Судьба лейтенанта Погодина

Исправленная ошибка

В Приуральск лейтенант милиции Николай Погодин прибыл после окончания специальной средней школы милиции. Направили его в уголовный розыск. Выделили стол и сейф в том кабинете, где сидел старший инспектор майор Нуждин. Нуждин появился перед обедом, бодрый, веселый.

– Привет пополнению!

– Виталий Алексеевич! Здравствуйте! – лейтенант крепко стиснул руку майора.

– О, да ты меня знаешь?

– Познакомили. Заочно.

– Как живется-можется? Бумагами обложился. Читай, читай. Приказы, инструкции нужно знать.

– Кое-что я уже прочел. Интересного и полезного много. Как ваша командировка? Кражу раскрыли?

– Съездил хорошо. И с кражей разобрались. – Нуждин расчесал редкие волосы. – Шеф у себя?

– Огородников? На месте.

– Ну и ладно. Надо доложиться.

Майор ушел. Возвратился он через полчаса. Погодин оторвался от бумаг, спросил:

– Рассказали бы, Виталий Алексеевич, как раскрывали кражу?

– Сложностей не было. Интересного мало. Деревенька небольшая, магазин – тоже. Преступники замки сорвали, ценности взяли и теку на попутной машине. Разыскали мы машину, узнали от шофера, где он высадил попутчиков, ну и одного задержали. С ним разбирается районная милиция. Другой, по фамилии Давыдов, живет в нашем районе. Сейчас поедем к нему. Обыск делать. Собирайся.

– Да?

– С Огородниковым согласовано. – Нуждин открыл сейф, достал папку. – Вот список краденых вещей. Познакомься. Надо знать, что искать.

Обрадованный, Погодин заторопился. Но список успел изучить. Майору казалось, что он заучивал каждую строчку навсегда.

– Я готов.

– Поехали. – Майор взял со стола папку, шагнул к двери. Как только «газик» сорвался с места, Нуждин обернулся:

– Обыск, Никола, будешь делать ты. Я понаблюдаю, как поведут себя хозяева.

– Понятно.

– Только не торопись. Нельзя торопиться. Будь зорче. Очень важно что-нибудь найти. Пусть малоценное. Потом и ценное всплывет.

– Понимаю.

– Важно зацепиться, Никола. Тогда Давыдов заговорит, сразу заговорит. Надо же! – Нуждин задумчиво покачал головой. – Три раза побывал в колонии.

– Немолодой?

– Сорок.

– Видно, из тех, кто не думает о завтрашнем дне.

– Да. Теперь ли воровать? Хата у него своя. Работай и живи! Не голод же его гонит на кражи!

– Да-а.

«Газик» свернул с асфальта на ухабистую окраинную улицу. Водитель затормозил у осевшего пятистенка, над ветхой крышей которого раскинул костлявые руки высохший тополь. Только сейчас, выйдя из машины, Погодин заметил, что день стоит мутный, бессолнечный. И тополь, и дряблый пятистенок, и подгнившие столбы у ворот, и бесхвостый воробей, лениво слетевший с разбитого ставня, – все серо, бесцветно.

Нуждин огляделся по сторонам:

– Понятых надо.

Пригласив двоих соседей, они направились к калитке. Небольшой двор, заросший бурьяном, был мрачен. К сеням вела узкая тропинка.

Перешагнув порог дома, Погодин увидел щуплого мужчину с не-расчесанной головой, в полосатой рубахе с расстегнутым воротом Он сидел за исскобленным столом. Босые ноги торчали из-под стола. Перед ним стояла недопитая бутылка дешевого вина, на тарелке лежали хлеб, пучок зеленого лука и соль.

– Здравствуйте! – громко произнес Нуждин.

– Здрасьте, – ответил мужчина, прожевывая хлеб с луком. На морщинистом лице его не дрогнул ни один мускул.

– Как поживаем, Иван Иванович? – поинтересовался Нуждин, присаживаясь без приглашения на лавку.

– Ничо, Виталий Алексеевич, – надломленным голосом пропел Давыдов. – Только здоровья нету. Стала настигать хворость.

– А пьете, – упрекнул майор. – Вредно ведь!

– Дак винцо. Оно, винцо-то, ничо, не шибко вредно. Им ум не вышибает. – Давыдов медленно провел узкой ладонью по опухшему лицу, задержал взгляд на коричневом пиджаке Погодина, спросил у Нуждина:

– Это кто будет? Из ваших?

– Из наших, – ответил майор. – Ну, а трудимся где или нет?

– Всяко бывает. Когда роблю, когда нет.

– Отчего же так?

– Дак здоровье-то переломлено. – Давыдов поморщился, потер ладонью бок, покосился на бутылку,

– На здоровье ссылаетесь, а не работали, вроде толком. Эх, Иван Иванович!

– Пошто не рабатывал? А в колонии-то?

– И там вы больше около кухни жили. Знаю ведь.

Давыдов пожал плечами. Нуждин не спеша расстегнул потертый пиджак. Погодин продолжал стоять, слегка навалившись широкой спиной на косяк двери. «Где тут искать? – думал он. – Кругом голым-голо, все на виду. Разве только в подполье? И нет ли там тайников? А сам Давыдов скорее похож на барыгу базарного, чем на вора. Или такой хитрый? Уж больно спокоен, ведет себя так, будто к нему пришли не работники угрозыска, а знакомые чай пить».

В дом вошли понятые. Давыдов покосился на них, спросил:

– Обыск?

– Да, обыск, – подтвердил майор Нуждин, раскрывая черную папку.

– Не ройся в бумагах-то, не надо, майор, – раздраженно заговорил Давыдов. – Постановление на обыск мне не нужно. Ты же знаешь меня, майор. И я тебя знаю. Жаловаться не пойду. Только понапрасну кто-то на меня поклеп произвел.

– Закон есть закон, Иван Иванович, мы обязаны предъявить постановление на обыск, основания имеем.

– Ищите, я не упорствую.

– Может, добровольно все выдадите?

– Ничо у меня нету, майор. Давно не занимаюсь.

– Посмотрим! – Нуждин повернулся к Погодину. – Николай Иванович, разъясните права и обязанности понятым и приступайте…

Обыск длился около часа. Погодин рылся в тряпье на полатях, спускался по короткой лестнице в подполье, забирался на чердак дома, затем прошел в старый дощатый сарай, перекидал беспорядочно наваленные березовые дрова. Напрасно. Вытирая носовым платком потное лицо, лейтенант думал: «Неужели мартышкин труд? Неужели ничего не принес домой? Похоже, он не такой уж простофиля, как показалось сперва. Но тогда – где вещи?»

Нуждин, стоявший рядом, видел хмурое лицо Погодина, заметил, как на скулах нервно запрыгали желваки, сомкнулись густые брови. Майор легко тронул локоть лейтенанта, сказал спокойно:

– Давай покурим.

Закурили. К ним подошел Давыдов, улыбнулся.

– Ну, что я говорил?

– О чем вы, Иван Иванович?

– О том, что худым делом не занимаюсь.

– А-а. Но мы еще не закончили.

Нуждин потушил папиросу, шагнул под навес. За ним направились остальные. В дальнем верхнем углу чернел фанерный ящик, когда-то приспособленный под куриное гнездо. Из него торчал старый высохший бурьян.

– Проверь, Николай Иванович, – майор глазами показал в угол. Погодин запустил руку в ящик и вытянул новые мужские туфли.

– Ого! – воскликнул он. – Впервые вижу, чтобы люди хранили вещи в курином гнезде.

Нуждин резко повернулся к Давыдову, стоявшему позади.

– Какой номер носите?

– Сороковой.

– А эти сорок второй, – пояснил Погодин, разглядывая подошву.

– Где взяли? – спросил майор, принимая туфли.

– Нигде не брал. Кто их туда положил, не знаю.

– Понятно. Эх, Иван Иванович!

Солнце выплыло из-за облаков, позолотило их яркими лучами. Погодин повеселел. В дом Давыдова, где ему предстояло написать протокол обыска, он входил последним.

…В управлении Давыдова допрашивал майор Нуждин. Погодин сидел за своим столом, наблюдая то за майором, то за Давыдовым, внимательно слушая. Ему показалось странным, что Виталий Алексеевич с самого начала не стал задавать вопросов, а просто напомнил эпизоды кражи, назвал кличку сообщника и, хлопнув короткими пальцами по кромке стола, совершенно хладнокровно произнес:

– Теперь решайте, Иван Иванович, есть ли смысл запираться. Мы раньше друг друга понимали.

– Так оно… – Давыдов лениво улыбнулся, потер ладонью колено. – Я чо? Я ничо. Я не собирался запираться, Виталий Алексеевич.

– Вещи все целы?

– Которые взял я – целы.

– Где они?

– На чердаке дома.

– Вашего?

– Ага.

– Как? – невидимая пружина подкинула Погодина на стуле. Давыдов, самодовольно улыбаясь, прошепелявил:

– Неважно искали, молодой человек, как тебя… Николай Иванович?

Еле сдерживая улыбку, Нуждин глянул на лейтенанта:

– Вот теперь я узнаю Ивана Ивановича. Не изменился.

– Только в протоколе отметьте, что я сам, по личному желанию назвал место и готов возвратить вещи добровольно. Так и запишите.

– Запишу.

– Суд, может, учтет, сделает смягчение.

– Должен.

– Где все-таки вещи замурованы? – не выдержал Погодин.

– Видели в крыше дыры? Против них потолок застлан толью. Вот там. Надо было порыться в шлаке, поглотать пыль. А вы не скумекали, почему не крыша, а потолок застлан толью.

– Ну, ну. – Погодин вытянул из пачки папиросу. Курил он неторопливо и осторожно стряхивал пепел. В ожидании конца допроса истомился. Не слушал Давыдова, не удивлялся, что майор очень скоро установил с ним свободный контакт и допрос проходит без нервотрепки, легко и просто. Перед глазами предстал низкий чердак старого дома, паутина, сухие березовые веники, подвешенные под крышей, запыленная лента толя, ноздреватый шлак. Ему хотелось поскорее возвратиться туда. В ушах застряли и все еще звенели колкие слова Давыдова: «Неважно искали».

Допрос продолжался.

Огородников

В Управлении об Огородникове знали немногое. Молчалив, редко улыбается, в одном из РОВД возглавлял небольшой коллектив следователей, откуда и прибыл в Приуральск на должность начальника отдела уголовного розыска областного управления внутренних дел.

По указанию Огородникова Нуждин привел к нему Давыдова. Майор оглядел доставленного, сказал Нуждину:

– Вы свободны.

После его ухода Огородников вышел из-за стола, прошелся по кабинету, остановился против Давыдова, широко расставив ноги, спросил:

– Все рассказал?

– Ага, – коротко ответил Давыдов, переминаясь с ноги на ногу.

– А о краже из квартиры Уткиных?

– Что-о? – Давыдов скривил толстые губы. – Ежели меня не знаете – не прицеливайтесь, не пройдет.

– А ты, оказывается, еще и обидчив, – выдавил Огородников, закинув руки за спину. – А с кем разговариваешь, знаешь? Я начальник уголовного розыска области!

