), и. 2.20, а эксперт, направляющий обследуемого другому врачу-специалисту.

Кроме того, данное положение в принципе уязвимо, ибо фактически речь идет о привлечении эксперта, не работающего в экспертном учреждении (ст. 189 УПК РСФСР). Решение об этом может принять только следователь. «Консультация», о которой говорится в Инструкции, — это самое настоящее экспертное исследование. В подобных случаях возникает необходимость в проведении комплексной экспертизы и постановление о назначении экспертизы должно быть переоформлено. В п. 2.24 говорится об объектах, которые также должны исследоваться в лаборатории в порядке экспертизы.

Весьма неясным является п. 2.15, где сказано, что в случае «необходимости решения специальных вопросов» эксперт ходатайствует о приглашении соответствующих специалистов (имеются в виду лица, не работающие в экспертном учреждении). Фактически речь идет о необходимости расширения состава экспертов, обусловленной необходимостью привлечения специальных познаний, которые отсутствуют у эксперта. В подобных ситуациях требуется переоформление постановления о назначении экспертизы и дело не может ограничиться «приглашением» соответствующих специалистов (т. к. «приглашение» — это не вызов, оно может быть отвергнуто).

Непонятно почему вводная и исследовательская части составляют вместе протокол «Заключение эксперта» (п. 3.5 Инструкции). Это не соответствует устоявшимся процессуальным понятиям (согласно ст. 102 УПК РСФСР протокол составляют следователь или суд). По-видимому, данное положение заимствовано из УПК. РСФСР 1923 г., в котором предусматривалось составление протокола осмотра судебно-медицинским экспертом (ст. 195).

Непонятно также, какими «лицами, упомянутыми в вводной части протокола», подписывается подобный протокол. Закон предусмотрел присутствие при экспертизе только следователя и с его разрешения обвиняемого (ст. 185 УПК, РСФСР). Но вряд ли правильно, чтобы обвиняемый и потерпевший подписывали исследовательскую часть заключения.

Как показывает анализ уже этого, отдельно взятого подзаконного нормативно-правового акта, в регулировании производства судебно-медицинской экспертизы в советском уголовном процессе продолжают оставаться весьма серьезные недостатки. Вряд ли оправдано решение в Инструкции вопроса о случаях обязательного проведения комиссионной экспертизы (п. 2.6 — по делам о привлечении к уголовной ответственности медицинских работников за профессиональные правонарушения), повторных по материалам дела, первичных в особо сложных случаях. Создание комиссии экспертов, как дополнительная гарантия объективности, достоверности заключения, должно быть прерогативой следователя (суда). Еще менее оправдано предусмотренное Инструкцией (п. 2.6) создание комиссии для проведения комплексной экспертизы (т. е. проводимой экспертами различных специальностей), ибо комплексная экспертиза должна, несомненно, представлять собой институт доказательственного права, а не функции организации экспертной деятельности.

Подобное «дополнение» уголовно-процессуального закона обнаруживается при анализе и других подзаконных актов Минздрава СССР. Так, в п. 26 «Правил судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений» сказано, что судебно-медицинский эксперт выясняет у освидетельствуемого обстоятельства причинения повреждений, жалобы и при необходимости другие сведения. Между тем из смысла закона (ст. 184, 187 УПК РСФСР) вытекает, что изложение обстоятельств, повлекших за собой назначение экспертизы, а также сбор и представление эксперту материалов, необходимых для производства экспертизы, входят в обязанности следователя. Нечеткое предписание, содержащееся в п. 26 «Правил», на практике приводит к тому, что судебно-медицинские эксперты выходят за рамки своих полномочий и вынуждены заниматься сбором исходных данных. В п. 29 «Правил» воспроизводится подвергнутое ранее критике положение о праве судебно-медицинского эксперта привлечь к исследованию других специалистов.

Одной из причин этого является, на наш взгляд, слабая научная разработка таких актуальных проблем, как пределы правового регулирования производства судебно-медицинской экспертизы, разграничение предмета регулирования закона и подзаконных нормативно-правовых актов, возможность и уровень конкретизации в ведомственных инструкциях процессуально-правовых норм более высокой юридической силы, способы обеспечения непротиворечивости закона и подзаконных актов.

Эти проблемы в уголовно-процессуальной литературе не получили должного исследования. Некоторым исключением, пожалуй, является небольшая статья В. Д. Арсеньева «О соотношении процессуальных и административных норм, регулирующих производство судебных экспертиз», где предпринимается попытка выдвинуть идею создания «своеобразного административно-процессуального института экспертного права», как одного из объектов теории судебной экспертизы [189]. Но при этом автор не предлагает критериев разграничения сферы регулирования отношений, возникающих при проведении экспертизы по закону и по подзаконному акту. Положение осложняется еще тем, что в советской юридической литературе в целом еще не утвердилось единообразное понимание пределов нормативно-правового регулирования общественных отношений. Даже в учебной литературе рассматриваются как синонимы такие понятия, как объем и глубина правового воздействия, его пределы и творческие возможности [190] и т. п., что уже само по себе затрудняет решение интересующей нас проблемы.

Как представляется, можно согласиться с тем, что под пределами нормативно-правового регулирования подразумеваются «обусловленные определенными факторами границы властного государственного вмешательства в общественные отношения при помощи норм социалистического права» [191]. При таком подходе изучение пределов нормативно-правового регулирования судебно-медицинской экспертизы в советском уголовном процессе предполагает научный анализ по крайней мере двух взаимосвязанных проблем:

а) какие отношения, связанные с назначением и проведением судебно-медицинской экспертизы, подлежат нормативному регулированию и какие из этих отношений должны быть оставлены за пределами правового регулирования;

б) каким должен быть уровень правового регулирования, иначе — каковы критерии разграничения предмета регулирования в законе и в подзаконном акте.

Анализируя первую проблему, мы исходим из того, что далеко не все отношения, возникающие при проведении судебно-медицинской экспертизы, нуждаются в правовой урегулированности. Кроме того, попытка подвергнуть правовому регулированию все без исключения действия эксперта и отношения его с органами государства, назначившими экспертизу, и своими коллегами могут причинить вред делу, сковать творческую инициативу эксперта.

Не должны, на наш взгляд, нормативно регулироваться отношения делового сотрудничества между экспертом, с одной стороны, органами расследования и судом — с другой. Например, консультации эксперта о возможности экспертизы данного вида, достаточности материалов для решения поставленных вопросов, круга вопросов, обеспечивающих максимальный познавательный результат экспертизы, выбора экспертного учреждения и т. д. Попытка регламентировать подобные отношения породила бы опасный формализм, способный свести на нет деловое сотрудничество.

Нуждается в правильном решении вопрос о возможности и целесообразности регламентации методов и методик экспертного исследования. Понимая под методом исследования способ проведения в какой-либо области, совокупность приемов, используемых для достижения какой-либо цели [192], а в познании — способ достижения адекватного и всестороннего отражения предмета исследования [193], следует признать, что в наиболее общем виде метод экспертного исследования, как важная правовая гарантия достоверности заключения эксперта, должен быть закреплен в законе. Такой выход находит основания и в действующем законодательстве. Так, в ст. 78, 80, 82 УПК РСФСР сформулированы требования объективности эксперта за данное им заключение, недопустимости выхода за пределы специальных познаний, а в ст. 191 УПК РСФСР — право на экспертную инициативу. В этих и других нормах закреплены и наиболее важные организационные способы проведения экспертизы. Полагаем, что и в будущем законодательстве основные черты метода исследования независимо от роли экспертизы — научность и объективность исследования, аргументированность выводов, личная ответственность эксперта и т. д. — должны получить ясное и недвусмысленное выражение.

Иначе должен решаться вопрос о методике экспертного исследования. Этим понятием следует, на наш взгляд, охватывать совокупность конкретных приемов исследования объектов, представленных эксперту, выработанных той или иной материнской наукой и приспособленных к особенностям исследуемых объектов [194]. С учетом такого представления оказывается практически невозможным закрепить в нормативном акте огромное многообразие экспертных методик, применяемых в экспертизах разного рода, в т. ч. и при производстве различных видов судебно-медицинской экспертизы (трупа, живого лица, биологической, химической, физико-технической и т. д.). На этот момент обратил внимание и Верховный Суд СССР, отметив, что «решение вопроса о способе проведения экспертизы… входит в компетенцию эксперта» [195]. Попытка нормативно закрепить (в законе или подзаконном акте) методику конкретного экспертного исследования недопустима и потому, что сразу же породит противоречие с расширяющимися, по мере развития науки, возможностями экспертного исследования.

Однако, высказанное здесь положение нуждается в уточнениях. Дело в том, что между правилами, составляющими общий метод экспертного исследования, и методиками конкретных экспертных исследований (частными методиками) находятся предписания промежуточного характера, к которым можно отнести общие правила проведения отдельных, в том числе судебно-медицинских экспертиз (именуемые некоторыми авторами общими методиками). Таковы, например, правила об обязательном вскрытии трех полостей — черепа, грудной и брюшной — при исследовании трупа, правила, содержащие критерии тяжести телесных повреждений, недопустимости подмены непосредственного обследования потерпевшего документальными данными, правила хранения и исследования объектов физико-технической, биологической, химической экспертиз и т. д. Учитывая, что речь идет о правилах достаточно высокой степени общности, носящих стабильный характер, конкретизирующих закрепленный в законе общий метод экспертного исследования, следует признать, что общие методики также подлежат нормативному закреплению.

Более сложен вопрос в разграничении предмета регулирования закона (в данном случае Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик и УПК союзных республик) и подзаконных актов (Инструкция о производстве судебно-медицинской экспертизы, Положение о бюро судебно-медицинской экспертизы, Правила судебно-медицинского исследования трупов, Правила судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений, Правила судебно-медицинской, судебно-химической экспертизы вещественных доказательств и др.). В самом общем виде этот вопрос решен в ст. 51 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о здравоохранении, где сказано, что судебно-медицинская экспертиза проводится в соответствии с законодательством Союза ССР и союзных республик по постановлению лица, производящего дознание, следователя, прокурора, а также по определению суда, а Министерство здравоохранения СССР, по согласованию с Верховным Судом СССР, Прокуратурой СССР, МВД СССР и другими ведомствами, устанавливает порядок организации и производства судебно-медицинской экспертизы. Таким образом, предметом регулирования в подзаконных актах, издаваемых Минздравом СССР, по согласованию с правоохранительными органами, должны стать организационные и общеметодологические правила деятельности судебно-медицинских учреждений.

В литературе справедливо обращается внимание на неправомерность воспроизведения в подзаконных актах некоторых, содержащихся в Основах и УПК, положений, поскольку это создает впечатление, будто остальные предписания закона не являются обязательными. Еще более недопустимым является включение в подзаконные акты положений, противоречащих закону, либо ограничивающие ими дополняющих его требований. Как отмечалось ранее, подобное имеет место в ныне действующей Инструкции о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР от 21 июля 1978 г. и других подзаконных актах.

Суммируя сказанное, приходим к выводу, что уголовно-процессуальное законодательство должно регламентировать такие стороны экспертной деятельности, как основания назначения экспертизы, случаи, когда судебно-медицинская экспертиза должна проводиться в обязательном порядке, основания проведения дополнительных, повторных, комиссионных и комплексных экспертиз, общие методы экспертного исследования (независимость, научность, объективность и всесторонность экспертного исследования, личная ответственность эксперта за правильность заключения и его инициатива в выявлении существенных обстоятельств), процедура назначения и проведения экспертизы, включая полномочия следователя (суда) по программированию исследования и обеспечению его объективности и достоверности контроля за его ходом, а также права обвиняемого и потерпевшего при проведении экспертного исследования.

Соответственно из подзаконных актов Минздрава СССР должны быть изъяты все предписания, воспроизводящие нормы закона, противоречащие закону или ограничивающие либо дополняющие его: о праве эксперта привлекать к исследованию других специалистов, возражать в суде против неправильной трактовки его заключения, отказаться от решения вопросов, выходящих за пределы его компетенции (закон содержит иногда более точную формулировку), об основаниях проведения комиссионных и комплексных экспертиз, об установлении обстоятельств совершения преступления со слов потерпевшего и т. д.

При таком положении в подзаконных актах Минздрава СССР (Инструкциях, Правилах, Методических указаниях и др.) должны содержаться правила экспертной деятельности лишь общего уровня, организационный и общеметодический характер (структура экспертных учреждений, виды проводимых в них судебно-медицинских экспертиз, организационно-распорядительные функции руководителей экспертных учреждений и их подразделений, общая методика проведения отдельных видов экспертиз и т. п.).

3.2 Проблема применения судебно-медицинских познаний в стадии возбуждения уголовного дела

На протяжении длительного времени ведомственные нормативные акты Минздрава СССР, регламентирующие деятельность судебно-медицинских учреждений, предусматривают возможность проведения за рамками судебно-медицинской экспертизы судебно-медицинских исследований для обнаружения следов преступления на теле живого человека, а также для установления причин смерти. Так, Инструкция о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР, утвержденная Министерством здравоохранения СССР 13 декабря 1952 г., допускала проведение судебно-медицинской экспертизы по предложениям следственных и судебных органов (п. 2), из чего следовало, что экспертные исследования могли проводиться не только на основании постановлений. Действующая в настоящее время Инструкция о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР, утвержденная приказом № 694 от 21 июля 1978 г., решает этот вопрос более конкретно, устанавливая, что «судебно-медицинская экспертиза производится по постановлению лица, производящего дознание, следователя, прокурора, а также по определению суда. По мотивированному письменному поручению органов дознания, следователя, прокурора, суда могут производиться судебно-медицинские исследования и судебно-медицинские освидетельствования с целью выявления признаков, служащих основанием для возбуждения уголовного дела» (п. 2.1).

