Существо с тысячей форм

The Thing of a Thousand Shapes 1923

Дядя Джим умер.

Я едва мог в это поверить, но маленький жёлтый телеграфный бланк, только что вручённый мне посыльным из «Вестерн Юнион», не оставлял места для сомнений. Послание было коротким и убедительным:

«Немедленно приезжайте в Пеорию. Джеймс Брэддок скончался от сердечного приступа.

Корбин и партнеры, адвокаты.»

Здесь следует пояснить, что дядя Джим, брат моей матери, был моим единственным близким родственником. Потеряв обоих родителей при пожаре в театре «Ирокез», когда мне было двенадцать, я был бы вынужден отказаться от учёбы в средней школе и колледже, если бы не его великодушная поддержка. В его родном городе дядю считали человеком вполне обеспеченным, но недавно я узнал, что ему пришлось пойти на значительные жертвы, чтобы выделять полторы тысячи долларов в год на моё обучение в средней школе и бизнес‑колледже, и я был рад, что пришло время мне найти работу, и таким образом стать независимым от его щедрот.

Моя должность бухгалтера в комиссионной фирме на Саут-Уотер-стрит, хотя и не слишком высокооплачиваемая, всё же обеспечивала мне сносное существование, и я был доволен своей жизнью — до тех пор, пока не пришло сообщение о его смерти.

Я отнес телеграмму своему работодателю, получил недельный отпуск и вскоре уже был на пути к Центральному вокзалу.

Всю дорогу до Пеории я думал о дяде Джиме. Он был немолод — всего сорок пять лет, — и когда я видел его в последний раз, он выглядел на редкость крепким и бодрым. Поэтому внезапная утрата самого близкого и дорогого мне человека казалась почти невероятной. На сердце у меня лежал свинцовый груз, а ком в горле, казалось, готов был задушить меня.

Дядя Джим жил на ферме площадью в триста двадцать акров неподалеку от Пеории. Будучи холостяком, он нанимал экономку. За фермой присматривало семейство по фамилии Северс — муж, жена и двое сыновей, — жившее в арендованном доме примерно в тысяче футов позади жилища владельца, в непосредственной близости от амбара, силосных башен и прочих хозяйственных построек.

Как я уже говорил, соседи считали моего дядю человеком с достатком, но мне было известно, что ферма полностью заложена, так что доход с этих плодородных земель почти целиком уходил на покрытие накладных расходов и выплату процентов.

Если бы дядя был настоящим дельцом, он, без сомнения, мог бы разбогатеть. Но он был учёным и мечтателем, склонным пускать хозяйство на самотёк, пока сам посвящал время изысканиям и исследованиям. Главной страстью были психические феномены. Его жажда поиска новых фактов о человеческом разуме была неутолима. Занимаясь своим любимым делом, он посещал сеансы ведущих спиритуалистов мира как в нашей стране, так и за рубежом.

Он состоял в Лондонском Обществе Психических Исследований, равно как и в Американском, и регулярно переписывался с известными учёными, психологами и спиритуалистами. Как признанный авторитет в области психических феноменов, он время от времени публиковал статьи в ведущих научных изданиях и был автором дюжины широко известных книг на эту тему.

И вот, погружённый в скорбь, я, под мерный стук колёс, уносивших меня всё дальше, мысленно воскрешал одно за другим воспоминания о научных достижениях и учёной жизни дяди Джима; и мысль о том, что этот человек потерян для меня и для всего мира, была почти невыносима.

Я прибыл в Пеорию незадолго до полуночи и с радостью обнаружил, что Джо Северс, сын арендатора моего дяди, встречает меня на маленьком автомобильчике. После пятимильной поездки в кромешной тьме по ухабистой дороге мы добрались до фермы.

У дверей меня встретили экономка, миссис Роудс, и один из двух соседей, что по доброй воле вызвались «посидеть» с покойным. Глаза женщины были красны от слёз, и они вновь хлынули ручьём, когда она провела меня в комнату, где в сером гробу покоилось тело моего дяди.

В углу комнаты тускло горела керосиновая лампа. После того как молчаливый «сторож» поздоровался со мной — пожал руку и печально покачал головой, — я подошёл, чтобы взглянуть на останки самого дорогого мне человека на земле.

Когда я вгляделся в это благородное, доброе лицо, прежний ком в горле, ненадолго отступавший, вернулся вновь. Я ждал от себя слёз, разрывающих душу рыданий, но их не было. Я пребывал в каком-то оцепенении — словно оглушённый.

Внезапно, и, по-видимому, вопреки собственному разумению, я услышал, как говорю вслух:

— Он не умер — он просто спит.

Когда «сторожа» уставились на меня в изумлении, я повторил:

— Дядя Джим не умер! Он просто спит.

Миссис Роудс с состраданием посмотрела на меня и многозначительным взглядом, брошенным в сторону «сторожей», сказала так же ясно, как если бы произнесла вслух: «У него помутился рассудок».

Она и мистер Ньюберри, сосед, с которым я познакомился в первым, осторожно вывели меня из комнаты. Я и сам был ошеломлен своими словами и не находил им никакого объяснения.

Мой дядя, без сомнения, был мертв, по крайней мере, в физическом смысле. Ничто в бледном, окоченевшем теле не указывало на какие-либо признаки жизни, и, без сомнения, врач уже констатировал его смерть. Так почему же я сделал это странное, неуместное — более того, нелепое — заявление? Я не знал, но решил, что, должно быть, обезумел от горя и на мгновение потерял рассудок.

Я заявил о своём намерении подежурить вместе с мистером Ньюберри и вторым соседом, мистером Глитчем, но в конце концов меня убедили отправиться в свою комнату — на том основании, что мои нервы перенапряжены и мне необходим отдых. В итоге решили, что едва сомкнувшая глаза прошлой ночью экономка и я отправимся спать, а двое соседей будут дежурить по очереди двухчасовыми сменами: один бодрствует, пока другой спит на диванчике у камина.

Миссис Роудс проводила меня в комнату. Я быстро разделся, задул керосиновую лампу и лёг в постель. Не сразу удалось успокоиться и настроиться на сон; помню, уже погружаясь в дремоту, мне почудилось, будто кто-то зовёт меня откуда-то издалека:

— Билли! — и затем тем же далеким голосом: — Спаси меня, Билли!

Я проспал, наверное, минут пятнадцать, когда, вздрогнув, проснулся. То ли мне это приснилось, то ли что-то размером и формой напоминающее среднего размера морского угря и впрямь ползло по моей кровати.

На мгновение я оцепенел от ужаса, увидев это белёсое, безымянное существо в тусклом свете, падавшем из окна. Судорожным движением я сбросил с себя одеяло, спрыгнул на пол, чиркнул спичкой и быстро зажег лампу. Затем, взяв в руку тяжёлую трость, приблизился к кровати.

Осторожно шевеля постельное бельё тростью и тыкая в него то тут, то там, я, в конце концов, обнаружил, что существо исчезло. Дверь была закрыта, фрамуги над ней не было, окно затягивала сетка. Я пришёл к выводу, что оно должно было быть всё ещё в комнате.

С этой мыслью я принялся тщательно обыскивать каждый дюйм пространства, заглядывая под мебель и за неё, с лампой в одной руке и тростью — в другой. Затем снял всё постельное бельё, выдвинул ящики комода — и не нашёл ничего!

Полностью убедившись, что животное, виденное — или, возможно, лишь казалось, что виденное, — никак не может находиться в комнате, я решил, что это был кошмарный сон, и снова лёг. Из‑за нервного потрясения я не стал гасить свет, а лишь притушил лампу.

После получаса беспокойных метаний мне удалось заснуть; на этот раз, возможно, минут на двадцать, после чего я снова проснулся. Та же волна ужаса окатила меня, когда я отчётливо услышал скребущий, шуршащий звук под кроватью. Я лежал совершенно неподвижно и ждал, пока звук не прекратится. Что‑то, судя по всему, ползало под кроватью, медленно и с трудом продвигаясь к изножью.

Я тихонько сел, наклонился вперед и заглянул за изножье кровати. Звуки стали более отчетливыми, и из-под моей кровати появилась белая округлая масса, похожая на свернувшегося в клубок дикобраза с торчащими во все стороны иглами. Я издал сдавленный крик ужаса, и существо исчезло у меня на глазах!

Не тратя времени на вторичные поиски в комнате, я соскочил с кровати, метнулся к двери, рванул её на себя и, как был, в пижаме бросился в гостиную. Однако, приближаясь к комнате, я почувствовал, как ко мне возвращается часть утраченного мужества, и перешел на шаг. Я рассудил, что поспешное появление в комнате всполошит всех домочадцев и что, возможно, в конце концов, я стал жертвой второго кошмарного сна. Поэтому я решил ничего не говорить «сторожам» о случившемся, а просто объяснить, что не могу уснуть и пришёл за компанией.

Ньюберри встретил меня у двери.

— В чем дело? — спросил он: — Вы бледны. Что-то не так?

— Всё так, кроме легкого расстройства желудка. Не мог уснуть, поэтому спустился составить вам компанию.

— Вам следовало накинуть халат или что-нибудь в этом роде. Вы можете простудиться.

— О, мне вполне комфортно, — ответил я.

Ньюберри подбросил дров в камин, чтобы разгорелось пламя, и мы придвинули кресла к мерцающему кругу тепла. В углу комнаты по‑прежнему тускло горела лампа, а Глитч посапывал на диванчике.

