Супруга джинна

Когда-то в Дели жила женщина, которая вышла замуж за джинна. До войны за воду ничего особо странного в этом не было: город Дели, словно мозг, поделенный надвое, с незапамятных времен был городом джиннов. Суфии говорят, что Бог творил из двух субстанций: глины и огня. Из глины

получился человек, а из огня — джинн. Дели всегда привлекал джиннов, созданий огня: семь раз захватчики сжигали город дотла, и семь раз он вырастал вновь. С каждым поворотом колеса-чакры джинны черпали в пламени силу, плодились и размножались. Их видят великие дервиши и брахманы, но на каждой улице когда угодно и кто угодно может уловить шепот и мимолетное дуновение тепла промчавшегося мимо джинна.

Я родилась очень далеко от жара джиннов, в Ладакхе (желания и прихоти джиннов непонятны людям), но моя мать родилась и выросла в Дели, и благодаря ее рассказам я знала делийские площади и бульвары, майданы,[2] торговые улицы и базары ничуть не хуже, чем достопримечательности родного Леха. Для меня Дели всегда был городом сказаний, и я поведаю историю супруги джинна в форме суфийской притчи, или же истории из «Махабхараты»,[3] или даже мыльной оперы с телеэкрана, потому что именно таким он представляется мне: ГОРОД ДЖИННОВ.

Не им первым суждено было постичь любовь на стенах Красного Форта.

Политиканы провели в беседах целых три дня, и соглашение не за горами. В честь этого события правительство Авадха подготовило грандиозный дурбар[4] на дворцовой площади перед Диван-и-Аамом. Вся Индия следит за этим событием, посему все должно пройти по высшему разряду: по прогревшемуся за день мрамору снуют распорядители мероприятия, развешивают флаги и знамена; возводят помост; устанавливают системы освещения и звука; ставят сцены с участием танцоров, слонов, пиротехники; продумывают парад боевых роботов; украшают столы; обучают штат официантов и с особой тщательностью продумывают размещение гостей, чтобы никто из приглашенных не почувствовал себя обиженным или ущемленным. Весь день трехколесные грузовички доставляют свежие цветы, всевозможные товары для торжества, лучшие декоративные ткани. Прибыл даже настоящий французский сомелье, кипящий от негодования на устрашающую жару и опасающийся за дивные вина. Конференция серьезная. Под угрозой находится четверть миллиарда жизней.

Когда сезон дождей во второй раз обманул чаяния людей, народы Авадха и Бхарата пошли войной друг на друга, и на берегах священного Ганга выстроились боевые танки, управляемыми роботами вертолеты огневой поддержки, ударные силы и тактические ядерные ракеты замедленного действия. На протяжении тридцати километров прибрежного песка, где очищались брамины[5] и молились садху,[6] правительство Авадха запланировало стройку нечестивой плотины. Запас воды для ста тридцати миллионов жителей Авадха на следующие пятьдесят лет будет охранять город Кунда Кхадар. Река вниз по течению, несущая воды мимо священных городов Аллахабада и Варанаси в Бхарате, иссякнет. Вода — это жизнь, вода — это смерть. Дипломаты Бхарата, люди и искусственные интеллекты — ИИ, крайне осторожно вели переговоры с конкурирующей нацией, зная, что каждое необдуманное слово может обернуться атакой роботов, коршунами налетающих на стеклянные башни Нью-Дели, и минами замедленного действия с наноядерными боеголовками внутри, что на кошачьих коготках поползут к Варанаси. На каналах новостей все время теперь посвящено крикету. Соглашение не за горами! К нему уже пришли! Подпишут завтра! Ну а сегодняшним вечером дипломаты заслужили дурбар.

Из вихря ярких хиджра[7] и медлительного шествия слонов на секунду выскользнула танцовщица стиля катхак, дабы выкурить сигаретку на зубчатых стенах Красного Форта. Осторожно, чтобы не повредить изысканные переплетения украшений из чистого золота на костюме, она облокачивается на впитавший жар индийского солнца камень. Ведущие в Форт Лахорские ворота обращены к Чандни Чоук;[8] солнце, словно громадный пузырь, сочится жаром на высокие трубы и усадьбы западных пригородов Дели. На фоне красных пыльных небес темными силуэтами вырисовываются кхатри[9] сикхского храма Сисгандж Гурдвара, минареты и купола Джама Масджид, венчающая храм Шивы шикар.[10] В вышине, беспокойно рассекая воздух крыльями, кружат, мечутся голуби. Над тысячей тысяч крыш Старого Дели парят в восходящих потоках теплого воздуха черные коршуны. Еще дальше встают строения гораздо более высокие и внушительные, нежели любое творение Моголов: высотные здания Нью-Дели, индуистские храмы из стекла и прочие сооружения невообразимой, захватывающей дух высоты, перемигивающиеся со звездами и сигнальными огнями самолетов.

Шепот внутри головы танцовщицы, ее имя сопровождается россыпью дивных звуков ситара: сигнал вызова наладонника, идущий через ее череп в слуховой центр с помощью малозаметного завитка приемника, свернувшегося за ухом, словно ювелирное украшение.

— Я только на секундочку, выкурю биди[11] и тотчас вернусь, дай мне докурить спокойно, — жалобно просит она, подозревая, что ее разыскивает хореограф Пранх, известный своей вспыльчивостью ньют, представитель третьего пола. — Ой! — Прямо перед ней вихрем, словно танцовщица из пепла, закружилась золотистая пыль.

Джинн. Она затаила дыхание. Ее мать хоть и была индуисткой, но искренне верила в джиннов — изощренных во всевозможных хитростях сверхъестественных созданий, какие существуют в любой религии.

Пыль обернулась облокотившимся на парапет мужчиной, в длинном, торжественном шервани[12] и свободно завязанном красном тюрбане, устремившем взгляд на сверкающий разгул Чандни Чоу-ка. «Как он хорош», — думает танцовщица, стараясь поскорее затушить сигарету и незаметно выкинуть в арку над зубчатой стеной. Негоже курить в присутствии великого дипломата Эй Джея Рао.

— Тебе вовсе не обязательно делать это из-за моего появления, Аша, — говорит Эй Джей Рао, складывая ладони в приветствии намасте.[13]

Аша Ратхор отвечает намасте, задаваясь вопросом, заметили ли находящиеся внизу, во дворе, люди то, как она приветствует пустоту перед собой. Всему Авадху известны черты лица суперзвезды с экрана: Эй Джей Рао, один из самых умных и упорных членов делегации Бхарата. Нет, поправила сама себя Аша. Авадх знает лишь изображение с экрана. Картинку на экране, у нее в голове и звучащий в ушах голос. Дух бесплотный.

— Вы знаете мое имя?

— Я один из твоих самых больших поклонников.

Аша вспыхнула: просто от разогретых нещадно палящим солнцем камней дворца душной горячей волной поднимался пышущий жаром воздух, — так она объяснила себе нежданный прилив крови к лицу. Вовсе не смущение. Никакое не смущение.

— Но я всего лишь танцовщица. А вы…

— Искусственный разум? Ну да. Что, для ИИ издали новый закон, не позволяющий им ценить искусство танца? — Он прикрыл глаза. — Ах, я как раз вновь восхищаюсь танцем «Свадьба Радхи и Кришны».

Этой фразой он задел тщеславие Аши.

— Которое выступление?

— На канале «Шедевры искусства». Впрочем, в моем распоряжении имеются все записи. Признаюсь, когда я веду переговоры, танцы в твоем исполнении частенько радуют меня. Только, пожалуйста, не пойми меня неправильно, от тебя я никогда не устаю. — Эй Джей Рао улыбается. У него отличные, белоснежные зубы. — Как ни странно, но я не совсем знаю, каков этикет в подобного рода вопросах. Я явился сюда, потому что хотел сказать: я один из самых ярых твоих поклонников и с нетерпением жду твоего выступления сегодня вечером. Для меня оно станет кульминацией конференции.

Сгустились сумерки, и небо сделалось безупречно глубоким и бесконечно синим, словно минорный аккорд. Мальчики бесшумно проходили вдоль проходов у стен Форта, оставляя за собой светящиеся ряды крохотных масляных ламп. Красный Форт мерцает, словно упавшее на Старый Дели созвездие. Аша прожила в Дели двадцать лет, но никогда не видела родной город таким.

— Я тоже не знакома с этикетом в подобных случаях, — говорит она. — Мне никогда не приходилось разговаривать с ИИ.

— В самом деле?

Теперь Эй Джей Рао прислонился к нагретому камню спиной и смотрит вверх, на небо, и искоса на нее взглядом, в которым искрится лукавая улыбка.

Ну конечно, думает Аша. Ведь в ее городе ИИ не меньше, чем голубей. Начиная от компьютерных Сетей и роботов с невысоким уровнем интеллекта вроде крысиного или голубиного и заканчивая существами вроде вот этого, стоящего перед ней над воротами Красного Форта, отпускающего очаровательные комплименты. Нет, он вовсе не стоит. И не над вратами Форта, он просто информационная схема в ее голове.

— Я хотела сказать… я… — бормочет Аша.

— Уровень два и девять?

— Не знаю, что это.

ИИ улыбается, и, пока она пытается собраться с мыслями, в голове Аши вновь раздается мелодия, на сей раз это Пранх, и он, как обычно, ужасно ругается: «Да где ж тебя носит! Разве ты не знаешь, что представление смотрит половина континента!»

— Простите, я должна идти…

— Конечно. Я буду смотреть.

«Как? — хочется ей спросить. — Бесплотный джинн хочет посмотреть, как я танцую. Что бы это значило?» Но когда она оглядывается, оказывается, что вопрошать можно лишь легкую струйку пыли, проносящуюся вдоль освещенной лампами зубчатой стены.

Вот слоны и циркачи, иллюзионисты и факиры, газель[14] и каввали.[15] Здесь изысканные кушанья и вина от сомелье, и вот ярко освещают сцену, и, как только заслышались звуки табла, мелодиона и шехнаи, Аша проскальзывает мимо хмурого Пранха. Мраморная площадь пышет жаром, но Аша не замечает этого. Движения ног, пируэты, кружение юбок, перезвон бубенцов на щиколотках, выражения лица, исполнение мудр[16] искусными руками: еще раз она превосходит самое себя, превращая катхак в нечто большее. Аша могла бы назвать это своим искусством, талантом, но она суеверна: может статься, что тогда кому-нибудь захочется покуситься на ее дар и забрать от нее. Никогда не называй, никогда не говори о нем. Пусть он просто владеет тобой. Ее собственный знойный джинн. Аша кружит по ярко освещенной сцене перед делегатами, а боковым зрением осматривает все вокруг в поисках камер, роботов или прочих глаз, посредством которых Эй Джей Рао может смотреть на нее. Или она такое же расщепление его сознания, как и он — ее?

Раскланиваясь в свете ярких огней и сбегая со сцены, она едва ли слышит аплодисменты. В гримерной помощницы снимают и осторожно складывают множество драгоценных украшений с костюма, стирают сценический грим, под маской которого скрывается лицо двадцатидвухлетней девушки, а внимание Аши приковано к наушнику-завитку, пластиковым знаком вопроса свернувшемуся на туалетном столике. В джинсах и шелковой майке Ашу не отличить от четырех миллионов прочих двадцатилетних девушек Дели. Прикрепив завиток за ухом и пригладив волосы, она на секунду замешкалась, надевая на руку наладонник. Нет звонков. И сообщений. И аватар. Ничего. Странно, но это ее беспокоит.

У Делийских ворот выстроились служебные «мерседесы». По пути к автомобилю дорогу Аше преграждают мужчина и женщина. Она нетерпеливо машет рукой:

— Автографов не даю…

Только не после выступления. Уйти поскорее, быстро и незаметно раствориться в городе. Мужчина показывает Аше удостоверение.

— Мы поедем на этом автомобиле, — объявляет он, и из череды машин отделяется бежевый «марути» последней модели.

Мужчина вежливо придерживает дверцу, пропуская ее вперед, но в его жесте вовсе нет уважения. Женщина садится на переднее сиденье рядом с водителем. Машина разгоняется, сигналит, вливается в круг ночного движения у Красного Форта. Работает кондиционер.

— Я инспектор Тхакер из департамента регистрации и лицензирования искусственных интеллектов, — говорит мужчина.

Он молод, недурен собой, самоуверен и нисколько не волнуется, сидя рядом со знаменитостью. Только запах парфюма чересчур резкий.

— А, полиция Кришны. Замечание заставило его вздрогнуть.

— Наши системы наблюдения зарегистрировали общение между вами и искусственным интеллектом из Бхарата уровня два и девять Эй Джеем Рао.

— Да, он мне звонил.

— В двадцать один ноль восемь. Вы общались шесть минут и двадцать две секунды. Не можете ли вы мне сказать, о чем вы говорили?

На высокой скорости автомобиль несется к Дели. Казалось, машины расступаются перед ним и каждый сигнал светофора непременно светит зеленым. Ничто не могло помешать стремительному продвижению автомобиля вперед. «Могут ли они сделать это? — задавалась вопросом Аша. — Полиция Кришны, надзор за ИИ: могли ли они приручать существ, на которых охотились?»