– Ну и чо? Дайте доказательства, тогда потолкуем.

– И дадим!

– Не дадите! У вас их нету. Их не шибко много было и по магазину. При обыске ничо не нашли. Сам рассказал, сам показал тайник.

Глаза Огородникова сузились. Он шагнул к столу, размял папиросу.

– Ладно, Давыдов, позднее переговорим, – произнес майор, снимая телефонную трубку. – Кто? Пусть ко мне зайдет Нуждин.

– А квартиру я не брал, спросите и Виталия Алексеевича, он меня знает.

В кабинете появилась тучная фигура Нуждина.

– Слушаю.

– Уведите, – бросил Огородников. – Потом зайдите ко мне. Нуждин энергично кивнул седеющей головой, пропустил вперед

Давыдова, шагнул за ним.

Оставив его в кабинете с Погодиным, Нуждин возвратился к начальнику.

– Садитесь, Виталий Алексеевич, – предложил Огородников, перебирая бумаги в черной папке. – Я сейчас.

Отыскав нужную бумагу и отложив ее в сторону, начальник уголовного розыска глянул в лицо старшего инспектора, заговорил:

– Я, собственно, позвал вас ненадолго. Вы доложили, что у Давыдова обнаружено и изъято много вещей. Он же заявил, что изъятое сам отдал, уже после обыска. Внесите ясность.

Нуждин подробно рассказал, как все произошло.

– Выходит, Погодин чердак обыскал плохо? – хмуро спросил Огородников.

– Не совсем так, Валентин Андреевич. Он старался, но… не по– лучилось… Недостаток опыта.

– Почему мне об этом не доложили?

– Виноват. Думаю, он сам крепко почувствовал свою ошибку.

– А что скажете о Давыдове? Хвостов у него не осталось? Он, кажется, подозревался в краже из квартиры?

– Нет. Там подозревали Садыкова, а не Давыдова. Давыдов не квартирник. Я же его знаю давно.

– Тогда все. Вы свободны.

Стоял июль, не жаркий, ровный. Лейтенант Погодин уверенно входил в беспокойную жизнь уголовного розыска. Настроение у него было приподнятое, хотя забот хватало.

…После обеда, держа в руке лист бумаги, свернутый трубочкой, лейтенант зашел к Огородникову.

– Вы чем заняты? – спросил майор.

– Срочного ничего нет, – начал Погодин, продолжая стоять у порога, – но…

– Есть срочное. – Огородников заговорил быстро, как, казалось, никогда еще не говорил. – В коридоре сидит Зыков. Не раз судим. Позавчера освобожден из колонии. Говорит, что проездной билет и деньги потерял… Купите ему билет до Перми, проследите, чтобы уехал.

Погодин молчал.

Огородников, вынув из ящика стола деньги и какую-то бумагу, сухо сказал:

– На этом отношении в кассе пусть укажут цену билета, распишутся и поставят штамп. Проследите, чтобы уехал.

Лейтенант опустил в карман пиджака деньги, сказал:

– Из села Косые Броды звонил Колокольчиков. Вас не было. Просил передать, что нашлись вещи, украденные из магазина.

– Когда нашлись?

– Вчера.

– Где?

– В песчаном карьере, в километре от поселка.

– Кто нашел?

– Ребятишки. Играли и наткнулись. – Погодин протянул лист, до половины исписанный синими чернилами.

– Так, – выдохнул Огородников, прочитав бумагу. Несколько секунд он сидел молча, глядел на стоявшего перед ним лейтенанта. – Значит, одни брюки, пиджак и плащ.

– Да.

– Были спрятаны?

– Да. В откосе есть углубление, так в нем.

– Хорошо, отправляйте Зыкова. Завтра поедете в Косые Броды для оказания практической помощи.

…Через полчаса Погодин и Зыков прохаживались по малолюдному перрону. Перед прибытием поезда лейтенант сунул в руку Зыкова деньги, сказал:

– Купи что-нибудь пожевать в дороге.

– Это из личных?

– Да.

– Спасибо.

– Да будь человеком.

– Попробую, – скупо пообещал Зыков.

Танюша

Николай жил на частной квартире. В большой кухне у окна, выходящего во двор, стояла аккуратно заправленная простенькая койка. Уговоры хозяйки-пенсионерки о переселении в комнату на него не подействовали, и она отступилась. Чистота, которую поддерживала в квартире заботливая старушка, радовала его. Перед сном ему нравилось сидеть на перевернутом на бок табурете и медленно пускать сизый дым в раскрытую белогрудую печь. Здесь он читал газеты, журналы, книги. Здесь засиживался один на один с радостными и грустными думами. Здесь он читал сейчас и письмо, предусмотрительно положенное хозяйкой поверх газет и журналов. «От Танюши», – нежно подумал он, заметив конверт.

Таня писала:

«Николаша, милый, здравствуй! Доехала хорошо. Одесса – шумная, торопливая. Увита зеленью. А берег Черного моря – сплошной сад. Всюду цветы, цветы…

Наш корпус на высоком обрыве. Внизу – море. Красотища! В комнате нас двое: я и Светлана. Из Хабаровска. Ей за тридцать. Милая женщина, душевная, ласковая. Она приучила меня каждое утро делать гимнастику.

Ласковый мой! Очень часто вспоминаю тебя и Игорька. Два раза вы мне снились. И мысли унесли меня в тот день, когда ты был у нас, играл с Игорьком. За день до моего отъезда он увидел твою «фотку» (я выложила ее из альбома, чтобы взять с собой), поднял на меня глазенки и спросил: «Мама, дядя Коля будет моим папой? Можно он сделается папой?» Не помню, что ему ответила. Почувствовала – щеки мои горят. Поглядела в зеркало – не лицо, переспелый помидор. Милые вы мои…»

Он прервал чтение, расстегнул ворот рубашки, встал, положил письмо на койку, походил, снова сел, закурил. Вспомнил первую встречу с Таней.

Был выходной. Стоял знойный полдень. Неторопливая река нежилась в лучах солнца. Пляж кипел. Таня лежала на голубом одеяле, читала книгу. Ее фигуру обтягивал ярко-оранжевый купальник. Таких купальников на пляже больше не было. Он выделялся даже издали. Погодин долго наблюдал за Таней: и тогда, когда легко заплывал на середину реки, и с песчаного холмика, где загорал, выйдя из воды. Никто из парней около Тани не появлялся. После очередного заплыва он подошел к ней, остановился, мягко произнес:

– Прошу прощения…

Таня подняла лицо. Николай увидел карие лучистые глаза.

– Я, вероятно, помешал?

– Может быть. – Таня поправила на голове полотенце, перевернула страницу.

– У вас книга интересная? Таня показала обложку.

– О! Такую стоит прочесть. А почему вы не купаетесь? Ведь солнце, воздух и вода… – Он сделал заметный упор на слово «вода».

Таня смущенно ответила

– Плавать не умею.

– Можно научить…

С пляжа они ушли вместе. Потом встречались часто. Таню удивляло то, что Николай ни разу не поинтересовался ее жизнью, хотя прошло больше месяца после их знакомства. Сама она рассказала о себе немногое: закончила медучилище, работает в медпункте металлургического завода, живет в общежитии.

Однажды, когда они возвращались с пляжа, Таня, задумчивая, предложила пройтись по кленовой аллее, тянувшейся вдоль берега. На повороте она остановилась, сказала:

– Может, нам не встречаться, Николай? Я… я… была замужем… у меня ребенок…

И в ту же секунду Николай нежно положил руки на ее плечи, их взгляды встретились.

– Знаю, Танюша! Ты мне дорога, очень дорога. …Погодин перевернул следующую страницу:

«Об Игоре тоскую, хотя знаю: у мамы ему хорошо. Приеду, возьму к себе. Да! Перед отъездом забыла сообщить тебе радостную новость: к Октябрьской пообещали дать однокомнатную квартиру. Я, конечно, на седьмом небе!

Еще о Светлане. Знаешь, где ее муж работает? Не знаешь? Отгадай! Не можешь! В уголовном ро-зыс-ке! Я безумно обрадовалась, и мы с ней подружились. Слушаю ее с затаенным сердцем. У них, оказывается, собирали жен сотрудников уголовного розыска и рассказывали о трудной работе их мужей. А ты всегда какой-то осторожный и разговор о делах своих уводишь в сторону. Светлана говорит, что по трем главным качествам летчик и сотрудник уголовного розыска схожи. Первое. Летчиком может быть только человек смелый. Второе. Он должен иметь не железные нервы, как обычно говорят, а из стали высшей марки – в противном случае врачи не допустят его к полету. Третье. Он должен быть всегда собран, виртуозно-сообразителен, чтобы в самую критическую минуту моментально принять верное решение – иначе погибнет… Согласен? Так и у вас в уголовном розыске, а? Ну, сознавайся! Улыбаешься? То-то же! Видишь, я опять повеселела. Жаль, очень жаль, что нет тебя рядом… Тоскую, честное слово. Эх, милый Николашка, ласковый мой…

Как твои дела? Здоровье? Настроение? Пиши. Жду. Таня». В эту ночь Николай Погодин долго не мог уснуть.

Вопросы, вопросы…

Пассажирский поезд с шумом вылетел из соснового коридора на высокую насыпь и сбавил ход. Погодин стоял у окна. Внизу плыли деревянные дома с шиферными крышами, резными наличниками, тесовыми оградами.

Погодин бывал здесь два раза.

Знал, что люди в поселке в большинстве хорошие, на улицах редки забияки. Рецидивисты опасались здесь появляться.

Так было. Но как теперь? Ведь магазин-то обокрали?

Заметив на пороге Погодина, одетого в коричневый, идеально отглаженный костюм, участковый инспектор лейтенант милиции Колокольчиков радостно шагнул навстречу. Под его большими сапожищами, прогибаясь, заскрипели половицы.

– Привет, Николай Иванович, привет!

– Здравствуй, Дима, – просто ответил Погодин, заглядывая в веселые глаза коллеги. – Ты сегодня какой-то торжественный, как праздник. Поди, кражу уже раскрыли?

– Какой тут праздник! Да и кража не раскрыта. Погодин сел за стол, расстегнул пиджак.

– Первые дни после увольнения из армии я также хандрил. Прошло. И у тебя пройдет. Покажи-ка мне обворованный магазин.

– Может, сперва познакомитесь с уголовным делом? Там есть протокол осмотра и схема.

– Только после возвращения из магазина. Тогда мне понятна будет каждая строчка.

– Хорошо. – Колокольчиков сунул под мышку папку, захлопнул кабинетную дверь на автоматический замок. Через вторую дверь широкого коридора они вышли во двор, обнесенный со всех сторон тесовым забором. Ворота были открыты. Колокольчиков ушел под навес, завел зеленый мотоцикл, вырулил на середину. Погодин легко прыгнул на заднее сиденье. Машина тронулась вперед. Через пять минут показался магазин, большой старинный дом, срубленный из толстых смолистых бревен. Крыша крутая, с пологими отворотами на обе стороны. Высокое крыльцо вело к двустворчатой двери, наполовину застекленной разной формы и размеров стеклами.

– Вот это стекло разбили. – Колокольчиков обвел указательным пальцем квадрат.