— Забавная штука, — сказал Ньюберри, — эти распоряжения, оставленные вашим дядей.

— Распоряжения? Какие распоряжения? — спросил я.

— Как, вы не знали? Ну конечно, вы не могли знать. Он оставил миссис Роудс письменные указания: в случае его внезапной смерти тело нельзя бальзамировать, обкладывать льдом или каким‑либо иным образом сохранять. Более того, его категорически нельзя хоронить до тех пор, пока не начнутся процессы разложения. Он также распорядился, чтобы вскрытие не проводилось до тех пор, пока не будет окончательно установлено, что процесс гниения уже начался.

— Эти указания выполнены? — спросил я.

— В точности, — ответил он.

— И сколько времени потребуется, чтобы началось гниение?

— Врачи говорят, что первые признаки, как правило, проявляются через двадцать четыре часа.

Я задумался над этим странным распоряжением моего дяди. Мне казалось, что он, должно быть, боялся быть погребённым заживо или чего-то в этом роде, и я припомнил несколько случаев, слышанных мной, когда эксгумированные тела находили перевёрнутыми в своих гробах, в то время как другие, судя по всему, в попытках вырваться из живой могилы рвали на себе волосы и царапали крышку гроба.

Меня снова начало клонить в сон, и только я начал дремать, как Ньюберри схватил меня за руку.

— Смотрите! — воскликнул он, указывая на тело.

Я быстро взглянул на покойника и на мгновение мне показалось, будто я увидел нечто белое у самых его ноздрей.

— Вы видели? — спросил он, едва дыша.

— Что именно? — в свою очередь спросил я, желая узнать, видел ли он то же самое, что и я.

— Я видел, как нечто белое, то ли густой пар, то ли туманная вуаль, вышло у него из носа. Когда я окликнул вас, оно, кажется, втянулось обратно. Неужели вы не заметили?

— Мне показалось, будто я заметил белую вспышку, когда вы заговорили со мной, но, должно быть, это была игра воображения.

Настало время дежурства Глитча, поэтому мой собеседник разбудил его, и они поменялись местами. Ньюберри вскоре заснул, а Глитч, будучи флегматичным немцем, оказался немногословен. Я постепенно начал клевать носом и вскоре задремал прямо в кресле.

Крик Глитча заставил меня вскочить на ноги.

— Просыпайтесь и помогайтесь хватат кота!

— Какого кота? — спросил проснувшийся, как и я, Ньюберри.

— Дер большой вайсс кот! — взволнованно выкрикнул Глитч. Только что он коммт через ди дверь унд махт — прыг! — ин дер гроп.

Мы втроём бросились к гробу, но никаких следов кота не обнаружили — всё выглядело нетронутым.

— Нихт смешно, — сказал Глюк. — Может быть, он прячется в дас цимер.

Мы обыскали комнату, но безрезультатно.

— Вам померещилось, — сказал Ньюберри.

— А как выглядело это животное? — спросил я.

— Вайсс, унд большой, как дер хунд… собак. Он влетать в ди дверь, так-то, унд галлопен по полу, так-то, унд махт прыг ин дер гроп, прямо как кот. Ах! Это быть свиррепый дер зверюг.

Глитч говорил совершенно серьёзно и оживлённо размахивал руками, описывая внешний вид и движения животного. Возможно, мне бы захотелось рассмеяться, если бы не пережитое мной этой ночью. Я также заметил, что выражение лица Ньюберри ничем не намекало на веселье.

Было уже почти четыре часа — время дежурства Ньюберри, но Глитч заявил, что больше не сможет уснуть ни на минуту. Поэтому мы втроём придвинули кресла поближе к огню. По обе стороны от камина находились большие окна. Шторы были полностью задёрнуты, а окна украшали тяжёлые кружевные занавески. Случайно взглянув на окно слева, я заметил нечто мышино-серого цвета, висящее у самого верха одной из занавесок. Когда я присмотрелся, мне показалось, что я заметил легкое движение, как будто крыло немного расправилось, а затем сложилось, и это нечто приобрело облик большой летучей мыши‑вампира, висящей вниз головой.

Я обратил внимание своих спутников на нашего необычного визитёра, и оба увидели его так же отчётливо, как и я.

— Как, по-вашему, он попал сюда? — спросил Ньюберри.

— Странно, что мы нихт зеен его раньше, — сказал Глитч.

Я поднял каминные щипцы, а Ньюберри схватил кочергу. Крадучись, я подобрался к занавеске, встал на цыпочки и попытался схватить существо щипцами. Однако оно оказалось весьма проворным и ускользнуло от меня. За этим последовала погоня по комнате, длившаяся несколько минут. Поняв, что таким способом нам не удастся поймать существо, мы прекратили преследование — и тогда оно успокоилось и вновь повисло вниз головой, на этот раз на карнизе для картин.

Увидев это, Глитч, схвативший с стола тяжёлый том, швырнул его в незваного гостя. Бросок оказался метким, и существо пискнуло, впечатавшись в стену.

В этот миг мне почудился стон, донёсшийся со стороны гроба, но я не был в этом уверен.

Мы с Ньюберри бросились к месту, куда упала книга, намереваясь прикончить существо кочергой и щипцами, но на полу лежала лишь книга. Существо бесследно исчезло.

Я поднял книгу и заметил на её задней обложке сероватое пятно. Поднеся к свету, мы увидели, что-то похожее на мыльную плёнку. Пока мы его рассматривали, вещество, по-видимому, или впиталось в тканевую обложку книги, или испарилось. Однако на переплёте осталось сухое, белёсое, едва различимое пятно.

— Что вы об этом думаете? — спросил я Ньюберри.

— Странно! — отозвался он.

Я повернулся к Глитчу и впервые заметил, что его глаза широко раскрыты от ужаса. Он покачал головой и украдкой бросил взгляд в сторону гроба.

— А вы что думаете об этом? — спросил я.

— Возмошно, дер вампир. Настоящий дер вампир.

— Что вы подразумеваете под «настоящим вампиром»?

Тогда Глитч рассказал, что в фольклоре его родных земель есть сказания о мертвецах, продолжающих жить в своих могилах. Считается, что души этих покойников по ночам принимают облик огромных летучих мышей‑вампиров, летают и пьют кровь живых людей. Затем они возвращаются в могилу и какое-то время кормят добытой кровью лежащее там тело. Этот процесс продолжается бесконечно — пока труп не извлекут из могилы и не вобьют в его сердце кол.

В частности, он поведал историю о венгре по имени Арнольд Пауль, чьё тело выкопали спустя сорок дней после погребения. Оказалось, что щёки его остались румяными, а волосы, борода и ногти успели отрасти за время нахождения могиле. Когда в его сердце вогнали кол, покойник издал ужасающий вопль, и изо рта у него хлынул поток крови.

История о вампире странным образом завладела моим воображением. Я вновь подумал о необычном распоряжении дяди относительно судьбы его тела и о тех странных видениях, свидетелем которых я стал. В тот момент я стал убеждённым сторонником теории о вампирах.

Однако здравый смысл вскоре убедил меня, что на свете не существует никаких вампиров. А даже если бы они и существовали, человек с таким благородным характером, как у моего покойного дяди, ни за что не стал бы прибегать к столь отвратительным и чудовищным практикам.

Мы сидели в молчании, пока на востоке не показались первые слабые полоски рассвета. Спустя несколько минут наши ноздри уловили долгожданный аромат кофе и поджаривающегося бекона — в комнату вошла миссис Роудс и объявила, что завтрак готов.

После завтрака мои новообретённые друзья отправились по домам, заверив меня, что с радостью придут и подежурят со мной снова этой ночью.

Однако в беспокойных манерах Глитча было нечто, что заставило меня усомниться в его словах, и потому я не слишком удивился, когда он позвонил мне через час и сообщил, что его жена заболела и он не сможет прийти.

Я вышел на улицу, чтобы выкурить сигару и насладиться лучами утреннего солнца после пережитой ночи.

Я размышлял о том, как приятно снова оказаться в царстве природы, царстве всего естественного, увидеть деревья, одетые осенней листвой, почувствовать шелест опавших листьев под ногами, наполнить легкие пряным, бодрящим октябрьским воздухом.

Серая белка перебежала мне дорогу, её защёчные мешки оттопыривались от желудей. Стая дроздов, держа путь на юг, на несколько мгновений опустилась на ветви над моей головой, оглашая воздух громким пересвистом; затем, внезапно захлопав крыльями и издав несколько хриплых прощальных звуков, возобновила свой полет.

— От естественного до сверхъестественного — всего один шаг, — подумал я.

Это наблюдение дало начало новой череде мыслей. В конце концов, может ли что-либо быть сверхъестественным — то есть стоящим выше естества природы? Природа, согласно моим убеждениям, есть лишь другое имя Бога, вечного Разума, всемогущего, вездесущего, всеведущего правителя Вселенной. Если Он всемогущ, может ли что-либо происходить вопреки Его законам? Очевидно, что нет.

Слово «сверхъестественное», в конечном счёте, лишь выражение, изобретённое человеком с его ограниченностью и неведением, чтобы обозначить то, чего он не понимает. Телеграфия, телефония, фонограф, кинематограф — всё это в менее просвещённую эпоху сочли бы форменной чертовщиной. Человеку достаточно было лишь постичь законы, лежащие в основе этих явлений, чтобы перестать применять к ним слово «сверхъестественное».