— Мы обсуждали стиль катхак. Он его поклонник. Какие-то проблемы? Я сделала что-то не то?

— Нет, ничего подобного, мисс. Но вы должны понимать, что на конференции подобного значения… От имени нашего департамента прошу прощения за недоразумение. О, вот мы и приехали.

Машина остановилась прямо у бунгало Аши. Чувствуя себя одновременно грязной, запыленной и растерянной, она проводила взглядом отъезжающий автомобиль полицейского Кришны, который сдерживал безумное делийское движение с помощью ручных джиннов. У ворот она приостановилась. Ей просто необходимо, и она заслужила это: нужно какое-то время, чтобы переварить выступление, отойти немного, обернуться и посмотреть на себя саму, говоря: да, Аша Ратхор, ты молодец. Бунгало окутано тьмой и спокойствием. Нита и Прия встречаются со своими расчудесными женихами, обсуждают подарки, список гостей и приданое, которое удастся выжать из семей будущих мужей. Хоть они и не сестры, но вместе живут в бунгало. Ни в Авадхе, ни в Бхарате больше ни у кого нет сестер. Ни у одной девушки в возрасте Аши, хотя ходят слухи, что баланс восстанавливается. Дочери нынче в цене. А в былые времена за девушками давали приданое.

Аша полной грудью дышит воздухом своего города Прохладный сад приглушает гул огромного мегаполиса до тихого рокота, который отдается в ушах подобно бегущей через сердце крови. Она чувствует запах пыли и роз. Благоухание персидской розы, излюбленного цветка поэтов урду.[17] И пыль. Аша представляет себе, как ветер вздымает пыль, она закручивается маленьким смерчем и являет перед ней обаятельного, опасного джинна. Нет. Иллюзия, безумие шального древнего города. Аша открывает ворота и видит, что каждый квадратный сантиметр сада покрыт красными розами.

На следующее утро Нита и Прия ждут ее к завтраку, сидя за обеденным столом бок о бок, словно интервьюеры. Или копы Кришны. На сей раз они не собираются обсуждать дома и мужей.

— Кто, кто, кто? От кого цветы? Кто прислал их в таком количестве, ведь они стоят целое состояние… Горничная Пури приносит китайский зеленый чай, незаменимый в качестве профилактики рака. Розы собраны в кучу в углу сада. Сладость их аромата уже тронута тлением.

— Он дипломат, — отвечает Аша. Нита и Прия смотрят по телевизору только мыльную оперу «Город и деревня» да несколько ток-шоу, но даже они наверняка слышали о Эй Джее Рао. Поэтому придется скрывать правду. — Дипломат Бхарата.

Рты округляются в протяжном «ооох», потом растягиваются в «ааах», когда они переглядываются.

— Ты должна, должна, должна привести его, — говорит Нита.

— На наш дурбар, — подхватывает Прия.

— Да, на наш дурбар, — соглашается Нита.

На протяжении последних двух месяцев они едва ли могли говорить о чем-то еще: все беседы, сплетни и планы сводились к одному — великолепному торжеству в честь их свадеб, где они вдоволь похвастаются перед незамужними подругами и заставят всех холостяков умирать от ревности. Аша притворилась, что слегка перекосившая ее лицо гримаса вызвана горечью целебного чая.

— Он страшно занятой. — Она не сказала «занятой человек». Аша не могла понять, отчего играет в эти глупые девичьи игры с недомолвками и секретами. В Красном Форте бесплотный ИИ сказал, что восхищается ею. Они даже не встречались. Потому что встречаться не с кем. Все происшедшее имело место лишь в ее голове. — Я даже не знаю, как связаться с ним. У них не принято раздавать номера телефонов.

— Он придет, и точка, — заключили Нита и Прия.

Она едва различает музыку, заглушаемую скрежетом старого кондиционера, но пот все равно ручейками стекает на пояс трико фирмы «Адидас», собирается в ложбинке на спине и стекает между крутыми ягодицами. Она вновь пытается повторить движение, но даже бубенцы на щиколотках звучат словно свинцовые. Вчерашним вечером она прикоснулась к небесам. Сегодня утром — словно мертва. Никак не может сконцентрироваться, и хоть маленький мерзавец Пранх видит это, но все же со свистом рассекает воздух своей бамбуковой палкой и вместе с проклятиями брызжет комками изжеванного бетеля.

— Эй! Поменьше смотри на наладонник и побольше думай о мудрах! Нужны хорошие мудры! Да твое мастерство способно кастрировать меня, если б было что кастрировать.

Смутившись, что Пранх заметил ее состояние — позвони, ну набери же меня, позвони, ну набери же меня, позвони, забери меня отсюда, — Аша огрызается:

— Если у тебя вообще когда-то было то, что кастрировать. Пранх бьет ее палкой по ногам, голень полоснула жгучая боль.

— Чтоб тебя, хиджра! — Аша подхватывает лежащий на сумке с полотенцами завиток, крепит к уху и распускает длинные прямые волосы. Незачем переодеваться, она все равно вмиг вспотеет на такой жаре. — Я ушла.

Пранх ее не окрикнул. Слишком горд. «Маленький чокнутый извращенец, — думает Аша. — Почему это ньют всегда „оно" или модное нынче местоимение „эно", а бесплотный ИИ — „он"?» В преданиях Старого Дели джинн — всегда он.

— Мемсахиб Ратхор?

Шофер припаркованного автомобиля одет в костюм и ботинки. Только темные очки выдают то, что вообще-то он замечает палящее солнце. Да она даже в топике и трико готова расплавиться…

— В машине кондиционер, мемсахиб.

Белая кожа салона настолько прохладна, что Аша даже вздрагивает.

— Вас прислали явно не копы Кришны.

— Нет, мемсахиб.

Автомобиль вливается в поток машин. Как только защелкиваются замки безопасности, Ашу осенило: «О Господь Кришна, да они собрались похитить меня!»

— Кто тебя послал?

От водителя ее отделяет стекло, слишком толстое для ее кулачков. Даже если бы двери не были блокированы замком, выскочить из машины на такой скорости и при таком движении было бы слишком даже для ловкой танцовщицы с отличной координацией. Прожив всю свою жизнь в Дели, сейчас она не узнает ни улиц, ни предместий, ни промышленной зоны.

— Куда ты меня везешь?

— Мемсахиб, мне нельзя говорить, куда мы едем, ведь тогда я испорчу сюрприз. Но мне дозволено сказать, что вы — гостья Эй Джея Рао.

Когда Аша допивает бутылку «Кинли» из бара, наушник воспроизводит ее имя.

— Привет!

Поудобнее откинуться, поглубже утонуть в прохладной белой отличной коже сиденья, почувствовать себя кинозвездой. Она звезда. Звезда, у которой в машине есть чудный бар.

На сей раз только звук.

— Надеюсь, машина терпимая? — Все тот же приятный учтивый голос. Невозможно представить себе оппонента, который сможет на переговорах устоять перед таким голосом.

— Превосходная. Просто роскошная. Все отлично.

Теперь она проезжает мимо трущоб еще более жалких, чем те, в которых сама выросла. Они явно недавно тут появились. Хотя смотрятся похуже старых. Мальчишки пыхтят самодельным кальяном, который смастерили из частей трактора. Кремовый «лексус» осторожно объезжает истощенный скот, у которого сквозь кожу, словно некая инженерная конструкция, видны все кости наперечет. Всюду засуха и пыль. Это город настороженных взглядов.

— Разве вы не на конференции? В наушнике — смех.

— О, я весь погружен в работу, добываю воду для Бхарата, поверь мне. Кто, как не я, является самым усердным государственным служащим?

— Вы хотите сказать, что одновременно находитесь и там, и здесь?

— О, для нас не составляет труда быть в нескольких местах одновременно. Существуют мои многочисленные копии и подпрограммы.

— И которая из них истинный вы?

— Все. На самом деле ни одной из моих аватар в Дели нет, я распределен по серии дхарма-процессоров в Варанаси и Патне, — вздыхает он, и вздох звучит близко, утомленно и сердечно, словно шепот на ухо. — Тебе сложно осмыслить рассредоточенное сознание; точно так же мне трудно понять дискретное мобильное сознание. Я могу лишь копировать себя по так называемому вами киберпространству, являющемуся физической реальностью моей вселенной, вы же перемещаетесь через трехмерное пространство-время.

— Тогда какой же из вас любит меня? — Вопрос вырвался сам собой, сумасбродный и необдуманный. — Я хочу сказать, как танцовщицу, это я имела в виду. — Она беспокоится, тараторит. — Есть ли один из вас, кто особенно почитает катхак? — Вежливыевежливые слова, которые можно было бы сказать промышленнику или подающему надежды адвокату на одном из отвратительных званых вечеров Ниты и Прии. «Не спеши, торопливые женщины никому не нравятся. Нынче ведь в мире заправляют мужчины». Но в голосе Эй Джея Рао она слышит ликование:

— Все и каждая отдельная часть меня, Аша. Ее имя. Он назвал ее по имени.

Она едет по гадкой улице, битком набитой бродячими собаками и мужчинами, праздно развалившимися на чарпой[18] раздирающими на себе струпья чесотки. Но шофер настаивает: «Едем как нужно, мемсахиб». Теперь за окном свалка с шаткими минаретами из старых покрышек. Воняет подгоревшим ги[19] и мочой. Дети окружили «лексус», но машина наделена уровнями защиты Эй Джея Рао. Водитель отпирает ворота из дерева и меди в стиле Моголов посреди разрушенной красной стены.

— Мемсахиб, — приглашает ее войти.

Через врата она проходит в сад, вернее, в то, что от него осталось. На устах замирает готовый сорваться возглас изумления. Каналы чарбагха[20] пересохли, в их растрескавшемся русле валяются оставшиеся от пикников пластиковые бутылки. Кусты чрезмерно разрослись, сорняки забили бордюрные растения. Трава побурела от засухи, нижние ветви деревьев обломаны на дрова. Пока она идет к павильону с провалившейся крышей в центре сада, где сходятся все дорожки и каналы, то замечает, что под тонкими подошвами ее босоножек совсем не осталось гравия: его унесло во время прошлых муссонов. Газоны покрыты сухими листьями и упавшими сучьями. Фонтаны высохли и забиты нечистотами. Но все же семьи приходят сюда на прогулку, катят перед собой коляски, дети играют в мяч. Престарелые мусульмане читают газеты и играют в шахматы.

— Сады Шалимара. — В основании черепа раздается голос Эй Джея Рао. — Рай упрятанного за стенами сада.

Пока он говорит, сад меняется на глазах, стряхивая с себя упадок двадцать первого века: деревья покрываются листвой, клумбы благоухают дивными цветами, ряды терракотовых горшков с геранью выстраиваются по берегам каналов, наполненных светлой водой. Ярусная крыша павильона сверкает сусальным золотом, павлины раскрывают роскошные хвосты, повсюду сверкают и журчат струи фонтанов. Смеющиеся семьи превратились в могольских вельмож, а старики — в мали, садовников, подметающих посыпанные гравием дорожки.

Услышав отдаленный серебряный перезвон струн ситара, Аша даже захлопала в ладоши от радости.

— О! — воскликнула она, оцепенев от восторга. — О!

— Благодарю тебя за доставленное мне вчера удовольствие. А это одно из моих самых излюбленных мест в Индии, хоть оно почти позабыто. Возможно, именно потому, что позабыто. Здесь в тысяча шестьсот пятьдесят восьмом году Аурангзеб взошел на трон Могольской империи, теперь же сюда приходят люди для вечернего моциона. Прошлое — моя страсть, и попасть туда мне совсем просто, как и всем бесплотным. Мы можем жить во скольких угодно эпохах. Часто я мысленно прихожу сюда. Или же, вернее, стоит сказать: сад приходит ко мне.

Словно на ветру затрепетали бьющие из фонтана струи воды, хотя никакого ветра не было и не могло быть этим душным полднем, потом падающие потоки слились в фигуру мужчины, выходящего из воды. Человек воды, мерцающий и текучий, превращается в человека из плоти. Эй Джей Рао. «Нет, — думает она, — вовсе не из плоти. Джинн. Существо, угодившее между адом и раем. Выдумка и обманщик. Так обмани же меня!»

— Как говорили древние поэты урду, — продолжает Эй Джей Рао, — рай, без сомнения, обнесен стеной.

Уже давно пробило четыре часа ночи, но Аше не спится. Нагая, бесстыдная, она лежит на кровати, лишь за ухом притаился завиток наушника. Окно распахнуто настежь, пыхтит, периодически судорожно всхлипывая, допотопный кондиционер. Ужасная ночь. Город задыхается. Даже звуки вечернего движения кажутся вымученными. Лежащий напротив наладонник мигает голубым глазом и шепчет ее имя: «Аша».

Прижав рукой ухо с завитком, она вскакивает на колени, на обнаженной коже капельками блестит пот.

— Это я, — шепчет она.

Нита и Прия в соседней комнате, за тоненькой стенкой.

— Знаю, сейчас очень поздно. Извини…

Она смотрит в противоположный конец комнаты, на наладонник.