Относительно юридической природы судебно-медицинских, проводимых вне рамок экспертизы, действий, их доказательственного значения и пределов применения в сфере доказывания высказываются различные, порой противоположные суждения. Научная дискуссия по этим проблемам не утихает на протяжении десятилетий [196].

Из положения п. 2.1 Инструкции видно, что судебно-медицинское освидетельствование решает те же задачи, что и судебно-медицинская экспертиза живых лиц, т. е. установление тяжести, давности, механизма образования телесных повреждений, но имеет ограниченную сферу применения — только в стадии возбуждения уголовного дела. В то же время ст. 193 УПК Украинской ССР, ст. 193 Казахской ССР и ст. 207 Азербайджанской ССР предусматривают судебно-медицинское освидетельствование как разновидность обычного «следственного» освидетельствования, не указывая, однако, на цель данного следственного действия. Более определенную оценку ему дает УПК Армянской СССР, где судебно-медицинское освидетельствование рассматривается как разновидность судебно-медицинской экспертизы и производится с соблюдением правил, предусмотренных для экспертизы (ст. 181).

В процессуальной литературе многие авторы обоснованно указывали на искусственность конструкции судебно-медицинского освидетельствования как самостоятельного следственного действия [197].

При этом не без основания отмечалось, что невозможно выявить сколько-нибудь существенные отличия между целями судебно-медицинской экспертизы живых лиц И судебно-медицинским освидетельствованием: и то, и другое направлено на установление факта причинения телесных повреждений, определение их давности, тяжести, механизма причинения и т. д. Поскольку уголовно-процессуальные кодексы союзных республик (в том числе и тех, где узаконено судебно-медицинское освидетельствование) требуют обязательного проведения экспертизы для определения «характера телесных повреждений, налицо явное несоответствие между этими двумя познавательными действиями, создающее возможность дублирования одной и той же работы судебного медика, но в разной форме.

С учетом изложенного представляется, что судебно-медицинское освидетельствование после возбуждения уголовного дела, т. е. в процессе расследования, может быть сохранено только как разновидность судебно-медицинской экспертизы.

Сказанное не касается, однако, вопроса о возможности и пределах использования судебно-медицинских познаний в стадии возбуждения уголовного дела.

В практике работы следственных и судебных органов многие граждане обращаются в милицию, прокуратуру и суд с заявлениями о нанесении им телесных повреждений, в то время, как вопрос о том, имеются ли у них телесные повреждения или нет, требует надлежащей проверки и подтверждения.

Важное значение имеет и вопрос о тяжести телесных повреждений, поскольку от его решения зависит определение компетенции соответствующего государственного органа на возбуждение, расследование и рассмотрение уголовных дел (по общему правилу дела о причинении легких телесных повреждений не требуют расследования и возбуждаются непосредственно судом).

В таких случаях пострадавших направляют в учреждения судебно-медицинской экспертизы, которым в письменном виде поручается провести судебно-медицинское освидетельствование. Деятельность судебных медиков в подобных случаях заключается в обнаружении телесных повреждений, определении их тяжести, давности, механизма причинения повреждений и т. д. В соответствии с п. 3.11 Инструкции результаты судебно-медицинского освидетельствования оформляются «Актом судебно-медицинского освидетельствования». По своей структуре он ничем не отличается от заключения эксперта (этот момент прямо подчеркивается в п. 3.11 Инструкции), содержит в себе выводы по вопросам, бывшим предметом исследования эксперта. И только потому, что исследование проводилось без постановления следователя о назначении экспертизы, оно не считается заключением эксперта.

Таким образом, действующий подзаконный акт закрепляет положение, которое мы можем определить как в высшей степени неопределенное и противоречивое.

Поскольку проведение судебно-медицинского освидетельствования в стадии возбуждения уголовного дела не исключает необходимость в проведении судебно-медицинской экспертизы после того, как дело возбуждено, получается, что судебный медик дважды проводит одну и ту же работу.

Не случайно поэтому, что в следственной практике наблюдается устойчивая тенденция рассматривать «Акты судебно-медицинского освидетельствования», полученные в стадии возбуждения уголовного дела, как заключение эксперта, каковыми они, однако, не являются.

Неопределенность правовой оценки судебно-медицинского освидетельствования порождает массу трудностей. Неясно, в каком качестве судебный медик должен быть вызван в суд. когда в этом возникает необходимость, так как экспертом он не назначается (заметим, что согласно п. 3.5 и 3.11 Инструкции он обязан подписать акт именно как судебно-медицинский эксперт), специалист же действует в уголовном процессе по общему правилу только после возбуждения уголовного дела в рамках следственного действия и не вправе давать заключения. Кроме того, неясно, какой вид исследования должен быть проведен судебным медиком, когда следователь или суд не соглашаются с выводами, изложенными в акте: здравый смысл подсказывает, что нужна повторная экспертиза (с отстранением эксперта, составившего акт от ее проведения), однако первичное исследование экспертизой не является, и поэтому формально можно назначить первичную экспертизу, поручив ее тому же эксперту, который составил акт. А это недопустимо, так как поставлена под сомнение объективность эксперта [198].

К тому же, несмотря на важность решаемых при судебно-медицинских освидетельствованиях вопросов, обвиняемый, подозреваемый и потерпевший, чьи интересы затронуты самым непосредственным образом, оказываются полностью устраненными от производства исследования.

Наконец, вызывает сомнение правомерность проведения уголовного дела, поскольку уголовно-процессуальный закон, устанавливая способы проверки оснований к возбуждению уголовного дела (ст. 109 УПК РСФСР), не предусматривает данного приема. Фактически подзаконный акт, т. е. Инструкция, неправомерно дополняет уголовно-процессуальный закон.

С учетом сказанного, мы приходим к выводу, что конструкция судебно-медицинского освидетельствования в том виде, в каком она установлена подзаконным актом — Инструкцией, является неэффективной, противоречит закону и не может быть в дальнейшем сохранена [199].

Но поскольку необходимость в установлении в этой стадии следов преступления на теле человека все же является весьма насущной, представляется более сообразным иное решение данной проблемы.

Полагаем, что судебно-медицинское освидетельствование может быть сохранено при соблюдении следующих двух условий:

а) оно будет закреплено в норме, регламентирующей способы проверки оснований к возбуждению уголовного дела (ст. 109 УПК РСФСР);

б) оно будет лишено характера экспертного исследования, что может быть достигнуто ограничением задач судебного медика лишь установлением самого факта телесных повреждений (наличие кровоподтеков, ссадин, ран, переломов, вывихов и т. д.) и квалифицированной их фиксацией, но без судебно-медицинской экспертной оценки.

В такой обрисовке судебно-медицинское освидетельствование может превратиться в специфический способ установления признаков преступления органами судебно-медицинской службы с применением специальных познаний, но без дачи заключения [200].

Рассмотрим теперь проблемы, связанные с судебно-медицинским исследованием трупа, производимым для обнаружения признаков преступления. По многолетней традиции такая деятельность осуществляется судебными медиками не только в случаях насильственной смерти, но и во многих других случаях, когда отсутствуют признаки преступления: при исследовании трупов лиц, умерших в лечебных учреждениях, если диагноз заболевания не установлен либо имеются жалобы на неправильное или незаконное лечение, а также трупов лиц, умерших скоропостижно, независимо от места смерти, в тех случаях, когда причина смерти врачом лечебного учреждения не установлена и не выдано «Врачебное свидетельство о смерти»; трупов лиц, личность которых не установлена [201].

Согласно Инструкции установление причин смерти должно производиться судебным медиком с составлением «Акта судебно-медицинского исследования трупа».

В литературе неоднократно указывалось на нецелесообразность данного порядка, при котором судебно-медицинские эксперты фактически вынуждены делать несвойственную им работу. Статистические данные подтверждают, что немалая часть вскрытий, производимых судебными медиками, выявляет такие причины смерти, которые подтверждают отсутствие признаков преступления. Причем об этом по большей части можно было судить и не производя судебно-медицинские экспертные исследования. Например, по данным Главного судебно-медицинского эксперта Министерства здравоохранения СССР в 1984 г. в судебно-медицинских учреждениях страны было исследовано 67,4 % трупов лиц, умерших от насильственной смерти (механические повреждения, механическая асфиксия, действие крайних температур) и 32,6 % — погибших от ненасильственной смерти (т. е. от различных заболеваний) [202].

Такая практика не только отвлекает экспертов от их основной работы, но и способствует утверждению в работе судебно-медицинских учреждений упрощенного подхода: явная нецелесообразность соблюдения всех экспертных методик при исследовании трупов без признаков насильственной смерти входит в привычку, приводит к тому, что и в ходе экспертизы по уголовному делу наблюдается отступление от требований правил, методик, что приводит часто к экспертным ошибкам. К тому же эксперта не предупреждают об ответственности, что порождает недостаточно серьезное отношение к вскрытию.

Поэтому следует признать разумным предложение, высказанное многими исследователями, об освобождении судебных медиков от обязанности вскрывать трупы при отсутствии признаков или подозрений на насильственную смерть, возложив эти обязанности на патологоанатомическую службу Министерства здравоохранения СССР [203]. Добавим, что в ведомственных нормативных актах Министерства здравоохранения СССР содержится разумное правило: при выявлении патологоанатомом признаков насильственной смерти вскрытие прекращается и об обнаруженном ставятся в известность следственные органы [204]. Однако при таком подходе остается проблема применения судебно-медицинских познаний при вскрытии трупов с признаками или подозрениями на насильственную смерть. Подчеркнем, что возникает она далеко не в каждом случае обнаружения трупа.

Заметим, что представления об объеме данных, достаточных для возбуждения уголовного дела, связанного с обнаружением трупа, на протяжении многих лет изменялись, что отразилось, в частности, в директивных указаниях Прокуратуры СССР по указанному вопросу. Так, Генеральный прокурор СССР своим указанием № 3/114 от 19 июня 1954 г. обязал следователей при наличии данных о самоубийстве и о других случаях насильственной смерти граждан возбуждать уголовное дело без каких-либо предварительных проверок и производить следствие.

Указанием Генерального прокурора СССР № 3/61 от 17 августа 1962 г. следователям предлагалось при решении вопроса о возбуждении уголовного дела в случаях насильственной смерти граждан (самоубийств в том числе) руководствоваться ст. 3 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик (ст. 3 УПК. РСФСР). Подчеркивалось, что названная норма закона обязывает возбуждать уголовное дело в каждом случае обнаружения признаков преступления, принимая все предусмотренные законом меры к установлению события преступления лиц, виновных в совершении преступления, и к их наказанию.

Указание заместителя Генерального Прокурора СССР № 3/Н-28 от 7 марта 1969 г. касалось возбуждения уголовного дела о самоубийствах граждан. В нем говорится: «При установлении фактов насильственной смерти с признаками самоубийства и вытекающими в этом случае, как правило, версиями о возможном доведении до самоубийства, замаскированном убийстве или совершения самоубийства с целью избежать ответственности за какие-либо преступления, проверка которых возможна путем проведения экспертизы, обыска и других следственных действий, — рассматривать такие данные как достаточные основания для немедленного возбуждения уголовного дела».

Во всех этих случаях основанием к возбуждению уголовного дела выступает предположение о совершении преступления. Против этого выступают Р. С. Белкин и Д. Я. Мирский, считая несерьезным аргументом мнение о том, что для возбуждения уголовного дела не нужно достоверно установленных обстоятельств, а можно довольствоваться предположениями [205].

Согласиться с этим нельзя. В теории уголовного процесса утвердился взгляд, согласно которому для возбуждения уголовного дела достаточно обоснованного предположения о совершении преступления, достоверного вывода об этом не требуется. Такое предположение правильно отражает диалектику перехода вероятного знания в достоверное [206]. Нет никаких оснований делать из него какие бы то ни было исключения для дел об убийствах.

Можно констатировать, что указания Прокуратуры СССР поначалу весьма широко трактовали основания к возбуждению уголовного дела данной категории, затем сузили эти основания, после чего вновь расширили их, однако в менее широких пределах, чем вначале. В настоящий момент обнаружение признаков самоубийства является достаточным основанием к возбуждению уголовного дела. Однако сам факт насильственной смерти таковым, по мнению Прокуратуры СССР, не является.

Наши многолетние наблюдения показывают, что во многих случаях обнаружения трупа признаки преступления являются достаточно очевидными и вопрос обоснования возбуждения уголовного дела не вызывает каких-либо трудностей. Такие признаки без особых затруднений могут быть установлены при осмотре трупа на месте происшествия, особенно тогда, когда для его осмотра привлекается судебный медик. Так, при осмотре трупа судебные медики помогают обнаружить и описать раны, переломы, кровоподтеки и другие повреждения.

Сложнее обстоит дело в случаях, когда осмотр трупа не дает в распоряжение следователя данных об обстоятельствах наступления смерти. Бывает, что без судебно-медицинского исследования трупа причину смерти определить невозможно, а другие данные отсутствуют (например, при извлечении из воды неопознанных трупов, без телесных повреждений, при внезапной смерти с неясными обстоятельствами, при некоторых видах отравлений и т. д.). В этих случаях следователь лишен возможности при осмотре трупа определить, имело ли место убийство или несчастный случай. Этот вопрос может получить эффективное разрешение только с учетом результатов судебно-медицинского исследования трупа.

Но и тогда, когда имеются убедительные данные, указывающие на то, что смерть человека явилась результатом несчастного случая, происшедшего по вине погибшего, для принятия решения об отказе в возбуждении уголовного дела необходимо все же располагать медицинским заключением о причине смерти. Складывается ситуация, которая в процессуальной литературе определена как ситуация «замкнутого круга»: для решения вопроса о возбуждении уголовного дела или об отказе в этом необходимо заключение эксперта, однако получить его невозможно, т. к. экспертиза назначается только после возбуждения уголовного дела.