Какое же право имел я тогда называть явления, свидетелем которых я только что стал, сверхъестественными? Я мог бы назвать их сверхнормальными, но считать их сверхъестественными — значило бы поверить в невозможное, а именно в то, что Всемогущий оказался побеждён.

Тут же я твёрдо решил: если этой ночью явления повторятся, я, насколько возможно, обуздаю свои суеверия и страх, взгляну на них глазами философа и постараюсь выяснить их причину, обязанную непременно подчиняться законам природы.

Серое облако пыли и шум мотора возвестили о приближении автомобиля. В следующую минуту допотопная развалюха, с чьими механическими странностями я уже успел познакомиться, свернула на подъездную дорожку и остановился напротив меня. Джо Северс, старший сын арендатора моего дяди, вылез из машины и подбежал ко мне.

— Жена Глитча умерла сегодня утром, — выпалил он, — и он клянется, что мистер Брэддок — вампир и выпил её кровь!

— Какая нелепость! — ответил я. — Ему, конечно, никто не верит?

— Я бы так не сказал, — произнёс Джо. — Некоторые фермеры относятся к этому очень серьёзно. Один из парней Лэнгдонов, ближайшей фермы к северу отсюда, заболел сегодня утром. Доктор не знает, что с ним. Люди говорят, что всё это очень подозрительно.

На крыльце появилась миссис Роудс.

— Вас к телефону, сэр, — сказала она.

Я поспешил к телефону. В трубке раздался женский голос.

— Это миссис Ньюберри, — сказала она. — Мой муж тяжело болен и просил меня сказать вам, что не сможет составить вам компанию сегодня ночью.

Я поблагодарил даму, сказал, что искренне опечален такой вестью, и искренне пожелал скорейшего выздоровления её супругу. После этого написал письмо с соболезнованиями мистеру Глитчу и отправил Джо доставить его.

Вот так положение! Жена Глитча умерла, Ньюберри серьёзно болен, а вся округа, напугана этой нелепой историей о вампире! Я понимал, что бесполезно просить кого-либо из соседей провести ночь со мной. Очевидно, мне суждено было встретить ужасы наступающей ночи в одиночку. Способен ли я на это? Смогут ли выдержать мои нервы, уже расшатанные происшествиями минувшей ночи, это испытание?

Должен признаться — и не без стыда — что в этот момент я ощутил непреодолимое желание сбежать куда глаза глядят, оставив дела покойного дяди на произвол судьбы.

С этой мыслью я отправился в свою комнату и начал складывать вещи в чемодан. Что-то упало на пол. Это было последнее письмо моего дяди, полученное как раз накануне телеграммы с известием о его смерти. Поколебавшись, я поднял его и развернул. Последний абзац привлек мое внимание:

«И, Билли, мальчик мой, не беспокойся больше о деньгах, что я тебе выделял. Это и впрямь, как ты говоришь, было чувствительно для моего кошелька, но я расставался с ними охотно, с радостью, ведь они шли на образование сына моей сестры. Я сожалею только о том, что не мог сделать большего.

С любовью.

Дядя Джим.»

Меня охватил жгучий стыд. Укор совести оказался острым и болезненным. Я собирался совершить трусливый, бесчестный поступок.

— Слава Богу, что это письмо волей случая попало ко мне в руки, — с жаром произнес я.

Теперь я твердо решил, что доведу дело до конца любой ценой. Благородная любовь и великодушное самопожертвование моего дяди не должны остаться безответными.

Я быстро распаковал свой чемодан и спустился вниз. Остаток дня прошёл без происшествий, но ночь… Как же я страшился её прихода! Стоя на крыльце и наблюдая, как медленно угасает последний отблеск заката, я желал, чтобы, подобно Иисусу Навину, мог заставить солнце и луну остановиться.

Сумерки наступили слишком быстро — их приходу способствовала гряда тяжёлых облаков на западном горизонте; тьма сменяла полумрак с нежеланной стремительностью.

Я вошёл в дом и зашагал по коридору, ведущему в гостиную, с чувством, без сомнения, сходным с тем, что испытывает осуждённый, переступая порог камеры смертников.

Экономка как раз ставила в комнате лампу, свежевычищенную и заправленную. Младший брат Джо Северса, Сэм, уложил в камине поленья, подложив под них щепу и бумагу для растопки. Миссис Роудс любезно пожелала мне «Спокойной ночи, сэр» и бесшумно удалилась.

Наконец настал тот страшный миг: я остался наедине с безымянными силами тьмы.

Я невольно содрогнулся. В воздухе ощущалась сырая прохлада, и я поджёг растопку под поленьями в камине. Затем, задернув шторы, чтобы отгородиться от кромешной ночной тьмы, я раскурил трубку и встал в тёплом круге света.

Под благотворным влиянием трубки и тепла моё чувство страха временно рассеялось. Взяв с библиотечного столика книгу, я устроился читать. Она называлась «Реальность феноменов материализации» и была написана моим дядей. Издатели — «Балвер и сыновья», Нью‑Йорк и Лондон.

По всей видимости, это была хроника наблюдений, сделанных моим дядей на сеансах материализации в нашей стране и в Европе. Вопреки моей обычной привычке, я начал с прочтения авторского предисловия. Дядя призывал тех, кто возьмёт в руки его труд, сперва отбросить все предубеждения и предвзятые мнения по данному вопросу — если они не основаны на достоверном знании; а затем, прежде чем делать окончательные выводы, взвесить факты, изложенные им.

Мое внимание, в частности, привлек следующий отрывок:

«Приходится с сожалением признать, что немало людей, называющих себя медиумами, ежедневно обманывают участников сеансов, и их «проявления» — не более чем оптические иллюзии, созданные хитростью и ловкостью рук. Тем не менее автор сумел собрать — на сеансах, описанных в этой книге, где всякая возможность обмана была исключена благодаря строгому контролю и проверке, — неопровержимые доказательства того, что подлинная материализация действительно возможна и имеет место быть.

Источник и физическая природа (если здесь вообще уместны эти слова) фантома, материализованного истинным медиумом, до настоящего времени остаются необъяснимыми. То, что подобные проявления не являются галлюцинациями, многократно доказывалось их успешной фотографической фиксацией. Пришлось бы проявить поистине безграничную доверчивость, чтобы поверить, что простую галлюцинацию можно сфотографировать.

Как я уже отмечал, подлинная природа и источник этих феноменов, по-видимому, непостижимы; однако примечателен тот факт, что самые мощные проявления случаются, когда медиум пребывает в состоянии каталепсии или мнимой смерти. Его руки холодеют, тело становится неподвижным, а взгляд, если глаза открыты, словно устремляется в пустоту…»

Раскат грома, за которым последовал порыв шквального ветра, грубо прервал моё чтение. В дверях появилась экономка с лампой в руке.

— Не могли бы вы помочь мне закрыть окна, сэр? — попросила она. — Надвигается сильный ливень, и их нужно закрыть поскорее, иначе мебель и обои намокнут.

Вместе мы поднялись наверх. Я перебегал от окна к окну, пока она освещала путь тусклой лампой. Когда с этим делом было покончено, она снова пожелала мне спокойной ночи, и я вернулся в гостиную.

Переступив порог, я мельком взглянул на гроб, и тут же посмотрел снова, ощутив, как по спине ползёт холодок ужаса. Либо я бредил, либо за моё отсутствие гроб полностью укрыли белой простынёй.

Я протёр глаза, ущипнул себя и подошёл ближе, чтобы подтвердить то, что видели глаза, прикосновением. Когда я протянул руку, середина простыни вздыбилась острым пиком, словно её приподняло невидимое существо, и вся ткань поплыла вверх, к потолку. Я отшатнулся с криком ужаса, наблюдая за этим, вероятно, с тем же оцепенением, что и обречённая птица или зверь, встретившие взгляд змеи, готовой их пожрать.

Остриё коснулось потолка. Раздался оглушительный удар грома, сопровождаемый ослепительной вспышкой молнии, озарившей комнату сквозь щели плохо задёрнутых штор, и я обнаружил, что смотрю на голый потолок.

Ошеломлённый, я подошёл к камину, поворошил поленья, пока они не разгорелись, и опустился в кресло, пытаясь собраться с мыслями. Потоки дождя барабанили по оконным стёклам. Гремел гром, непрерывно сверкали молнии.

Я взял трубку и уже собрался раскурить ее, как меня отвлекло странное зрелище. Нечто круглое и плоское, около шести дюймов в диаметре, сероватого цвета, двигалось по полу от гроба к центру комнаты. Я наблюдал за ним, завороженный, в то время как кровь, казалось, застыла в моих жилах. Оно не катилось и не скользило по полу — скорее словно бы перетекало вперёд.

Больше всего на свете оно напомнило мне амебу, одно из тех микроскопических одноклеточных животных, изучаемых мной на занятиях по зоологии. Амёбу, увеличенную, должно быть, в несколько миллионов раз. Я отчётливо видел, как оно время от времени выпускало отростки, напоминающие ложноножки, и вновь втягивало их в основную массу.

Зажженная спичка обожгла мне пальцы, и я бросил ее в камин. Тем временем существо достигло центра комнаты и остановилось. Теперь на моих глазах начала происходить метаморфоза. К моему изумлению, вместо гигантской амёбы я увидел исполинского трилобита — крупнее любых известных науке образцов, но при этом безупречно воспроизводящего все детали его строения.