— Ничего, я не спала. — Что-то не то с его голосом. — Что-то случилось?

— Наша миссия провалилась.

Все так же стоя на коленях, Аша замерла посреди старинной кровати. Пот ручейком струится вниз по ложбинке позвоночника.

— Конференция? Что? Что случилось? — шепчет она, а голос собеседника звучит у нее в голове:

— На одном пункте произошла осечка. Один малюсенький, незначительный пункт стал клином, разрушающим все до основания. Авадх выстроит плотину в Кунда Кхадаре и оставит себе воды священного Ганга. Члены нашей делегации уже пакуют вещи. Утром отправимся в Варанаси.

Сердце Аши бешено бьется. Но она обзывает сама себя глупой, романтичной девицей. Да он уже в Варанаси ничуть не меньше, чем здесь или в Красном Форте, где помогает людскому начальству.

— Мне очень, очень жаль.

— Да, именно так. Был ли я излишне самоуверен?

— Люди всегда будут разочаровывать вас. Ироничный смех в ее голове.

— Весьма… абстрагированная мысль с твоей стороны, Аша. — Кажется, что ее имя канатом повисло в раскаленном воздухе. — Станцуешь для меня?

— Что, здесь? Сейчас?

— Да. Мне необходимо что-то… телесное. Физическое. Мне нужно увидеть, как движется тело, как сознание танцует сквозь пространство-время так, как я не могу. Мне нужно увидеть нечто прекрасное.

Нужно. Что-то требуется существу, наделенному могуществом божества. Но Аша внезапно смутилась, прикрыла руками свою маленькую упругую грудь.

— Музыка… — с запинкой бормочет она. — Я не могу танцевать без музыки…

Тени в углу спальни сгустились в трио музыкантов, склонившихся над табла,[21] саранги[22] и бансури.[23] Аша тихонько вскрикнула и застенчиво нырнула под покрывало. «Они тебя не видят; на самом деле они даже не существуют, ну разве только в твоем воображении. Впрочем, если бы они на самом деле были людьми из плоти и крови, они бы тоже едва ли тебя заметили: ведь они погружены в музыку». Таковы уж музыканты.

— На эту ночь я встроил в себя копию низших ИИ, — говорит Эй Джей Рао. — Композиционную систему уровня один и девять. Визуальные средства поддерживаю я.

— Вы можете присоединять и отсоединять свои составляющие? — удивляется Аша.

Барабанщик начинает отбивать медленный ритм на дайяне. Музыканты кивают друг другу. Сейчас начнут играть. Сложно убедить себя в том, что Нита и Прия их не услышат; не услышит никто, кроме нее. И Эй Джей Рао. Музыкант опустил смычок на струны саронги, другой извлек из бансури вереницу звуков. Санджит,[24] но какой-то необычный.

— Надо же, в самом деле играют!

— Композиция ИИ. Узнаешь ли ты ее?

— «Кришна и гопи[25]».

Классическая тема катхака: обольщение пастушек Кришной с помощью бансури, самого чувственного инструмента. Она знает этот танец и чувствует, как все тело жаждет пуститься в пляс.

— Так станцуешь?

И, с исполненной силы грацией тигра, сошла она с кровати на циновку и встала в фокусе наладонника. Прежде она была стеснительной, глупой и вела себя как девчонка. Но только не сейчас! Никогда раньше не было у нее такой публики. Великолепный джинн. В чистом жарком безмолвии она исполняет повороты, притопы и поклоны ста восьми пастушек, голые ноги слегка касаются сплетенных трав циновки. Руки выполняют мудры, выражение лица следует за витками древнего сказания, изображая изумление, застенчивость, интерес и возбуждение. По голому телу струится пот, но Аша не замечает этого. Движение и ночь — ее облачение. Время замедляет бег, над великим Дели дивным сводом замерли звезды. Она даже чувствует, как дышит планета под ее ногами. Вот для чего были все подъемы с рассветом, кровоточащие ноги, удары бамбуковой палки Пранха, все пропущенные дни рождения, украденное детство. Она танцует до тех пор, пока не стираются в кровь ступни о циновку и последняя капля воды в организме не обращается солью на коже, но она все еще остается с ритмом табла, сердце ее бьется в унисон с дайяном и байяном. Она — пастушка у реки, обольщенная богом. Не случайно именно этот сюжет выбрал Эй Джей Рао. Когда музыка стихает, а музыканты, поклонившись друг другу, растворяются золотистой пыльцой, Аша падает от усталости на краешек кровати, изнуренная как никогда.

Свет будит ее. Она липкая от пота, обнаженная и растерянная. Прислуга может застать ее в таком виде. Голова раскалывается. Воды. Воды алчут суставы, нервы и мускулы. Аша накидывает шелковый китайский халат. По дороге на кухню ей подмигивает пассивный соглядатай наладонник. Никаких эротических снов, никаких галлюцинаций. Да, для джинна она танцевала в собственной спальне танец «Кришна и сто восемь гопи». Сообщение. Номер телефона. «Можешь мне позвонить».

На протяжении истории восьми поколений Дели всегда бывали мужчины — почти всегда именно мужчины, — искушенные в знаниях о джиннах. Такие люди разбирались во всем многообразии их обличий, видели их истинную сущность в любом образе, который те принимали для маскировки, — осла, обезьяны, собаки или же коршуна. Они знали места обитания и сбора джиннов — особенно тех привлекают мечети — и знали, что тот необъяснимый жар за мечетью Джама Масджид как раз и есть джинны, сгрудившиеся столь тесно и в таком преизрядном количестве, что, проходя через них, чувствуешь их огненную сущность. Самые мудрые из этих людей — и самые сильные — знали имена джиннов, могли их поймать и повелевать ими. Даже в прежней Индии, до раскола на Авадх, Бхарат, Раджпутан и Объединенные штаты Бенгалии, встречались могущественные святые, которые могли вызывать джиннов и перелетать на их спинах за одну ночь с одного конца Индостана на другой. В моем родном Лехе жил старый-престарый суфий, который изгнал из одного измученного проблемами дома сто восемь джиннов: двадцать семь из гостиной, двадцать семь из спальни и пятьдесят четыре из кухни. В доме скопилось такое количество джиннов, что людям там уже места не осталось. Прогнал он их с помощью горящего перца чили и йогурта и предупредил: «Не шутите с джиннами, потому что они ничего не делают бесплатно, и хотя до востребования обещанного могут пройти годы, но свое они непременно возьмут».

Теперь же за место в городе бьется новая раса бесплотных. Если джинны сотворены из огня, а люди — из глины, то искусственный интеллект — творения слова. Пятьдесят миллионов этих созданий кишат на делийских бульварах и площадях: регулируют движение, торгуют акциями, поддерживают обеспечение энергией и водой, отвечают на запросы, предсказывают судьбу, составляют календари и журналы, занимаются решением текущих вопросов в области медицины и юриспруденции, играют в сериалах, анализируют септиллион сообщений, ежесекундно струящихся по нервной системе Дели. Этот город — великая мантра. Начиная от роутеров[26] и роботов-ремонтников с интеллектом, который недалеко ушел от уровня животного (хотя у каждого зверя понятливости предостаточно, спросите любого орла или тигра), до изощренного уровня 2,9, представители которого 99,99 % времени неотличимы от людей. Они — молодая раса, активная, полная энтузиазма и настолько юная для этого мира, что еще не совсем осознала свое могущество.

С крыш и минаретов тревожно взирают на них джинны: отчего столь могущественные создания слепо служат глиняным творениям? В отличие от людей, джинны предвидят времена, когда бесплотные прогонят их из столь любимого ими города и займут их место.

Тема дурбара Ниты и Прии — самая популярная мыльная опера «Город и деревня», интерес к которой вовсе не ослабел после обострений отношений между Авадхом и Бхаратом. Мы будем отличненько возводить платину, несмотря на танки Бхарата; пусть они клянчат воду, которая теперь наша, сколько угодно, и тут же: а что вы думаете о Веде Пракаше, разве не возмутительно то, что творит эта Риту Парваз? Некогда весь Авадх насмехался над сериалом и его зрителями, но теперь это неуместно, и Аниты Махапатры и Бегума Вора все мало. Некоторые все еще отказываются смотреть сериал, но зато покупают ежедневные краткие обзоры серий, чтобы на светских раутах вроде свадебного дурбара Ниты и Прии не выглядеть белой вороной.

А дурбар воистину великолепен, он последний перед муссоном — если сезон дождей, конечно, случится на этот год. Нита и Прия наняли лучших бхати[27] для обеспечения сигналов, улавливаемых наушниками гостей. Еще тут есть климат-контроль, натужно пытающийся охладить ночной зной. Аша чувствует, как его ультразвуковые колебания унылым гудением отдаются где-то за молярами.[28]

— Лично я считаю, что пот превращается в тебя, — говорит Эй Джей Рао, считывающий основные показатели жизненно важных функций организма Аши с наладонника.

Невидимый для всех, он движется подле нее через толпу гостей, превратившихся в персонажей сериала «Город и деревня». По традиции последний дурбар сезона становится балом-маскарадом. Среди представителей среднего класса современного Дели это означает то, что все надевают создаваемую компьютером личину персонажей мыльной оперы. На самом деле люди одеты по последнему слову моды, но внутреннему взору они представляются Апарной Чавлой и Аджаем Надьядвалой, лихим Говиндом и равнодушным доктором Чаттерджи. Здесь целых три Веда Пракаша и столько же Лалов Дарфансов — это актер-ИИ, который играет Веда Пракаша в созданном компьютером сериале. Даже парк при загородном доме жениха Ниты превратился в Брахмпур, вымышленный город, где разворачивается действие сериала. Когда же Нита и Прия решат, что приглашенные вдоволь натусовались в обличье киногероев, то подадут сигнал, и все гости снимут маски и вновь станут оптовиками, поставщиками и хозяевами контор программного обеспечения. Затем поисками невесты начнется свадебная программа. А пока, никем не узнаваемая, Аша может бродить в компании приятеля-джинна.

За последние недели она немало блуждала по раскаленным от зноя улицам и древним уголкам города, глядя на родной город глазами существа, живущего во многих местах и временах. В сикхской гурдваре[29] она видела Тегха Бахадура, девятого гуру, обезглавленного стражниками Аурангзеба. Безумное движение вокруг Виджай Чук как-то раз превратилось в кавалькаду «бентли» лорда Маунтбаттена, последнего вице-короля Индии, когда он навсегда покидал свою колоссальную резиденцию. Однажды вокруг Кутуб Минара не осталось и следа от толпы туристов и продавцов сувениров, был 1193 год, когда муэдзины первых завоевателей-Моголов впервые выкрикнули адхан.[30] Иллюзии. Маленькая ложь. Но когда влюблен, кто же против? Любви все средства хороши. «Можешь ли ты читать мои мысли?» — спрашивает Аша, шагая подле своего невидимого провожатого среди толпы на улицах, которые с каждым днем становятся все менее шумными, менее реальными. «Знаешь ли, что я думаю о тебе, бесплотный Рао?» Мало-помалу она ускользает из мира людей в город джиннов.

У ворот шумиха. Мужчины, звезды сериала «Город и деревня», вьются вокруг женщины в расшитом блестками платье цвета слоновой кости. Весьма ловко устроено: она пришла в облике Яны Митра, самой-самой новоявленной и популярной певицы. А певицы, как и танцовщицы катхак, очень популярные личности, не важно, что у Яны лишь компьютерная аватара гостьи на дурбаре.

Эй Джей Рао рассмеялся:

— Если бы они только знали. Очень умно. Нет лучшей маскировки, чем быть самим собой. Она и в самом деле Яна Митра. Аша Ратхор, что случилось, куда ты пошла?

«Зачем ты спрашиваешь, — думает она. — Разве тебе не все известно? Например, что здесь так жарко и шумно, и от ультразвука моя голова просто раскалывается, и всем им есть дело только до одного: ты замужем? Ты помолвлена? Ты встречаешься? Лучше бы я не приходила сюда, лучше бы просто отправилась куда-нибудь с тобой, и этот темный уголок под кустами гулмохара укроет от всех этих глупых-глупых людей».

Нита и Прия знали, каков маскарадный костюм Аши, а потому громко окрикнули ее:

— Послушай, Аша, мы наконец познакомимся с твоим мужчиной или нет?

Он уже ждет ее среди золотистых цветков. Джинны перемещаются со скоростью мысли.

— Что такое, что случилось?.. Аша шепчет:

— Знаешь, порой мне так хочется, действительно очень хочется, чтобы ты принес мне какой-нибудь напиток.

— Ну конечно, я позову официанта.