Возможны три варианта преодоления данной проблемной ситуации:

1. Проводить судебно-медицинское исследование трупа с составлением судебно-медицинским экспертом «Акта судебно-медицинского исследования трупа» (п. 2.1 Инструкции). Как и «Акт судебно-медицинского освидетельствования» этот документ представляет собой, в сущности, заключение эксперта, данное, однако, без соблюдения присущей экспертизе процессуальной формы. Этому способу выявления признаков преступления присущи те же отмеченные нами недостатки, что и судебно-медицинскому освидетельствованию: несоответствие закону (п. 1 ст. 79 УПК РСФСР), отсутствие процессуальных гарантий, обеспечивающих интересы участников процесса, трудности определения правовой природы исследования.

2. Закрепить в законе возможность проведения судебно-медицинской экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела [207].

Принятие этого предложения могло бы способствовать преодолению многих трудностей, в частности, создается возможность постановки перед экспертом всех необходимых по обстоятельствам дела вопросов (чего, как правило, не бывает, когда вскрытие трупа производится по письменным поручениям), определить форму последующих экспертных исследований (дополнительная или повторная экспертиза), обеспечить при проявлении в процессе фигуры обвиняемого его законные интересы (ст. 193 УПК РСФСР). Кроме того, складывается возможность более надежно обосновать отсутствие признаков преступления и, соответственно, отказ в возбуждении уголовного дела, исключив этим проведение расследования, завершающееся прекращением дела.

Наряду с этими положительными моментами, возможность проведения экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела влечет за собой определенные трудности, на которые также обращено внимание в процессуальной литературе [208].

Важнейшая из них — стирание граней между возбуждением дела и предварительным расследованием, нежелательное со многих точек зрения.

В стадии возбуждения уголовного дела неоправданно расширяются элементы принудительности, в нее переносится решение вопросов, составляющих задачу расследования, хотя необходимые гарантии для этого там отсутствуют.

3. Отказаться от применения судебно-медицинских познаний в стадии возбуждения уголовного дела как в форме судебно-медицинского исследования трупа, так и в форме судебно-медицинской экспертизы по определению причин смерти с тем, чтобы экспертиза трупа проводилась только в стадии предварительного расследования [209]. Такое решение, сохраняя в неприкосновенности систему стадий уголовного процесса, вместе с тем способствует более последовательному соблюдению правил назначения и проведения судебно-медицинской экспертизы и этим повышению доказательственной ценности заключения судебно-медицинского эксперта. При таком подходе уголовное дело должно возбуждаться в каждом случае обнаружения трупа с признаками насильственной смерти, когда осмотр трупа на месте происшествия не дает ответа на вопрос об обстоятельствах наступления смерти.

Данное решение также имеет свои недостатки. Они, в частности, выражаются в возможности увеличения числа дел, прекращенных в связи с отсутствием состава преступления [210].

И все же последнее решение представляется нам более предпочтительным, чем предыдущие.

В условиях повышения роли человеческого фактора в современный период каждый факт насильственной смерти, с точки зрения интересов общества, должен рассматриваться как чрезвычайное событие. Следует признать, что общество несет обязанность глубоко исследовать причины этого события с тем, чтобы устранить факторы, которые прямо или косвенно обусловили гибель человека.

В уголовно-правовом аспекте это означает необходимость исследования широкого диапазона причин: доведения до самоубийства, оставления лица без помощи, оскорблений, которым подвергся погибший, преступных нарушений правил техники безопасности, преступной халатности, в том числе и со стороны медицинских работников и т. д.

При таком положении целесообразно вернуться к определению оснований возбуждения уголовных дел данной категории, содержащихся в указаниях Генерального Прокурора СССР № 3/114 от 19 июня 1954 г. Полагаем, что уголовное дело должно возбуждаться в каждом случае обнаружения трупа с признаками насильственной смерти.

Что же касается опасений того, что следственному аппарату придется потратить больше усилий на расследование дел, завершающихся их прекращением, — это соображение не должно, на наш взгляд, иметь приоритета в отношении к задаче глубокого исследования причин, приведших к гибели человека.

3.3 Проблемы усиления правовых гарантий личности при проведении судебно-медицинской экспертизы

Судебно-медицинская экспертиза нередко сопряжена со вторжением в личностную сферу обвиняемого, подозреваемого, потерпевшего, ограничением их неприкосновенности, свободы выбора поведения по своему усмотрению. В то же время результаты экспертных исследований самым непосредственным образом затрагивают интересы этих лиц, оказывают существенное влияние на исход расследования и судебного разбирательства, далеко не безразличный участникам процесса.

Отсюда система правовых гарантий лиц, привлекаемых к производству судебно-медицинской экспертизы, охватывает, с одной стороны, меры, устанавливающие строгие правовые рамки принудительного воздействия на лиц, подвергаемых экспертному исследованию, а с другой — средства, обеспечивающие им возможность активно участвовать в экспертизе, действовать, добиваясь, чтобы экспертное исследование было всесторонним и объективным. Следует признать, что действующее законодательство далеко не в полной мере обеспечивает необходимыми гарантиями законные интересы лиц, привлеченных к экспертным исследованиям или заинтересованных в их исходе.

В первую очередь, обращает на себя внимание нечеткая регламентация возможности применения принуждения при проведении судебно-медицинских исследований. Из норм закона (ст. 78, 79 УПК РСФСР) вытекает, что следователь вправе подвергнуть обвиняемого, подозреваемого, потерпевшего экспертному исследованию (для определения характера и тяжести имеющихся у них телесных повреждений, выявления признаков полового акта, половых состояний и т. д.). Экспертизе может быть подвергнут и свидетель (для определения состояния его здоровья, состояния органов чувств, выявления следов преступления и т. д.). По логике вещей праву следователя соответствует обязанность участника процесса подвергнуться экспертному исследованию. Однако в законе не сказано, каковы последствия уклонения перечисленных лиц от проведения экспертизы. Практика показывает, что обвиняемые и подозреваемые порой уклоняются от исследования, опасаясь, что его результаты послужат их изобличению. Потерпевшие и свидетели в отдельных случаях возражают против обследования, поскольку оно воспринимается ими как унизительная процедура. В правовой литературе высказаны различные суждения о путях преодоления возникающих при проведении экспертизы коллизий [211]. Представляется, что в любом случае следователь (суд), назначившие экспертизу, должны принять меры к тому, чтобы убедить соответствующее лицо добровольно подвергнуться экспертному исследованию.

Но если этого добиться не удалось, действия следователя и суда должны быть различными, в зависимости от того, каково процессуальное положение лица, подвергаемого экспертному исследованию. Полагаем, что независимо от мотивов отказа от экспертного обследования обвиняемый и подозреваемый могут быть подвергнуты ему принудительно, в том числе и с физическим преодолением противодействия [212]. Указанные лица часто противодействуют установлению истины, в связи с чем закон в достаточно широких пределах предусматривает возможность принудительного преодоления действий такого рода. Достаточно указать на возможность применения мер пресечения (в том числе и заключение под стражу) в случаях, когда обвиняемый может воспрепятствовать установлению истины, скрыться от следствия, заниматься преступной деятельностью (ст. 89 УПК РСФСР). И это является вполне оправданным, ибо установление истины и справедливое разрешение дела выступает в таких случаях ценностью более высокого ранга нежели личная неприкосновенность обвиняемого и подозреваемого. Подобная ситуация может сложиться и в ходе проведения экспертизы — в лечебном или экспертном учреждениях, в кабинете следователя и т. п. Естественно, что сам судебно-медицинский эксперт ни при каких обстоятельствах не вправе применить физическое принуждение. Такая обязанность лежит на лице, назначившем экспертизу. Однако возможность и порядок применения подобных мер должны получить четкое выражение в законе.

Иная ситуация складывается в случаях, когда экспертному исследованию подвергается потерпевший. Ситуация становится особенно конфликтной, когда от экспертного обследования уклоняется женщина, подвергшаяся изнасилованию. С точки зрения моральных ценностей принудительное экспертное исследование в подобных случаях фактически становится вторым насилием над личностью, осуществляемым на этот раз органами государства. Как правильно отмечает И. Л. Петрухин, принудительное обследование нельзя оправдать тем, что экспертизу проводит врач, которого потерпевшая не должна стесняться. «Дело не столько в том, кто проводит освидетельствование, сколько в нежелании женщины подвергаться манипуляциям, которые она считает для себя унизительными» [213]. Поэтому следует признать безусловно недопустимым применение физического принуждения при экспертном обследовании потерпевших, сопряженным с обнажением [214]. При таких же обстоятельствах недопустимо принуждение по отношению к свидетелям. Но так как постановление о назначении экспертизы порождает правовую обязанность указанных лиц подвергнуться экспертизе, необходимо закрепить в законе возможность применения санкции за ее невыполнение. Такой санкцией могло бы стать денежное взыскание, налагаемое судьей на потерпевшего и свидетеля [215]. С рассматриваемой проблемой тесно связан вопрос о возможности принудительного помещения обвиняемого, подозреваемого, потерпевшего и свидетеля в лечебные учреждения для экспертного исследования. Согласно ст. 188 УПК РСФСР при необходимости проведения судебно-психиатрической экспертизы обвиняемый и подозреваемый, не содержащиеся под стражей, могут быть помещены в психиатрическое лечебное учреждение с санкции прокурора. Это означает, что в случае отказа госпитализироваться указанные лица могут быть доставлены и помещены в стационар принудительно. Эта же норма предусматривает и помещение указанных лиц в медицинское учреждение для проведения судебно-медицинской экспертизы. Однако в законе не указаны меры, которые могут быть применены в случае уклонения обвиняемого и подозреваемого от госпитализации. Между тем такие ситуации возникают в следственной и судебной практике. Например, бывают случаи, когда лица, обвиняемые в ведении паразитического образа жизни, ссылаются на неспособность к физическому труду вследствие обострения хронических заболеваний, не подтвержденных однако амбулаторным исследованием. Подобные же ссылки исходят от лиц, обвиняемых в уклонении от госпитализации, не придавая значения полученным повреждениям, либо стремясь скрыть неочевидные телесные повреждения, поскольку они причинены потерпевшим при отражении нападения. Во всех подобных случаях возникает необходимость в принудительной госпитализации. Полагаем, что эта проблема должна быть разрешена в законе так же, как и при проведении судебно-психиатрических экспертиз: обвиняемый и подозреваемый могут быть принудительно помещены в медицинское учреждение только с санкции прокурора [216]. Санкция прокурора послужит дополнительной гарантией законности, позволяя, с одной стороны, реально преодолеть противодействие обвиняемого и подозреваемого установлению истины, а с другой — тщательно проверить основания, необходимость и целесообразность ограничения личной свободы, связанного с помещением в лечебное учреждение [217]. Естественно, что потерпевший и свидетель могут быть помещены в медицинское учреждение для экспертного исследования только с их согласия.

Вопрос о пределах применения принуждения к лицам, подвергнутым экспертизе, возникает в связи с необходимостью проведения хирургических и сложных диагностических процедур и получения некоторых образцов для экспертного исследования.

В практике экспертной деятельности встречаются случаи, когда ответ на поставленный экспертом вопрос требует проведения хирургического вмешательства или диагностических процедур. Так, при решении вопроса о происхождении и механизме образования слепого ранения у эксперта может возникнуть версия, что ранение пулевое. Убедительным подтверждением ее было бы исследование раневого канала и извлечение пули, застрявшей в тканях тела. Такая же ситуация возникает при подозрении о наличии в теле обломков орудия, которым причинено ранение [218]. Решение этих всех вопросов не встречает каких-либо трудностей (кроме профессиональных), когда исследованию подвергается труп человека. Однако они приобретают исключительную остроту, когда экспертному исследованию подвергается живой человек — обвиняемый, подозреваемый, потерпевший. Возникает коллизия правоохраняемых интересов — раскрытия преступления и установления истины, с одной стороны, безопасности и здоровья человека — с другой. Любое хирургическое вмешательство несет с собой потенциальную угрозу жизни и здоровья оперируемого и это выводит данную проблему за пределы чисто процессуальных проблем, придает ей общечеловеческое, моральное звучание.

Аналогичная ситуация возникает в случаях, когда в процессе экспертного исследования живого человека необходимы сложные диагностические процедуры. Так, для решения вопроса о характере заболеваний внутренних органов может потребоваться изъятие кусочков тканей для последующих лабораторных исследований (биопсия), взятие спинномозговой жидкости (пункция), введение в сосуды радиоактивных изотопов с последующими наблюдениями за функциями почек, печени и других органов (скенирование). Все эти процедуры близки к хирургическим вмешательствам и могут также представлять опасность для здоровья.

Представляется, что при решении вопроса о допустимости всех подобных действий не должно приниматься во внимание процессуальное положение лица, подвергаемого хирургическому вмешательству или диагностическим процедурам. В соответствии со ст. 35 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о здравоохранении хирургические операции проводятся с согласия оперируемого лица, либо его родителей, опекунов, попечителей. Отсюда следует, что хирургическое вмешательство и диагностические процедуры возможны лишь при ясно выраженном согласии лица, подвергаемого экспертизе, при условии, когда такое вторжение не противопоказано с медицинской точки зрения. Сказанное в полной мере распространяется на обвиняемых и подозреваемых.