Трилобит, в свою очередь, превратился в ярко окрашенную морскую звезду с активно извивающимися щупальцами. Морская звезда стала крабом, а краб — дельфином, плавающим в воздухе, как будто в воде. Затем дельфин превратился в огромную зеленую ящерицу, принявшуюся ползать по полу.

Вскоре у ящерицы выросли большие перепончатые крылья, хвост укоротился, челюсти удлинились, под ними появился мешок, похожий на пеликаний, а тело частично покрылось чешуей ржаво-черного цвета. Позже я узнал, что это было призрачное воплощение птеродактиля, доисторического летающего ящера. В моём перепуганном состоянии он выглядел как настоящая адская тварь.

Существо выпрямилось, расправило крылья и взмахнуло ими, словно проверяя их работоспособность. Затем поднялось в воздух и дважды обогнуло комнату, лениво взмахивая крыльями, подобно цапле, после чего вновь опустилось в центре пола.

Оно аккуратно сложило крылья, и я заметил, что начинаются новые изменения. Чешуя превращалась в перья, ноги удлинялись и покрывались толстой чешуйчатой кожей. Когти превратились в двупалые ступни, похожие на страусиные. Голова тоже приобрела сходство со страусиной, а крылья укоротились, покрывшись редкими перьями. Получившаяся птица оказалась гораздо крупнее любого страуса или эму, что я когда‑либо видел. Она величественно расхаживала по комнате, почти касаясь головой потолка.

Вскоре и она замерла в центре комнаты — шея становилась всё короче — перья превратились в мех — крылья вытянулись в руки, свисавшие ниже колен, и я оказался лицом к лицу с огромным, похожим на гориллу, существом. Оно ужасающе заревело, бросая быстрые взгляды по сторонам. Его глубоко посаженные глаза пылали, как раскалённые угли.

Я чувствовал, что настал мой конец, но не мог пошевелиться, чтобы спастись. Мне хотелось вскочить и выпрыгнуть в окно, но онемевшие конечности не слушались меня. Я продолжил смотреть. Мех на существе превратился в тонкий волосяной покров, и оно начало принимать человекоподобную форму. Я закрыл глаза и содрогнулся.

Когда я вновь открыл их мгновение спустя, передо мной предстало что-то вроде «недостающего звена» — получеловек-полузверь. Лицо со скошенным лбом и нависшими бровями было обезьяноподобным и в то же время похожим на человеческое. Вокруг его бёдер была обёрнута большая тигровая шкура. В правой руке он сжимал огромную, узловатую дубину.

Постепенно он становился всё более человекоподобным и менее обезьяноподобным. Дубина превратилась в копье, копье — в меч, и я увидел римского солдата, полностью экипированного для битвы: в шлеме, доспехах, сандалиях и со щитом.

Римский солдат стал рыцарем, а рыцарь — мушкетером. Мушкетер стал солдатом колониальной армии.

В этот миг раздался звон разбитого стекла: ветка дерева пробила окно справа от камина. Штора с треском взметнулась вверх, и солдат исчез — комнату озарила ослепительная вспышка молнии.

Я бросился к окну и увидела, что нависавшая над домом ветка вяза, оказалась отломана ветром, швырнувшим её в стекло. Дождь хлестал через разбитое окно в комнату.

Экономка, услышавшая шум, появилась в дверях. Увидев, что дождь заливает комнату через окно, она ушла и через мгновение вернулась с молотком, гвоздями и свёрнутой простынёй. Из-за сильного ветра я с трудом прибил простыню к оконной раме и снова задёрнул штору.

Миссис Роудс удалилась.

Я взглянул на часы. До полуночи оставалась всего одна минута.

Прошла только половина ночи! Хватит ли у меня сил пережить вторую половину?

Буря понемногу стихала и, наконец, затихла совсем, сменившись мёртвой тишиной.

К моему неописуемому облегчению, час прошел без происшествий. Я решил, что все странные явления исчезли вместе с бурей. Эта мысль успокоила меня. Я начал клевать носом и вскоре уснул.

Мой покой тревожили беспокойные сны. Казалось, я иду по огромному первобытному лесу. Деревья и прочая растительность вокруг были незнакомыми и причудливыми. Повсюду в буйном изобилии росли огромные папоротники, некоторые из них достигали пятидесяти футов в высоту. Под ногами стелился мягкий ковёр из мха. Гигантские грибы, колоссальные поганки и разнообразные по форме и оттенкам мухоморы встречались на каждом шагу.

В руке я сжимал огромную узловатую дубину, и единственной моей одеждой, похоже, была тигровая шкура, опоясанная вокруг бёдер и спускавшаяся до колен.

Причудливое создание, наполовину носорог, наполовину лошадь, перебежало мне дорогу. Преследуя его по пятам, за ним гнался огромный ящер, очертаниями напоминающий кенгуру, но размерами превосходящий самого крупного слона. Его чудовищная змееподобная голова вознеслась более чем на двадцать пять футов от земли, когда он внезапно остановился и встал на задние лапы и хвост, по‑видимому, решив прекратить погоню.

Затем он заметил меня. Я стремительно развернулся и побежал, петляя туда-сюда, увязая в мягком мху, спотыкаясь о переплетения лиан и время от времени опрокидывая гигантские грибы. Я слышал, как ужасное чудовище с треском ломится сквозь заросли папоротников, отставая от меня всего на несколько шагов.

Наконец я достиг каменистого склона холма и увидел отверстие диаметром около двух футов. Я ринулся в него головой вперёд, едва успев увернуться от ужасающих челюстей, сомкнувшихся у меня за спиной с оглушительным клацаньем. Я лежал на земле, тяжело дыша, в дальнем углу пещеры, вне досягаемости клыков и когтей свирепого монстра. Казалось, он пытается расширить вход в пещеру своими огромными передними лапами…

Кто‑то положил руку на моё плечо и мягко пытался разбудить меня. Пещера и ужасный ящер исчезли, и я снова оказался в гостиной моего дяди. Я обернулся, ожидая увидеть миссис Роудс, но никого не увидел.

Однако рука на моём плече была вполне реальной. Она заканчивалась у запястья, переходя в некую не поддающуюся описанию, полупрозрачную массу. Теперь я окончательно проснулся и, как легко можно представить, оказался изрядно напуган. Рука отпустила меня и словно поплыла по воздуху к другому концу комнаты.

Я заметил в комнате некое белёсое облако, из которого формировались другие руки. Вскоре рук стало множество — самых разных размеров и форм. Они постоянно пребывали в движении: одни сжимали и разжимали пальцы, словно пробуя новообразованные мускулы, другие маняще жестикулировали, а третьи сцеплялись попарно, будто в приветствии.

Там были большие, огрубевшие мужские руки, изящные женские ладони и пухлые детские ручки. Некоторые из них были безупречно сформированы. Другие, очевидно находившиеся в процессе создания, напоминали плавающие обрывки шифона, а иные выглядели как плоские пустые перчатки.

Две вполне сформировавшиеся руки отделились от общей массы и приблизились ко мне на несколько футов. Они помахали мне, словно пытаясь привлечь мое внимание, и затем я увидел, что они складывают буквы алфавита глухонемых. Они воспроизвели мое имя по буквам:

«Б-И-Л-Л-И».

Затем:

«С‑П‑А‑С‑И М‑Е‑Н‑Я, Б‑И‑Л‑Л‑И».

Я сумел вымолвить:

— Кто вы?

Руки сложились в букву:

«Я…»

Затем их рывком втащили в общую массу.

Я увидел, что начинается новая трансформация. Руки соединялись, растворяясь в белой, неровной рифленой колонне, увенчанной темной, похожей на волосы, массой. В верхней части колонны, теперь заметно расширившейся, обретая подобие человеческого тела, стало проступать бородатое лицо. Мгновение спустя передо мной стояла фигура в белых одеждах, с глазами, глядящими вверх, словно в страхе или мольбе, и с простёртыми в мою сторону руками.

Призрак начал медленно двигаться в моем направлении. Казалось, он скользит по воздуху. Не было никакого подобия ходьбы, только медленное, плавное движение.

Призрак на другом конце комнаты уже выглядел страшно, но видеть, как он приближается ко мне, было невыносимо — поистине ужасающе. Чем ближе он подходил, тем ужаснее он казался, и тем крепче я, казалось, прирастал к месту.

Вскоре он уже возвышался надо мной. Взгляд опустился вниз и, казалось, его глаза смотрели сквозь мои прямо мне в мозг. Руки протянулись, чтобы обхватить меня, но тут инстинкт самосохранения пришёл мне на помощь.

Я действовал быстро и, казалось, непроизвольно. Опрокинув стул, я выбежал из комнаты, затем — через парадную дверь и вниз по дорожке. Я не смел оглянуться, слепо несясь вперёд, в ночь.

Внезапно вспыхнул яркий свет. Что‑то с силой ударило меня, и я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, то обнаружил, что лежу в спальне, в той самой комнате, что я занимал в доме моего дяди.

Надо мной склонилась прекрасная девушка, смачивая время от времени моё пылающий лоб холодной водой. В окно струился солнечный свет. Снаружи малиновка выводила свою утреннюю песню, вероятно, своё прощание с Севером, ведь колючие, снежные ветры зимы скоро погонят её на юг.

Я попытался приподняться, но с стоном откинулся на подушки, почувствовав острую боль в правом боку.

Моя прекрасная сиделка мягко положила ладонь мне на лоб.

— Вам нельзя так резко вставать, — сказала она. — Телефонные провода повредило бурей, поэтому отец поехал в город за врачом.