Погодин слушал, скрестив руки на груди. Он еще раз осмотрел наружную дверь, потер пальцами лоб, произнес:

– Размеры пролома, конечно, сняли?

– А как же.

– Хорошо, – промолвил Погодин, открывая дверь.

Из магазина пулей вылетел мальчишка лет шести, нырнул под вытянутую руку Колокольчикова и прыгнул с крыльца, как с трамплина.

– Этот малец наверняка что-то купил. Потому и рад. Спешит похвастаться.

– Мы такие же были.

– Конечно. И все же я не равнодушен, когда вижу счастливых малышей. В этом возрасте есть что-то особенное.

Торговый зал просторный. Прилавок, верх которого застеклен, образует букву «Г». Два продавца заняты разговорами с покупателями.

Заметив Колокольчикова, старшая по возрасту, в очках, подойдя к окну, у которого остановились сотрудники, тихо спросила:

– Воров не нашли?

– Пока нет, – ответил Колокольчиков, постукивая пальцами о прилавок. – Вы ничего интересного не слышали, особенно после того, когда мы изъяли вещи в карьере?

– Полезного – ничего.

– Когда закончилась ревизия? – вмешался в разговор Погодин, остановив пристальный взгляд на удивленном лице продавца.

– Вчера подписали акт…

– В момент ревизии или после нее вы не обнаружили нехватку

еще каких-либо товаров, которые нам неизвестны?

– Не хватает наручных часов.

– Каких именно?

– Мужских…

– Но вы же о них говорили на допросе, – перебил Колокольчиков.

– Нет. Это совсем другая партия. Они и хранились не там, где остальные.

– Выкрали с паспортами? – продолжал интересоваться Погодин.

– Нет. Паспорта мы всегда храним отдельно от часов.

– Принесите их, пожалуйста. Продавец кивнула и ушла.

– Дима, понятых.

– Понял…

Изъяв паспорта, работники милиции покинули магазин.

После обеда Погодин предложил съездить в карьер, попросил раздобыть машину и пригласить тех же понятых, которые были, когда изымали найденные вещи.

«Газик», миновав густой березовый подлесок, юркнул в бор. По обе стороны дороги навстречу бежали гладкотелые красавицы сосны. Скоро машина вынырнула на просторную поляну, откуда был виден белый карьер.

– А песок здесь добротный! – заключил Погодин, спрыгнув с подножки. – Великолепный песок!

– Богатство! – поддакнул Колокольчиков.

– Еще бы!

Погодин снял пиджак, передал Колокольчикову и начал руками перемешивать верхний слой утоптанного песка. И вот на его ладони появилась продолговатая, из плотного картона коробочка с надписью редкого лекарства. Погодин покрутил ее, разглядывая, показал всем участникам осмотра и передал Колокольчикову. Сделал еще несколько гребков – ничего не нашел. Работая локтями, влез в песчаное углубление, перерыл песок, освещая фонариком. Выполз вспотевший, охлопал брюки, спросил:

– Не видел ли кто из вас найденную коробочку раньше здесь же?

– Я видела, – отозвалась женщина в белом платке. – Тогда ее втоптали в песок, а вещи забрали. – Она тогда валялась вот тут, – уточнила женщина, вытянув руку.

– Возможно, – согласился Колокольчиков.

– Пиши, Дима, протокол обнаружения и изъятия этой упаковки.

Колокольчиков направился к машине. Погодин стянул с себя рубашку, встряхнул. Песок мелким колючим дождем разлетелся по сторонам.

Вечером оба сидели в кабинете за столом друг против друга. Рассматривая найденную коробочку. Колокольчиков спросил у Погодина:

– Что это за штука? От каких болезней исцеляет?

– Понятия не имею. Завтра позвоним в аптеку, узнаем. А сейчас займемся планом по раскрытию кражи. Итак, что же мы на сегодня имеем? Список украденного – раз. Паспорта от часов – два. Упаковку от таблеток – три. Белый клочок, вероятно, от шерстяной нитки – четыре.

– Этот дьявольский клочок я чуть не проглядел, когда первоначально осматривал магазинные двери. Откуда он там появился – мысль сработала мгновенно: стекло выдавили рукой в варежке или перчатке. Потом, видимо, вытаскивали осколки.

– Логично, Дима. А упаковку от таблеток не заметил. Как же так?

– Бывает. Но ее могли оставить не преступники, не так ли?

– Согласен. Только уверен ли ты в этом, убежден ли?

– Нет, конечно.

– То-то же. Я и сам, когда обнаружил ее, подумал об этом. Но подумал и о другом: а если ее обронили преступники? Если она – та ниточка, которая потянется к преступнику?

– Понимаю, понимаю, Николай Иванович.

– Так. Поехали дальше. Мы имеем результаты ревизии – сумму недостачи. Кажется, все?

– Пожалуй.

Колокольчиков курил, закинув ногу на ногу, покачивая носком черного ботинка. Его донимал один вопрос: кто совершил кражу? Тех, которые были на примете, он проверил. Не подходят. А может, кто из них, но пока не докопался до истины? Его мысли прервал Погодин. Он встал и зашагал от стены к стене, размышляя «слух:

– Преступник был не один. По меньшей мере – двое. Один маленький, скорее подросток. Мужчина не пролезет в такое малое отверстие. Выходит, в магазин проник один. Судя по протоколу осмотра, он свободно ориентировался в обстановке, знал внутреннее расположение магазина. Передавал краденое второму, который стоял на крыльце у разбитой двери. Кто-то из них был в перчатках или варежках.

Погодин остановился у стола.

– С которой стороны подошли преступники к магазину и куда направились после кражи, не установлено. Не установлено, кто мог их видеть или слышать?

– Такая попытка была, Николай Иванович. Жители ближайших домов никого не видели. Я разговаривал с ними.

– Вероятно, свидетелей надо искать среди тех, кто живет подальше от магазина, но мог там оказаться. Например, влюбленная пара. Мог кто-то приехать поездом – проходил мимо магазина. Да мало ли подобных вариантов?

– Верно. Согласен.

– Пусть свидетель не сможет опознать преступников, зато мы установим, в каком часу совершено преступление.

– Можно обратиться и за помощью к дружинникам.

– Идея! – обрадовался Погодин. – Мы же с утра пытаемся установить, кому потребовались таблетки. А вечером соберем дружинников на инструктаж. Сможем?

– Сможем…

Думали. Советовались. Писали. Наконец, Колокольчиков распрямил спину. Погодин, сидевший напротив, потер пальцами лоб, качнул головой, сказал:

– Вот так, Дима. Это план ближнего поиска. Неплохой, кажется, а?

– Хороший!

– Где же я ночевать буду? – спросил Погодин, зевая.

– Можно у нас. Родичи не помешают. У них своя комната, у меня своя. И здесь можно. Напротив оборудована комната специально для приезжих.

– Свободно живете.

– Не жалуемся, места хватает.

– Я, пожалуй, здесь заночую, Дима.

Колокольчиков пожал плечами, порылся в столе, протянул Погодину ключ.

Оставшись один, Погодин вспомнил, что не ответил на письмо Тани. И хотя стрелки часов показывали полночь, он не спешил в отведенную ему комнату. Выбрал лист бумаги, старательно вывел фиолетовыми чернилами: «Танюша, здравствуй!..»

Аккуратно свернув письмо вчетверо, Погодин заложил его в блокнот и опустил во внутренний карман пиджака. По скрипучим половицам прошагал к двери, выключил свет, вышел в коридор. Убедившись, что автоматический замок закрылся, направился во двор, остановился на высоком крыльце, с наслаждением дыша легким воздухом. Над Косыми Бродами лежала ночь, спокойная, беззвучная.

Первые петухи еще не пели, и одинокие прохожие не тревожили чутких собак. Погодину вдруг подумалось, что если бы на земле была такая же чистая жизнь, то все люди были бы по-настоящему счастливы.

Один час на ужин

– Значит, действуем по плану, – сказал Погодин, вставая из-за стола. – Ты в училище, я – аптеку…

Медпункт профессионально-технического училища, окруженный редкими соснами, стоял в стороне от основных корпусов. Увидев младшего лейтенанта Колокольчикова, заведующая воскликнула:

– А-а, страж порядка!

– Здравствуйте, Аполлинария Архиповна! – Колокольчиков улыбнулся, шагнул вперед.

– Доброе утро, молодой человек! Чем обязана столь высокому визиту?

– Вы все шутите, Аполлинария Архиповна. А дело серьезное.

– Совершенно убеждена, у милиции, как, впрочем, и у нас, несерьезных дел не бывает, милейший.

Лицо этой пожилой, но всегда бодрой женщины светилось добродушной улыбкой. Заметив легкий румянец на смуглом красивом лице Колокольчикова, заведующая весело сказала:

– Я готова слушать и отвечать, милейший. Да сесть бы надобно. Вот стул, вот табурет, выбирайте.

– Спасибо. Я ненадолго. Меня интересует немногое.

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Часто ли встречаются больные, которые лечатся метилтестостероном?

– Не весьма часто.

– И от чего его принимают?

– Он применяется как гормон…

– Из ваших ребят никто не обращался к вам по такому случаю?

– Приходил, э-э, Воробьев, кажется. Да, он. Ростиком маловат, шустрый такой.

– Благодарю. А еще? Кроме Воробьева?

– Он единственный.

Лицо Колокольчикова оживилось. Попрощавшись, он вышел и торопливо зашагал к главному корпусу училища. Ему не хотелось отрывать от занятий Воробьева, и он ждал в комнате коменданта, когда кончится урок. В перерыв в дверь резко постучали.

– Да! – ответил Колокольчиков.

– А где… – начал Воробьев, остановившись у порога, скользнув быстрыми глазами по комнате.

– Коменданта нет. Я вызывал. Садись.

Воробьев округлил глаза, сел на потертый стул, прижав тонкие руки к животу. Отвечал он моментально, без запинки, как очень способный школьник, отлично подготовивший урок. Да, он обращался в медпункт. Где получал метилтестостерон? В аптеке. Да, в поселковой. Кто выдавал? Тетенька, полная, блондинка. Нет, других работников аптеки не видел. Была одна. Упаковки? Нет, не терял? В песчаном карьере? Нет, не был. Но знает, где он находится. В ночь на восемнадцатое июля? Дома был, в одиннадцать лег спать. До утра никуда не ходил… – Ладно, иди, – сказал Колокольчиков, вставая.

Парень юркнул в дверь, не оглядываясь.

«Вроде, не то, – думал Колокольчиков, глядя сквозь стекло, как ветер раскачивает одинокую тонкую сосну. – Пацан шустрый, но характеризуют его честным. И правильно я сделал, что вызвал его через коменданта. А то бы ребята таращили на него глаза, донимали бы расспросами, косились… А вдруг?.. В жизни всякое бывает. Все-таки надо проверить, правду ли он говорил?»

…В своем кабинете Колокольчиков появился в первой половине дня. Погодин сидел за столом, читая исписанный фиолетовыми чернилами лист бумаги.

– Давно ждете? – спросил Колокольчиков.

– Не особенно. – Погодин выдохнул широкое облако дыма, поинтересовался: – Ну, как?