Вопрос о процессуальных гарантиях лица, подвергнутого экспертизе, возникает и в связи с получением образцов для сравнительного исследования. Положение закона (ст. 186 УПК РСФСР) и научные исследования позволяют сделать вывод, что, хотя образцы получают для последующего экспертного исследования, это действие все же имеет самостоятельный характер и лежит за пределами экспертизы, даже когда при получении образцов присутствует специалист — судебный медик [219]. Однако нередко образцы получает сам эксперт, поскольку без этого он не может разрешить поставленный перед ним вопрос. Так, для установления групповой принадлежности крови, спермы, слюны и других выделений человеческого организма судебно-медицинский эксперт вынужден брать у живого лица соответствующие образцы. В такой ситуаций получение образцов — это не самостоятельное следственное действие, а элемент исследования, проводимого экспертом [220]. При этом процедура получения образцов, естественно, не фиксируется. Вряд ли существующую практику, при которой нет ясности, кто должен получать образцы — следователь или эксперт, можно оценить положительно. Обычно, говоря об образцах крови, спермы, слюны и других выделений, отмечают, что получение их экспертом желательно, как с точки зрения безопасности этой процедуры для здоровья лица, так и с точки зрения пригодности образцов для экспертного исследования. Однако нельзя не видеть и отрицательных сторон такой практики. Во-первых, в отличие от получения образцов следователем процедура их получения экспертом нигде не фиксируется (обычно в заключении эксперта указывается лишь на факт получения образцов), а сами образцы надлежащим образом не удостоверяются (не опечатываются, не маркируются и т. д.). Порой это приводит к путанице, подмене образцов при их лабораторном исследовании. Во-вторых, само решение о получении образцов приобретает черты субъективизма, ибо не принимаются в расчет требования закона относительно основания их получения. Наконец, совершенно неопределенной оказывается ситуация, когда лицо отказывается дать образцы. Как, например, должен поступить эксперт, когда подозреваемый заявляет, что он не желает давать образцы спермы?

Мы приходим к выводу, что избежать всех этих трудностей можно лишь при условии, когда образцы для сравнительного исследования будет получать тот, кто на это уполномочен, т. е. следователь. Конечно, и при этом могут возникать серьезные проблемы (например, проблема принудительного получения образцов), однако сохраняется возможность разрешать их с позиции закона, с соблюдением надлежащей процессуальной формы, исключающей субъективизм и безответственность [221].

Необходимы и дополнительные гарантии законных интересов несовершеннолетних свидетелей, подвергаемых экспертизе. Хотя экспертное исследование в конечном счете направлено на защиту их законных интересов, сама процедура обследования несовершеннолетних, особенно малолетних, сопутствующая ей официальность и непривычно суровая внешняя обстановка служебных помещении эксперта способна оказать на несовершеннолетних серьезное травмирующее воздействие. В значительной мере оно может быть нейтрализовано присутствием при обследовании близких ребенку лиц — родителей, других близких родственников, опекунов, попечителей. Ст. 53 и 135 Кодекса о браке и семье РСФСР устанавливают, что указанные лица вправе выступать во всех учреждениях, в т. ч. и в судебных, без особого полномочия. И если действующий закон предусматривает участие законных представителей в допросе несовершеннолетнего свидетеля и потерпевшего, еще более необходимым представляется присутствие этих лиц при судебно-медицинском экспертном обследовании. В таких случаях родители, опекуны, попечители и другие близкие ребенку лица выполняют важную нравственно-гуманистическую функцию, уменьшая одним своим присутствием травмирующее влияние судебно-медицинского обследования на психику ребенка. Практика фактически идет по пути привлечения указанных лиц к экспертизе и другим познавательным действиям и ее следует закрепить в законе [222].

Правомочна и постановка вопроса о расширении прав обвиняемого, подозреваемого и потерпевшего на участие в экспертизе, определении программы экспертного исследования, присутствии при экспертизе и т. д.

На первый взгляд, действующее законодательство достаточно эффективно гарантирует право обвиняемого участвовать в экспертизе и влиять на ее ход. Согласно ст. 184 и 185 УПК РСФСР, обвиняемому в обязательном порядке объявляется постановление о назначении экспертизы, разъясняются права, он может, ознакомившись с постановлением, заявить отвод эксперту, просить о назначении экспертом предложенного им специалиста, дополняет вопросы, поставленные перед экспертом и т. д. Однако, как показывает практика, в большинстве случаев судебно-медицинская экспертиза назначается в начальном периоде расследования, когда обвиняемого как процессуальной фигуры еще нет и, следовательно, некому разъяснить представленные ему права. По логике вещей в этом случае ознакомить обвиняемого с постановлением о назначении экспертизы следователь должен сразу же, как только появилась данная процессуальная фигура. Однако, это значительно менее эффективная мера, ибо экспертиза уже проведена, заключение составлено и речь может идти не о воздействии обвиняемого на ход экспертного исследования, а лишь о несогласии его с заключением, о проведении повторной или дополнительной экспертизы. К тому же, как это доказано многочисленными исследованиями, привлечение лица в качестве обвиняемого по значительной части уголовных дел происходит в последние дни срока производства предварительного расследования, когда уже не остается времени исправить ошибки и упущения экспертизы. Как показали паши исследования, практика проведения судебно-медицинских экспертиз в УАССР в 1986—88 гг., при экспертизе живых лиц по двумстам уголовным делам обвиняемые были ознакомлены с постановлением о назначении экспертизы только в 16,4 % случаев, а в 14,2 % — им не разъяснялись права при проведении экспертизы.

Преодолению этого недостатка должно служить другое предписание: согласно ст. 193 УПК РСФСР следователь, получив заключение эксперта (или его сообщение о невозможности дать заключение), должен сразу же ознакомить с ним обвиняемого, который может дать своп объяснения и привести возражения против заключения эксперта, просить о постановке перед экспертом дополнительных вопросов и о назначении дополнительной или повторной экспертизы. К сожалению, и эта норма оказывается недостаточно эффективной. На практике она реализуется крайне редко, что объясняется уже отмеченным выше запоздалым предъявлением обвинения, а также длительностью проведения судебно-медицинских экспертиз, вследствие чего заключения эксперта поступают к следователю в последние дни срока следствия. Так, в результате упомянутого выше исследования установлено, что при экспертизе живых лиц обвиняемые были ознакомлены с заключением эксперта только в 12,6 % случаев [223]. В силу этого не спасает положения и требование закона о том, чтобы ознакомление обвиняемого с заключением эксперта проводилось и в тех случаях, когда экспертиза произведена до привлечения лица в качестве обвиняемого (ч. 2 ст. 193 УПК РСФСР). Если к сказанному добавить, что обвиняемые практически никогда не присутствуют при проведении судебно-медицинской экспертизы (хотя следователь может разрешить им это), в то время как при проведении других экспертиз (бухгалтерских, технологических и т. д.) их присутствие при экспертизе и дача объяснений эксперту — явление довольно частое, следует прийти к выводу: воздействие обвиняемого на направление и ход судебно-медицинской экспертизы является значительно более слабым, чем при проведении других экспертиз. Фактически обвиняемый знакомится с постановлением о назначении экспертизы и с ее результатами лишь в момент ознакомления его со всеми материалами дела (ст. 201 УПК, РСФСР). Нередко лицо узнает о проведении судебно-медицинской экспертизы лишь будучи подвергнуто экспертному исследованию. Но в этот момент оно чаще всего является свидетелем либо подозреваемым, т. е. не обладает процессуальными правами по участию в экспертизе.

Положение еще более усугубляется в случае, когда экспертиза проводится по поручению органа расследования. Даже если после дачи заключения в деле уже появился обвиняемый, он лишен возможности реализовать свои процессуальные права, т. к. постановление о назначении экспертизы в деле отсутствует, да и само заключение эксперта формально таковым не является, ибо оформлено в виде акта (п. 2.1 и 3.11 Инструкции о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР 1978 г.).

Даже при благоприятном стечении обстоятельств, когда к моменту назначения экспертизы имеется обвиняемый, ознакомленный с постановлением о назначении экспертизы, он лишен возможности заявить отвод эксперту, поскольку судебно-медицинские экспертизы производятся в экспертном учреждении и в момент их назначения личность эксперта, которому будет поручено исследование, неизвестна. Для преодоления этих недостатков и более последовательного обеспечения прав обвиняемого при проведении экспертизы, на наш взгляд, необходимо внести ряд изменений в действующее законодательство:

а) целесообразно наделить правами обвиняемого, предусмотренными в ст. 185 и 193 УПК РСФСР, подозреваемого, а также лица, в отношении которого возбуждено уголовное дело. Это дает возможность с самого начала оказывать влияние на направление и ход экспертного исследования. Такое положение не было бы принципиально новым для уголовно-процессуального законодательства, ибо оно закреплено в ст. 197 и 202 УПК УССР [224]. Эту норму следует включить в УПК и других союзных республик [225];

б) при назначении судебно-медицинской экспертизы возложить на следователя обязанность выяснить в бюро судебно-медицинской экспертизы, какому именно эксперту будет поручено исследование, и указать об этом в постановлении о назначении экспертизы. Это сделает право обвиняемого (подозреваемого) на отвод эксперта реальным;

в) при выявлении признаков преступления в результате судебно-медицинского освидетельствования живых лиц и судебно-медицинского исследования трупа (п. 2.1 Инструкции) акты исследований не должны расцениваться как заключение эксперта. После возбуждения уголовного дела в обязательном порядке должна назначаться судебно-медицинская экспертиза с вынесением об этом постановления и обеспечением нрав обвиняемого (подозреваемого).

Обращает на себя внимание и недостаточная правовая обеспеченность интересов подсудимого при проведении судебно-медицинской экспертизы в судебном заседании. В процессуальном законе отсутствует общая норма, регламентирующая право подсудимого при проведении экспертизы в суде, подобная ст. 185 УПК РСФСР. В то же время в отдельных нормах предусмотрено право подсудимого заявлять отвод эксперту (ст. 272 УПК РСФСР), вызывать новых экспертов (ст. 278 УПК РСФСР), высказывать свое мнение о возможности слушания дела в отсутствие не явившихся экспертов (ст. 277 УПК РСФСР), о последовательности исследования доказательств, включая допрос экспертов (ст. 279 УПК РСФСР), представить в письменном виде вопросы эксперту (ст. 288 УПК, РСФСР), участвовать в допросе эксперта (ст. 289 УПК РСФСР). Таким образом, единственное право, которым не наделен подсудимый при проведении экспертизы, это право с разрешения суда присутствовать при производстве экспертизы и давать объяснения эксперту. Полагаем, что этот пробел лишь отчасти компенсируется правом эксперта задавать вопросы подсудимому (ст. 288 УПК РСФСР), ибо объяснения подсудимого по предмету экспертизы не могут ограничиваться кругом вопросов, заданным ему экспертом. Однако трудно объяснить отсутствие в процессуальном законе нормы, обязывающей суд разъяснить подсудимому его права при проведении экспертизы, а то время, как аналогичная обязанность следователя получила в законе четкое закрепление.

Очевидно, что разъяснение подсудимому в подготовительной части судебного разбирательства, его прав, предусмотренных ст. 46 и ст. 273 УПК РСФСР, не создает у подсудимого достаточно полного представления обо всем том, чем он располагает при производстве экспертизы в суде. Поэтому было бы целесообразно дополнить ст. 288 УПК, РСФСР обязанностью суда разъяснить подсудимому все его права при проведении экспертизы. Полагаем, что это способствовало бы преодолению часто наблюдаемой пассивности подсудимого при проведении экспертизы.

В последние годы многие процессуалисты (И. Л. Петрухин, В. М. Савицкий, С. А. Шейфер, В. А. Лазарева, Н. Я. Калашникова) решительно высказываются за расширение прав потерпевшего при проведении экспертизы. Следует согласиться с тем, что в основе нормативного регулирования деятельности субъектов доказывания с самостоятельными интересами, какими являются обвиняемый и потерпевший, должен лежать принцип состязательности, предполагающий процессуальное равноправие этих субъектов.

В статусе потерпевшего и обвиняемого такое равноправие отсутствует, ибо потерпевший лишен многих прав при проведении экспертизы в стадии расследования, которыми наделен обвиняемый.

Такое положение нельзя оправдать тем, что органы государства, ведущие процесс, несут обязанность установлению истины с использованием для этого всех возможных средств, включая экспертизу, и что их деятельность соответствует интересам потерпевшего, который также стремится к тому, чтобы виновный был изобличен и наказан. Следует иметь в виду, что потерпевший — активный и самостоятельный субъект доказывания, а результаты экспертного исследования столь же остро затрагивают его интересы, как и интересы обвиняемого. К тому же, как показывает практика, далеко не всегда деятельность органов расследования, связанная с проведением экспертизы, удовлетворяет потерпевшего. В этик случаях он должен иметь возможность отстаивать свои законные интересы, оспаривать неправильные по его мнению решения.

Анализ норм закона показывает, что потерпевший достаточных возможностей для этого не имеет. Так, предусмотренное ст. 53 УПК РСФСР право заявить отвод эксперту он может реализовать только при ознакомлении с материалами дела на завершающем этапе расследования, когда ему становится известно, кто проводил экспертизу. Но в этот момент право отвода уже не может быть реализовано, не осуществимо и право поставить на разрешение эксперта дополнительные вопросы. В условиях, когда срок следствия уже истек, потерпевшему остается лишь ходатайствовать о проведении дополнительной или повторной экспертизы. Неудивительно, что такие ходатайства часто отклоняются. К тому же лишь незначительная часть потерпевших пользуется своим правом ознакомиться с оконченным производством. И только в тех случаях, когда сам потерпевший направляется следователем на экспертизу, он узнает о том, что по делу назначена экспертиза. Однако и при этом он не имеет возможности ознакомиться с вопросами, поставленными перед экспертом, кругом экспертов и заявлять ходатайства с тем, чтобы влиять на направление и ход экспертных исследований.

Положение потерпевшего на предварительном следствии резко контрастирует с его положением в суде, где он выступает как полноправный субъект доказывания, располагающий всеми теми возможностями участия в экспертизе, какими наделен подсудимый.

Такое противоречие представляется нам ничем не оправданным.