Воспоминания о прошедшей ночи вернулись. Призрак… мой забег по дорожке… ослепительный свет… внезапный удар… и затем — забвение.

— Не могли бы вы рассказать, — попросил я, — что именно сбило меня с ног и как вы так вовремя оказались рядом, чтобы помочь?

— Вас сбила наша машина, — ответила она. — И мне показалось само собой разумеющимся сделать всё возможное, чтобы вам было удобно, пока приедет доктор.

— Пожалуйста, назовите мне ваше имя… и расскажите, как всё это произошло.

— Меня зовут Рут Рэндалл. Мой отец — Альберт Рэндалл, декан местного колледжа. Мы отправились на машине в Индианаполис, намереваясь провести выходные у друзей, когда нам сообщили о смерти вашего дяди. Они с отцом были закадычными друзьями и вместе проводили множество экспериментов в области психических исследований. Естественно, мы немедленно поспешили обратно, чтобы присутствовать на похоронах.

— Мы рассчитывали добраться до Пеории к полуночи, но началась гроза, и дороги вскоре стали практически непроходимыми. Только надев цепи и почти всё время двигаясь на низкой скорости, мы смогли хоть как-то продвигаться вперёд. Как раз в тот момент, когда мы проезжали мимо этого дома, вы выбежали прямо перед машиной.

— Отец говорит, что вам повезло, что мы ехали медленно, иначе вы бы погибли на месте. Мы доставили вас к двери и разбудили экономку, помогшую нам перенести вас в вашу комнату. Отец пытался вызвать доктора по телефону, но безрезультатно — линии оказались порваны бурей, — так что он сам поехал в город за врачом. Кажется, он возвращается. Я слышу шум мотора на подъездной дорожке.

Через несколько минут в комнату вошли двое мужчин: профессор Рэндалл — высокий, худой, слегка сгорбленный, с бледным лицом — и доктор Раш, мужчина среднего роста, довольно плотного телосложения. На докторе были очки с очень толстыми стеклами, сквозь которые он, казалось, сверлил меня взглядом. Он, не теряя времени, измерил мой пульс и температуру, одной рукой сунув мне в рот карманный термометр, а другой схватив за запястье.

Вынув термометр изо рта, он поднёс его к свету, прищурился на мгновение и произнёс: «Гм», — после чего принялся ощупывать меня в поисках переломов. Когда он начал осматривать мой правый бок, я заметно вздрогнул. Вскоре он обнаружил пару сломанных рёбер.

После мучительного получаса, в течение которого сломанные рёбра были зафиксированы, он оставил меня с инструкциями лежать как можно неподвижнее и позволить природе сделать остальное.

Профессор задержался на минуту, и я попросил его убедить доктора Раша осмотреть тело моего дяди на предмет признаков разложения — ведь с момента смерти прошло уже более трёх дней.

Мисс Рэндалл, выходившая из комнаты на время осмотра, вернулась как раз в тот момент, когда её отец собирался уходить. Она произнесла несколько тёплых, ласковых, сочувственных слов, взбила мне подушку и поправила волосы; и если бы доктор в тот момент измерил мой пульс, он бы наверняка заявил, что мои предсердия и желудочки соревнуются друг с другом, стремясь поставить мировой рекорд скорости.

«В конце концов,» — подумал я, — «перелом ребра, это не такое уж сильное испытание.»

Затем вошел ее отец, и мои мысли устремились в другое русло.

— Доктор Раш провёл тщательный осмотр, — сказал он, — и не обнаружил абсолютно никаких признаков разложения на теле вашего дяди. Он откровенно признаётся, что озадачен этим обстоятельством, и что этот случай полностью выходит за рамки его прежнего опыта. Он заявляет, что, исходя из состояния трупа, он бы заключил, что смерть наступила всего несколько часов назад.

— Если у вас есть время, — сказал я, — и если это не слишком большая просьба, я бы хотел, чтобы вы провели со мной день. Мне нужно многое вам рассказать: произошло множество странных событий, и я крайне нуждаюсь в вашем совете и помощи. А отвезти доктора домой может и Джо Северс.

Профессор любезно согласился остаться, и его дочь спустилась вниз, чтобы найти Джо и его колымагу.

— То, о чем я собираюсь вам рассказать, — начал я, — может показаться видениями курильщика опиума или галлюцинациями помутившегося рассудка. На самом деле всё это заставило меня усомниться в собственном здравомыслии. Однако мне необходимо кому‑то об этом рассказать, и, поскольку вы — старый и уважаемый друг моего дяди, я чувствую: даже если вы не воспримете мой рассказ как истину, вы отнесётесь к нему с участием и, возможно, предложите какое‑то объяснение — если, конечно, подобные невероятные события вообще поддаются объяснению.

Затем я подробно изложил всё, что случилось со времени моего прибытия на ферму и вплоть до того момента, когда я, очертя голову, бросился под его автомобиль.

Он слушал внимательно, но верил ли он моему рассказу или нет — я понять не мог. Когда я закончил, он задал множество вопросов о различных явлениях, свидетелями которых я стал, и особенно заинтересовался, услышав о исчезновении летучей мыши. Он спросил, где можно найти книгу, которой прикончили это существо, и тут же спустился вниз, а через минуту вернулся с ней.

На обложке всё ещё виднелось едва различимое сухое белое пятно. Профессор тщательно изучил его с помощью карманного микроскопа, затем сказал:

— Мне нужно будет поместить это вещество под более сильный микроскоп и провести его химический анализ в условиях лаборатории. Возможно, это ключ к объяснению всех тех явлений, свидетелями которых вы стали. Сегодня днем я поеду домой и тщательно исследую этот образец.

— Я был бы чрезвычайно рад, — ответил я, — получить хотя бы намёк на объяснение этих тайн.

— Вы, без сомнения, знаете, — сказал он, — что в этой части света не водятся вампиры или похожие на них летучие мыши. Единственная настоящая летучая мышь-вампир обитает в Южной Америке, хотя и существует вид плодоядной мыши, отдалённо её напоминающий. Он встречается на юго-восточном побережье Азии и на островах Малайского архипелага, и этих мышей иногда ошибочно называют вампирами или призрачными летучими мышами. Вы подробно описали существо, очень похожее на настоящую летучую мышь-вампира, но вполне вероятно, что виденное вами, вовсе не было летучей мышью. Чем это было на самом деле, я не берусь утверждать, пока не изучу вещество на обложке этой книги.

— Чем бы это ни было, я уверен, это был не настоящий вампир, как утверждает Глитч, — ответил я.

— Мне не нравится эта история о вампирах, распространяемая Глитчем, — сказал профессор. — Это может привести к неприятностям. Поразительно, что в наше время ещё процветают столь примитивные суеверия.

В этот момент в дверь постучали. Я крикнул:

— Войдите.

Вошел Джо Северс.

— Ну что, Джо, ты смог довезти доктора до его дома, не выбив у него по дороге ни одного зуба? — спросил я.

— Да, сэр, я благополучно доставил его домой, но я пришел рассказать вам не об этом, — ответил он. — Тут у нас назревают большие неприятности, и я подумал, что лучше вам об этом знать. Почти в каждой семье по соседству кто‑то заболел, и все твердят, что во всём виноват мистер Брэддок. Сейчас у школьного здания идёт собрание — многие выражают своё возмущение.

— Это действительно серьезно, — произнёс профессор. — Ты знаешь, что они собираются предпринять?

— Трудно сказать, но народ изрядно взбудоражен, — ответил Джо.

В комнату вошла миссис Роудс с моим обедом и сообщила профессору, что мисс Рут ждёт его в столовой внизу, после чего он извинился и удалился. Джо вышел, пробормотав что-то о необходимости накормить лошадей, а я остался наедине с очень аппетитным обедом.

Через полчаса в комнату вошла экономка, чтобы убрать посуду, а следом за ней — мисс Рэндалл с огромным букетом осенних маргариток.

— Отец уехал в город, чтобы проанализировать какой-то найденный им образец, — сказала она, — а тем временем я сделаю всё возможное, чтобы скрасить ваше время. Что бы вы хотели, чтобы я сделала? Почитать вам?

— Пожалуйста, — ответил я. — Читайте, разговаривайте или делайте что угодно. Уверяю вас, меня несложно развлечь.

— Пожалуй, я почитаю, — решила она. — Что вы предпочитаете? Художественную литературу, историю, мифологию, философию? Или, возможно, — добавила она, — вы любите поэзию?

— Полностью полагаюсь на ваш выбор, — сказал я. — Читайте то, что интересно вам, и мне тоже будет интересно.

— Не будьте так в этом уверены, — ответила она и спустилась в библиотеку моего дяди.

Через пару минут она вернулась с несколькими томами. Из сборника стихов Скотта она выбрала «Рокби»[1], и вскоре мы словно на волшебном ковре-самолёте перенеслись в средневековый Йоркшир с его замками, окружёнными рвами, густыми лесами, сверкающими ручьями, скалистыми утёсами и зачарованными долинами.

Она закончила читать поэму, и мы принялись весело болтать, когда в комнату вошла миссис Роудс.

— Маленький мальчик принес вам эту записку, сэр, — сказала она, протягивая мне запечатанный конверт.

Я небрежно вскрыл его и прочёл:

Мистеру Уильяму Энсли.

Уважаемый сэр!