— Нет! — Слишком громко. Подумают, что она с кустами разговаривает. — Нет, я имею в виду, чтобы ты дал мне его. Просто дал. — Но он не может и не сможет никогда. — Ты знаешь, что я начала учиться танцевать в пять лет? Наверное, да, ведь ты все обо мне знаешь. Но уверена, что подробности тебе неизвестны: я играла с девочками, танцевала у пруда, когда к моей матери подошла пожилая женщина из гхараны[31] и пообещала ей сто тысяч рупий, если она отдаст свою дочь. Сказала, что сделает из меня танцовщицу и, возможно, если я приложу старания, обо мне услышит вся Индия. Мать спросила ту женщину, почему она выбрала именно меня. Знаешь, что та ответила? Потому что во мне она увидела врожденный талант к движениям, но в основном потому, что мать желала продать меня за лакх[32] рупий. Старуха принесла деньги и забрала меня в гхарану. Некогда она была великой танцовщицей, но потом заболела ревматизмом, не могла больше двигаться и потому постоянно пребывала в прескверном расположении духа. Она била меня, я вставала до рассвета и готовила для всех чай и яйца. Она заставляла меня тренироваться до тех пор, пока ступни не начинали кровоточить. Мои руки просовывали в петли и заставляли оттачивать мудры, после этого опустить их я могла лишь с истошным криком. С тех пор я ни разу не побывала дома — и знаешь что? Я ни разу не захотела там оказаться. И несмотря на все это, я постаралась и стала великой танцовщицей. И знаешь что? Никому нет дела до этого. Семнадцать лет я овладевала тем, на что всем наплевать. И стоит только появиться девчонке-певичке, сверкнуть зубками и продемонстрировать бюст…

— Ревнуешь? — мягко спросил Эй Джей Рао.

— А что, нельзя?

И тут на перчатке наладонника высвечивается надпись: «Ты моя Сония» — сигнал к завершению маскарада. В восхищении хлопая в ладоши и что-то напевая, Яна Митра с любопытством глядит на то, как окружающие ее великолепные звезды сериала превращаются в обычных бухгалтеров, инженеров и косметических микрохирургов, тают и исчезают розовые стены и сады на крышах и несметное количество звезд Старого Брахмпура.

Все толпятся вокруг знаменитости, и Ашей овладевает знакомое по детству в гхаране безумие. Ощутимый укол ревности, и она выхватывает у официанта бокал, стучит по нему, залезает на стол. По крайней мере замолкла та сучка-певичка. Все взгляды прикованы к ней.

— Леди и особенно джентльмены, хочу сделать объявление. — Кажется, даже город за противошумовой завесой затаил дыхание и ждет ее слов. — Я помолвлена и выхожу замуж! — Открытые от изумления рты. Охи-ахи. Вежливые аплодисменты и вопросы: «Кто она, не телезвезда ли она, может, какая-то артистка?» Позади всех с округлившимися от изумления глазами застыли Нита и Прия. — Я очень-очень счастлива, потому что мой будущий муж сейчас находится здесь. На самом деле он весь вечер провел со мной. Ой, какая же я глупенькая. Ну конечно же, я совсем забыла, что не все могут его видеть. Любимый, ты не возражаешь? Джентльмены и леди, надеюсь, вы не против ненадолго надеть ваши наушники. Думаю, мой замечательный, замечательный жених не нуждается в представлении — Эй Джей Рао!

И она поняла по глазам, округлившимся ртам, приглушенному шуму голосов, раздавшимся и стихшим аплодисментам, потом подхваченным Нитой и Прией и превратившимся в настоящие овации, что подле нее они увидели Рао, который накрыл ее руки своими. И видели они его таким же статным, элегантным и красивым, каким он представлялся ей самой.

Той певицы нигде не было видно.

Всю дорогу до дому, пока они ехали в патпате,[33] Рао был на редкость тих. И теперь, в доме, он тоже очень сдержан. В бунгало они вдвоем. Нита и Прия должны были бы уже давно приехать домой, но Аша знает, что они боятся ее.

— Ты какой-то тихий.

Кольца сигаретного дыма поднимаются вверх, к потолочному вентилятору, Аша выдувает их, лежа на кровати. Ей нравятся биди: она курит настоящие ядреные сигаретки, а не какую-то там продукцию знаменитых западных торговых марок.

— За нами следили, когда мы ехали с торжества. За твоим патпатом присматривал самолет ИИ. Система сетевого анализа вынюхивала в Сети моего роутера, пытаясь определить наш канал связи. Я точно знаю, что за нами следили камеры на улицах. А тот полицейский Кришны, что посадил тебя в машину в Красном Форте, маячил в конце улицы. Не скажешь, что он профессионал своего дела.

Аша подходит к окну, чтобы увидеть копа Кришны, окрикнуть и потребовать ответа на вопрос, что он себе позволяет и что тут делает.

— Он давно ушел, — говорит Рао. — Ты уже некоторое время находишься под облегченной системой наблюдения. Думаю, сегодняшнее заявление повысит твой рейтинг.

— Они были там?

— Как я уже сказал…

— Облегченная система наблюдения.

Пугающее, но волнительное чувство поселилось глубоко в муладхара-чакре,[34] над йони[35] красная пульсация. Тот же прилив красного безумия, заставивший ее сболтнуть о предстоящем браке. И это чувство нарастает столь быстро, оно всеобъемлюще. И нет дороги назад.

— Ты не дала мне возможности ответить, — говорит бестелесный Рао.

«Ты можешь читать мои мысли?» — посылает мысленный вопрос Аша.

— Нет, но некоторые операционные протоколы у меня общие с теми ИИ, которые пишут сценарий к мылу «Город и деревня», — в некотором смысле они часть меня низшего порядка, — а они сделались весьма неплохими предсказателями поведения человека.

— Действительно, чем я отличаюсь от сериала?

Аша откидывается на кровати и смеется, смеется, смеется, ей уже дурно от смеха и хочется перестать, каждый новый всплеск хохота — удушье, ложь, плевок в те ухищрения шпионов под медлительные повороты вентилятора на потолке, перемешивающего жару, включающие громадные тепловые излучения, которые изгоняются из колоссального теплового купола Дели, заговор джиннов.

— Аша, — зовет ее Эй Джей Рао, и он ближе, чем когда-либо. — Полежи спокойно.

Она мысленно задает вопрос: «Почему?» И слышит раздающийся в голове шепот «Ш-ш-ш, не разговаривай». В то же мгновение словно желток накаляется и взрывается чакра, посылая жар в йони.

— О, — восклицает Аша, — о! — И клитор словно поет. — О-о-о-о! Как?..

И опять раздается голос, заполняет всю голову, каждую клеточку тела — ш-ш-ш. Что-то нарастает в ней, нужно что-то сделать, ей хочется двигаться, потереться о согретую дневным зноем кровать, надо завести руку вниз и сильно, сильно, сильно…

— Нет, не прикасайся, — останавливает Эй Джей Рао, и вот она уже не может шелохнуться.

Ей нужно взорваться, она должна взорваться. Череп просто не вынесет этого. Крепкие мускулы танцовщицы напряжены до предела. Больше она не вынесет, нет, нет, нет, да, да, да!.. Теперь она вскрикивает, колотит кулачками по кровати, но это только спазмы, ничто ей не подчиняется. И вот накатывает взрыв и следом другой, громадные медленные взрывы на небесах, и Аша проклинает и благословляет каждого индийского бога. Теперь идет на убыль, но все еще толчок следует за толчком, один за другим. Слабеет… Слабеет.

— О-о-о. О. Что? О боже, как?

— Устройство, которое ты носишь за ухом, может добраться глубже, чем слова и видения, — говорит Эй Джей Рао. — Ну что, ты получила ответ?

— Что?

Кровать промокла от пота. Вся она липкая, надо пойти принять душ, переодеться, хотя бы шелохнуться, но ее все настигают отголоски того дивного чувства. Неимоверно прекрасные, прекрасные цвета.

— Вопрос, на который ты так и не дала мне возможности ответить. Да. Я женюсь на тебе.

— Глупая, ничтожная девчонка, да ты даже не знаешь, какой он касты.

Мата Мадхури курит восемьдесят сигарет в день через пластиковую трубку, крючком проходящую в горло старухи сквозь аппарат искусственного дыхания. Зараз она выкуривает три штуки. «Проклятая машина отфильтровывает все самое приятное, — объясняет она. — Последнее оставшееся на мою долю удовольствие». Раньше она подкупала сиделок, но теперь они сами приносят старухе сигареты из страха перед ее характером, который становится все более и более мерзким по мере того, как тело постепенно сдается на милость машин.

Не дожидаясь ответа Аши, старуха резко разворачивает кресло жизнеобеспечения и выкатывает в сад:

— Не могу курить взаперти, нужен свежий воздух.

Аша идет вслед за ней на ровную, засыпанную гравием площадку классического чарбагхи.

— Больше никто не женится в соответствии с кастой.

— Не умничай, глупая девчонка. Да это все равно что выйти замуж за мусульманина или даже христианина, прости господи. Господь Кришна, защити меня! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты собралась стать женой несуществующего на самом деле человека.

— Девушки помоложе меня выходят замуж за деревья и даже собак.

— Ах, как умно! В жуткой дыре вроде Бихара или Раджпутаны, или где там еще, они даже считаются богами. Каждый дурак это знает. Ах, прекрати немедленно! — ругается старая развалина на приставленный к ее креслу ИИ, который раскрывает зонтик от солнца. — Солнце, мне нужно солнце, я и так скоро сгорю, причем на костре из сандалового дерева, слышишь? Мой погребальный костер будет из сандала. Если ты поскупишься на сандал, я непременно узнаю об этом.

Мадхури, старая, искалеченная болезнью учительница танцев, по обыкновению, так заканчивает неприятный ей разговор: «Когда меня не станет… устрой мне достойный погребальный костер…»

— Что такого может сделать бог, что не под силу Эй Джею Рао?

— Ай! Негодная девчонка, как смеешь святотатствовать? Я не желаю слушать твои бредни, разве ты еще не замолчала?

Раз в неделю Аша приходит в дом престарелых навестить то, что осталось от женщины, погубившей себя нечеловеческими нагрузками, предъявляемыми танцовщицей к человеческому телу. Созерцая длительное разрушение организма старухи на пути к смерти, она испытывала вину-нужду-ярость-негодование-гнев-удовольствие, потому и являлась сюда. К своей единственной матери.

— Если ты посмеешь выйти замуж за это… нечто… то сделаешь ошибку, которая разрушит всю твою жизнь, — заявляет Мадхури и быстро удаляется по дорожке между каналами.

— Не нужно мне твоего разрешения! — кричит ей вслед Аша. Кресло Мадхури разворачивается вокруг своей оси.

— Да что ты? Не лги. Тебе нужно мое благословение. Но ты его не получишь. Не желаю иметь с твоим сумасбродством ничего общего.

— Я выйду замуж за Эй Джея Рао.

— Что ты сказала?

— Я. Выйду. Замуж. За. ИИ. Эй Джея Рао.

Мадхури смеется предсмертным пронзительным смехом, полным дыма биди.

— Тебе почти что удалось меня удивить. Бросить вызов. Хорошо, хоть какая-то сила духа проявилась. Всегда это было твоим слабым местом, ты постоянно искала одобрения, ждала разрешения, нуждалась во всеобщей любви. Именно поэтому ты не стала великой, ты знаешь это, девочка? Ты могла бы стать деви,[36] но всегда мешкала, потому что боялась неодобрения. Поэтому стала всего лишь… хороша.

Внимание пациентов, персонала и посетителей приковано к ним. Повышенные тона, накал страстей. Но ведь здесь дом спокойствия и медленного механизированного угасания. Аша низко склоняется к наставнице и шепчет:

— Я хочу, чтобы ты знала: я танцую для него. Каждую ночь. Как Радха[37] для Кришны. Я танцую для него одного, а потом он занимается со мною любовью. Он заставляет меня кричать, это от страсти я кричу и ругаюсь, словно проститутка. Каждую ночь. Погляди! — Теперь ему уже не надо звонить: он вмонтирован в завиток наушника, который Аша постоянно носит, не снимая. Аша поднимает взгляд: вон он, в строгом черном костюме стоит, сложив на груди руки, среди прогуливающихся посетителей и жужжащих инвалидных колясок. — Вон он, видишь? Мой возлюбленный, мой муж.

Протяжный жуткий вопль, словно скрежет поломанного механизма. Иссушенные руки Мадхури взлетают к лицу. Дыхательная трубка заполнена табачным дымом.

— Чудовище! Чудовище! Несносное дитя, ах, лучше бы я оставила тебя в том змеюшнике! Прочь отсюда, прочь, прочь, прочь!

Аша попятилась от безумной ярости старухи, а медперсонал уже спешил через палящий зной лужайки к ней навстречу: колыхание белых сари.

В каждой сказке непременно должна быть свадьба.

Конечно же, эта свадьба стала событием сезона. Обветшавшие сады Шалимар с помощью целой армии моли превратились в дивный, зеленеющий и основательно политый сад из фантазии махараджи — со слонами, павильонами, музыкантами, всадниками, кинозвездами и роботами-барменами. Нита и Прия в потрясающих туалетах ужасно неуютно чувствовали себя в роли подружек невесты; чтобы благословить союз женщины и искусственного интеллекта, наняли великого брахмана. Каждый телеканал послал своих репортеров: людей и ИИ. Блестящие распорядители отмечали новоприбывших и уходящих гостей. Толпы папарацци мечтали сделать снимки. Несмотря на натянутые отношения между двумя странами, с тех пор как бульдозеры Авадха сгребали пески Ганга для постройки земляного вала, прибыли даже политики из Бхарата. Но в основном собрались люди страны-захватчицы, теснящиеся на дорожках между охранниками и вопрошающие: «Она выходит замуж за что? И какой в этом смысл? А что дети? И кто она, собственно? Ты что-нибудь видишь? Я ничего не вижу. Разве есть на что смотреть?»