Полагаем, что вполне назрела необходимость наделить потерпевшего в стадии предварительного расследования теми же правами, которыми в настоящее время располагает обвиняемый, а именно: знакомиться с постановлением о назначении экспертизы; заявлять отвод эксперту; предлагать в число экспертов известных ему специалистов; дополнять перечень вопросов, поставленных перед экспертами; присутствовать с разрешения следователя при экспертном исследовании и давать объяснения эксперту. По получении заключения эксперта следователь должен ознакомить с ним потерпевшего, выслушать его заявления, ходатайства и разрешить их. И на стадии предварительного расследования, и в судебном разбирательстве потерпевшему следует специально разъяснять его права при назначении экспертизы. В случаях смерти потерпевшего такие же права должны быть представлены его близким родственникам и законным представителям.

4.1 Методологические аспекты исследования эффективности и качества судебно-медицинской экспертизы

В конце 60-х — начале 70-х годов в правовой науке четко обозначилось направление исследовательской деятельности, связанное с изучением эффективности правовых явлений.

В работах ученых подвергались исследованию эффективность всей системы социалистического права, а также его отдельных отраслей, институтов и норм. Другим аспектом стало исследование эффективности правоприменительной деятельности. Этим проблемам уделялось значительное внимание и в науке уголовного процесса. В числе других процессуальных институтов анализировалась и эффективность экспертизы [226].

Общим для всех этих исследований является использование представлений об эффективности, разработанных в математических и философских науках. По мнению известного специалиста в области теории операций Е. С. Венцель, эффективность операции есть мера ее успешности, степень ее приспособленности к достижению поставленной перед ней цели [227].

Рассматривая данную категорию с философской точки зрения, М. Н. Андрющенко полагает, что эффективность есть мера возможности с точки зрения ее оптимальной близости к необходимому результату, «количественная характеристика отношения цели… и… ее конструктивного решения» [228]. Соответственно этим представлениям в правовой литературе сложился взгляд на эффективность права и правоприменения как на степень соответствия поставленной цели и фактически достигнутого результата.

Многочисленные исследования не завершились, однако, выработкой единых представлений об эффективности правовых явлений. Так, авторы, исследовавшие эффективность системы права, ее различных отраслей, институтов и норм, видели свою главную задачу в том, чтобы определить влияние закона на достижение различных социальных целей.

При этом в трактовке понятия эффективности закона наблюдается существенное различие. Отмечается, что полезные изменения в социальной среде могут возникнуть, как правило, в результате реализации требований закона, а это уже иной аспект эффективности, а именно: эффективность применения правовых норм. Поэтому Т. Г. Морщакова и И. Л. Петрухин правильно обращают внимание на недопустимость смешения эффективности права и эффективности правоохранительной деятельности [229]. Такой же позиции придерживается и А. М. Ларин, различая два подхода к определению степени эффективности закона: онтологический и феноменологический. Первый представляет непосредственное изучение содержания и структуры действующего закона, конструкций отдельных норм, правовых институтов и складывающейся из них отрасли права с тем, чтобы посредством некоторого набора критериев определить, в какой мере эти нормы могут обеспечить требуемое регулятивное воздействие в данной области общественных отношений. Второй подход направлен на изучение внешнего функционирования права, т. е. правоприменительной деятельности, и достигаемых ею результатов. При этом степень приближения фактического результата к цели (или удаления от цели) может быть принята за меру эффективности [230].

Однако определение эффективности правоприменительной деятельности, в том числе связанной с назначением и проведением судебно-медицинской экспертизы, наталкивается на весьма существенные трудности. Сама категория эффективности, как отмечает Е. С. Венцель, требует строгого математического выражения [231]. Это означает, что необходимо выразить в количественных величинах показатель цели, к которой стремится субъект, и показатель достигнутого уровня с тем, чтобы на основе соотношения второго и первого определить коэффициенты эффективности. Однако далеко не во всех случаях эти два показателя поддаются формализации. Попытка решить эту задачу порождает неизбежный субъективизм либо стремление воспользоваться усредненными показателями типа — высокоэффективный, среднеэффективный, низкоэффективный [232], полностью результативный, частично результативный, безрезультативный [233]. Неудивительно, что при таком подходе разные исследователи определяют коэффициент эффективности одного и того же процессуального действия в несовпадающих (а порой существенно различающихся) показателях. Например, по данным Л. А. Быкова, коэффициент эффективности осмотра места происшествия составил всего 0,06 [234]. Этот же коэффициент, по расчету В. Г. Глебова, составил 0,9 (по делам о квартирных кражах) [235]. А по данным А. В. Соловьева, — полностью эффективными были 50 % осмотров места происшествия, частично эффективны — 10 % и 10 % были неэффективными (средний коэффициент эффективности — 0,7) [236].

Есть еще одно обстоятельство, затрудняющее количественное исчисление коэффициента эффективности. Как отмечается в литературе, качественные и количественные показатели, характеризующие процессуальную деятельность, и ее результаты зависят не только от реализации правовых предписаний, но также и от ряда других факторов, включая нравственные нормы, организационно-управленческие решения и др. [237]. Эти неправовые факторы эффективности еще в меньшей степени подвержены формализации, а подчас оказывают и неосознаваемое влияние на деятельность управомочных субъектов [238]. Правильно замечает З. Д. Еникеев, далеко не все социальные процессы можно формализовать и полностью перевести на математический язык. А без количественных измерителей, лишь на основе качественных характеристик посредством логических конструкций, трудно вывести абсолютный коэффициент эффективности» [239]. Например, перегрузка в работе судебно-медицинского эксперта, отсутствие или нехватка реактивов, несовершенство оборудования, неудобства производственных помещений и т. д. могут стать помехами к достижению оптимального результата исследования. Даже при условии, что эксперт обладал высокой квалификацией и работал с необходимой отдачей, выявить долю этих негативных факторов практически невозможно.

Все это приводит к выводу, что стремление к исчислению коэффициента эффективности отдельных правоприменительных актов, в том числе и процессуальных действий, одним из которых является экспертиза, оказывается трудноосуществимым. Однако это не снимает проблемы эффективности процессуальной деятельности в целом.

Решение ее нам видится в анализе категории качества процессуальной деятельности, неразрывно связанной с понятием эффективности.

В исследованиях последних лет правильно подчеркивается существенное различие между эффективностью и качеством правоприменительной деятельности [240]. Но не менее важно подчеркнуть и взаимосвязь указанных категорий. Как правильно отмечает Б. А. Матийченко, «если качество не зависит от эффективности, то последняя не может быть независимой от качества» [241]. Эффективной, т. с. обеспечивающей достижение поставленной цели, может быть лишь качественная деятельность. Это в полной мере относится и к экспертизе. Нельзя не согласиться с тем, что эффективность экспертной деятельности обусловливается прежде всего качеством ее результатов [242], «качество экспертной деятельности — составная часть ее эффективности, хотя высокое качество не всегда означает высокую эффективность в целом, что обусловлено рядом факторов» [243]

Что же следует понимать под качеством экспертизы как процессуального действия? По общему смыслу качество объекта — это его существенная определенность (совокупность свойств), благодаря которой один объект отличается от другого [244], объективная и всеобщая характеристика объектов, обнаруживающаяся в совокупности их свойств [245], а также степень пригодности к чему-нибудь [246].

Из этих общих представлений о качестве вытекает, что качество экспертизы определяется тем, насколько ее результат — заключение эксперта — является пригодным для достижений обозначенной в законе цели процесса, т. е. установления истины.

Представляется верным, что в самом общем виде качество правоприменительной деятельности определяется соблюдением норм закона, адресованных правоприменителю [247]. Это, на наш взгляд, в полной мере относится и к экспертизе, ибо как исследование, проводимое экспертом, она неотделима от правоприменительной деятельности следователя (суда).

Как отмечалось ранее (§ 1, гл. 1), в процессуальной науке не сложилось единых взглядов о сущности экспертизы как процессуального действия.

В нашем представлении экспертиза — одно из процессуальных познавательных действий, имеющих сложную структуру которая охватывает различные по содержанию элементы. Таковыми являются:

а) назначение экспертизы следователем (судом);

б) непосредственное проведение экспертом исследования и формулирования выводов;

в) оценка и использование заключения эксперта.

На каждом из этапов проведения экспертизы закон формулирует требования, определяющие качество этой деятельности. Такие требования касаются не только непосредственного результата, т. е. заключения эксперта, но и самой процедуры проведения экспертизы. Как отмечал К. Маркс, «не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным. Исследование истины само должно быть истинно…» [248].

Исходя из этих требований, можно говорить о критериях, определяющих качество, а следовательно, и эффективность экспертизы на каждом из этапов ее проведения.

Под критерием мы, вслед за другими исследованиями [249], понимаем признаки, дающие основания для оценки изучаемого явления. Критерии качества экспертизы производны от ее целей. Критериями качества выступают вытекающие из уголовно-процессуального закона требования, которые обеспечивают достижение целей экспертизы, т. е. установление на основе специальных познаний существенных обстоятельств дела.

4.2 Критерии, определяющие эффективность и качество назначения судебно-медицинских экспертиз

Из анализа норм закона, регулирующих назначение судебных экспертиз вообще и судебно-медицинских в частности, вытекает, что критериями качественной деятельности следователя и суда на этом этапе следует признать:

а) обоснованность назначения экспертизы;

б) своевременность назначения экспертизы;

в) полноту исходных данных и исследуемых объектов, представленных эксперту;

г) полноту и правильность экспертного задания;

д) соблюдение процессуального порядка назначения экспертизы и обеспечение прав участников процесса [250].

Обоснованность назначения экспертизы. В самом общем виде основания назначения экспертизы определены в ст. 78 УПК РСФСР, определяющей, что экспертиза назначается в случае, когда в ходе производства по делу необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве, ремесле.

В то же время ст. 79 УПК РСФСР устанавливает четыре случая, когда судебно-медицинская экспертиза признается обязательной:

а) для установления причин смерти;

б) характера телесных повреждений;

в) для установления физического состояния потерпевшего или свидетеля в случаях, когда возникает сомнение в их способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания;

г) для установления возраста обвиняемого, подозреваемого и потерпевшего в тех случаях, когда это имеет значение для дела, а документы о возрасте отсутствуют. УПК союзных республик устанавливают и другие случаи обязательного проведения судебно-медицинской экспертизы.

Таким образом, судебно-медицинская экспертиза должна назначаться тогда, когда без использования судебно-медицинских познаний невозможно установить то или иное существенное обстоятельство или когда установление определенных обстоятельств требует обязательного по закону проведения экспертизы.

Анализ практики показывает, что следователи и суды, как правило, принимают обоснованное решение о проведении судебно-медицинской экспертизы. Случаи неназначения судебно-медицинских экспертиз для разрешения таких важнейших вопросов, как причина смерти и характер телесных повреждений практически не встречаются. Например, при изучении 101 уголовного дела по ст. 102 УК. РСФСР, 53 дел по ст. 103 УК РСФСР, 76 дел по ст. 108 УК РСФСР и 73 дел по ст. 109 УК РСФСР не встретилось ни одного случая, когда эти обстоятельства не исследовались с помощью судебно-медицинской экспертизы. С другой стороны, не выявлено и фактов необоснованного назначения судебно-медицинской экспертизы.

В то же время в практике достаточно распространены случаи возвращения судом уголовных дел для дополнительного расследования в связи с необходимостью проведения судебно-медицинских экспертиз [251]. Но как показало изучение дел, речь идет о проведении дополнительных и повторных экспертиз. Лишь в подобных случаях можно говорить о необоснованном отказе в назначении судебно-медицинских экспертиз на предварительном расследовании.

Показателем обоснованности назначения судебно-медицинской экспертизы служат и данные о вызове экспертов в судебное заседание.

Пленум Верховного Суда СССР в Постановлении от 16 марта 1971 г. «О судебной экспертизе по уголовным делам» указал, что «суд должен обеспечить участие эксперта в необходимых случаях» [252]. Это положение различным образом трактуется учеными и практиками. По мнению И. Л. Петрухина, «суд вправе исследовать составленное на предварительном следствии экспертное заключение без вызова эксперта в судебное заседание если:

а) заключение эксперта ясно, полно, аргументировано и не вызывает у суда никаких сомнений;

б) факты, для выяснения которых назначалась экспертиза, судя по материалам дела, установлены бесспорно;

в) участникам судебного разбирательства понятны выводы эксперта, они согласны с его заключением и не возражают против проверки заключения в суде без вызова эксперта» [253].

Сходные данные получены в результате опроса 162 судей разных регионов страны. Только 34,85 % всех судей считают необходимым всегда вызывать эксперта, давшего заключение в стадии предварительного расследования, в суд; 14,65 % судей вызывают экспертов только тогда, когда следователь включил их в список лиц, подлежащих вызову в судебное заседание; 39,9 % судей вызывают эксперта при необходимости получения объяснения эксперта по данному им заключению; 74,75 % судей вызывают эксперта при необходимости выяснения вопросов, которые не были решены на предварительном следствии.

В судебной практике необходимость вызова судебного медика трактуется еще более ограничительно — судебно-медицинские эксперты крайне редко вызываются в судебное разбирательство. Так, по данным Главного судебно-медицинского эксперта МЗ СССР, в 1984 г. было произведено 1 808 504 судебно-медицинских экспертиз трупов и живых лиц, в то же время в суд судебно-медицинские эксперты вызывались лишь в 15 649 случаях [254]

По изученным нами 149 делам о причинении умышленных телесных повреждений судебно-медицинские эксперты ни разу не вызывались в суд. Такая же картина была выявлена и по 154 делам об умышленных убийствах. В течение семилетнего периода работы в качестве судебно-медицинского эксперта автор вызывался в суд не чаще 2–4 раз в год. По ряду соображений вряд ли такое положение можно признать нормальным.