В связи с тем, что по меньшей мере один член почти каждой семьи в нашем округе поражён странной болезнью, в ряде случаев со смертельным исходом, — и это началось после смерти Джеймса Брэддока, — а также ввиду неопровержимых свидетельств того, что тело вышеупомянутого превратилось в вампира (что подтверждено вами лично в присутствии двух уважаемых и заслуживающих доверия соседей), сегодня было проведено собрание возмущённых граждан. В нём участвовало более ста жителей, и целью его было обсудить способы и средства борьбы с этой ужасной угрозой для нашей общины.

Предания гласят, что существует два действенных способа уничтожения вампира. Первый — сожжение тела упомянутого, второй — погребение с осиновым колом, вбитым в сердце. Мы решили остановиться на последнем как на более простом и легко осуществимом.

Поэтому вам надлежит доставить тело в сосновую рощу, расположенную в полумиле от дороги на ферме вашего дяди, где вы найдёте уже вырытую могилу и шестерых человек, которые проследят за тем, чтобы тело было надлежащим образом предано земле. У вас есть время до восьми часов вечера сегодняшнего дня, чтобы исполнить эти указания.

Отказ подчиниться ни к чему не приведёт. Если вы не привезёте тело, мы придём и заберём его сами. Если вы окажете сопротивление, вы сделаете это на свой страх и риск: мы вооружены и настроены решительно.

Комитет.

P.S. Не пытайтесь звонить или посылать гонца за помощью. Ваши провода выведены из строя, а дом окружён вооружёнными дозорными.

Как и предсказывал профессор, события приняли крайне серьёзный оборот. Я повернулся к миссис Роудс:

— Где тот, кто принёс это письмо? — спросил я. — Он ждёт ответа?

— Мне передал его маленький мальчик, — ответила она. — Он сказал, что, если вы захотите ответить, нужно положить письмо в почтовый ящик — его заберут и передадут по назначению. Перед домом его ждал закрытый автомобиль; он бегом вернулся к нему, и тот быстро уехал.

— Мне нужно одеться и немедленно спуститься вниз, — заявил я.

— Ни в коем случае, — возразила мисс Рэндалл. — Доктор строго-настрого велел вам лежать, пока рёбра не срастутся.

Я услышал быстрые шаги на лестнице, и мгновение спустя в комнату вошёл крайне взволнованный профессор.

— Два фермера, — выпалил он, — ткнули мне в лицо ружьями и обыскали прямо на дороге! Вот что только что со мной приключилось!

— Как вы думаете, что им было нужно? — спросил я.

— Они не сочли нужным объясниться, и ничего у меня не забрали, так что я не могу понять их мотивов. Просто остановили, обшарили карманы и обыскали машину, а потом велели ехать дальше.

— Возможно, это прольёт свет на их мотивы, — сказал я, протягивая ему письмо.

Пока он читал, на его лице проступало удивление.

— А‑а! Теперь всё ясно. Это были те вооружённые дозорные, о которых говорится в постскриптуме. Невероятно, что в наш просвещённый век может царить подобное суеверие, однако факты не оставляют сомнений. Что же теперь делать?

— Откровенно говоря, я не знаю, — ответил я. — Нас, судя по всему, так тщательно сторожат, что никому не удастся позвать на помощь. Конечно, они не смогут уже навредить моему покойному дяде, вбив кол в его тело, но позволить этим варварам осуществить их замысел — значит осквернить память о лучшем друге, бывшем у меня когда-либо.

— Что они собираются сделать? — встревоженно спросила мисс Рэндалл.

Я передал ей письмо. Она быстро прочла его, затем сбежала вниз — проверить, работает ли телефон.

— Что бы вы сказали, если бы я вам сообщил, что есть большая вероятность того, что тело вашего дяди не является трупом, или, другими словами, что он на самом деле не мертв? — спросил профессор.

— Я бы сказал, что если есть хотя бы малейшая возможность этого, то им вначале придётся прикончить меня, а потом уже устраивать эти вампирские похороны, — ответил я, начиная одеваться.

— В этом я с вами согласен, — сказал он, протягивая мне руку для рукопожатия, — А теперь давайте рассмотрим доказательства.

— Безусловно, — ответил я.

— Согласно воззрениям большинства современных психологов, — начал он, — каждый человек наделён двумя разумами. Один обычно называют объективным, или сознательным разумом, другой — субъективным, или подсознательным. Некоторые именуют его сублиминальным сознанием. Первый управляет нами в состоянии бодрствования, второй доминирует, когда мы спим.

— Вы, без сомнения, знакомы с функциями и возможностями объективного разума, так что мы не будем на них останавливаться. Нас же в данном случае в главным образом интересуют возможности субъективного разума, в целом не столь широко известные и признанные.

— Моя уверенность в том, что ваш дядя не совсем мёртв, зародилась, когда я впервые услышал ваш рассказ. Впоследствии она была подкреплена двумя значительными фактами. Я изложу все пункты в логической последовательности, и вы сможете сами судить, полностью ли оправдана моя гипотеза.

— В первую очередь хочу, чтобы вы вспомнили, как, увидев его лежащим в гробу, вы невольно воскликнули: «Он не мертв, а всего лишь спит». Это заявление, на первый взгляд абсурдное и ничем не подкреплённое, было, без сомнения, подсказано вашим субъективным разумом. Одна из самых известных способностей субъективного разума — это телепатия, то есть передача мыслей или идей от разума к разуму без использования физических средств. Это сообщение, по-видимому, было настолько сильно впечатано в ваше подсознание, что вы произнесли его вслух автоматически, почти не отдавая себе отчёта в том, что говорите. Если предположить, что это было телепатическое сообщение, то оно должно было быть спроецировано каким-то другим разумом. Не можем ли мы, следовательно, с достаточной долей вероятности предположить, что сообщение исходило от субъективного разума вашего дяди?

— Затем — второе сообщение. Разве оно не исходило явно от кого‑то, кто хорошо вас знает и отчаянно нуждается в помощи? Вы наверняка помните, что незадолго до того, как уснули, вам показалось, что вы слышите слова: «Билли! Спаси меня, Билли.»

— Теперь относительно феноменов: я должен признаться, что поначалу у меня были некоторые сомнения относительно них. Ни в коей мере не ставя под вопрос вашу правдивость — ибо никто не станет слепо бросаться под колёса движущегося автомобиля без веской причины, — явления, свидетелем которых вы стали, были настолько поразительны и необычны, что изначально я был склонен считать их галлюцинациями. Однако, поразмыслив, я пришёл к выводу: было бы крайне невероятно, чтобы у вас и ещё двух человек возникли одинаковые галлюцинации. Стало быть, очевидно, что вы наблюдали подлинные феномены материализации.

— Впрочем, ключ ко всей ситуации заключался в, казалось бы, незначительном пятне на обложке книги. Два года назад ваш дядя выдвинул теорию о том, что феномен материализации вызывается веществом, названным им «психоплазмой». Выслушав его доводы, я убедился, что он прав. С тех пор мы посетили множество сеансов материализации с целью получения образца этого неуловимого вещества для исследования. Вот только оно всегда мгновенно исчезало, когда на него направляли яркий свет или когда медиума пугали или тревожили, и все наши усилия в этом направлении оставались тщетными.

— Само собой разумеется, когда вы описали осадок, оставленный призрачной летучей мышью на книге, я чрезвычайно заинтересовался. Микроскопическое исследование и анализ показали: это вещество кардинально отличается от всего, с чем я когда‑либо сталкивался. Хотя оно, несомненно, органическое, его структура и состав разительно отличаются от всех ранее классифицированных биологами и химиками веществ. Короче говоря, я убеждён: это именно то вещество, которое так долго от нас ускользало, — психоплазма.

— Вы, несомненно, задаётесь вопросом, какое это имеет отношение к обсуждаемому вопросу — то есть к тому, жив ли ваш дядя. Насколько нам известно, психоплазма производится только живыми людьми — или посредством них. Почти во всех случаях она возникает, когда человек, выступающий в роли медиума, находится в состоянии каталепсии или временной остановки жизненных функций. Поскольку большинство проявлений происходило в комнате, где лежало тело вашего дяди, и поскольку он — единственный в доме, кто находился в таком состоянии, я полагаю: душа вашего дяди по‑прежнему пребывает в его теле.

— Последний, но отнюдь не менее значимый момент заключается в том, что, несмотря на время, прошедшее с момента его предполагаемой смерти, и несмотря на тот факт, что тело лежало в теплом помещении без охлаждения или бальзамирующих жидкостей, на теле нашего дяди нет абсолютно никаких признаков разложения.

— Но как такое возможно, — спросил я, — чтобы человек, находящийся в состоянии каталепсии, симулировал смерть настолько точно, что ввёл в заблуждение самых компетентных врачей?

— Я не могу объяснить, как такое возможно, так же как не могу объяснить, как образуется психоплазма. Чудесные способности субъективного разума поистине удивительны. Мы можем оперировать только известными нам фактами. Статистика показывает, что в Соединённых Штатах обнаруживается не менее одного случая мнимой смерти в неделю. Без сомнения, существуют сотни других случаев, которые так и не становятся достоянием гласности. Как правило, в наше время, едва врач констатирует смерть, как вызывают гробовщика. Само собой разумеется, когда артерии дренированы и введена бальзамирующая жидкость, у пациента не остаётся абсолютно никакого шанса вернуться к жизни.

Мы вместе спустились вниз и вошли в комнату, где лежал дядя Джим. Внимательно, со всей тщательностью осмотрели его, пытаясь обнаружить хоть какие‑то признаки жизни, но ничего не заметили.