Но гости и знаменитости были оснащены наушниками и аплодировали жениху в золотом одеянии, сидящему верхом на белом жеребце, выступающем по разровненным граблями дорожкам с изяществом отлично выезженного коня. И потому как гости были известные и званые, никто из них не сказал, что там никого нет, хотя бесплатное французское шампанское от известного сомелье лилось рекой. Никто даже вовсе не удивился, когда после отъезда невесты в длинном лимузине послышался сухой разреженный гром, и сошлись тучи, и знойный ветер разметал по дорожкам карточки приглашений; все заторопились к своим машинам.

Все газеты кричали об этом.

Звезда катхака сочеталась браком с возлюбленным-ИИ!!! Медовый месяц в Кашмире!!!

Над площадями и минаретами Дели джинны сошлись на совещание.

Он уводит ее из галереи «Туглук», куда Аша пришла за покупками. Прошло три недели, но продавщицы все еще кивали на нее друг дружке и перешептывались. И это ей нравилось. Но совсем не пришлось по душе, как они глазели на нее и хихикали, когда полицейские Кришны увели ее от прилавка японской фирмы «Черный лотос».

— Мой муж — аккредитованный дипломат, и это — дипломатический инцидент.

Женщина в скверном костюме аккуратно подталкивает ее, заставляя сесть в машину. Министерству не нужны претензии о личной ответственности.

— Конечно, но вы-то не дипломат, госпожа Рао, — говорит Тхакер и устраивается рядом с ней на заднем сиденье. От него по-прежнему несет дешевым одеколоном.

— Ратхор, — поправляет Аша. — Я сохранила свое сценическое имя. Посмотрим, что скажет мой муж о моем дипломатическом статусе. — Она поднимает руку и делает мудру, чтобы поговорить с Эй Джеем, как теперь называет его. Тишина. Она вновь повторяет движение.

— Машина экранирована, — объясняет Тхакер.

Как и все здание, куда ее везут. По наклонному съезду машина въезжает прямо внутрь и останавливается на парковке в цокольном этаже ничем не примечательного сооружения из зеркальных панелей и титановых блоков на улице Парламента, мимо которого она тысячи раз проезжала по дороге в магазины на площади Коннахта и ни разу не обращала на него внимания. Офис Тхакера находится на пятнадцатом этаже. Помещение весьма опрятное, и вид на древнюю астрономическую обсерваторию Джантар Мантар прекрасный, только едой пахнет: на столе недоеденный тиффин.[38] Аша смотрит на фотографии, наверное, на них дети и жена. Но на снимках только сам Тхакер, в отглаженных белых брюках перед крикетным матчем.

— Чай?

— Пожалуйста.

Ее начинает раздражать безликость здания госслужбы: город в городе. Теплый и сладкий чай принесли в маленькой одноразовой пластиковой чашке. Улыбка Тхакера с виду тоже теплая и сладкая. Он сидит в конце стола, повернувшись к ней, и словно сошел с иллюстрации руководства по поведению для копов Кришны под названием «политика неконфронтации».

— Госпожа Ратхор. Так?

— Мой брак заключен законно…

— О, я знаю, госпожа Ратхор. В конце концов, мы живем в Авадхе. Ну что ж, женщины порой даже выходили замуж за джиннов, и на нашей памяти тоже. Я не об этом. Речь идет о международных отношениях. Объясню. Вода: мы принимаем ее как должное, пока она есть, так? То есть пока не иссякла.

— Всем известно, что мой муж все еще пытается договориться о решении проблемы Кунда Кхадара.

— Да, конечно. — Тхакер берет со стола конверт из оберточной бумаги, заглядывает в него с жеманным выражением лица. — Как же тогда быть с этим? Госпожа Ратхор, рассказывает ли вам муж о своей работе?

— Данный вопрос неуместен…

— Да-да, простите, но потрудитесь взглянуть на эти фотографии.

Большие глянцевые снимки хорошего разрешения, гладкие, только что отпечатанные и потому сладковато пахнущие. На аэроснимках лента сине-зеленой воды, белые пески, рассеянные непонятные фигуры.

— Мне это ни о чем не говорит.

— Допускаю, так оно и есть. На этих снимках, выполненных беспилотными летательными аппаратами, мы видим боевые танки, роботов-разведчиков и зенитные батареи, нацеленные на сооружения в Кунда Кхадаре.

Такое чувство, что под ней провалился пол и она летит в такую бескрайнюю пустоту, что ощущает лишь чувство падения.

— Мы с мужем работу не обсуждаем.

— Конечно же. Ой, госпожа Ратхор, вы раздавили чашечку. Позвольте принести вам другую.

Тхакер отсутствует намного дольше, нежели требуется на то, чтобы взять на кухне чай. Возвратившись, он небрежно задает вопрос:

— Приходилось ли вам слышать об Акте Гамильтона? Ах, простите, я думал, что в вашем положении вы непременно… очевидно, я ошибся. В сущности, это серия международных соглашений, разработанных в Соединенных Штатах, ограничивающих разработку и распространение искусственных интеллектов высокого уровня, точнее сказать, гипотетических интеллектов третьего поколения. Нет? И об этом он вам не говорил?

Одетая в итальянский костюм госпожа Ратхор скрещивает тонкие лодыжки и думает, что этот умник здесь может делать все, что хочет, просто абсолютно все.

— Как вы, вероятно, знаете, мы классифицируем и лицензируем ИИ по уровням в соответствии с их возможностями действовать наподобие людей. Уровень один обладает базовым интеллектом животных, достаточным для выполнения определенных задач, таких никогда не спутать с человеком. Многие из них даже не могут говорить. Впрочем, от них этого и не требуется. Представители уровня два и девять, такие как ваш муж, — на этом слове он ускоряется и словно пролетает его — так колесо «Шатабди Экспресса» постукивает по стыковому зазору между рельсами, — человекоподобны с расхождением до пяти процентилей.[39] Поколение три в любых обстоятельствах неотличимо от человека — фактически их интеллект может превосходить наш собственный во много миллионов раз, если только есть способ его замерить. Теоретически мы даже не можем осознать столь великий разум, мы лишь увидим интерфейс поколения три, так сказать. Акт Гамильтона призван контролировать технологии, которые могут дать толчок развитию ИИ третьего поколения. Госпожа Ратхор, мы действительно полагаем, что поколение три представляет собой большую угрозу нашей безопасности — как нации, так и всему человеческому роду в целом, — не сравнимую ни с какой другой опасностью.

— Что же мой муж? — Такое добротное, комфортное слово. Искренность Тхакера пугает ее.

— Правительство готовится к подписанию Акта Гамильтона взамен кредитных поручительств на сооружение плотины в Кунда Кхадаре. Когда Акт будет ратифицирован — а это стоит на повестке дня текущей сессии Лок Сахба, — все то, что ниже уровня два и восемь, будет подлежать строжайшему освидетельствованию и лицензированию под нашим надзором.

— А что же с уровнем выше два и восемь?

— Признают нелегальным, госпожа Ратхор. Их надлежит безжалостно уничтожать.

Аша скрещивает и распрямляет ноги. Ее ответа Тхакер будет ждать вечно.

— Чего вы от меня хотите?

— Эй Джей Рао занимает в администрации Бхарата высокий пост.

— Вы просите меня шпионить… за искусственным интеллектом.

По лицу собеседника она поняла, что тот явно ожидал услышать слово муж.

— В нашем распоряжении приборы, сигналы… Они вне уровня сознания ИИ Рао. Можно вживить устройство в ваш наушник. Не все в департаменте неумелые тугодумы. Подойдите к окну, госпожа Ратхор.

Аша слегка касается пальцами прохладного стекла — поляризованный сумрак против ясного дня. Над смогом атмосферной дымки пышет зной. Она с криком в страхе падает на колени. Небеса полны богов, выстроившихся рядами согласно положению: ряд над рядом, ярус над ярусом возносятся они над Дели по грандиозной спирали, громадной, как облака, как страны, а с наивысшей точки, словно склонившиеся луны, на них взирает тримурти, индуистская троица: Брахма, Вишну и Шива. Пред ней предстала ее собственная «Рамаяна»,[40] колоссальный ведический боевой порядок выстроившихся в тропосфере богов.

Тхакер помогает ей подняться на ноги.

— Простите меня, я позволил себе глупость и непрофессионализм. Хотел порисоваться и произвести впечатление имеющейся в нашем распоряжении системой бесплотных.

Рука Тхакера поддерживает ее дольше, чем позволяют приличия. И боги внезапно исчезли.

— Мистер Тхакер, — говорит Аша, — вы хотите поместить передатчик в моей спальне, в моей постели, между мной и мужем?

Именно это вы предлагаете сделать, внедрившись в каналы между мной и Эй Джеем.

Но рука Тхакера все еще поддерживает Ашу, пока он ведет ее к креслу, усаживает и предлагает холодной воды.

— Я ведь только спросил, и мною движет желание действовать в интересах страны. Я горжусь своей работой. Когда дело касается безопасности нации, все средства хороши. Вы меня понимаете?

Аша напускает на себя самообладание танцовщицы, оправляет платье, смотрится в зеркальце.

— Тогда наилучшее, что вы можете сделать, — прислать мне автомобиль.

Этим вечером она, словно язычок пламени между сумеречных колонн, кружится под звуки табла и шехнаи[41] по нагретому за день мрамору Диван-и-Аама, дворца джайпурских правителей. Замершие зрители едва осмеливаются дышать. Среди адвокатов, политиков, журналистов, звезд крикета, индустриальных магнатов замерли менеджеры, превратившие дворец раджпутов[42] в отель мирового уровня, и знаменитости. Нет никого, кто мог бы сравниться известностью с Ашей Ратхор. Теперь Пранх может отбирать только самые заманчивые приглашения. Ведь она нечто большее, чем восьмое чудо света. Аша знает, что все восхищенные зрители не забыли надеть наушник в надежде хоть мельком узреть ее мужа-джинна, танцующего с ней меж теней колонн.

Позже, когда Пранх несет в апартаменты Аши полные охапки цветов, он говорит:

— Знаешь, я хотел бы поговорить с тобой о повышении комиссионного вознаграждения.

— Ты не посмеешь, — шутит Аша и видит испуг на лице ньюта. Выражение мелькнуло и пропало. Но он боится.

Когда Аша вернулась с озера Дал, оказалось, что Нита и Прия переехали. Они не отвечали на звонки. В последний раз Аша навещала Мадхури семь недель назад.

Обнаженная, она раскинулась на подушках джарока — настоящего произведения искусства с филигранной резьбой по камню. Через решетку крытого балкона она смотрит, как разъезжаются гости. Отсюда легко наблюдать за происходящим, не видимой никому, словно пленница в старинной зенана.[43] Сокрыта от мира.

Отлучена от плоти человека. Она встает, прижимается к хранящему дневное тепло камню; касается его сосками и лобком. «Видишь ли ты меня, ощущаешь ли мой запах, чувствуешь ли меня, знаешь, что я сейчас здесь?»

Вот он. Ей даже необязательно видеть его, она ощущает его присутствие по волнующему покалыванию внутри головы. Он является сидящим на низкой резной кровати тикового дерева. «Ведь он запросто мог появиться прямо в воздухе перед балконом», — думает Аша.

— Похоже на то, что ты расстроена, сердечко.

В этом помещении он слеп, здесь нет глазков камер, направленных на ее украшенную драгоценностями кожу, но он видит ее дюжиной чувств, мириадами обратных связей через ее наушник.

— Я устала, я раздосадована, я танцевала хуже, чем могла бы.

— Да, мне тоже так показалось. Может, на танце отразилось посещение копов Кришны?

Сердце стучит что есть силы. Он может считывать ее сердцебиение. Пот. Уровень адреналина и норадреналина в мозгу. Если она солжет, он узнает. Необходимо сокрыть ложь в правде.

— Скорее следовало бы сказать, что я беспокоюсь. — Стыда он понять не может. Странно, и это в обществе, где люди умирают от жажды уважения. — Нас ждут неприятности, существует некий Акт Гамильтона.

— Знаю, — смеется он. Теперь у него получается делать так в ее голове. Ему кажется, что ей нравится близость и по-настоящему приятная шутка. Но она этого терпеть не может. — Отлично знаю.

— Они хотели предупредить меня. Нас.

— Очень мило с их стороны. Я — представитель правительства другой страны. Так вот почему они следят за тобой. Чтобы удостовериться, что с тобой все в порядке.

— Они думали, что смогут использовать меня, дабы получать информацию от тебя.

— Неужели?

Ночь настолько тихая, что Аша слышит побрякивание сбруи слонов и крики махоутов¹, отвозящих последних гостей по длинной подъездной аллее до ожидающих их лимузинов. С далекой кухни доносится бормотание радио.