– Пустые хлопоты, – недовольно ответил Колокольчиков, расстегивая верхнюю пуговицу клетчатой рубашки.

– У меня тоже. – Погодин встал, подошел к окну, резко толкнул форточку, спугнув с развесистого куста сирени стайку воробьев. – Работники аптеки говорят, что к ним никто не обращался за метилтестостероном.

– Совсем никто?

– Да.

– И Воробьев?

– Что за Воробьев?

– Из училища.

– Мне не назвали ни одной фамилии.

– Вы со всеми говорили?

– Да.

– И с заведующей тоже? Такая полная блондинка.

– С Ниной Ильиничной?

– Ну-ну.

– Говорил.

– Но Воробьеву она сама выдавала таблетки!

– Странно. А говоришь – пустые хлопоты. Он что за личность?

– Шустрый, но хороший парень. В ночь кражи был дома. Я проверил.

– Он не давал никому свои таблетки в упаковке?

– Говорит, нет.

– Когда он получал их?

– Недели две назад.

– Странно. Не могла забыть Нина Ильинична, времени прошло мало. Неужели по какой-то причине утаила? И только ли о Воробьеве?

– Вполне возможно. – Колокольчиков качнул головой. – Хотя бы потому, что прошлый год мы посадили за хулиганство ее сына.

– Да? Тогда другое дело. – Погодин задумчиво побарабанил по настольному стеклу. – Ниной Ильиничной займемся позднее. Сейчас давай подумаем, кого из дружинников пригласить сюда. Всех не надо. Только самых активных.

– Количество? – спросил Колокольчиков, довольный, что использование помощи дружинников его идея.

– Человек двадцать, больше не надо.

– Хорошо.

К назначенному времени подошли дружинники. Они бодро здоровались, рассаживались, гремя стульями. За столом выросла стройная фигура Колокольчикова.

– Слово предоставляется, – громко объявил Колокольчиков, – инспектору областного уголовного розыска Николаю Ивановичу Погодину.

Наступила тишина. Слышно было, как муха, влетевшая в открытую форточку, билась о стекло.

Коротко сообщив, какие ценности похищены из магазина, Погодин продолжал:

– Анализ материалов уголовного дела показал, что кража совершена подростками, либо при их участии. Это нас тревожит.

– Что от нас требуется? – нетерпеливо спросила бойкая девушка.

– Обратите внимание на то, не появятся ли у кого-нибудь часы, бусы… – Погодин помолчал. – Этот разговор должен остаться в стенах кабинета…

Дружинники уходили без того задорного шума, с каким пришли. Дверь закрылась.

– Ну, как? – спросил Колокольчиков, поднявшись со стула и шагнув к Погодину.

– Дружинники?

– Да.

– Гвардия! – ответил Николай Иванович.

Любую, даже самую незначительную помощь общественников он всегда оценивал с похвалой. И теперь был искренне благодарен парням и девушкам за то, что они собрались и заинтересованно откликнулись на просьбу милиции.

Прислонившись к косяку окна и задумчиво пуская дым в открытую створку, Погодин вспомнил сказанные дружинникам слова: «Они уже зашли далеко». Ведь таким же «почерком» совершены кражи еще в трех пристанционных поселках и украдены тоже наручные часы, кулоны, бусы… Так не одни ли и те же действуют преступники?

Раздумья прервал Колокольчиков.

– Что еще сегодня делать будем? Погодин неторопливо обернулся:

– Час на ужин. Потом работа по плану.

– Понятно.

Вторая встреча

После ужина, как и было условлено, Колокольчиков привез Нину Ильиничну. Она неуклюже выбралась из люльки мотоцикла, мягкими пальцами слегка коснулась белых волос, закрученных в крупные кольца, оправила платье и потом спросила, в каком кабинете занимается Погодин.

– В моем, – пояснил Колокольчиков, развернулся и уехал. Нина Ильинична шагнула на широкое крыльцо, миновала короткий коридор, робко приоткрыла дверь и, не переступая порога, тихо спросила:

– Можно?

– Входите, – разрешил Погодин, стоявший у окна.

Увидев Нину Ильиничну, щелкнул выключателем. Матовая лампочка рассыпала ровный свет. И хотя эта немолодая, напудренная женщина солгала при первой встрече, Погодин не испытывал к ней чувства неприязни. Легким движением руки поставил стул, вежливо пригласил:

– Прошу.

Нина Ильинична села, поставив на колени сумочку, серьезным взглядом обвела кабинет. Погодин сел за стол. Их глаза встретились, но не-надолго. Нина Ильинична не выдержала открытого взгляда сотрудника угрозыска, виновато склонила голову.

– Получается, Нина Ильинична, непорядочно, – мягко, но с упреком начал разговор Погодин. – Я был у вас на работе не ради спортивной прогулки. Мне хотелось сберечь ваше время. И коль скоро вы не пожелали говорить правду в простой беседе, мы вынуждены пригласить вас сюда и допросить официально.

Нина Ильинична медленно подняла большие, подведенные глаза, увидела озабоченное лицо Николая Ивановича. Он достал из ящика стола белый бланк протокола допроса.

– Итак, ваши фамилия, имя, отчество?

Нина Ильинична, покусывая пухлую губу, отвечала медленно и тихо, будто сообщала сверхсекретные сведения и боялась, чтобы никто не подслушал. Погодин торопливо заполнил первую страницу, предупредив об ответственности за дачу ложных показаний.

– О том, что вы предупреждены, распишитесь вот здесь. – Погодин поставил маленькую галочку. Допрашиваемая черкнула несколько жирных непонятных букв.

– Итак, правду говорить намерены? – спросил Погодин, коротко взглянув на Нину Ильиничну.

– Да. Я уже поняла… Лучше надо было сразу сказать… Тогда. В аптеке. – В голосе чувствовалась откровенность, раскаяние.

– Понимаете, Нина Ильинична, нам очень важно знать, кто получал в аптеке метилтестостерон? Важно потому, что за этим, как нам кажется, кроется одна истина.

– Ну, как вам сказать. Воробьев приходил…

– Мы знаем. Еще кто?

– Дымов Федот.

– Еще?

Нина Ильинична пожала плечами.

– Больше не помню. Честное слово. А этим выдавала таблетки я.

– Дымов местный житель?

– Живет здесь. Давно.

– Вы его хорошо знаете?

– Не особенно. Но за таблетками обращается только ко мне…

– Когда он получал метилтестостерон?

– Где-то в одно время с Воробьевым.

– Значит, так и запишем? – спросил он.

– Да. – спокойно ответила Нина Ильинична.

Подписав протокол, она тяжело поднялась со стула, сказала:

– Извините. Когда вы приходили в аптеку, я просто растерялась… Бывают в жизни такие минуты…

– Да, да, – понимающе отозвался Погодин.

– Еще раз извините. До свидания.

– Всего доброго.

За окном нарастала тьма. Издалека долетел вой мотора, затем ровный рокот. Потом яркий пучок света, описав полукруг, задержался под шиферным навесом. «Колокольчиков приехал», – догадался Погодин. Ему хотелось, чтобы Дима поскорее появился в кабинете и рассказал о проделанной вечером работе.

Белая собака

Колокольчиков управлял мотоциклом как спортсмен высокого класса – легко, свободно. Расставшись с Ниной Ильиничной, он пустил мотоцикл по прямой широкой улице. У большого белого здания, где размещался клуб, затормозил, подрулил к столбу, освещенному большой электрической лампочкой, оставил мотоцикл и направился к крыльцу, у которого толпились ребятишки.

– Ваш билетик?

– По блату можно? – улыбаясь, дружески спросил Колокольчиков.

Контролер подняла глаза:

– Ой, извините.

– Теперь здравствуйте!

– Здрасьте. Я совсем вас не узнала.

– Такую жердь и не узнали, – пошутил Колокольчиков, заложив руки за спину. И затем уже серьезно поинтересовался: – Как порядок?

– Нормальный.

– Хорошо.

– Правда ли, Дмитрий Осипович, что в карьере вещи нашли?

– Правда.

– А воров?

– Пока нет.

– А вас интересует белая собака?

– Белая? А что?

– В ночь кражи мой муж вернулся из города, шел со станции, у магазина видел белую собаку.

– Интересно. Во сколько?

– Около часу.

– Он не говорил, чья она?

– Может, и говорил. Я на кухне возилась, еду разогревала, могла не расслышать.

– Он дома или на работе?

– Дома.

– Спасибо.

Вскоре зеленый мотоцикл остановился у дома Пресновых. Дверь открыл лысоватый мужчина с приветливым круглым лицом.

– Да, да, – охотно подтвердил он, – видел такую собаку. Она еще немного прошла за мной, потом вернулась. Тихая, не злая.

– Чья она, не знаете?

– По-моему, похожа на собаку Дымовых.

– Они где живут?

– Недалеко от продовольственного магазина… Федота вы должны знать.

… Пока Колокольчиков, бодро настроенный, рассказывал о белой собаке, Погодин нетерпеливо ходил по кабинету.

– Выходит, не одна нитка тянется к Дымовым. Белая собака, таблетки. Любопытно.

– Таблетки?

– Да. Он тоже получал в аптеке метилтестостерон.

– Заведующая сказала?

– Да.

– Вот оно что!

– Ладно! – Погодин хлопнул ладонью по краю стола. – И все-таки мы очень мало сделали, чтобы приблизиться к цели. На сегодня хватит, Дима. Рассуждать можно до утра. Иди отдыхать.

– Согласен.

– Утром прямо сюда. Помозгуем на свежую голову.

Зацепка

Погодин встал, как всегда, ровно в шесть. Колокольчиков появился, когда лейтенант уже сидел за столом, вписывая дополнения в план. Заметив участкового, Погодин коротко кивнул, отчего прядь волос скользнула на лоб, прорезанный одной неглубокой складкой.

– Здравствуй, Дима! Как спалось?

– Спалось почему-то неважно. Вы занимались чем-то серьезным?

– Не столько, пожалуй, серьезным, сколько важным. Для нас, конечно.

– Да? – Колокольчиков подался вперед всем корпусом, под ним скрипнул стул. – Есть новое?

– Есть, Дима, есть! Появилась зацепка! – Погодин потер лоб. – Помнишь, среди дружинников была одна девчушка симпатичная. Она еще крикнула: «Что от нас требуется?»

– Ну, ну. Вербина.

– Она интересную вещь подсказала. Вчера видела на танцплощадке дочь школьной технички Машу. У той на шее новые бусы и часы на руке. Говорит, подарок от Сашки Дымова. Понимаешь, опять Дымов. Кстати, что за семья эти Дымовы?

– Плохо пока знаю. Живу-то здесь недавно, не приходилось ими заниматься. Но знаю, что Федот Дымов был судим.

Погодин остановился посредине кабинета:

– Ищи Машу, вези сюда, допрашивай. Если появится необходимость – изымай часы и бусы. Я пошел к Дымовым. Попутно проверю паспортный режим.

– Может, подкинуть на мотоцикле?

– Пешком дойду, невелика даль.