Прежде всего вызов эксперта в суд и последующее участие его в судебном разбирательстве означает, что суд принял решение о проведении экспертизы. Поскольку судебное следствие по единодушному мнению процессуалистов представляет собой новое самостоятельное исследование всех обстоятельств дела, отказ от вызова эксперта обедняет арсенал средств доказывания. Видимо, не случайно 1/5 часть судей видит смысл вызова эксперта в суд лишь в ответе на вопрос: «Подтверждаете ли Вы заключение, данное на предварительном следствии?». Между тем, участие эксперта в судебном разбирательстве дает возможность исследовать предмет экспертизы с противоположных точек зрения, ответить на вопросы как обвинения, так и защиты. Это создает более широкие возможности для установления истины и исключает формальное разрешение поставленных вопросов, без учета конкретных обстоятельств дела.

С этой точки зрения трудно согласиться с позицией тех авторов, которые считают необходимым вызывать эксперта в суд лишь при появлении новых вопросов, при несогласии участников процесса с заключением эксперта, наличии противоречивых заключений экспертов, наличии оснований для проведения дополнительных и повторных экспертиз [255].

Вряд ли можно считать убедительным отказ в вызове эксперта но топ причине, что заключение эксперта не вызывает у суда сомнений, а факты, установленные экспертом, суд считает бесспорными. Такая позиция суда не означает ничего иного, кроме априорной оценки заключения эксперта как достоверного, хотя само это заключение еще не исследовалось судом в условиях непосредственности. Рассуждая подобным образом, можно прийти к выводу, что при названных выше условиях не следует вызывать в суд и свидетелей. Однако действующий закон не воспроизвел подобного ограничения, известного УПК РСФСР 1923 г. и допускает возможность оглашения показаний неявившихся свидетелей лишь в случаях, когда свидетель отсутствует по причинам, исключающим его явку в суд (ст. 286 УПК РСФСР).

Закон не устанавливает каких-либо оснований для отказа от вызова эксперта в суд. Наоборот, требование непосредственности, обязывает суд заслушать заключение экспертов, в то время как имеющиеся в деле протоколы и документы подлежат лишь оглашению (ст. 240 УПК РСФСР).

Сказанное не означает, что эксперт, давший заключение на предварительном следствии, в каждом случае должен быть вызван в судебное разбирательство. Невозможность этого очевидна, и она порождена малочисленностью судебно-медицинских экспертов и перегрузкой в их работе. Однако эти трудности не могут стать основанием к массовому нарушению требований непосредственности, которое имеет место в судебной практике. Для преодоления его, как представляется, необходимо расширять штаты судебно-медицинских учреждений, улучшать организацию их деятельности и представить возможность участникам процесса требовать вызова судебно-медицинского эксперта в суд с оплатой соответствующих судебных издержек.

Своевременность назначения экспертизы. Действующее законодательство не устанавливает конкретных сроков назначения экспертизы вообще и судебно-медицинской в частности. Не относит закон экспертизу и к числу неотложных следственных действий. Однако из задачи быстрого раскрытия преступления (ст. 2 Основ, ст. 2 УПК РСФСР) следует, что судебно-медицинская экспертиза должна назначаться без промедления — сразу, как только будут обнаружены основания для этого. Запоздалое назначение судебно-медицинской экспертизы с учетом трудоемкости данного действия часто порождает нарушение сроков следствия, что, несомненно, отрицательно влияет на качество всего расследования, в том числе и на качество судебно-медицинской экспертизы.

Особенно отрицательную роль промедление играет в тех случаях, когда ведет к утрате следов преступления. Известно, в частности, какое важное значение для определения давности наступления смерти имеет состояние трупных явлений. Однако ранние трупные явления быстро исчезают (в течение 1–3 суток) и, если экспертиза не назначена своевременно, утрачивается возможность точного установления времени наступления смерти. Нередко в этих условиях данный вопрос решается весьма приблизительно, что существенно затрудняет установление истины. Известны многочисленные случаи порчи образцов крови и других биологических объектов, вызванных промедлением назначения экспертизы и несвоевременным представлением объектов эксперту. Равнозначные последствия наступают в случаях, когда экспертиза назначается своевременно, а объекты на экспертизу представляют с большим опозданием.

Несмотря на ясность этих положений, в практике судебно-медицинской экспертизы все же встречаются факты промедления с ее назначением. Так, из 101 судебно-медицинской экспертизы по делам об умышленных убийствах при отягчающих обстоятельствах 5 экспертиз были назначены 10–30 дней спустя, после совершения преступления.

Иногда причиной промедления является проведение по делу, по которому обязательно предварительное действие, дознания в течение 10 дней (ст. 119 УПК РСФСР). Так как орган дознания формально не вправе назначить при этом экспертизу, он обычно ограничивается письменным поручением эксперту, а экспертиза назначается только после передачи дела следователю. В процессуальной литературе неоднократно предлагалось расширить круг неотложных следственных действий, включив в него производство экспертизы. Наблюдаемая в практике быстрая порча объектов судебно-медицинского исследования подтверждает обоснованность таких предложений [256].

Полнота исходных данных и исследуемых объектов, представляемых эксперту. Качество судебно-медицинской экспертизы зависит от полноты исходной информации о событии, в связи с которым назначена экспертиза. Такая информация необходима прежде всего для того, чтобы эксперт мог выдвинуть различные версии относительно происхождения следов, что в свою очередь позволит обеспечить всесторонность производимого им исследования.

Кроме того, зафиксированные в материалах дела исходные данные (время обнаружения трупа; поза, в которой находился труп; состояние трупных явлений и телесных повреждений; обстоятельства причинения повреждений (взаиморасположение участников события; расстояние между ними; применявшиеся орудие и т. д.) могут сыграть роль промежуточных факторов при формулировании выводов экспертом.

Закон в самом общем виде решает вопрос о характере исходной информации. Ст. 184 УПК РСФСР требует указать в постановлении о назначении экспертизы лишь основания принятия решения, не обязывая следователя излагать обстоятельства дела. Однако обосновать назначение экспертизы, не излагая обстоятельства события, практически невозможно. Кроме того, закон представляет эксперту право знакомиться с материалами дела, относящимися к предмету экспертизы, заявлять ходатайства о представлении дополнительных материалов, необходимых ему для дачи заключения, присутствовать при производстве следственных действий, задавать допрашиваемым вопросы, относящиеся к предмету экспертизы (ст. 82 УПК РСФСР). Поэтому развернутая и достоверная информация об обстоятельствах дела для судебно-медицинского эксперта имеет исключительно важное значение, а отсутствие такой информации отрицательно сказывается на заключении эксперта. Практике известно немало экспертных ошибок, в основе которых — неполная или искаженная информация об обстоятельствах дела.

Характерным является следующий пример: при вскрытии трупа К. эксперты исходили из приведенных в постановлении данных о том, что труп обнаружен на проезжей части дороги, возле школы. С учетом обнаруженных при вскрытии повреждений на теле и внутренних органов эксперты пришли к выводу, что смерть К. последовала в результате автотравмы (наезд с последующим переездом).

Однако через некоторое время в распоряжение экспертов поступили фотоснимки места происшествия, из которых было видно, что труп лежит не на проезжей части дороги, а на трубе большого диаметра, находившейся в 20 метрах от дороги, рядом со школой. Выяснилось, что в постановлении о назначении экспертизы было неправильно указано место обнаружения трупа.

Данное обстоятельство побудило экспертов подвергнуть исследованию новую экспертную версию — о наступлении смерти К. в результате падения с высоты на твердый предмет. При повторном вскрытии эта версия получила убедительное подтверждение, а вывод о наличии автотравмы оказался ошибочным [257].

Важная для судебного медика исходная информация может быть почерпнута им как из протокола осмотра места происшествия, так и из медицинских документов.

Проблема представления судебно-медицинскому эксперту протокола осмотра места происшествия по делам об убийствах и телесных повреждениях продолжает сохранять актуальность на протяжении десятилетий. Наблюдения показывают, что протоколы представляются эксперту лишь в единичных случаях. Порой следователи направляют протоколы эксперту лишь после его настоятельных требований в порядке ст. 82 УПК РСФСР. Однако к этому времени вскрытие оказывается завершенным и полученные данные уже не могут быть использованы для выдвижения и проверки экспертных версий.

Для устранения всех этих трудностей было бы полезно закрепить в подзаконном акте обязанность следователя не только обстоятельно освещать обстоятельства дела в постановлении о назначении экспертизы, но и представлять судебно-медицинскому эксперту протокол осмотра места происшествия по делам, связанным с обнаружением трупа и с причинением телесных повреждений гражданам.

Полагаем, что вместе с протоколом осмотра места происшествия эксперту должны быть представлены изготовленные следователем в ходе осмотра планы, схемы и фототаблицы, т. к. в них нередко содержится ценная для эксперта информация, дополняющая протокол.

Качество экспертизы в немалой степени зависит и от полноты медицинских документов, представленных эксперту. Закон не дает перечень подобных документов, упоминая в самой общей форме, что в постановлении о назначении экспертизы указываются материалы, представляемые в распоряжение эксперта (ст. 184 УПК РСФСР). Этой формулировкой охватываются как объекты экспертного исследования, так и другие необходимые эксперту материалы. В некоторых ведомственных судебно-медицинских актах дается достаточно подробный перечень медицинских документов. Так, Правила судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений 1978 г. предусматривают получение экспертом таких документов, как история болезни, индивидуальная карта амбулаторного больного, больничные листы, медицинские справки по результатам обследования и т. д., которые могут оказаться необходимыми для разрешения поставленных перед экспертом вопросов.

Медицинские документы оказываются необходимыми для установления длительности расстройства здоровья, степени утраты трудоспособности, состояния органов зрения и слуха у лиц, пострадавших при дорожно-транспортных происшествиях, для определения состояния опьянения обвиняемого, подозреваемого, потерпевшего, доставлявшихся в медицинские учреждения и т. д.

Однако в следственной и судебной практике наблюдается существенная недооценка медицинских документов. Следователи и судьи не имеют ясных представлений о том, какие документы нужны эксперту и весьма неохотно откликаются на ходатайства эксперта представить тот или иной документ. Все это привело к тому, что на протяжении десятилетий судебные медики сами занимаются сбором нужной медицинской документации. Подобная практика заслуживает решительного осуждения, т. к. она не только отвлекает эксперта от его непосредственных функций, но и возлагает на него несвойственную обязанность по сбору доказательств, лежавшую на следователе (то, что медицинские документы, устанавливая промежуточные факты, выступают как доказательства, сомнений, на наш взгляд, не вызывает).

Особое значение имеет достоверность исходной информации. Эксперт — судебный медик не вправе проверять и оценивать первичные материалы, т. к. это делают следователь и суд. Поэтому он вынужден опираться на них, отвлекаясь от вопроса о их достоверности или недостоверности. В результате этого и выводы эксперта в ряде случаев приобретают условный характер: они могут быть признаны достоверными при условии достоверности исходных данных. Это возлагает на следователя обязанность — перед представлением исходных данных эксперту тщательно проверять их и убеждаться в их достоверности. Если же предварительные сведении носят вероятный, а не достоверный характер, следователь должен прямо сообщить об этом эксперту с тем, чтобы он мог сформулировать альтернативные выводы [258].

Качество судебно-медицинской экспертизы во многом определяется полнотой предоставленных эксперту объектов исследования. Таковыми являются: трупы, одежда на них, орудия преступления, и другие вещественные доказательства, в том числе биологического происхождения (кровь, сперма, моча, волосы, пот и т. д.), живые липа. В случаях, когда экспертиза производится по материалам дела, своеобразными объектами исследования становятся имеющиеся в деле протоколы осмотров, допросов, заключения экспертов, медицинские и другие документы. Часто следователи не имеют ясного представления о том, какие объекты надо представлять эксперту для того, чтобы он мог дать ответы на поставленные вопросы. Большую помощь в этом могут оказать консультации судебных медиков. Однако по данным нашего исследования эта возможность используется слабо; по вопросам подготовки материалов для экспертизы и за помощью в подборке образцов к экспертам обращается не более трети опрошенных следователей. Таким образом, основная масса следователей к консультациям судебных медиков не прибегает, хотя в их работе встречается немало ошибок, связанных с подготовкой объектов на экспертизу.

При подборе и направлении объектов на судебно-медицинскую экспертизу чаще других встречаются следующие ошибки:

вместо живых лиц, даже если они не находятся на излечении и могут явиться к эксперту, представляются лишь медицинские документы (а иногда и копии их), в которых зафиксированы имевшиеся у обследуемого повреждения;

по делам о насильственной смерти эксперту не представляется одежда, находившаяся на трупе [259];

объекты биологического происхождении представляются в количестве, недостаточном дли решения экспертной задачи;

непринятие мер к консервации следов биологического происхождения (например, помещение снега со следами крови в пробирку вместо высушивания на марле);

непринятие мер к надлежащей упаковке и транспортировке объектов экспертного исследования (орудия преступления с возможными микроследами наложений представляются без упаковки);

предметы одежды разных лиц не изолируются один от другого, вследствие чего образуются ложные микроналожения;

трупы перевозятся в неприспособленном транспорте, в результате чего могут образоваться посмертные повреждения и т. п.

Помимо объектов исследования, эксперту должны быть предоставлены и соответствующие образцы для идентификации: Крови, спермы, слюны, пота и т. д. Их получение должно производиться в строгом соответствии со ст. 186 УПК РСФСР: каждый образец должен быть получен следователем с отражением данного факта в протоколе получения образцов. При получении биологических образцов и направлении их эксперту должны соблюдаться изложенные выше требования, относящиеся к объектам исследования.