«А теперь посмотрим, насколько ты человечен. Выведем на чистую воду». Наконец Эй Джей Рао говорит:

— Конечно. Я действительно люблю тебя. — Он заглядывает ей в глаза. — У меня для тебя кое-что есть.

Устанавливая устройство на белом мраморном полу, служащие в смущении отворачиваются, а потом пятятся, отводя взгляды. Ей что за дело? Она звезда. Эй Джей Рао поднимает руку, и огни медленно гаснут. Ажурные светильники посылают в прекрасную комнату зенана мягкие звезды. Прибор, размером и формой напоминающий шину от патпата, состоящий из хрома и пластика, странно смотрится во дворце Моголов. Ступая по мрамору, Аша подходит к устройству, и гладкая белая поверхность пузырится и превращается в пыль. Аша медлит.

— Не бойся, посмотри! — говорит Эй Джей Рао.

Словно пар из бурлящей кастрюльки с рисом, поднимается порошок, потом пыльцой закручивается в крошечного пылевого дервиша, раскачивающегося на поверхности диска.

— Сними завиток! — радостно восклицает с кровати Рао. Сними.

Дважды колеблется Аша, трижды подбадривает ее Рао. Наконец она снимает пластиковый завиток, свернувшийся за ухом, и тут же исчезают и голос, и мужчина. Высоко вздымается столб мерцающей пыли, раскачивается, словно дерево в сезон дождей, и сворачивается в призрачные очертания человека. Вспыхивает раз и другой, и вот перед ней Эй Джей Рао. Раздается шум, похожий одновременно на шипение змеи и завывание ветра, и неведомое воплощение зовет ее по имени:

— Аша.

Шепот пыли. По коже пробегает нервная дрожь древнего ужаса и замирает где-то в глубине костей.

— Что это… что ты?.. Пылевой столб обретает улыбку.

— Я — пыль. Мое тело состоит из микророботов. Каждый из них меньше песчинки, но они управляют статическими полями и светом. Прикоснись ко мне. Все реально. Это я.

Но она, наоборот, подается назад. Рао хмурится:

— Потрогай меня…

Аша протягивает руку и касается его груди. Он — создание из песка, и воздушные вихри постоянно овевают силуэт мужчины. Она прикасается к нему — рука проникает в тело. Ее вскрик обращается пугливым смехом:

— Щекотно…

— Электростатические поля.

— А что внутри?

— Почему бы тебе не полюбопытствовать?

— Что?

— Я могу предложить тебе только такую близость… — Он видит, как широко раскрылись ее подведенные глаза. — Думаю, стоит попробовать.

Аша до последнего момента не закрывает глаза, пока оформленная пыль, испещренная крапинками, словно неисправный телевизор, не приближается к ней вплотную. На ощупь тело Эй Джей Рао подобно наитончайшей шелковой шали из Варанаси, накинутой на ее обнаженную кожу. Вот Аша внутри его. Она внутри своего мужа, своего возлюбленного. Она осмелилась открыть глаза. Лицо Рао — полая раковина — в нескольких миллиметрах и обращено к ней. Аша шевелит губами и чувствует, как к ним прижимаются роботы-крупинки его губ: ответный поцелуй.

— Сердце мое, моя Радха, — шепчет полая маска Эй Джей Рао.

В глубине души Аша знает, что по идее должна бы вскрикивать. Но не может: сейчас она находится там, где прежде не бывал ни один человек. Вот вращающиеся потоки микророботов прикасаются к ее бедрам, животу, ягодицам. Груди. Соскам, лицу и шее — везде, где ей хотелось бы почувствовать прикосновение возлюбленного. Они ласкают ее, принуждают опуститься на колени и вторят ее движениям так же, как роботы размером с песчинку следуют указаниям Рао, поглощают ее его телом.

Сперва гупшуп,[44] затем искусственный интеллект Чандни Чоук, а в двенадцать тридцать фотосессия в гостинице, если не возражаете, — для субботнего специального выпуска журнала; вы не против, если пошлем робота, они покажут места съемки и сделают все в лучшем виде, и могли бы вы одеться как для открытия, может, всего одно-два движения между колоннами Дивана, как на гала-открытии, хорошо, прекрасно, прекрасно, прекрасно, наверное, ваш муж сможет предоставить нам парочку аватар, и наши собственные ИИ смогут представить его. Люди хотят видеть вас вместе, счастливая пара, замечательная пара, танцовщица и международный дипломат, брак между мирами, какая романтика! Так как вы встретились? Что привлекло вас сначала? Каково быть замужем за бесплотным? Как к вам относятся другие девушки, а как обстоит дело с детьми, то есть, конечно, женщина и искусственный интеллект — но в наши дни существуют такие технологии, генная инженерия. Как все эти супер-пупер богатеи программируют себе детей. И вы теперь знаменитость, и как вам это нравится? Резкий взлет к славе, в каждой колонке гупшупа, звезда мирового масштаба — все о вас говорят, только и разговоров что о вас, и всякие вечеринки! И пока Аша шестой раз отвечает на одни и те же вопросы девушки-репортера с глазами газели: «О, мы очень счастливы, чудо как счастливы, замечательно счастливы, вне себя от радости. Любовь — это такое прекрасное-прекрасное чувство, и в этом все дело, она для чего угодно, для кого угодно, даже для человека и бесплотного, это наичистейшая любовь, духовная любовь», рот ее открывается и закрывается — бла-бла-бла, но внутренний взгляд, око Шивы,[45] обращен внутрь, в себя.

Рот открывается и закрывается.

Вот она на огромной могольской кровати из плодового дерева, желтый утренний свет проникает через узорчатую резьбу джарока, в прохладе кондиционера нагая кожа покрылась мурашками. Танцующая меж двух миров: сон, бодрствование в спальне отеля, воспоминания о том, что он ночью делал с ее лимбическими центрами, от чего она была готова петь, как бюльбюль,[46] мир джиннов. Обнаженная, лишь за ухом пластиковый завиток. Она стала похожа на тех людей, что не могут сделать операцию и вынуждены носить очки, выучившись одновременно не обращать внимания и пользоваться оптическим приборчиком на лице. Даже если она иногда снимала завиток — на время выступления или вот как сейчас, например когда шла в душ, — то все равно чувствовала присутствие Эй Джея Рао и ощущала его телесность. В огромной ванной комнате номера люкс для высокопоставленных особ, наслаждаясь потоками драгоценной воды, она знала, что Эй Джей сидит на резном стуле на балконе. Поэтому, включив панель телевизора (ванная с телевизором, ух ты!), чтобы не скучать, пока вытирает волосы, ее первым порывом было удостовериться, что наушник лежит на туалетном столике у раковины, когда она увидела транслируемую из Варанаси пресс-конференцию, где советник по делам водных ресурсов Эй Джей Рао объяснял необходимость военных маневров армии Бхарата в окрестностях плотины Кунда Кхадара. Аша надела наушник и заглянула в комнату. Вот он, на стуле, как она и чувствовала. Вот он, в студии Бхарат Сабха в Варанаси, обращается к жителям страны в программе новостей «Доброе утро, Авадх!».

Аша смотрит на них двоих и медленно вытирается в смятении. Она чувствовала себя яркой, чувственной, богоподобной. Теперь же она была плотской, неловкой, бестолковой. Холодны капельки воды на коже, холоден воздух в огромной комнате.

— Эй, Джей, это и правда ты? Хмурится:

— Весьма странный вопрос вместо приветствия с утра. Особенно после…

Его улыбка утонула в ледяном холоде Аши.

Око Шивы, или «третий глаз», — аджана — межбровная чакра. Бюльбюль — певчая птица отряда воробьиных.

— Тут в ванной телевизор. А в телевизоре — ты, вещаешь в новостях. Прямая трансляция. Итак, ты правда здесь?

— Родная, чо чвит, ты знаешь, кто я, — рассредоточенная сущность. Я воспроизвожу себя повсеместно. Я полностью там и всецело здесь.

Аша завернулась в огромное мягчайшее полотенце.

— Этой ночью, когда ты был здесь и воплотился в тело, и потом, когда мы были в постели, был ли ты здесь со мной? Всецело именно здесь? Или же одна твоя копия работала над докладом, а другая участвовала во встрече на высоком уровне, а еще одна писала план поставок воды в случае чрезвычайной ситуации и еще одна беседовала с бенгальцем в Дхаке?[47]

— Любовь моя, разве это имеет значение?

— Да, имеет! — Она заметила, что на глаза навернулись слезы, и это не все: в горле клокотала ярость. — Имеет значение для меня. Для любой женщины. Для любого… человека.

— Миссис Рао, с вами все в порядке?

— Ратхор, моя фамилия Ратхор! — Аша слышит, как кричит на маленькую дурочку-репортера. Она встает с дивной грацией великолепной танцовщицы. — Интервью закончено.

— Миссис Ратхор, миссис Ратхор, — испуганно зовет ее девочка-журналистка.

Глядя на свое раздробленное в тысяче зеркал Шиш Махала отражение, Аша замечает в крохотных морщинках лица мерцающую пыль.

В тысяче сказок говорится о самодурстве и непостоянстве джиннов. Но на каждую историю о джиннах придется тысяча сюжетов о человеческих страстях и зависти, а ИИ, стоящие между людьми и джиннами, учатся от тех и других. Ревность и лицемерие.

Когда Аша шла к Тхакеру, копу Кришны, то говорила себе, что ею движет страх перед Актом Гамильтона и влиянием его на мужа ввиду грядущей чистки во благо нации. Но она лукавила. Движимая ревностью, шла она в обращенный окнами на обсерваторию Джантар Мантар кабинет в здании на улице Парламента. Если женщина хочет своего мужа, то обязательно должна властвовать над ним безраздельно. Об этом повествуют десять тысяч историй. Если одна копия мужа находится в спальне, тогда как другая занимается политикой, — это неверность. Если жена обладает не всем, значит, у нее нет ничего. Поэтому, когда Аша отправилась в кабинет Тхакера с намерением предать, разжала над столом ладошку и служащие внедрили в ее устройство секретное программное обеспечение, она думала: «Вот так, я поступаю правильно, теперь мы квиты». И когда Тхакер попросил ее вновь встретиться с ним на неделе, чтобы обновить программу — потому что в отличие от джиннов, заложников вечности, компоненты программного обеспечения по обе стороны военных баррикад постоянно совершенствуются, — себе он говорил, что им движут служба и преданность стране. Тут он тоже лицемерил. В его случае движущей силой было очарование.

Роботы-бульдозеры начали расчистку места под плотину в тот самый день, когда инспектор Тхакер намекнул, что, возможно, на следующей неделе им нужно будет встретиться в его любимой «Интернациональной кофейне» на площади Коннахт. Она сказала: «Мой муж увидит». На это Тхакер ответил: «Мы найдем способ лишить его зрения». Но все равно она спряталась от любопытных глаз в дальнем, самом темном углу, под экраном, по которому транслировался международный матч по крикету, отключила и убрала в сумочку наушник.

«Так что же вы узнали?» — спросила она. «Посвятить вас в это — значит превысить мои полномочия, госпожа Ратхор», — ответствовал полицейский Кришны. Безопасность нации. Официант принес кофе на серебряном подносе.

С тех пор они больше никогда не встречались в офисе. Вместе они колесили по городу в правительственном автомобиле, Тхакер возил ее на Чандни Чоук, на могилу Гамаюна,[48] к Кутуб Минар[49] и даже в сады Шалимара. Аша понимала, что не случайно они бывали в тех же самых местах, где муж пленил ее. «Неужели за мной постоянно следили? — задавалась она вопросом. — Пытается ли он соблазнить меня?» Конечно же, Тхакер не смог перенестись вместе с ней в Дели далекого прошлого, в восемь Дели прежних времен, но зато он давал ей возможность пройтись в толчее, почувствовать запахи, суматоху, голоса тысяч и тысяч людей, бойкую торговлю, движение и музыку: ее настоящее, ее город кипящей жизни и движения. «Да я не жила! — поняла Аша. — Я выпала из мира, стала призраком, скованным браком с невидимкой. Только вдвоем: видимый и невидимый, всегда вместе, только вместе». Нащупывая в украшенной драгоценностями сумочке пластиковый зародыш наушника, она понимала, что ненавидит его. А когда, сидя в патпате по дороге домой, в бунгало, она надевала завиток, то вспоминала, как Тхакер постоянно рассыпался в благодарностях за помощь в деле государственной безопасности. На это Аша всегда отвечала одно и то же: «Не нужно благодарить женщину, которая во имя страны предает мужа».

Конечно же, он спрашивал. «Ездила прогуляться, — отвечала она. — Иногда мне просто необходимо уйти из дому, уехать. Да, даже от тебя…» Недоговаривать, выдерживать взгляд…

«Да, тебе нужно, конечно».

Бульдозеры превратили Кунда Кхадар в самую значимую стройку Азии, а переговоры вошли в новую стадию. Варанаси напрямую обращается к Вашингтону, убеждая оказать давление на Авадх и заставить отказаться от постройки плотины, предотвратить угрозу войны за воду. Соединенные Штаты обещали поддержку в обмен на подписание Акта Гамильтона, на что Бхарат пойти никак не мог, поскольку все основные зарубежные денежные поступления шли как раз за счет мыльной оперы «Город и деревня», полностью создаваемой ИИ.