Они одновременно покинули кабинет. Колокольчиков на мотоцикле круто свернул за угол и скрылся. Погодин направился в изогнутую широкую улицу, забитую машинами, груженными кряжистым сосновым лесом, от которого тянуло свежим запахом живицы. За столовой Погодин свернул в переулок, замедлил шаг. Увидев на столбе цифру «15», шагнул к калитке. Петухи, распластав крылья, разбежались в разные стороны.

В ограде пожилой мужчина насаживал новую метлу на березовый черенок. Он прекратил свое занятие, увидев незнакомого человека, остановившегося сбоку и мягко сказавшего: «Здравствуйте».

– День добрый, – добродушно ответил он на приветствие инспектора и слабым взмахом руки воткнул острый носок топора в комлевый чурбан. – Слушаю вас!

– Я из милиции, – отрекомендовался лейтенант, показывая удостоверение. – Надо проверить домовую книгу и паспорта.

– Вы новый участковый?

– Нет. Из уголовного розыска. Погодин,

– Понимаю, – многозначительно произнес мужчина, качнув седеющей головой. – У нас полнейший порядок.

– Тем лучше. Но долг службы требует…

– Понимаю.

Погодин отказался пройти в комнату, занял место у стола на кухне. Хозяин принес домовую книгу, аккуратно обернутую плотной бумагой.

– Здесь же и паспорта, – пояснил он, осторожно опускаясь на стул.

– Кто в этом доме живет? – поинтересовался Погодин, открывая книгу.

– Шубины.

– Сколько вас?

– Я и супруга.

– Похоже, ушли на заслуженный отдых, Илья Ильич? – промолвил Погодин, перелистав домовую книгу.

– В прошлом году. Учить детей – дело нелегкое, нервишки начали пошаливать.

– Да-а-а, – посочувствовал Погодин, – труд учителя действительно тяжелый.

– И у вас, позвольте заметить, работа не из легких. Мне один раз довелось побывать в качестве понятого при обыске.

– Вы вспомнили, наверное, обыск у соседа, Дымова?

– Совершенно верно,

– Ну и как он, образумился?

– Утверждать не берусь. Не знаю. Но пьет.

– Часто?

– Довольно часто.

– Чего же так?

– Река с ручья начинается, а пьянство – с рюмки.

– Да. На какие же средства он пьет?

– Шабашничает.

– Разве постоянно не работает?

– Работает в пожарке. Сутки там, трое свободен.

– Вон как. И жена не может с ним сладить?

– Что вы! Не раз из дому убегала из-за драк.

– А дети?

– У них только сын. Его он не трогал. Пить учил. Посадит на колено и – «Санька, пей!»

– Ну и как, Санька пьет?

– Представьте, нет. Мы с ним нашли простой выход: по моему совету он поступил учиться не в наше училище, а в Пересветское. Дома бывает редко.

– Правильно решили. Дымов мог сына загубить.

– Совершенно верно. Меня это же беспокоило.

– Мать не возражала?

– Наоборот – рада.

– Трудная семья.

– Не семья, а Федот…

Чем больше говорили Погодин и Илья Ильич, тем больше проникались симпатией друг к другу. Расстались они как давно знакомые люди.

В тринадцатом доме, с прогнувшейся крышей и трещинами на бревнах, жили Дымовы. Ветер покачивал открытую калитку, она скрипела. Как только Погодин шагнул во двор, навстречу лениво выбежал белый пес. Погодин остановился. Пес ткнулся заспанной мордой в штанину и направился обратно под старый навес.

Лейтенант миновал сени, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, дернул ручку на себя. Дом оказался пустой. На кухне, под столом, накрытым истертой до дыр клеенкой, валялись две пустые бутылки из-под плодово-ягодного вина. В комнате на подоконнике хрипел репродуктор. Постель на синей металлической койке измята. Похоже, на ней кто-то недавно спал. Погодин вышел.

В соседнем доме – номер одиннадцать, – где жила одинокая пожилая женщина, Погодин спросил:

– Где же Дымовы? Дом открыт, а их нет.

– Марья на работе, а Федот с утра опохмеляется. Не прохватило небось, вот и подался еще промышлять.

– Часто пьет?

– Испился, Поглядели бы на него!

– Где же деньги берет? Поди, опять воровством занимается?

– Вроде не должен. Нельзя ему в колонию попадать.

– Почему? Женщина рассмеялась.

– А таким там худо. Он же на мокрую курицу похож. Приходил тут как-то один тип, спрашивал: «Где Дымов?» Отвечаю: «Дымовых нет». – Сказал: «Передай, что приходил Крысало, велел возвратить долг».

Уточнив приметы неизвестного, Погодин перевел разговор на сына Дымова – Саньку. Женщина поахала, пожалела Саньку, повторила то, что Погодину уже было известно, и со вздохом вымолвила:

– Как бы не свихнулся парнишка. По характеру бойковатый. И дружки его мне не нравятся.

– Чем же они не нравятся?

– Шпанята – видать сову по полету.

– Да? И много их?

– Двое приезжали.

– Не здешние, что ли?

– Из того же училища, где Санька учится. Светляк какой-то и Крот.

– Но Санька, кажется, парень не испорченный?

– А я и не хаю. Только опасно, когда водится со шпаной. Объездят они его, сделают ручным… Говорила ему. Улыбается: «Что вы, тетя Даша! На худое не пойду». Чужой он мне, а душа болит.

– Да-а, – выдохнул Погодин и нахмурился.

Таким он и ушел от тети Даши. Покурил у калитки. Потом пересек тихий переулок, скрылся во дворе нового пятистенка, где, по словам тети Даши, жил пенсионер, бывший старшина милиции Сорокин Федор Константинович.

– Где-то я тебя видел? – говорил Сорокин после того, как Погодин представился.

– Я бывал здесь. А к вам завернул за помощью, Федор Константинович.

– За помощью, значит.

– Да .

– Тогда, значит, выкладывай, кто интересует и почему? Люблю разговор открытый.

– Дымовы. Оба. По делу о краже из магазина…

– По-моему, зря ты тут ковыряешь. Санька на кражу не пойдет, сызмальства его знаю. Федот, значит, тоже не пойдет, одряхлел. А потом, посуди сам: на кой лешак ему часы и бусы? Вино бы мог спереть…

– Против них у нас имеются кое-какие улики. Пока, правда, не проверенные…

– Я тебе вот что скажу: поговори с Санькой – если что знает, все расскажет. Но сомневаюсь я, чтобы он украл. Здесь что-то другое.

Сорокин проводил Погодина до ворот, негромко сказал:

– Ежели будут, значит, какие затруднения, – заходи. Я Саньку увижу и сам с ним потолкую.

– Ладно, – пообещал Погодин и вышел в переулок.

Он шел медленно, обдумывая все, что ему стало известно о семье Дымовых. Не доходя до широкой улицы, остановился, вытянул из кармана пиджака блокнот, авторучку. Короткая запись гласила: «Федота Дымова разыскивал Крысало. Кто он? Установить личность. Санька – Светляк – Крот. Выяснить…»

Скоро он был в кабинете участкового. По веселому блеску глаз и по тому азарту, с каким Колокольчиков потирает ладони, поднявшись из-за стола, Погодин понял: есть хорошие вести.

– Вот так, Николай Иванович, – торопливо начал Колокольчиков, хлопнув ладонями. – Кое-что проясняется и подтверждается.

– Что именно? – Погодин опустился на стул, разминая папиросу. Колокольчиков сунул руку в стол и в его поднятой над головой руке Погодин увидел часы на черном ремешке и желтые бусы.

– Вот они!.. Их подарил Маше Санька Дымов. Номер часов совпал с номером паспорта. В магазине был Дымов…

– Пока не допросим Саньку, не соглашусь с твоей версией, – сказал Погодин, стряхивая пепел в зеленую пепельницу.

– Не понимаю.

– Понимать нечего, Дима. Все проще пареной репы. Я ведь тоже

не зря ходил и верю тем людям, с которыми разговаривал. Их мнение: Санька не мог пойти на преступление.

– А Федот?

– И он не мог…

Эти слова Погодин произнес с такой интонацией в голосе, что Колокольчиков насторожился.

– Значит, надо ехать в Пересветское училище и допрашивать Саньку?

– Да, Дима. Ну-ка погляди расписание поездов: когда будет ближайший?

– Так знаю. – Колокольчиков взглянул на часы. – Через два часа.

– На нем и поедем. А сейчас пойдем пообедаем.

В Пересветском училище

Пересвет – станция небольшая. Мимо нее без остановки пролетают скорые, на две минуты задерживаются некоторые пассажирские дальнего следования, и лишь неторопливые пригородные поезда останавливаются на пять минут.

Легко спрыгнув с подножки, Погодин раскурил папироску, поглядел по сторонам. Поезд, мягко набирая скорость, пошел дальше. С грохотом пролетел последний вагон. Редкие пассажиры двинулись через железнодорожные пути – туда, где белели длинные корпуса училища.

Сотрудники милиции без труда отыскали вход в здание.

Очистив подошвы туфель о деревянную решетку, поднялись на широкое крыльцо. В раскрытых дверях появилась женщина в черном халате.

– Простите, директор у себя? – спросил Погодин, уступая дорогу.

– Вроде, – на ходу обронила женщина, перешагнув через ступеньку

За массивным столом с точеными ножками сидел тучный мужчина лет пятидесяти. Густые жесткие волосы, остриженные «под бобрик», изрытое оспой лицо не вызывало симпатий. Углубившийся в какую-то бумагу, директор продолжал писать, не взглянув на вошедших даже тогда, когда услышал: «Здравствуйте». В ответ молча кивнул. Еще по дороге в училище Погодин узнал имя, отчество директора. Время торопило, и поэтому Погодин сказал:

– Мы к вам, Агафон Романович!

– Ну, – буркнул в ответ директор, продолжая писать. – Слушаю.

– Мы из уголовного розыска. – Погодин показал удостоверение.

– А? – Парамонов взглянул на красные корочки. – Садитесь. Я скоро. Пока мысли не ослабли.

Закончив писать, Агафон Романович отодвинул в сторону бумагу.

– Ну, я готов. Говорите, кого вызвать: из настоящих или из выбракованных? Не удивляйтесь. Это мой личный код.

Парамонов говорил уверенно и отрывисто, будто поштучно выкладывал слова на широкий стол.

– «Выбракованных», пожалуйста, расшифруйте, – серьезно попросил Погодин, разглядывая широкие брови собеседника.

– Это те, которые прибыли к нам из города, их школа выбраковала за явную неуспеваемость и нарушения, то есть отчислила. Их трое: Крестов, Лапочкин, Куранов.

– А Дымов, Александр Дымов, у вас учится?

– Есть такой, – ответил Парамонов после короткой паузы.

– Он не близок к «выбракованным»? – спросил Погодин.

– Дымов числится у меня в числе хороших, хотя вьется иногда около Лапочкина и Куранова. У преподавателей к нему претензий нет

– Нам можно с ним поговорить?

– Пожалуйста! – Парамонов тряхнул головой, завел руку за спину, большим пальцем нажал кнопку, черневшую на белой стене.

В кабинет тихо вошла женщина средних лет. Директор распорядился вызвать к нему Дымова.