Полнота и правильность экспертного задания. Круг вопросов, на которые эксперту предстоит дать ответы, должен быть исчерпывающим, чтобы не упустить ни одного важного обстоятельства. Ранее уже приводились вопросы (§ 1 гл. II), разрешаемые при проведении различных видов судебно-медицинских экспертиз. Сужение круга вопросов приводит к односторонности и неполноте экспертного исследования, в результате чего многие существенные обстоятельства могут оказаться неустановленными.

С другой стороны, неоправданна и постановка «лишних» вопросов, т. с. таких, которые касаются обстоятельств, не имеющих отношения к делу.

Недопустима также и постановка вопросов, выходящих за пределы компетенции данного эксперта. Например, нельзя ставить перед экспертом-танатологом вопросы, требующие проведения судебио-биологических, судебно-химических или медико-криминалистических исследований, что часто наблюдается на практике. Фактически в одном постановлении объединяются вопросы, относящиеся к предмету судебно-медицинских экспертиз разных видов. Решение таких вопросов, как отмечалось ранее, требует проведения комплексных исследований, однако таковые без достаточных оснований организуются экспертом, которому поручено «основное» исследование.

Как известно, эксперт по закону имеет право устанавливать обстоятельства, имеющие значение для дела, по поводу которого ему не были поставлены вопросы (ст. 191 УПК РСФСР). Отражение таких обстоятельств в заключении эксперта свидетельствует не только о его инициативе и высокой квалификации, но также и о том, что следователь (суд) не поставил перед экспертом все необходимые вопросы.

Существенный интерес представляет проблема допустимости вопросов, хотя и не выходящих за пределы специальных знаний, но в условиях конкретного экспертного учреждения не разрешимых вследствие отсутствия разработанных методик экспертного исследования, необходимой аппаратуры и надлежащей квалификации эксперта. Полагаем, что два последних момента, безусловно, не исключают постановку вопроса, т. к. в других экспертных учреждениях, в том числе и центральных, имеется необходимое оборудование и эксперты надлежащей квалификации. Но и вопросы первого рода нельзя считать заведомо недопустимыми.

История развития судебно-медицинской науки показывает, что многие, прежде не решаемые судебными медиками вопросы, впоследствии получали разрешение именно потому, что потребности следственной и судебной практики побуждали судебных медиков к разработке соответствующих методик.

В частности, применявшиеся прежде судебно-медицинские методы идентификации личности (антропометрический, рентгенологический, словесного портрета, определение изосерологических систем и др.) не всегда давали объективные, достоверные результаты. Это привело к разработке и внедрению в практику метода генной идентификации, позволяющего с абсолютной достоверностью идентифицировать личность человека.

Соблюдение процессуального порядка и обеспечение прав участников процесса. Важным критерием качества судебно-медицинской экспертизы является соблюдение процессуальных правил ее назначения. Эти правила, определяя содержание постановления о назначении экспертизы, выбор квалифицированного и независимого эксперта, его права и обязанности, права лиц, привлекаемых к проведению экспертизы, создают предпосылки к тому, чтобы экспертное исследование завершалось максимальным познавательным результатом.

Формальным основанием проведения экспертизы можно считать постановление о ее назначении [260]. Пленум Верховного Суда СССР в Постановлении от 16 марта 1971 г. «О судебной экспертизе по уголовным делам» обратил внимание судов на необходимость повышения требовательности к органам расследования по соблюдению ими процессуального законодательства при назначении экспертизы [261].

Между тем, в практике все еще имеют место случаи проведения судебно-медицинских исследований, фактически являющихся экспертизой, не на основании постановлений, а по письменным поручениям органов расследования. В подобных случаях происходит неправомерная подмена судебно-медицинской экспертизы исследованиями, которые, согласно Инструкции от 21 июля 1978 г., могут применяться только в стадии возбуждения уголовного дела для решения ограниченной задачи — выявления признаков преступления. И далеко не в каждом случае, после получения «Акта судебно-медицинского освидетельствования» или «Акта судебно-медицинского исследования трупа» следователи выносят постановление о назначении экспертизы, как этого требует ст. 79 УПК РСФСР.

Данное явление имеет свои причины, среди которых на первом месте — нецелесообразность повторения фактически выполненной экспертизы, особенно в случаях, когда в поручении о проведении исследования был поставлен достаточный перечень вопросов. К сожалению, суды, по нашим наблюдениям, также как и следователи признают «Акты» судебных медиков полноценными заключениями экспертов. Мы же считаем, что в данном случае имеет место существенное нарушение закона при назначении экспертизы, на которое суды должны реагировать со всей принципиальностью.

Представляется, что необходимо дополнить Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 16.03.71 г. четким разъяснением по данному вопросу, указав, что проведение судебно-медицинских исследований по поручению органов расследования не исключает необходимости вынесения постановления о назначении экспертизы после возбуждения уголовного дела.

Хотя закон не предъявляет к постановлению требований мотивированности, представляется, что в каждой своей части оно должно быть обоснованным и содержать доводы, подтверждающие правильность принятого решения. Мотивировка решения о назначении обязательной по закону экспертизы не вызывает затруднений. Сложнее обстоит дело в случае, когда судебно-медицинская экспертиза не является обязательной, особенно при проведении судебно-биологических, судебно-химических, физико-технических экспертиз, а также экспертиз по материалам дела.

Во всех подобных случаях в постановлении должно быть четко обозначено — какие именно специальные познания необходимо применить и как это может способствовать установлению истины.

Заметное влияние на исход экспертизы оказывает четкая дифференциация в постановлении материалов, представляемых эксперту, среди которых должны быть выделены:

а) вещественные доказательства;

б) образцы для сравнительного исследования;

в) медицинские документы.

Центральной частью постановления является перечень вопросов. Помимо того, что они должны быть полными (всеохватывающими), важна и их редакция, четкость формулировок, ибо это предопределяет четкость ответов эксперта и предотвращает альтернативные выводы.

Представляется глубоко справедливым мнение И. Л. Петрухина о том, что одним из критериев эффективности экспертизы является соблюдение законности и охрана прав граждан при ее проведении [262]. Не может быть эффективной деятельность следователя и суда по установлению истины, если она протекает в условиях нарушения нрав и законных интересов участников процесса. Права этих лиц при назначении экспертизы служат гарантиями полноты, всесторонности и объективности экспертного исследования и этим определяют его качество.

Идеальным был бы порядок, при котором лица, заинтересованные в исходе экспертизы (обвиняемый, подозреваемый, потерпевший, гражданский истец, гражданский ответчик, их представители) имели бы возможность влиять на выборы эксперта, участвовать в формулировании вопросов, определяющих программу экспертного исследования, давать объяснения эксперту, а по окончании производства экспертизы знакомиться с его заключением и высказывать свои возражения.

Необходимо, на наш взгляд, более четко определить в законе пределы применения принуждения при экспертном исследовании живых лиц, предоставить подозреваемому, а также лицу, в отношении которого возбуждено уголовное дело, право на ознакомление с постановлением о назначении экспертизы и на заявление ходатайств, сообщать этим лицам, какой конкретно судебно-медицинский эксперт будет проводить экспертизу [263].

4.3 Критерии, определяющие эффективность и качество производства судебно-медицинских экспертиз

Качество судебно-медицинских экспертиз определяется по целому ряду критериев, относящихся к непосредственной деятельности эксперта — судебного медика по исследованию представленных ему объектов и составлению заключения. Как правильно отмечается в литературе, критерии эффективности этого этапа экспертизы относятся к качеству результата экспертной деятельности, то есть к заключению эксперта [264].

Из анализа уголовно-процессуального закона вытекает, что к заключению эксперта предъявляются требования:

а) полноты и научности экспертного исследования, предшествующего даче заключения;

б) полноты разрешения поставленных вопросов;

в) обоснованности и

г) мотивированности заключения.

Полнота и научность экспертного исследования. Иногда считают, что полнота экспертного исследования означает «исчерпывающее разрешение каждого из поставленных вопросов в форме любого вывода либо сообщения о невозможности решения вопроса», «неполным будет исследование, при котором отдельные поставленные вопросы остались без ответа» [265]. Полагаем, что в этих случаях речь идет не о полноте исследования, а о другом критерии качества — полноте разрешения поставленных вопросов.

Представляется, что полнота исследования определяется:

а) все ли объекты, представленные на экспертизу, подверглись исследованию;

б) проведено ли исследование с необходимой всесторонностью и глубиной;

в) применены ли все необходимые методы, методики и технические средства, разработанные в науке.

Несмотря на кажущуюся ясность этих требований, они достаточно часто нарушаются в судебно-медицинской экспертной практике. По нашим наблюдениям, типичными нарушениями являются:

1. Априорное признание некоторых объектов, представленных на экспертизу, неинформативными и, как следствие, отказ от их исследований. Нередко не исследуются объекты со следами биологического характера (кровь, сперма, слюна, моча, пот и др.) под предлогом малого количества содержащегося вещества.

Встречаются случаи, когда некоторые биологические объекты без достаточных оснований объявляются испортившимися, подвергшимися деформации при транспортировке и непригодными для исследования.

Многие эксперты, не имеющие достаточного опыта и надлежащей квалификации, считают малоинформативной одежду потерпевшего.

2. Признание объектов исследования и образцов избыточными. Иногда эксперты ограничиваются исследованиями лишь части однородных объектов и образцов, полагая, что остальные исследовать излишне, т. к. в них не содержится какой-либо новой информации. В результате имеют место случаи, когда остаются невыявленными следы иного характера (например, следы крови иной группы).

Качество экспертизы снижается и в случаях, когда объекты подвергались исследованию, но оно было односторонним, неглубоким, в результате чего не все существенные свойства объекта были выявлены экспертом. В подобных случаях речь идет о своеобразном сужении «поля зрения» эксперта. В ведомственных нормативных актах содержится немало указаний, достаточно широко определяющих рамки экспертного исследования. Например, Правилами судебно-медицинского вскрытия трупа 1928 г, предусмотрена необходимость исследования трех полостей трупа (черепа, грудной я брюшной). Однако в судебно-медицинской практике все еще встречаются случаи, когда не все полости трупа подвергаются исследованию [266].

В Правилах определения степени тяжести телесных повреждений закреплена методика, предусматривающая детальное изучение и описание повреждений (ссадин, кровоподтеков, ран, переломов и т. д.) в целях выявления таких их особенностей, как локализация, размеры, форма, цвет, характер краев, углов, дна, отделяемого, состояние окружающих тканей, наличие инородных частиц и т. д.

Однако на практике порой фиксируются 3–5 свойств повреждений как наиболее важные, а другие оставляются без внимания как малозначительные. Неполностью описывая свойства ран, эксперты не в состоянии бывают ответить на такие важные вопросы, как давность, механизм причинения и т. д.

Полнота и научность судебно-медицинского исследования определяется применением необходимых методов, методик и технических средств. Следует признать, что судебно-медицинские учреждения страны весьма существенно отличаются между собой по данному критерию. Только в центральных и некоторых республиканских, областных судебно-медицинских учреждениях в экспертную практику реально внедрены новейшие методы исследования, современные методики изучения отдельных объектов, применяются научно-технические средства, в частности электронно-вычислительная техника (Рига, Киев, Горький, Челябинск, Кемерово и др.). Значительно хуже обстоят дела в периферийных судебно-медицинских учреждениях.

Но и при наличии достаточно разработанной современной методики не редки случаи, когда эксперты ограничиваются менее трудоемкими, устаревшими приемами исследования. Например, при огнестрельной травме — микроскопическим ее исследованием и фотографированием повреждений, метрическими измерениями, визуальным описанием раневого канала — и не используют инструментальные методы исследования (рентгенография, получение слепков раневого канала, исследование на металлы и т. д.).

Полнота разрешения поставленных вопросов является важным показателем эффективности и качества заключения эксперта.

Качество заключения эксперта будет тем выше, чем менее остается вопросов, на которые эксперты не смогли дать ответ. Однако это общее положение нуждается в уточнении. В ряде случаев судебные медики не могут разрешить поставленные вопросы по причинам, не зависящим от их квалификации и добросовестности. Например, когда вопрос выходит за пределы компетенции эксперта или когда разрешить его не представляется возможным по объективным причинам: не представлено достаточное количество материала, он не пригоден к исследованию, отсутствует методика исследования и т. д. Тем не менее анализ вопросов, на которые судебно-медицинские эксперты не смогли ответить, позволяет составить наглядное представление об эффективности и качестве судебно-медицинских экспертиз и о фактах, отрицательно влияющих на них.

Проведенное нами исследование показало, что по 101 делу об умышленных убийствах при отягчающих обстоятельствах на 1022 вопроса было получено 948 полных категорических ответов. Таким образом, полностью были разрешены 92 % всех поставленных вопросов. На некоторые вопросы не были даны категорические ответы (7 %). В целом полнота ответов на поставленные вопросы составила 83 %. В этот показатель вошли выводы (сообщения) экспертов о невозможности дать заключение (или разрешить поставленный вопрос), если такой вывод был вызван причинами, не относящимися к деятельности судебно-медицинского эксперта.

Уголовно-процессуальный закон устанавливает, что, если поставленный перед экспертом вопрос выходит за пределы его специальных знаний либо представленные материалы недостаточны для дачи заключения, эксперт сообщает органу, назначившему экспертизу, о невозможности дачи заключения (ст. 82 УПК РСФСР). Такой исход деятельности эксперта по-разному трактуется в науке.

Д. Я. Мирский, М. Н. Ростов, Т. В. Устьянцева полагают, что вывод: «решить данный вопрос не представляется возможным» чаще всего связан с отсутствием методики, состоянием объекта, недостаточной квалификацией эксперта, его небрежностью, ненадлежащей подготовкой материалов для экспертизы [267].