— Бесполезно, — сказал профессор, — прибегать сейчас к физическим методам. Однако у меня есть предложение провести один эксперимент, который, оказавшись успешным, может подтвердить мою теорию. Как я уже говорил ранее, вы, без сомнения, подсознательно находитесь в ментальной связи с вашим дядей. Ваш субъективный разум постоянно общается с его разумом, но вам не хватает силы передать эти сообщения вашему объективному сознанию. Моя дочь в определённой степени развила у себя способности к автоматическому письму. Вы, без сомнения, сможете установить с ней связь через прикосновение. Я буду задавать вопросы.

Мы позвали мисс Рэндалл, и, объяснили ей, что хотим провести эксперимент по автоматическому письму; она с готовностью согласилась. Отец усадил её за библиотечный стол, положив карандаш и бумагу рядом с её правой рукой. Затем он поднёс к её лицу небольшое ручное зеркальце, чуть выше уровня глаз, и она устремила на него взгляд.

После того как она некоторое время неподвижно смотрела в зеркало, он сделал несколько гипнотических пассов руками, после чего она закрыла глаза и, по‑видимому, погрузилась в лёгкий сон. Затем, вложив карандаш в её правую руку, он велел мне сесть рядом с ней и положить свою правую руку на её левую. Мы просидели так, наверное, минут десять, прежде чем она начала писать — сначала очень медленно, затем постепенно ускоряясь, пока карандаш буквально не замелькал по бумаге. Когда она дошла до нижнего края листа, ей дали новый, и он был исписан почти наполовину, прежде чем она остановилась.

Мы с профессором изучили получившуюся рукопись. Что-то в ней показалось мне странно знакомым. Я вспомнил, что видел эти слова в книге, которую брал в этой же комнате. Сравнив тексты, мы обнаружили, что она слово в слово написала вступление к книге моего дяди «Реальность феноменов материализации»

— Теперь мы зададим несколько вопросов, — сказал профессор.

Он взял карандаш и бумагу и записал свои вопросы; ответы на них были написаны его дочерью. Я скопировал всё это дословно и привожу ниже.

Вопрос: Кто пишет?

Ответ: Рут.

В: По чьему указанию ты пишешь?

О: Билли.

В: Кто даёт указание Билли, чтобы он давал тебе указания писать то, что ты пишешь?

О: Дядя Джим.

В: Откуда нам знать, что это дядя Джим?

О: Дядя Джим предоставит доказательства.

В: Если дядя Джим сообщит нам нечто, что известно только ему и неизвестно нам, но что мы сможем проверить, это будет достаточным доказательством. Что может сообщить нам дядя Джим?

О: Возьмите третью книгу слева на верхней полке книжного шкафа. Потрясите книгу, и выпадет засушенный кленовый лист.

(Профессор достал и потряс книгу, как было указано, и засушенный кленовый лист упал на пол.)

В: Какие еще доказательства может предоставить дядя Джим?

О: Возьмите ключ из небольшой урны на каминной полке. Откройте стол в углу и достаньте маленькую бухгалтерскую книгу. Откройте страницу шестьдесят и найдите счёт компании «Пеория Грейн». Первого октября счет был пополнен чеком на тысячу двести сорок восемь долларов и шестьдесят три цента.

(Профессор снова выполнил указания, и написанное вновь подтвердилось).

В: Может ли дядя Джим сообщить нам, где он находится в данный момент?

О: Здесь, в этой комнате.

В: Какими средствами мы можем его разбудить?

О: Дядя Джим восстанавливается после болезни. Не желает, чтобы его будили.

В: Но мы хотим, чтобы дядя Джим когда-нибудь проснулся. Что нам делать?

О: Оставьте дядю Джима в покое, и он сам проснется, когда придет время.

Профессор задал ещё несколько вопросов, но ответов не последовало, поэтому мы прекратили сеанс. Мисс Рэндалл вывели из транса с помощью внушения.

— Теперь у нас есть неопровержимые доказательства того, что ваш дядя жив и находится в каталептическом состоянии, — сказал профессор.

— Разве нет никакого способа его пробудить? — спросил я.

— Лучшее, что можно сделать, — позволить ему проснуться самому, как он и указал в телепатическом сообщении. Он, по его словам, выздоравливает после болезни, и его не следует беспокоить. Возможно, вы не знаете, что каталепсия, хотя многие люди и считают ее болезнью, на самом деле никакой болезнью не является. Хотя она и является симптомом некоторых нервных расстройств, она может сопровождать любую форму недуга или даже быть вызвана психическим либо физическим потрясением.

— Её также можно вызвать во время гипноза посредством внушения. Не стоит воспринимать её как разновидность болезни — скорее как очень глубокий сон, дающий столь необходимый отдых перегруженному телу и разуму пациента. Хорошо известно, что, если каталепсия наступает во время болезни, смерти обычно удаётся избежать.

— Будет ли опасно для здоровья моего дяди, если мы перенесём его в спальню? — спросил я. — Мне кажется, гроб — не самое подходящее место для выздоровления.

— Не думаю, — сказал профессор, — не вижу особого вреда в том, чтобы перенести его, при условии, что с ним будут обращаться очень бережно. Рут, будь добра, попроси миссис Роудс приготовить комнату. Мистер Энсли и я тогда отнесём его дядю наверх.

Пока мисс Рэндалл выполняла поручение отца, мы пытались придумать, как перехитрить суеверных фермеров, которые вот‑вот могли явиться, если всерьёз намеревались исполнить свою угрозу.

Мой взгляд упал на два больших дубовых полена, которые молодой Северс принес для камина, и я сказал:

— Почему бы не придать тяжести гробу этими поленьями и не завинтить крышку? Наверняка они унесут его, не открывая, а когда отойдут подальше, мы сможем положить дядю в вашу машину и уехать прежде, чем они обнаружат подмену.

— Великолепная идея, — одобрил мою задумку профессор. — Мы тщательно завернем поленья, чтобы они не гремели, а поскольку гроб и сам по себе очень тяжёлый, они ни о чём не догадаются, пока не откроют его возле могилы.

Я побежал наверх и сдёрнул со своей кровати два толстых стёганных одеяла, и вскоре мы тщательно обернули ими поленья. Мисс Рэндалл крикнула, что комната готова. Мы с профессором осторожно подняли моего дядю из гроба и уже собирались вынести его из комнаты, как грубый голос скомандовал:

— Штоп!

В холле возникло с дюжину людей в масках, вооружённых кто во что горазд: дробовиками, винтовками и револьверами. С крыльца доносился топот множества ног. Я узнал голос и фигуру предводителя — это был Глитч.

— Цурюк в гроп, — сказал он, нацелив на меня двуствольный дробовик. — Класть его цурюк, или я сносить тебе дер тойфель башка.

Тут в комнату протиснулись ещё несколько человек и тоже наставили на нас оружие.

Я выпустил из рук ноги дяди и в ярости бросился на Глитча, но был моментально схвачен двумя дюжими фермерами.

Профессор, однако, сохранял спокойствие. Он бережно опустил моего дядю на пол и обратился к толпе:

— Джентльмены, — сказал он, — Могу я поинтересоваться причиной этого внезапного и ничем неоправданного вторжения в мирный дом?

— Мы закопать труп этого дер вампира з колом в сердце. Фот так, — ответил Глюк.

— А что, если я скажу вам, что этот человек не мёртв, а жив? — спросил профессор.

— Жив он или мёртв — сегодня он будет похоронен, — заявил здоровенный буян, подходя к моему дяде. — Кто‑нибудь, помогите мне уложить его в гроб.

Высокий, тощий фермер подошёл и прислонил своё ружьё к гробу. Затем они вдвоём грубо подняли моего дядю, уложили его в гроб и завинтили крышку.

Тем временем один из непрошенных визитёров обнаружил завёрнутые в одеяла поленья и показал их своим товарищам.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Думали, вы такие ловкачи? Думали, сможете одурачить нас парой поленьев? За это мы вас с собой прихватим — чтобы вы больше не пытались вытворять свои фокусы.

— Джентльмены, — снова заговорил профессор, — вы отдаёте себе отчёт, что, если вы похороните этого человека, то это будет настоящим убийством?

— Убийством, чёрт возьми? — выкрикнул один. — Он убил моего сына!

— Он выпил кровь моей дочери, — воскликнул другой.

— А мой брат из‑за него лежит при смерти! — прокричал третий.

— Ладно, пошли, — скомандовал здоровенный буян. — Кто‑нибудь возьмитесь за ручки, будем меняться по ходу.

— Йа, пошли, — сказал Глитч. — Фперет!

— Если вы позволите, я прежде успокою свою дочь, а потом сопровожу вас, — сказал профессор. — Она очень взволнована и может лишиться чувств от страха, если я ее не успокою.

— Ступай, да поживей, — буркнул буян. — Только без фокусов, а не то и для тебе кол отыщем.

Профессор поспешил наверх; вернувшись через минуту, он присоединился к похоронной процессии.

На улице стояла кромешная тьма, так что некоторым пришлось нести фонари. Один из них шёл впереди. Сразу за ним шесть человек несли гроб; позади шагали мы с профессором, по обе стороны от нас — вооружённые конвоиры.

Остальные шли позади — всего около двадцати пяти человек. Никто не разговаривал, за исключением тех случаев, когда одних носильщиков сменяли другие. Это происходило несколько раз, поскольку ноша была тяжелой, а путь — не сказать чтобы гладким.