С минуту держалась неловкая тишина. Потом, сдвинув лохматые брови, Парамонов спросил:

– Что-нибудь серьезное?

– Кража из магазина, – сухо ответил Погодин.

– Неужели Дымов? Трудно поверить.

– Пока не знаем. Впрочем, он должен внести кое-какую ясность.

– Да? Выходит…

– Пока мы не в праве о нем думать плохо. Колокольчиков, не сводивший взгляда с двери, легко толкнул Погодина коленом, заметив взъерошенную голову, просунувшуюся в кабинет.

– Можно? – звонко спросил подросток и, не дожидаясь разрешения, бойко шагнул через порог, остановился, поздоровался, искоса взглянув на незнакомцев, сидящих у широкого окна. Рябое скуластое лицо, настороженные, с короткими ресницами маленькие глаза не выражали ни стеснения, ни страха.

– Садись, Дымов, – директор указал на стул у стены. Подросток послушно сел, положив ладони на колени. Погодин занял место у приставного столика, думая, с чего начать разговор с Санькой. Потом вдруг спросил:

– Саша, ты знаешь Федора Константиновича Сорокина?

– Знаю,

– Он и ваш директор Агафон Романович уверяют, что ты парень честный и лгать не умеешь. Этому можно верить?

– Ну, – глухо выдавил Дымов.

– Тогда скажи-ка нам, Саша, где взял бусы, которые подарил Маше Овсянниковой?

– Выменял.

– У кого.

– У Светляка.

– Это кличка, что ли?

– Ну.

– Как его фамилия, имя?

– Лапочкин Толька.

– Взамен что ему отдал?

– Таблетки папкины.

– Какие – название?

– Me… ме…

– Метилтестостерон?

– Ну.

– С бусами, пожалуй, все ясно. А часы? Ты и часы Маше подарил?

– Ну.

– Их тоже выменял?

– Нет.

– Где взял?

– У Креста.

– Его фамилия, имя?

– Крестов Семен.

– Даром взял?

– Нет. Он два червонца вырядил. Я пока не рассчитался, нет денег.

– Где он их взял?

– Спер.

– Рассказывал?

– Нет.

– А говоришь…

– Догадываюсь. Не отдал бы задарма.

– Из них кто-нибудь судим?

– Крестов.

– Лапочкин?

– Нет.

– Они здесь?

– Нету. Вчера уехали.

– Куда?

– Не знаю. Может, домой.

Беседа длилась еще минут пятнадцать. Довольный разговором, Погодин все же не торопился радоваться. Он с досадой думал о том, что к преступлению причастны несовершеннолетние. В этом он и раньше не сомневался. Но теперь, когда финиш близок, ему до злости захотелось найти ответ на вопрос: почему подростки совершили преступление? Агафон Романович сидел за большим столом неспокойно: нервничал, тяжело откидывался на спинку расшатанного стула, упираясь ладонями о ребристую кромку стола, задумчиво поглаживал мягкий подбородок. Колокольчиков беззаботно покачивал левой ногой, закинутой на колено, весело поглядывал на Саньку, который сидел напротив и при каждом ответе то согласно кивал, то отрицательно крутил головой.

Закончив разговор с Дымовым, Погодин повернулся к директору, спросил:

– Возражать не будете, Агафон Романович, если мы прямо здесь допросим Дымова официально?

– Пожалуйста.

Погодин записал все, что рассказал Санька, вслух прочитал текст и, обращаясь к Колокольчикову, спросил:

– У тебя есть вопросы к Дымову?

– Нет.

После того, как протокол был подписан, Саньке разрешили уйти, предупредив, чтобы он молчал о причине вызова к директору.

– Получается неважно, – вздохнул Агафон Романович.

– Для училища, конечно, мало приятного, – сказал Погодин. – Разумеется, подростки прежде всего сами виноваты и будут наказаны. Но их проглядели где-то раньше, до училища.

– Скверно, очень скверно получилось. Ведь родителей и Крестова, и Лапочкина, и Куранова я однажды вызывал, разговаривал с ними, просил помочь подтянуть ребят в дисциплине. Толку никакого. Как уезжали из училища самовольно, так и уезжают. Доездились…

– Bы сможете, Агафон Романович, дать нам анкетные данные на каждого из этой троицы? И дни, в которые они отсутствовали?

– Да, да. – Парамонов потянулся к черной кнопке на стене.

– И еще просьба: когда они появятся, сообщите, пожалуйста, товарищу Колокольчикову по телефону на работу или домой. В любое время суток.

– Да, да.

Получив нужные справки, сотрудники милиции попрощались с директором и вышли на улицу. На пустыре Погодин придержал за рукав Колокольчикова, остановился, сказал:

– Давай договоримся на будущее. Ты вернешься домой, займешься своими делами, ожидая от Парамонова звонка. Можешь сам позвонить ему, напомнить о нашей просьбе. Я же поеду в Приуральск, проверю, нет ли кого из троицы дома. В зависимости от результатов дам ориентировку и приму другие меры к их розыску. Согласен?

– Согласен.

– Если первый узнаешь, что они появились в училище, – звони немедленно. Приеду. Думается, ими надо заниматься капитально.

– Договорились.

На станции Колокольчикову подвернулась попутная машина, и он уехал в Косые Броды. Погодин остался дожидаться своего поезда, который умчит его в Приуральск. Там, на вокзале, Погодин зайдет в комнату дежурного, оставит анкетные данные Лапочкина, Куранова и Крестова, их приметы, заедет к дежурному управления внутренних дел, проинформирует и его. Затем пешком пойдет домой по залитым огнями безлюдным улицам, зная, что его немедленно поставят в известность, как только будут задержаны те, кого он подозревает.

Заочное знакомство

Настроение у Погодина было пасмурное. От этого и город, закутанный в туманное утро, казался утомленным и вялым. Унылыми были лица прохожих. Погодин стоял на вокзальной площади, раздумывая, с чего начинать рабочий день. Поколебавшись немного, решил не появляться утром в управлении. Главное сейчас – задержать Крестова, Лапочкина, Куранова, найти и изъять украденные ценности. Поэтому Погодин решил проверить, нет ли кого из них дома.

Лейтенант сошел на предпоследней остановке автобуса, где уже не было асфальта и по обе стороны улицы стояли двухэтажные розовые дома строителей.

Кабинет участкового инспектора Стрельченко находился на первом этаже одного из этих домов. Стрельченко не удивился приходу Погодина, протянул огромную ладонь и сжал руку.

– Ну и силища у тебя! – поморщился Погодин.

– Гирями-пудовиками балуюсь, от того и сила во мне. Возьмешь хулигана за кисть, он до земли присядет, делается послушным.

– Хорошо-о! – Погодин заулыбался, подставляя стул.

– Чего лоб трешь? Задачка не решается?

– На половине застрял. На твой участок следы привели. Вот и при– ехал. Может, поможешь?

– Отчего же не помочь?

– Меня интересуют Крестовы.

– Ох, эти Крестовы! Ольга Крестова живет через два дома отсюда, занимает комнату на первом этаже, работает штукатуром. Ей тридцать шесть лет. Раньше жила разгульно, с подружками выискивала собутыльников, дома устраивала попойки. Случалось, ее подружки у пьяных карманы обшаривали. Очухается любитель женского общества – а карман пуст…

– И все это происходило на глазах у сына? – сердито спросил Погодин.

– Не всегда. Чаще Ольга совала ему в руку деньги и выпроваживала из комнаты. Он понимал, что от него хотят, и возвращался к полуночи. Словом, безнадзорный был. Начал курить, огрубел. В школе учился плохо, уходил с уроков. Из седьмого класса исключили. Потом с пьяного часы сорвал, угодил в воспитательно-трудовую колонию. Словом, поздно мы приструнили Ольгу. Потому, может, и Семка испортился.

– Ну, и как они теперь?

– После возвращения из колонии Семка жил здесь мало. Ольга устроила его в Пересветское училище. Без него ей вольготнее. Пьянки, правда, прекратились. Не стало переменных собутыльников. Завела постоянного.

– Семка часто приезжает?

– По-разному. Не появлялся больше недели.

– Пьет?

– Бывает. Но в меру, как говорится.

– Лапочкин и Куранов у него бывают?

– Толька и Славка?

– Да.

– Дружки, водой не разольешь. Но они живут не на моем участке.

– Знаю. Кто главенствует?

– Крестов. Лапочкин хилый. Один раз в училище Крестов не дал его в обиду, с тех пор он и прилип к нему. Куранов, кажется, держится несколько независимо. Но с Крестовым не спорит. Дать адреса?

– У меня есть. Значит, Семки дома нет?

– Нет, – твердо ответил Стрельченко. – Как появляется, мне сразу известно. Я не оставляю его без догляда, ненадежный…

– М-да. – Погодин недовольно потер лоб, обратился к участковому: – У нас есть серьезные основания подозревать Крестова и его приятелей в краже из магазина. Если появятся – задержи, пожалуйста, и сообщи мне или дежурному по управлению. При них должны быть новые часы.

– Уяснил. Сделаю.

– Ну и прекрасно.

Погодин встал, поставил стул к стене, попрощался и легкой походкой вышел из кабинета. Окраинная улица привела его к частным домам, похожим друг на друга, с кустами запыленной акации в садиках перед окнами, с резными наличниками и прочными воротами. Дом-крестовик, половину которого купили год назад Лапочкины, несмело выглядывал из пустого короткого закоулка. Обе половины оказались закрыты. На каждой двери висел надежный замок. Погодин поглядел по сторонам. Не обнаружив никого в большом дворе, вздохнул и, недовольный, медленно направился обратно, решив, что ждать хозяев

бесполезно, а Толька, если бы приехал, должен быть дома. Такие, как он, обычно уходят из дома после обеда и возвращаются за полночь. Погодин махнул рукой и зашагал к автобусной остановке.

…Екатерина Куранова, женщина усталая и грустная, жила на четвертом этаже, занимала в общей квартире старательно выбеленную комнату, обставленную скромно. В больнице, где она работала медсестрой, ее хвалили за добросовестность и чуткость к больным, за душевную щедрость. В такие минуты ей было легко и радостно. Но как только появлялась дома, наваливались тяжелые мысли о неустроенной личной жизни, о первой горькой любви, после которой появился Славка.

С тех давних дней Куранова относится к мужчинам с недоверием и непонятным для самой презрением. Особенно одиноко после того, как отправила в училище Славку. Считала, что Славкина жизнь началась неудачно, с обрывами и крутыми опасными поворотами. Все пошло со школы. Славке не давалась математика, и, перебиваясь с двойки на тройку, он стал бояться ее. В дни контрольных работ нервничал, был хмур, неразговорчив, подавлен. Попытки подтянуть математику привели к снижению оценок по другим предметам. Он потерял веру в себя, сник, замкнулся.

В восьмом классе Славкино положение осложнилось. Новый классный руководитель, женщина властная и жесткая, с замашками огрубевшего администратора, определила Славку в число нерадивых. Открыто, на виду всего класса обвиняла его в недобросовестности и лени, угрожала педсоветом, вызывала в школу мать… Но на Славку уже ничего не действовало, он стал постепенно отдаляться от всех, кто не хотел его понимать. Малейшую несправедливость принимал как горькую обиду.