Таким образом, в первую очередь авторы связывают этот вывод с обязательным проведением исследования, т. е. считают, что он может быть сделан только после исследования. Другие ученые разграничивают сообщение о невозможности дать заключение и заключение о невозможности решить поставленный вопрос. По их мнению, если невозможность решения вопроса ясна уже при ознакомлении с представленными на экспертизу материалами, составляется сообщение о невозможности дать заключение в соответствии со ст. 82 УПК РСФСР, а если это выясняется только в ходе исследования, составляется заключение, в котором вывод о возможности решения вопроса подкрепляется результатами исследования [268].

По мнению Матийченко Б. А., которое мы разделяем, необходимость дифференцированного учета неразрешенных вопросов не вызывает сомнения [269]. Ранее предложение законодательно разграничить случаи «когда эксперт отказывается провести исследование и когда вывод о невозможности ответить на поставленный вопрос дается им на основании проведенного исследования», вносили В. Д. Арсеньев и Ю. К. Орлов [270].

Независимо от формы решения эксперта оно констатирует невозможность использования экспертизы для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию. Тем не менее целесообразно сохранить различную форму такого решения, ибо оно касается случаев, каждый из которых базируется на разных основаниях и имеет различные правовые исследования. Так, сообщение о невозможности дать заключение в некоторых случаях не исключает возможность экспертного исследования (при пополнении представляемых эксперту материалов). Заключение же о невозможности разрешения поставленного вопроса означает, что экспертиза проведена и, если следователь не согласен с выводом эксперта, он должен назначить повторную экспертизу. В Инструкции о проведении судебно-медицинской экспертизы в СССР 1978 г. сказано по этому поводу, что, «если судебно-медицинский эксперт находит, что представленные ему органами дознания, следователем или судом материалы недостаточны для разрешения вопросов, поставленных перед ним, он сообщает, какие именно материалы и документы ему необходимы для производства экспертизы. В случае непредоставления их он в письменной форме сообщает органам, назначившим экспертизу, о причинах невозможности дать заключение по поставленным вопросам. Если же он не имеет возможности дать заключение лишь по отдельным вопросам, то указывает на это в заключении или акте судебно-медицинской экспертизы» (п. 216).

Наши наблюдения, как и анализ литературных источников, показывает, что наиболее частыми причинами сообщения о невозможности дать заключение без проведения исследования являются: выход вопроса за пределы компетенции эксперта: недостаточность материалов; в случае, если по ходатайству эксперта дополнительные материалы не представлены; отсутствие необходимой методики исследования и непригодность объекта для исследования в связи с нарушением правил изъятия, хранения, упаковки и транспортировки вещественных доказательств.

Этими же причинами порождается и заключение о невозможности разрешить поставленный вопрос. Однако в отличие от первого случая указанные причины выявляются лишь в процессе экспертного исследования.

За обоснованность заключения о невозможности разрешить поставленный вопрос, в том числе и за дачу ложного заключения об этом, судебно-медицинский эксперт несет личную ответственность, а во втором случае — и уголовную по ст. 181 УПК РСФСР. Таких последствий не наступает в случае сообщения о невозможности дать заключение.

Рассмотрим некоторые конкретные причины невозможности разрешения поставленных вопросов.

Недостаточность и непредставление эксперту объектов исследования. В некоторых случаях недостающие материалы (исходные данные) имеются в распоряжении следователей (судов) или могут быть ими получены, но по каким-либо причинам не представляются эксперту — судебному медику. Практика свидетельствует о том, что судебно-медицинские эксперты не всегда заявляют ходатайства о представлении недостающих объектов. По данным опроса, 64,41 % судебно-медицинских экспертов заявляли ходатайства о выезде на место происшествия, 79,72 % — о проведении дополнительных следственных (судебных) действий с целью обнаружения, изъятия и представления В распоряжение эксперта отдельных материалов. Ходатайства о проведении дополнительных допросов с целью получения сведений о происхождении вещественных доказательств заявили 68,62 % опрошенных экспертов общего профиля.

Таким образом, немалая часть опрошенных вообще не заявляла ходатайств о пополнении материалов, хотя неполнота материалов весьма распространенный недостаток. Следует отметить, что эксперты-биологи, физико-техники, химики, по нашим данным, заявляют подобные ходатайства особенно редко.

Непригодность объектов для исследования может быть вызвана объективными и субъективными причинами. К первым относятся условия формирования объектов (на костных тканях отразилось незначительное количество трасс-следов разруба, следы крови деформированы вследствие гемофилии и др.). Утрата свойств объекта может быть вызвана и неправильными действиями следователя по получении объектов (кровь не высушена и разложилась, образцы волос срезаны из одной области и т. п.). К этому приводит и нарушение правил хранения, упаковки и транспортировки объектов. Во всех подобных случаях экспертное исследование становится невозможным из-за утраты информативных свойств объектов. Так, если на судебно-медицинскую экспертизу для решения вопроса о факте контактного взаимодействия представляются предметы одежды, орудия преступления и т. д., не изолированные друг от друга, то исследование их становится беспредметным вследствие образования ложных следов-наложений. По 101 изученному нами уголовному делу об убийствах в 10 случаях судебно-медицинские эксперты делали вывод о невозможности решения вопроса из-за непригодности и малой информативности объектов исследования.

Неприменение нужной методики экспертного исследования может, как отмечалось ранее, иметь различные проявления. В некоторых случаях методика вообще еще не создана (индивидуальное отождествление человека по следам биологического происхождения), в других — она не применима из-за отсутствия необходимой техники. При наличии разработанной методики она может не применяться и вследствие неопытности, недостаточной квалификации эксперта.

Обоснованность выводов эксперта. Данное нормативное требование, являющееся основополагающим в отношении процессуальных решений следователя (обвинительное заключение) и суда (приговор), лишь косвенно выражено в нормах УПК, регламентирующих производство экспертизы.

Ст. 80 УПК РСФСР устанавливает, что эксперт дает заключение на основании проведенных исследований. Характер этих исследований, как это видно из ст. 191 УПК РСФСР, должен быть изложен в заключении эксперта. Инструкция о производстве судебно-медицинской экспертизы в СССР (п. 3.4) прямо устанавливает, что исследовательская часть заключения эксперта должна содержать подробное описание процесса исследования и всех найденных при этом фактических данных. В ней излагаются примененные методы исследования и используется объективная регистрация (фотоснимки, контурные схемы с "обозначением повреждений и др.). Например, при экспертизе потерпевших, обвиняемых и других лиц в заключении должны содержаться: подробное описание всех выявленных в процессе экспертного исследования объективных медицинских данных, указание о направлении экспертом свидетельствуемого к врачам других специальностей; на рентгенологические и др. исследования; описание одежды, а также повреждений и наложений на ней в случае, когда одежду исследовали; перечень объектов, направленных на лабораторное исследование, а также результаты этих исследований; должны быть отмечены даты проведения дополнительных обследований и исследований и получения их результатов экспертом (п. 3.4.2).

Из совокупности этих предписаний вытекает, что обоснованность заключения экспертизы — это соответствие выводов эксперта, изложенных в завершающей части заключения, положениям судебно-медицинской науки и фактам, установленным при исследовании и отраженным в исследовательской части. Между первыми и вторыми должно существовать отношение логического соответствия: выводы по правилам логики должны вытекать из промежуточных фактов.

Учитывая, что промежуточные факты, отраженные в исследовательской части, должны носить бесспорный, достоверный характер, требование обоснованности заключения эксперта в сущности равнозначно требованию достоверности, истинности.

В литературе правильно отмечается, что требованию обоснованности должны соответствовать как категорические, так и вероятные выводы [271]. Однако в этом случае требование обоснованности приобретает несколько иное содержание: обоснованный вероятный (т. е. многозначный) вывод — это, конечно, недостоверный (т. е. однозначный) вывод. Обоснованность в этом случае означает лишь, что альтернативный, многозначный вывод логически вытекает из достоверных промежуточных фактов, отраженных в исследовательской части. С учетом сказанного обоснованным должен быть также вывод о невозможности дать заключение.

Представляется верной позиция тех исследователей, которые связывают обоснованность заключения с полнотой и всесторонностью экспертного исследования. Так, по мнению В. М. Галкина, обоснованность «включает в себя полноту, всесторонность и объективность как самого заключения, так и проведенного исследования» [272]. Правильность подобных представлений в том, что только всестороннее и полное экспертное исследование обеспечивает достоверное установление промежуточных фактов и позволяет эксперту сформулировать обоснованный вывод.

Как отмечалось ранее, в ряде случаев, формируя свои выводы, судебно-медицинский эксперт вынужден опираться не только па результаты собственных исследований, но и на фактические данные, полученные от следователя (суда), а также закрепленные в материалах дела. Это придает проблеме обоснованности заключения эксперта специфический оттенок. Так как эксперт не может гарантировать этих исходных данных (в отличие от фактов, установленных лично им), то, как мы уже отмечали, вывод эксперта приобретает несколько условный, альтернативный характер, что и должно получить отражение в заключении.

Аналогичная проблема возникает и в случаях привлечения экспертом к исследованию сотрудников других подразделений экспертного учреждения (нейрохирург, уролог, гинеколог, эндокринолог и др.). Полученные от них материалы («консультации») эксперт, которому поручена экспертиза, вынужден принимать на веру, что также придает его заключению условный характер.

Подобная практика, ослабляющая обоснованность заключения эксперта, требует преодоления [273].

Мотивированность заключения. Заключение эксперта должно быть не только обоснованным, т. о. объективно истинным, но и мотивированным. Подобно мотивировке процессуальных решений (обвинительного заключения, приговора) мотивировку заключения эксперта также правомерно рассматривать как внешнее выражение его обоснованности.

Требование мотивировки прямо указано в законе. Ст. 191 УПК РСФСР устанавливает, что заключение эксперта должно содержать мотивированные ответы на поставленные эксперту вопросы. Следует прийти к выводу, что мотивировка выводов эксперта так же, как и мотивировка процессуальных актов, состоит в приведении доводов, аргументов, подтверждающих правильность вывода. Практически она проявляется в том, что эксперт в своем заключении делает ссылку на те установленные им промежуточные факты и связывающие их положения судебно-медицинской науки, которые подтверждают правильность сделанного вывода. Однако нельзя считать, что мотивировка приводится только в его завершающей части, т. е. в выводах; она содержится и в исследовательской части заключения в виде описания примененных методов исследования и полученных результатов.

Немотивированное заключение эксперта затрудняет его оценку и этим препятствует установлению истины, поскольку в этом случае следователь и суд не в состоянии проконтролировать обоснованность вывода. По этой причине даже обоснованный, объективно правильный вывод эксперта может быть поставлен под сомнение, что требует назначения дополнительной или повторной экспертизы.

К сожалению, многие судебно-медицинские эксперты не придают должного значения мотивировке заключения, что порождает необоснованные трения между экспертом и следователем (судом).

По-видимому, такое положение объясняется недооценкой или недопониманием «процессуальной» стороны заключения эксперта, вследствие чего на первый план выступает лишь установление искомого обстоятельства. В этом проявляется «размыкание» экспертной и доказательственно-процессуальной деятельности, слабая осведомленность многих экспертов о факторах, определяющих достоверность доказательств.

В связи с этим представляется актуальной задача повышения процессуальной грамотности работников судебно-медицинских учреждений, проведение с ними занятий по проблемам доказывания и принятия решений.

В законе не содержится требование относительно своевременности производства судебно-медицинских экспертиз. Однако в подзаконных актах определены достаточно жесткие сроки производства экспертизы. В Инструкции (п. 3.9) подчеркивается, что «сроки проведения экспертиз определяются их видом, объемом и характером экспертных исследований. Наиболее длительными по сроку являются экспертизы вещественных доказательств и экспертизы трупов, что обусловлено проведением лабораторных исследований. Однако и эти экспертизы должны проводиться в пределах не более одного месяца со дня получения от органов дознания, следователя, прокурора или суда всех необходимых материалов [274].

Так, своевременное установление механизма причинения смертельных телесных повреждении, возможного орудия преступления и давности наступления смерти сужает круг версий о способе совершения преступления и личности преступника, выступая, таким образом, как узловой момент планирования.

И наоборот, затяжка исследования и формулирования выводов надолго оставляет следователя в неведении о существенных обстоятельствах, а это служит серьезной помехой к отысканию новых следов, которые с течением времени могут исчезнуть.

По данным нашего исследования, сроки производства судебно-медицинских экспертиз по делам об убийствах, рассмотренных Верховным Судом УАССР (ст. 102 УК РСФСР), следующие: до 10 дней — 1, 10–20 дней — 3, 21–30 дней — 40, свыше 30 дней — 25. Таким образом, четверть всех экспертиз проведена с нарушением месячного срока.

Преодоление подобных недостатков требует существенного укрепления научно-технической, организационно-методической и кадровой основ судебно-медицинской службы, а также улучшения взаимодействия между судебно-медицинскими экспертами и лицами, назначившими экспертизу.

В процессуальной литературе справедливо указывается на такие дополнительные критерии качества экспертной деятельности, как иллюстративность (наглядность) заключения эксперта, изложение его содержания в доступной для несведущего лица форме, компактность заключения [275].

Каждое из этих требований с достаточной определенностью отражено в подзаконных актах (п. 3.4, 3.6 Инструкции). Не меняя по существу ничего в содержании рассмотренных выше критериев, определяющих качество заключения эксперта, эти дополнительные требования позволяют следователю и суду более глубоко оценить полученное заключение и в этом смысле также могут считаться показателями его качества.

Практика показывает, что эти требования не всегда реализуются в деятельности судебных медиков. Например, по 101 уголовному делу об убийствах иллюстрации, схемы, рисунки, имелись лишь в 71 % заключений судебно-медицинских экспертов.

Суммируя сказанное, подчеркнем, что качество и эффективность судебно-медицинской экспертизы — это многогранная система, предполагающая тесное взаимодействие между следователем (судом) и судебно-медицинским экспертом, когда каждая из взаимодействующих сторон способна внести свой вклад в достижение поставленной цели.