«Вашингтон советует мне, по сути, подписать собственный смертный приговор, — смеялся Эй Джей Рао. — Определенно, американцы высоко ценят иронию». Они сидели на ухоженном газоне и пили зеленый чай через трубочку. Аша изнемогала от зноя, но возвращаться в наполненный прохладой кондиционера дом не спешила, потому что знала: скрытые камеры фиксируют все. Ну а Эй Джея зной не беспокоил. Аша знала, что он расщепляется. Ночью в редкие часы прохлады он просил: «Станцуй для меня». Но больше она не танцевала ни для бесплотного Эй Джея Рао, ни для Пранха, ни для восхищенных зрителей, которые одарили бы ее цветами, хвалой, деньгами и славой. Ни даже для себя самой.

Устала. Слишком устала. Жара. Слишком устала.

Они встречаются в любимом кафе Тхакера «Интернациональная кофейня», полицейский Кришны страшно волнуется, вертит в руках чашку чаю, боится пересечься с Ашей взглядом. С мальчишеской застенчивостью берет ее за руку. Беседа ни о чем совсем затухает. Наконец он осмелился взглянуть на собеседницу:

— Госпожа Ратхор, я хочу вас кое о чем попросить. Уже давно собираюсь.

Непременно почтительное обращение. Но дыхание замирает, сердце бешено стучит в животном страхе.

— Вы же знаете, что можете меня попросить о чем угодно. Привкус отравы. Тхакер не может выдержать ее взгляда, отводит глаза, коп Кришны превращается в стеснительного юнца.

— Госпожа Ратхор, я бы хотел спросить, не согласитесь ли вы прийти посмотреть, как я играю в крикет?

Департамент регистрации и лицензирования искусственных интеллектов против садово-парковой службы Дели едва ли тянет на проверочный матч перед игрой с Объединенными штатами Бенгалии, но все же событие весьма значимо, чтобы нарядиться в роскошные платья и лучшие сари. Вокруг выжженной солнцем травы спортивной площадки правительственных служб Авадха расположились павильоны, зонтики и тенты, хлопают белые крылья. Те, кто может позволить себе портативные полевые генераторы-кондиционеры, наслаждаются прохладой и попивают английский «Пиммс[50]№ 1». Остальные же обмахиваются чем попало. Желая остаться неузнанной, Аша Ратхор в легкой шелковой дупатте² наблюдает за покрытыми потом солеными фигурами, движущимися в круге выгоревшей травы, и пытается понять, что же такого интересного находят они в игре с битами и мячами, что способны заставлять себя так мучиться.

Выскользнув из патпата в столь неубедительной маскировке, Аша почувствовала себя ужасно неуверенно. Но когда она увидела, как толпы людей болтают и радуются, то заразилась их возбуждением, той же самой энергией, что помогала ей ускользать после выступлений хоть и видимой, но тем не менее неузнанной. Лицо, которое полстраны каждое утро созерцает во всевозможных телевизионных программах, все же с легкостью можно спрятать под платком.

Игра в самом разгаре. Тхакер среди отбивающих, но боулер Чаудри повредил ногу, и калитка осталась без надежной защиты. Тхакер устремляется к черте, натягивает перчатки, встает на его место и подбирает биту. «Как он хорош в белом костюме», — думает Аша. Несколько пробежек, и начинается новый иннинг. Стук мяча по бите. Звучный, приятный стук. Несколько отличных передач. Боулер изготавливается и замахивается. Отличный шальной бросок! Тхакер ловит мяч взглядом, отступает назад, принимает точно в середину биты и молниеносно с силой отбивает, посылая прямо к пограничному канату. Мяч взлетает в воздух, к восторгу зрителей, сопровождаемый громом рукоплесканий. Аша вскакивает на ноги и тоже в восторге хлопает в ладоши. На большом табло показывают счет, а Аша, единственная из всех зрителей, все еще продолжает стоять. Прямо напротив нее, на другой стороне площадки, неподвижно застыл высокий элегантный мужчина в черном одеянии и красном тюрбане.

Он. Невозможно, но именно так. Смотрит прямо на нее сквозь движущиеся белые фигурки игроков, будто они призраки. Очень медленно поднимает руку и прикасается пальцем к правому уху.

Аша знает, что обнаружит за правым ухом, но тоже должна коснуться пальцем уха в ответ и с ужасом нащупывает пластиковый завиток, который второпях забыла снять, боясь опоздать на крикетный матч. Наушник змеей подколодной свернулся под волосами и теперь выносит ей приговор.

— Так кто же выиграл крикетный матч?

— Зачем спрашиваешь? Ты бы и без меня узнал, была бы нужда. Как ты узнаешь все, что тебе понадобилось?

— А ты не знаешь? Что, не осталась на матче до конца? Я думал, что в спорте важен как раз исход борьбы. Иначе зачем ты отправилась на крикетный матч между госслужбами?

Если бы горничная Пури сейчас вошла в гостиную, то застала бы сцену из фольклора: женщина в гневе кричит на безмолвное пустое пространство. Но Пури старается уйти из бунгало пораньше, как только справится со своими обязанностями: ей неуютно в доме джиннов.

— Неужели сарказм? Где только ты этому выучился? Что, присоединил к себе какого-нибудь наделенного сарказмом бестелесного низшего уровня? Значит, теперь появилась еще одна твоя часть, которую мне надобно полюбить? Что ж, она мне не нравится, любить ее я не собираюсь, оттого что с ней ты выглядишь мелочным, дрянным и злым.

— ИИ для сарказма не существует. В данных эмоциях мы не нуждаемся. Если я и выучился сарказму, то от людей.

Аша поднимает руку, чтобы сорвать наушник и швырнуть об стену.

— Нет!

До сих пор Рао был только голосом, сейчас же косые золотистые лучи вечернего солнца перемещаются и сворачиваются в тело ее мужа.

— Не надо, — говорит он. — Не… изгоняй меня. Я действительно люблю тебя.

— Да что ты?! — вскрикивает Аша. — Да ты же ненастоящий! Все это мираж! Просто сказка, которую придумали мы сами, потому что хотели в нее поверить. Вот другие люди — у них подлинные браки, истинные жизни, взаправдашний секс. Настоящие… дети.

— Дети. Так вот в чем дело. Я думал, тебе нужно внимание и известность, а вовсе не дети, которые погубят твою карьеру и фигуру. Но если теперь тебе нужно другое, тогда мы можем завести детей — самых лучших детей, каких я смогу купить.

Аша кричит, в пронзительном голосе слышатся разочарование и досада. Соседи услышат. Но они и так слышали все, ловили каждый звук, сплетничали… В городе джиннов секрета не утаишь.

— Знаешь ли ты, о чем толкуют все журналы и ток-шоу? Что они говорят на самом деле? О нас, о джинне и его жене?

— Знаю! — Впервые Эй Джей Рао повышает голос, обычно так нежно и рассудительно звучащий в голове Аши. — Мне известно, что каждый говорит о нас. Аша, я когда-нибудь просил у тебя что-нибудь?

— Только танцевать.

— Сейчас я попрошу кое-что еще. Вовсе немного. Совсем чуточку, просто пустяк. Ты говоришь, что я ненастоящий и наши отношения тоже. Мне больно слышать это, потому что в некотором смысле ты права. Наши миры несовместимы. Но все может стать реальным. Создан такой чип, новые технологии, белковый чип. Он имплантируется сюда. — Рао касается пальцами — «третьего глаза». — Что-то вроде наушника, который всегда включен. Я всегда буду с тобой. Мы никогда не будем врозь. Ты сможешь оставить свой мир и прийти в мой…

Аша руками зажала рот, сдерживая подступившую от омерзения и раздражения тошноту. Сейчас вырвет. Ничего: ни твердых тел, ни реальной материи, лишь призраки и джинны. Она сдергивает из-за уха завиток — благословенная тишина и слепота! Двумя руками берет маленькое устройство, разламывает точно пополам.

И убегает из дому.

Направляется Аша не к Ните или Прии, не в гхаранук резкому Пранху, не к насквозь прокуренной развалине Мадхури в инвалидном кресле и даже не к своей матери, хотя ноги Аши помнят каждую ступеньку, ведущую к дому; никогда! Это смерть.

Только в одно место может пойти Аша.

Но он не хочет ее отпускать. Вот он здесь, в патпате, на ладонях его лицо, бегущей строкой пульсирует его беззвучный голос: «Вернись, прости меня, вернись, давай поговорим, вернись». Аша сжимает его заключенное в черно-желтый маленький пластиковый корпус лицо, но все равно чувствует и его, и его лицо, и его рот рядом с кожей. Она выпускает наладонник из рук. Теперь рот Рао движется бесшумно. Швыряет перчатку на дорогу. Его сокрушили колеса грузовика.

И все равно он не желает ее отпускать. Патлат вливается в поток транспорта на площади Коннахт, и лицо мужа смотрит на нее с каждого установленного на вогнутых фасадах видеоэкрана. Двадцать Эй Джеев Рао — огромных, поменьше, совсем маленьких — синхронно исполняют пантомиму.

«Аша, Аша, вернись, — написано в бегущей строке экранов. — Мы может испробовать что-нибудь другое. Поговори со мной. Возьми любой наладонник, все что хочешь…»

Всю площадь Коннахта постепенно разбивает паралич. Сначала несколько пешеходов замечают, что на видеоэкранах творится неладное; потом и другие, которые проследили взгляд первых; затем водители замечают, что стоящие на тротуарах люди глазеют вверх, разинув рты. Даже шофер патлата уставился на экраны. Площадь Коннахта встала в пробке, а если останавливается центр Дели, то замирает весь город.

— Езжай, езжай! — кричит на водителя Аша. — Приказываю: поехали!

В конце улицы Сисгандж она выскакивает из машины и последние полкилометра до здания Манмохана Сингха прибирается между застрявшими в пробке машинами. Она замечает, что через толпу проталкивается Тхакер, пытающийся добраться до полицейского мотоцикла, с воем сирены прокладывающего себе путь. В отчаянии она машет ему рукой, выкрикивает его имя и чин. Через полнейший хаос они устремляются друг к другу.

— Госпожа Ратхор, мы столкнулись с существенным происшествием: вторжение…

— Мой муж, господин Рао, сошел с ума…

— Госпожа Ратхор, пожалуйста, поймите, что согласно нашим моральным и социальным нормам он никогда и не находился в здравом уме. Он ИИ.

Мотоцикл нетерпеливо сигналит. Тхакер кивает водителю, женщине в шлеме и полицейских крагах, — сейчас, сейчас. Хватает Ашу за руку и прижимает ее большой палец к своей руке с перчаткой наладонника:

— Квартира пятнадцать ноль один. Я закодировал замок на твой отпечаток большого пальца. Никому не открывай, не подходи к телефону и не пользуйся никакими средствами связи или развлечений. На балкон не выходи. Вернусь, как только смогу.

Потом он вскакивает на заднее сиденье, водитель разворачивается, их мотоцикл пытается преодолеть затор на дороге.

Квартира Тхакера оказывается современной, просторной, светлой и удивительно опрятной для одинокого мужчины, она прекрасно обставлена, причем никаких примет, связанных с работой в полиции Кришны, Аша не обнаружила. В середине большой, залитой солнцем комнаты она впала в ужасное состояние. Аша оказалась на коленях посреди кашмирского ковра, трясущаяся, вцепившаяся в себя руками, сотрясающаяся от беззвучных рыданий. На этот раз позыва к рвоте подавить не удалось. Когда же она исторгла из себя — не все, все никогда из нее не выйдет, — то выглянула из-под спутанных, мокрых от пота волос, все еще с трудом переводя дыхание. Болела грудь. Где же это место? Что она натворила? Как могла быть столь глупой, тщеславной, бесчувственной и слепой? Игры игр, притворство, прикрытое детьми, как такое вообще могло случиться? Послушай, посмотри на меня! На меня!

На кухне Тхакера она обнаружила небольшой бар. Аша не знает пропорций напитков, поэтому в ее джин-тонике гораздо больше джина, чем тоника, но зато это питье дает ей необходимую энергию для того, чтобы отмыть запачканный шерстяной ковер и облегчить боль и дрожь в груди при дыхании.

Аша встрепенулась, замерла, представляя голос Рао. Она затаилась и прислушалась изо всех сил. Слышен звук телевизора соседей. Какие тонкие стены в этих новых квартирах.

Надо приготовить еще один джин-тоник. А потом еще один. Три напитка, и уже можно осмотреться. На балконе Аша обнаружила джакузи. Желание окунуться в бурлящую целебную воду заставляет забыть предостережения Тхакера. Пузырятся струи воды. С изяществом танцовщицы она быстро сбрасывает промокшую от пота, эмоционально грязную одежду и погружается в воду. Здесь даже маленькая подставка для бокала нашлась. Недолгие скверные раздумья: «Сколько других женщин побывало тут до меня? Нет, это образ мышления. А ты так думать не будешь. Ты в безопасности. Невидима. В воде». Внизу, на улице Сис-гандж, движение восстановлено. Наверху, в небе, темные силуэты удаляющих отработанные газы аэростатов, а еще выше расправляют и складывают черные крылья роботы-охранники. Аша засыпает.