Отдушину он находил на улице, в компании Крестова. С большим трудом он закончил восьмой класс и вместе с Крестовым уехал в училище.

Часы остановились ночью

Погодин появился в управлении после обеда. Поднялся по лестнице на третий этаж. На пороге столкнулся с майором Нуждиным, намеревавшимся куда-то уходить.

– А, Никола! Здорово! Как съездил? Дела как? Настроение?

– Вышли на подозрительных ребят, а разыскать их не удалось. Убеждены: они совершили кражу из магазина, доказательства есть…

Спустя час Погодин докладывал начальнику о проделанной работе.

– Хорошо, – произнес Огородников, когда лейтенант закончил докладывать. – Но запомните: результаты тогда налицо, когда преступникам доказана вина.

– Мы докажем. Задержим Крестова и его сообщников.

– Когда?

– Точно сказать не могу, но скоро. Ведь должны же они появиться в нашем городе или училище, и нам об этом сообщат. Кроме того, заготовлена областная ориентировка об их розыске.

– Хорошо.

– Погодин вошел в свой кабинет, распахнул окно, закурил. День разгулялся, посветлел. Плотное стадо рыхлых облаков, подгоняемое ветром, тянулось на север. Небо очистилось, засветилось синевой. На макушках тонких тополей хозяйничал легкий ветерок, готовый в любую минуту упорхнуть ввысь, туда, где ранней весной и поздней осенью усталый, но надежный вожак журавлиной стаи уверенно ведет свой клин к намеченной цели.

Ранним утром резкое дребезжание старой оконной рамы сорвало Погодина с койки. Откинув белую занавеску, он увидел у окна про- водника служебно-розыскной собаки старшину Кучерова. В открытую форточку влетело страшное слово:

– Убийство!

– Где?

– В Косых Бродах.

Через три минуты Погодин выскочил на улицу, торопливо натягивая пиджак на широкие плечи. Дверца крытого железом кузова была приотворена, и Погодин легко вскочил в машину. Сверху, из-под матового стеклянного колпака струился мутноватый свет крохотной лампочки. У ног Кучерова возилась крупная овчарка.

– Эксперт-криминалист в кабине, – сообщил Кучеров. – Можно ехать.

Погодин нажал белую кнопку – сигнал водителю. Мотор взвыл, машина вздрогнула, покатила по асфальту, набирая скорость.

– Кого убили? Мужчину, женщину? – поинтересовался Погодин, нервно разминая папиросу, не замечая, как мелкий табак сыплется на пол тонкой струйкой к носкам черных туфель.

– Мужика, – сонно ответил Кучеров, не расположенный к разговору,

– На улице? В доме?

– Труп в сенях. На шее резаная рана.

– Личность неизвестна?

– Какой-то Дымов.

– Дымов? – почти выкрикнул Погодин, подброшенный вверх на ухабе. – Это точно?

– Фамилия броская. Не забылась.

– Молодой, пожилой?

– Не знаю.

– Зовут? Как зовут? Не Санька?

– Не знаю. Все данные у эксперта, он записывал у дежурного по управлению.

Обнаружив, что половина табака высыпалась из папиросы, Погодин достал новую, раскурил, сделал две глубоких затяжки, резко, толчками, выдохнул дым, замолчал, уронив хмурый взгляд на овчарку, спокойно лежавшую у ног.

На Погодина нахлынули невеселые думы. Ему чудилось, что погиб именно Санька Дымов, тот честный и открытый парень, чье не по годам серьезное лицо запомнилось ему. Погодин отгонял мысль об убийстве Саньки, но она неотвязно сидела в голове…

А машина неслась по свободной дороге. У въезда в Косые Броды она остановилась, из кабины неторопливо шагнул милиционер-водитель, легко и бесшумно открыл дверцу кузова, сухо спросил –

– Не знаешь, Николай Иванович, где переулок Осенний?

– Дом тринадцать? Дымовы?

– Садись в кабину, шоферу подскажешь, – сказал Погодину подошедший эксперт.

– Кто пострадавший?

– Дымов Федот…

Через десять минут, остановив машину за углом, группа направилась к дому, где толпились люди. Впереди шел старшина Кучеров, придерживая на коротком поводке овчарку. Увидев ее, толпа зашевелилась, разделилась надвое, образовав свободный коридор, ведущий через калитку во двор. Приехавших встретил начальник райотдела майор Арбузов, следователь прокуратуры Шорохов и сухая молчаливая женщина с уставшим, но миловидным лицом.

– Жена Дымова, – пояснил Арбузов. – Она ездила к сыну, возвратилась в начале четвертого, обнаружила распахнутую дверь и мертвого Федота… В дом, говорит, не заходила. Судя по всему, внутри дома после убийства никто не был.

Откуда-то из глубины двора появился Колокольчиков. Погодин отозвал его в сторону, тихо спросил:

– Убийство?

– Похоже. Рана на шее… Говорят, днем ходил по поселку пьяный.

– Кто же мог?

– На почве хулиганства, наверное.

– У меня тоже нет других соображений. Убийство из-за ограбления, мести, ревности исключено, пожалуй.

– Я так же думаю.

– А Крестов со своими приятелями не появлялся в училище?

– Нет.

– И не добыто никаких сведений об их местонахождении, хотя бы предположительно?

– Нет, Николай Иванович. Пока координаты их неизвестны.

– Ладно, пойдем. Собака отдохнула. Пора действовать.

После короткого обмена мнениями было решено: с Бураном, если он возьмет след, уходят Кучеров и Колокольчиков. За ними будет двигаться машина. Следователь Шорохов, с участием эксперта-криминалиста, начальника РОВД и понятых, проводит осмотр трупа и места происшествия. Погодин действует по своему усмотрению.

– Можно начинать, – обратился следователь Шорохов к Кучерову. – Только поаккуратнее, следы не деформируйте.

– Знаем, – обронил старшина. – Рядом! – Кучеров выбросил полусогнутую правую руку вверх.

Сидевший смирно Буран вскочил, напрягся, готовый мгновенно реагировать на малейший приказ кинолога.

Люди с интересом наблюдали, как неторопливо и осторожно овчарка перешагнула порог сеней и вместе с Кучеровым скрылась в доме. Прошли считанные секунды, и Буран, захваченный азартом, перемахнув через крыльцо, вылетел во двор, описал круг, возвратился к крыльцу и метнулся к калитке. Выскочив в переулок, Буран свернул вправо, но тут же возвратился и, сделав замысловатую петлю, натянул длинный поводок, повел влево, вдоль переулка, увлекая за собой Кучерова, повторявшего одно и то же: «Хорошо, Буран, хорошо».

Сзади бежали Погодин и Колокольчиков.

Миновав тихий переулок, Буран вывел на широкую улицу, резко свернул вправо, сунулся к забору, вытянув острую морду. Затем повел прямо, прижимаясь к заборам и палисадникам.

Погодин и Колокольчиков расстегнули пиджаки – бежать было жарко. А Буран все увереннее и азартнее натягивал поводок. Вот он пролетел еще один двор, но тут же рванулся назад, медленно покрутился на месте и вдруг сильным ударом крепких лап распахнул старую калитку, проскочил в ограду. Кучеров, Погодин и Колокольчиков последовали за овчаркой…

Совещание, проходившее в светлом кабинете Колокольчикова, открыл майор Арбузов в десять тридцать. К этому времени первоначальные следственные и розыскные действия были закончены, участники группы успели наскоро позавтракать и настроились обменяться мнениями.

– Возражений, думаю, не будет, если мы сперва послушаем уголовный розыск, – мягко сказал Арбузов, не вставая со стула. – Прошу, Николай Иванович.

Погодин встал.

– Давайте говорить сидя, – предложил Арбузов. – Все мы устали. Работники уголовного розыска особенно. Буран устроил им экзамен по бегу.

Погодин опустился на стул, потер пальцами лоб, не зная, куда девать руки.

– Буран привел в дом Корягина. Ему сорок восемь, инвалид третьей группы. Временами работает по найму. Вчера был на свадьбе у племянника. Один. Жена гриппует, с ним не ходила. Корягин, как он утверждает, не помнит, в котором часу ушел со свадьбы, во сколько прибыл домой. Но мы время установили. Из гостей он ушел примерно в двадцать три часа двадцать пять минут. Ушел один. Очень пьяный. Перед уходом жених поставил ему в карман бутылку вермута. Дома Корягин появился в начале первого. Без вина. – Погодин помолчал, решая, в каком плане продолжить. – Дымова знает хорошо, Не раз бывал у него в доме. Иногда вместе халтурили, после чего всегда пьянствовали. Узнав, что овчарка привела от Дымова, Корягин не удивился. Мог, говорит, по пьянке зайти к нему и ночью. Спросил, не обокрали ли Дымова? Мы сказали ему правду. Вначале оторопел, потом удивился. На подошвах ботинок Корягина мы обнаружили бурые пятна, похожие на кровь. Обувь, конечно, изъяли. Он утверждает, что не мог убить Дымова. Говорит, причины нет такой. Вот, пожалуй, коротко все.

Арбузов, делавший какие-то записи на листке, поинтересовался:

– Имеются ли на одежде Корягина следы крови?

– Не обнаружили, хотя очень тщательно осматривали.

– Наклонности Корягина к скандалам, дракам, вообще к хулиганству? – спросил следователь Шорохов, коротко взглянув на Арбузова и Колокольчикова. Было ясно: он обращается к ним.

– По характеру он спокойный, – начал Колокольчиков. – Воевал. Имеет ранения. Правда, любит выпить.

Выступивший эксперт-криминалист был краток.

– Каких-либо категорических выводов по результатам осмотра трупа и места происшествия делать, пожалуй, пока нельзя. Однако кое в чем я уверен: труп не переносился с одного места на другое, следов борьбы на месте происшествия нет и не было. Отпечатки пальцев рук на бутылке из-под вермута и следы ног человека пригодны для исследования. Я успел сделать расчеты: человек, наследивший в кухне и сенях, носит сорок первый размер обуви. И последнее. Судя по форме брызг и луже крови, можно сказать, что Дымов получил ранение на расстоянии не более двадцати сантиметров от пола. Все.

– Есть вопросы? – Арбузов положил пухлую ладонь на стол. – Нет? Прошу, товарищ Шорохов.

Следователь Шорохов, высокий, худощавый, светловолосый мужчина средних лет, выступал стоя. Он прокашлялся, заговорил медленно, обдумывая каждое слово:

– Корягин, бесспорно, был в доме Дымова, овчарке можно верить. Экспертиза, – Шорохов взглянул на эксперта, – наверняка подтвердит, что следы на бутылке и на полу принадлежат ему. Однако, если верить уголовному розыску, он заходил к Дымову, когда последний был уже мертв.

– Как? – вырвалось у Колокольчикова.

– Очень просто, уважаемый коллега. Наручные часы Дымова остановились в двадцать три часа – стекло разбито, стрелки приплюснуты к циферблату. По-вашему же, Корягин удалился со свадьбы на полчаса позже.