Я шел как в трансе. Казалось, что мои ноги двигались автоматически, словно направляемые какой-то внешней силой. Порой я думал, что все это — ужасный кошмар, от которого я скоро проснусь. Но затем осознание страшной правды обрушивалось на меня, порождая горе, казавшееся невыносимым.

Я мысленно перебирал все добрые дела моего дяди. Думал о его великодушном самопожертвовании, позволившем мне получить образование и встать на ноги. А теперь настал час, когда я должен был отплатить ему добром, — когда сама его жизнь стояла на кону, — но я подвёл его, подвёл самым жалким образом.

Я напрягал онемевший мозг в поисках способа перехитрить суеверных фермеров. Однажды мне пришло в голову вырвать ружьё у конвоира и в одиночку сразиться с толпой, но я быстро понял, что это бессмысленно. Я лишь отсрочил бы исполнение их жуткого замысла, но не сорвал бы его — и почти наверняка погиб бы сам. Я был слаб и обессилен, сломанные рёбра не переставали болеть.

Слишком скоро мы достигли сосновой рощи и направились к месту, где сквозь деревья слабо пробивался свет фонаря. Ещё несколько мгновений — и мы оказались у неглубокой могилы, где нас ожидало шестеро мрачных могильщиков, в масках, как и остальные их товарищи.

Гроб опустили в могилу и сняли крышку. Затем принесли длинный крепкий кол, окованный железом, и двое мужчин с тяжёлыми кувалдами встали по обе стороны от могилы.

Тут разгорелся спор: лучше вбить кол в тело, а потом закрыть гроб крышкой, или сначала закрыть гроб, а затем вбить кол сквозь крышку. В итоге выбрали второй вариант — крышку вернули на место, и в этот момент всех нас потряс ужасный крик, донёсшийся из чащи ярдах в ста от нас. Это был голос женщины, охваченной смертельным ужасом.

— Помогите! Спасите меня — спасите! — кричала она. — О, Господи, неужели никто не спасёт меня?

В одно мгновение воцарился хаос. Кол и кувалды были брошены, и все ринулись в чащу. Крики усиливались по мере нашего приближения. Вскоре мы увидели женщину, бегущую через подлесок, и после нескольких минут погони настигли ее. Мое сердце подскочило к горлу, когда я узнал в ней Рут Рэндалл.

Она припала к земле, словно в смертельном страхе перед чем-то, что она, казалось, пыталась оттолкнуть от себя — что-то невидимое, неосязаемое для нас. Ее прекрасные волосы оказались распущены и свисали ниже талии, а одежда была грязной и изорванной.

Я первым добрался до неё.

— Рут! Что случилось?

— О, эта огромная летучая мышь — эта ужасная мышь с огненными глазами! Прогоните её от меня! Не дайте ей меня забрать! Умоляю! Умоляю!

Я попытался успокоить ее в своих объятиях. Она посмотрела на меня, её глаза были расширены от ужаса.

— Вот она — прямо за вами! О, не дайте ей добраться до меня! Пожалуйста, не дайте ей добраться до меня!

Я оглянулся, но не увидел ничего похожего на летучую мышь. Вооруженные люди окружили нас кольцом.

— Позади меня нет никаких летучих мышей, — сказал я. — Вы слишком взволнованы. Не бойтесь.

— Но она есть! Я вижу её. Она кружит вокруг нас! Разве вы не видите, как она летает там? — сказала она, описывая дугу рукой. — У вас у всех есть оружие. Стреляйте же. Прогоните её прочь!

Глитч произнёс:

— Это дер вампир. Мы сейчас же кончать с этот дело. Дафайте, дер камераден.

Мы направились обратно к роще. Я был ошеломлён и озадачен. Может, вампиры и вправду существуют? Но нет, не может быть. Она просто стала жертвой расшатанных нервов.

Мы вновь стояли у могилы. Двое мужчин закручивали крышку гроба. Трое с колом и кувалдами — наготове. Я увидел, что мисс Рэндалл дрожит от холода — она выбежала из дома без верхней одежды, — и, сняв своё пальто, накинул ей на плечи.

Профессор стоял в ногах у могилы, спокойно глядя на приготовившихся людей. Казалось, его это почти не касается.

Кол установили в месте, которое, по расчётам, находилось прямо над левой грудью моего дяди. Человек рядом со мной занёс кувалду для удара.

Я бросился к нему.

— Не бейте! Ради Бога, не бейте! — закричал я, схватив его за руку.

Кто-то ударил меня по затылку, и сильные руки оттащили меня назад. Сознание помутилось — я успел увидеть, как сначала одна тяжёлая кувалда опустилась, затем другая. Кол, вгоняемый безжалостными ударами, с треском проломил гроб и глубоко вошёл в землю под ним.

Внезапно, по-видимому, со дна могилы донёсся приглушённый стон, переходящий в ужасный, леденящий кровь вопль.

Толпа на миг замерла, словно парализованная, а затем — все как один — бросились наутёк, не заботясь ни о оружии, ни об инструментах. Я ненадолго обрёл успокоение в беспамятстве…

Постепенно ко мне вернулись чувства. Я шел, или, скорее, болтался как пьяный, между мисс Рэндалл и ее отцом, помогавшим мне добраться до дома. Профессор нес фонарь, оброненный одним из беглецов, и причудливые, колеблющиеся, скачущие тени ложились повсюду, куда проникали его лучи.

После мучительного пути, показавшегося мне вечностью, мы добрались до дома. Мисс Рэндалл помогла мне пройти в гостиную, профессор проследовал за нами. Там были Сэм и Джо Северс, и кто-то полулежал в большом кресле Морриса[2] лицом к камину. Миссис Роудс торопливо вошла, катя перед собой тележку с дымящимся чаем.

Я подошёл ближе к камину, потому что продрог до костей. Сделав это, я взглянул на человека, сидевшего в кресле Морриса, и вскрикнул от изумления.

В кресле сидел дядя Джим!

— Привет, Билли, — сказал он. — Как ты, мой мальчик?

На мгновение я лишился дара речи.

— Дядя Джим! — с трудом выговорил я. — Это правда ты, или я снова вижу сон?

Рут ободряюще сжала мою руку.

— Не бойтесь. Это действительно ваш дядя.

Я опустился на колени рядом с креслом и почувствовал, как рука дяди Джима легла мне на плечо.

— Да, это действительно я, Билли. Возможно, я немного слаб и потрёпан, но скоро буду сиять, как новенький доллар.

— Но как… когда… как ты выбрался из этой ужасной могилы?

— Сначала я попрошу мисс Рут быть столь любезной и заняться чаем. А затем, полагаю, мой друг Рэндалл сможет изложить события этого вечера куда яснее и удовлетворительнее, чем я.

— Поскольку, вероятно, я лучше других присутствующих осведомлён о тщательно продуманном замысле этого вечера, принимаю предложение рассказать о нём, — с улыбкой ответил профессор, — хотя, делая это, не хочу умалить ни на йоту заслуги моих соратников по заговору, чья действенная помощь была совершенно необходима — без неё мой план потерпел бы полную неудачу.

Разлили чай, раскурили сигары, и профессор начал свой рассказ.

— Прежде всего, я уверен, что всем вам будет интересно узнать причину эпидемии, из-за которой некоторые из наших соседей обратились к суевериям темных веков. Это объясняется статьей в «Пеория таймс», которую я захватил с собой сегодня днем, но не удосужился прочесть до самого последнего момента. В ней говорится, что сельскую местность охватила новая и загадочная болезнь, известная как «сонная хворь», и что врачи пока не нашли эффективных средств борьбы с этим недугом.

— А теперь о сегодняшнем маленьком спектакле. Вы, без сомнения, припоминаете, мистер Энсли, что перед тем, как присоединиться к похоронной процессии, я попросил минутку, чтобы переговорить с дочерью. Последовавшие за тем события стали результатом того разговора.

— Чтобы план удался, ей сначала нужно было заручиться помощью Джо и Сэма, а затем быстро сделать крюк вокруг процессии. Я знал: мало кто из мужчин устоит перед желанием броситься на помощь женщине в беде, — и попросил её позвать на помощь, чтобы отвлечь толпу от могилы. Идея с летучей мышью пришла ей в голову сама, и, должен сказать, она сработала превосходно.

— Пока все отсутствовали, Джо и Сэм, заранее укрывшись неподалёку, подошли и помогли мне извлечь вашего дядю из гроба. При этом я заметил у вашего дяди признаки возвращающегося сознания — несомненно, отчасти вызванные грубыми толчками при переноске гроба. Затем ребята отнесли его в дом, а я закрыл крышку. Дальнейшее вам известно.

— Но тот потусторонний крик из могилы, — сказал я. — Он звучал как крик умирающего человека.

— Чревовещание, — пояснил профессор, — не более того. Простой трюк, которому я научился ещё в школьные годы. Это я издал тот крик.

Дядя Джим и я поправлялись вместе.

Когда мои рёбра срослись, а его силы восстановились, было решено, что он отправится на зиму во Флориду, а я останусь управлять фермой. Дядя сказал, что благодаря моему образованию и подготовке я справлюсь с этой задачей куда лучше него и что эта должность останется за мной столько, сколько я пожелаю.

Однако он отложил поездку до тех пор, пока одна девушка, давшая мне определённое обещание, не сменила фамилию Рэндалл на Энсли. После этого он оставил нас наслаждаться нашим счастьем.