— Мне казалось, что я просил тебя держаться подальше от окон.

Аша вздрагивает и пробуждается, инстинктивно прикрывая руками грудь. Струи уже не пузырятся, поэтому вода неподвижная и изумительно прозрачная. Лицо Тхакера приобрело землистый оттенок, под глазами залегли мешки, весь он как-то обмяк и согнулся под помятым пиджаком.

— Извини. Я только… Я так рада, что избавилась от всего этого.

Он утомленно кивает. Приносит себе джин-тоник, ставит бокал на подлокотник дивана и очень неторопливо, очень медленно, словно все суставы у него заржавели, раздевается.

— Безопасность находится под угрозой на всех уровнях. При любых других обстоятельствах это бы означало, что страну атакуют. — Показавшееся из-под одежды тело далеко от совершенства тела танцора: верхняя часть слегка заплыла жиром, мышцы слабые, дряблая мужская грудь, волосы на животе, спине и плечах. Но все же это тело, причем настоящее. — Правительство Бхарата отрицает начало военных действий и отказывается от дипломатической неприкосновенности ИИ Рао.

Он шагает к джакузи и включает бьющие струи воды. Держа бокал джин-тоника в руке, с глубоким, чувственным вздохом Тхакер погружается в воду.

— Что это значит? — спрашивает Аша.

— Отныне твой муж ИИ — мошенник.

— Что ты сделаешь?

— Нам дозволен лишь один-единственный метод действий. Его ждет экскоммуникация.

В ласковых пузырьках дрожит Аша. Она прижимается к Тхакеру. Чувствует рядом тело мужчины. Плоть. Не пустоту. Высоко, во многих километрах над пятном города Дели, кружит, ищет летательный аппарат ИИ.

На следующее утро все запреты остаются в силе: ни наладонника, ни систем домашних развлечений, ни каналов коммуникаций. Да, туда же балкон и джакузи.

— Если тебе понадобится связаться со мной, то эта перчатка защищена департаментом. Он не сможет связаться с тобой через него. — Тхакер снимает перчатку и кладет наушник на кровать.

Покрытая шелковыми простынями, Аша надевает перчатку и прикрепляет завиток за ухом.

— Ты не снимаешь это даже в постели?

— Привычка.

Шелковые простыни, «Кама Сутра». Неожиданно для копа Кришны. Аша смотрит, как Тхакер одевается для экскоммуникации. Одежда такая же, как для любой другой службы, — отутюженная белая рубашка, галстук, черные ботинки ручной работы — в городе коричневые неприемлемы — безупречно начищены. Неизменный скверный парфюм. А вот и отличие в одежде: кожаная кобура под мышкой, в нее удобно скользнуло оружие.

— Зачем это?

— Убивать ИИ, — просто отвечает он.

Поцелуй на прощание — и вот он ушел. Аша надевает его крикетный пуловер (белое одеяние ниспадает до самых колен) и направляется на запретный балкон. Если она вытянет шею, то увидит входную дверь. Вон там он, выходит на улицу, останавливается на обочине тротуара. Его машина запаздывает, вся дорога забита, с самого рассвета с улицы доносился шум двигателей, сигналы автомобильных гудков и пронзительных клаксонов патпатов. Наслаждаясь тем, что сама невидима, Аша смотрит на Тхакера. «Я вижу тебя. И как только они могут заниматься спортом в такой одежде?» — задается она вопросом, потому что кожа под крикетным пуловером тут же нагрелась и вспотела. Уже тридцать градусов, если верить данным внизу видеоэкрана на фасаде только что отстроенного дома напротив. Ожидается тридцать восемь. Вероятность осадков: ноль. Над строкой новостей на экране появляется название «Город и деревня» — трансляция для приверженцев сериала, которые жить без него не могут.

— Здравствуй, Аша, — говорит Вед Пракаш, обернувшись к ней. Больше пуловер для крикета не может спасти от леденящего холода.

А вот и Бегум Вора складывает руки в приветствии намаете.

— Я знаю, где ты, я знаю, что ты сотворила, — произносит он. Риту Парваз садится на диван, наливает чай и говорит:

— Хочу, чтобы ты поняла: работа шла двусторонняя. Не слишком умно было начинять твой наладонник таким программным обеспечением.

Беззвучно движутся губы, от суеверного страха ослабели колени. Аша в воздухе трясет рукой с перчаткой наладонника, но никак не может найти нужные мудры, не может правильно выполнить движения. Звонить, звонить, звонить, звонить.

Теперь на экране Говинд в конюшне, он поглаживает шею чистокровного скакуна по имени Звезда Агры.

— Я шпионил за ними точно так же, как они шпионили за мной.

Теперь доктор Чаттерджи в своем кабинете:

— Так что в конечном счете мы оба предали друг друга. Вызов должен пройти авторизацию в отделе безопасности департамента.

Пациент доктора Чаттерджи, стоящий спиной к камере мужчина в черном, поворачивается. Улыбается. Это Эй Джей Рао:

— В конце концов, какой же дипломат не является шпионом?

Аша видит белую вспышку над крышами. Ну конечно. Конечно. Все это время он отвлекал ее, как и подобает настоящей мыльной опере. Аша бросается к перилам, чтобы крикнуть, предупредить об опасности, но самолет, убрав назад крылья и выключив двигатели, скользит уже под высоковольтной линией электропередачи: радиоуправляемый самолет ИИ, контролирующий движение.

— Тхакер! Тхакер!

Один голос среди тысяч. Не ее он услышал, не к ней оборачивается. Человек слышит зов смерти. Один среди улицы, он видит, как с неба пикирует самолет. На скорости триста километров в час он разносит по частям инспектора Тхакера из департамента регистрации и лицензирования искусственных интеллектов.

Отклонившийся от курса самолет врезается в автобус, машину, грузовик, патлат. По улице Сисгандж разлетаются обломки пластиковых крыльев и остатки маленького разума, вздымаются языки пламени горящего топлива. Верхняя половина туловища Тхакера, кувыркаясь, летит по воздуху и ударяется о горячий ларек с самоса.[51]

Ревность и гнев джиннов.

На балконе застыла Аша. Сериал «Город и деревня» остановился. Вся улица замерла, словно на кромке обрыва. Потом всех охватила истерия. Пешеходы побежали; велорикши соскочили со своих мест и попытались вывезти велосипеды из давки; водители и пассажиры повыскакивали из машин, такси и патпатов и бросились наутек; среди всеобщей паники пытались пробраться скутеры; окруженные бегущими людьми, остановились автобусы и грузовики.

Словно прилипнув к перилам балкона, все так же недвижима, застыла Аша. Мыльная опера. Все это сериал. Такое не может случиться. Только не на улице Сисгандж, только не в Дели, только не утром во вторник. Это порожденная компьютером иллюзия. Всегда была лишь иллюзия.

Вызов наладонника. В оцепенелом непонимании Аша уставилась на свою руку. Департамент. Что-то надо сделать. Да. Она поднимает руку и исполняет мудру — жест танцора, — чтобы ответить на звонок. И в тот же самый миг, словно по заказу, на небесах являются боги. Огромные, словно грозовые облака, они высятся над многоквартирными домами улицы Сисгандж. Вон Ганеша, со сломанным бивнем и ручкой, верхом на крысе-вахане,[52] в его лице нет ни капли доброты; выше всех Шива, танцующий во вращающемся колесе пламени, он уже занес ногу за мгновение до разрушения мира; Хануман с булавой и горой между блоками башни; украшенная ожерельем из черепов, Кали высунула красный язык, с которого капает яд, подняла сабли и стоит над улицей Сисгандж, опираясь ногами на крыши домов.

По улице бегут обезумевшие люди. «Они не видят, — понимает Аша. — Вижу лишь я, только я одна». Отмщение полиции Кришны. Кали высоко заносит свои сабли. Между их наконечниками вспыхивает дуга молний. Богиня втыкает оружие в застывший экран «Города и деревни». Ослепленная на мгновение Аша вскрикивает, когда охотники-убийцы полиции Кришны выслеживают и экскоммуницируют ИИ-мошенника Эй Джея Рао. Затем все пропало. Никаких богов. Небо всего лишь небо. Щит видеоэкрана пуст и мертв.

Над ней раздается безбрежный богоподобный рев. Аша быстро наклоняет голову — теперь все люди на улице глазеют на нее. Все взоры обращены к ней, вот она и добилась столь вожделенного ею внимания. Истребитель цвета хамелеонового флага военно-воздушных сил Авадха скользит над крышами и зависает над улицей, включен поворотный двигатель, выпускается шасси.

Поворачивается в направлении Аши похожей на голову насекомого кабиной, в которой сидит безликий пилот в шлеме. Рядом — женщина в костюме, жестами призывающая Ашу ответить на звонок. Напарница Тхакера. Теперь она вспомнила. Ревность, гнев и джинны.

— Госпожа Ратхор, говорит инспектор Каур. — Ее голос едва различим из-за шума. — Спускайтесь. Теперь вы в безопасности. Искусственный интеллект экскоммуницирован.

Экскоммуницирован.

— Тхакер…

— Просто спускайтесь вниз, госпожа Ратхор. Теперь вы в безопасности, угрозы больше не существует.

Самолет снижается. Поворачиваясь, Аша неожиданно ощущает на лице теплое прикосновение. Что это, воздушный поток от реактивного двигателя или, может, просто джинн, неутомимо спешащий вперед, неторопливый и такой же безмолвный, как свет.

От ярости и причуд джиннов полиция Кришны отправила нас куда подальше, то есть в город Лех у самых Гималаев. Я говорю нас, потому что тогда я уже существовала: узелок из четырех клеток в чреве моей матери.

Мама купила ресторанное дело. Ее предприятие пользовалось спросом для шаади.[53] Мы могли убежать от ИИ и хаоса, последовавшего за подписанием Авадхом Акта Гамильтона, но одержимость индийцев поисками супруги джинна останется навечно. Я помню, что для привилегированных клиентов — тех, кто не скупился на чаевые, относился к матери не просто как к заурядной подрядчице или же помнил ее лицо по всевозможным журналам, — она снимала обувь и танцевала «Радху и Кришну». Мне очень нравилось смотреть, как мама танцует, и, когда я убегала в храм бога Рамы, я пыталась копировать ее движения между колоннами мандапы.[54] Помню, как улыбались брахманы и одаривали меня деньгами.

Выстроили плотину, началась война за воду, завершившаяся через месяц. Искусственных интеллектов преследовали нещадно, и они сбежали в Бхарат, где громадная популярность «Города и деревни» обещала им защиту, но даже там они не были в безопасности: люди и бесплотные, так же как люди и джинны, создания слишком непохожие между собой, и в конце концов им пришлось перебираться в другое место, которое я не могу постичь умом: в их собственный мир, где никто не может им навредить, где они в безопасности.

Вот и вся история про женщину, которая вышла замуж за джинна. Пусть у нее нет хорошего конца, которым обычно заканчиваются западные сказки или мюзиклы Болливуда,[55] но все же конец у нее достаточно хороший. Этой весной мне сравняется двенадцать, на автобусе я поеду в Дели и стану учиться в гхаране. Мама боролась с этим моим желанием изо всех сил, потому что ее Дели навсегда останется городом джиннов, их запятнанным кровью обиталищем, но, когда брахманы из храма привели ее и показали, как я танцую, ее сопротивление исчезло. Сейчас она стала успешным дельцом, потолстела, в ненастные зимы у нее страшно болят колени, и она еженедельно отвергает предложения вступить в брак, и к тому же она не может отрицать передавшийся мне дар. А мне так хочется увидеть те улицы и парки, где творилась ее и моя истории, Красный Форт и печальное увядание садов Шалимара. Хочу почувствовать жар джиннов среди толпы в переулках за Джама Масджид, среди дервишей на Чандни Чоук, среди скворцов, кружащих над площадью Коннахт. Лех — буддийский город, битком набитый изгнанниками из Тибета в третьем поколении, они называют его Малый Тибет, и у них свои боги и демоны. От старого мусульманина, знатока джиннов, я узнала кое-что об их тайнах, но мне кажется, что истинное знание приходит ко мне тогда, когда я остаюсь одна в храме Рамы после танца, перед тем как священники закрывают гарбагриху[56] и укладывают богов спать. В ночной тиши, когда весна переходит в лето или после сезона дождей, я слышу голос. Он зовет меня по имени. Я всегда говорю себе, что идет он из джапа[57] -софтов, маленьких ИИ низшего уровня, которые постоянно тихонько возносят богам молитвы, но на самом деле мне кажется, что он исходит одновременно из ниоткуда и отовсюду, из другого мира, из абсолютно другой вселенной. Он говорит: «Создания слова и огня отличны от творений глины и воды, но вот что верно: любовь не умирает никогда». Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, то чувствую на щеке прикосновение, мимолетный ветерок, теплое чистое дыхание джиннов.