– Но Дымов мог ходить и с разбитыми часами, так что…

– Нет, не мог! – Шорохов выкинул вверх указательный палец. – И вот почему: в таком случае осколки стекла – это подтвердит и эксперт – были бы рассыпаны где-то в другом месте, а не там, где труп, и лежали бы не так кучно. Получается, Корягин не причастен к смерти Дымова.

Погодин в знак согласия кивнул головой.

– Далее, – продолжал Шорохов, – вся обстановка на месте происшествия, а мы ее исследовали довольно тщательно, говорит о том, что Дымов сам себя погубил, то есть смерть наступила от несчастного случая… Одежда Дымова, – продолжал развивать свои мысли Шорохов, – испачкана землей, и мне представляется такая картина. Дымов, пьяный, возвращается домой. По дороге не раз падает. Добравшись до своего дома, с трудом открывает замок, в сенях опять падает, но не просто на пол, а на лезвие топора, который стоял у стены, рассекает сонную артерию… И тогда, следовательно, смерть наступила от несчастного случая.

– Вполне вероятно, – согласился эксперт.

– Но это еще надо доказать, – сказал следователь. – На многие вопросы ответ даст судебно-медицинская экспертиза. Однако мы должны брать шире, чтобы не допустить ошибки. Надо документально подтвердить, во сколько ушел со свадьбы Корягин. Второе. Установить, во сколько часов Дымов пришел домой и один ли? Если возникнет необходимость, проследить каждый его шаг, начиная с утра. Не убедившись, что в данном конкретном случае насильственной смерти не усматривается, мы не можем ставить точку.

Шорохов сел.

– Время ухода Корягина со свадьбы нами установлено точно, – пояснил Погодин. – Задокументировать данный факт, конечно, нужно обязательно.

– Это я беру на себя, – сказал Шорохов.

– Решено. В таком случае мы с Колокольчиковым займемся изучением последнего дня жизни Дымова. К вечеру, возможно, успеем прояснить основное.

– Еще вопросы, предложения? – спросил Арбузов. Все молчали. На этом совещание закончилось. Погодин с Колоколкчиковым вышли во двор. По небу неслись мелкие облака. Между ними проглядывало лучистое солнце На земле появлялись короткие тени, но тут же, слабея, исчезали.

Отпавшая версия

Когда Погодин и Колокольчиков возвратились, майор Арбузов сообщил:

– Звонил директор Пересветского училища Парамонов. Сказал, что появилась группа Крестова.

– Да! – воскликнул Колокольчиков, хлопнув ладонями. – Надо ехать! Этот звонок я давно жду.

– Задерживать их надо немедленно, – без колебаний произнес Погодин, остановившись у стола. – Ехать придется мне и Колокольчикову. А как быть с Дымовым? О нем лучше бы сегодня же, как решили, выяснить все или хотя бы главное.

– Я один всех троих доставлю, если будет крытая машина, – решительно заявил Колокольчиков.

– Пожалуй, дельная мысль, но… – Арбузов задумался.

– Там придется делать обыск. Как же он один? Если вы дадите свой «газик», то вдвоем с шофером, пожалуй, справится. – Погодин вопросительно глядел на майора, ожидая, какое он примет решение.

– Минуту, – сказал Арбузов и принялся крутить диск телефона.

– Здравствуй! Арбузов говорит. Как прошла ночь? Было что-нибудь серьезное? Нет? Ну и хорошо. Что? Вернулись поздно…

Погодин понял: начальник разговаривает с дежурным своего отдела. Опустив трубку на рычаги, Арбузов обратился к находившемуся здесь же следователю:

– Возражать не будете, если вы с Погодиным продолжите работу по делу смерти Дымова, а мы с Колокольчиковым съездим в Пересветское?

– Разумеется, нет.

Погодин был доволен, что Арбузов, в прошлом работник уголовного розыска, сам поедет в Пересветское. Можно не сомневаться, что операция по задержанию группы Крестова будет проведена грамотно.

Старый учитель Илья Ильич Шубин, старательно орудовавший упругой метлой у своего палисадника, издали заметил плечистую фигуру Погодина. Тот шагал неторопливо, временами поглядывая по сторонам. Шубин перестал махать метлой, ожидая приближения инспектора.

– Здравствуйте, Илья Ильич! – Погодин протянул руку. – Как живется-можется? Как здоровье ваше?

– Скрипим потихоньку. У вас все дела-заботы?

– Всего хватает: и дел, и забот.

– Вы что-то зачастили в наши края?

– Действительно. Смерть Дымова для нас пока загадка – вдруг убили.

– Кому он нужен? Сам убился. Рассказывали понятые – на топор упал… За что его убивать?

– Над этим, Илья Ильич, мы ломали головы. Может, и сам убился. Но было убийство или не было – мы обязаны доказать. Мы будем благодарны всем, кто поможет разобраться в сути

– Понимаю. – Шубин многозначительно кивнул, поставил метлу к палисаднику. – Не спешите? Тогда присядем.

– Можно

Они опустились на толстое короткое бревно у сарая.

– Меня интересуют некоторые детали вчерашнего дня, – начал Погодин.

– Именно?

– Пил ли Дымов? Кто его видел или мог видеть вечером? Где и с кем?

– Видели многие – ходил пьяный.

– Вы лично видели?

– И я видел.

– Во сколько?

– Где-то после обеда

– А вечером?

– Нет. Но кто-то видел его поздно, кажется, Дарья Балакина Вы ее знаете, по ту сторону Дымовых живет.

– Да, да, помню. У нее кухонное окно выходит во двор Дымовых.

– Верно. Они, женщины, особенно пожилые, охочи на разговоры и всегда знают больше, чем мужчины.

Увидев вошедшего в дом Погодина, Балакина отложила на подоконник недовязанный носок, оживилась, когда узнала о причинах визита.

– Он эть, покойная головушка, – рассказывала Балакина, – не менее пяти бутылок вчерась выпил. А вы нашли в доме-то хоть одну пустую? Нет, и не сыщите. Он эть как делал? Принесет одну, опорожнит, снесет в магазин, а оттуль свежую тащит. Вот эть как делал. И помер от вина. Оно смерть послало. На топор-то трезвый-то не пал бы. А то пал и шею рассек. Я эть видела, как он приплелся домой и шаперился на крыльце-то. Сперва, видать, замок не мог открыть. Потом покачался-покачался и в сени-то провалился. Там, видать, запнулся за что-то в темноте-то и пал. Бог прибрал – и ладно. Марья, бедняжка, хоть отмаялась.

Погодин записал рассказ Балакиной, прочитал вслух, дал расписаться. Она с трудом нацарапала свою фамилию, пропустив букву «и».

…Погодин побывал еще в нескольких домах, что в Осеннем переулке, и в магазине. Те, с кем он разговаривал, утверждали: Дымова видели одного, вино покупал тоже один. Собранные сведения несколько ободрили Погодина, убеждали в том, что насильственной смерти не могло быть, и в дальнейшем нечего терять время на отработку версии об убийстве. Не было никаких причин и для самоубийства.

Возвратившись, Погодин протянул следователю Шорохову листы, исписанные неровным почерком, взял со стола свежие газеты, сел к окну, Время от времени он выглядывал из-за газеты, задерживал взгляд на Шорохове, который, казалось, тщательно изучал каждую строчку. Наконец следователь отложил листы, подумав, спросил:

– Как это Балакина точно определила, во сколько видела Дымова последний раз? Она что, специально время заметила?

– Вас настораживает точность?

– В какой-то мере, разумеется.

– В тот момент, когда Дымов, держась за косяк, одолел порог сеней, Балакина услышала за спиной удары о стену. Оказалось, разыгрались котята, задели гирю часов. Балакина невольно поглядела на часы – могли остановиться. Было двадцать два часа пятьдесят пять минут.

– Логично. Узнать Дымова она могла – ночь стояла лунная.

– Да и лампочка на уличном столбе хорошо освещает двор Дымовых.

– Что ж, версию об убийстве можно, пожалуй, считать отпавшей, если результаты экспертизы не зададут новых загадок.

– Наши точки зрения совпадают, – заключил Погодин.

– Звонил Огородников. Я проинформировал его в общих чертах. Но он все-таки просил, чтобы ты позвонил.

– Позвоню позже. Заодно доложу о результатах по группе Крестова.

– Тебе виднее. Он твой шеф. Шумно вошел майор Арбузов.

– Вот так! – громко сказал он. – Отпакостили пакостники.

– А где же они? – спросил Шорохов, когда Арбузов, вздохнув, начал вытирать клетчатым платком мокрый лоб.

– В машине. Сейчас решим, кто, кого и где будет допрашивать. Ваше мнение, Николай Иванович!

– Сперва хочется знать, что у каждого из них изъято при обыске?

– Немного, но доказательства прочные. У Куранова и Лапочкина по одной штуке часов. Номера совпали с теми, что указаны в паспортах. Двое часов изъяты у Крестова. Откуда они, пока не ясно. Таких номеров в наших списках нет.

– Больше ничего не нашли? – Погодин вопросительно поглядел на Арбузова.

– Ничего. Для начала и этого хватит… С Дымовым что-нибудь прояснилось?

– Похоже, преступления не было… – сказал следователь.

– Пьянство – укороченная дорога человека к гибели, нравственной и физической, – процитировал Погодин вычитанную где-то фразу.

Допросы завершились в десятом часу вечера.

Машины с начальником РОВД, следователем и задержанными ушли в районный центр. Проводив их, Погодин сказал Колокольчикову:

– Ладно, Дима, иди отдыхай, выспись досыта.

– А вы?

– Позвоню Огородникову – и тоже на боковую.

– Домой разве не поедете?

– Нет. Заночую здесь. Поезд в Приуральск придет поздно. Хозяйку беспокоить не хочется, неудобно.

– На частной квартире живете?

– На частной.

– Мне почему-то казалось – в своем доме, с родителями.

– Нет у меня родителей, я детдомовский.

…Погодин заказал разговор с Огородниковым, устало провел ладонью по лицу.

Вскоре дали Приуральск. У телефона выл Огородников.

– Валентин Андреевич?! Погодин беспокоит…

– Ну, как там у вас? Получается что-нибудь?

– Все сделано. По Дымову – несчастный случай, версия об убийстве отпала…

– А как с кражей?

– Сегодня задержана группа Крестова.

– Результат?

– Признались в кражах из четырех магазинов.

– Молодец, Николай Иванович!.. Когда приедешь?

– Завтра. Почти все украденное спрятано в Приуральске, надо изымать.

– Хорошо!.. Спокойной ночи. До завтра…

Закончив разговор, Погодин медленно положил трубку. Подошел к окну.

За стеклами была темнота, изредка оживляемая светом уличного фонаря, пробивающимся сквозь неспокойные кроны деревьев. И в этой неверной пляске световых бликов вдруг явственно прорисовалось милое лицо Танюши.

Легкая счастливая улыбка тронула губы Погодина. Он привычно потер пальцами лоб, тряхнул головой.

– Спать, – вслух приказал он своему отражению в окне. Завтра предстоял тяжелый день. Очередной рабочий день инспектора уголовного розыска лейтенанта милиции Николая Погодина.

Он знал, что их еще много будет в его жизни – таких дней. Но это его ничуть не удручало. Он сам выбрал свою работу, свою судьбу…